На всю жизнь

Аня смотрит во все глаза и не может наглядеться. С колокольни Ивана Великого перед ней развернулась великолепная панорама Москвы. В свете ясного летнего дня отчетливо видны не только соборы и дворцы Кремля, но и множество строений далеко за его стенами. Прямо внизу — сверкающие купола Успенского собора, за ними слева — Грановитая палата. Как на ладони стоят Царь-колокол и Царь-пушка — отсюда они уже не кажутся такими большими. А вот и Арсенал, кремлевские казармы...

С особым вниманием она разглядывает здание казарм, где сейчас размещаются 1-е Московские советские пулеметные курсы командного состава РККА. Учащенно бьется сердце: ей еще до конца не верится, что она — кремлевский курсант!

...Когда Туляков вернулся с Южного фронта, Московский комитет партии назначил его военно-политическим инспектором Московского военного округа и ответственным организатором коммунистических отрядов Москвы — прообраза будущих частей особого назначения (ЧОН), сыгравших важную роль в борьбе с контрреволюцией.

Никита Сергеевич выполнил свое обещание: ходатайствовал в МК о направлении Ани Новиковой на курсы красных командиров. Несмотря на то что она была подростком, да еще и женского пола, хлопоты увенчались успехом. Помогло боевое прошлое Ани, да и авторитет Тулякова был высок, а [31] он решительно рекомендовал ее как достойного во всех отношениях кандидата в курсанты. Московский комитет РКП (б) выдал товарищу Новиковой Анне Ивановне путевку на 2-е Московские пехотные командные курсы.

На этих курсах оказалась еще одна девушка — Эльза Марцевна Глазер. Аня быстро сблизилась с ней, они поведали друг другу о своей жизни. Эльза — ей исполнилось тогда 20 лет — была дочкой безземельного крестьянина-латыша. Уже с восьми лет, потеряв отца, она стала батрачкой у местных кулаков. В Москве — с августа 1917-го — поступила в прислуги... А вскоре скромная прислуга стала принимать все более и более активное участие в революционном движении, пошла за большевиками. И в ноябре 1918 года Эльза Глазер вступила в ряды партии, тогда же добровольно записалась в Красную Армию. Сначала Эльза служила в караульной роте при Московском военном комиссариате, а вот теперь, через несколько месяцев после зачисления в армию, ее направили на курсы.

Спокойная, всегда уравновешенная Глазер на правах старшей по возрасту ненавязчиво, но твердо убеждала младшую подругу: зачем казаться более грубой, чем на самом деле? Не надо так крепко выражаться, да и курить следует поменьше... Когда же Аня объясняла, что поступает так, чтобы ее не считали «слабой девчонкой», Эльза убедительно внушала: чтобы завоевать авторитет, есть только один правильный путь — честно и добросовестно выполнять все обязанности [32] курсанта! По уж этому Аню учить не требовалось: она и так старалась изо всех сил.

Во время пребывания на 2-х Московских пехотных командных курсах в жизни Ани произошло событие, имевшее для нее огромное значение. Случилось то, о чем она уже давно мечтала, — она впервые увидела и услышала Ленина,

В воскресенье 25 мая 1919 года проводился праздник Всевобуча. По этому поводу на Красной площади был назначен парад. Когда Новикова узнала, что в нем примут участие не только батальоны Всевобуча, но и московские курсанты всех родов оружия, сразу блеснула надежда: может быть, на празднике будет Ильич.

К полудню 25 мая перед Кремлем выстроились несколько тысяч рабочих — бойцов подразделений Всевобуча, прибывших сюда из разных районов советской столицы. Рядом с ними стояли и курсанты московских военных училищ. Кроме участников парада все пространство Красной площади от собора Василия Блаженного до Исторического музея заполнили пришедшие на торжество тысячи москвичей.

И вдруг по площади прокатилось могучее «ура», загремела буря аплодисментов — из Кремля вышел Ленин. В сопровождении работников штаба Всевобуча Владимир Ильич начал обход всего строя.

Застыв по стойке «смирно», курсант Аня видела, как идет Ленин. Набросив свое простое черное пальто на плечи — день выдался теплый, — Владимир Ильич энергично шагал [33] вдоль шеренг. Он внимательно смотрел на вооруженных рабочих и, наверное, был доволен тем, какая крепкая сила идет на защиту революции.

«Хорошо бы Ильич выступил, сказал хоть несколько слов», — думали и Аня, и стоявшие рядом с ней в шеренгах, и вообще все собравшиеся на праздник. И, словно угадав общее желание, Ленин после обхода участников парада направился к центру площади. На стоявшем здесь грузовом автомобиле устроили импровизированную трибуну. Сняв с плеч пальто, Владимир Ильич поднялся на грузовик, окинул площадь внимательным взглядом. Все замерли в ожидании.

