Деньги на оружие
Получив задание Камо, Ася Папьян долго думала, кому можно довериться без колебаний? Если бы речь шла только о ней самой! Но когда от тебя зависит безопасность людей, существование отряда — тут не каждому родственнику или, казалось бы, хорошему знакомому доверишься... Наконец, она решилась: надо пойти к Арусе Габриелян — верной подруге по гимназии. И вот теперь, высадившись на берег, она повела подруг по глухим улочкам и переулкам Черного города. Новикова и Литвейко шли за Асей, ни о чем не спрашивая.
Редкие прохожие, к счастью, не обращали внимания на трех девушек в подозрительно мокрой одежде, может быть, потому, что было очень темно. Какой-то встречный мужчина остановился, чтобы закурить. Он щелкнул колесиком зажигалки, и в ее неверном свете на миг показались золотые погоны. Девчата невольно вздрогнули: вот он, враг, и не на той стороне окопов, не в прорези прицела, а совсем рядом — и надо спокойно идти мимо... Да, начинается жизнь в подполье... [163]
Но вот они вышли на перекресток (потом оказалось, Магазинной и Нижне-Приютской улиц), и Ася подвела их к домику напротив здания с вывеской «Московские бани».
На стук в дверях появилась сухонькая согбенная старушка. Ася что-то сказала ей по-армянски, та позвала кого-то, и вышла темноволосая девушка с большими косами. Она сквозь пенсне вгляделась в пришедших и удивилась:
— Ася! Откуда ты здесь? Удивление Аруси объяснялось, очевидно, не только поздним временем. Она знала, что Папьян давно нет в Баку.
— Да, вот видишь, мы приехали... Познакомились по дороге... Дядя, понимаешь, должен был встретить — не встретил почему-то...
Аруся посмотрела на пол, с видимым сомнением покачала головой.
Аня Новикова почувствовала, что неудержимо краснеет от досады: у ее ног (как, впрочем, и около подруг) образовалась лужа. «Догадается», — тревожно подумала Аня.
Ася решительно пошла в наступление:
— Аруська, мы у тебя ночуем!
— Ну что ж, пожалуйста...
Сказано это было без особого радушия, но ночные гости не заставили себя упрашивать.
Скоро Литвейко и Новикова уже устроились на груде одеял, уложенных по местному обычаю в какой-то нише. Засыпая, Аня [164] все проверяла парик: чтобы не съехал, не выдал...
Утром Ася торопливо шепнула, что ночью долго говорила с Арусей: как видно, у нее есть кое-какие связи с подпольем, но она не открывает их. Впрочем, и не может: ведь сама Ася тоже не говорит всю правду, это должен решить Камо... Вот так и приглядывались друг к другу...
Когда настал условленный срок, Ася отправилась в Молоканский сад. Обе Ани ждали ее с нетерпением: им казалось, что Папьян обязательно вернется с конкретным заданием. Но Ася разочаровала подруг — она сказала, что на свидание в сад приходил не Камо, а Филька с «Гурьевки» и только сообщил адрес явки: Молоканская улица, дом 3, мастерская Серго Мартикяна. В витрине под вывеской «Слесарные, лудильные, паяльные работы» стоят никелированные самовары. Эти самовары надо сосчитать, и если их нечетное число — можно входить. Если четное — опасность, следует проходить мимо...
Филька рассказал, что после высадки у некоторых ребят были неприятности с полицией, но вроде ничего серьезного не произошло.
Ася пошла на Молоканскую и стала считать самовары в окне — их оказалось пять. Тогда она зашла в мастерскую, ее проводили в заднюю комнату. Там сидел Камо и беседовал с незнакомыми мужчинами. Он прервал разговор, расспросил, как девушки устроились, и обрадовался, узнав, что все в порядке. Камо дал Папьян скромную сумму [165] денег на пропитание и приказал ждать его прихода, а пока никуда не показываться...
Ожидая Камо, девушки проводили время с Арусей и ее бабушкой, больше в квартире никого не было. Между гостями и хозяевами быстро наладились самые добрые отношения. Бабушка, к которой девушки стали вслед за Арусей обращаться «бабулька-джан», потчевала их вкусными кавказскими блюдами.
