Солнце в зените
1
Дрогнула под влиянием революционных настроений немецкая армия, начала откатываться на запад. Без поддержки кайзеровских штыков рухнуло марионеточное правительство Скоропадского. Но не зря говорят: свято место пусто не бывает. Те же махровые националисты Винниченко и Петлюра, подвизавшиеся в Центральной раде, создали новую марионетку — Директорию. Курс у Директории неприкрытый — с любым союзником: Англией или Францией, Америкой или белогвардейцами — готова воевать против Советской России.
На последнюю битву поднимался трудовой народ Украины. От города к городу, от села к селу летела весть о том, что Временное украинское рабоче-крестьянское правительство именем революции низложило гетманскую власть, что на помощь идут красные полки.
Узнав, что наступление советских войск на Украину началось, Щорс почувствовал лихорадочное возбуждение. Последним приказом штадива он произведен в комбриги, формально ему подчинен и Таращанский полк. Правда, [69] пока только формально. Василий Назарович Боженко где-то бьет петлюровцев. Но тем не менее, это — две трети 1-й Украинской дивизии! Сила большая, и задачи придется решать сложные.
Беспокоило поведение немцев. Во время переговоров они согласно кивали головами, слушая условия богунцев: не взрывать мостов и коммуникаций, не грабить ценности, народное добро, не разрушать зданий. А на деле выходит иначе. Отступая на участке Робчик — Лычищи, они подняли в воздух мост. Оставляя под натиском славных таращанцев Стародуб, вывезли золото из банка, очистили продовольственные склады. А гарнизоны Робчика и Лычищ, откатившись к Клинцам, соединились с гайдамаками и образовали там мощный кулак. Надолго ли остановились — неизвестно.
Щорс принял решение наступать на Клинцы. Товарищи подзадоривали: давно пора заставить германца уважать Красную Армию. Он и сам не прочь был «отвести душу», однако трезвая оценка обстановки сдерживала. Драться с немцами даже теперь — дело не простое, особенно если учесть, что между Клинцами и Новозыбковом стоят под парами несколько бронепоездов. Потому, отдавая приказ по полку, особо подчеркнул: «Гайдамаков бить беспощадно, а с немцами брататься».
Он еще не потерял надежды столковаться с Советом немецких солдат. Ведь сколько было теплых встреч, казалось, понимали друг друга во всем.
И вот еще одна, в посаде Ардон, что под Клинцами. Представителям Совета Щорс заявил, что с немцами он не воюет, бьет только гайдамаков и просит соблюдать нейтралитет. Уполномоченные соглашались.
Когда он увидел, как тяжелый бронепоезд покидает железнодорожную станцию, не смог сдержать радостного возгласа. Наконец-то! Теперь можно и на Клинцы!
Тяжело ступая по мокрому снегу, первый и третий батальоны во главе с Щорсом направились к станции, а второй [70] батальон под командованием Кощеева должен был с фланга ворваться в Клинцы. Кощеев вышел с отрядом из оккупированной зоны и сразу понравился Щорсу своей решительностью, смелостью — он поставил его во главе батальона.
Станцию миновали беспрепятственно, но, как только углубились в лес, с тыла ударили из многих стволов.
— Бронепоезд вернулся! — крикнул Зубов.
Щорс уже и сам понял: предали немцы, заманили в ловушку. Коротко бросил:
— Без паники, Яков, вперед!
Клинцы захватили дружным ударом, но закрепиться не удалось — гайдамаки шли в штыковую, а сзади вели интенсивный огонь немцы. Пришлось отдавать распоряжение возвращаться на исходные позиции.
Всю ночь не ложился спать. Перед глазами стояло заснеженное поле, испещренное темными бугорками. Всего нескольких погибших удалось вынести, остальные так и остались лежать под Клинцами. Десятки боевых товарищей.
Злым взглядом мерял развернутую карту. Что ж, придется с оккупантами разговаривать иначе. В Стародубе стоит сейчас Таращанский полк. Если его быстро выдвинуть вперед и захватить разъезд Святец, железнодорожная ветка Клинцы — Новозыбков окажется перерезанной. Можно для верности и рельсы к чертям взорвать. А Новозыбков — единственный путь для отступления немцам с их эшелонами и бронепоездами. Вот тогда увидим, что они запоют! Радуются, поди, сейчас, что устроили богунцам ловушку. А вскоре сами попадут в западню.
Приняв решение, Щорс устало потянулся, несколько раз прошелся по комнате, словно взвешивая все еще раз, и тут же написал приказ Боженко.
Вызвал вестового:
— Срочно! Аллюр три креста!
Когда от Василия Назаровича пришло донесение, что таращанцы заняли несколько посадов и сел и вышли на [71] разъезд Святец, Щорс велел позвать пленного, захваченного во время последнего боя. Превозмогая гнев, решил сделать последнюю попытку договориться с солдатским Советом. Как ни хотелось отомстить оккупантам за предательство, вспоминал погибших товарищей и остывал. Дело не в мести. Воевать нужно умно, используя малейшую возможность для того, чтобы было меньше жертв.
Через переводчика объяснил пленному ситуацию и отправил его в Клинцы. Ответ пришел незамедлительно. Почувствовав серьезность положения, незваные гости тотчас прислали парламентеров. Если комбриг Щорс согласен беспрепятственно пропустить их эшелоны, они уйдут без единого выстрела, так как намерены до рассвета начать эвакуацию войск с Украины.
В декабре Богунский полк с развернутым знаменем вступил в Клинцы. Невзирая на жестокий мороз, бойцы, многие в ветхих шинелях и разбитых сапогах, бодро отбивали шаг. Над улицами взметнулась звонкая песня.
На площади колонну поджидала толпа. Седобородый старик в сопровождении нескольких женщин вышел вперед с караваем хлеба и щепоткой соли. Щорс спрыгнул с коня, поцеловал хлеб. Его большие серые глаза увлажнились. Срывающимся от волнения голосом поблагодарил за торжественную встречу. Вот она, плата за горечь поражений, за кровь товарищей, за многие тяготы и лишения, которые им приходится переносить. Народ встречает их как своих освободителей! Может ли быть большее счастье для воина, командира, чем ощутить себя в такой роли?
Местные жители приглашали бойцов домой, здесь и там звучали гармошки, скрипел снег — истосковавшиеся по веселью парни кружили в танце клинцовских девушек.
Вспомнилось недавнее совещание у нового начальника дивизии Ивана Семеновича Локатоша. Начдив начал не с боевой задачи. Сообщил, что поступили жалобы на нескольких таращанцев, грубо требовавших у мужиков продукты. [72]
— Подобные факты, — сказал жестко, — буду расценивать как мародерство, за которое — расстрел на месте!
Вот почему еще до вступления в город они с комиссаром Барабашем строго инструктировали весь командный состав — как богунцы должны вести себя в освобожденных населенных пунктах.
— Умри с голоду, — почти крикнул Щорс, — но не унизь себя даже просьбой о куске хлеба!
А вот такие встречи, как сегодня, подумалось, значат больше, чем инструкция и приказ. Бойцы воочию убедились, как встречает их народ, как верит им, освободителям родной земли.
...Тогда же, на совещании, Локатош сообщил, что Богунскому и Таращанскому полкам доверена высокая честь — быть передовым отрядом Красной Армии в наступлении на Киев. Окрыленный Щорс торопился. В Клинцах не задерживались. На следующий же день, пополнившись добровольцами, полк двинулся на Новозыбков.
И опять конфликты с немцами. Не спешат они отводить войска, всячески тянут время, нарушают установленные сроки. А гайдамаки пользуются этим, словно щитом, прикрываются германскими бронепоездами.
Посланная во вьюгу разведка вернулась из Новозыбкова с радостной вестью. Удалось отбить у отступающих петлюровцев бронепоезд. Захватили также немало оружия, провианта, лошадей. Бронепоезд решили отправить в Гомель, в дар местному партизанскому отряду, Богунцам он уже не нужен, оперативная обстановка требовала оторваться от железной дороги.
Часть захваченного провианта Щорс приказал отправить населению освобожденных сел. Пусть видит народ, что богунцы делятся последним.
Штаб дивизии торопил скорее овладеть Черниговом, а там — прямой путь на Киев. Это и потребовало оторваться от железной дороги, взять курс на Городню. К этому местечку спешил с таращанцами и Василий Боженко. [73]
Данные разведки показали, что в Городне сосредоточены большие силы гайдамаков, в том числе офицерский отряд. Щорс разработал план действий. Но его опередил Боженко — таращанцы первыми ворвались в местечко, завязали бой. Когда в первый день нового, 1919 года богунцы подошли к Городне, сопротивление врага уже было сломлено. Синежупанники сдавались в плен, клялись, что не хотят больше служить проклятому Петлюре.
Разгоряченный боем, Боженко разыскал Щорса. Лихо доложил о победе, но натолкнулся на холодный стальной взгляд.
— Партизанишь, Василий Назарович, — сухо проговорил Щорс. — А, между прочим, бригадой, в которую входит твой полк, командую я!
