Вторая победа над бутелези. Учреждение гарема
Вернувшись в Булавайо из экспедиции против э-лангени, Чака вновь усердно занялся укреплением своей армии. Последняя получила значительное пополнение за счет г'унгебени и э-лангени. Вожди присылали целые отряды воинов одного возраста, которые включались в состав полков Чаки в качестве отдельных «крыльев» или рот. Вождь зулусов заключил также союз с соседними племенами сибийя и газйни, и их вожди уговаривали молодежь добровольно вступать в войско Чаки. Такой же союз был заключен с г'унгебени, жившими на север от зулусов; в дальнейшем эти два клана слились. [91]
Слава Нодумсхлези привлекала к нему кондотьеров со всей страны. К последним относились Мдлака — сын Нц'иди из клана Газики, который несколько лет спустя возвысился до положения главнокомандующего, а также Ызобо — сын Собадли из клана Нтомбела, также ставший видным военачальником. Кроме того, Дипгис-вайо разрешил многим своим воинам перейти на службу к Чаке. Вновь прибывшие проходили суровую муштровку и получали ассегаи с широкими клинками (как только кузнецы успевали изготовить их в нужном количество). Новичкам приходилось также отказываться от сандалий; за один месяц они должны были привыкнуть ходить босиком.
Через некоторое время вождь зулусов обратил внимание на свою западную границу. Сосед Чаки — вождь бутелези Пунгаше — обозвал его «прихлебателем Дингисвайо». Этого было достаточно. Он ему покажет! Пунгаше был тем самым человеком, который так часто брал в плен его отца, оскорблял и унижал Сензангакону и весь клан Зулу. К тому же этот случай давал Чаке возможность проверить на практике свои военные реформы. И он направил к Пунгаше посла, требуя извинения. Пунгаше велел послу передать Чаке: «Чтобы щепок не лаял, надо взять в руки хлыст!» Вслед за этим, по доброму стародавнему обычаю, была объявлена война.
Обе стороны встретились в условленном месте и построились в боевой порядок. Немного позади бутелези стояли их женщины, пришедшие «поразвлечься»; они принесли с собой много пива, чтобы отпраздновать победу.
Чака лично командовал войсками. Воины полка Фасимба — их было теперь около трехсот человек — находились в центре, сразу за ними построились белебеле. Таким образом, эти два полка составляли «голову» и «грудь». По обе стороны от полка Фасимба расположилась бригада Изим-Похло, разделенная, следовательно на две части. Перед самым началом боя они поспешно развернулись, образовав охватывающие «рога». Общая численность войск Чаки достигала примерно семисот пятидесяти человек.
Бутелези, числом около шестисот, под командой Пунгаше построились в четыре или пять шеренг. Протяженность их фронта составляла около двухсот ярдов. Сам Пунгаше устроился на холме позади своих войск. До Чаки все вожди придерживались того же правила: подальше от опасности. [92]
Благодаря своим шпионам Чака знал численность бутелези с точностью почти до одного человека. Он старался, насколько это было возможно, скрыть собственное численное превосходство, построив своих воинов как можно плотнее и приказав им держать щиты в положении «к ноге» (то есть прижимая к бедру).
Но вот он проревел приказ изготовиться к бою. Воины повиновались, и тогда последовала новая команда: «Щиты на руку!» (То есть обратить их к противнику). Этот маневр был рассчитан на то, чтобы у врагов создалось впечатление, будто численность его войск, как по волшебству{67}, удвоилась.
Между двумя армиями оставалось ярдов сто. Чака приказал «рогам» развернуться; некоторое время пораженные бутелези глазели на них, ничего не понимая. Но тут центр размеренным шагом двинулся вперед. Мгобози находился в авангарде полка Фасимба. Чака стоял позади, непосредственно перед белебеле; он был более чем на полголовы выше своих воинов и отлично видел все, что происходило на поле боя.
Подойдя к бутелези на расстояние шестидесяти ярдов, зулусы издали свой страшный боевой клич: «Си-ги-ди!» и ринулись на сбитого с толку противника, который успел лишь осыпать их градом метательных копий, но без всякого результата. Вслед за этим воины полка Фасимба, вооруженные смертоносными ассегаями, атаковали врага. Через короткое время первый ряд бутелези словно растаял под натиском торжествующих зулусов, громко провозглашавших «Нгадла!». Мгобози находился в гуще сражающихся. Следуя правилу «цепляй щитом слева», он заставлял одного противника за другим подставлять ему левый незащищенный бок и наносил удар под сосок, крича своим воинам: «Колите, ребята, колите!». Вскоре бутелези в панике бросились бежать, но что толку! Босоногие убийцы не только не отставали, но и обгоняли бутелези, обутых в громоздкие сандалии.
