Преемник Дингисвайо
После смерти Дингисвайо союз племен, возглавлявшийся мтетва, лишился верховного вождя. Как ни прочно утвердилась уже репутация Чаки, какими бы грозными противниками ни считались зулусы, до битвы на холме Г'окли их вождь был еще недостаточно крупной фигурой, чтобы возглавить конфедерацию (этот термин употребляется здесь в общем смысле) и перенести ее центр в Булавайо. Но теперь положение изменилось: Чака и его воины нанесли поражение самому большому войску в стране зулусов и самому способному после Дингисвайо вождю. Поэтому все те, кто прежде привык слушаться Дингисвайо, почти автоматически обратили свои взоры теперь к Чаке. Зулусы и мтетва объединились: [162] вождем вторых стал Мландела, старый друг Чаки, а мтетва Нгомаан сделался премьер-министром у зулусов. По мере роста молодого зулусского государства увеличивалась его притягательная сила, которая и без войны вовлекла в его орбиту мелкие кланы Спкаканс, Мпунгосе и Ндлову.
В это время на службу к Чаке поступил молодой вождь небольшого клана Кумало — Мзиликази, будущий основатель и король нации завоевателей, матсбеле. Отец его Машобааи приходился зятем Звиде, что не помешало последнему вероломно убить его. Череп убитого, как обычно, украсил собой музей Нтомбази. Некоторое время Мзиликази оставался вассалом своего деда — Звидс, но после битвы у холма Г'окли этот умный, честолюбивый и талантливый молодой человек решил соединить свою судьбу с судьбою Чаки.
Прирожденный полководец, Чака умел с первого взгляда оценивать людей. Мзиликази сразу понравился ему, он понял, что перед ним человек незаурядный. Хотя Мзиликази был лет на восемь моложе Чаки — в то время, следовательно, ему было не больше двадцати трех лет, — он сразу же был назначен на ответственный пост в зулусской армии. Мзиликази привел с собой лишь небольшое число родичей — северных кумало.
Вскоре южные кумало, мабасо и родственные им кланы Коса, Магубаани и Нц'убепн, населявшие территорию между Бабананго и Нг'уту, заключили союз с быстро растущим зулусским государством или же влились в него на основе мирного соглашения.
Благодаря наследию Диигисвайо и этому дополнительному притоку сил Чака мог теперь выставить армию из восьми полков, численностью тысячу человек каждый. И это несмотря на потери, понесенные в битве у холма Г'окли. Он сформировал также первый женский полк, получивший наименование «Вутвамини» («Те, что созревают в полдень» — название дикого, но сладкого плода).
У быстро оправившегося от ран Мгобози, который занимался обучением армии, дел было по горло. Он неустанно муштровал полки, пока они не овладевали искусством сохранять почти идеальное линейное построение даже при движении беглым шагом по пересеченной местности. Мгобози проявил себя настоящим педантом, добиваясь быстрой передачи приказов от командира к рядовым, вслед за которой после паузы [163] продолжительностью в глубокий вздох все воины должны были одновременно топнуть правой ногой о землю; это служило сигналом к выполнению приказа.
Он учил также воинов быстро перестраиваться, сохраняя строгий порядок, вести ближний бой по правилам, разработанным самим Чакой, проводил военные игры и упражнения с затупленным оружием. Воины боялись Мгобози из-за его требовательности и острого языка, но и любили за заботливость. «Неужели мне суждено увидеть, как после следующей битвы вас пожрут стервятники и гиены, и только потому, что но глупости или лености вы не захотели понять: чему учу сегодня — спасет вас завтра», — говорил он.
После того как новобранцы проходили у Мгобозн огонь, воду и медные трубы, начиналось утомительное обучение в поле под руководством Чаки и Мдлакн. Переходы но пятьдесят-шестьдесят миль в день, большей частью рысцой, заканчивались боевыми маневрами. Если на марше воин отставал от товарищей без веской на то причины, специальный индуна или старейшина арьергарда немедленно закалывал нерадивого бойца его же копьем. Так родилась зулусская армия, девизом которой было: победить или умереть.