— Сегодня, — начал Ленин, — мы празднуем день Всеобщего военного обучения трудящихся. До сих пор, — продолжал он, — военное дело было одним из орудий для эксплуатации пролетариата классом капиталистов и помещиков, и до сих пор во всей Европе власть капиталистов поддерживается остатками старой армии, которой руководят буржуазные офицеры. Но эта самая прочная опора буржуазии падет, — голос Владимира Ильича зазвучал громче, — когда рабочие возьмут в свои руки винтовку, когда они начнут создавать свою огромную армию пролетариата, начнут воспитывать солдат, которые будут знать, за что они воюют, будут защищать рабочих и крестьян, фабрики и заводы, чтобы помещики и капиталисты не могли вернуть своей власти.

— Сегодняшний праздник показывает, — Ленин энергично взмахнул правой рукой с зажатой в кулаке кепкой, — каких успехов [34] мы достигли, какая новая сила растет в недрах рабочего класса. Когда мы смотрим на этот парад, мы становимся уверенными, что Советская власть завоевала сочувствие рабочих всех стран, что вместо международной войны будет установлен братский союз международных Советских республик{6}...

Затем Владимир Ильич представил собравшимся присутствовавшего на параде венгерского товарища Тибора Самуэли — комиссара по военным делам Венгерской советской республики.

В заключение своей короткой речи Ленин провозгласил здравицу в честь венгерского пролетариата, в честь интернациональной коммунистической революции.

Дружное, долго не смолкавшее «ура» раскатилось по всей площади.

Зазвучали громкие слова команды — начали парад.

Стараясь лучше держать равнение и четче отбивать шаг, маршировали по камням Красной площади рабочие батальоны Всевобуча и другие участники парада.

Шагая в курсантском строю, Аня Новикова снова посмотрела на принимавшего парад Владимира Ильича. С одной стороны возле него стоял смуглый молодой мужчина в кожаной тужурке — тот самый венгерский товарищ, которого только что представил Ленин. А по другую руку рядом с Ильичей — нет, Аня не могла ошибиться! — стоял Туляков. И они о чем-то разговаривали.

Потом, встретившись во время увольнения с Туликовым, Аня расспрашивала Никиту [35] Сергеевича: о чем говорил с ним Ленин?

Туляков объяснил: он отвечал на вопросы, связанные с организацией вооруженных отрядов московских коммунистов. А Тибору Самуэли Владимир Ильич посоветовал тоже подумать о создании таких резервных отрядов.

Она видела Ленина. Это был, наверное, самый светлый день в жизни Ани Новиковой, самый большой ее праздник, который запомнился навсегда.

На пехотных курсах Новикова пробыла, в общем, недолго. Вновь обострилась обстановка на фронте, особенно на Восточном. Многих курсантов перевели в 379-й запасный стрелковый полк, который готовился к отправке на боевые позиции. Но в самый последний момент А. И. Новикову, Э. М. Глазер, Я. В. Харитонова и некоторых других красноармейцев-коммунистов срочно направили в Кремль — учиться на 1-е Московские советские пулеметные курсы. 16 июня 1919 года откомандированные пришли в Кремль.

Аня старалась держаться невозмутимо, но грудь переполняло волнение: шутка ли сказать, Московский Кремль! Здесь находится Советское правительство, здесь трудится его глава — Владимир Ильич Ленин... Здесь знаменитые, наверное, лучшие в стране Кремлевские курсы, и притом пулеметные... Какая же счастливая судьба выпала на ее долю! И ответственность... Сумеет ли она быть достойной такого счастья? Надо суметь!.. [36]

Новое пополнение на курсах встретили приветливо, устроили экскурсию по Кремлю: показали его соборы, дворцы, исторические памятники, а в заключение повели на колокольню Ивана Великого.

На следующий день Новикова оформляла документы для обучения на Кремлевских курсах. Сначала взяла анкету, принялась отвечать. На обычные вопросы: фамилия, имя, отчество, возраст (тут уж, конечно, не позволила себе ничего прибавить, указала дату рождения точно), семейное положение, образование, предыдущая служба в армии и участие в боевых действиях, партийность... Дошла до вопроса: «В чем выразилось Ваше содействие Советской власти?», на секунду задумалась, потом решительно склонила голову и написала: «Пошла добровольцем в Красную Армию»{7}.

Анкетный лист заполнен. Теперь надо написать заявление. Впрочем, даже не написать, оно напечатано на типографском бланке:

ЗАЯВЛЕНИЕ

Желая получить образование на пулеметных курсах командного состава, я ... прошу зачислить меня на подготовительный военный (ненужное зачеркнуть) курс. По окончании курсов я обязуюсь прослужить в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии не менее года.