К тому же два сближавшихся «рога» стали смыкаться, и в образованном ими кольце очутились кроме воинов перепуганные женщины — зрительницы. Напрасно бросали на землю свои копья бутелези, ожидая, что, по освященному веками обычаю, зулусы возьмут их в плен. Вооруженных или безоружных, их тут же убивали. Опьяненные воинственным пылом и видом крови, зулусы настигли окруженных женщин, среди которых пытался спрятаться кое-кто из воинов бутелези, и начали безжалостно [93] убивать кричащих женщин. Через короткое время последняя жертва умолкла навеки.
Затем зулусы добили всех раненых противников. Каждому убитому вспороли живот, «чтобы из него могла выйти душа». Только Пунгаше и половине его свиты удалось спастись: они бежали по заросшей лесом долине речки, впадающей в Уайт Умфолози. Остальные приближенные Пунгаше образовали заслон и некоторое время отвлекали преследователей, пока те не настигли их и не уничтожили.
По всем направлениям были разосланы отряды зулусов, чтобы захватить женщин, детей и скот, убить старых и больных, сжечь все краали.
Потери зулусов оказались удивительно невелики. Ранеными занялись друзья, а тех, кому уже нельзя было помочь, ударом ассегая в сердце еще до захода солнца отправили на тот свет. Предполагалось, что тяжело раненные, которые были не в силах говорить, дали согласие на применение к ним этого нового спартанского метода, даже если их никто об этом не спрашивал.
Подводя итог событиям дня, Чака избавился от всяких сомнений: в стране нгуни родилось новое военное искусство. Правда, вождю бутелези удалось бежать, но он бросил свое племя и превратился в изгнанника, укрывающегося в чужих землях. Как выяснилось позднее, он искал убежища у Звиде, вождя сильного племени ндван-две. Когда Пунгаше пожаловался Звиде на то, что вождь зулусов выгнал его из родного дома, а племя уничтожил, Звиде задал издевательский вопрос:
— Что же это за вождь, если он смог прогнать такого великого вождя, как ты?
— Это мальчишка, — ответил Пунгаше, — но его войско неотразимо, как огонь; ничего подобного я прежде не видывал, к тому же он сам ведет своих воинов в бой.
Звиде удивился и порядком встревожился. Передают, что в дальнейшем он приказал убить Пунгаше, но невозможно установить, так ли это. Во всяком случае Пуигаше сошел со сцены.
Соседние племена стали относиться к Чаке с опаской и уважением. Племя бутелези он слил с кланами Зулу, Э-Лангени и Г'унгебепи, а пустующие земли бутелези заселил семьями из состава собственного и союзных племен. Захваченный скот пошел Дингисвайо, которому номинально подчинялся Чака. Дингисвайо, однако, вернул значительную часть скота своему протеже. [94]
Незамужние женщины бутелези сделались «собственностью зулусской короны», то есть того же Чаки. Их было около ста человек в возрасте от восемнадцати до двадцати лет. Чака разделил их на три примерно равные группы: первую и вторую он отправил в краали Велебеле, главой которого была его незамужняя тетка Мкабайи, и Эси-Клебени, где распоряжались Мкаби и Лангазана — первая и четвертая жены покойного Сензангаконы. Третья группа — Чака подчинил ее Найди — явилась ядром Ум-Длункулу («те, что относятся к Большому дому»). Такое название он присвоил сералям, созданным при каждом военном краале. Затворниц из сералей он звал своими сестрами и ни при каких обстоятельствах не разрешал именовать женами. В Булавайо за их поведением следила Найди, и в ее обязанности входил тщательный гинекологический осмотр «сестер» в период наступления месячных с целью проверки, не забеременели ли они. Признаки повреждения девственной плевы должны были соответствовать воспоминаниям самого Чаки о каждом таком случае. Просто поразительно, что даже в зените своего могущества, когда общая численность «сестер» в различных сералях достигла почти невероятной цифры (тысячи двухсот, а по утверждению Фина, пяти тысяч женщин), Чака отлично помнил историю своих отношений с каждой из них.
Чтобы это не вызывало у читателя удивления, необходимо в порядке иллюстрации рассказать о мнемонических способностях среднего зулуса. В каждом королевском стаде насчитывалось до пяти тысяч голов. Пастухи их не пересчитывали по той простой причине, что не знали счета. Но стоило пропасть хоть одному животному, как они тотчас об этом узнавали, потому что на каждые сто голов скота приходилось по пастуху. Тот сразу замечал исчезновение одного из вверенных ему животных, ибо знал их всех по виду. Для него каждый бык и каждая корова имели свою индивидуальность, а он умел распознавать их так же хорошо, как распознает сто женщин и детей старейшина большого крааля. Еще более примечательны в этом отношении современные пастухи-басуто, имеющие в своем ведении по тысяче мериносовых овец. Европейцу они кажутся одинаковыми, как горошины, но пастух, который никогда их не пересчитывает, сразу же дает знать о пропаже хотя бы одного животного и сообщает его точные приметы.