Так прошли несколько дней. Девушки отдыхали после морских приключений, набирались сил.
Наконец явился Камо. Поговорив наедине с Арусей, он сообщил, что Габриелян — участница бакинского подполья и принимается в отряд. Предчувствие не обмануло Асю той, первой в Баку, ночью — ее подруга выбрала такой же путь в жизни. Теперь, когда не надо было темнить, все вздохнули с облегчением.
Рассказал Камо и о том, что произошло с одной группой ребят. Чтобы ввести «Гурьевку» в бакинский порт, решили, что Сандро Махарадзе, Володя Хутулашвили и Павел Кукуладзе изобразят из себя грузинских коммерсантов — хозяев рыбницы. Сначала все шло благополучно, в таможне как будто тоже обошлось — со взяткой, конечно. Но вот потом «коммерсантам» понадобилось разменять крупные купюры, они пошли в ресторан. Там агенты полиции, увидев большие деньги, решили поприжать купцов, чтобы хорошенько поживиться... Хутулашвили и Кукуладзе освободились довольно быстро, а вот Сандро в чем-то заподозрили и под [166] конвоем выслали в Тифлис, где власти меньшевистской Грузии посадили его в тюрьму.
— Мальчишки! — огорчался Камо. — Несерьезный народ! Так провалиться...
В заключение беседы командир сообщил долгожданное задание — помочь доставить в Баку привезенный на «Гурьевке» груз, чтобы передать его в распоряжение Кавказского крайкома партии.
Местные подпольщики выделили для этого специальную лодку, на которой под видом рыбаков плавали на остров Булла. На острове все оказалось в полной сохранности, лодка благополучно проходила мимо сторожевиков, доставляя каждый раз новую партию оружия, бомб, взрывчатки, драгоценностей и денег. Новикова и ее подруги участвовали в разгрузке лодки — обычно это происходило поздними вечерами в темноте.
Осторожно, стараясь не оступиться, не уронить или задеть о что-нибудь тяжелый ящик или большую корзину со смертоносным грузом, камовцы взбирались по крутому откосу на высокий берег. Аня обычно действовала в паре со своим однофамильцем Иваном Новиковым. Отличавшийся могучим телосложением матрос старался использовать огромную силу своих железных мускулов так, чтобы девушке было полегче, но когда Аня это замечала, то не на шутку сердилась: может быть, ее за слабосильную девчонку принимают? Нет уж, дудки!
Когда бы ни проходила выгрузка, прожектора портовой охраны неутомимо обшаривали и море и сушу. Как только приближались [167] их мертвенно-бледные лучи, приходилось немедленно опускаться на землю и лежать без движения. Потом луч убегал дальше, и выгрузка продолжалась...
Ане нравилась эта опасная и тяжелая работа — она почувствовала себя как бы снова на фронте, в партизанском отряде. Лежать в обнимку со взрывчаткой под прожектором противника — не орешки есть у бабульки-джан!
А тут еще стал дуть какой-то просто зверский, невероятной силы холодный ветер, который нес вихри мелкого песка, больно колющего лицо, забивающего нос и рот, глаза и уши. Работать на таком насквозь пронизывающем, вызывающем противную дрожь ветру было еще труднее. Ане даже показалось, что стало холоднее, чем год назад под Борисоглебском, когда трещал лютый мороз. Вернувшись с очередной разгрузки, девушки долго не могли согреться.
— И что это за ветрило у вас тут такой бешеный, — пожаловалась Литвейко.
— А это норд, — ответила Ася. — Помнишь, какой нас в море трепал?
— У нас и другие бывают, — добавила Аруся. — Недаром говорят: Баку — город ветров.
— Нам нынче все ветры — в лицо, — задумчиво заметила Новикова. И твердо добавила: — Такая, видать, уж выпала доля. Но мы их одолеем. Должны одолеть!
Назавтра камовцы пошли выгружать новую партию груза. И вскоре он весь был спрятан у местных рыбаков. Затем его по частям перевозили на тайные склады, устроенные [168] в рабочих районах — Черном городе, Биби-Эйбате, Баилове, Шемахинке.