Но радость выигранного сражения смягчила чувство обиды, и Боженко, широко улыбаясь, ответил:
— Не суди, товарищ комбриг. Не было времени для подробного согласования действий. Но ведь главную задачу выполнили: город освободили, потери незначительные, а трофеев сколько!
Захваченные в Городне трофеи были, действительно, крупные. Очень кстати пришлись лошади, санные обозы. Зима стояла лютая, снежная, пешим строем двигаться трудно. Щорс усилил конные подразделения, почти весь полк разместил на санях.
Путь на Чернигов лежал через Седнев — последний опорный пункт гайдамаков перед старинным украинским городом. Вполне оправданно было ожидать здесь серьезного сопротивления. Боженко рвался вперед, но Щорс охладил его пыл. Без тщательной разведки наступать не разрешил.
Допросили нескольких местных жителей, одного за другим послали переодетых крестьянами бойцов. Так, по крохам, собирали информацию. А она оказалась неожиданной: гарнизон в Седневе незначительный, главные силы стянуты к Чернигову. [74]
— Такое впечатление, что они не собираются держать здесь оборону, — заключил Боженко.
Щорс промолчал.
— Как думаешь, Николай Александрович? — не отставал командир таращанцев.
Щорс все еще молчал, сопоставляя в уме различные факты последних дней, данные разведки, личные наблюдения. Становится очевидным — в лагере противника сейчас изрядная сумятица и неразбериха. Хоть суть недавно лопнувшего правительства Скоропадского и недавно же созданной Директории, где войсками командует Петлюра, почти одна и та же, военные силы у них разные, единства у них нет. Складывается благоприятная ситуация для решительного наступления.
Как бы подытоживая свои размышления, Щорс сказал:
— Вот сегодня Седнев и возьмем!
Они двигались со штабом и конной разведкой за санным обозом, растянувшимся чуть ли не на полверсты. Щорс подозвал командира конников Божору.
— А ну, погуляйте шашками, хлопцы. Ударьте с налета — гайдамаки уже по инерции на Чернигов покатятся. А мы с полком к ужину подоспеем.
Божора, старый соратник Щорса еще по Семеновскому отряду, лихо козырнул, сбил на затылок мохнатую шапку:
— Есть!
Через минут пятнадцать конники скрылись за заснеженным бугром. Штаб, подтянувшись к главным силам, продолжал движение. Спокойно одолели верст семь. Еще три четверти часа, и Седнев. Однако почему же там так тихо?
Щорс, подав знак вестовому, пришпорил коня. Они быстро обогнали обоз, спустились в ложбину. И неожиданно прямо у дороги увидали спешившихся всадников. Божора виновато докладывал:
— Товарищ комбриг, на каких-то полчаса опоздали. Подкрепление подвалило — целый гайдамацкий курень. Трехдюймовку установили на площади, станкачей много, на каждых вторых санях... [75]
Щорс внимательно выслушал сообщение, и вдруг у него озорно сверкнули глаза:
— Так это же здорово! Чем больше мы их здесь посечем, тем легче будет брать Чернигов.
Приказав первой роте на санях торопиться к Седневу, скомандовал:
— Коней сдать охранению, остальные за мной — шагом марш!
Щорс бежал заснеженной балкой, держа в руках ручной пулемет «льюис» — с тех пор, как начались боевые действия, не разлучается с ним. Тридцать восемь спешившихся конников едва поспевали за командиром.
Мелькнула мысль: не легкомысленный ли шаг совершает? Но он сразу же отогнал ее. Раз подкрепление только подошло, значит, оборону организовать еще не успели. К тому времени, когда поспеет первая рота, они внезапно ударят с тыла. Большой переполох поднимется!
Скрытно, балкой подошли к самому местечку. Перед ними открывалась довольно просторная площадь, уставленная обозом. Дымились походные кухни, взад-вперед сновали гайдамаки.
Никакое это не подкрепление, сразу же сделал вывод Щорс, осмотрев площадь. Просто бежит один из гайдамацких куреней к Чернигову, вот и остановился на ночлег.
Он знаком приказал выдвинуть ручные пулеметы, сам залег у своего «льюиса». Дружные очереди резанули сумерки.
Паника поднялась неимоверная. Синежупанники, бросая оружие, прыгали в нераспряженные сани и гнали лошадей.
Первая рота немного опоздала, окружение не удалось. Большая часть гайдамацкого отряда ушла, правда, налегке, оставив на площади обоз и раненых. Богунцам досталась нерасчехленная пушка, шесть пулеметов, много другого оружия, лошадей. И кухни. Когда подоспела на санях первая рота, разведчики уже снимали пробу. [76]
— А добрый кулеш варят чертовы гайдамаки!
Щорс не скрывал досады от того, что выпустил из ловушки большую часть гайдамаков, но это чувство быстро потонуло в общем ликовании. Седнев взяли без жертв. Он ловил на себе восторженные взгляды бойцов, краем уха слышал приглушенные реплики:
— Вот как нужно города брать!
— А что же ты думал, сам батька Мыкола вел людей в атаку. Видал как? Пулемет схватил и первым в огонь...
Вечером к нему зашел хмурый Барабаш.
— Николай Александрович, конечно, победителей не судят, но мне непонятно ваше, извините, мальчишеское лихачество. Конечно, бойцы взахлеб рассказывают, как одна пуля прострелила на вас фуражку, а другая раздробила рукоять револьвера. Но авторитет у красноармейцев можно не только таким путем завоевывать. Кстати, он у вас уже довольно прочный.
Щорс хотел сказать что-то резкое, но овладел собой.
— А кроме лихачества ведь был и расчет? На неожиданность, на неподготовленность врага, на резерв, который... почти не опоздал. Была и трезвая оценка обстановки. Я сам, как вы знаете, командовал отрядом, прежде чем был назначен к вам комиссаром, и мне ваши чувства понятны. Но в штадиве придерживаются иного мнения. Не так уж много у нас сейчас красных комбригов, чтобы разрешать им водить в атаку взвод!
— Ладно, принимаю к сведению!
Щорс понимал, что измотанным трудными переходами и боями красноармейцам нужно дать хоть небольшой отдых, но время торопило. Впереди лежал Чернигов. И дело было не только в том, что захват этого города открывал путь на Киев. Седнев взяли с ходу. И Щорс решил, что противник сейчас деморализован. А ведь он и теоретически знал, и на практике не раз убеждался, как важно вовремя развить успех, не дать ошеломленному врагу собраться с силами. Конечно, Чернигов не простой орешек, в нем [77] отборный петлюровский корпус, артиллерия, броневики.
С закрытыми глазами видел карту города во всех мельчайших подробностях, знал все укрепления, огневые точки. Были четко определены задачи каждой роте.
А все же главную ставку решил сделать на неожиданность, нестандартность принимаемого решения.
Петлюровская разведка, безусловно, знает, что они остановились на ночлег недалеко от города. Следовательно, начала наступления враг не ожидает раньше рассвета. Но ночлега не будет. Хоть люди смертельно устали. Отдохнут завтра. В Чернигове.
В два часа ночи он поднял по тревоге первый батальон Кощеева, не раз уже проверенный в трудном деле. Придал ему конников и приказал за ночь преодолеть двадцатикилометровый путь, чтобы выйти к Десне и намертво закрыть шоссейную дорогу на Киев. А остальные батальоны, включая и таращанцев, еще до рассвета начали стремительное наступление одновременно с двух направлений — с фронта и с тыла.
Эффект внезапности сработал. Как позднее показали пленные, петлюровцы посчитали, что к Чернигову подошли какие-то новые, неизвестные части: так были они уверены в том, что бригада Щорса отдыхает после трудного перехода. А когда отступающие натолкнулись на заслон Кощеева, это мнение утвердилось. В городе поднялась паника, целыми подразделениями петлюровцы дружно поднимали руки.
Верхом на коне Щорс поспевал везде, где складывалось напряженное положение. Быстрым ударом поспешил захватить бронемашины: если петлюровцам удастся пустить их в дело, может возникнуть паника. Тем более, что его бойцам против такой техники драться еще не приходилось.
Вскоре с юга ударила артиллерия Боженко. Клещи вокруг города сомкнулись.
К полудню бой закончился. На площадь свозили захваченную технику. Бойцы уважительно рассматривали корпусную радио-телеграфную станцию, броневики. [78]
Щорс отправил в Семеновку, где сейчас дислоцировался штаб дивизии, краткое, но весьма весомое донесение. Порадовал ответ: штадив не только благодарил за взятие Чернигова, но и выделял из захваченных броневиков три машины для его бригады.
Политотдельцы не дремали. Раздобыв где-то ведро красной краски, решили сразу же «узаконить» технику. Через какой-нибудь час на броне машин красовались свежие надписи: «Богунец», «Таращанец» и «Красноармеец».