Звиде тоже энергично восполнял понесенные потери. В лице своих северных родичей — свази — он располагал почти неограниченным источником живой силы. Своим главнокомандующим он назначил Сошангаана. Этот человек был сыном Зикоде, сына Газы, сына Манукузы и являлся представителем младшей ветви царствующего дома ндвапдве. Впоследствии он прославился как один из трех великих конкистадоров (два других — Мзиликази и Звангендаба), каждый из которых основал большое государство в пятистах — двух тысячах миль от страны зулусов. Сошангаан создал империю Газа или Шантана, охватившую восточное побережье от пункта чуть севернее бухты Делагоа до самой Замбези. Победоносно продвигаясь вперед, он уничтожил или сбросил в морс всех португальцев, встретившихся ему на пути, а также истребил на южном берегу Лимпопо отряд фоортреккеров{98} во главе с ван Ренсбургом.
Звангендаба — последний из трех удачливых конкистадоров, происходивших из страны зулусов или граничащих с ней земель, в то время также получил ответственное назначение в армии Звиде, которой командовал Сошангаан. Он был сыном Хлачвайо и главой подклана [164] Гумби, одного из ответвлений клана Нц'вангени (или Мфекаан).
К числу грозных полководцев, поступивших на службу к Звиде, относился также Нк'аба из клана Мсане, к которому принадлежал и Мгобози. Своими подвигами он почти не уступал Сошангаану. Пришли в армию ндвандве и многие другие прославленные воины. Черпая все новые силы на севере, востоке и западе, эта армия росла настолько быстро, что угрожала утвердить свое господство над всеми нгуни. К тому же северные родичи и друзья Звиде развернули такую кампанию против зулусского выскочки, убившего сыновей Звиде, что дело явно шло к крестовому походу против Чаки.
Вождь зулусов, ценивший превыше всего правильную и своевременную информацию о планах противника, сумел подкупить высокопоставленного советника Звиде по имени Нолуджу (Медовый человек) и точно знал, что происходит в лагере Звиде. Вскоре Чака понял, что на границах его владений подготавливается вражеское нашествие.
Он снова обратился с просьбой о помощи к Пакат-вайо — вождю клана Г'вабе, являвшегося старшим братом клана Зулу. Просьбу передал его посол Нц'озана, сын Мони. Он заявил Пакатвайо, что его господин не нанес Звиде никаких обид, если не считать того случая, когда назвал его «ссохшейся старой шкурой». На что Пакатвайо ответил:
— Пойди и скажи своему королю: «Зачем ты это сделал, зачем употребил оскорбительные слова, говоря о старшем? Если тебе требуется теперь помощь, проси ее у суто (клан, живший в двухстах милях)».
Получив этот мало обнадеживающий ответ, Чака поклялся именем своей сестры Номц'обы и приказал послу сказать вождю, чтобы тот велел вставить клинки в древки.
Зловещее послание, в котором назначались также место и время встречи двух армий, совершенно ошарашило Пакатвайо, и он выразил свои чувства такими словами: «Горе мне, люди, на меня опорожнился ворон, пролетавший мимо!» (зулусская идиома, обозначающая неожиданное несчастье; как говорят у нас, «гром с ясного неба»).
Зная через своего шпиона Нолуджу, что Звиде слишком занят укреплением армии и оплакиванием сыновей, чтобы тотчас же затеять новую военную авантюру, Чака уверенно повел свои силы на южную границу, [165] не опасаясь вмешательства с севера. Битва произошла в середине зимы 1818 года, и Чака благодаря своему блистательному маневрированию легко и быстро одер/кал победу. Вскоре после начала военных действий воины нк'умало захватили в плен вождя г'вабе. После этого Чака приказал сложить оружие и отпустить всех вражеских воинов.
Разгром так подействовал на Пакатвайо, что с ним случился удар, и ночью он умер в конвульсиях. Чака обвинил его братьев в небрежности, а может быть, и в преступлении и отправил их в изгнание. Королевский же скот, который они рассчитывали унаследовать, конфисковал так же, как и весь гарем.
