Флаг победы
Все первые месяцы 1920 года бойцы отряда Камо принимали самое активное участие в боевой работе закавказских большевиков. Большая сумма денег, из числа доставленных в Тифлис, была переправлена повстанцам Северного Кавказа для покупки оружия. Товарищ Новиковой по Кремлевским курсам Андрей Казаринов вместе с надежным проводником пробирался по Военно-Грузинской дороге из Тифлиса в Грозный, а оттуда — в партизанский штаб Н. Ф. Гикало, доставляя зашитые в подкладке пальто деньги. Всего в отряд Гикало было переслано около 8 миллионов рублей. Затем тот же Казаринов организовал отправку по железной дороге значительного количества оружия для повстанцев Дагестана и сам сопровождал туда вагон с этим ценным грузом. Доставляли оружие для партизан Северного [187] Кавказа и Сандро Махарадзе с Амалией Тонян. Одновременно Махарадзе наносил на карту расположение военных сил и опорные пункты в горных районах. Однажды они сопровождали арбу, в которой ящики с оружием были прикрыты сверху корзинами с фруктами. Но, видимо, предупрежденные кем-то белогвардейцы набросились на Махарадзе и Тонян у перекрестка дорог вблизи Владикавказа (ныне Орджоникидзе). Сандро и Амалия, горячо полюбившие друг друга и недавно, с разрешения Камо, ставшие мужем и женой, отбивались плечом к плечу. Но силы были слишком неравны... Тяжело раненные молодые супруги были схвачены и растерзаны врагами.
Гайк Айрапетов участвовал в вооруженном нападении на видного белогвардейского генерала Ляхова в Батуме. Ляхов приехал туда вербовать офицеров для отправки их в Крым, к Врангелю. Но это ему не удалось: Айрапетов вместе с товарищами днем на улице застрелил генерала из револьвера.
20 марта в Баку Иван Абол, Иван Новиков и Роман Разин-Аксенов провели операцию против представителей Верховного круга Дона, Кубани и Терека — последнего белогвардейского правительства на Северном Кавказе. Эта делегация, представлявшая контрреволюционные верхи казачества, приехала в Закавказье для переговоров о помощи в борьбе с наступающей Красной Армией. Официально, для маскировки, делегация называлась торговой, но состояла она из генералов и отправилась прямо в военное министерство. И вот как раз у входа в это министерство [188] на Набережной улице Абол и Разин-Аксенов бросили в генералов бомбы. Им удалось скрыться, причем Роману для спасения пришлось целых трое суток отсиживаться в... морге. Третий же участник покушения матрос Иван Новиков был схвачен в тот момент, когда собирался метнуть бомбу, и после жестоких пыток замучен в баиловской тюрьме. Делегация Верховного круга на следующий же день после покушения поспешила убраться из Закавказья.
Вскоре после этого, вырвавшись из тифлисских тюремных камер, вернулись в Баку Камо, Новикова, Литвейко и Габриелян.
Город на Каспии выглядел теперь совсем иначе, чем в пору отъезда, — на смену сырой, промозглой зиме пришла теплая, солнечная пора. Даже обветренные, потемневшие камни домов казались моложе. В хорошем настроении девушки отправились на свою квартиру. Как и в тот, первый раз, двери открыла Арусина бабушка. Она посмотрела на подруг и грустно сказала:
— Уйди!
«Уйди» было единственное русское слово, известное бабушке, и она частенько применяла его совсем невпопад. Но на этот раз смысл оказался, к сожалению, правильным...
Выяснилось, что арестована Маруся — старшая сестра Аруси, которая пришла в отряд и поселилась здесь незадолго до отъезда девушек в Тифлис. За квартирой, вероятно, следят...
Когда Аруся перевела подругам услышанные новости, всем стало ясно, что оставаться здесь больше нельзя. Снова пришлось [189] ходить по городу, думать, где найти пристанище. Только на этот раз выход нашла не Ася, а Аруся. Встретив на улице Юлию Тевосян — подругу школьных лет, она попросила пристроить девушек.