Новикова и ее подруги, одетые, как барышни, восседали в местных извозчичьих экипажах — фаэтонах вместе с кавалерами, местными подпольщиками. «Счастливые пары», явно довольные жизнью, весело улыбаясь, разъезжали у всех на виду. А под ногами у милой барышни стояли тот самый ящик или корзина, которые она совсем недавно вытаскивала в темноте на берег...
Были и другие задания.
— Сегодня вечером пойдем в ресторан, — объявил вдруг Камо девушкам. — Вино пить будете, с офицерами кокетничать, всякие там глазки строить, сами понимаете, для дела нужно. Главное — знакомство завести. Да, и не забудьте: раз так надо, не разыгрывайте из себя недотрог...
И за столиком в ресторане, и во время состоявшейся после ужина прогулки под ручку с кавалерами Ане и ее подругам пришлось тяжело. Напрягая всю свою волю, девушки все же сумели сыграть роль «настоящих барышень», а потом старательно запутывали следы по дороге домой.
На следующее утро появился Камо и объяснил:
— Молодцы, девчонки! Крепко держались! Эти офицеры... — местные большевики. Мне надо было проверить, как вы поведете себя в такой обстановке...
Девушки и обрадовались похвале, и расстроились: опять проверка! Небось эти «офицеры» сейчас смеются над ними...
Но, конечно, никто над девушками и не [169] думал смеяться. Это была очередная тренировка — и, как показала вскоре жизнь, очень полезная.
Первоначально Камо хотел использовать свой отряд для организации взрывов крупных штабов деникинцев. Но в конце 1919 года армия Деникина отступала по всему фронту, штабы часто перемещались, и старые планы пришлось отставить. Посоветовавшись с членами Кавказского крайкома М. Д. Гусейновым, В. И. Нанейшвили, Г. Г. Султановым, И. И. Довлатовым и другими большевиками-подпольщиками, Камо выработал новый план. Отряд, в который кроме Аруси Габриелян вступили еще несколько бакинцев — Цолак Аматуни, Гайк Айрапетов, Амалия Тонян и сестра Аруси Мария Габриелян, решили разбить на несколько самостоятельных групп. Одни камовцы должны были направиться для боевой работы на Северный Кавказ, другие остаться в Баку — для разведки и выполнения особых поручений, третьи во главе с самим Камо выехать в Тифлис, передать тамошним подпольщикам деньги на оружие, а затем пробраться в Таганрог для взрыва ставки Деникина.
В свою группу Камо включил семь человек — Аню Новикову, Арусю Габриелян, Аню Литвейко, Цолака Аматунп, Асю Папьян, Гайка Айрапетова и Амалию Тонян. В Тифлисе предполагалось подобрать еще несколько человек из местного подполья.
Аня готовилась к поездке. Она училась... ходить в особом платье.
Все началось с того, что на квартиру к [170] Арусе пришел Володя Хутулашвили и принес каждой девушке по шесть толстых пачек пятисотрублевых кредитных билетов, выпускавшихся до революции Государственным банком Российской империи. Эти пятисотрублевки с изображением облаченного в латы Петра I и потому в просторечии называвшиеся «петры» весьма высоко котировались тогда на Кавказе. За одну такую бумажку давали около полутора тысяч рублей мусаватского правительства, их охотно принимали в уплату торговцы любым товаром, в том числе оружием...
Часть принесенных денег девушки зашили в подкладки своих пальто, а часть разложили по мешочкам, которые укрепили под платьями. Вот эти-то банкноты под платьем довольно сильно хрустели при каждом резком движении, поэтому приходилось их «обнашивать».
Когда некоторые из ребят обижались, что на опасное задание в Тифлис берут не их, а девушек, Камо с улыбкой возражал:
— Посмотрите только на складки их юбок — там сам черт утонет. Если бы я был женщиной, то меня ни один сукин сын никогда не поймал бы... Что хочешь перевезти можно!
Камо решил ехать в Тифлис сначала с Литвейко, потом вернуться за Новиковой, затем должны были перебираться остальные члены группы.
Готовился к дороге и сам Камо. Как-то в конце декабря он появился в доме Габриелян с большим свертком в руках, положил его на стул и уселся перед зеркалом. С невозмутимым [171] видом Камо принялся красить свою бороду — чтобы уничтожить рыжинку, добиться густого черного цвета.