Покорение и включение в состав зулусского государства клана Г'вабе, притом с минимальным кровопролитием и без уничтожения их имущества, было большим успехом, и Чака счел, что со стороны южной границы, которой стала теперь река Тугела, ему не грозят более никакие неприятности.
Начав с территории в сто квадратных миль, Чака за два с половиной года распространил свое господство более чем на семь тысяч квадратных миль — от Уайт Умфолози на севере до Тугелы на юге и от океана до большого леса Нкандлы — крыши страны зулусов — на западе. Тридцать вождей со своими кланами, включая такие крупные, как Мтетва и Г'вабе, составили военно-политическое объединение, признав Чаку верховным вождем и самодержавным правителем всей страны. Чака стал теперь настоящим королем. Боевая подготовка армии не прекращалась ни на минуту, оружейники и кузнецы не покладая рук мастерили щиты, служившие отличительным знаком полков, и стандартизованные клинки для ассегаев.
Земледелие интенсифицировалось. По всей стране плели из травы мешки для зерна, но зачем — это знал один Чака. В животноводстве широко практиковалась селекция: малорослых бычков подвергали кастрации, лучших же животных отбирали на племя.
Хотя Чака нанес сильный удар колдунам, или прорицателям, необыкновенный успех, которого добился Звиде, околдовав Дпнгисвайо, невозможно было отрицать. Оккультная «профессия» создала себе такую рекламу, что дела ее пошли необычайно хорошо. Все это не могло не повлиять и на самого Чаку. Никогда не полагаясь на случай и понимая, что Звиде начнет напускать [166] на него колдовство, если только завладеет какой-нибудь частицей его тела, Чака принял вес возможные контрмеры. Он считал себя менее уязвимым, чем другие, ибо но вступал (пока еще) в связь ни с одной женщиной из своего гарема и допускал в свою хижину только самых близких друзей. Кроме того, он поручил доверенному знахарю Мг'алаану из клана Нзу-за окружить его чарами, противодействующими колдовству. Однако Чака никогда не был сторонником исключительно оборонительной тактики и перенес войну колдунов в стан противника. Он стал регулярно получать через Нолуджу — вероломного советника Звндс — состриженные волосы и ногти вождя ндвандве, травы с порога (амакотамо), обрывки одежды — словом, все то, в чем нуждался зулусский знахарь для своих заклинаний. Затем началась контрбомбардировка.
Чака настолько усовершенствовал разведку, что обо всем, что случалось в стране ндвандве, он ужо через сутки узнавал от гонцов зламини. Зламини были близкими родичами ндвандве, но ненавидели их. Маленькое государство зламнни с севера граничило с владениями Чаки и, хотя числилось союзником Звпде, поддерживало усилия, направленные против него.
С того времени как Чака стал вождем маленького клана Зулу, он был так занят, что никак не мог выбрать время для большого умкоси — праздника урожая. Разумеется, и при нем ежегодно отмечали малые умкоси, то есть праздники сбора первых плодов, ибо без этого никому не дозволялось даже отведать продуктов сельского хозяйства.
В 1818 году малый умкоси состоялся, как и обычно, в полнолуние, примерно совпавшее с рождеством. На нем было решено, что Б следующее полнолуние состоится празднование большого умкоси. Все торжества зулусов происходили только в эту фазу луны.
Ежегодный праздник сбора первых плодов был связан с сельским хозяйством. Считалось, что урожай всех культур, а следовательно, и богатство нации зависят от состояния короля, потому и сам он и орудие его власти — армия — должны были предварительно подкрепиться специально приготовленными снадобьями, сопровождая их принятие соответствующими обрядами.
По случаю празднества устраивался парад и смотр всей армии, объявлялись новые законы и отменялись [167] старые. На большой умкоси собиралось все взрослое мужское население, все девушки, достигшие зрелости, и все замужние женщины. Малый же умкоси, как видно и из его названия, был делом второстепенным, хотя почти во всем походил на большой. Оба празднества служили поводом для развлечений; зулусы плясали, пели новые песни. В это время не происходило никаких казней.
Замечательной особенностью праздника было то, что в день смотра воинам предоставлялась значительная свобода слова. Любой из них мог безнаказанно задать королю любой вопрос, и король обязан был отвечать всем и каждому. Разрешалось открыто критиковать его поступки, требовать объяснений, подвергать сомнению и опровергать выдвигаемые им доводы{99}.