Юлия тоже была большевичкой. Закрыв двери в свою маленькую комнатку, она до утра рассказывала, что творится в Баку:
— Успехи Красной Армии тревожат мусаватское правительство. Кричат об «угрозе с севера», пытаются поднять боеспособность аскеров — своих солдат... Еще с февраля город объявлен на военном положении. Приказами генерал-губернатора запрещены собрания, вечера, лекции, вообще всякие сборища без разрешения полиции. Идут аресты за арестами... Но наши силы крепнут: здесь, в Баку, прошел съезд коммунистических организаций Азербайджана, который провозгласил образование Азербайджанской компартии — как части Закавказской краевой организации большевиков. Юля поведала, что крайком принял решение о подготовке восстания. Сообщила о нападении Абола, Новикова и Разина-Аксенова на белогвардейскую делегацию. Мелькнула догадка, почему забрали Марусю Габриелян: она ведь подружилась с Иваном Аболом, ее видели вместе с ним!
Гостьи попросили Юлию без промедления обратиться к подпольщикам, чтобы их связали с Камо — они расстались с ним сразу по выходе из поезда на вокзале.
После того как девушки немного поспали, Тевосян собралась в город и попросила подруг пока не выходить из комнаты. А [190] когда вернулась, сообщила: есть решение крайкома — все члены отряда поступают в его распоряжение. Им поручается особое задание!
...Непосредственная подготовка к восстанию в Баку проходила под руководством созданного большевиками в конце 1919 года революционного штаба, который возглавлял М. Д. Гусейнов. Штаб прилагал все усилия, чтобы обеспечить рабочих оружием — его нехватка представляла тогда главную трудность при подготовке восстания. «Захват власти в Азербайджане — это вопрос дня, а бакинские рабочие безоружны», — говорилось в одном из документов азербайджанских коммунистов. В другом документе подчеркивалось: «Ввиду создавшейся политической ситуации и возможности в ближайшем будущем переворота в Азербайджане, необходимо во что бы то ни стало дать нам оружие»{33}.
Во что бы то ни стало! А как это сделать, если Астрахань отрезана льдом, покрывшим Северный Каспий? Выход нашелся в связи с успешным наступлением Красной Армии на Туркестанском фронте. В феврале 1920 года красные части вышли на юго-восточное побережье Каспийского моря и освободили Красноводск. Особая морская экспедиция, преодолевая все заслоны англичан, белогвардейцев и мусаватистов, начала героические попытки прорваться к Красноводску. Первый такой успешный прорыв совершила моторная лодка под командованием Степана Павловича Сторожука — одного из тех бакинских подпольщиков, которые по просьбе [191] Камо приплыли к «Гурьевке» у острова Булла. Сторожук прибыл в Красноводск даже до его освобождения и через местных подпольщиков связался с командованием Красной Армии. Получив 700 винтовок и большое количество патронов, храбрый моряк-коммунист тайно доставил их на своей моторке в Баку.
В конце марта к берегам Апшерона прорвались три парусных лодки, в которых привезли из Красноводска 1600 винтовок, 17 пулеметов и много патронов. Их разгрузила боевая группа большевиков — подпольщиков Черногородского района, в работе которой принимали деятельное участие камовцы И. Абол и Р. Разин-Аксенов. Оружие и боеприпасы быстро спрятали в разных местах, в том числе на шаланде «Кавказ» и небольшом судне «Виктор Гирщ». Кое-какое количество винтовок удалось купить у продажных офицеров мусаватской армии и отступавших белогвардейцев.
Так пополнялся арсенал будущего восстания. Революционный штаб формировал боевые дружины, которые во второй половине апреля насчитывали в Фабрично-заводском районе Баку около 300 человек, в Привокзальном — около 200, в Биби-Эйбатском было три отряда, и каждый включал по 100–150 человек. Эти и созданные в других районах отряды требовалось не только вооружить, но и научить обращаться с оружием, подготовить для боевых действий. Надо было создать и новые дружины — на каждом промысле и заводе. В таких условиях каждый боец отряда Камо предоставлял для [192] Кавказского крайкома особую ценность — проверенные люди, знакомые с военным делом, были сейчас нужны, как никогда!