Девушки посмеивались над его усилиями, но старый конспиратор молча делал свое дело. Закончив окраску, Камо взялся за сверток и извлек из него дорогую черкеску с газырями, мягкие сапожки, темно-коричневую каракулевую шапку. Надев на себя этот наряд, он полюбовался в зеркало, сделал несколько шагов взад-вперед и горделиво повел плечами:
— Смотрите, какая талия, а?
Насчет талии никто не стал спорить: фигура у почти сорокалетнего Камо была действительно юношеская. Он не раз подчеркивал, что подпольщик должен быть ловким, много не есть, не отращивать живот. Камо и сам так поступал, и бойцам отряда выдавал на питание очень мало денег — берег средства партии. Ребята даже пошучивали: устроим забастовку... Поэтому девушки ответили не без намека:
— Как ты талию сохраняешь, мы хорошо знаем...
— Вы что себе позволяете? — внезапно изобразил гнев Камо. — Над кем смеетесь? Над князем Цулукидзе смеетесь? Да я вас!
— Так каждый будет называть себя князем, — дерзко заявила Новикова. — А ты докажи!
— Пожалуйста, — неожиданно добродушно согласился Камо и протянул документ.
Аня взглянула: настоящая паспортная книжка с гербом Российской империи, бессрочная, [172] выдана приставом 2-го участка города Баку 13 января 1909 года князю Тихону Луарсабовичу Цулукидзе... Не подкопаешься!
Через несколько дней Камо вместе с Аней Литвейко отправился в Тифлис и благополучно прибыл туда. Поселившись с Литвейко в гостинице под видом мужа с женой, он быстро связался с тифлисскими подпольщиками и передал им привезенные деньги. После этого Камо вернулся в Баку за Новиковой.
Усадив ее в купе, Камо вышел и больше не появлялся. Поезд тронулся. Попутчики завели оживленный разговор, обращались к Ане, но она молчала и сидела вытянувшись в струнку, не шевелясь — боялась предательского хруста кредиток.
— Барышня, снимите пальто! Вам помочь?
— Благодарю, не надо. Здесь зябко...
— Что вы! Вполне тепло... Аня не отвечала.
Поскольку все попытки соседей по купе поближе познакомиться с интересной девушкой ни к чему не привели, они решили, что имеют дело либо с высокомерной гордячкой, либо с просто чересчур флегматичной девицей, и постепенно отстали. Лишь один смазливый молодой человек с кокетливым галстуком-бабочкой все не унимался и пытался растопить ее сердце намеками на капиталы своего папаши. Пришлось ему негромко сказать:
— Еду в Тифлис к жениху — князь, офицер, всегда с маузером, очень строгий, очень [173] горячий: сначала застрелит, потом пожалеет...
Непрошеный кавалер тут же скис, и Аню окончательно оставили в покое. Но впереди ждали новые испытания: граница, таможня, проверка документов...
Однако обошлось. Никто: ни попутчики, ни железнодорожные жандармы, ни пограничники, ни таможенники двух держав — мусаватского Азербайджана и меньшевистской Грузии — ничего не заподозрили. Вот когда пригодилась суровая школа Камо — Аня держалась спокойно, уверенно, независимо, хотя душу ее точил неотвязный червь: а вдруг захрустят, окаянные!
Но вот все формальности окончены, и Новикова со своим ценным грузом и липовыми документами продолжала катить по железной дороге, проложенной среди гор. Наконец проводник постучал в дверь купе и сказал:
— Приготовьтесь, господа! Через полчаса — Тифлис.
Сердечно пожав руку встретившей ее на вокзале Литвейко, Новикова пожаловалась на Камо, который заставил своего верного Ивана Ивановича преодолевать все препоны в пути в одиночку: а вдруг что-нибудь да случилось бы? Но подруга тут же «утешила» — с ней Камо поступил точно так же, а на аналогичный недоуменный вопрос ответил:
— — Может, у меня более ценный груз, чем у тебя!
Подумав, девушки решили, что их командир, наверное, был прав... [174]
Новикова и Литвейко сняли небольшую комнату в доме, принадлежавшем небогатой семье отставного чиновника, и стали ждать, когда появится подпольщик, которому надо будет передать привезенные Иваном Ивановичем деньги. Об этом предупредил Камо:
— Придет как гость, назовется Омаровым.