Щорса кольнула обида. Только вчера от Локатоша поступил приказ, в котором он категорически отменял названия полков, впредь предлагая именовать их только порядковыми номерами. Конечно, они теперь регулярная армия, а не партизаны. Но в названиях-то этих — уже целая история. В скольких городах и селах знают их как богунцев, таращанцев...
Правда, в приказе указывалось, что особые названия у полков могут быть, но их присваивают только решением рабоче-крестьянского правительства Украины за особые боевые отличия.
Ну, что же. Будут особые заслуги. Делом заслужим право носить эти имена.
Вечером по привычке зашел Барабаш. Немного странный, с загадочной улыбкой на лице.
— Николай Александрович, к вам делегация от 8-й роты. Темнят что-то хлопцы, не хотят говорить, по какому делу.
— Просите...
Бойцы смущенно мялись.
— Товарищ комбриг, Николай Александрович. Мы вот здесь посоветовались. Хотим, чтобы память у вас осталась о Чернигове. О том, как вместе дрались...
Они развернули небольшой сверток, и Щорс увидел алую ленту с надписью: «За храбрость товарищу Щорсу от товарищей красноармейцев 8-й роты 12 января 1919 г.» [79]
Щорс залился румянцем. Порывисто поднялся, обнял делегатов.
— Спасибо, товарищи! Большое спасибо. Да это для меня самая дорогая награда!
Потом торжествующе взглянул на Барабаша.
— Так лихачество, говорите? Интересно, кому из царских офицеров или генералов солдаты такие подарки преподносили? То-то, товарищ комиссар. И в риске иногда большой смысл имеется!
...Тяжелым выдался январь. Изматывали не столько почти беспрерывные бои, сколько трудные переходы в стужу, метель. Но, казалось, никто не замечал ни ран, ни обмороженных в легкой обуви ног. Впереди лежал Киев, дорогой им всем город.
Атаман войска украинского Симон Петлюра спешно укреплял подступы к городу. По данным разведки, можно было предположить, что главным опорным пунктом он намерен сделать Бровары.
Однако Щорс уже располагал значительными силами для решения таких задач. Успешно формировался кавалерийский [80] полк под началом Петренко. Один эскадрон выделил Боженко, другой — богунцы. Хорошую службу сослужили черниговские трофеи. Среди различного военного имущества там захватили много седел, пик и прочего снаряжения. Да и конями разбогатели.
Значительно возросла огневая мощь бригады — имели уже девять артиллерийских орудий, броневики, около двухсот пулеметов.
1 февраля Богунский и Таращанский полки почти одновременно ворвались в Бровары. Петлюра, призывавший любой ценой удерживать опорный пункт, первым покинул поле боя, укатил в Киев.
Нетерпеливый Боженко упрашивал Щорса поручить ему на плечах у врага ворваться в Киев. Щорс остановил его. Киев «на ура» не возьмешь, да и нужды такой нет. Бойцам необходим отдых. За это время они проведут разведку, уточнят детали операции.
В Бровары неожиданно приехал командующий Украинским фронтом Владимир Александрович Антонов-Овсеенко. Щорс видел его впервые и с неприкрытым любопытством разглядывал этого человека.
Вместе с членом Реввоенсовета фронта Ефимом Афанасьевичем Щаденко командующий ознакомил с обстановкой в Киеве. В своей агонии Директория свирепствует, проводятся массовые аресты, расстрелы без суда и следствия.
Но партийное подполье действует, крепнет рабочее сопротивление. Трудящиеся киевских заводов готовятся оказать вооруженную поддержку наступающим войскам в битве за освобождение родного города. Временное рабоче-крестьянское правительство Украины в своей декларации от 26 января заявило: «Врагов Советской России мы объявляем врагами Советской Украины. У нас одинаковые политические, экономические и военные задачи».
Потом Антонов-Овсеенко со Щаденко устроили смотр войскам. Щорс, шагая пружинящим шагом, четко доложил [81] и стал впереди строя. За ним Боженко, играя неизменной нагайкой. Полки, хоть и обмундированы довольно разношерстно, звонко чеканя шаг, отлично прошли по площади.
— Как вам наши командиры? — позже спросил Антонов-Овсеенко у Щаденко.
— Признаться, Владимир Александрович, Щорса я себе представлял немного иным. Даже очень иным. Больно много о его лихости наслышан. А чувствуется — человек волевой, организованный.
— Да, — поддержал его Антонов-Овсеенко. — Незаурядная личность. Вот вам два типа командиров. Если в Боженко еще играет определенная анархостихия — хотя бойцы ему преданы, в огонь и воду пойдут за ним, — то во втором чувствуется сознание великой цели рабочего класса, спокойная дисциплинированность большевика. Вы обратили внимание на его взгляд? Мальчишка ведь совсем, а смотрит твердо, будто насквозь тебя видит.
Помолчав немного, добавил:
— Я ведь смотр главным образом для чего устроил? Хотел увидеть, кто же пойдет на штурм Киева — повстанцы или дисциплинированная советская армия. Вижу — зря волновался.
Уже кончили разрабатывать план операции по взятию Киева, когда прибыла делегация от подпольного областного партийного комитета. Ситуация изменилась. Петлюра отказался защищать Киев, войска отходят по направлению к Фастову, увозя награбленные ценности. Но лютуют проклятые сечевики напоследок зверски, бесчинствуют, убивают мирных людей.
Делегация просила по возможности ускорить наступление на город, чтобы спасти жителей от расправы петлюровцев.
Антонов-Овсеенко, присутствовавший при встрече, на вопросительный взгляд Щорса ответил коротким кивком головы. [82]
Сломив разрозненные очаги обороны на окраинах, богунцы и таращанцы 5 февраля 1919 года вступили в Киев. Много помогли и рабочие. Военно-революционный комитет Киевского железнодорожного узла сформировал вооруженный пулеметами отряд и фактически контролировал работу железной дороги.
В центр города вступали под духовой оркестр. Увидев на площади человека, прилаживавшего к треноге кинокамеру, Щорс подозвал ординарца.
— Видишь этого, в картузе с наушниками? Мигом к нему, пусть снимает фильм чин по чину. Оставайся при нем неотлучно, чтобы к вечеру нам кино показал.
К вечеру не получилось по техническим причинам, но на следующий день делегаты всех подразделений переполнили кинозал. Когда на экране появились колонны богунцев и таращанцев, которых тепло приветствовало население, в зале началось всеобщее ликование. Многие бойцы вообще впервые были в кинотеатре, а тут такой сюрприз — увидеть себя, своих товарищей.
Пленка окончилась минут за десять, но никто не хотел расходиться. Сидевший в первом ряду Щорс наклонился к Щаденко.
— Пусть останется для истории, правда ведь, Ефим Афанасьевич?
— Что говорить, здорово вы придумали. Знаете, какая это важная политическая работа?
Щаденко вспомнились слова Антонова-Овсеенко, сказанные о Щорсе несколько дней назад, после смотра: «Имена великих творцов мы помним по созданным ими произведениям. Имя Щорса будут помнить по прекрасному произведению его большевистской воли и революционной сознательности — по созданному и воспитанному им Богунскому полку». Может быть, немного высокопарно высказался командующий фронтом, но правильно! Нет сейчас на Украине более организованной, боеспособной, дисциплинированной части, чем его полк. [83]
Еще через день Антонов-Овсеенко поздравил Щорса и Боженко — Временное украинское правительство за боевые заслуги постановило наградить командиров полков почетным оружием. Но еще больше обрадовало Николая Александровича сообщение о том, что Богунскому и Таращанскому полкам сохраняются их наименования, за доблестные действия против врагов рабочих и крестьян. Правительство Украины вручило им почетные Красные знамена.
Тут же пришло и новое назначение — Щорс стал комендантом освобожденного города, начдив Локатош — начальником гарнизона.
В эту ночь он долго не мог заснуть. Через покрытые морозными узорами стекла — поселили его в одной из комнат бывшего царского дворца — вглядывался в притихший в темноте город. Всего четыре с половиной года тому назад, совсем мальчишкой вместе с фельдшерской сумкой получил он здесь направление в часть. Получилось — путевку в большую жизнь. [84]
Как немыслимо далеко ушло то время! Сегодня он — комбриг. Ему поручено в Киеве устанавливать революционный порядок. Велика честь, велика и ответственность...
А память все листала страницы времени. Вспомнил дядю Казимира, своего первого учителя, который преподнес ему начальные уроки классовой борьбы, во многом помог найти свое место в вихре бурных событий. Навестить бы его, измученного болезнью, да где найдешь для этого несколько дней? Увидел перед собой черноглазого паренька, сунувшего когда-то листовку, а потом, в лазарете, не успевшего сказать что-то очень важное.
Каждый оставил свою зарубку в сердце, от каждого взял он что-то очень для себя существенное, без которого не было бы, вероятно, сегодня красного комбрига Щорса...
Сквозь окно с фрамугой из старого дуба, вычурной, фигурной, от Днепра потянуло резким холодом. Щорс покачал головой: дворец царский, а холод адский. Что-то делается сейчас в рабочих домишках? Запасы топлива, по имеющимся у него данным, очень скудные. Нужно завтра же распорядиться, чтобы дровяные склады взяли под строгий контроль.