Краевой комитет прикомандировал Новикову, Папьян, Литвейко и Габриелян к руководству подполья, поручив им держать связь между крайкомом и боевыми отрядами рабочих районов, готовить отряды к восстанию.
Вот это задание было вполне по душе Ивану Ивановичу! Каждый день с раннего утра Аня отправлялась в Черный город к рабочим-нефтяникам. Здесь, в убогих, низких казармах из рыжевато-серых нетесаных камней, в грязных, закопченных домишках, окруженных грудами мусора и черными лужами, жили худые, оборванные люди — те, кто своим поистине каторжным трудом создавал сказочные богатства нефтяных королей Баку. И вот эти отверженные старого общества поднимались на борьбу. Новикова выясняла:
— Как настроение? В чем нужна помощь? Как идет подготовка боевых отрядов?
Вести были отрадные. Если раньше, пользуясь забитостью и темнотой нефтяников — среди рабочих-азербайджанцев, например, почти не было грамотных, — мусаватистам удавалось какое-то время затуманивать мозги части этих людей ядовитым дурманом буржуазного национализма, а меньшевикам удерживать их от решительных действий, то теперь в настроениях даже самой отсталой части рабочих произошел перелом.
— Хватит нам слушать «Мусават», — раздавались голоса таких рабочих. — Зачем [193] мы были в стороне, когда другие бастовали? Правильно говорят большевики: довольно гнуть спину ради хозяев, надоела их черная власть!
— Пора начинать! — требовали самые решительные. — Пора! Дайте нам оружие! Новикова сообщала об этом в революционный штаб. Сюда, в скромный дом на Нагорной улице, сходились все нити будущего восстания. Здесь неустанно трудились его руководители — Мирза Давуд Гусейнов, Виктор Нанейшвили, Али Гейдар Караев и другие. Среди них Аня узнала и «инженера Омарова» — это оказался член Кавказского крайкома и ЦК Компартии Азербайджана Гамид Султанов. Встретив Аню в штабе, Султанов дружески улыбнулся старой знакомой: все идет хорошо! Активно работал в штабе и Камо, по заданию которого в рабочих районах создавались новые боевые группы из молодежи.
Из дома на Нагорной Новикова вновь спешила в Черный город. Здесь было полно самых важных дел. Пробилась еще одна лодка с оружием — Аня деятельно участвовала в выгрузке и под покровом сумерек на тачке отвозила его на тайный склад. На этом и других складах она проверяла состояние оружия, придирчиво осматривала винтовки, пулеметы, патроны — нет ли после долгого морского пути ржавчины, годны ли к употреблению? Оттирая с рук черное ружейное масло, с удовольствием отмечала: хорошая смазка, все сохранено в целости! Это оружие можно раздавать отрядам.
И она раздавала его, а затем на укромных [194] задворках, глухих пустырях, в укрытых от постороннего глаза балках занималась с дружинниками. Они внимательно слушали бывалого командира, старательно учились стрелять из винтовки и даже пулемета, а кроме того, и метать бомбы-македонки — видать, Камо наладил их производство и здесь. И все-таки оружия было меньше, чем желающих получить его!
И тогда Аня придумала еще один путь снабжения...
«Каждый вечер она отправлялась на окраину города, — рассказывает А. Г. Папьян. — Внезапно появлялась из-за угла, решительно подходила к патрулировавшему аскеру и, направив на него револьвер, властно приказывала:
— Руки вверх!
Пока оцепеневший от неожиданности аскер соображал что к чему, девушка ловко отнимала заряженную винтовку.
— А теперь ходи гуляй! Дыши свежим воздухом! Трепаться не советую! — говорила она, играя пистолетом.
Начальник нашего подпольного склада оружия Гриша Саркисов привык уже к тому, что Новикова регулярно пополняла его запасы. Принимая очередную винтовку, он обычно интересовался:
— На дороге нашла или кто на память подарил?
Но Иван Иванович только усмехалась»{34}.