И вскоре он пришел. Как-то утром, после завтрака, в комнату девушек вплыла улыбающаяся хозяйка и радостно сообщила:
— Барышни, к вам кавалер пожаловал...
Затем появился хорошо, даже франтовато одетый кавказец с чемоданчиком в руке. На его внешне невозмутимом лице не было и тени улыбки, но глаза весело светились. Он снял фуражку, украшенную скрещенными молоточками на черном бархатном околыше, слегка шаркнул ножкой и представился:
— Инженер Омаров из Дагестана. Привез вам привет от тетушки...
Они быстро уложили в чемоданчик инженера тугие пачки «петров». Прощаясь, Омаров предупредил:
— Без особой нужды приходить не надо, но в случае чего явка у меня, в номере гостиницы «Дворцовые номера»...
Проводив гостя, девушки повеселели: задание выполнено!
Вскоре, в начале января, из Баку в Тифлис прибыли новые члены отряда Камо: Аруся Габриелян, Ася Папьян, Амалия Тонян, Павел Кукуладзе и некоторые другие. Они тоже доставили важный груз для революционеров [175] и включились в подпольную работу.
...Новикова и Литвейко идут по центральной улице Тифлиса — Головинскому проспекту. Ничего необычного: молодые девушки прогуливаются, любуются пышными постройками. А впереди — шикарная пара: молодой красавец в серой черкеске и дорогой каракулевой папахе под руку с очаровательной барышней в модном пальто и шляпе с синими перьями, ножки обуты в лакированные туфельки. Пара с достоинством входит в дорогой ресторан «Фраскати», а девушки, убедившись, что за ними нет «хвоста», спокойно продолжают прогулку — все в порядке: Омаров и Папьян без помех пошли в ресторан, где во время обеда произойдет «случайная» встреча с нужными людьми.
Однажды Новикова и Литвейко зашли перекусить в небольшой кабачок — духан. С его хозяином девушек познакомил Камо, предупредивший, что этому человеку можно доверять.
Когда они уже доедали свои порции вкусного коричневого лобио, духанщик незаметно для посторонних сунул Литвейко какую-то записку. Девушки взглянули на бумагу и обрадовались: весточка от Сандро! Махарадзе удалось передать ее из тюрьмы, где все еще сидел. Он просил прийти к нему на свидание для важного разговора.
Подруги переглянулись: что делать? Камо, как назло, опять исчез — видимо, снова уехал в Баку. Надо решать самим... И они решили. С помощью духанщика за хорошую [176] взятку свидание было устроено На него пошла Литвейко.
Вернувшись, она рассказала: Сандро волнуется, что застрял в заключении, составил обстоятельный план побега из своей камеры-одиночки и просит помощи в его осуществлении.
Тут снова появился Камо. Подруги сообщили ему о записке и свидании, но командир не одобрил их инициативу. Он ругал и Сандро за записку, и девушек за организацию свидания в тюрьме — нарушили конспирацию! А если шпики взяли их на крючок?
Камо заканчивал приготовления к новому этапу деятельности отряда. Теперь, по его замыслу, предстояло поехать в Батум (Батуми), оттуда морем отправиться в Новороссийск, из Новороссийска — в ставку Деникина. Камо уже давно хотел взорвать эту ставку... Отъезд в Батум был назначен на 15 января 1920 года.
В этот день отправлявшиеся вместе с Камо бойцы его отряда должны были маленькими группками собраться на тифлисском вокзале и, не показывая своего знакомства, уехать в одном поезде. Одну такую группку составили Новикова и Литвейко.
— О билетах не беспокойтесь, — сказал Камо. — Вам их передадут прямо на вокзале. Один мужчина принесет...
В назначенное время девушки отправились на вокзал, погрузившись с вещами в старый, видавший виды фаэтон. Пожилой, под стать своему экипажу, фаэтонщик с шиком подкатил их к главному подъезду. Тут [177] же подскочил носильщик — расторопный мужчина с большим металлическим жетоном на грязноватом белом фартуке.
— Вам на Батум? — носильщик, не ожидая согласия, уже ухватил чемоданы.