Чака любил, чтобы его стада подбирались по масти. [95] У него были стада белые, черные, бурые... В дальнейшем стада составлялись из животных одинаковой смешанной расцветки. Для европейца это только затруднило бы распознавание животных, но зулусам было все равно. Зулусская номенклатура мастей скота достигает трехсот названий — цифра совершенно невероятная, если учесть, что мы располагаем какой-нибудь дюжиной названий для коров и лошадей. Зулус не умел читать, все его помыслы были сосредоточены на том, что его окружало. В детстве это были растения, птицы, животные, насекомые, позднее — скот, женщины, война.
Язык зулуса, не знающий ни одного заимствования, состоит приблизительно из девятнадцати тысяч слов — они вошли в монументальный словарь д-ра А. Т. Брайанта. Это всего лишь на тысячу слов меньше словаря Шекспира. Какой высокий подвиг для народа, не имеющего письменности! Все девятнадцать тысяч слов являются обиходными — в противном случае, не будучи записаны, они бы не сохранились. Как это ни странно, наиболее эрудированными в области языка были зулусские женщины: наряду с обиходными словами им приходилось запоминать выражения, связанные с обычаем хлопипа {68}.
Зулусский язык имеет восемь различных классов существительных, управляющих флексиями глаголов и прилагательных. Они подчиняются чрезвычайно сложным, но точным грамматическим правилам, которые до прихода европейцев оставались незаписанными. Тем не менее зулусы и в то время и сейчас, как один человек, говорят абсолютно правильно. Безграмотную речь среди них не услышишь.
Незадолго до битвы с бутслези Нг'обока — соратник Чаки, ставший теперь вождем сокулу, владения которого находились у побережья на расстоянии семидесяти миль от зулусских, послал Чаке двух красивейших девушек своего племени. После битвы его примеру последовали г'унгебени, птомбела, газинн, э-лангени и сибпйя: каждый из них украсил сераль Чаки по крайней мере двумя красотками. Эти девушки — их число перевалило за десять — были поселены в Булавайо.
Чтобы придать блеск двору, Чака перевез в Булавайо свою сводную сестру Номзитлангу, дочь Мкаби, и Нкосазану, принцессу царствующего дома зулусов. Чака питал к последней особую симпатию, ибо она, как и ее мать, ласково относилась к нему, когда он был ребенком. [96] Впоследствии он поставил ее во главе одного из своих многочисленных военных краалей.
Теперь Чаке приходилось много заниматься государственными делами. Путем завоевания и заключения союзных договоров он подчинил себе не меньше шести кланов. По размерам территории и численности населения сфера влияния зулусов за один год выросла в четыре раза, и Чака, не теряя времени, старался упрочить свои завоевания. Армия его увеличилась теперь до двух тысяч воинов, в одном полку Фасимба было восемьсот человек. Она непрерывно пополнялась кондотьерами и людьми, которым по тон или иной причине пришлось бежать из своих кланов. Их не отпугивала даже суровая дисциплина в войсках Чаки.
Секрет популярности Чаки состоял в том, что он щедро награждал воинов за счет вождей подчиненных племен и внимательно относился к нуждам солдат. К тому же, подобно своему современнику Наполеону, который твердил солдатам, что каждый из них носит в ранце жезл маршала, Чака говорил воинам, что независимо от того, к какому клану они принадлежат и какое общественное положение занимают, для их продвижения нет никаких пределов: пусть только докажут свою доблесть. Так он назначил Мдлаку из клана Газини командиром полка Фасимба, а Нзобу из клана Нтомбела — командиром бригады Изпм-Похло.
Вскоре после битвы с бутелсзи Чака вызвал Мгобози в хижину совета для беседы с глазу на глаз. Они обсудили ход битвы и ее значение для внедрения новых военных методов. Мгобози одобрил переход к «тотальной войне», но осудил резню женщин. Это было, по его мнению, совершенно ненужное расточительство, так как некоторые из них могли бы пригодиться хотя бы и ему самому.
— Когда ты, Могучий Слон, разрешишь мне жениться, — добавил он.
Разрешение на брак было дано тут же; такое поощрение Мгобозн восхитило войско. Через короткое время он надел головное кольцо, выбрал место для своего крааля в двух милях от Булавайо и испросил аудиенцию у Могучего Слона.
«Августейший», как обычно, умывался в возвышенной части крааля Булавайо, на глазах у подданных, многие из которых дожидались аудиенции. Мгобози провозгласил приветствие «Байете!» и присоединился к толпе.