Первые приказы, составленные совместно с Локатошем, напечатала газета «Киевский коммунист», выпускавшаяся в городе нелегально. Щорс взял газету, просмотрел ее и спрятал в планшетку. На память.
Поймал себя на мысли, что в последнее время все чаще начинает об этом думать — о памяти. Фильм приказал отснять «для истории», теперь газету спрятал в личный архив. Что это, возрастное? Пожалуй, нет. Это трезвая оценка происходящих событий. Действительно, когда станет полностью свободной Советская Россия, новым поколениям будет интересно узнать о тех, кто завоевывал для них новую жизнь.
Какими они были?
Пусть знают, что были они совсем простыми рабочими и крестьянскими парнями. Но героическое время сделало их героями. [85]
Как недавний гимназист, ныне командир червонных казаков Виталий Примаков, милый его сердцу друг, с которым повстречались всего несколько раз, но сроднились навсегда. При каждой возможности обмениваются то короткой запиской, то устным приветом через нарочного, условливаются о встрече, когда разобьют всех врагов.
Как киевский рабочий Василий Назарович Боженко, вставший во главе полка, отчаянно храбрый, крутой, но справедливый: за дело сурово накажет бойца, за дело при всех расцелует. А казалось, быть бы ему всю жизнь краснодеревщиком, на радость людям мастерить красивую мебель.
Как Казимир Францевич Квятек, в 18 лет угодивший на царскую каторгу, прошедший там суровые университеты, ставший способным и сознательным командиром.
Как храбрый и рассудительный, с несомненным военным талантом Кощеев, пулеметчик Заровный, командир конников Божора и многие, многие другие. Пусть знают о них люди. О живых и павших...
В последующие десять дней ни в штабе, ни в своей квартире почти не бывал — дни и ночи проводил в комендатуре, на Думской площади.
Заниматься приходилось практически всем. Как и предполагал, скверно получилось с топливом. С самого начала не организовали как следует охрану складов, и значительную часть запасов расхитили. Выпущенные Петлюрой перед отступлением уголовники разбойничали, грабили по ночам.
А дети... Проезжая в своем стареньком автомобиле по улицам города, посещая вокзал, базары, всюду видел голодных, оборванных, завшивевших детей войны. Вместе с исполкомовцами выделил несколько барских особняков под детские приюты, велел собирать беспризорников.
В суете неотложных дел не забыл о своей школе. Решил хоть на минуту заглянуть в родной уголок. А там время будто остановилось. Тот же генерал Калашников на своем посту, тот же госпиталь по соседству. И товарищи, с которыми [86] недавно хлебал одни щи. В роли служащих, преподавателей. Смотрели на него уважительно, не как на однокашника — на коменданта, почтительно пожимали руку.
Щемящее чувство недавней юности кольнуло Николая. Но дела торопили. Успел только отдать распоряжение, чтобы и школу и госпиталь поставили на довольствие.
Больше всего утомляли бумажные дела. В приемной комендатуры целыми днями толпились беспокойные посетители. Редко кто спокойно дожидается очереди, у всех дела, не терпящие отлагательства. А решить вопрос — даже маленький — не просто подпись поставить. Даже если это ночной пропуск заводскому дружиннику. К человеку приглядеться нужно, ошибка в таком случае может дорого стоить.
Работал с исполкомом Киевского Совета рабочих депутатов, который возглавил Андрей Бубнов. Данной ему властью содействовал организации Совнархоза, национализации промышленных предприятий, решению целого ряда других насущных вопросов. Совместно позаботились о выполнении военных заказов для оснащения своих бойцов.
Городская партийная организация направляла в армию коммунистов, рабочих. Желающих добровольно пойти на фронт оказалось немало. Это радовало Щорса. Что ни говори, а и в Богунском, и в Таращанском полках основная масса — крестьяне. Воюют неплохо, грех обижаться, но революционное сознание, дисциплина не всегда на высоте. Он хорошо понимал, как важно усилить рабочую прослойку в войсках, укрепить их стойкими большевиками.
При встрече с Локатошем не раз спрашивал: долго ли еще им здесь сидеть? Люди они военные, драться нужно, а не комендантствовать. Тот успокаивал:
— Ждать недолго. А тебе что, отдыхать надоело?
— Хорош отдых. Уже забыл, когда подряд пять часов спал... [87]
2
Петлюровцы отходили на Фастов, Житомир, Винницу, Умань. После бесславной сдачи Киева принудительно мобилизованные крестьяне при каждом удобном случае сдавались в плен.
Но недооценивать силы противника нельзя. Серьезную угрозу представляют атаманы Коновалец и Волошенко, у которых тысяч двадцать пять хорошо вооруженных и обученных сечевиков. Неожиданная опасность назревала на юге и юго-западе. Марионеточное правительство Галиции прекратило войну с Польшей, налаживает контакты с Петлюрой. Почувствовав в Советской России большую опасность, чем в панской Польше, начинает перебрасывать свои части на Украину. Одесса во власти войск Антанты.
Размышляя над картой, Щорс постоянно устремлял взгляд на Винницу, куда Директория временно переместила свою столицу. Захватить ее — это значит не только нанести Петлюре тяжелый моральный удар, но и разъединить силы Директории на две части, перерезать пути на юг, изолировать их от галицийской группы, от Одессы, откуда поступают военные грузы. Но до Винницы еще шагать и шагать...
Приказ о выступлении из Киева наконец пришел. Щорс поставил перед своей бригадой задачу первым делом овладеть Фастовом и Ходорковом.
Петлюровцы откатывались под натиском местных партизан.
В Ходоркове партизанский отряд под руководством Шамиса устроил богунцам приятный сюрприз. Встречали освободителей на околице с оркестром, почетным караулом. Когда полк проследовал к площади, бойцы заулыбались от неожиданности: вся она была уставлена столами, в котлах дымился ароматный борщ. Озябшие красноармейцы дружно взялись за ложки.
— Вот так бы всегда воевать! — слышал Щорс довольные реплики. [88]
Он устало улыбнулся. Да, так бы всегда. Но война не прогулка и не парад. Совсем небольшой путь прошла его бригада, а сколько славных товарищей, сколько друзей осталось лежать на сельских кладбищах, на городских площадях, на лесных полянах. Сколько их полегло — за каждого он, командир, в ответе. А если последние победы достались малой кровью, то, значит, не напрасно он в дни учебы и войны штудировал учебники, пытаясь вникнуть в причину каждого успеха и каждой неудачи. На одном везении далеко не уедешь.
Когда взяли Казатин, случилось неожиданное. Вечером в штаб заявился Никита Коцар, с которым военные дороги развели его еще с начала зимы. Не успели как следует обняться, огорошил новостью:
— Поздравляю, товарищ начдив! Подписан приказ о назначении Николая Александровича Щорса начальником 1-й Украинской советской дивизии!
Щорс ошалело смотрел на товарища.
— Погоди, как же это? А Локатош, что с ним?
— Э, Реввоенсовету виднее. Сейчас ведь новый командующий войсками Киевского направления, знаешь? Мацилецкий. Думаю, не последнюю роль в этом сыграли Антонов-Овсеенко и Щаденко. Очень хорошо о тебе говорили. Но дело не в этом. Рад за тебя, Никола, знаешь, как рад?
Он осмотрел подтянутую фигуру Щорса.
— А чем не начдив? Годков маловато, так ведь и нашей Советской власти не много. Давай, друже, оправдывай доверие!
Допоздна чаевничали, вспоминали, делились новостями. Коцар сообщил, что начальником штаба дивизии назначен бывший офицер царской армии Сергей Васильевич Кассэр. Коцар добавил:
— Штабист он очень толковый, а к военспецам нужно привыкать. Все больше их переходит на нашу сторону, и это очень добрый знак. Да, о военкоме не сказал: им будет уже знакомый тебе Исакович. [89]
Об Исаковиче много рассказывал ему Никита еще в первые дни знакомства, а потом тот и сам приезжал в Унечу, налаживал политическую работу в полку. Человек стоящий. С таким работать будет приятно. А ведь он уже в новой роли, постановление Реввоенсовета подписано еще вчера...
Когда Коцар улегся, Щорс прикрутил фитиль лампы и уселся к столу. Значит, работать. Нужно прежде всего подготовить приказ о вступлении в командование дивизией. Бумага нехитрая, но когда ее завтра зачитают перед строем, тысячи бойцов и командиров сделают по этому приказу свое первое заключение о новом командире.
Начал писать приказ по форме:
ВОЙСКАМ 1-Й СОВЕТСКОЙ УКРАИНСКОЙ ДИВИЗИИг. Казатин 11 марта 1919 г.
№ 64
§ 1
Я с 8 марта вступил в командование 1-й Советской Украинской дивизией.
Основание: постановление Реввоенсовета группы войск Киевского направления от 5 сего марта за № 356.
