«За проявленную доблесть...»

Вскоре после достопамятного испытания, в один из дней начала сентября, Камо вихрем примчался в 3-й Дом Советов. Собрав бойцов в самой большой комнате флигеля, он сообщил:

— Товарищи! Я приехал прямо из ЦК. Положение на Южном фронте резко изменилось к худшему, оно стало просто опасным. Деникинцы наступают на Москву. На Москву, [81] понимаете? Прорвавшая наш фронт конница генерала Мамонтова продвигается все глубже. ЦК решил мобилизовать и бросить против него лучшие силы, в том числе и наш отряд. Будем сражаться и на фронте, и в тылу противника... Как только дрогнет Мамонтов и будут подтянуты надежные части, мы вернемся в Москву для выполнения нашего основного задания. А сейчас — вперед, на фронт! Нас посылает Центральный Комитет партии, дает боевое задание сам Ильич!

...Получив от Англии, Франции и США значительное количество орудий, пулеметов, винтовок, бронеавтомобили и самолеты, множество снарядов и патронов, всевозможное снаряжение и амуницию, Деникин повел новое наступление на Москву. Черная туча смертельной угрозы надвигалась на столицу Советской Республики. Чтобы разогнать эту тучу, развеять угрозу, одолеть врага, под руководством партии поднимались в бой новые силы.

Вот тогда и было решено срочно бросить на Южный фронт отряд Камо. Конечно, 36 человек, которые насчитывал в этот момент отряд, — совсем немного. Не полк, не батальон, даже роты не наберется. Но это были коммунисты.

Авангард рвавшихся к Москве деникинцев обладал высокой боеспособностью. Алексеевская, дроздовская, корниловская и марковская дивизии Добровольческой армии, состоявшие из офицеров и юнкеров, отличались не только высокой военной выучкой, но и свирепым антисоветским фанатизмом. Противостоять [82] этой белой гвардии, разбить, разгромить ее могла лишь героическая ленинская гвардия революции. Вот почему на первый план выдвигались коммунисты — организаторы боевых сил Красной Армии, командиры и политические руководители массы бойцов, цементировавшие ее в могучий ударный кулак, личным примером вдохновлявшие на революционный подвиг во имя победы. «Мы мобилизуем коммунистов, — говорил секретарь Московского комитета РКП (б) Александр Федорович Мясников, — не потому, что фронту нужны вообще силы и мы можем дать ему их из своего излишка. Мы мобилизуем тех лучших из нас, которые быстро и решительно повернут «счастье войны» в нашу сторону»{20}.

Камовцы должны были стать ядром крупной части особого назначения, предназначенной для партизанских действий против деникинцев. Формирование следовало провести в очень сжатые, неимоверно краткие сроки. Для этого требовались самые энергичные действия.

Камо (как и все в отряде, он имел конспиративный псевдоним — Петров) встретился с Лениным и 3 сентября Владимир Ильич на бланке Председателя Совета Рабочей и Крестьянской Обороны собственноручно написал ему удостоверение:

«Предъявитель сего, тов. К. Петров, имеющий билет № 483 (по 1.Х.1919) на пропуск в здание ЦИК и работающий в одном отделе ЦИК-

Лично мне известен.

Прошу все советские учреждения, военные [83] и прочие власти оказывать тов. К. Петрову полное доверие и всяческое содействие.

Предс. Сов. Обор. В. Ульянов (Ленин)» {21}.

— Даешь Мамонтова! Поехали, ребята!

— Все ясно? — Камо обвел взглядом своих бойцов. — Оружие получим в пути, а теперь живее собирайтесь и отправляйтесь на Курский вокзал — там надо быть в 6 часов вечера, а сейчас уже без десяти 5...

Все немедленно принялись переодеваться в только что доставленное новое обмундирование: сапоги, шинели, гимнастерки и кожаные брюки-галифе. Собрались очень быстро и, распевая песенку своего сочинения «Всех мастей ребята есть, а числом их тридцать шесть...», поспешили на Курский.

Вокзал был забит людьми до предела. Камо куда-то ушел, а остальные с великим трудом нашли местечко, чтобы кое-как примоститься прямо на измызганном полу.

— Теперь понимаю, зачем нам кожаные брюки, — усмехнулась Аня. — Не простудимся!

Шутка несколько разрядила напряженность ожидания.

Наконец вернулся Камо и скомандовал подъем. Пробираясь между бесконечных вагонов, ребята отыскали на путях теплушку, в которую и погрузились. Вскоре их вагон прицепили к воинскому эшелону, который отошел на юг.

В пути Камо объяснил замысел создания крупного партизанского отряда, рассказал [84] о встрече с Лениным и полученной у него бумаге.

— Нам помогут губкомы партии в Туле, Орле и Курске, — сказал он. — Все, что нужно, дадут: людей, коней, оружие. А вы все будете моей главной опорой. Мы еще покажем этим деникам-воинам, как могут сражаться молодые коммунисты!

Эшелон прогрохотал по мосту через широкую Оку и через несколько часов прибыл в Тулу. Здесь была первая остановка — получали у тульских оружейников винтовки, пулеметы, револьверы, патроны, гранаты. Все новенькое, прямо с заводов, пахло свежим маслом.

Камо особенно напирал на гранаты и требовал их как можно больше.

— Куда столько? — удивлялись некоторые. — Это же сверх всяких норм!

— Ничего, увидите, как пригодятся: самое лучшее оружие для партизан. Еще, еще берите!

А Новикова все хлопотала возле пулеметов: проверяла свои любимые «максимы», бережно обтирала каждый заботливо припасенной тряпочкой, укрепляла, чтобы при движении поезда не стукались от толчков, не сорвались бы с места. А то, не дай бог, ударятся о что-нибудь твердое, а потом — задержка в бою... В качестве личного оружия Аня подвесила к поясу тяжелый длинноствольный маузер в деревянной кобуре. Такие маузеры получили все камовцы.

Наконец все вооружение и боеприпасы были погружены. Теперь путь лежал дальше на юг — в Орел. [85]

В Орле пришло первое пополнение — около 300 ребят с местных командных курсов. Здесь же получили лошадей. Соскучившаяся по ним Аня ласково поглаживала коней по шее, похлопывала по крупу. Кося темными яблоками глаз, похрапывая и осторожно ступая по дощатым мосткам, кони один за другим поднимались в предназначенные для них вагоны.

Далее — Курск. Здесь присоединился местный конный партизанский отряд со своим вооружением и снаряжением. Вот теперь 1-й партизанский отряд особого назначения собран полностью.

В этом отряде под командованием Камо — 500 человек. В его составе: кавалерийский эскадрон с приданными ему тремя ручными пулеметами, отдельная конная разведка, включающая 30 сабель и тачанку с «максимом», три пехотные роты, в каждой из которых — пулеметный взвод с тачанками. Камовцы были назначены во все эти подразделения.

Аня Новикова — командир пулеметного взвода 3-й роты. Пулеметчиков мало, поэтому она сама еще и возглавляет расчет «максима».

Подбирая людей для расчетов, она выясняет: кто хоть немного знаком с пулеметом?

— В ЧОНе Басманного района изучал материальную часть «максима». Один раз выпустил очередь из пяти патронов, — сообщил Вася Прохоров.