В новолуние после малого умкоси в королевский крааль Булавайо стали прибывать полки для обработки огородов правителя. Каждый воин принес с собой полную парадную форму, и командиры следили за тем, чтобы к смотру все были одеты с иголочки. Из полковых краалей пригнали большое количество скота. На некотором расстоянии от королевского крааля каждый полк построил себе временный лагерь. Между полками существовало острое соперничество, поэтому во избежание столкновений между ними лагеря располагали далеко друг от друга.
К празднику был создан женский полк Вутвамини, которому тоже был отведен участок земли под лагерь. Доступ мужчин в этот лагерь строго запрещался. Это был самый большой из полков — он насчитывал около трех тысяч человек.
По обе стороны от него разместились два полка кадетов — тоже нововведение Чаки. Они состояли из ребят от шестнадцати до девятнадцати лет, то есть уже зрелых юношей, но еще не достигших призывного возраста.
Щиты их были совершенно черными, в то время как на щитах воинов младших полков — также черных — имелись белые пятнышки. По мере накопления воинами боевого опыта количество белых пятен на щитах возрастало, ветераны же носили чисто белые щиты, иногда с небольшой черной отметиной. Щиты красные или с красными пятнами при Чаке не пользовались популярностью.
За три дня до полнолуния на скотный двор пригнали [168] самого свирепого и сильного быка из всего стада. Воины младшего полка должны были голыми руками поймать его, повалить наземь и задушить. При этом обычно быку удавалось забодать несколько человек, притом одного или двух насмерть. Из жира убитого быка приготовляли снадобье для воинов.
Часть его шла на укрепление сил всей армии, а из остального варили самое сильное «черное» снадобье, которое с той же целью должен был принять сам Чака. Оно состояло из животного и человеческого жира, а также многих растительных компонентов. Считалось, что, выпив его, простой смертный немедленно погибнет.
Поскольку благополучие нации зависело от короля, сильный король означал сильный народ — логика простая, но неопровержимая!
Два дня и две ночи Чака должен был провести один в своей «большой» хижине. В дневное время к нему имели доступ знахарки, которые давали ему снадобье, сопровождая это обрядами очищения и укрепления. Ночью же при нем разрешалось находиться одной лишь избранной им девице{100}. Выбор Чаки, естественно, пал на Пампату. По словам Ндженгабанту Эмабомвини, девушка рассказала королю аллегорическую историю.
— Взгляни на смоковницу, господин мой. Она растет быстро и своим молодым могучим стволом и раскидистыми ветвями дает тень и приют множеству людей и их скоту. Но потом ветви разрастаются настолько, что становятся бременем для ствола. Наступает день, когда они ломятся от собственной тяжести, оставляя большую рану в теле, давшем им жизнь, и неся смерть и разрушение тем, кто укрылся внизу. После такого случая все разумные люди избегают этого дерева, ибо знают, что несчастье может и должно повторяться, пока от смоковницы не останется гнилой пень или, в лучшем случае, голый остов, смутно напоминающий о былом величии.
— И это потому, Пампата, что у дерева или ствола не хватило сил, чтобы поддерживать ветви?
— Нет, не так, господин мой, ибо каким бы крепким ни было дерево, оно не может помешать ветвям сломаться, от собственной тяжести, если они будут расти и расти. А когда сломаются — остатки их начнут гнить. Постепенно гниение охватит и породивший их ствол, и он тоже зачахнет и погибнет. Об этом я узнала от нашего [169] «отца», Мбийи. Как женщине, мне было бы легче вспомнить старую поговорку, которая гласит: не зарься на поле, коли его не прополешь.
Чака, по словам хрониста, ответил:
— Хорошо сказано, Пампата. Никто не выразил бы твою мысль лучше, а тем более приятнее, чем ты. Не бойся — по крайней мере до поры до времени, — что я перерасту свою силу. Людоед с севера день и ночь ищет моей гибели. И может еще случиться, что нам придется, как диким зверям, питаться кореньями и ягодами в лесу Нкандла.
