Боевое крещение
С вечера густо повалил снег. Эшелон с отрядом Туликова шел все медленнее и медленнее, пока среди ночи не остановился совсем — пути занесло так, что машинист уже никак не мог продавить огромные сугробы, наметенные на рельсы. Пришлось дать бойцам команду выходить из вагонов на расчистку.
Аня выпрыгнула из дверей теплушки и сразу глубоко погрузилась в снег. [15]
— Давай выбирайся! — очутившийся рядом Федор протянул руку.
— Сама! — отказалась от помощи девушка.
Вместе со всеми она поторопилась к паровозу. Выяснилось, что сил всего отряда маловато, чтобы быстро расчистить пути, да и лопат не хватало. К счастью, неподалеку была станция, туда и поспешили представители отряда. Подняв с постели местных жителей, они раздобыли лопаты и доски.
Закипела работа. Энергично действуя своим нехитрым инструментом, бойцы и пришедшие к ним на помощь люди со станции дружно разгребали снег.
И тут Туляков увидел Аню.
«Удрала все-таки», — понял Никита Сергеевич. И пожалел девушку: одежонка на ней неважная, пропадет еще, как воробей на морозе...
— Эй, Новикова! Почему нарушила приказ? Вернешься в Козлов...
— Никак нет, товарищ комиссар, как красноармеец, я должна всегда быть с отрядом! — решительно ответила Аня и с размаху вонзила лопату в сугроб.
Отойдя на несколько шагов, Туляков стал наблюдать за ее работой и убедился: чистую правду говорила Аня, что привыкла к тяжелому труду. Физически развитая, не по возрасту сильная, она явно не уступала разгребавшим рядом с ней снег взрослым мужчинам.
— Ну пусть остается, — смягчился Туляков, — Пожалуй, и вправду станет настоящим красноармейцем! [16]
Расчистку путей закончили к рассвету. Уже занималось тусклое, серенькое зимнее утро, когда порядком усталые, зато разогревшиеся от работы бойцы вновь забрались в вагоны и поезд тронулся.
На следующий день эшелон прибыл на крупную станцию Грязи. Здесь сделали небольшую остановку — решили усилить отряд бронепоездом. Честно говоря, брони на нем не было вообще, а просто вкатили на обыкновенную товарную платформу полевую трехдюймовую пушку и обложили ее дровами да мешками с песком. Точно так же укрепили и пульмановский вагон, оставив бойницы для ружейного и пулеметного огня. Вот и весь бронепоезд, но он мог неплохо оградить отряд от возможного нападения белых во время продолжения пути. Соорудить эту крепость на колесах помог председатель местного ревкома Иван Иванович Гусаков, он же стал ее командиром.
Во время постройки бронепоезда Аня помогала пулеметному расчету Толокнова примерять «максим» к бойницам, определять возможный сектор обстрела.
— Учись, учись, девка, — посмеивался Толокнов, — авось пригодится!
Но на всем дальнейшем пути до подступов к Борисоглебску было тихо. Не доезжая до города, покинули эшелон и под злой вой разыгравшейся пурги на крестьянских подводах отправились в село Костинодельцы. Здесь узнали невеселые новости: бывший офицер Оводов в компании с сыном местного попа сколотил из кулаков и дезертиров отряд, который поднял мятеж и захватил два [17] села — Ржавчик и Поганки. Оба сёла находились в тылу отряда Туликова, который тем самым оказался между двух огней. Ясно, что, прежде чем идти вперед, следовало очистить тыл. И Туляков разделил свой отряд на две части: одна пошла наступать на Поганки, другая — на Ржавчик. В этой второй части отряда, которой командовал сам Туляков, была и Аня.
Пурга стихла, наступила тихая морозная ночь. Бойцы продвигались скрытно, молча. Вот в лунном свете стали хорошо видны черные коробочки изб Ржавчика. Никто в селе и не заметил, как к его окраине подошли красные бойцы. Их было всего 25 человек, а мятежников — около сотни, но это не остановило Тулякова и его товарищей.
— Ура! — грянули бойцы и бросились в атаку.
Спохватившийся противник открыл беглый огонь, но атака продолжалась.
— Ура! — во весь голос кричала Аня и с карабином наперевес, не сгибаясь, бежала вперед.
Она обогнала цепь и неслась прямо на выстрелы беляков.