Аня берет ручку, макает перо в синие чернила, вписывает свое «Анна Ивановна Новикова», зачеркивает слово «подготовительный». [37]

Теперь, казалось, остается только поставить подпись. Но рука с пером останавливается в воздухе. Мгновение — и слова «не менее года» без колебаний вычеркнуты. Вместо них вносится: «всю жизнь»{8}.

Она еще раз перечитывает, что получилось:

«...Я обязуюсь прослужить в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии всю жизнь».

С удовлетворением кивает головой, подписывает, проставляет дату: «Москва, 17 июня 1919 года».

Приказом № 137 по 1-м Московским советским пулеметным курсам командного состава РККА А. И. Новикова была зачислена на военный (т. е. специальный) курс.

О впечатлении, которое произвело на курсантов появление Ани Новиковой, поведал другой кремлевец, член партии с 1917 года Роман Владимирович Разин-Аксенов:

«...О таком событии сразу же стало известно во всех ротах: прибыла девушка, одета во все мужское, держится, как парень, даже рапортует о себе так: «Курсант Новикова прибыл!», «Курсант Новикова пост принял!», «...пост сдал!»

Каждому, конечно, хотелось посмотреть на такого необычного курсанта. Я вскоре увидел ее, девочку лет семнадцати, невысокую, стриженную под мальчишку, подвижную и, что сразу же можно было определить, весьма решительную»{9}.

Среди кремлевцев быстро утвердилось Фронтовое прозвище Ани — Иван Иванович. [38]

«На курсах к Ивану Ивановичу быстро привыкли, — продолжает свой рассказ Р. В. Разин-Аксенов. — Новикова занималась, работала и в караул ходила наравне со всеми. Особенно увлекалась разборкой и сборкой пулеметов разных систем. Она и здесь, в Кремле, сумела поставить себя в мужской среде так, что все ее уважали и боялись допустить малейшую вольность. Знали: в случае чего Иван Иванович так огреет и отбреет, что лучше и не подходить...»{10}

На основном курсе изучали большое число специальных военных предметов: тактику и связь, топографию и фортификационное искусство, артиллерию и пулеметное дело. Последнее, конечно, в самых разных видах — отдельно изучались тактика применения этого оружия и наставление для стрельбы из него, устройство различных систем...

Учиться было трудно. Предельно спрессованный курс часто приходилось усваивать без учебников и пособий, без уставов и наставлений. А напряженность суточного режима кремлевцев, и это подтверждали люди, которые могли сравнивать, намного превосходила обстановку на любых других командных курсах в стране.

...Над Москвой поднимается раннее летнее утро. Взошедшее над кремлевскими башнями солнце заглядывает в окна казарм, освещает широкие и длинные залы, уставленные рядами железных солдатских коек, на которых глубоким сном спят курсанты. В углу зала на специально оборудованных низких стеллажах стоят станковые пулеметы. [39]

Сейчас они покрыты чехлами... Рядом с пулеметами поставлены коробки с лентами. На простенках между окон — ружейные пирамиды. Затворы винтовок открыты. Здесь же подсумки с патронами...

Тихо в казармах. Лишь храп ребят доносится с коек. Не спят только дневальные, они следят за порядком, поглядывают в окна — отсюда хорошо видна Царь-пушка. Вот куранты на Спасской башне начинают бить семь утра. По всем казармам разносится одна команда:

— Подъем!

После завтрака начинается день учебы. Сначала обычно идут занятия в классах.

В классе тактики и топографии Аня внимательно постигала задачи и методы действий взвода и роты в наступлении, обороне, разведке. С глубоким вниманием курсант Новикова слушала рассказ преподавателя о больших переменах в военной науке, которые произошли в последнее время. Раньше, во время мировой войны, миллионные армии зарывались в бесконечные ряды окопов, тянули сплошные линии колючей проволоки и сидели за ними, лицом к лицу с противником. Называлось — «позиционная война». За какой-нибудь хуторок или даже отдельный дом могли сражаться месяцами... А теперь? В гражданской войне в России все изменилось. Сплошного фронта, как правило, нет. Войска в движении — маневры, обходы, марши и прорывы с флангов, в тыл. Это — уже война маневренная! И тут, как никогда, важна инициатива командира, его [40] умение быстро принять и осуществить правильное решение.

Постукивая мелком по классной доске, преподаватель покрывает аккуратными штрихами стрелы на нарисованной им схеме. И за этими стрелами Ане видится могучий удар Южной группы армий Фрунзе, которые бьют сейчас на Восточном фронте полчища Колчака.

Особый, понятно, интерес вызывала у курсантов тактика применения пулеметов. Ну в обороне ясно — наметь огневую позицию, определи участки обстрела и держись! А в наступлении, да еще при маневренной войне? А если на прорыв идет конница?

Тут говорили и сами курсанты — бывшие фронтовики. Они рассказывали, как пулеметы ставят на легкие повозки-тачанки и как эти тачанки с впряженными лошадьми мчатся прямо в боевых порядках атакующей кавалерии. Эти же тачанки очень хороши и в разведке...