— А я стрелял дважды! — не без гордости доложил Вапя Шулепов. [86]

— Вот это дело! — обрадовалась Аня. — Беру вас обоих в свой расчет. Ты, Бугай, будешь вторым номером, а Дед — третьим. Я, первый номер, веду огонь, даю команду «Заряжай!». Второй номер заряжает, а третий набивает ленты патронами и подает второму. Понятно? Ну а если что, каждый должен уметь заменить товарища... Давайте-ка поупражняемся!

В своем взводе Новикова с самого начала установила строгую дисциплину. Этому способствовал ее рассказ о службе в Кремле, о встречах кремлевцев с Лениным, о том, как Ильич строго и неуклонно соблюдает установленный порядок.

— Ну раз сам товарищ Ленин, тогда все правильно, — соглашались и те, кто пытался было поворчать по поводу «зажима демократии».

В Курске весь отряд старательно занимался изучением оружия. Бойцы разбирали свои винтовки и пулеметы, стреляли в цель, метали боевые гранаты. Провели, насколько позволяло время, и тактическое учение.

Но времени, конечно, имелось очень немного. Пора было выступать на борьбу с продолжавшими бесчинствовать в тылу Южного фронта мамонтовцами — на их окружение направлялись все резервы, которые только могло собрать командование. Отряду Камо приказали преградить мамонтовцам путь в направлении Касторное, Щигры...

Эшелон медленно разрезает плотную сентябрьскую ночь. Старая, разбитая теплушка дребезжа пересчитывает стыки рельс. В [87] открытые двери настороженно глядят тупые рыльца «максимов».

— При внезапном нападении кавалерии — огонь веером, — наставляет бойцов командир пулеметного взвода Новикова. — В случае подрыва эшелона в пути — не теряться, сразу из вагона долой, занимай круговую оборону. Громко не разговаривать, не курить. Вести наблюдение...

Этой ночью 1-й партизанский отряд особого назначения покинул Курск и двинулся на Щигры. Из-за возможности всяких диверсий и внезапного нападения мамонтовской конницы машинист ведет состав очень осторожно, с малой скоростью, погашены все огни. Ребята напряженно вглядываются в ночную мглу, но пока все тихо. Когда занялась заря, увидели сброшенные под откос вагоны — и разбитые, покореженные, и даже как будто целые.

«Мамонтовцы, — подумала Аня. — Их работа. Но когда? Может быть, совсем недавно здесь бесчинствовали?»

— Не ослаблять наблюдения! — приказывает она. — Не спать, ребята, не спать...

Только когда совсем рассвело и стало заметно, что далеко кругом не видно никакой опасности, стало спокойнее на душе. Впереди показалась станция, до которой добрались около полудня. На маленьком здании вокзальчика доска: «Щигры». Стало быть, приехали... Бойцы высыпали из теплушек, но Камо распорядился: от вагонов не отлучаться! Он приказал конной разведке выслать три разъезда, по десятку всадников в каждом, — собрать сведения о противнике. [88]

Разъезды ускакали в разных направлениях, а когда вернулись, доложили: в селах, где они побывали, многие говорят, что где-то в районе Касторного — белоказаки.

— По вагонам! — крикнул Камо.

— По вагонам! — повторили все командиры.

Аня проследила, чтобы никто из ее бойцов не отстал, и только тогда, ухватившись за протянутую руку Васи Прохорова, взобралась в уже тронувшийся с места эшелон.

Снова застучали колеса, снова бойцы бдительно несли и дневное, и ночное дежурства у пулеметов при распахнутых дверях.

В Касторном поначалу тоже было тихо. Пополудни взвод Новиковой собрался обедать. Перед едой всем расчетом — Аня, Шулепов и Прохоров — подошли к стоявшему между путями водоразборному крану. Ребята пустили воду и принялись, расстегнув ворот да закатав рукава гимнастерки, плескаться под тугой струей, смывая насевшую за долгую дорогу грязь.

— Ох и хорошо, ну и славно, — повторяла Аня, отряхиваясь и утирая лицо ладонями.

И тут раздался сигнал тревоги. Разведка донесла: со стороны Воронежа к Касторному приближается 5 тысяч мамонтовских конников. Отряд немедленно покинул станцию и полукругом развернулся на подступах к ней. Позиция была удобная, да только 5 тысячам противостояло всего 500 человек. Один против десяти... Поэтому применили военную хитрость: камовцы залегали друг от друга [89] в метрах 25, 30, а то и 40 — цепь получилась хоть и редкая, но длинная. И издали вполне можно было решить, что оборону держат не пять сотен, а добрых полторы-две тысячи солдат.

Взвод Новиковой занял позицию на левом фланге. Но вот по цепи передали: перед правым флангом, километрах в четырех, появились передовые отряды мамонтовцев. Пришел приказ: все пулеметы — на правый фланг.

— Расчеты, за мной! — скомандовала Аня. — Быстрей, не отставать!

Заняв новую позицию, она внимательно вглядывалась в маячивших вдали неприятельских всадников.

Все были готовы открыть пулеметный и ружейный огонь, применить ручные гранаты. По приказу Камо их выдали столько, сколько мог унести в карманах каждый боец и командир. Считая, что одним огнем из стрелкового оружия многотысячной конной лавины не сдержать и ближний бой неизбежен, Камо решил в таком случае пустить в ход тысячи гранат. А разреженность цепи способствовала тому, чтобы ребята не пострадали от осколков собственных гранат...

Но ни стрелять, ни метать гранаты на этот раз не пришлось. Мамонтовцы не решились атаковать отряд Камо, уклонились от схватки и отошли обратно. После двух часов тревожного ожидания боя отряд вернулся в Касторное.

Бойцы радовались: первая встреча с противником и первый успех! Белые не прошли!

Отряд получил приказ: без всякого промедления [90] начать преследование отошедших мамонтовцев.

Железнодорожный путь в сторону Воронежа был поврежден налетчиками. Хотя уже наступала ночь, бойцы уселись на крестьянские подводы и выступили из Касторного. После двух часов пути вдоль железной дороги камовцев нагнал верховой из Касторного с новым приказом: отряду немедленно вернуться на станцию, срочно погрузиться в эшелон и отправиться в Курск, куда прибыть 19 сентября.

— Что случилось, товарищ Петров, почему возвращаемся в Курск? — спрашивали бойцы у Камо.

— Понимаешь, сам ничего не понимаю, — разводил тот руками. — Будем выполнять приказ.

Эшелон прибыл в Курск, проследовал станцию без остановки и двинулся в южном направлении, на Белгород. Однако уже через 13 километров, на станции Конарево, он остановился. Бойцы выпрыгнули из вагонов и прислушались: где-то недалеко, примерно в четырех километрах, раздавались частые пушечные выстрелы.

— «Шестидюймовки»? — спросила Аня у помощника Камо Александра Кайхосровича Махарадзе. Этого живого, всегда неунывающего двадцатитрехлетнего парня все звали просто Сандро. Он служил офицером в старой армии, вступил в большевистскую партию еще до Октября.

— Верно, — согласился Сандро. — Так вот в чем дело: фронт-то уже под самым Курском! [91]

Всего за несколько дней деникинцы совершили сильный рывок на север, в московском направлении.