Писал, перечеркивал, снова писал. Понимал, что военный документ должен быть предельно кратким, четким. И в то же время не мог преодолеть желания сказать своим подчиненным что-то по-человечески искреннее, задушевное.
Вот почему в ряд строгих и деловых строк неожиданно вплелись и такие слова:
§ 2
Товарищи красные командиры и красноармейцы! Я обращаюсь к вам с товарищеским приветом и в то же время прошу твердо помнить, что вся наша общая работа в [90] дивизии против врагов революции и народа тогда лишь будет продуктивна и крепка, когда будет основываться не только на взаимном доверии друг к другу, но и на активном участии всех товарищей красных командиров и красноармейцев. Каждый товарищ должен проникнуться той мыслью, что только при той сплоченной, тесной централизации и сознательной товарищеской дисциплине мы сильны и нам никакие силы неприятеля не страшны.
Товарищи красноармейцы, твердо помните, что в рядах революционных красных войск находятся лучшие сыны рабочих и крестьян, которые в борьбе за осуществление идей коммунизма отдают свою жизнь. Товарищи красноармейцы, я более чем уверен, я убежден в том, что общими силами, участием всех сознательных товарищей мы создадим твердую, мощную, сознательную товарищескую дисциплину — мы дети семьи трудовой, «мы армии народной коммуны, мы желаем, мы можем, мы умеем и мы создадим».
Да здравствует власть Советов на Украине и во всем мире!
Да здравствует Красная Армия со своей мощной, сознательной товарищеской дисциплиной!
Начальник 1-й Советской Украинской дивизии Щорс.
Начальник штаба Кассэр.
Несколько раз перечитал эти строки. Стиль, конечно, немного не военный. Но что значит военный стиль? И разве его бойцы, вчерашние рабочие, крестьяне, родились солдатами? Нет, сама жизнь заставила их взять в руки оружие. Почему же он должен обращаться к ним сухим языком стандартного приказа? Уже перед рассветом растолкал сонного Коцара, сунул ему листок с приказом.
— Погляди, Никита, годится ли? Сам знаешь, дело для меня новое...
Коцар быстро пробежал глазами текст приказа.
— Годится, Николай Александрович, вполне годится. О главном ты сказал. Что принял командование дивизией. [91]
Что в каждом бойце видишь не только и не столько подчиненного, сколько боевого соратника, товарища по борьбе.
Прилечь так и не пришлось. Но от нервного напряжения усталости не чувствовал. Утром познакомился с Кассэром и отправился осматривать полки. В отношении своего преемника не задумывался. Кому отдать Богунский полк, как не Квятеку? С того памятного вечера, когда с группой сновских товарищей пришел он в Семеновку, крепко объединились их судьбы.
Сколько раз вечерами, в короткие перерывы между боями, слушал Николай рассказы этого человека с легендарной судьбой. Мальчишеская категоричность и бескомпромиссность привели его в ряды польских террористов. В 1905 году за покушение на жизнь варшавского губернатора его присудили к смертной казни, которая ввиду несовершеннолетия «преступника» была заменена двадцатью годами каторги.
Когда после Февральской революции Квятек вырвался на волю и вместе с Константином Лугинцом прибыл на Черниговщину, он был уже убежденным большевиком. И хоть события складывались так, что Казимир Францевич все время был у него, Щорса, в подчинении — от взводного в Семеновском отряде до помощника командира Богунского полка, он, Николай, многому научился у своего товарища.
Смотром дивизии в целом остался доволен. Богунский и Таращанский полки, как всегда, на высоте, у Петренко тысяча сабель в конном полку, вот-вот можно будет формировать бригаду. У Черняка, командовавшего Новгород-Северским полком, и Горгуля, возглавлявшего нежинцев, положение было несколько хуже — и батальоны численностью поменьше, и снаряжены кое-как. Ну что же, теперь это его, начдива, работа — пополнить полки, экипировать их необходимым образом.
Потом вместе с Кассэром занялись картой. Щорса радовало, что начальник штаба поддержал его мысль о захвате [92] Винницы. Более того, Кассэр усмотрел в этом не только рассечение группировки Петлюры на две части и изоляцию его от галицийских полков, но и ликвидацию угрозы Киеву и самой 1-й Украинской советской дивизии.
— Вот и хорошо, что наши мнения совпали, — заключил Щорс. — Богунский и Таращанский полки уже находятся в непосредственной близости от Винницы, имеют приказ — первый с северо-запада, второй с юго-востока ударить на город и овладеть им.
О подробностях он умолчал. Наступлению на Винницу мешал разрушенный мост через реку Южный Буг. Петлюровцы делали на это ставку: они думали, что штурмовать город будут отсюда. Тогда Щорс приказал нескольким подразделениям заняться восстановлением моста. А тем временем два полка с двух сторон проводили глубокий охват города.
Окрыленный новым назначением, Квятек рвался к Виннице. На рассвете разведка доложила, что в местечке Калиновка бесчинствует курень атамана Палия — озверелые бандиты устроили массовый погром, убивают мирных жителей.
Утренний морозец немного прихватил дороги, загустела невылазная грязь, поутихли весенние потоки в оврагах. Квятек вызвал своего помощника Данилюка.
— С обозом, с артиллерией будем долго ползти. Двигайся за ними, а мы верхами попробуем этого Палия «на ура» взять!
Вместе с конниками Божоры до восхода солнца ворвался в Калиновку. Пока подошли первые отряды с Данилюком, местечко было очищено от бандитов.
Еще не остывший от боя, Квятек подлетел к Данилюку на коне.
— Порядок движения тот же. На Винницу!
— Казимир Францевич, — возразил Данилюк, — время, обозначенное в приказе, еще не подошло. Боженко не успеет нас поддержать... [93]
— Зато внезапность обеспечим. Ответственность беру на себя! — уже на ходу, разворачивая коня, бросил Квятек.
Обойдя петлюровцев, богунцы вошли в город 18 марта.
Винница только просыпалась, когда в городе появились подразделения Богунского полка. Зная, что восстановление моста еще не закончено, петлюровцы не ожидали такого поворота событий. Обезумев от паники, они задворками и огородами убегали на окраины, так и не сумев организовать сколько-нибудь действенного сопротивления.
К Квятеку подлетел один из конников:
— Товарищ комполка! Там, на станции... Эшелоны уходят!
— Первый взвод, за мной! — не раздумывая, скомандовал Квятек.
И вот уже сорок богунцев на вокзале. Паровоз, обдавая белыми клубами станционные постройки, тихо двигался вперед. Несколько конников, дав шпоры, бросились вдогонку. Квятек увидел, как кто-то из бойцов, лихо выпрыгнув из седла, уцепился за подножку паровоза и стал карабкаться вверх. Через несколько минут состав, зло лязгнув буферами, остановился.
Несколько других эшелонов даже не успели сдвинуться с места. Удалось уйти только штабному составу.
Стихли последние выстрелы, когда в городе появился Щорс. Данилюк разыскал Квятека.
— Торопитесь, начальство требует. Будет, видать, разгон...
Но разгона не последовало. Щорс искренне обрадовался исходу боя. Только полушутя заметил:
— Остерегайся Василия Назарыча. Не простит он тебе, что все лавры победителя себе забрал...
Боженко, действительно, не скрывал обиды. Получилось так, что его полк подоспел уже на осмотр трофеев. Щорс, успокаивая, сказал:
— Все правильно, Назарыч. Но жизнь, она всех подправляет. [94] Вот и Квятек, получается, мой приказ нарушил, зато как удачно город взял! Так что же нам его за это наказывать?
Боженко продолжал недовольно ворчать:
— Сорок верст гнал хлопцев по бездорожью, чтобы Квятека с победой поздравить? Не согласен. В таком случае, товарищ начдив, пойдем на Жмеринку!
— Вот так сейчас и пойдешь Василий Назарович? — серьезно спросил Щорс. — А как же сорокаверстовый переход, на который жаловался? Устали ведь бойцы.
— Это уже наше дело!
Через несколько часов, после короткого отдыха таращанцы начали седлать коней. Уходил Боженко налегке, без обозов и артиллерии. Велел ждать вестового с докладом.
— Я понимаю, товарищ начдив, — обратился к Щорсу Кассэр, — сколь важно развить успех, не дать опомниться противнику. Но во взятии Винницы и в походе на Жмеринку, на мой взгляд, много... я бы сказал, партизанской лихости.
Щорс поднял на него холодные серые глаза.
— Сергей Васильевич, мы ведем необычную войну. Во всяком случае, в настоящий период Петлюра деморализован. Резервов у него нет, его солдаты ищут повода сдаться в плен. Нужно пользоваться ситуацией. И учитывать настроение наших войск.
Немного погодя добавил:
— А трудные бои еще впереди...
Сказал — как в воду глядел. Хотя взятием Винницы, где находилась украинская Директория и ставка Петлюры, и Жмеринки 1-я Украинская советская дивизия блестяще выполнила поставленное командованием фронта задание, отрезала части петлюровцев, стоящие в Умани, положение житомирской группы, однако, осложнилось.