— Куда, отчаянная? — всполошились бойцы. — Новикова, поберегись!
Но Аня рвалась только вперед, не слушая ничьих предостережений, словно не замечая вражеских пуль.
Стремительная атака принесла полный успех. Прекратив сопротивление, белые бежали к Корочанам, оставив убитых, раненых, пленных, немало оружия.
Так, в первом же бою, отряд Тулякова показал [18] настоящую храбрость. Но даже на этом фоне особо выделялось поведение Ани Новиковой, с честью принявшей боевое крещение.
«Она везде рвалась вперед и не останавливалась ни перед какими опасностями... Смелой и отважной показала себя Аня в этом бою»{2} — такую характеристику дал ей спустя много лет очень строгий в оценках Туляков.
Своего рода наградой и выражением признания стало тогда для Ани то, что ее включили в состав пулеметного расчета. Теперь Толокнов был вполне убежден, что на нее можно положиться.
В составе пулеметного расчета был боец, которого в отряде все звали Сеня. Вместе с широко улыбавшимся Сеней новый член расчета Аня тщательно чистила и смазывала «максим».
Даже обычно склонный к шуткам Федор на этот раз воздержался от прибауток и просто от души поздравил Аню и с боевым крещением, и с зачислением в пулеметный расчет.
В нескольких боях мятежники из банды Оводова были разгромлены. Прежде чем идти дальше к фронту, Туляков предложил Ане остаться при местном сельсовете для организации работы с молодежью. Новикова решительно отказалась, и Никита Сергеевич не стал настаивать. Это была его последняя попытка удержать девушку от участия в боевых действиях.
Отряд Тулякова стал ядром, к которому присоединились несколько мелких отдельных [19] отрядов. Для укрепления боеспособности все эти силы решили свести в единый батальон Красной Армии. Из Козлова прибыли три молодых командира — выпускники 1-х Московских пехотных курсов. Одного из них, Ковченко, назначили командиром батальона, двое других приняли новообразованные роты. Комиссаром батальона стал Фролкин. Туляков как военно-политический инспектор Южного фронта продолжал осуществлять общее руководство действиями в прифронтовой зоне.
Первой боевой операцией нового батальона должно было стать наступление на село Троицкое. Перед началом операции комиссар Фролкин собрал коммунистов и комсомольцев, объяснил задачи наступления и потребовал запомнить самим и объяснить всем бойцам, как следует вести себя в занятых селах.
— Не допускать никаких самочинных действий, — подчеркнул Фролкин. — Первым делом собирать крестьян и объяснять цель нашего прихода: освобождение от белых банд и установление Советской власти...
Вернувшись с собрания, Аня принялась пополнять запас пулеметных лент, приготовила цинковые коробки с патронами впрок. Сеня заново вычистил «максим». Толокнов проверил, как действует механизм пулемета. Все было в порядке. Легли отдыхать.
Поднялись в самую глухую пору — около четырех часов утра. К этому времени подошли подводы, выделенные для наступления.
Батальон выступил в поход. Он был нелегким. [20]
Вот что рассказал о нем Туляков: «Установившийся сильный мороз и легкая, не по сезону одежонка на красноармейцах, казалось, ничего хорошего не сулили. Многие ворчали, высказывали недовольство. Приходилось на ходу коммунистам, политрукам и мне вести с ними беседы, агитировать, разъяснять, что трудности переживает весь наш народ, должны и мы их переживать. На усах и бородах образовались сосульки, глаза слипались, кругом бело от инея. Бойцы держались за подводы и вприпрыжку следовали за ними. Изредка подсаживались на сани и то ненадолго.
Наконец мы приблизились к Троицкому и развернутой цепью пошли в наступление. Глубокий снег очень мешал нашему продвижению. Мы буквально утопали в снегу, пока не вышли на исходные позиции. Случилось, что наш пулемет из-за отсутствия в кожухе воды не мог работать. А ведь он у нас был один на весь батальон. И в эту тяжелую минуту нас выручила Аня Новикова... Долго не думая и ни у кого не спрашивая, принесла брезентовый мешок с какой-то подводы и, с моего согласия, отправилась скрытно по оврагу в крайнюю хату села. В случае чего бойцы батальона должны были прикрыть ее своим огнем. Ее ловкость, хорошая смекалка, умение ориентироваться позволили ей прямо под носом у врага благополучно добраться до хаты, взять воды и вернуться обратно.