Чтобы разобраться в обстановке, Камо распорядился выслать несколько групп разведчиков. Возглавить одну из них он поручил Новиковой:

— Иван Иванович! Бери 15 всадников, сама с пулеметом на тачанке, и скачите вдоль железной дороги на Белгород, — приказал он. — Узнайте, что там делается...

Разведчики поскакали вдоль путей. Вдали, за поворотом, увидели подымающиеся в синее небо клубы паровозного дыма. Оказалось — бронепоезд белых, да не один: сзади еще второй... Заметили и конные группы по обеим сторонам железной дороги, примерно в одном-полутора километрах от нее, они прикрывали подползавшие бронепоезда.

«Картина ясная, — подумала Аня. — Можно поворачивать для доклада Камо... Нет, подберемся-ка поближе, подсчитаем, сколько у них сабель в охранении...»

Бойцы двинулись дальше. Теперь стало ясно: в каждой группе прикрытия по 100–150 всадников.

И тут на горстку разведчиков с гиканьем бросилась из засады казачья сотня. Ловушка!

— Отходи! — скомандовала Аня и привычным, отработанным движением припала к пулемету.

«Максим» бил точно, без промаха. Сотня смешалась, выпустила разведчиков из западни.

Вихрем проскакав весь десяток километров, [92] отделявших их от станции, забрызганные грязью ребята на взмыленных конях вернулись в Конарево. Аня немедленно отдала Камо четкий рапорт по всем правилам воспитанника Кремлевских курсов.

— Потерь во вверенной мне разведке нет, — закончил доклад лихой комвзвода.

Обрадованный Камо с уважением пожал Ане руку:

— Молодец, Иван Иванович! Спасибо за сведения. Хорошо, что вернулись целы и невредимы. А теперь отдохните, поешьте. Да не забудьте и коней своих...

О конях, конечно, позаботились, но об отдыхе не могло быть и речи. Возбужденные разведчики подробно рассказывали товарищам все перипетии своей вылазки и схватки с врагом. То тут, то там слышалось восхищенное:

— А Иван Иванович как чесанет, как чесанет по белякам!

Аня слушала эти восторги с каменным; лицом: что, мол, особенного, все нормально... Но в душе радовалась — ведь это было ее боевое крещение уже в роли командира.

С этого времени за Аней закрепилась слава отчаянного храбреца и решительного командира{22}. Конечно, и раньше бойцы отряда считали ее «своим парнем»: пришла с Кремлевских курсов, резкая, прямодушная, с грубоватыми манерами, веселая, за словом в карман не лезет. Даже ходит четким мужским шагом, командует своим хрипловатым голосом, как заправский командир. И вес же... девка! Как в бою-то скомандует? Кавалеристы признавались: не очень охотно отправились [93] они в разведку под ее началом. Но оказалось: не девчонка — сам черт!

Отряд был готов к бою. Заняв прекрасную позицию в лесу по правому берегу реки Сейм, он укрылся от артиллерийского огня противника. Чтобы преградить ему путь, подготовили к взрыву железнодорожный мост через Сейм.

Но вместо подхода красных сил, которых ждал отряд, прибыл только командир из расположенного в Орле штаба укрепленного района. Достав из полевой сумки пакет, он вручил его Камо. Тот тут же распечатал пакет, прочел бумагу и... не поверил своим глазам — штаб приказывал: отряд отвести в Курск, мост же не взрывать... Камо покраснел от ярости, дал прочесть бумагу Махарадзе, и они вместе стали громко возмущаться таким приказом. Приехавший командир только разводил руками и говорил, что мост еще может понадобиться, когда красные бронепоезда выйдут из Курска.

— А пока позицию бросаем, никого не оставляем, приходи и бери, да? — сердился Камо.

Но приказ, конечно, выполнили. Эшелон пополз на север. Аня угрюмо молчала. Она, как и пожалуй все в отряде, понимала, что этот необъяснимый отход открывает путь врагу. «Может быть, измена?» — шевельнулась тяжелая мысль.

— Иван Иванович, ужинать будешь? — спросили ее ребята.

Аня отказалась — после всех передряг последних дней хотелось только спать... Эшелон с отрядом стал на путях станции [94] Курск, донельзя забитых всевозможными составами. Здесь же, закупоренные на запасных путях, стояли те два бронепоезда, ради которых не взорвали мост через Сейм.

— Ясное дело, измена, — мрачно сказал Шулепов.

Все думали об одном и том же...

Наступала ночь. Густой храп усталых бойцов раздавался во всех вагонах. Казалось, никакая сила на свете не сможет их поднять. И вдруг всех как ветром сдуло — такой яростный огонь сразу из пушек, пулеметов и винтовок открыли подошедшие к станции бронепоезда и казаки противника. Били по путям, по зданию вокзала, которое тут же захватили.

Выскочившие из вагонов после первых же разрывов снарядов и залпов бойцы отряда с оружием в руках выстроились вдоль своего эшелона.

«Сейчас будем отбивать вокзал», — подумала Аня.

Но тут раздался взрыв такой силы, что он заглушил даже грохот орудийного огня. Команда одного из красных бронепоездов взорвала свою крепость на колесах, оказавшуюся в ловушке — на испорченных кем-то стрелках бронепоезд сошел с рельсов...

Вместо приказа о штурме вокзала последовало распоряжение снова грузиться в вагоны. Под бешеным огнем эшелон с трудом вырвался со станции и двинулся по направлению к Орлу. Вместо сбежавшего машиниста паровоз вел камовец Николай Фролан, стрелки переводили Роман Разин-Аксенов и Андрей Казаринов. [95]

Возмущенный и до предела обеспокоенный действиями командования на Южном фронте, Камо решил, что обо всем, что происходит, необходимо без промедления сообщить Центральному Комитету партии. Поэтому он передал командование отрядом Сандро Махарадзе, а сам немедленно отправился в Москву. Здесь уже 24 сентября на заседании Оргбюро ЦК Камо доложил об обстоятельствах падения Курска, вызванного действиями военного командования, порождающими неразбериху, бестолковщину, дезорганизующими фронт.

Центральный Комитет имел много тревожных сведений о положении на Южном фронте. Оно было в центре внимания Пленума ЦК РКП (б), начавшегося 26 сентября. Пленум рассмотрел предложения главкома С. С. Каменева об укреплении орловского и воронежского участков и создании необходимых резервов. Было принято решение о разделении Южного фронта на два самостоятельных — Южный и Юго-Восточный, создании Комитета обороны московского укрепленного района. На фронт направили группу видных деятелей партии. Произошло укрепление командно-политического состава. Командующим Южным фронтом был назначен А. И. Егоров, членом Реввоенсовета — И. В. Сталин, начальником политотдела — В. П. Потемкин. Командующим действовавшей на орловском направлении 14-й армией стал И. П. Уборевич, членом Реввоенсовета — Г. К. Орджоникидзе. Новое командование начало готовиться к нанесению сильного контрудара по флангам деникинцев, [96] для него специально создавались мощные группировки войск Красной Армии. А пока части Южного фронта ценой огромных усилий сдерживали натиск противника, продолжавшего рваться к Москве.