Откатившись в Каменец-Подольский, Петлюра, казалось, потерял почти все. Но ему удалось войти в сговор с [95] польской шляхтой, и вот уже белополяки выдвигают свои войска на Ковель, Пинск, Сарны — те города, куда отступила Директория. Зашевелилась и боярская Румыния, обещая свою поддержку.
Направление контрудара Петлюра рассчитал верно. Он образовал мощный кулак в районе Коростеня, на стыке Западного и Украинского фронтов. В конце марта шесть полков форсировали реку Тетерев и вышли к станции Бородянка, откуда до Киева оставалось полсотни километров. Штаб 12-й армии просил срочной помощи.
Времени на размышления не оставалось. Коротко обсудив с Кассэром положение и ругнув штаб армии за то, что проглядел такую угрозу, Щорс приказал богунцам грузиться в эшелоны по тревоге. Не хватало подвижного состава. Он распорядился немедленно возвратить эшелоны обратно, чтобы перебросить к Бородянке и нежинцев.
На станцию прибыли, едва опередив сечевиков Коновальца. Еще выпрыгивали из теплушек, разворачивались в цепь бойцы, когда показался петлюровский бронепоезд. Разведка 11-го погранполка, охранявшего станцию, доложила, что за ним следуют другие, а также товарняки с петлюровцами.
Под прикрытием брони и мощного пулеметного огня передовые отряды сечевиков пошли в атаку. Квятек приказал подпустить поближе.
— Господа синежупанные думают, что мы сейчас за две с половиной сотни километров отсюда, рассчитывают на легкую победу. А богунцы, как птицы, уже здесь!
Яростным ударом в штыки петлюровцев удалось оттеснить. Однако их силы превосходили силы защитников станции.
Направляя богунцев в Бородянку, Щорс наделил Квятека полномочиями начальника боевого участка со всеми вытекающими последствиями. Поэтому, отразив первые атаки, комполка начал организовывать оборону. Был быстро сформирован отряд из местных железнодорожников. [96]
Через несколько часов прибыл нежинский полк, а там подоспел и отряд киевских рабочих.
Лишь на третий день петлюровцы отступили. Значение этой победы для судьбы Киева отметил прибывший в Бородянку Наркомвоен Украины Н. И. Подвойский.
— Молодцы, щорсовцы! Не давайте передышки врагу. Петлюровцы намеревались закрепиться на левом берегу реки Тетерев. Квятек повел свой полк в наступление. У станции Тетерев попали под интенсивный артиллерийский и пулеметный огонь. Петлюровский бронепоезд, стоявший за мостом через реку, заставил наступающих остановиться. Цепи залегли за насыпью.
— Товарищ командир, — обратился к Квятеку запыхавшийся боец, — сечевики мост собираются взорвать! Заложили шашки, видать, ждут, когда мы выдвинемся. [97]
— Восьмая рота, за мной! — крикнул Квятек, поднимаясь над цепью. — Остальные — прикройте огнем!
Было видно, как синежупанники поджигают бикфордовы шнуры, когда они, неистовым броском преодолев несколько десятков метров, добежали до первого быка.
— Шнуры! Шнуры тушите, бросайте шашки в воду! — крикнул Квятек и вдруг, почувствовав тупой удар в ногу, упал.
От боли перед глазами поплыли огненные круги, но он успел заметить своих богунцев, топтавших дымящиеся шнуры.
Очнувшись, увидел перед собой миловидное девичье лицо. Из-под платка выбились пышные русые волосы, щеки горят. Соня Алтухова, военфельдшер.
— Как мост? — простонал тихо.
— Лежите спокойно, Казимир Францевич, — ответила девушка, туго перевязывая ему ногу. — Мост спасли. И петлюровцев дальше погнали!
Перед отправкой в госпиталь Квятек передал командование полком Данилюку.
— Скажи Николаю Александровичу, что не лихачил я. Мост нужно было спасти, и мы его спасли. Теперь на Коростень путь открыт.
...Коростень и Бердичев. Невелики города, да разве на войне это важно? Щорса особенно беспокоил Бердичев. Укрепится здесь враг — и линия фронта окажется разорванной, а 2-я Советская украинская дивизия — под угрозой окружения. Его тревогу разделял и штаб армии. Именно потому и назначил начдива начальником боевого участка в районе Бердичева. Щорс незамедлительно отправился туда с батальоном таращанцев.
...На душе было тревожно. Политотдельцы докладывали — там, у Бердичева, наименее боеспособные отряды. Руководство слабое, работают петлюровские агенты. Прибыл на место, оценил обстановку и убедился: так и есть. [98]
Пришлось идти с таращанцами в штыковую, отбивать натиск сечевиков.
Телеграфом затребовал сюда полки Боженко и Черняка. А пока все силы отдавал тому, чтобы удержать город. Но это не удавалось. Несмотря на предпринимаемые героические усилия, случалось, за один день он по нескольку раз переходил из рук в руки. Только в начале апреля, когда подошли вызванные начдивом части, петлюровцы откатились от Бердичева.
В страстную субботу, предшествовавшую пасхе, петлюровцы утихли. Когда Щорс пришел в батальон Кощеева, тот заметил:
— По всей видимости, предстоит передышка. Не откажут себе их благородия и куркульские сынки в удовольствии попьянствовать ради такого праздника.
Щорс задумался.
— Как сказать. А могут, рассчитывая на нашу логику, наоборот, ударить всеми силами. Тем более, что отброшенные от Бердичева части вплотную придвинулись к Коростеню. Бдительность нужно удвоить!
Его опасения оказались не напрасными. Едва поднялось солнце, как цепи сечевиков, подогретых самогоном, двинулись в атаку. Главный удар наносился в районе села Могильно.
Звон колоколов, доносившийся из окрестных деревень, слился с пьяным ревом наступающих. Щорс разослал вестовых по батальонам, приказал не торопиться, подпускать на дистанцию прицельного огня.
Огневой мощью и богунцы и таращанцы располагали значительной. В каждом батальоне насчитывалось по 25–30 пулеметов, на высотках расположились батареи. Когда на петлюровцев обрушился дружный огневой удар, они дрогнули, повернули назад.
Но ненадолго. Через каких-нибудь полчаса, перегруппировавшись, снова пошли в атаку. Кощеев окопами пробрался на батарею. [99]
— Товарищ командир, — крикнул полуоглохший от канонады заряжающий первой пушки, — передохнуть бы!
— Ничего, угощай Петлюру пасхальными куличами, пока не наестся до отвала!
Казалось, этому дню не будет конца. Бурый дым низкими волнами катился над степью, а из него выплывали все новые и новые колонны атакующих. Не прекращались атаки и ночью. Однако все усилия врага оказались напрасными.
Утром перед линией окопов появилась группа синежупанников с белым флагом.
— Ого, мира запросили! — прокатилось по траншее. Однако делегация петлюровцев повела речь не о мире.
Просили разрешить им убрать с поля убитых.
— Что же, убирайте, — махнул рукой Кощеев. — Воздух будет чище.
Почти до самого вечера вывозили на телегах трупы. А на следующий день все повторилось. И так целую неделю, пока части дивизии, отразив очередную атаку, не перешли в наступление сами. От Коростеня и Бердичева враг был отогнан.
Победа досталась нелегкой ценой. Измотанным войскам требовался отдых. Воспользовавшись тем, что прибыли новые части, Щорс отвел свои полки в Житомир на переформирование.
3
Анализируя положение, сложившееся под Бердичевом, Щорс понимал, что низок был моральный дух подразделений. Ему не раз уже приходилось убеждаться, как непрост диверсионный аппарат Петлюры. И в Семеновке, и в Унече проникали в отряд вражеские агенты, мутили воду. Случалось, что их скрытая агитация среди бойцов имела определенный успех, перерастала в стихийные бунты.
Да, Нежинский полк у него самый отсталый, наименее дисциплинированный. Много еще нужно с ним работать... [100]
Вместе с Исаковичем Щорс разработал систему контрмер. Пользуясь кратковременной передышкой, занимался не только переформированием дивизии — приказал усилить политическую учебу бойцов, направлял в роты и батальоны опытных коммунистов.
Теперь с улыбкой вспоминал свое пренебрежительное поначалу отношение к митингам. Прав был Казимир Табельчук — митинг митингу рознь. А для воспитательной работы, политической учебы мероприятие незаменимое. Не одними приказами, а вот таким откровенным разговором можно дать бой паникерам, бузотерам.
Политотдельцы вместе с чекистами провели чистку рядов Нежинского полка, да и других подразделений. Жизнь входила в нормальную колею: начались строевые, тактические, политические занятия... [101]
В это время Щорс и занялся организацией курсов краскомов, о которых так долго мечтал. Не все сбылось из задуманного. Не раз курсантам приходилось участвовать в боях. Всего только семьдесят одному курсанту вручат командирские удостоверения. Они оставят заметный след в истории Красной Армии...