Сообщают также, что, хотя Чака не нарушил обычая и выпил приготовленные для него .снадобья, он понимал — и сказал об этом Пампате, — что благотворное действие их носит «психологический» характер и никак не зависит от их состава. А Пампата согласилась с ним.
— Мои мысли бегут рядом с твоими, господин мой, — сказала она. — Когда я однажды перепутала травы, лекарство для желудка излечило меня от головной боли. Но, когда я обнаружила ошибку, оно перестало действовать, как и все другие.
На второй день, незадолго до заката, Чака должен был совершить обряд уку-квифа, то есть, подняв голову, выплюнуть снадобье в направлении заходящего солнца.
Когда Чака вышел из хижины, все воины и остальные взрослые мужчины, построившись в ряды, приветствовали его троекратным кличем: «Байете!»
Нацелив ассегай и государственный жезл на заходящее солнце, Чака выплюнул «лекарство» в этом же направлении, воины же скандировали: «Он вонзился, краснохвостый!». Выплевывание и скандирование повторились дважды, после чего Чака вернулся в хижину. Всем взрослым мужчинам подали угощение — пиво и мясо. Пение и пляски продолжались всю ночь.
На рассвете воины приблизились с песнями к хижине Чаки и принялись кричать: «Выходи, иди сюда!» Чака, согласно обычаю, вышел не сразу, дожидаясь, пока к поющим присоединятся принцессы королевского дома. Наконец он показался, украшенный кукурузными початками, листьями, различными травами, а также бусами и браслетами. Он проследовал вдоль рядов своих воинов, стоявших сомкнутым строем, и, дойдя до ворот скотного двора, остановился в ожидании восхода солнца.
С первыми лучами солнца король повторил обряд плевания. Затем он бросил на землю глиняный сосуд, [170] так что тот разлетелся на куски. После этого воины развели костер из горькой полыни, и король несколько раз выплевывал на огонь лекарство, пока вся полынь не сгорела{101}. Всякий раз воины кричали хором: «У! У! У!». Целью этого обряда было выдворение злых духов, заразы и болезней.
В жертву духам предков было заколото несколько голов скота. Все славили подвиги короля и его отцов. А потом полки направились на кладбище, где в освященной земле были похоронены предки Чаки. Не подходя близко к могилам, воины почтительно обратились к духам с просьбой выйти на свет. «Придите, придите сюда!» — кричали они. После молитв, обращенных к предкам, началось общее веселье. Все пили, пели и плясали до упаду.
Ближе к полудню появился Чака в полной парадной форме, и это послужило сигналом к церемониальному маршу полка Вутвамини. Девушки шли почти нагими, пленяя естественной красотой форм. Их было три шеренги, по тысяче человек в каждой. Одеты они были в соответствии с обычаем того времени: пояс с бахромой, сплетенный из побуревших фиговых листьев, на талии. Ширина его составляла четыре дюйма (спереди — немного больше). Кроме того, один-два браслета, иногда нитка бус на шее. Вот и весь наряд.
Дочери вождей, старейшин и богатых людей обходились даже без такого пояса, заменяя его символическим одеянием в виде нескольких нитей бус (в то время это был редкий и дорогой товар), закрывавших участок тела длиной три дюйма и шириной два. Бусы свешивались со шнурка, повязанного вокруг бедер, и играли роль скорее фартука, чем одежды.
На глиняный бугор высотой девять футов, служивший во время парадов трибуной, принесли связку тростниковых циновок. Матери Чаки — Найди — они заменили кресло. Справа от нее вождь посадил свою сестру Номц'обу, а слева — другую свою, сводную, сестру Номзинтлангу, принцессу королевского дома зулусов. У ног Найди сидела Пампата, окруженная дамами зулусского двора.
Чака стоял впереди сиденья матери, чуть ниже по склону холма, но высокий рост позволял ему обозревать все поле.