Девушки молча переглянулись: кто это? Обычный носильщик, угадавший по времени, к какому поезду прибыли пассажиры? Шпик? Или неизвестный, который, как предупредил Камо, принесет билеты на вокзал?
Пошли за носильщиком, поднялись в подъезд. В большом зале он обернулся:
— Вам во второй класс? Сейчас отнесу вещи прямо в вагон. Вы пока подождите...
И, словно чувствуя замешательство девушек, добавил:
— Запомните номер жетона! Новикова и Литвейко терпеливо уселись на жесткую вокзальную скамью.
Вскоре в зале появились Аруся в сопровождении каких-то мужчин, Камо с одним из бойцов отряда, Павлом Кукуладзе... Все группки, как и условились раньше, делали вид, что не знакомы друг с другом. И вдруг Аня с ужасом увидела: Камо схватили за руки, вытолкнули куда-то в двери! Вот уводят Арусю...
— Идемте! Быстро, не шуметь!
Это — уже им. Окружившие Новикову и Литвейко молодые люди в штатском выволокли их на улицу, втолкнули в автомобиль. В машине оказались и их чемоданы, унесенные носильщиком.
По тряскому булыжнику тифлисских улиц, пыхтя на подъемах, автомобиль добрался до здания меньшевистской охранки — особого [178] отряда при министерстве внутренних дел.
В особом отряде уже находились другие задержанные из отряда Камо и он сам. Начальник охранки полковник Кедия сиял от счастья: какую птицу поймал! Почти любовно он хлопал Камо по плечу, а тот возмущался:
— В чем дело? Безобразие! Чистейший произвол!
— Ну хорошо, дорогой, успокойся: произвол, произвол, — хихикал охранник и вдруг властно рявкнул: — В Метехи!
Камо увезли, остальных оставили пока в охранке. Два дня подряд таскали на допросы:
— Где оружие, деньги? Отпираться бесполезно — мы знаем все! Хотели насадить в нашей свободной демократической стране свои большевистские порядки? Не выйдет! Сознавайся, иначе мозги вышибу!
Новикова жалела только об одном: чтобы не завалить других, нельзя дать ему по физиономии. Поэтому, едва разжимая зубы, цедила:
— Не понимаю, чего вы хотите. Камо? Не знаю такого... Никаких большевиков не знаю. Ничего не знаю!
То же самое говорила и каким-то подозрительным личностям, подсаженным в камеру. Личности называли себя большевиками и упорно хотели вызвать на откровенность.
На третий день охранники подтянулись, на лицах у них застыла многозначительность. Приехал сам министр внутренних дел Грузии Ной Рамишвили. [179]
Аню Новикову повели на допрос первой.
В отличие от рядовых охранников министр оказался вежлив до приторности.
«Зачем такое упорство столь милому созданию? — расплывался он в слащавой улыбке. — Ей-богу, уверяю вас, не надо спорить... Признайтесь, и вы получите все, что только пожелаете. Денег хотите? Бриллиантов, особняк, лошадей? Ну, пожалуйста, что хотите...»
И тут Аня окончательно потеряла терпение. И платье, и парик, и манеры приличной барышни — все было забыто.
— А иди ты... — дал фронтовую очередь Иван Иванович. — Все равно я вам... ничего не скажу!
Огорошенный Рамишвили чуть со стула не свалился.
Другие отвечали ему более цензурно, но, по существу, так же.
— В губернскую тюрьму! — распорядился министр.
В тюрьме подруги оказались в одной камере. Где-то рядом сидели ребята из отряда. Камо, как и при царе, держали в Метехском замке...
Когда массивная железная дверь камеры с грохотом захлопнулась, Аня огляделась: серые каменные стены, ледяной цементный пол, маленькое, забранное решеткой оконце почти под самым потолком едва пропускает свет. Каменный мешок. Сердце Ани сжалось: попала в западню... Она подошла к стене, попробовала поскрести — крепко ли пригнаны кирпичи? Оказалось, крепко. Аня ударила шершавую стену кулаком: [180]
— Все равно выберусь отсюда! Вырвусь!
