Память
Сотни красных знамен развевались на площади Свободы. Гремела музыка. Колонна за колонной вливались сюда со всех концов [207] Баку — рабочие, члены боевых дружин, бойцы Красной Армии. Пехотинцы имели совсем не парадный вид: пропыленные верстами дальних походов, в застиранных, перехваченных матерчатыми поясами гимнастерках и нечищеной обуви. И все же здесь, среди моря кумача и лозунгов «Да здравствует власть Советов!», они были драгоценной частью торжества бакинского пролетариата, радостно отмечавшего двойной праздник — установление Советской власти и 1 Мая.
Аня тоже была в числе демонстрантов. Она переходила от трибуны к трибуне, с которых выступали члены ЦК Компартии Азербайджана и ревкома, реввоенсовета Кавказского фронта и 11-й армии. Слушала ораторов, оживленно разговаривала с красноармейцами. Всей грудью радостно впивала она звенящую атмосферу праздника. Как все хорошо получилось!
А тут еще выяснилось, что среди красноармейцев на площади есть москвичи, и один из них — крепкий мужчина с синими крапинками от пороха на щеках — не так давно был в столице.
— Как там Москва? — спрашивала Аня, сама не замечая, что держит бойца за рукав гимнастерки, словно удостоверяясь, что все это не сон...
— Как Москва? — отвечал красноармеец. — Стоит Москва, работает, бьет врагов!
Со стороны моря раздался многоголосый хор гудков. Это празднично украшенные флагами расцвечивания торговые суда приветствовали входившую в Бакинскую гавань эскадру Волжско-Каспийской флотилии, [208] прибывшую из Астрахани. Аня поспешила к морю по улице, ведущей с площади прямо в порт. С волнением смотрела она на вытянувшиеся в центре Бакинской бухты серые силуэты кораблей. Флагманский корабль эскадры миноносец «Карл Либкнехт» подошел к берегу и стал у стенки порта. Участники первомайской демонстрации, заполнившие Приморский бульвар, радовались прибытию красных военных моряков. Праздник продолжался!
А вскоре эта флотилия вместе с кораблями Советского Азербайджана вышла из Баку к берегам Северной Персии (Иран). Там в порту Энзели под защитой английских войск укрылся деникинский флот на Каспии. На рассвете 18 мая 1920 года объединенная советская эскадра вошла на рейд Энзели, открыла огонь и высадила десант. После нескольких часов боя англичане признали себя побежденными. Советскому командованию были переданы все бывшие корабли деникинцев — 10 вспомогательных крейсеров, 7 транспортов и другие, а также и иные трофеи, в том числе более 50 орудий и 20 тысяч снарядов.
Советские корабли привели бывший «Добровольческий флот на Каспийском море» в Баку, где он бросил якорь в бухте. В толпе пришедших посмотреть на него бакинцев Аня неожиданно столкнулась с Филькой. Они обрадовались встрече, и матрос показал на стоящие на рейде корабли:
— Интересно, с кем из них тогда на «Гурьевке» повстречались? Видишь: раньше мы от них бегали, а теперь они все — наши! [209]
Будут народу служить... Ведь это, знаешь, все лучшие товарно-пассажирские пароходы да танкеры на Каспии. Снимем с них орудия и станем снова всякие грузы, а в первую голову нефть возить. Похоже, что на море мы уже отвоевались!
— Эй, Филипп Анатольевич! Товарищ Литвиненко! Чего застрял? Пора нам, пошли! — ребята в морских кителях и фуражках нетерпеливо звали кого-то. Оказалось — Фильку. Он протянул руку Ане:
— Ну бывай, Иван Иванович! А мы — в штаб флота. Будем принимать корабли...
И, ловко работая плечом, он исчез в скоплении народа.
Слова матроса глубоко задели Аню за душу. «Похоже, что на море мы уже отвоевались... А на суше-то, похоже, — долго там, наверняка! — еще надо воевать». И все последние дни Новикова думала именно об этом.
...Победа Советской власти в Азербайджане — а к середине мая она была в основном установлена на всей территории республики — имела огромное стратегическое, политическое и экономическое значение и вызвала бешеную злобу у империалистов и их прислужников. Стали безнадежно разваливаться планы создания закавказского плацдарма для борьбы с Советской Россией, объединения недобитых сил белогвардейцев и закавказских буржуазных националистов для удара по ней с юга — в помощь наступлению панской Польши с запада и войск Врангеля — из Крыма. Освобождение Баку — важнейшего военно-стратегического и [210] революционного центра — дало возможность усилить помощь народам Закавказья в их борьбе за Советскую власть и способствовало росту национально-освободительного движения в странах Ближнего и Среднего Востока. Это был сильнейший удар по заправилам Антанты и их лакеям — националистам! Но враги революции не хотели сдаваться, они изо всех сил пытались повернуть назад колесо истории.