В последнее время дивизии непрерывно способствовал успех. С жестокими, но победными боями шли по направлению к границе. Отважным штыковым ударом третий батальон 1-го Богунского полка под командованием Федора Гавриченко занял Большие и Малые Салихи. За ними — Закреничье, Антонины, Кульчины, Староконстантинов. Богунцы вышли на реку Случь.
Под прикрытием артиллерийского огня все тот же Гавриченко первым перебросил свой батальон на противоположный берег.
Красилов, Проскуров, Воличиск. Каждый километр пути был отмечен своими победами, своими героями. Еще два бронепоезда отбили у Петлюры. Пулеметчик Борис Крайнер с ручным пулеметом ворвался в колонну сечевиков и в упор выкосил десятки врагов.
Еще немного, еще одно усилие, и последняя территория уползет из-под колес Директории!
А ход событий вдруг неожиданно и круто изменился.
Нескончаемыми полчищами накатывалась с юга белая деникинская армия. Белогвардейцы занимают Донбасс, угрожают Царицыну, Правобережной Украине. Вдоль Волги, оставляя после себя пепелища и виселицы, движется Врангель. Над Петроградом занес свой меч Юденич.
Ленин призывает не на словах, а на деле превратить Советскую республику в единый военный лагерь.
И вдруг — реальная угроза с запада, где, казалось, положение стабилизировалось. На подмогу Петлюре двинулись галицийские полки. Панская Польша благословляет на участие в крестовом походе против большевизма корпус [102] под командованием генерала Галлера, сформированный во Франции из бывших польских военнопленных.
В штаб дивизии Щорса срочно отозвали из Волынского губкома партии, где он, как член губернского комитета, занимался налаживанием новой жизни в селах. Потрясло сообщение Кассэра: петлюровцы прорвали фронт у Проскурова.
Как свидетельствовали данные разведки, у Петлюры сейчас 50 тысяч штыков и 5 тысяч сабель. Силы большие, но его успех отнес и за счет того, что там оборону держали нежинцы. Самые нестойкие... А теперь, наступая на Шепетовку и Староконстантинов, «головной атаман Украины» стал угрожать тылам Таращанской и Новгород-Северской бригад. Остался в тылу, отрезанный галицийцами, 1-й Богунский полк Квятека.
Положение осложнялось активными действиями белополяков. В первый день наступления взяли Сарны, теперь движутся вдоль железной дороги, с прицелом на Киев. С другой стороны Киеву угрожают деникинцы...
Кассэр показал приказ штаба армии. Третьей пограничной дивизии предлагалось остановить Галлера на реке Стырь, а дивизии Щорса — ликвидировать прорыв петлюровцев и галицийцев.
Сразу же наметили план перегруппировки и боевых действий. Богунская бригада направляется в Шепетовку, для усиления ее придается бронепоезд «Богунец». Таращанцы, не ожидая, пока сечевики ударят по ним, сами выходят в тыл противника, а 1-й Богунский полк, закрепившись на реке Случь, встречает его с фронта.
Проскуров спасти уже не удалось. В июне петлюровцы заняли город. Но развить свой успех пока не смогли. Богунцы снова отбили сданный было Староконстантинов, закрепились на Случи. Крепко держали позиции и таращанцы.
Щорса сразила тяжелая весть: почти в один день пали от рук петлюровских агентов его славные боевые побратимы — командир таращанцев Василий Боженко и командир [103] новгород-северцев Тимофей Черняк. Получив известие, всю ночь не сомкнул глаз. Сидел у стола, обхватив голову руками, видел их перед собою — живых, таких родных и близких, с которыми вместе пройден такой огромный путь. Хотелось крикнуть отчаянно: «Хлопцы, как же вы так?»
Уже перед рассветом расстелил карту, пытаясь разобраться в последних событиях. Положение крайне сложное. Фронт растянут, с некоторыми частями нет должной связи, не всегда можно представить четкую картину. Раньше он не раз распекал своих штабистов, если те мешкали с нанесением оперативной обстановки, а сейчас сам не знает определенно, какие населенные пункты обозначить.
Бойцы измотаны упорными боями, а отвести их хотя бы для краткого отдыха невозможно — сменить некем.
От печальных раздумий уже на рассвете его отвлек Кассэр. Сообщил, что на фронт прибывает Наркомвоен Украины Подвойский. Щорс облегченно вздохнул. На особые резервы не надеялся, но будет возможность хоть посоветоваться, наметить план дальнейших действий. [104]
Подвойский прибыл с Дубовым. Щорс с интересом присматривался к этому молодому, богатырского сложения человеку. Большая черная борода не чета его, щорсовской, румянец во всю щеку — внешность впечатляющая. Да и характер, видно, недюжинный — энергичный, волевой.
Вместе объехали почти все близрасположенные части, осмотрели передний край. Щорс не уставал указывать на слабые места, но странно: почему-то не находил сочувствия у Наркомвоена Украины. Казалось, тот откровенно закрывает глаза на трудности. Наоборот, похваливал за порядок, грамотное ведение боевых действий, дисциплину.
Такое странное поведение Подвойского понял уже по возвращении в штаб. Николай Ильич не скрывал тревоги за Южный фронт. Собственно, затем и прибыл, чтобы организовать помощь Южному фронту.
С суровыми лицами слушали командиры рассказ о тяжелом положении в Донбассе, у Царицына. Значит, у них еще не так плохо...
— Реввоенсовет 12-й армии, — закончил Подвойский, — подготовил проект переброски дивизии Щорса на Южный фронт.
— Легко сказать — снять, — нарушил тяжелое молчание Щорс. — Она же в боях. Кроме того, кем закрыть такой огромный участок фронта?
— Я не говорю — сию минуту, — спокойно ответил наркомвоен. — Вот отобьете Волочиск, Проскуров, стабилизируете положение на фронте — тогда...
Но стабилизировать фронт не удалось. Пришла страшная весть: нежинцы оставили позиции, погрузились в эшелон и движутся к Житомиру. Петлюровцы без боя следуют за ними. Огорошила эта новость. Опять нежинцы!
Встречать эшелон дезертиров отправился с небольшим охранением из курсантов. Подавил назревавшее желание беспощадно расправиться с предателями — пусть чекисты выявляют зачинщиков, занимаются чисткой — у него своих забот достаточно. [105]
Выгрузившимся скомандовал построиться, затем: «Положить оружие! Пять шагов назад!» Когда курсанты собрали оружие, сказал:
— Кровью будете смывать позор!
...Железным кольцом сжимал враг Украину. Петлюровцы, галицийцы, белополяки на западе, деникинцы — на юге и востоке. Пядь за пядью сдавали щедро политую кровью уже, казалось, освобожденную землю. Отступала 1-я Украинская советская дивизия, отходила и малочисленная, сформированная из отдельных подразделений 1-й Украинской армии 44-я стрелковая дивизия, командование которой принял Дубовой в июле 1919 года.
Невзирая на тяжелейшее положение, Щорс не чувствовал растерянности. Реальная, видимая опасность всегда приводила его в состояние наивысшей жизнедеятельности. При встречах с Дубовым обсуждал сложившееся положение. Дела из рук вон плохи. Но главное, что 1-я Украинская советская дивизия, потрепанная в боях, понесшая большие потери, лишившаяся Нежинского полка, который находился на переформировании, утратила наступательный порыв, а 44-я не успела его достигнуть. Выход напрашивался один — объединиться в одно сильное боеспособное соединение, состоявшее из четырех хорошо укомплектованных бригад и двух кавалерийских полков.
Новый командарм-12 Семенов не возражал против слияния дивизий, предложил руководство оставить за Щорсом, указал пути отвода хозяйственных частей, тылов: Мозырь, Гомель, Брянск. Убедительно просил не загружать Киев, подчеркнул огромное значение Коростеня. Убеждал собрать все силы, чтобы как можно дольше удерживать противника, закрыть ему путь на Киев. Идут ожесточенные бои с Деникиным, и каждый выигранный день очень много значит...
Не откладывая, Щорс принялся за разработку приказа. Лишь отправив его в штаб армии, немного передохнул. [106]
К вечеру 15 августа Семенов огласил приказ по армии о слиянии дивизий в одну, 44-ю. Ее начальником назначался Щорс, а помощником — Дубовой.
Щорс отдал распоряжение стянуть все части к Коростеню. Нужно было выполнять приказ штаба армии, любой ценой удержать этот важнейший железнодорожный узел и стратегический пункт.
Через Коростень тянулась единственная железнодорожная линия из Киева в Мозырь — последний путь, связывавший город с Советской Россией. Непрерывным потоком, днем и ночью шли эшелоны с ранеными, имуществом. Это свидетельствовало о том, что командование не исключает возможности сдать Киев. Под Черниговом деникинцы, от Белой Церкви нажимает Петлюра, ему помогают белополяки. А противопоставить им практически некого. Что ж, единственное, что может он сделать — это насмерть стоять под Коростенём.
4
Штаб дивизии Щорс разместил в Коростене. Передний край обороны проходил в каких-нибудь десяти верстах от города. Принимал такое решение не зря. Не столько для удобства руководством дивизией, сколько чтобы вселить уверенность в бойцов — отступать более не намерен.