1-й партизанский отряд особого назначения под командованием Сандро Махарадзе действовал за линией фронта в районе станции Золотухине. От разведчиков Махарадзе получил сведения о продвижении с разных сторон белой пехоты и кавалерии и решил вывести отряд из грозившего ему окружения.

Бойцы начали марш ночью. Она выдалась на редкость темной — ни света луны, ни единой звездочки. Поэтому шли по перелеску, держась руками за подводы, но все равно часто спотыкались. Впереди всей колонны двигался взвод Новиковой — в этих трудных условиях ему доверили обеспечивать безопасность отряда. Заботливая Аня подложила в телегу под «максим» мешок с соломой — берегла оружие.

К голове колонны на белом коне подскакал Сандро Махарадзе и приказал залечь цепью.

Изготовив со своим расчетом пулемет, Аня изо всех сил вслушивалась в густую тьму: было ясно, что приказ Сандро вызван сведениями о возможной опасности. Но какова она? Чем и откуда грозит?

Тишина. Издалека чуть слышно цоканье лошадиных подков. Постепенно это цоканье переходит в мерный топот копыт.

— Это кавалерия, — вслух определяет Аня. — Похоже, что двигается шагом. А как [97] стрелять в такой тьме? Ни прицельной рамки, ни мушки не видно. Придется бить наугад...

Лежащий справа от нее Шулепов подает совет:

— А ты води стволом пулемета то выше, то ниже, глядишь, и попадешь...

— Да уж, видно, придется... Дед, а Дед, — беспокоится Аня, — ты коробки с лентами снял с тачанки?

— Снял, не беспокойся, — отвечает Прохоров. — Тут они, у меня под рукой...

Трудно ждать — во мраке мгновения растягиваются, томят душу.

Но вот конский топот почти совсем рядом.

— А ведь впереди-то наша разведка, — чуть слышно шепчет Прохоров. — Вдруг мы своих покосим, а?

Аня молчит: вся собралась, готова действовать по обстановке.

— Эй, кто там? — окликает первого приблизившегося всадника Махарадзе.

— Сандро, встречай гостей!

Голос веселый — это, наверное, свой, разведчик...

— Я готов к встрече гостей, — отвечает Махарадзе, — но не знаю, сколько и откуда их пожалует...

— Гости важные, все из бывших благородий, — докладывает из темноты прибывший всадник. — Мы их ведем с почетом, под своей охраной.

Выясняется, что кавалерийская разведка под командованием Ивана Абола наскочила в лесу на группу в почти полтора десятка [98] всадников. Те приняли камовцев за белогвардейцев и обрадованно сообщили им, что уже давно пробираются к Деникину. Все — бывшие офицеры, служившие в Красной Армии: полковник Терехин еще недавно состоял начальником курского боеучастка, штабс-капитан Дернин — комендантом Курска и так далее... Решив, что наступил подходящий момент, они захватили важные документы, а также золото и другие ценности, нагрузили ими шесть вьючных лошадей и бежали навстречу передовым частям Добровольческой армии. И вот, наконец, встретились со «своими»!

Сандро задумался. Мало ли что... Может быть, это маскарад, тоже разведка? Но убедившись, что перед ним действительно изменники, дезорганизовавшие оборону Курска, отправил их дальше под надежной охраной для сдачи в ЧК. Поимка предателей была серьезной удачей камовских партизан.

Отряд продолжал движение, одолев за ночь полтора десятка километров. Думали, что опасность окружения уже миновала.

Занималось утро. В его неярком свете показалось впереди село. Когда отряд, направляясь к нему, вышел из леса, из села внезапно затрещали выстрелы.

Отряд развернулся в длинную редкую цепь. На правом фланге — третья рота, на левом, на опушке леса, — кавалерийский эскадрон. Между ними — первая и вторая роты. Махарадзе поставил задачу: выбить противника из села, разорвать кольцо!

Вражеский обстрел усилился настолько, [99] что пришлось залечь. Развернув пулемет, Аня сказала негромко:

— Эх, сейчас поставим самоварчик! Вот закипит, угостим вас, господа, кипяточком. Получите горячего досыта!

— Что, какой самоварчик? — не понял Прохоров.

— Так говорил один хороший человек... Ну-ка, помянем его как следует!

Под прикрытием дружного огня «максимов» бойцы короткими перебежками, взвод за взводом, приближались к селу. Сопротивление противника слабело. Охватывавшая село справа третья рота больше всех приблизилась к нему и, когда до околицы оставалось уже меньше полукилометра, дружно поднялась в атаку. Слева, сверкая клинками в лучах взошедшего солнца, понеслись к селу кавалеристы. Тогда встали и бросились вперед цепи первой и второй рот... Под громкое «ура!» отряд ворвался в село и, не останавливаясь, с ходу стал преследовать отступающего противника. Белые хотели закрепиться на расположенных вблизи от села холмах, откуда открыли пулеметный огонь, но под напором кавэскадрона и следовавших за ним пехотных рот они бежали и оттуда. И так быстро, что пришлось прекратить преследование...

— Спасибо, Иван Иванович! — весело крикнул Ане Махарадзе. — Твои пулеметы здорово поддержали атаку третьей роты. Она хоть и третья, а была первой!

Выставив во все стороны усиленные заставы, отряд собрался в этом селе. Оказалось, [100] что оно находится поблизости от города Малоархангельска.

Махарадзе послал разведчиков, выяснивших, что этот небольшой город, населенный преимущественно купцами, лавочниками, лабазниками и другими мещанами, уже несколько дней «ничей» — красные уже ушли, белые еще не пришли.

— Но ждут! — сообщили разведчики.

— Ах, ждут... — И тут у Сандро возникла идея — совсем в духе Камо. Не зря же по его совету еще в Орле взяли и таскали с собой целый мешок с погонами и кокардами...

— Слушайте внимательно! Теперь мы — драгунский полк Добровольческой армии генерала Владимира Зеноновича Май-Маевского. Всем надеть погоны, звездочки на фуражках заменить кокардами. Перед офицерами тянуться, отдавать честь, обращаться так: «господин прапорщик», «господин поручик»... Меня называть «господин полковник»!

Аню «произвели» в подпоручики. Ребята с шутками принялись прикреплять погоны — лихое дело задумал Сандро!

Первыми в город прискакали кавалеристы — прямо к пустующему зданию уездного исполкома. И вскоре черноволосый энергичный полковник, сидя за столом бывшего председателя исполкома, уже принимал посетителя — мужчину высокого роста, с отличной офицерской выправкой.

— Значит, если я вас правильно понял, вы пробираетесь из Москвы в корпус его превосходительства генерала Мамонтова?

— Так точно-с. [101]

— Прекрасно, — улыбается полковник. — Прошу оставить свой адрес моему адъютанту, я вас приглашу попозже.

Тут подоспела «депутация от горожан», почтительно приветствовавшая «дорогих долгожданных избавителей». Поблагодарив депутацию, полковник приказал вводить в город всю часть.

По улице, ведущей на центральную площадь, торжественно промаршировала колонна пехоты. Солдаты шли, четко соблюдая равнение, крепко прижав ружья к плечам. Замыкали колонну тачанки с пулеметами. На одной из них, гордо выпрямившись, сидел молодой, красивый подпоручик. Отвечая на приветствия сбежавшихся купеческих дочек, он молча прикладывал руку к козырьку.