На золото британских колонизаторов были сколочены и до зубов вооружены разбойничьи шайки, которые проникли в Азербайджан из Персии. Усиленную подрывную работу против «неверных» вел турецкий генерал Нури-Паша, прежде боровшийся с революционерами в Дагестане. Беки, ханы, буржуазия, мусаватисты разных рангов — все те, кто с ненавистью встретил декреты Советской власти о национализации земли и конфискации помещичьих земель, о национализации нефтяной промышленности, банков, торгового флота, — при поддержке реакционного духовенства плели заговоры и готовили восстания против Советской власти. Уже в конце мая вспыхнули организованные мусаватистами и белогвардейцами мятежи в Гяндже (ныне Кировабад), Карабахе, Закатальском уезде. Борьба с врагами революции продолжалась! И у Ани Новиковой не было сомнений — она знала, где ее место в этой борьбе.
Аня попросила Камо, уезжавшего в Москву в распоряжение Центрального Комитета партии, разрешить ей вернуться в ряды Красной Армии и посодействовать в этом. [211]
— Лучше всего — к пулеметам на бронепоезд, — сказала она.
— Пожалуй, ты права, — согласился Камо. — Если так хочешь снова в армию — хорошо, я поговорю с Ефремовым...
М. Г. Ефремов распорядился: пусть Новикова пока идет на стоящий в Баку бронепоезд, внимательно осмотрит его. А затем будет оформлено назначение на один из бронепоездов 11-й армии — «III Интернационал» или «Красная Астрахань», «Тимофей Ульянцев» или «Красный Дагестан»...
И раньше, бывая на бакинском вокзале после 28 апреля, Аня с большим интересом поглядывала на покрытые клепаными листами, выкрашенные в красный цвет вагоны бронепоезда. Теперь же она облазила их, как следует, уяснила, что в основу положены длинные железные пульмановские вагоны, осмотрела солидное вооружение: три 76-миллиметровые пушки, 16 станковых пулеметов, да еще шесть ручных пулеметов «льюис». Крепкий орешек!
Вскоре на таком «орешке» Новикова снова отправилась воевать. Сначала ее бронепоезд направился к Гяндже, мятеж в которой был особенно опасен.
Пять дней вели упорные бои с мятежниками подошедшие к Гяндже советские части, включая четыре бронепоезда, и сформированные из местных жителей революционные отряды. Бронепоезд, на котором служила Новикова, помог красноармейцам отбить вокзал, ненадолго занятый мятежниками, а затем отражал все их попытки захватить станцию. 31 мая развернулось решающее [212] наступление. Главные силы красных прорывались от северной окраины к центру города. Аня вела меткий пулеметный огонь, поддерживая атаку кавполка 20-й стрелковой дивизии на мятежников, укрепившихся в виноградниках и огородах вблизи станции. Прошедшие недавно сильные дожди размыли глину виноградников, наступать было трудно, но огонь бронепоезда помог одержать успех и рвануться вперед.
Выскочив на минутку из бронепоезда, Аня случайно столкнулась с Гамидом Султановым — он, нарком внутренних дел Советского Азербайджана, был направлен в Гянджу чрезвычайным комиссаром губернии. Султанов на ходу успел сообщить Ане добрую весть: арестованные мятежниками красноармейцы сумели обезоружить охрану и, захватив винтовки из расположенного поблизости склада, ударили по противнику с тыла.
К исходу дня город был полностью освобожден. Одновременно разбили и банды, спешившие на поддержку к мятежникам из соседних уездов.
Разгром антисоветского выступления в Гяндже облегчил ликвидацию контрреволюционных гнезд в Карабахе, Закаталах, Евлахе, Нухе (ныне Шеки), Шамхоре и других местах. Но борьба еще не была закончена. Трудное положение сложилось у персидской границы, в районе Ленкорани. Здесь с лета бесчинствовали банды, которые все время получали поддержку от англичан из Персии — оружие, боеприпасы, снаряжение, пополнения... К осени банды во главе с местными [213] беками и ханами насчитывали уже более 6 тысяч мятежников, которые группировались и южнее, и севернее Ленкорани, где ими командовали Джемал-паша и Наджаф-Кули-хан. Бандиты хорошо использовали труднопроходимую гористую местность — после внезапных налетов на селения и небольшие гарнизоны они тут же скрывались и отсиживались в горах, затем снова производили кровавые налеты. Почти вся граница Южного Азербайджана пылала в огне, советских войск в этом районе было недостаточно. Бои с бандами приняли очень напряженный характер и сюда посылались новые части Красной Армии.