Мужские полки, численностью около тысячи воинов каждый, выстроились справа от него. Слева — напротив [171] них, на расстоянии примерно двухсот ярдов — стояли три шеренги девушек. Мужские полки и конский медленно двинулись навстречу друг другу. При этом они пели и танцевали, но не нарушали строй, сохраняя почти безупречно прямую линию. Воины в полной парадной форме со щитами цвета присвоенного их полку являли собой великолепное зрелище. Вот показалось море белых щитов и колеблемых ветром страусовых перьев: это идут полки ветеранов. За ними следуют полки более молодых воинов с черно-белыми щитами. На солнце сверкают копья. Замечательная картина, выражающая не только суровую красоту войска, но и высокую его боеспособность. От ритмического топота тысячи ног содрогалась земля — то была зловещая демонстрация силы, впечатление от которой еще усиливалось звучным пением воинов.
Когда между шеренгами мужчин и девушек осталось всего несколько шагов, они немного отступили — столь же медленно, как сближались, но затем снова пошли вперед. Это повторилось несколько раз. Потом шеренги снова расступились, и между ними прошел Чака. Он пел песни, которые сочинил к новому году. Их подхватили заранее подготовленные запевалы, а за ними и все собравшиеся.
После этого воины образовали перед бугром полукруг, и Чака вступил в него. Песни и пляски он перемежал новыми шутками, которые встречали громкое одобрение аудитории. Все шутки были облечены в форму загадок. Например: «Труса (и-гвала) презирают, а дважды труса уважают. Что это?» Ответ: «и-гвала-гвала (красный бананоед)», яркими перьями которого награждали воинов, проявивших особую доблесть.
Чаку сменили воины и девушки, плясавшие группами по пятьсот человек. Затем они построились в роты и подошли к бугру, приветствуя Чаку и королеву-мать Ндловукази (Могучая Слониха), которую особенно почитали как первую и самую великую женщину страны.
Стоя возле сидевшей матери — случай, не имевший прецедента среди нгуни, — Чака сказал:
— Гляди, мать! Все эти люди твои. Я не бросал слова на ветер, когда клялся тебе в дни нашей бедности, что когда-нибудь ты станешь величайшей из королев.
— Да, дитя мое, ты обладаешь теперь почти пугающим меня могуществом, о котором я и мечтать не смела. Но чем больше оно становится, тем меньше я тебя вижу.
— Верно, мама, но если это могущество не будет [172] и дальше расти быстрее, чем могущество моих врагов, тебе и всем нам придется есть ягоды в далеких лесах.
На следующий день рано утром состоялся большой военный парад. Полки соревновались друг с другом, перестраиваясь и совершая другие маневры. Парад закончился церемониальным маршем поротно. Вслед за этим все войско окружило Чаку и началась замечательная дискуссия с полной «свободой слова». Каждый полк выставил одного или двух ораторов, которые принялись критиковать различные действия и упущения короля.
Подойдя к Чаке, первый оратор бесстрашно спросил:
— Почему чужаков ставят над зулусами?
Чака ответил:
— Всякий, кто вступает в зулусское войско, становится зулусом, а дальнейшее его продвижение по службе зависит только от заслуг, независимо от того, по какой дороге (ндлела) он пришел.
Двусмысленный ответ Чаки был встречен громкими возгласами одобрения: экс-каннибал Ндлела являлся наиболее ярким примером выдвижения независимо от происхождения, и он-то скорее всего (это понял умный Чака) и послужил причиной вопроса.
— Почему г'вабе отделались так легко? — спросил второй оратор.
— Брат не пожирает брата, а два брата сильнее, чем один.
Снова громовые возгласы одобрения.
— Почему не ударить по ндвандве сейчас, пока они не стали чересчур сильны? — спросил третий.
— Умный ворос. Но скажи мне, разве рука говорит желудку, что пора есть, или наоборот?
Снова крики одобрения и насмешки над смущенным вопрошателем.
— Почему ты не убил Нобелу? — гласил четвертый вопрос, — Она послала на мучительную смерть многих невинных, обманула тебя, и ты признал ее вину.
— Она попросила убежища и по закону страны получила на него право, как только призналась в более тяжком преступлении — колдовстве.
— Да, но ты мог казнить ее за менее тяжкий проступок — обман. В этом случае она не могла бы требовать убежища. Ты же стал с ней торговаться. Зачем?