Так высказанное преподавателем определение: «Пулеметные команды — ударная огневая сила современной войны» — становилось для Новиковой все более понятным и конкретным. Она верно отвечала на поставленные преподавателем вопросы и, выходя к доске в роли будущего начальника пулеметной команды, научилась достаточно быстро и вполне толково решать предложенные задачи по тактике.

Продолжалось и изучение материальной части пулемета. В специальном классе на столах стояли «максимы», которые учились разбирать и собирать за все более короткое [41] время. Самым сложным делом был, конечно, замок — недаром, как отмечал в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза Иван Христофорович Баграмян, который в молодости сам командовал пулеметным эскадроном конного полка, первым признаком классности пулеметчика считалось умение в считанные минуты разобрать замок, собрать и вставить на место.

Среди курсантов многие тренировались в разборке и сборке пулемета с закрытыми глазами. Охотно это стала делать и Аня. Действуя с завязанными глазами, вслепую, она производила необходимые операции от тренировки к тренировке все увереннее и увереннее, сначала справлялась только с основными частями, а затем освоила и замок. Словом, примерно через месяц без робости Аня демонстрировала свое искусство. Курсанты, которые на занятиях по тактике относились к Ане, как к равной, здесь не могли поверить, что девушка оказалась сильнее их.

Они внимательно и ревниво проверяли, насколько тщательно завязаны у Новиковой глаза (а вдруг подсматривает из-под платка?), как она производит все операции (нет ли какой-нибудь хитрости?). Но вес было честно, без обмана.

Аня словно чувствовала все части кончиками пальцев, руки ее действовали четко и уверенно. Вот она приступает к разборке: открывает крышку короба, вынимает замок, спускает ударник... Преподаватель и курсанты, казалось, еще только засекают время, а она уже молниеносно проводит всю [42] цепочку операций, вот уже вывинчен надульник. Затем столь же быстро разбирается замок. А теперь точными, отработанными движениями все в обратном порядке. Стук и лязг металла сменяются последним щелчком. Готово!

Ребята, обступившие стол с пулеметом, убеждаются: высший класс!

— Молодец, Иван Иванович! — раздаются возгласы. — Ах, молодчина!

Даже обычно суховатый инструктор пулеметного дела удовлетворенно кивает головой и, пряча в карман часы, не может сдержать довольной улыбки.

А об Ане и говорить нечего: снимает с глаз повязку и у самой рот до ушей, на щеках — ямочки. Впрочем, тут же спохватывается, сгоняет улыбку и всем своим видом старается показать, что для нее это самое обычное дело.

Немалое внимание уделяли курсанты изучению всех возможных задержек при стрельбе из пулемета.

— От того, как вы сумеете найти и устранить задержку, — говорил инструктор, — будет на фронте зависеть не только ваша жизнь и жизнь ваших бойцов, но и, может быть, успех всей операции. Ну-ка, товарищи, те, кто был на фронте, вспомните: были такие случаи?

И курсанты согласно кивали головами...

— Так вот, — продолжал преподаватель, — всякие задержки и остановки в работе почти всегда бывают, и это надо твердо усвоить, по вине самого пулеметчика! Значит, он плохо обращался с пулеметом, не [43] берег его, не осматривал, как положено, неумело чистил, протирал и смазывал, наконец, просто плохо подготовил его к самой стрельбе... И прошу запомнить: пулемет не только сложная и тонкая, но, не побоюсь этого слова, и нежная машина. Без хорошего, заботливого, даже любовного ухода исправно и безотказно он работать не будет. Просто не может! Так что знайте: пулемет отказал — пулеметчик, пеняй на себя!

На курсах изучали не только «максим». Уже во время мировой войны в России оказалось немало оружия, выпускавшегося за рубежом. А в борьбе с иностранными интервентами и снабжавшимися ими белогвардейцами было захвачено много трофеев, которые тут же поступали на вооружение Красной Армии. Поэтому кремлевцы осваивали «кольт» и «льюис», «гочкис» и «шоша»... Сначала курсанты подходили к ним, таким непохожим на «максим», — на треногах или сошках вместо катков, с дисками вместо лент, с непривычным внутренним устройством — с опаской. Но вскоре они стали одолевать и эту технику, ее научились собирать и разбирать с закрытыми глазами.

Практические стрельбы проводили либо на небольшом пулеметном полигоне, выделенном здесь же, в Кремле, в самом углу Тайницкого сада, либо в тире бывшего Александровского военного училища — тоже неподалеку, каких-нибудь четверть часа пешим строем от Троицкой башни. Аня любила эти стрельбы и очередь за очередью посылала точно в мишень.

На утренних занятиях в классах изучали [44] и другие военные предметы, Новикову очень заинтересовала топография.