А тем временем в роскошных белокаменных дворцах, отделанных тончайшей вязью искуснейшей резьбы, одетые в костюмы из дорогого сукна дородные люди встревоженно [195] прислушивались к угрожающему гулу, идущему из мира лачуг и лохмотьев — из Черного города, Баилова, Биби-Эйбата, Балахан, Сурахан, Роман... Нефтепромышленники, беки-помещики, премьер-министр Уссубеков и просто министры лихорадочно готовились беспощадно раздавить «крамолу» на рабочем Апшероне и в крестьянских уездах... Они объявили Баку «укрепленным районом», волны обысков и арестов шли одна за другой — без «излишних формальностей» людей хватали по одному доносу, по первому подозрению. Ане и ее друзьям часто приходилось менять квартиры, тщательно путать следы под носом у полиции. Надежней всего оказалось скрываться в Арменикенде — после спровоцированного мусаватистами погрома здесь стояли пустые, разрушенные дома. Вместе с Аней Литвейко Аня Новикова устроилась в одном из таких домов. Соорудив из перевернутого гардероба своеобразную люльку, подруги проводили в ней прохладные апрельские ночи. Неудобства не смущали их, а когда Аруся раздобыла им одеяло, был, казалось, достигнут полный комфорт...
Каждый вечер, прежде чем уснуть, обе Ани рассказывали друг другу о событиях дня, обо всем, что волновало их. И только об одном Новикова не только не говорила, но и старалась не думать: о Таджате. Так звали смуглого парня, родственника одной подпольщицы, в доме которой она иногда бывала. «Не время сейчас», — приказывала Аня себе, а большие черные глаза Таджата как будто смотрели и смотрели на нее... [196]
Из Арменикенда тоже пришлось убраться. Как-то вечером, когда подруги шли в свое убежище, при входе в квартал, как черт из коробочки, откуда-то появился немолодой мужчина в мундире полицейского офицера — «красный, пуговкой нос, хитрый взгляд из-под припухших век.
— Эй, красавицы, погодите! Я — пристав здешнего участка...
Девушки остановились. Видимо, офицер не врал: мусаватисты восстановили царскую полицию, и этот служака вполне приспособился к новой власти.
— Добрый день, уважаемые! — в голосе пристава зазвучали сладкие нотки. — Такие симпатичные барышни — и в эдаком неуютном месте... Вот, заметил и думаю: может, нужно чем-нибудь помочь? От хорошей жизни сюда не полезешь...
И пристально посмотрел прищуренными глазами.
Новикова быстро нашлась:
— Беженки мы, беженки из Совдепии... Почему-то ярко вспомнился маскарад в
Малоархангельске. Стараясь говорить как можно убедительней, она продолжала выдумывать на ходу:
— Дядюшка мой, купец первой гильдии, хлеботорговец, большой лабаз имеет в Малоархангельске! Да что я говорю «имеет» — увы, имел... отобрали бандиты, христопродавцы окаянные. Все отобрали — лабаз, дом, счет в банке, шубу на лисьем меху... Но кое-что из золотишка и других ценностей дядюшка все же сумел сохранить и бежал от большевиков. Вот и меня с подругой — она кивнула [197] на замершую в напряжении Литвейко — с собой захватил... Да вот потерялись мы, отбились в пути. Знаем одно: что сюда, в Баку, дядюшка собирался. Теперь и мы добрались, только поиздержались совсем, приходится здесь ютиться... Надо дядюшку найти, а как — не ведаем!
— Как зовут-то вашего уважаемого дядюшку, позвольте спросить?
— Аа... Никифоров, Егор Назарыч, — назвала Новикова известного в Гостеевке богатея.
— Ладно-с. На то мы и полиция — поможем разыскать. Но позвольте пока предложить вам, так сказать, содействие и другого рода — может быть, кое-какие средства, что-нибудь из продуктов. Очень уж вы обе симпатичные, — приторно улыбнулся полицейский.
— Большое спасибо, господин пристав, будем вам очень-очень благодарны, — так же елейно ответила Новикова.
— Мерси, — добавила включившаяся в игру Литвейко.
— Ну я пошел. — Пристав слегка прикоснулся кончиками пальцев к козырьку фуражки. — Завтра же навещу вас, милые барышни, завтра же-с. А пока — адью, отдыхайте...