Бронепоезд, на котором продолжала нести службу Аня, охранял от возможных диверсий Шолларский водовод — единственный источник снабжения питьевой водой всего Баку. Несколько раз она участвовала в субботниках — по восстановлению нефтяных промыслов и транспорта. Вместе со всеми красноармейцами отчисляла часть своего хлебного пайка голодающим рабочим. И рвалась в бой... Но поскольку железную дорогу к Ленкорани тогда еще не проложили, бронепоезда не могли принять участие в боевых действиях у персидской границы. Тогда Новикова подала командованию рапорт с просьбой о переводе — как всегда, на самый трудный участок, на передний край! Ее назначили начальником пулеметного подразделения в стрелковом полку.
Полк продвигался по Муганской равнине — бывшему дну обмелевшего Каспия, держа направление на Ленкорань и Астару. [214]
Вдали синела цепь Талышских гор. Где-то там и гнездились банды, оттуда они устраивали свои жестокие набеги. Нередко, чтобы поразить укрывавшихся в густых зарослях бандитов, приходилось вести огонь по площадям. Красноармейцы шли по муганским пескам и болотам, через залитые водой рисовые поля. И на них обрушился новый враг — гнездившаяся здесь тропическая малярия. Она буквально косила людей — в иных частях нельзя было насчитать и сотни человек, не пораженных этой тяжелой болезнью. Не стала исключением и Аня.
Она крепилась, считала недостойным поддаваться какой-то хворобе, но приступы становились все тяжелее. Сначала бил безумный озноб, стучали зубы, ничто не могло согреть, потом вдруг наступал резкий переход к сильнейшему жару — температура подскакивала до сорока градусов и выше...
Врачи решили послать Новикову в среднюю полосу — полечиться и переменить климат. Приехав в Баку, Аня зашла к Арусе Габриелян, работавшей женорганизатором в рабочем районе Сураханах. Аруся рассказала, что из друзей Новиковой мало кто остался в городе — Аня Литвейко, тоже бывшая женорганизатором, только в Завокзальном районе, уехала в Москву учиться. Там же и Ася Папьян, первоначально работавшая в Наркомвнуделе у Султанова. Роман Разин-Аксенов — в Акстафе, работает в разведке особого отдела 11-й армии. Иван Абол — начальник пограничного пункта на станции Ялама. Там же, в уездном [215] ревкоме, — его жена Маруся Габриелян... Оказалось, что и сама Аруся тоже собирается в путь — получила письмо от Литвейко, которая зовет ее в столицу учиться. Решили ехать вместе. И вот поздней осенью 1920 года Аня и Аруся добрались до Москвы. Прямо с вокзала они отправились к Литвейко, на Пресню.
Литвейко жила в маленькой комнате вдвоем с подругой Женей Штерн — молоденькой девушкой с круглым, скуластым личиком. Женя тоже недавно вернулась с фронта и работала на фабрике. Единственной мебелью в их комнатушке была кровать. Хозяйки уступили ее гостям, а сами попросили комсомольцев сбить им деревянный топчан. Так и зажили вчетвером коммуной — складывали в товарищеский котел свои скудные пайки. Одежда тоже была общей для всех. По вечерам, истопив чугунную печурку, пили вместо чая кипяток. Стола не было, кружки ставили на подоконник и обстоятельно беседовали о самом волнующем — что будет дальше?
К этому времени в основном завершилась гражданская война — после легендарного штурма Перекопа Южный фронт был ликвидирован. Прекратились военные действия на Западе — шли переговоры о мире с Польшей. Как будут развиваться события, что ждет Советскую Россию теперь, каковы задачи молодежи — эти вопросы девушки старались обдумать как можно глубже.
Литвейко поступила на рабочий факультет Высшего технического училища. Увлеченная ленинскими идеями об электрификации [216] страны, она решила изучать электротехнику. Аруся тоже пошла на рабфак.