Полк вышел на площадь и выстроился на ней. Кругом собралась местная буржуазия.

На наспех приготовленную трибуну взобрался интеллигентного вида господин: бритый, в пенсне, во фраке — увы, давно уже не новом, но еще придающем важность. Оглядев площадь, он торжественно изрек:

— Господа офицеры! Братцы солдатики! Вот уже целых два года стонет наша родина под игом комиссародержавия... Попрана свобода...

Следом на трибуну вылез тучный, в отличной, дорогого сукна поддевке и новеньком картузе, владелец хлебного лабаза. Откашлявшись, огладив бороду, он поклонился «избавителям» и елейным голосом запел:

— Мы с радостью поделимся с вами, чем бог послал. Откроем свои лавки, и каждый воин может взять в них, что ему нужно... Да [102] поможет вам бог на бранном поле против кровопийцев!

Новикова стояла в строю, стиснув зубы от ярости. Вот такие или из-за таких, как эти болтуны, как вся эта свора, убили отца, порубали рабочих в Борисоглебске...

А на трибуне худосочный юноша в гимназической тужурке уже лепетал что-то о вступлении в Добровольческую армию, где до последней капли крови...

— Все на Москву! — взвизгнул он в заключение.

Со следующего утра в Малоархангельске развернулась бурная деятельность. Начальник контрразведки драгунского полка принимает доносчиков, услужливо сообщающих: по какому адресу живут отец и жена комиссара, где находятся коммунисты или просто сочувствующие большевикам, работавшие с ними. По приказу контрразведчика офицеры с солдатами отправляются с доносчиками, чтобы арестовать названных лиц и доставить их в штаб.

Вдохновленные вчерашним призывом своего однокашника, несколько гимназистов, потоптавшись у подъезда с надписью «Запись добровольцев», решаются и заходят ставить свои подписи.

«Лучшие люди» города долго и оживленно намечают кандидатов в уездную земскую управу. Наконец состав этого органа намечен, о чем почтительно докладывается господину полковнику. Господин полковник поздравляет новую власть и сообщает, что по этому случаю завтра, 28 сентября, на центральной площади состоится парад вверенного [103] ему полка, который будет принимать земская управа.

Во всю ширину площади выстроились шеренги драгунского полка. Вокруг полно той же самой публики, которая недавно приветствовала здесь «избавителей». Гремит команда:

— Полк... смирно!

В дверях штаба появляются полковник и члены земской управы — уже знакомый солдатам господин во фраке (на этот раз он еще и в цилиндре), мордастые владельцы торговых заведений в поддевках. Под распахнутым сукном на солидных животах блестят массивные цепочки от часов.

Полковник поднимается на трибуну, члены земской управы встали перед ней. Собравшаяся публика прекращает болтовню: все жаждут необыкновенного зрелища. И они его получают.

Оглядев площадь, полковник неторопливо поднимает правую руку и вдруг резко опускает ее вниз.

По этой команде Сандро Махарадзе сотни выстроившихся на площади партизан во весь голос торжественно гремят:

В первое мгновение ошарашенные лавочники не могут себе поверить, но могучие звуки пролетарского гимна быстро вправляют им мозги — буквально в несколько минут площадь, как выметенная, освобождается от пустившихся наутек «солидных» [104] граждан. Лишь новоявленная «власть» словно лишилась ног — парализованные ужасом земцы так и остаются стоять у трибуны...

Игра окончена. Все становится на свои места. «Арестованных» коммунистов, советских служащих, членов их семей освобождают, некоторым рекомендуют уйти из города — он будет временно оставлен...

Сопливых «добровольцев» отпускают, предупредив, чтобы бросили баловать с огнем — в другой раз не уцелеют.

А более полусотни матерых врагов Советской власти, в том числе перебежчиков к Деникину, шпионов и доносчиков, под конвоем отправили в Орел. Вся операция — без единого выстрела...

— Обстановка подсказывает: надо ждать приближения сил противника, и, возможно, крупных сил. Главное, чтобы нас не застали врасплох, — Махарадзе обвел глазами всех присутствовавших на совещании утром 29 сентября командиров. — Поэтому кроме обычных конных разведок выставим к югу от Малоархангельска несколько застав, человек по 30–40 в каждой, и обязательно по пулемету «максим». Расстояние между заставами — примерно три версты, связь будут поддерживать конные разъезды. Остальная часть отряда остается в Малоархангельске в виде ударной группы. Вопросы есть?

Вопросов не последовало, и началось выделение застав. Новиковой поручили группу из 33 бойцов, которая вскоре заняла позицию в шести километрах от города.

Аня сама выбрала это место — примерно в 200 метров правее маленькой деревушки [105] на опушке довольно густой рощи. Укрываясь в ней, бойцы в то же время держали под контролем отстоявшую не более чем на километр проселочную дорогу. А с деревьев, куда взобрались назначенные Новиковой наблюдатели с биноклями, было хорошо видно на целый десяток километров. Аня с ребятами установила пулемет — подкопала одно колесо, чтобы стоял ровнее, нарезала дерна, на который удобно класть локти при стрельбе, и решила немного отдохнуть.

Кругом царила тишина. Широко раскинулись черневшие до самого горизонта поля. Кое-где их пересекали овражки, виднелись болотца, отливали желтизной перелески. Не по-осеннему теплый, солнечный день разморил ребят после горячего обеда, которым их радушно угостили крестьяне из деревушки. Кружил голову терпкий лесной дух. Лежа под березой, Аня покусывала кончик горьковатой засохшей травинки. Вспомнились родные края, Гостеевка... Казалось, что если и есть война, то где-то далеко, далеко отсюда...

А она была рядом. И часа после обеда не прошло, как один из наблюдателей крикнул с дерева:

— Слева, верстах в четырех, из леса показалась колонна войск!

Все блаженство молниеносно вылетело из головы.

— Много ли их? — спросила Аня.

— Вижу около 20 подвод с солдатами, да еще пеших две колонны, в каждой будет около роты. Впереди семеро верхами...

— В каком направлении продвигаются? [106]

— Как раз по дороге, должны пройти мимо нас...

— Посмотри хорошо: есть ли у них погоны?

— Вроде бы нет, — засомневался наблюдатель. — Штыки вот блестят, штыки вижу хорошо, а погон не вижу.

— Продолжай наблюдение, главное — разгляди, есть ли погоны, — настаивала Аня.

Она понимала: может быть, это белые, а может быть, и свои. После оставления Курска к 1-му партизанскому отряду уже не раз присоединялись оторвавшиеся от своих частей подразделения — и пехотинцы, и кавалеристы, и даже артиллеристы с исправной трехдюймовой пушкой и запасом снарядов. Так в отряде появилась собственная батарея, правда только из одного орудия...

Чтобы исключить сомнения, Новикова приказала Васе Прохорову и бойцу отряда балтийскому матросу Ване Новикову (ее однофамильцу) отправиться навстречу колонне и узнать, что это за войско, куда направляется.