...Стояла зима, необычно холодная для Кавказа. Даже после того, как по решительному требованию девушек в камере поставили кровати и стало можно спать не на цементном полу, отчаянная мерзлая сырость продолжала изводить тело. А душу мучили другие заботы.
Сдвинув на ночь кровати и потеснее прижавшись друг к другу, девушки преодолевали стылую дрожь и долгими часами с горечью думали о причинах провала. Может быть, все-таки виноваты Литвейко и Новикова — навлекли подозрение во время свидания с Сандро Махарадзе? А вдруг потерпела провал группа подпольщиков, с которой была связана Аруся, — они занимались отправкой повстанцам Дагестана оружия, приобретенного на провезенные камовцами средства. Или кто-то другой сделал неверный шаг{32}?
Но сколько теперь ни размышляй о прошлом — сделанного не изменишь. Надо твердо держаться, ни в чем не уступать тюремщикам, ни в чем не признаваться, перед посторонними [181] не раскрываться. И думать, думать о будущем, действовать!
Девушки внимательно обследовали камеру, разглядывали во время прогулок тюремный двор: может быть, удастся убежать? Но повсюду были крепкие стены и решетки, стало ясно, что отсюда без помощи с воли не убежишь. Разве что стены зашатаются... И однажды ночью они зашатались.
...Внезапный толчок пробудил Аню от дремоты. Сдвинутые вплотную кровати расползались в стороны. Все в камере вскочили:
— Что случилось?
— Ничего особенного: землетрясение, — успокоила соседей одна из местных политических. — У нас бывает...
Землетрясение! Вот так раз... Девушки с надеждой уставились на стены и стали ждать: может быть, тряхнет как следует, кирпичи разойдутся и тогда... Пусть будет хоть малейшая зацепка — руками стену по кирпичику постараются разобрать!
Но, увы, землетрясение не помогло, стены сохранили прочность. Однако и за ними думали о попавших под замок. Вскоре в камеру принесли посылку с лакомствами.
— Уж не от твоей ли бабульки-джан? — теребили подруги Арусю. — Смотри: все, чем она нас угощала, — и кишмиш есть, и орехи...
— От Красного Креста, — объяснил обычно неразговорчивый надзиратель. — Красный Крест передал...
Красный Крест? А кто о них там знает? Значит, что-то делается на воле, может быть, это знак...
Хорошую мысль подсказала соседка по [182] камере большевичка Мария Каспарова — она, как и многие грузинские подпольщики, оказалась в тюрьме после неудачной попытки восстания в октябре 1919 года.
— Здесь, в тюрьме, много большевиков, — доверительно сообщила Каспарова девушкам. — И многие из них сумели попасть в тюремную больницу. В этой больнице и Сандро Махарадзе...
Аня сразу сообразила, в чем дело: да ведь из больницы легче убежать, чем из камеры! Сам Камо убегал из тюремной больницы, она помнит...
Это же поняли Литвейко и Габриелян. Но как попасть в больницу?
— Здесь только ленивый не заболеет, — твердо заявила Новикова и со всей решительностью улеглась на ледяной цементный пол.
Вскоре Аня действительно оказалась на больничной койке с тяжелой простудой. Перевели сюда и подруг. Литвейко пришлось для этого стоять с мокрой головой под открытым окном...
Лежа в тюремной больнице, Аня упорно стремилась не терять бодрости духа. Чтобы одолеть мрачные мысли об обрушившихся невзгодах, она часто вспоминала курсы в Кремле, фронт...
Когда стали поправляться, узнали хорошую новость: убежал, наконец, Сандро Махарадзе. Девушки стали усиленно обдумывать планы своего побега, как все кончилось совершенно неожиданно. В начале апреля объявили: их выпустят из тюрьмы и вышлют из Грузии. Пришел такой приказ! [183]
И вот, двери раскрыты, можно уходить... Вдруг Аруся схватила подушку с красной наволочкой и быстро распорола ее. Аня Новикова, встав на табуретку, ловко привязала красную материю к железному пруту в верхней части оконца.
И когда освобожденные вышли на тюремный двор, они сразу увидели вьющийся на весеннем ветру алый флажок.
— Отречемся от старого мира... — торжествующе запели девушки.
— Отряхнем его прах с наших ног!.. — подхватили где-то наверху, в камерах.