— Это, товарищи курсанты, образцы военных карт, — говорил преподаватель, показывая потертые, но не потерявшие глянца листы. Вот перед вами двухверстка: она называется так, потому что имеет масштаб две версты в одном дюйме. Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что именно двухверстка имеет наиболее широкое применение в армии — ей пользуются от командующего фронтом до командира подразделения, в том числе, конечно, и пулеметного... А это — верстовка и полуверстка, они соответственно в масштабе версты и полверсты в дюйме. Их больше используют именно в подразделениях. Полуверстка особо удобна при подготовке данных для ведения точной стрельбы артиллерии и пулеметного огня{11}...

Аня старательно училась читать эти карты и радовалась, когда на листе далекой незнакомой губернии кружочки и квадратики, контуры и линии, штрихи и цифры словно оживали, превращались в города и деревни, леса и рощи, реки и озера, высоты и овраги. Особенно нравилась ей полуверстка: казалось, что она воочию видит перед собой и крутые скаты одинокого холма, и топкую трясину болотца, и деревья причудливо раскинувшейся за ним рощи. Заметив ее увлечение, преподаватель военной топографии подбодрил: [45]

— Очень хорошо. На полуверстку вы сможете точно наносить расположение даже самых мелких войсковых подразделений, с ее помощью научитесь быстро и правильно разбираться во всех подробностях местности. А на войне, заметьте, мелочей нет, и все это обязательно должно сказаться на судьбе боя, на судьбе доверенных вам людей...

Не без труда, но основательно усваивала Аня дисциплинарный устав и военную администрацию. А когда по расписанию шли уроки политграмоты, живо включалась в обсуждение темы «Партии и классы». Ей было что рассказать о классовой борьбе в деревне, о действиях кулаков и демагогии эсеров. На курсах же она много нового узнала о капиталистах разных стран и их политических ухищрениях. А самое главное, что давали эти уроки, проходившие три раза в неделю, — четкие понятия об учении Маркса и Ленина, о сути революционных преобразований в стране и мире, о политике Коммунистической партии.

После нескольких часов занятий в классах курсанты выходили на плац — здесь проходила строевая подготовка. Хотя преподаватели подчеркивали, что без выправки, знания уставов и дисциплины нет армии, и партийная организация поддерживала эти требования, некоторые курсанты неодобрительно смотрели на строевую, считая ее излишней муштрой. У Ани тут не было сомнений. Именно в строю, выполняя четкие команды инструктора, маршируя в тесно сколоченной колонне, она ясно чувствовала [46] то многократное умножение сил, которое приходит к человеку, ощущающему себя частицей могучего армейского коллектива. Хуже получалось, когда инструктор вызывал ее из строя и приказывал командовать самой. Первое время у нее порой и голос срывался, даже при простейшем «Шагом марш!» слышались какие-то чужие, пронзительные нотки, словно это произносил кто-то совсем другой. Аня сердилась на себя, сжимала кулаки, тренировалась — когда она думала, ее никто не слышит. И добилась: появился и устоялся настоящий командирский голос. Теперь она чувствовала себя уверенно не только в строю, но и перед строем.

После строевой — обед. Аппетит к этому времени набегал огромный, а вот на столе-то было небогато. Из принесенных с кухни больших бачков дежурные раздатчики разливали в металлические миски горячую воду, в которой плавали маленькие кусочки воблы. От этой ухи шел сильный дух несвежей рыбы, но молодежь поглощала ее в одно мгновение. Еще бы: тогда и это варево доставалось не каждый день. Так же как и суп, заправленный селедочными головами — шутя их называли «карие глазки».

На второе — каша из немолотой ржи, иногда пшеницы. Сначала она выходила совсем невкусной, но потом повара научились: стали замачивать зерно кипятком за сутки до варки, оно разбухало, и получалась настоящая разваренная крупяная каша.

А больше ничего повара с кухни курсов, хотя, как говорили, они раньше работали в [47] ресторане «Метрополь», предложить не могли... Понятно, что у курсантов еще долго жили воспоминания о праздничном первомайском обеде, когда подавали щи из конины и гречневую кашу с той же кониной...

Настоящим сокровищем был в ту голодную пору черный хлеб — пусть мокроватый, с примесями, но хлеб! Его полагалось курсантам совсем немного. Каждое утро раздатчики приносили в столовую ящики с хлебом, уже нарезанным на пайки. Чтобы не было обид, проводили своеобразную лотерею: один раздатчик показывает на порцию, а другой, спиной к нему, читает фамилию из списка. Кого назвали, тому и достанется этот кусок... И тут у каждого возникала проблема: как разделить свой паек, чтобы хватило и на завтрак, и на обед, и на ужин?

Глядя на других, и Аня научилась маленькой хитрости — класть кусочек хлеба за щеку, чтобы сосать его подольше, «вприкуску» с ухой или пустым чаем. В таких случаях особенно хорошо было, если доставалась горбушка...