Ребята тоже решили, что это могут быть свои, и прямо через поле двинулись к приближавшейся колонне. Там их заметили, навстречу поскакала пятерка кавалеристов.

Примерно в полукилометре от заставы, когда до всадников оставалось уже меньше сотни метров, Ваня окликнул их:

— Эй, братишки, куда топаете?

— А, сволочь краснопузая, сдавайся! — послышалось в ответ...

Это были белые офицеры. С шашками наголо [107] они на всем скаку устремились к ребятам. Но те не растерялись. С криком «Полундра!» матрос молниеносно вскинул правую руку с гранатой и левую с маузером. То же самое сделал и Прохоров. Крепко натянув поводья, офицеры резко остановили коней, повернули их и поскакали обратно к колонне. Ребята пустились бегом назад, к заставе.

Новикова все видела и все поняла. По ее сигналу бойцы, разместившиеся в проходившем у рощи рву, приготовились начать обстрел. И, как только Новиков и Прохоров с разбегу прыгнули в этот ров, Аня скомандовала:

— Огонь!

Сама она, как всегда, била из своего «максима».

Противник тоже начал сильную стрельбу. Под ее прикрытием развернувшиеся в цепь белые приближались короткими перебежками. Три роты против горстки в 33 человека...

Расстреляв три заранее приготовленных коробки с пулеметными лентами, Аня, не отрываясь от прорези в щитке, крикнула:

— Дед, ленту!

Прохоров подал новую коробку и дернул Аню за рукав.

— Ты что?

Прохоров показал Ане на Шулепова. Второй номер расчета неподвижно лежал на спине. Лицо его покрылось хлынувшей из лба кровью.

— Ранен? — с надеждой спросила Новикова. [108]

— Убит...

— Как же это, — сердце Ани дрогнуло. — Ну потормоши его, потормоши еще, может быть, застонет...

Бесполезно. Прохоров уже убедился в гибели друга. Теперь окончательно осознала это и Аня. Но бой продолжается, и нет больше секундной растерянности. Быстро зарядив новую ленту, Новикова дала длинную очередь. Поднявшиеся было для новой перебежки, солдаты противника прижались к земле.

Пулеметный и винтовочный огонь заставы нанес противнику немалые потери и принудил залечь, почти совсем прекратив перебежки, две его роты противника. Но третья его рота всеми силами стремилась обойти заставу с левого фланга, чтобы укрыться за постройками деревушки и оттуда обрушиться на красноармейцев.

— Иван Иванович, нас обходят слева! — крикнул, перекрывая грохот стрельбы, Прохоров. — Отрезают нам путь к отступлению!

Аня, конечно, понимала, насколько неравны силы. Главное, что застава остановила, задержала врага. Теперь надо было избежать окружения и оповестить главные силы отряда о приближении целого батальона противника.

Не прекращая огня, не отрываясь от пулемета, она отдает приказ. Слова летят отрывисто — в коротких паузах между очередями «максима»:

— Передай ребятам... чтобы отходили... мы их прикроем... Ване взять двух бойцов [109] и скакать в штаб... предупредить об опасности...

Приказ выполнен. Теперь Аня вместе с Прохоровым передвигают пулемет, чтобы было удобнее обрушить всю силу его свинцовых струй на обходящую слева роту. Сосредоточенный огонь быстро приносит свои плоды: рота залегла, затем ее цепь стала отползать. Убитые и раненые оставались лежать на поле. Прохоров с восхищением взглянул на Аню — чистая работа! Вот именно: война, а она будто делает свою привычную крестьянскую работу — спокойно, сноровисто... Тут коленки дрожат, а она всем своим поведением успокаивает — будет порядок! И у Васи на минуту даже появилась надежда: этот бой тоже выиграем...

Но вскоре надежду пришлось оставить: чуда не произошло, их было только двое... Пользуясь отвлечением огня в район деревушки, солдаты роты, залегшей на правом фланге, приблизились уже на 250–300 метров.

И «максим» устал. Кожух ствола раскален и пробит — воды ни капли. Все чаще задержки от перекоса ленты... Все дольше паузы при перезарядке... Кругом сыплется град пуль — пулеметчики противника пристрелялись. Попадая в щит, одни пули расплющиваются, другие отлетают рикошетом, зарываются в землю под самым носом...

И вот одна пуля попадает в Аню — скользнув по голове, сдирает кожу. Из раны хлещет кровь, заливая лицо, глаза... Она продолжает стрелять. [110]

«А цепи все ближе и ближе, — рассказывал член КПСС с 1913 года В, В, Прохоров, — Ивана Ивановича я предупредил, что заряжена последняя лента. Она учла это и бьет только наверняка и только короткими очередями. Но меткость уже не та. Кровь заливает ей глаза. Бойцы нашей заставы отошли километра на полтора и находятся в безопасности. Пора бы и нам начинать отход. Пока еще под прикрытием кустарника и деревьев есть некоторые шансы на спасение...

На этом мои размышления прервались.

Вскрикнув «ой», Аня завалилась на бок. Новое ранение и опять в голову. Наш пулемет замолк. Приподнимаю ее и спрашиваю:

— Здорово саданули? Можешь идти?

— Голова кружится. Почти ничего не вижу.

Опираясь на меня, Аня поднялась на ноги. Я поставил ее за дерево. Затем пристегнул поясной ремень к пулемету и, поддерживая ее правой рукой, стал выбираться из леса. Вид ее был ужасен. Все лицо, шея, волосы, гимнастерка были в крови. Чтобы не упасть, она то и дело хваталась за деревья, наваливалась на меня.

Лавируя между деревьями, прикрытые кустарником, мы под резко усилившимся пулеметно-ружейным огнем прошли лес. Лошадь, привязанная к дереву, насторожилась, подняла уши. Взвалили пулемет на подводу, сели и, нахлестывая лошадь, попытались оторваться от белогвардейцев. Но мы явно опоздали. Из деревни выбежало несколько человек и с ходу стали вести ружейный [111] огонь. Первая нуля попала в лошадь. Она захромала. Соскочив с подводы, я пытаюсь тянуть ее под уздцы. Метров через двадцать пораженная новыми пулями лошадь падает. Иван Иванович, оценив всю безвыходность нашего положения, вынимает замок пулемета и, отделяя часть за частью, разбрасывает их в разные стороны.

— Бей прикладом по щечкам!

Я размахнулся, но в эту самую секунду мне обожгло правую ногу, и вместо удара я сам ткнулся в телегу. Пуля пробила ногу ниже колена.

— Куда ранило? Можешь двигаться? — обняв меня за плечи, спрашивает Аня.

— Попробую, пойдем.

Прошли мы не более десяти шагов, как новая пуля раздробила мне кость левой ноги. Я упал. Став на колени, Аня расстегнула кожаную куртку и, склонившись надо мной, виновато объясняет: — Не донесу я тебя, Дед. Может, попробуем идти, я помогу.

Чувствуя, что я уже не ходок, прошу ее:

— Иди скорей. Иди! Может, спасешься. Иди влево, там кусты.

Трудно сказать, кому в это время было тяжелей. Мне, тяжело раненному, или ей, не решавшейся оставить своего товарища в беде.

Почти оттолкнув ее руками, я тоном приказа говорю: — Беги сейчас же, ну!