— А ну, быстро, — затолкали в спину стражники, — давай, давай...
Странное дело — пока сидели в тюрьме, только и мечтали, как бы выбраться из ее ворот. А тут девушки старались упираться: хотели пропеть революционную песню именно здесь, на территории тюрьмы. Они делали это для тех, кто пока был вынужден остаться в ее мрачных стенах.
И пока их выталкивали за ворота, уже вся тюрьма запела «Марсельезу».
«Вставай, поднимайся, рабочий народ!» — гремело вокруг.
...У ворот девушек посадили в экипаж с поднятым верхом и повезли в особый отряд. Там находился и доставленный из Метехи Камо.
Выслушав рапорт стражников, начальник охранки принялся обиженно жаловаться... Камо:
— Что же это? Мы освободили твоих людей, а они всю тюрьму взбаламутили. [184]
— Девчонки! — закричал Камо. — Опять за решетку захотели?
Изумленные услышанным девушки так толком и не сообразили, как оказались на улице.
— Ну что ты ругаешь нас? — возмутилась Аня Литвейко. — Разве мы...
— Погоди ты шуметь! — Камо рассмеялся. И совсем другим, чем в охранке, насмешливым тоном стал выговаривать: — Что же, хвалить мне вас при этом мерзавце Кедия? Я ведь им писал, что мы ничего против их правительства не имеем, вообще проездом оказались, а вы демонстрации устраиваете. Ай-яй-яй!
Все весело рассмеялись.
Действительно, сидя в Метехском замке, Камо не только готовился к побегу, но и писал Рамишвили, писал грузинскому премьеру Ною Жордания, угрожал расквитаться за арест. Зная, кто такой Камо и что с ним шутить опасно, старые меньшевики пошли на попятный. А тут еще Красная Армия приблизилась к границам Грузии. Словом, их выпустили... Но за те два с лишним месяца, которые прошли после ареста, общая ситуация изменилась. Деникин разбит, его песенка спета. Надо возвращаться в Баку и готовиться к восстанию. Пора восстанавливать там Советскую власть. Так что решение правительства Жордания о высылке их всех в Баку только на руку большевикам — как раз туда им и надо.
Они шли по Тифлису. В воздухе неудержимо пахло весной, черноглазые девочки продавали мимозу. Аня с наслаждением [185] пила опьяняющий воздух свободы. Камо и девушки вышли на берег Куры, присели отдохнуть на камни. Камо кивнул в сторону островерхих башен Метехского замка:
— Старый знакомый, а? И опять я оттуда выбрался, другие дела есть...
— Слушай, — спросила Аруся, — ты хоть раз в жизни чего-нибудь боялся? Наверное, никогда?
— Боялся, — неожиданно сказал Камо. — Один раз сильно испугался: в 1905 году здесь, в Тифлисе, каратели хотели мне, раненному, отрезать нос или повесить на дереве.
Он вздохнул и добавил:
— Революционер без носа — как птица с перебитым крылом, в таком виде невозможно работать в подполье: любой городовой сразу узнает... Лучше смерть, чем такая жизнь!
Разговаривая с Камо, слушая его полные мужества и скромности слова, Аня почувствовала гордость, что хоть в какой-то малой степени приблизилась ко всему этому, стала где-то сопричастной к казавшемуся недосягаемым чуду. Сердце ее забилось сильнее: «люди Камо» — говорят о них враги. Это что-нибудь да значит, черт подери!
— Да, — вдруг вспомнила Новикова, — а кто нам присылал посылки? Ну те передачи через Красный Крест?
— А, — махнул рукой Камо. — Позаботились люди, чтобы девушки не скучали. А то зима, холодно, сыро, совсем не интересно!
Только потом они узнали, что позаботился [186] о них именно Камо — из Метехи поручил своим сестрам Сундухте и Арусяк организовать передачи...
На следующий же день они благополучно выехали в Баку. Шпики меньшевиков терлись вокруг до пограничной станции Акстафа, но под ногами не путались, не мешали — такие, наверное, получили инструкции.
Подремывая под стук колес, Аня с удовольствием думала о предстоящих делах в Баку — до чего же стосковалась она в этой проклятой камере по настоящему делу!