«Несколько пажей принесли тыквенные бутыли с водой, [97] которые они держали вертикально над головой, а затем на вытянутых руках передали Чаке. Он окатил себя водой, после чего к нему подошел еще один паж с большим черным деревянным блюдом»{69}. Чака «намылил» все тело смесью из жира и толченого проса, взятой с блюда. Тогда ему подали миску с водой, которой он смыл с себя мыльную пасту. Все это время он беседовал с окружающими. Как только тело его обсохло, паж подал ему корзиночку с парфюмерией. «Его величество взял оттуда комок мази из красной глины, намазал ею все тело и втирал в кожу, пока ее почти не стало видно. В завершение король натерся маслом местного приготовления{70}, которое придало телу красивый шелковистый красноватый блеск, как то и подобает королю»{71}.
Затем Чака, также al fresсо {72}, проследовал в свою гардеробную, находившуюся в прохладной тени дерева. Здесь в холодке он неторопливо облачился в юбку из меховых хвостов, надел ручные и ножные браслеты, нацепил на себя белые шелковистые пучки коровьих хвостов. Усевшись на трон, то есть огромную груду циновок из тростника индули, он украсил голову и тело пышными красными перьями бананоеда и разноцветными бусами. На протяжении всей церемонии рядом стоял паж с королевским зонтиком — большим щитом из белой бычьей кожи, — чтобы повелителя не коснулись лучи солнца.
Зулусы, независимо от своего положения, моются в любой пригодной для этого речке, никого не стесняясь, но Чака первым превратил свой туалет в публичную церемонию, которая происходила при его дворе ежедневно около десяти часов утра. В это время вокруг него собиралась большая толпа мужчин и женщин.
Чака сделал Мгобози знак приблизиться.
— Клянусь моей сестрой, Мгобози, ты не мешкал, раздобывая головное кольцо, и оно очень подходит тебе, как моему «личному советнику». Выбрал ли ты уже место для крааля?
— Да, отец.
— Где же?
— Вон там, на холме, близ реки.
— Хорошо. Тогда займемся строительством. Пусть туда отправятся все воины полка Фасимба — к ночи крааль должен быть готов. Сколько тебе нужно хижин?
— Это должен решить ты сам, отец мой. Я только воткнул в землю несколько вешек — просто наметил, где будет стоять хижина, другая. [98]
Придя на место будущего крааля, Чака обнаружил неисчислимое множество вешек. Мгобози очертил с их помощью большой внешний круг, а также внутренний, поменьше (для скотного двора); в промежутке между ними виднелось около двадцати кружков — то были места, намеченные для хижин.
Даже Чака был удивлен.
— Мгобози! Это и есть «хижина, другая», о которых ты упомянул невзначай, или же зрение обманывает меня и я вижу план большого военного крааля?
— Нет, Могучий Слон, я только рассчитываю на дальнейшее расширение. Ты ведь сам твердишь каждый день, что оно необходимо. А, как известно отцу моему, я всего лишь послушный пес его.
— Мгобози, если я разрешу тебе и дальше заговаривать мне зубы, то твой крааль будет больше Булавайо. Но знайте вы, люди, и вы, воины, что здесь собрались: Мгобози дозволяется осуществить его планы, ибо не раз в сражениях он прикрывал меня сзади и, если бы не он, меня бы давно не было в живых. А теперь принимайтесь за дело и чтоб к завтрашнему дню крааль был готов! Зовите женщин на подмогу.
Затем Чака повернулся к Мгобози.
— Теперь потолкуем о женщинах. Сколько их у тебя будет?
— Отец мой, я говорил с одной или двумя, и они поглядывали на меня довольно ласково, но у их отцов сердца из камня, расплавить который может только взор, брошенный тобой, или достаточное количество скота, приведенного мной.
— Когда ты, Мгобози, говоришь «одна или две», то в переводе на обычный язык это значит двадцать, как я имел случай убедиться, на свою беду!
Рассказывают, что Мгобози и в самом деле захотел иметь двадцать жен. И Чака дал ему на это свое согласие. Он стремился показать, что человек, хорошо послуживший ему, может достигнуть богатства и высокого положения, хоть он и не зулус и происходит из отсталого племени, которому даже неизвестно употребление металлов. Лобола (выкуп){73} {74} за невест Мгобози уплатил Чака, хотя, казалось бы, мог бы и не делать этого. Но Чака, ставший уже настоящим самодержцем, ни тогда, ни после не нарушал обычаи своей страны. Правда, он мог устроить так, чтобы человека, богатого скотом и имевшего много дочерей, при очередном «вынюхивании» признали колдуном [99] (умтагати) и под этим или иным предлогом приговорили к смертной казни с конфискацией имущества, но это делалось в полном соответствии с обычаем.