Несколько капель не то крови, продолжавшей сочиться из головы Ани, не то слезинок упало на мое лицо. Она встала, пожала мою руку и скрылась»{23}.

...С трудом ковылявшую Аню подобрал [112] один из конных разъездов отряда. Ее быстро доставили в отрядный медицинский пункт, где исполнявший у ребят обязанности врача фельдшер произвел необходимую обработку ран, замотал всю голову бинтами. К счастью, раны оказались неопасными, но от большой потери крови Аня обессилела и впала в тяжелый полусон-полузабытье.

Когда она очнулась, то не могла понять, где находится: какая-то незнакомая изба... Оказалось, что отряд ушел из Малоархангельска и расположился в селе Александровке — менее чем в десятке километров от города. Аня даже не очнулась, когда ее везли на подводе. Правда, ребята постарались — подложили под раненую побольше мягкого сена, укрыли теплой овчиной.

Была уже ночь, но, когда Аня пришла в себя, к ней тут же зашли бойцы ее взвода.

— Где Дед? Что с Дедом? — беспокоилась Аня.

— Пока неизвестно, — отвечали ребята.

— Надо выслать разведку, обшарить поле, заглянуть в деревушку...

— Разведка уже выступила!

— Хорошо. Как вернутся — пусть сразу сообщат мне...

Аня снова закрыла глаза: накатила усыпляющая слабость. Не заметила, как прошло еще несколько часов...

— Иван Иванович! Дед жив! Нашелся его след!

Аня открыла глаза и увидела склонившееся над ней обветренное, словно обожженное, лицо матроса Новикова, его тельняшку [113] под распахнутой курткой. Девушка резко приподнялась:

— Говори скорее, что с ним?

— Крестьяне из той деревушки отвезли его в Малоархангельск, в больницу. Белых в городе еще нет...

— Но могут появиться каждую минуту! Ваня, друг, бери еще четырех человек из нашего взвода и немедленно — пока еще ночь, понял? — поезжайте за Дедом. Заберите его скорее...

Новиков выполнил приказ. Под утро пятеро партизан явились в больницу и благополучно перевезли Прохорова из Малоархангельска в Александровку. Теперь они с Аней снова рядом — только не у пулемета, а на соседних койках в медпункте.

Когда Прохоров немного отдохнул, Аня попросила его подробно сообщить, что же произошло с ним после того, как они расстались. Тяжело вздохнув, Вася начал свой рассказ...

К нему, лежавшему без движения на земле, подбежали белогвардейцы, окружили. На коне приблизился один из тех двух офицеров, с которыми Прохоров и матрос Иван столкнулись перед началом боя. Увидев Васю, он обрадованно взревел:

— Что, большевистская морда, попался?

Прохоров молчал. «Было как-то безразлично, что станет со мной, — говорил он Ане. — Мучительная боль обессилила меня, я впал в полубессознательное состояние. Боль, жар заслонили все...»

— Комиссар? А ну вставай!

То, что Прохоров был одет в кожаную [114] куртку и брюки, обут в сапоги, имел револьвер, видимо, дало офицеру основание считать его комиссаром.

— Господин поручик, он раненый, — сказал кто-то из стоявших вокруг солдат.

— Прекратить разговоры! Поднять. Поставить здесь...

Двое солдат, подхватив Васю под руки, послушно подняли его, но он обвис — ноги не держат, от боли все плывет, двоится.

Отъехавший немного назад офицер выхватил клинок из ножен, дал шпоры коню и рванулся на Прохорова. Солдаты перестали его держать, отскочили в сторону. Вася тут же рухнул прямо под ноги мчавшемуся коню... Шашка просвистела мимо, а конь, захрапев, перескочил через раненого. Злобно выругавшись, поручик еще несколько раз налетал на распростертого, беспомощного Прохорова, но конь так и не стал топтать копытами лежащего человека.

— Прикончить мерзавца! — распорядился поручик, зло хлестнул коня нагайкой и ускакал прочь.

Солдаты, склонившись над раненым, живо принялись его раздевать — ловко стащили сапоги, куртку, брюки. Когда схватили за раненые ноги, от дикой боли Вася потерял сознание. Очнулся уже в одном белье. Все солдаты ушли, остался только один, пожилой, в руке — винтовка. Чтобы пристрелить...

Очевидно, когда снимали куртку, из нее выпал партийный билет. Пожилой солдат поднял его. стал читать по складам: «Про-хо-ров Ва-си-лий…» [115]

— Василий, — повторил он. — У меня сын тоже Василий...

Солдат поднял винтовку, выстрелил в воздух, повернулся и ушел прочь. Пожалел, не добил.

— К. ночи на руках и коленях я дополз до деревни, — продолжал Прохоров. — Крестьянки перевязали раны. Напоили. Одели. Ночью на подводе меня перевезли в Малоархангельск и сдали в больницу. Ну а дальше ты сама хорошо все знаешь. Пришли посланные тобой ребята, и вот я здесь. Спасибо тебе, Иван Иванович!

Днем в небольшой комнатке медпункта было тесно — сюда то и дело заглядывали бойцы, пожимали им руки, хвалили за храбрость. Фельдшер, конечно, ворчал, но больше для порядка, он отлично понимал, что внимание и любовь боевых друзей — отличное лекарство.

Пришел навестить их и Сандро Махарадзе.

— Вдвоем бились с целым батальоном, товарищей прикрыли, людей спасли: вот Камо будет доволен, когда узнает! — радовался он. — А теперь, товарищи дорогие, вас в госпиталь отправим, лечитесь на здоровье...

— Ну уж нет, — решительно возразила Аня. — Вот его, Деда, нужно отправить, он ранен тяжело, ноги перебиты. А у меня что? Пустяк, царапины, быстро подсохнут... Мы еще повоюем!

Она настояла на своем — Прохорова увезли, сначала в Орел, а оттуда в Москву, Аня осталась в отряде. [116]

В тот же день Махарадзе зашел к ней еще раз.

— Хочу посоветоваться с тобой, как с командиром, — сказал он. — Смотри, что получается. Разведчики сообщают, что Малоархангельск занял Алексеевский полк белых... — Аня еще раз порадовалась, что вовремя выручили Деда. — Алексеевский полк — одна из самых лучших частей Добровольческой армии, вообще у Деникина, — продолжал Сандро. — Очень сильный, полк, офицерский. Не только поручики, а и штабс-капитаны там ходят в рядовых. Теперь, конечно, двинется на Орел. Я сначала думал — надо уклониться от боя, уйти ночью из Александровки. Но ребята — и командиры и бойцы — предлагают: давай заманим офицеров в ловушку, собьем с них спесь. А ты что на это скажешь?

— А в самом деле, — Аня заинтересованно посмотрела на Сандро из-под своих бинтов. — Заманить их, елки-палки, в засаду и ударить, когда не будут ждать. Внезапность нападения — важнейший фактор. Так нас учили на Кремлевских курсах...

— И добавь: максимально сосредоточить все огневые средства отряда, — сказал Махарадзе. — Словом, я думаю согласиться. Надо ударить! Но где?

— У тебя карта есть?

— Есть. Дали в штабе укрепрайона. Хоть какая-то польза от этого штаба...