Разгорелся горячий бой, появились раненые и убитые. А когда пулеметный огонь противника был подавлен, по команде с криками [21] «ура» наши бойцы бросились в атаку и выбили врага из Троицкого»{3}.
После взятия села бойцы батальона получили отдых. Разместились по избам, отогревались, ждали, пока сварится горячая пища. Пристроившись около печки, Аня сквозь дрему слушала, как Федор рассказывал о необычном агитаторе по кличке Михайло Михайлович, появившемся летом в дивизии Киквидзе:
— Откуда они его взяли — не знаю, но был у них медведь ученый, это точно. Как выведут на улицу, народу сразу собиралось полным-полно, и стар и млад, как говорится. Ну вот, сначала Михайло Михайлович показывал, как муж от жены в кабак убегает, как он там водку пьет...
— Неужели и вправду зверь водку принимал? — удивился Толокнов.
— Что он тебе, дурной? Сладкую водичку в бутылку наливали, вот и высасывал до дна! Ну, после давали ему в лапы кочергу, и тут он показывал, как жена этого мужа вон из кабака гонит... Потом самое главное мишка изображал: как красные белых побили. Народ смеется, одобряет. А вот здесь уже агитаторы выступали, политику объясняли. И крестьяне охотно помогали — лошадей давали, подводы, продукты разные, фураж...
— А сейчас он где, этот мишка?
— Не знаю, не слыхал о нем больше...
— Да, бывает... А вот мне рассказывали...
Внезапный треск выстрелов прервал мирный отдых. На ходу натягивая верхнюю [22] одежду, бойцы бросились на улицу и увидели: в село ворвались белоказаки!
Осыпаемые градом пуль красноармейцы залегли в снегу и открыли ответный огонь. Но противник все прибывал и прибывал. Нельзя было даже поднять голову — таким сильным стал обстрел.
— Ах, черт! — выругался Федор, когда пуля сбила с него шапку.
— Что, Феденька, жарко? — пошутил кто-то рядом.
— Ничего! Мы — металлисты! Мы к горячему привычны... У нас в Москве, на Рогожской заставе, все такие, — те унывал Федор, вставляя в винтовку новую обойму.
Продвижение белоказаков сдерживал пулемет. И вдруг он замолчал — тяжело раненный, поник командир расчета Толокнов.
Белоказаки немедленно рванулись вперед и... попали под свинцовую струю ожившего пулемета. Припав к рукояткам, огонь вела Аня.
— Ай да девка, — восхищались бойцы. — Не Анна Ивановна, а настоящий Иван Иванович!
Но Новикова не услышала тогда своего нового имени. Словно сжавшись в комок, она посылала очередь за очередью в наседавшего со всех сторон противника, беззвучно повторяя про себя:
— «Максимка», родной, не подведи... Давай, «Максимка», давай...
Меняясь время от времени, Аня и Сеня с пулеметом прикрывали отход батальона из Троицкого — слишком неравны были силы. Уже поздней ночью отступавшие небольшими [23] группами бойцы собрались в деревне Макарьевские дворики.
Туляков приказал комбату Ковченко во что бы то ни стало удержать важный опорный пункт — село Макарове и, оседлав коня, поскакал за подкреплением в Костинодельцы. Здесь удалось наладить связь со штабом дивизии. Сквозь шум и треск телефонная трубка сообщила: под Борисоглебском — сильные бои, есть сведения, что белым удалось захватить город... Начальник группы войск, действовавшей в этом районе, Баландин приказал Тулякову всеми имевшимися силами повести наступление на Борисоглебск. Для этого требовалось освободить села Троицкое и Красненькое.
Подошли подкрепления, и в их числе эскадрон красных казаков. Из Макарьевских двориков соединенные силы батальона и эскадрона двинулись в наступление. Противник оказывал самое упорное сопротивление. Был момент, когда под его жестоким огнем бойцы остановились, залегли. Некоторые стали отползать...
И тогда во весь рост поднялся Федор, призывно взмахнул рукой и крикнул:
— Вперед, товарищи! В атаку, за мной!
Он успел сделать всего два шага, как вражеская пуля сразила его наповал. Но вслед за героем уже поднялись другие красноармейцы, и их удар был неотразим. В один день взяли и Троицкое и Красненькое.