Недолгий отдых после обеда, и снова команда:

— Выходи строиться!

На этот раз многоверстный марш на далекую окраину, а то и совсем за город. Иногда под оркестр, а чаще под собственную песню. Пели «Мы кузнецы...», «Над миром наше знамя реет...», сложили на мотив «Варшавянки» и свою, курсантскую:

Идут кремлевцы, гремит песня, уверенно грохают по булыге московских улиц железные подковки курсантских сапог и ботинок.

На тротуарах люди оборачиваются, останавливаются:

— Ленинские офицеры идут!

Рабочие говорят это радостно, с уважением.

Разные «бывшие» — затаившиеся враги или просто недоброжелатели — со злобой.

Но так говорят все: «Ленинские».

И курсанты знают, что их так называют, гордятся этим званием...

Вот и кончился город. Здесь на лесной опушке, у берегов небольшой речки, начинаются тактические занятия на местности. Закрепляются знания, полученные утром в классах.

Уже темнеет, кончается длинный летний день, когда курсанты возвращаются в Кремль. Хочется спать... Но еще не все. И при тусклом свете маломощной лампочки Аня выполняет задание по топографическому черчению. Кажется, устала так, что не только линию провести — просто руку поднять и то нет сил. Но задание доводится до конца. Вот теперь отбой и мгновенный сон... До семи утра.

Но бывают ночи, когда самый крепкий сон прорезает резкий звонок: «Тревога!»

По этому звонку, кнопка которого находится в кабинете коменданта Кремля, за три-четыре минуты надо вскочить, одеться, схватить оружие, выбежать из здания курсов и построиться перед ним. И пока нажавший [49] на сигнальную кнопку Мальков выходит из своей комендатуры, огибает угол и появляется перед казармами, курсанты уже выстроились в две шеренги и ждут приказа. Хорошо, что тревога учебная, но все способны немедленно идти в бой.

Не только люди — и оружие, и боевые патроны — всегда в полной готовности. Раньше боеприпасы выдавали лишь при выходе на стрельбище и назначении в караул, остальное же время они хранились на прочно запертом складе. А вдруг произойдет нападение на Кремль, когда каждая минута будет дорога? Над этим задумались курсанты-коммунисты, и бюро партийной организации курсов решило обратиться в Реввоенсовет Республики с предложением: выделить для всех курсантов достаточное количество боевых пулеметов, пулеметных лент и патронов, чтобы все это вооружение всегда было в ротах, под рукой. В Реввоенсовете делегацию партийной организации выслушали внимательно и с доводами согласились. И вот теперь боевая охрана Кремля намного усилилась...

Двое суток подряд занимает у кремлевцев учеба. А каждые третьи — караульная служба. Курсанты стоят на постах у ворот при въезде в Кремль, дежурят на кремлевских стенах, берегут хранилище ценностей в Оружейной палате, охраняют здание Совнаркома. А самым ответственным и почетным является, без сомнения, пост № 27 — у дверей квартиры В. И. Ленина.

Вместе с другими курсантами Новикова ходила в караулы, оберегала Кремль. И, [50] как все товарищи по курсам, много размышляла об увиденном и услышанном ею на постах в Кремле.

...Вот Аня опять сменилась с поста. После двухчасовой стойки «смирно» можно отдохнуть в караульном помещении целых четыре часа. Разрешается читать, даже спать. Она закрыла глаза, но не спит, а думает, думает...

Конечно, размышляет Аня, мы вроде бы только стоим у дверей. Но мы же видим, кто входит и выходит, и, главное, как входит и выходит! Идут делегаты с фронта, ходоки из деревни. Приходят и внимательно смотрят: что тут, в палатах бывших царских сановников, делает новая власть? А когда уходят — на лицах нет и следа былой настороженности, наоборот, так и светится уверенность: это наша, рабоче-крестьянская власть, здесь люди думают не о своей выгоде, а о нуждах народа.

Целый день идут наркомы, идут партийные работники, идут командиры Красной Армии. И они выходят от Ленина еще более целеустремленными, получившими новый заряд энергии.

Сменяются посетители. Сменяются часовые. А он — один. Его никто не сменяет. И примет за день десятки человек, и сколько решений обдумает и распоряжений отдаст, и заседания проведет, и на митингах выступит! Откуда у него столько сил? Ведь и поздним вечером, когда все остальные уйдут, он все работает и работает — бывает, до полуночи, а то и до часа-двух ночи... А домой, наконец, пойдет — с собой еще папка [51] с бумагами да целый ворох газет в придачу. И как бы поздно ни вернулся в квартиру, наутро ровно в девять уже опять в Совнаркоме, в своем кабинете, и снова за работу!