Когда замолк хруст сапог непрошеного «благодетеля», девушки переглянулись.
— Ну, Ванька, надо бежать отсюда, — решительно сказала Литвейко.
Новикова согласилась:
— Да, такой не отцепится. Или заподозрил что, или просто хочет завести себе за [198] гроши любовницу — все равно, уходим немедленно!
Пришлось срочно искать новое пристанище...
Узнав об истории с приставом, Камо похвалил девушек:
— Хорошо, что сразу сообразили, как себя вести. Ну не зря я вам говорил — будьте «приличными барышнями»!
В другой раз дело могло обернуться покруче. Аня зашла за покупкой в магазин и вызвала повышенный интерес у приказчика.
— Давно, красавица, в наших краях? — спросил он, внимательно оглядывая девушку.
Цепкий взгляд отметил: хорошая фигурка, изящное платье из зеленоватого муслина, туфли на каблучках, под большими белокурыми локонами обгоревшее на весеннем солнце скуластое простое лицо. Может быть, он понял, что кудри — искусственные? Так или иначе, но он вдруг сказал:
— Для такой девушки надо найти товар получше...
И сладко улыбнувшись, скрылся через заднюю дверь.
Такие субъекты частенько были агентами охранки. Аня сразу сообразила, куда побежал «галантный» приказчик, немедленно вышла из магазина и поспешила исчезнуть в сутолоке людной улицы.
— Конечно, за полицейским побежал, гад, — рассказала она вечером подругам. — Эх, влепить бы пулю этой контре...
— Терпи, Иван Иванович, — успокаивали ее. — Теперь уже недолго осталось! [199]
И пусть толпы вооруженных лавочников устраивают на улицах «патриотические» демонстрации под голубым мусаватским флагом, пусть установленные на берегах Бакинской бухты английские дальнобойные орудия хищно вытягивают свои стволы и время от времени издают устрашающие громкие выстрелы, дни и часы прогнившего режима уже сочтены.
22 апреля Бакинское бюро Кавказского крайкома приняло решение: через пять дней, 27 апреля, начать вооруженное восстание и предъявить мусаватистам ультиматум о сдаче власти. 24 апреля Центральный и Бакинский комитеты Компартии Азербайджана объявили партийную организацию на военном положении.
Этим решением все члены партии, независимо от их положения (партийного, общественного, служебного, семейного, личного), объявлялись мобилизованными и обязывались беспрекословно исполнять все предписания и распоряжения боевого штаба. Такие штабы были созданы в каждом районе и подчинялись революционному штабу, ставшему центральным. Срочно разрабатывался конкретный план восстания.
Все эти дни Новикова выполняла обязанности связной: из крайкома, помещавшегося на Гимназической улице, она спешила на Нагорную, в революционный штаб, оттуда — в Черный город, к подпольщикам, потом снова в крайком...
И вот настало утро 27 апреля. Солнце еще только вставало над покрытым багровой полосой восхода морем, еще шарили вокруг [200] лучи дежурных прожекторов, когда Новикова в простой рабочей одежде пришла на пристань Бакинского нефтяного общества, где стояла шаланда «Кавказ». К шаланде, на которой находился один из самых крупных тайных складов оружия, подходили лодки. Вместе с Разиным-Аксеновым, Аболом, Манучаровым и другими подпольщиками Аня грузила оружие в лодки, его тут же переправляли на берег для раздачи подходившим бойцам рабочих отрядов, мобилизованным коммунистам. Настроение у нее, впрочем как и у всех вокруг, было самое боевое.
— «Эх, комроты, даешь пулеметы», — негромко напевала Аня полюбившуюся еще с фронта песню, когда после разгрузки «Кавказа» быстрым шагом направилась в рабочий клуб Черного города. Здесь, в помещении за сценой, не раз проводили она и другие камовцы занятия с рабочими-дружинниками. Нередко заглядывал сюда и сам Камо, смотрел, как проходят эти занятия. А сегодня — экзамен!
Аня подошла к клубу. На его дверях надпись: «Закрыт по случаю уборки». Это для посторонних, чтобы избежать лишних глаз. На самом деле клуб полон народу: тут помещается один из важных территориальных центров восстания. Рабочие получают винтовки, набивают карманы патронами:
Молодые ребята беспокоятся:
— А нам хватит оружия?