Сандро достал из полевой сумки и развернул перед Аней шелестящий лист.

— Полуверстка, — обрадовалась она, взглянув на масштаб. — Ну-ка поглядим... [117]

Из Малоархапгельска в сторону Орла вела мощеная дорога. Наверняка именно по ней и отправятся в свой победный поход господа офицеры... Как раз невдалеке от Александровки дорога опускалась к заболоченной низине у широкого ручья.

— Вот здесь? — вопросительно взглянула Аня на Махарадзе.

— Вот здесь! — утвердительно кивнул Сандро и энергичным движением звонко припечатал ладонью это место на карте.

...Алексеевский полк шел походным порядком, но офицеры держали строй почти как на параде — четко соблюдали равнение, отбивали шаг. Настроение у них было отличное: все были уверены, что скоро домаршируют до Москвы, куда торжественно вступят под праздничный колокольный звон.

Впереди, примерно в километре от основной колонны полка, дозором шла на рысях конная полусотня. За ней, батальон за батальоном, двигалась пехота. Крепкие, сытые кони легко тянули артиллерийские орудия и зарядные ящики. Внушительная картина...

Ее видел не только Сандро Махарадзе, засевший вместе с несколькими наблюдателями на ветряной мельнице, но и спрятавшиеся в засаде по обе стороны дороги бойцы. И что греха таить, у кое-кого из тех, кто уговаривал Сандро устроить засаду, теперь кошки на душе заскребли — шутка ли, противник по силам явно превосходил отряд в несколько раз...

Между тем кавалерийский дозор белых [118] спустился с пригорка в низину и не спеша пошел по ней. Как будто никакой опасности... Нарочно пропущенная полусотня проследовала дальше — ее ждали в засаде кавэскадрон и конная разведка отряда.

Но вот в низину вступила колонна алексеевцев, вот растянулась по ней... И тут Сандро со своей мельницы дал сигнал. Единственная пушка отряда, укрытая за оградой сельского кладбища, прямой наводкой начала стрелять по артиллерийским батареям белых — сейчас они представляли главную опасность... Снаряды точно ложились в самой гуще этих батарей.

С первым выстрелом партизанской трехдюймовки открыли огонь шесть пулеметов отряда. С расстояния в 200–300 метров они били по растянувшимся в низине головным ротам колонны алексеевцев.

У одного из «максимов» — Аня Новикова. Добилась своего, пошла в бой! Обмотанная бинтами, не чувствуя слабости, плавно водя ствол из стороны в сторону, она сосредоточенно косила офицерские шеренга повторяя про себя:

— За отца... За Федора... За смерть Бугая... За раны Деда... Вот вам «на Москву!»...

Пытаясь спастись от смертоносного свинцового ливня, алексеевцы бросились прочь с дороги, но тут же стали вязнуть в топкой низинке. Здесь их настигал мелкий винтовочный огонь партизан.

А тем временем и пушка, и пулеметы отряда били уже по хвосту колонны. Попавшие в огненное кольцо, завязшие в густой [119] трясине враги метались в бешеной панике. Взвивались на дыбы кони командиров, всадники кубарем летели с них наземь, нелепо разбрасывая руки. Пользуясь смятением врага, бойцы подбегали к нему почти вплотную, снова залегали и стреляли без промаха. Не ушла от красных клинков и пропущенная нарочно полусотня дозора...

Всего за полчаса боя алексеевцы потеряли не менее трети всей части. Бросая убитых, давя в кровавой каше раненых, бежали к Малоархангельску остатки слывшего «непобедимым», одного из лучших в Добровольческой армии полка.

Только теперь, отпустив ручки затыльника «максима», к которому она словно прикипела в бою, Аня снова ощутила потерю сил. Ребята заботливо помогли ей подняться, усадили на повозку. Воодушевленные победой, почти не понесшие потерь бойцы шли дружно, распевая очень подходившую к случаю немудреную песню:

Прошло немало времени, пока опомнившиеся «добровольцы» попытались организовать преследование дерзких партизан. Зато потом целых 18 часов подряд беспокоили их артиллерийским огнем, пытались окружить кавалерией с флангов. Но камовцы успешно отбили все атаки с помощью своих отважных пулеметчиков. Лишь поздней ночью, когда белые прекратили преследование, Аня и ее боевые друзья у «максимов» смогли, наконец, немного отдохнуть. [120]

На следующий день отряд пересек линию фронта и к полудню вышел к станции Сорочьи Кусты.

— Ну вот, нашлись герои! — обрадовался начальник боевого участка Дементьев. — А то мы здесь, на станции, перехватили такую телеграмму белых: «Алексеевский полк разбит наголову. Нужна немедленная помощь». Вот и ломали себе голову: кто же так крепко потрепал «непобедимых»? Надо доложить Реввоенсовету 14-й армии!

А вскоре уже в Орле Сандро Махарадзе подробно доложил Реввоенсовету о действиях отряда в тылу у белых.

— Вы заслуживаете наград, и я позабочусь об этом, — сказал командарм. — Пока же объявим от имени Реввоенсовета армии благодарность всему личному составу отряда!

Командарм сдержал свое слово. Здесь же, в Орле, Ане вручили именные часы с выгравированной по металлу надписью: «От Революционного Военного Совета Республики Анне Ивановне Новиковой за проявленную доблесть»{24}. Вместе с ней такую же награду получили еще несколько пулеметчиков.

Но этим не ограничились. Когда командованию стали известны все подвиги Новиковой в минувших боях, было решено представить ее, первой в отряде, к высшей тогда награде Советской России — ордену Красного Знамени.

В середине октября 1919 года на Южном фронте развернулось жестокое Орловско-Кромское сражение, в ходе которого созданная [121] Главным командованием Красной Армии ударная группа нанесла серьезное поражение Добровольческой армии. Одновременно на другом крыле фронта конный корпус С. М. Буденного ударил по белоказачьим частям генералов Мамонтова и Шкуро, освободил Воронеж. Затем под Касторной были разгромлены основные силы белогвардейской конницы. Началось могучее контрнаступление Красной Армии.

К началу Орловско-Кромского сражения 1-й партизанский отряд особого назначения выполнил свою задачу и был расформирован. Большинство его бойцов и командиров перешло в ряды регулярных частей Красной Армии. А члены боевой группы Камо были отозваны в Москву продолжать подготовку к выполнению специального задания.

Возвращение в Москву было ознаменовано для Ани Новиковой очень важным событием. Оставаясь в группе Камо, она вместе со своим специальным отделением курсантов успешно сдала выпускные экзамены и стала аттестованным красным офицером: в приказе № 273 от 15 октября 1919 года по 1-м Московским советским пулеметным курсам командного состава о пятом выпуске в списке выпускников есть и фамилия Новиковой{25}... Вскоре курсанту Ане — Ивану Ивановичу торжественно вручили аттестат об окончании курсов № 5776. Документ удостоверял, что именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Анне Ивановне Новиковой присвоено звание взводного командира социалистической армии. [122]

Успешно окончила курсы и Эльза Глазер. Направленная командиром пулеметного взвода на Южный фронт, она вскоре отличилась в боях с деникинцами под Орлом и была представлена к ордену Красного Знамени.