Казалось бы, при такой загрузке где уж обращать внимание на часовых. Стоят, и пусть стоят — у них служба такая! Так нет, всегда поздоровается, поинтересуется тобой... Вообще, при встрече с курсантами охотно беседует с ними, спрашивает, как они живут и учатся, как их кормят, что им пишут из дому... Спрашивает, слушает внимательно, смотрит и видит, наверное, не только собеседника — всю страну, ее счастье и горе, заботы и надежды...

Общение с Лениным, наблюдение за его жизнью и деятельностью, за работой его ближайших соратников давало кремлевским курсантам огромную идейную закалку, великий нравственный пример, помогало находить новые силы для преодоления многочисленных трудностей.

А они были на каждом шагу... В Москве усиливался голод. В увольнение Аня обычно навещала семью Тулякова. В середине июля Никита Сергеевич озабоченно говорил:

— В городе стало плохо с хлебом, последние дни его почти совсем не выдают, а на Сухаревке спекулянты дерут по 80 рублей за фунт... Этим пользуется всякая нечисть — агенты Колчака и Деникина, мешочники и лавочники мутят народ...

Кремлевские курсанты, хотя и сами недоедали, не могли остаться в стороне, когда [52] голод терзал их товарищей-рабочих, душил детей. Сначала собрали партийный коллектив курсов, где обсудили создавшееся положение.

— Надо помочь! — таково было единодушное мнение коммунистов. Предложили резолюцию:

«В последние дни контрреволюционеры ведут свою агитацию на почве голода среди красных рабочих Москвы. Мы, рабочие и крестьяне, пришедшие на командные курсы Рабоче-Крестьянской Красной Армии, призываем товарищей-рабочих стоять твердо на своем посту, ибо до нового урожая остается несколько недель, вместе с тем Красная Армия с оружием в руках идет гигантскими шагами вперед, забирая хлеб для голодных рабочих Москвы и Петрограда...

Мы, курсанты 1-х Московских советских пулеметных курсов, обсудив вопрос о бедствии и голоде рабочих Москвы, постановили: отчислять от каждого курсанта по полфунта хлеба ежедневно, надеясь, что рабочие от своих товарищей по труду и мозолистым рукам примут все то, что мы могли сделать»{12}.

Коммунисты одобрили предложение. На следующий день, после ужина, созвали уже общее собрание всех курсантов, где вынесли эту резолюцию на голосование.

Без капли сомнения или сожаления поднимала Аня руку, голосуя за предложение ежедневно отчислять московским рабочим, их ребятишкам, по полфунта хлеба из своего пайка. Так же поступили и другие курсанты. 23 июля эта резолюция была объявлена [53] в приказе по курсам — она вступила в действие.

Пришедшие через день-другой из увольнения товарищи рассказали Ане: по городу расклеено сообщение президиума Московского Совета — протокол объединенного заседания специальной комиссии под председательством В. И. Ленина. В нем приводятся результаты обследования продовольственного положения Москвы и указывается — хлеб в Москву идет, уже прибыл поезд. Отгруженным хлебом город обеспечен до 1 августа. Приняты экстренные меры к регулярной доставке хлеба в Москву в будущем. Это объявление живо обсуждается рабочими, помогает давать отпор белогвардейским агитаторам...

А вскоре, в конце недели, пришло известие: на Брянский вокзал прибыл эшелон с хлебом, его надо срочно разгрузить.

— Иван Иванович, на партийное собрание, немедленно, — позвали Новикову.

Экстренное собрание было недолгим: коммунисты решили предложить всем свободным в субботу курсантам идти на разгрузку.

Народу пришло множество — наверное, все, кроме очередного караульного наряда. Впереди встали комиссар, его помощник и начальник курсов. Принесли красный плакат с надписью: «Да здравствует коммунистический субботник!» Загремели трубы духового оркестра, грянувшего марш. Колонна курсантов зашагала на Брянский вокзал.

Здесь всех разбили на группы, человек по 25 на вагон. Разгружали мешки с рожью. [54] Анина гимнастерка потемнела от пота, но она и тут не отставала от мужчин, словно не чувствовала усталости — каждый мешок с зерном был, как тяжелый снаряд по врагу! Всего за полтора часа все мешки были выгружены из вагона, взвешены и уложены в пакгауз.

Рядом многие другие группы курсантов тоже разгружали зерно, некоторым досталась выгрузка тяжелых полос железа и угля. И у них работа спорилась, над перемазавшимися до ушей в угольной пыли беззлобно шутили.

Часа через два задание субботника было выполнено: разгрузили 16 вагонов с рожью, железом и углем, да еще четыре вагона нагрузили пенькой.

Почистились, помылись у водокачки, построились в колонну и отправились к себе, в Кремль. Снова всю дорогу гремел оркестр, звучали песни курсантов. Пришли — и отбой, немедленно уснули...