Вместе с Дубовым Щорс проводил реорганизацию, налаживал оборону, занимался хозяйственными вопросами. В эту критическую минуту обременять штаб армии такими вопросами, как пополнение боезапаса, обмундирования, продовольствия, неуместно, нужно полагаться на собственные силы. И они отбивали обозы и склады у петлюровцев, галицийцев, белополяков. Особенно обрадовался, когда удалось раздобыть целый вагон ботинок — у бойцов обувь поизносилась, а воевать босиком не дело.
Резервов не было. Шутка ли сказать — почти на пятьсот километров растянулся фронт. Сдерживают натиск белополяков [107] со стороны Сарн новгород-северцы, богунцы стоят на житомирском направлении. Пришлось снова пустить в дело Нежинский полк. Переформировал, укрепил командирскими кадрами — ив окопы, искупать позор. Оставались еще курсанты, но он щадил их до последнего часа. Так хотелось довести их до выпуска! Если уж не будет другого выхода, только тогда выдвинет их на самый опасный участок сдавать главный экзамен.
А пока тяжелее всех приходилось Богунскому полку. Называл его по-прежнему, хотя, когда сливали дивизии, все полки были переведены на общеармейскую нумерацию. Но в разговоре этого не придерживался. Как много связано с богунцами!
Даже в роли начдива какую-то особую нежность и привязанность чувствовал к своим богунцам. Их мужество и стойкость принесли ему столько побед, об их мужество и стойкость разбиваются сейчас отчаянные попытки петлюровцев и галицийцев захватить Коростень.
1-й Богунский полк занял свои же окопы, в которых дрались весной. Здесь, под деревнями Могильно — Рудня-Могилянская, самый опасный участок. На левом фланге — нежинцы, справа, в Ушомире, — кавбригада Петренко.
Стояли крепко. Почти на каждую атаку отвечали стремительным контрударом, штыками гнали сечевиков верст на десять, но сразу же возвращались назад, на свои позиции. Сил маловато, чтобы преследовать врага дальше, да и задача иная — удерживать город. Щорс понимал, что, как только деникинцы и Петлюра захватят Киев, они сообща двинутся на них. Вот тогда и начнется главное.
Доносил в штаб армии. Если после падения Киева враг пойдет на Коростень, своими силами его не удержать. Семенов обнадежил. С севера, из России, пробиваются на помощь полки. Кроме того, отдан приказ Якиру с Южной группой 12-й армии прорываться на соединение с 44-й дивизией. Это уже реальная сила. У Якира три дивизии; если соединятся, можно потягаться с врагом. [108]
С Кассэром и Дубовым колдовали над картой.
— Как только станет известно, что Якир начал движение, нужно будет ударить ему навстречу, — предложил Щорс.
Товарищи поддержали.
— Придется Квятеку отвлечь на себя внимание, — заметил Щорс. — Погонит Петлюру, поможет Якиру выйти к Житомиру. А тогда уже нас будет изрядная сила.
Дубовой согласно кивнул головой. Сработались они, кажется, неплохо. Понимают друг друга с полуслова, во всех принципиальных вопросах мнения сходятся.
— Вот, Иван Наумович, завтра съездим к богунцам, на месте все посмотрим, поставим задачу! — закончил разговор Щорс. — А сегодня уж поздно. Нужно отдохнуть.
Однако почему-то не спалось. Конец августа выдался на диво жарким, в комнате было душно, вероятно, завтра быть грозе.
Вспоминал погибших друзей. Сколько их, и какие люди! Перемеряли шагами родную украинскую землю, кровью окропили, сами в нее легли. А теперь почти все пришлось отдать врагу. Но живых — больше, и они отобьют свою землю обратно. Любой ценой отобьют!
Продержаться бы только самый короткий срок, до соединения с Якиром. А это от него зависит. Люди не подведут, он был уверен, нужно только грамотно ими руководить, все правильно взвесить и рассчитать...
Заснул, когда небо уже начало сереть, через открытое окно повеяло предрассветной свежестью.
Утро 30 августа выдалось хлопотливое, только к полудню вырвался из штаба. Петренко предложил свою машину — едет в Ушомир, подбросит до Могильного, где в окопах засел с богунцами Квятек. А потом снова пришлет автомобиль. Щорс одернул новенькую кожаную куртку, поправил фуражку и сел сзади с Дубовым. [109]
Квятек с комиссаром Довгалевским встретили их на выгоне, перед въездом в село. Приглашали отобедать, но гости отказались — не время. Не стали даже раскрывать карту. Нужно сначала все своими глазами увидеть.
Над линией окопов, протянувшихся до Белошицы, стояла непривычная тишина. Лишь иногда от железнодорожной насыпи звучал одиночный выстрел или отдавалась эхом короткая пулеметная очередь.
Как бы угадав удивление начдива, Квятек объяснил:
— Патроны бережем. Я приказал не отвечать на беспорядочную стрельбу.
— Это правильно, — поддержал Щорс. — Завтра-послезавтра скучать вам не придется. Когда двинется на прорыв Якир, нанесете Петлюре мощный контрудар.
На лесной опушке задержались — Щорс хотел поговорить с бойцами третьей резервной роты. Правда, резервной ее можно было назвать только условно — отвели из окопов на короткий отдых. Красноармейцы окружили начдива, засыпали вопросами.
— Трудно, ребята, — как бы отвечая сразу всем, сказал Щорс. — Но знаю и другое. Пройдут считанные дни, и положение круто изменится. И погоним мы Петлюру с его приспешниками аж за самую советскую границу. Кто не верит — приходи ко мне через месяц считаться!
Дальше Щорс решил направиться в третий батальон.
— Не нужно туда, — совсем не по-уставному начал Квятек. — Окопы на взгорке, ничем не прикрытые и недостаточно глубокие...
— Почему не углубили? — недовольно прервал его Щорс. — Ночью нужно работать, когда враг не может вести прицельный огонь. Ведь воевать, не в бирюльки играть собрались!
Квятек имел основания для беспокойства. С самого утра из полуразрушенного железнодорожного строения, видневшегося в нескольких сотнях метров от окопов, постреливал пулемет. Очевидно, ночью туда забрался петлюровец. [110]
Стоило над бруствером мелькнуть фуражке или блеснуть штыку, как раздавалась короткая, но меткая очередь. Правда, Хомиченко разозлился, послал туда два или три снаряда. Как будто замолк пулеметчик. Но кто знает? Ведь до него — рукой подать.
— Вперед, — коротко сказал Щорс, кивнув Дубовому. Потом, повернувшись к Квятеку, добавил: — Ты же знаешь, все богунцы говорят, что Щорса пуля не берет. А недавно вот и Иван Наумович заметил, что я везучий!
Перед позициями третьего батальона их встретил комбат Ковбаса. Приложил руку к выгоревшей фуражке, начал докладывать, но тут же присел. Неожиданная очередь прошила бруствер окопа рядом с ним. Залегли и остальные.
Щорс поднял бинокль и приник к нему глазами. Увидел короткую белую вспышку под крышей полуразбитого строения.
— Вот он где укрылся! — повернулся к Дубовому.
В этот момент бинокль выпал из рук начдива, и он начал медленно оседать на дно окопа. Дубовой одним рывком оказался рядом. Приподняв голову Щорса, почувствовал, как руки обожгло горячей кровью. Расширенными от ужаса глазами смотрел Квятек.
— Я же говорил! Как же так, Николай, как же так! ...Весть о гибели любимого начдива молнией облетела позиции. На следующее утро, 31 августа яростной штыковой атакой, начавшейся после артиллерийской подготовки, богунцы сломили сопротивление врага, выбили его из окопов и погнали от Коростеня.
Под командованием И. Н. Дубового дивизия выстояла под Коростенём, пробилась к Житомиру, где соединилась с Южной группой 12-й армии во главе с И. Э. Якиром и членами Реввоенсовета Я. Б. Гамарником, В. П. Затонским, Л. И. Картвелишвили. Блестящим ударом был освобожден Житомир, советские войска совершили смелый бросок на Киев, остановили деникинцев под Черниговом. [111]
Славный путь прошла дивизия трудными дорогами гражданской войны, до полного разгрома всех врагов, до полного освобождения родной земли. Окончится война, и бойцы, командиры, политработники щорсовской дивизии напишут летопись побед, посвятив ее: «незаметному прапорщику старой армии, выдающемуся красному вождю, основателю 1-го Богунского полка 1-й Украинской повстанческой дивизии, стойкому бойцу-коммунару, легендарному начдиву т. Щорсу. Тому, кто с котомкой на плечах пришел к боевикам-партизанам, чтобы организованными рядами повести их в бой с угнетателями рабочих и крестьян. Тому, кто сочетал в себе безграничную храбрость и бунтарский дух красного партизана с четким, дисциплинированным умом красного вождя. Тому, кто жизнь свою отдал за революцию в передовых окопах гражданской войны».