На церковной площади в Красненьком вырыли братскую могилу. В нее опустили тела почти полусотни погибших товарищей, среди них — молодого московского рабочего [24] Федора. Сухо треснул винтовочный залп прощального воинского салюта.
Никто не видел, как выступили слезы на глазах Ани Новиковой, она не призналась бы в этом и самой себе. Только ледяная корочка, появившаяся на ресницах, показывала, что творится на душе у обычно невозмутимой девушки. Память о никогда не унывавшем и отважном друге осталась в ее сердце навсегда...
Вскоре все заградительные отряды Южного фронта были сведены в 1-й Коммунистический полк. Для Ани Новиковой звание бойца Коммунистического полка имело особый смысл — именно в ту суровую пору декабря 1918 года в нагрудный карман гимнастерки она положила членский билет РКП (б){4}.
Этот шаг был подготовлен всей ее предыдущей сознательной деятельностью. А отважное поведение в боях подтверждало — да, достойна быть в рядах великой сражающейся партии! Такого мнения единодушно придерживались и Туляков, и другие, узнавшие Новикову большевики.
— Раз ты теперь член партии ленинцев, — говорил ей Никита Сергеевич, — помни: отныне ты отвечаешь не только за себя, ты в ответе за всю нашу борьбу, за все дело Великого Октября!
— А как вы, — спросила его раз Аня в коротком перерыве между боями, — как вы сами пришли в партию?
— Как я пришел? — переспросил Туляков. — Как многие...
— Расскажите, прошу вас, подробнее. [25]
Если бы вы знали, как это важно теперь знать таким, как я!
— Ну если так важно, — чуть заметно улыбнулся обычно суровый Туляков, — тогда слушай... Вот меня здесь обычно москвичом называют, а вообще-то я родом с Волги-матушки. Там, в Поволжье, работал столяром на заводах. Потом взяли в армию, служил в крепостях Ивангороде и Брест-Литовске.
— Там, где весной мир подписывали? — Вот-вот. Только это еще до войны с немцами было... Служил в артиллерии, стал в пушечном деле соображать кое-что. И не только в нем. Особенно во время войны — находились люди, объясняли, за что мы раньше пот, а теперь и кровь проливали... А в 1916 году перевели меня в Москву. Там, на Ладожской улице, в полуразрушенных банях организовали несколько цехов для ремонта тяжелых крепостных орудий и переделки их для полевой войны. Назвали — Мастерские тяжелой и осадной артиллерии, сокращенно Мастяжарт.
— А в чем заключалась переделка?
— Молодец, во всем разобраться хочешь! Переделывали мы лафеты и зарядные передки. Как раз мне как столяру работа. А еще собрали здесь из воинских частей слесарей, токарей, кузнецов, даже сапожников и портных — потому что стали на Мастяжарте собирать японские и французские гаубицы, ремонтировать подбитые на фронте орудия, вырабатывать военную амуницию, седла — чего только ни делали!
И вот эти три, а потом и четыре тысячи рабочих-солдат, что собрались на Мастяжарте, [26] работали по десять-одиннадцать часов в сутки, да еще два-три часа строевых занятий в день. Кормили плохо, одной чечевицей с мышами, жили еще хуже: нары в три яруса в каких-то недостроенных фабриках, в бывшем синематографе и даже молельне братца Иванушки на Елоховской улице. Избивали нас офицеры просто нещадно... А чуть что — в исправительную команду, там совсем каторга. Но были среди нас большевики. По вечерам, на чердаке казарм, собирались мы вокруг товарища Демидова, беседовали на политические темы, обсуждали местные дела... Появилась нелегальная литература, ее распространяли по казармам и цехам во время работы в ночную смену. И вот все больше людей на Мастяжарте понимали: этот поганый строй надо порушить!
Потому были взрывы возмущения, однажды даже бой с городовыми на Хапиловской (ныне Б. Почтовая) улице. А как узнали, что в Питере царя сбрасывают, написали на красном знамени «Да здравствует революция!» и под ним вышли мы на улицу. Вот так и стал я большевиком...
— А потом что же было?