Таких субботников и воскресников проводилось немало. Бывало, работали и по вторникам и по четвергам. Тяжел, до седьмого пота, был этот труд на товарных станциях московских железных дорог, когда разгружали хлеб, уголь, дрова. Но курсанты отлично понимали: это — жизнь, это — спасение москвичей от костлявой руки голода, разрухи. И хотя жестоко уставали, но возвращались с субботников с таким чувством исполненного долга, как с выполнения боевого задания на фронте.

И этот своего рода бой, в котором активно участвовали кремлевцы, был выигран. [55]

Продовольственное положение Москвы заметно улучшилось. Все волнения утихли. Плоды одержанной победы достались и курсантам — в продовольственные кладовые Кремля, расположенные у Успенского собора, привезли достаточный запас муки. И вот утром раздатчики принесли курсантам порции хорошего, без примесей, настоящего хлеба. С каким аппетитом его ели...

При всей своей огромной занятости учебой, караулами, субботниками курсанты находили и время, пусть небольшое, для отдыха. У них был свой клуб — под него отвели в Малом Николаевском дворце красивый круглый, украшенный белыми колоннами Митрофаниевский зал, который в память первого председателя ВЦИК. стал называться Свердловским. Здесь работали разные кружки и секции, проводились лекции и киносеансы, давались спектакли и концерты. Особенно запомнился Ане концерт, который состоялся по поводу одного из летних выпусков на курсах.

Вместе со своей ротой Новикова поднялась по широкой лестнице на третий этаж дворца. Яркий солнечный свет, буквально заливавший Свердловский зал, делал настроение особо праздничным. Хотелось занять место поближе к сцене, но хорошо, что удалось усесться и где-то в середине: ведь вскоре курсантов набралось столько, что многим пришлось пристраиваться между колоннами, а некоторые так и остались стоять в дверях.

Торжественный вечер начался, как водится, с чтения приказа о выпуске. Но вдруг [56] Аня увидела, как в президиуме собрания появился Ленин. Зал бурно зааплодировал, и сколько ни пытался Владимир Ильич успокоить собравшихся, ничего не получалось. Лишь когда Ленин начал свою речь, все затихли.

«Ленин, — вспоминает бывший председатель бюро партколлектива курсов Н. Н. Данилов, — говорил о дисциплине. Он говорил о том, что красные командиры наделены большими правами наравне с крупнейшими государственными деятелями. Многие наверняка будут крупными руководителями Вооруженных Сил и вожаками народных масс не только в вооруженной борьбе, айв мирном строительстве, когда закончится борьба на фронте.

«Помните, — сказал Ленин, — вы должны быть примером во всякой работе как для красноармейцев, так и для гражданского населения. Полученные вами знания на курсах — это только начало. Необходимо эти знания всячески увеличивать и углублять»{13}.

«Быть примером во всякой работе», — повторяла про себя Аня ленинские слова. Они стали для нее настоящей заповедью...

Курсанты упрашивали Владимира Ильича послушать и посмотреть праздничный концерт. Он сначала отказывался из-за занятости срочными делами, но потом все же согласился остаться ненадолго и попросил пригласить Крупскую. Тут же побежали за Надеждой Константиновной, и вскоре она тоже пришла в зал.

И начался концерт... Это был настоящий [57] праздник искусства! Первым на сцену вышел певец Большого театра Григорий Пирогов — в одеянии и гриме Бориса Годунова. Оказывается, в это самое время в Большом театре шла опера Мусоргского «Борис Годунов», где Пирогов пел заглавную роль, и вот он приехал, воспользовавшись антрактом. Мощный бас певца взлетел под своды зала... Исполнив две арии, Пирогов умчался обратно в Большой продолжать спектакль.

Из Большого тетра была и замечательная певица Антонина Васильевна Нежданова, покорившая всех светлым, льющимся голосом, и выдающаяся балерина Екатерина Васильевна Гельцер, выступившая со своим партнером артистом Смольцовым.

И вокальные, и балетные номера очень понравились, всех артистов благодарили дружными аплодисментами.

А потом Аня смеялась, смеялась до слез, когда замечательные мастера Художественного театра Иван Михайлович Москвин и Владимир Федорович Грибунин выступали с инсценировкой рассказов А. П. Чехова «Злоумышленник» и «Хирургия». Вместе с курсантами от души смеялся и хлопал в ладоши Владимир Ильич...

Из своего, спрессованного, казалось бы, сверх всякой меры, времени Новикова выкроила возможность сходить в Исторический музей, посетила могилы борцов революции у Кремлевской стены и как-то раз выбралась на Рогожскую заставу взглянуть на завод, где работал Федор... Память о погибшем [58] в бою друге продолжала жить в ее сердце...

Аня уже считала, сколько времени остается ей до окончания курсов, как вдруг в ее жизни произошел новый крутой поворот.