А Новикова ходила по врачам... Доктора внимательно расспрашивали ее, заботливо выслушивали через трубочку, выстукивали твердыми холодными пальцами. При этом они как-то виновато переглядывались и обменивались непонятными фразами на незнакомом языке: говорили по-латыни, что нужна хина. (А где ее взять, если кругом сплошное кольцо блокады?) По-русски же сказали коротко:
— Надо лечь в госпиталь.
Она провела в нем — том самом, в Лефортове, где в прошлом году навещали Деда, — всю зиму. Весной Ане стало полегче, и ее выписали.
Выйдя из госпиталя, она узнала: в Москве — Туляков, вернулся с фронта. Аня тут же поспешила к Никите Сергеевичу.
Встреча была очень теплой. Они поведали друг другу о своих боевых путях. Аня, внимательно выслушав рассказ Тулякова о том, как он действовал против мамонтовцев, а затем по мобилизации ЦК партии пошел на польский фронт комиссаром 56-й Московской стрелковой дивизии, поздравила с награждением орденом Красного Знамени.
— А что с твоим орденом? — спросил Туляков. — Помнится, представляли тебя прошлой осенью...
— Не знаю, не получила.
— Надо выяснить. А то бывает: сменил человек часть, потом другую — и не найдут в горячке...
Новикова вернулась в Азербайджан и [217] продолжала бороться с вылазками контрреволюционеров теперь в рядах войск ВЧК. Болезнь не оставляла девушку, только временами ослабевала. Осенью 1921 года ее послали полечиться в Крым.
В начале ноября она шла с чайником в руке по перрону станции Джанкой — хотела набрать кипяточку. И вдруг прямо навстречу ей — Вася Прохоров...
— Дед! — закричала она радостно. — Здорово, друг!
— Иван Иванович! — ахнул Вася.
Они долго обнимались, хлопали друг друга по спине. Потом начались взаимные расспросы.
Оказалось, что Прохоров воевал с врангелевцами, в бою под Кичкасом 7 октября 1920 года получил три опасных ранения, восемь месяцев пролежал в госпитале, а вот теперь назначен комиссаром эшелона демобилизованных красноармейцев.
Заревел паровозный гудок, лязгнули буфера, и эшелон Прохорова тронулся с места. Они еще раз крепко обнялись, Васю за руки втянули в раскрытую дверь теплушки, эшелон ушел. А она еще долго смотрела вслед составу — так и стояла с пустым чайником, совсем позабыв про кипяток{36}...
Больше ей уже не довелось повстречать никого из старых друзей. А летом 1922 года, открыв газету, она побледнела: из черной траурной рамки на нее смотрел портрет Камо. [218] Оказалось, что он погиб в ночь на 15 июля в Тифлисе, где работал начальником Закавказского таможенного округа. Ехал в темноте на велосипеде по крутому Верийскому спуску, столкнулся с автомобилем... Аня читала о торжественных похоронах, о взволнованных речах видных деятелей партии, о венках: «Незабвенному Камо — от Ленина и Крупской», «Бессменному часовому пролетарской революции — от ЦК РКП», но в ее сознании никак не укладывалось, что Камо, этого удивительного человека, уже нет...
Огромным личным горем стала для нее в январе 1924 года кончина Владимира Ильича Ленина. Она снова и снова вспоминала о встречах с Лениным, его заветы. И, преодолевая скорбь, продолжала нести свою боевую вахту.
Но коварная болезнь подорвала силы. И в том же 1924 году, когда ей было всего двадцать лет, Ани не стало. Клятву свою, данную при поступлении на Кремлевские курсы, она выполнила до конца.
Какая короткая, какая яркая и славная жизнь!
Словно летящая на летнем ночном небосклоне звезда — вспыхнула чистым, лучащимся светом, пронеслась вихрем и исчезла без следа... Нет, не исчезла! Память об отважной героине живет и поныне.
С исключительной теплотой говорят об A. И. Новиковой в своих воспоминаниях Н. С. Туляков и Р. В. Разин-Аксенов, B. В. Прохоров и А. И. Литвейко, А. Г. Папьян и Е. Я. Барская, о ней писали в своих [219] статьях историки{37}, упоминают авторы книг о Камо.
«Как можно забыть героиню из героинь!»{38} — от всего сердца сказал о ней всегда сдержанный в характеристиках Н. С. Туляков.
А беседовавший со многими ветеранами-кремлевцами корреспондент «Правды» Д. Зарапин выразил справедливо заслуженную оценку: «Память об отважной девушке... жива в сердцах тех, кто сражался вместе с ней за дело Ленина. Молодежи нашей Анна Новикова — достойный пример»{39}.