В бакинском комсомоле было полторы тысячи молодых рабочих. Сильный резерв! Но оружие, по решению штаба, в первую очередь выдается членам партии. Вот парни и [201] волнуются... Но все в порядке. Вооружение повстанцев идет со всех тайных складов, и оружия хватает всем. Бойцы рабочих отрядов приступают к выполнению плана взятия власти.
Первым делом устанавливается охрана нефтяных промыслов — у штаба имеются сведения, что мусаватисты собирались уничтожить их в случае восстания, организуется оцепление всех пристаней и окружение солдатских казарм. Несколько частей мусаватской армии сразу переходят на сторону восставших — сказалась настойчивая агитационная работа большевиков... Офицеров — сторонников правительства берут под арест. Занимаются полицейские участки.
Ровно в полдень делегация большевиков во главе с Гамидом Султановым от имени ЦК Компартии Азербайджана, Бакинского бюро крайкома РКП (б) и рабочих Баку вручила мусаватскому правительству ультиматум: сдать власть в течение ближайших 12 часов.
Растерявшиеся министры передали ультиматум на обсуждение парламенту. Его члены срочно собрались на заседание во дворце «Исмаилие».
А тем временем повстанцы продолжали активные действия. Созданные коммунистами Чингизом Ильдрымом, Лукьяненко и Ханбудаговым тайные партийные ячейки на кораблях мусаватского флота вышли из подполья и подняли на восстание моряков. Канонерские лодки «Карс», «Ардаган» и другие корабли с развевающимися на мачтах красными флагами вышли на середину Бакинской [202] бухты и навели орудия на правительственные здания. Дружинники Завокзального района задержали все поезда и прервали железнодорожное сообщение с Баку. Рабочие отряды занимали важнейшие пункты города.
Отряд под командованием Ивана Абола получил приказ занять почту и телеграф. Положив в карман тужурки заранее приготовленный офицерский наган-самовзвод, Аня присоединила к этому отряду выделенную ей группу молодых рабочих. Когда дружинники подошли к зданию, охранявшие его аскеры не стали сопротивляться.
— Мы не против большевиков, — заявили они.
Абол и Новикова расставили караулы, взяли под контроль связь.
— С первым успехом! — сильной рукой рабочего-каменщика Абол пожал Ане ладонь. — А теперь иди в штаб: доложишь, что сделали, наверное, новые указания получишь.
В штабе она встретила подруг — Папьян и Литвейко, которые тоже вернулись на Нагорную после выполнения своих заданий. Не успели девушки толком рассказать друг другу, кто где был, и обменяться сведениями о положении в городе, как получили по солидному свертку с динамитом. Свертки надо было отнести в рабочие районы и передать дружинникам. Штаб решил: если до 12 часов ночи, как было предусмотрено ультиматумом, мусаватисты не сдадут власть, пять взрывов в разных концах Баку дадут сигнал к вооруженной атаке. [203]
Аня доставила динамит и стала ждать: будет приказ о взрыве или нет? Вот уже наступила полночь, начались новые сутки — 28 апреля, а приказа не было. И она снова поспешила в штаб узнать, в чем дело.
...Весь вечер в «Исмаилие» ярко горел свет. Депутаты парламента — нефтепромышленники, беки, ханы и их прислужники — никак не могли принять какое-нибудь решение. С тоской посматривали они на ложу, где обычно сидели надменные господа из английской миссии, по указу которых действовал парламент. Но, увы, ложа пустовала — еще вчера как будто всемогущие хозяева, британские офицеры и дипломаты поспешили срочно исчезнуть из Баку. А тут еще принесли новый ультиматум, подписанный командующим восставшим флотом Чингизом Ильдрымом. Депутаты, не раз видевшие 120-миллиметровые орудия «Карса» и «Ардагана», совсем приуныли. И вдруг еще одна страшная новость — телеграмма со станции Баладжары: туда прибыл бронепоезд Красной Армии, с него высадился десант...