Вопрос потонул в возгласах одобрения. Чака ответил несколько раздраженно:
— Разве пальцы знают, куда голова пошлет ноги? [173]
— Это не ответ, — закричал спрашивающий. — Скажи, зачем ты сторговался с ней и напустил на нас это чудовище?
— Потому что она нужна мне, как нужен огонь, идущий против ветра, когда надо спастись от другого, большего огня, идущего по ветру.
— Это разумный ответ, но жаль все-таки, что ты ее отпустил.
— Почему король не женится и не имеет детей? — задал свой вопрос пятый оратор.
— Бык живет спокойно, пока бычки — его потомство — не начинают бунтовать против его власти.
— Тогда почему ты не трогаешь Дингаана (младший сводный брат Чаки), который ходит по земле как вечная угроза тебе?
— Неужели я должен убить сына моего отца?
— Нет, Могучий Слон, но запомни мои слова и не доверяй ему. Те, кто любит тебя, заметили, что, когда он смотрит на тебя, в его глазах появляется злобный блеск. Носи щит на спине, отец мой.
— Когда воинам будет разрешено жениться? — спросили далее Чаку.
— Для молодых воинов брак — безумие. Их первый и единственный долг — защищать нацию от ее врагов. Но выполнять его как следует они могут, только когда руки их не связаны семьей. Пусть достигнут зрелого возраста и докажут свою доблесть, тогда я стану давать разрешения на брак отдельным воинам или даже особо отличившимся полкам. Но пока не будет в стране безопасности от нападения внешних врагов, запрет на браки сохранится и будет сниматься только в совершенно исключительных случаях.
— Неужели все эти прекрасные девушки обречены тосковать в одиночестве, неужели они увянут, так и не став матерями?
— Зрелая женщина рожает более здоровых детей. Лучше иметь мало детей и рожать их пореже.
— Неужели не жаль отдать этих девушек потом нескольким старикам, которые выживут благодаря своей осторожности в бою, в то время как самых храбрых из нас настигнет смерть?
— Взгляни на Мгобози. Один такой мужчина породит больше настоящих воинов, чем двадцать не испытанных в бою юношей, если им будет разрешено жениться без всяких ограничений. Разве мы не отбираем [174] быков на племя? Так неужели же мы станем менее тщательно отбирать отцов будущих детей страны зулусов? Говорю вам всем, что впредь каждый мужчина должен будет доказать свою доблесть, прежде чем получит право жениться и стать отцом. Я не допущу, чтобы продолжение нашего рода зависело от непроверенных мужчин, которые могут оказаться плохими отцами. Взгляните на меня, вы мои однолетки, и все, кто моложе меня. Хоть я король и всевластен, у меня нет жены. Я назвал вам истинную причину этого, но есть и другая: впереди слишком много битв, чтобы я мог позволить себе возиться с женщинами, и все вы знаете, что до сих пор я не притронулся ни к одной ум-длункулу. Поэтому никто из вас не может пожаловаться на то, что я заставляю воинов ступать туда, куда не ступаю сам, что я обращаюсь с вами иначе, чем тогда, когда повел на поле, усеянное колючками, и показал, как затаптывать их в землю, прежде чем потребовал того же от других.
Воины, сгрудившиеся вокруг Чаки, ответили громкими приветствиями.
— Он настоящий вождь вождей, — кричали они, — ибо никогда не требует от нас того, чего не сделал сначала сам. Кто подобен ему? Веди нас, отец, и мы будем следовать за тобой, пока но станем есть землю. Только прикажи, сын неба, и мы сделаем все. Байете!
Десять тысяч ног одновременно топнули о землю, так что гул пошел. «Байете!» — снова загремели воины, а потом еще раз повторили: «Байете!»
После полудня все взрослые мужчины опять явились на народное собрание. Чака провозгласил новые законы на этот год и отменил ряд прежних. Его слова с замечательной точностью передавались глашатаями но рядам.
Затем все разошлись, чтобы снова есть, пить и обсуждать события дня.
На следующий день зулусы, не служившие в армии, отправились по домам, а полки вернулись в военные краали. [175]