— Потом боролись мы и с офицерами да властями Временного правительства — за свои права, и с меньшевиками да эсерами — за массы. Народ за нами пошел. И в октябре 17-го мастяжартовцы под водительством большевиков храбро бились в Москве за власть Советов с юнкерами. Как сейчас помню — Демидов Владимир и Галкин Василий, Маслин и Дайлида, Рыбалко и Простокишин — да ты же знаешь его... [27]
— А вы сами?
— А я был при пушке. Выкатили мы орудие, ну, довелось пострелять. И по Алексеевскому военному училищу, и даже по Кремлю. Ничего не поделаешь, знаешь, скольких наших товарищей-солдат юнкера там убили? Одним словом, классовая борьба. Вот с тех пор почти все время и воюю...
— А долго нам еще воевать?
— Не ведаю. Но твердо знаю одно: на войне ли, в тылу ли, в мирное время — много еще трудного, ох как трудного, предстоит. Но партия коммунистов, партия Ленина знает, куда вести, и приведет к победе... Главное — все эти муки ради людей, ради того, чтобы счастливо жили они на этой земле. И тогда не зря будут и все труды, и все жертвы... Поняла?
— Поняла!
— Вот и хорошо. А теперь собирайся, пора выступать...
4 января 1919 года войска центрального участка Южного фронта, куда входил и 1-й Коммунистический полк, перешли в наступление. В тот же день был освобожден Борисоглебск. Недолго хозяйничали здесь белогвардейцы, но успели пролить море крови. Только во дворе пожарной команды бойцы нашли около 500 трупов рабочих, зверски зарубленных белоказаками... Поклявшись отомстить врагу, красноармейцы с новой силой устремились вперед.
В суровые морозы, когда порой даже отказывали пулеметы, наступая иногда по пояс в снегу, героические бойцы Южного фронта добились крупных успехов. Ни растянутые [28] коммуникации, ни бездорожье, сильно затруднявшие доставку боеприпасов и продовольствия, не могли замедлить быстрое продвижение советских частей. Под ударами Красной Армии и под влиянием большевиков-подпольщиков началось политическое разложение армии Краснова. Не желая больше воевать против Советской России, некоторые белоказачьи части покидали позиции, другие сдавались в плен.
Вслед за центральным участком Южного фронта начался разгром красновцев под Царицыном. Контрнаступление на Южном фронте переросло в общее наступление советских войск, в итоге которого белоказачья армия была разгромлена и потеряла большую часть территории Донской области. Сам Краснов был вынужден уйти в отставку и вскоре перебрался к своим империалистическим хозяевам — в Германию{5}.
Весной 1919 года часть коммунистов, мобилизованных в критический момент на фронт, возвращалась к старому месту работы или получала новое назначение. Закончив свои обязанности организатора заградительных отрядов и военно-политического инспектора Южного фронта, собирался в Москву Туляков. Вместе с ним готовились к отъезду Фролкин и Простокишин, которых политотдел фронта направлял в столицу на курсы красных командиров.
Перед отъездом Туляков вызвал красноармейца [29] Аню Новикову — впрочем, теперь уже не Аню, а Ивана Ивановича. Это уважительное солдатское прозвище, данное ей товарищами по оружию в знак признания боевых заслуг, постепенно превратилось во второе имя девушки-бойца.
— Может, поедешь со мной, Иван Иванович? — спросил Туляков. — Слыхала, наверное, о московских командных курсах? Вот бы тебе туда попасть! На красного офицера выучишься...
— Поехать... А возьмут меня на курсы?
— Вообще-то раньше я не слыхал, чтобы девушек на командные курсы брали, но, что было раньше, нам теперь не указ. Революция свои порядки заводит. Буду хлопотать через Московский комитет!
— А здесь отпустят?
— Откомандируют, не беспокойся — это моя забота...
— Поедем, Никита Сергеевич, — тихо и очень серьезно сказала Аня.
— Ну тогда, — Туляков открыл крышку полученных за победу под Борисоглебском золотых часов с надписью «Честному воину Рабоче-Крестьянской Красной Армии от ВЦИК», — даю тебе на сборы, сдачу оружия и прощание с товарищами четыре часа. После этого будешь здесь с вещами!
В тот же вечер Туляков, Фролкин, Простокишин и Новикова с солдатскими «сидорами» за плечами пробились в переполненную теплушку отходившего на север эшелона.
Поезд шел в Москву. [30]