Руководителям восстания было ясно, что мусаватисты не могут не капитулировать, занятие важнейших пунктов города успешно продолжалось, поэтому, хотя время ультиматума и было просрочено, приказа о взрывах не дали. Гамид Султанов отправился в «Исмаилие» за окончательным ответом.
Аня пришла в штаб, когда там ждали возвращения Султанова. Время тянулось невыносимо медленно, но, хотя она была на ногах уже целые сутки, девушка совершенно [204] не хотела спать — таким сильным было нервное напряжение.
Около трех часов ночи Султанов появился в штабе. Сразу стихли разговоры, глаза присутствующих с напряженным вниманием устремились на Гамида. Все обступили его.
Султанов радостно улыбнулся и сказал:
— Товарищи! Мусаватское правительство и парламент сложили полномочия и полностью капитулировали. Власть в городе переходит в руки Азербайджанского ревкома. Ревком составил депешу в Москву с просьбой прислать части Красной Армии для оказания помощи. 11-я армия на пороге города... Да здравствует Азербайджанская Советская Социалистическая Республика!
— Ура! — закричали все вокруг. — Мы победили!
— Ура! — радостно воскликнула Аня и захлопала в ладоши.
Дружные аплодисменты и радостные возгласы собравшихся не стихали несколько минут.
— Давайте перейдем в здание бывшего парламента, — предложил Султанов.
Собравшиеся поддержали эту мысль. Громко и оживленно переговариваясь, они вышли из штаба и двинулись к «Исмаилие». И тут шедший впереди поднял над головой красный флаг. Как славное знамя победы, он развернулся над маленькой колонной большевиков, которые привели в действие могучую армию народа.
Но вот и бывший парламент, где теперь приступил к работе Временный революционный [205] комитет. Ревком провозгласил Азербайджан независимой Советской Социалистической Республикой.
Рабочие отряды закрепляли победу: продолжали занимать административные учреждения, общественные места, разоружали полицию. Освобождали товарищей из тюрем. В камеру, где только что еще томились большевики, водворили генерала Тлехаса — «диктатора осадного положения» и одновременно генерал-губернатора. Уже бывшего... «премьер» Уссубеков и «министр иностранных дел» Хан-Хойский укатили через Шемаху в меньшевистскую Грузию, но поезд с ценностями, которые вчерашние господа хотели угнать с собой, задержали железнодорожники.
Аня вновь поспешила на телеграф, к Аболу. Сюда из ревкома отправили пакет чрезвычайной важности: телеграмму, адресованную Владимиру Ильичу Ленину.
Этот исторический документ передавали и в эфир по радио, и по проводам. Затаив дыхание, Новикова смотрела, как телеграфист выстукивал:
«Всем, всем, всем.Москва, Ленину.
Временный военно-революционный комитет Азербайджанской Советской независимой республики, ставший у власти по воле революционного пролетариата гор. Баку и трудового крестьянского Азербайджана, объявляет старое мусаватское правительство изменником народа и врагом независимости страны, порывает всякие сношения с Антантой и с другими врагами Советской России. [206]
Не имея возможности собственными силами удержать натиск соединенных банд внешней и внутренней контрреволюции, Временный революционный комитет Азербайджана предлагает правительству Российской Советской Республики вступить в братский союз для совместной борьбы с мировым империализмом и просит немедленно оказать реальную помощь путем присылки отрядов Красной Армии»{35}.
И помощь шла... Ранним утром 28 апреля, окутанный паром, закованный в сталь, в Баку прибыл «III Интернационал» — головной из отряда бронепоездов 11-й армии, которым командовал М. Г. Ефремов. На нем находился член Кавказского крайкома А. И. Микоян. На вокзале бронепоезд встретил худой, заросший щетиной, с воспаленными глазами Камо — один из главных руководителей боевых сил восстания. Усадив Микояна в автомобиль, он повез его в ревком. В свете восходящего над городом солнца языком красного пламени над зданием бывшего парламента трепетал на свежем ветру флаг — тот самый, что принесли ночью из штаба восстания. Увидев этот флаг, Камо и Микоян радостно переглянулись, и отблеск победной зари сверкнул в их глазах.