Боевое крещение

Синопское морское сражение, закончившееся разгромом турецкой эскадры, было последней славной победой русского парусного флота. Вступившие в войну на стороне Турции развитые капиталистические страны Англия и Франция имели уже сильный паровой винтовой флот.

Русские парусные корабли не могли противостоять значительно более быстроходным, вооруженным дальнобойной артиллерией паровым кораблям противника. К тому же морские силы союзников в Черном море превосходили русские и в количественном отношении. Несмотря на блестящие качества личного состава Черноморского флота, руководимого выдающимися адмиралами В. А. Корниловым{27}, П. С. Нахимовым и В. А. Истоминым{28}, действия русских кораблей были парализованы. Флот сосредоточился в Севастополе. Крепостническая, самодержавная Россия расплачивалась за свою политическую, военную и техническую отсталость. Когда противник высадился в Крыму и двинулся на Севастополь, большую часть флота пришлось затопить, чтобы преградить врагу вход в Севастопольскую бухту. Сняв с кораблей орудия, моряки ушли на берег защищать город.

Стойкость защитников Севастополя изумила весь мир и заставила Англию и Францию отказаться от широких планов ведения войны.

И все же война была проиграна. Севастополь пал. Черноморский флот перестал существовать.

Мирный договор, заключенный в 1856 году в Париже, нанес сильный удар царской России. Один из пунктов договора лишал Россию права строить на Черном море военные корабли.

Между тем реформы 1861–1874 гг. при всей их самодержавной ограниченности вызвали к жизни придавленные крепостническими отношениями общественные силы. Вступление России на капиталистический путь развития открыло перспективы для быстрого развития и технического совершенствования русского флота. Один за другим появляются смелые технические проекты. На страницах «Морского сборника» из номера в номер публикуются сообщения об изобретениях морских офицеров. Адмиралы А. А. Попов и Г. И. Бутаков, ломая унизительную традицию, решительно поднимают голос против раболепного, некритичного отношения к преимуществам иностранной военно-морской тактической и изобретательской мысли.

Постепенно, с развитием промышленности, в России начали строить мощные паровые, обшитые броней корабли, появляется дальнобойная артиллерия, совершенствуется созданное впервые в России минное дело, возникают новые боевые средства, впервые в мире разрабатывается тактика броненосного флота.

Каков же был этот флот?

Уже в 1861 году был спущен на воду первый русский корабль с броневой защитой — канонерская лодка «Опыт». Корабль был построен на петербургских верфях под руководством корабельного инженера Прохорова.

В 1864 году была утверждена программа строительства броненосных кораблей, в том числе двух низкобортных двухбашенных броненосных лодок — «Чародейка» и «Русалка», двух трехбашенных фрегатов — «Адмирал Лазарев» и «Адмирал Грейг» и двух двухбашенных фрегатов — «Адмирал Чичагов» и «Адмирал Спиридов». Все эти корабли вступили в строй в 1868–1869 гг. Это были добротные корабли, предназначавшиеся для береговой обороны, с толщиной бортовой брони от 70 до 178 миллиметров и артиллерией крупного калибра (280 миллиметров). В 1867 году были спущены на воду броненосный мореходный фрегат «Князь Пожарский» водоизмещением 4506 тонн и скоростью хода 11,7 узла. Впоследствии этим кораблем командовал Макаров. В 1869 году был заложен один из самых сильных броненосцев своего времени «Петр Великий» водоизмещением 10 105 тонн, с бортовой броней до 356 миллиметров и с четырьмя 305-миллиметровыми орудиями. Корабль этот являлся прототипом современного линейного корабля. Строителями его были корабельные инженеры Окунев и Леонтьев. В 1875 и 1877 гг. вступают в строй первые в мире, весьма совершенные по своим качествам броненосные крейсера 1 ранга «Генерал-Адмирал» (водоизмещение 4600 тонн) и «Герцог Эдинбургский» (водоизмещение 4800 тонн).

Большое развитие получает в России и минный флот. На опыте русско-турецкой войны 1877–1878 гг. быстрыми темпами создаются минные катера, а также более крупные мореходные миноносцы. В 1877 году сооружается миноносец «Взрыв» — прототип более позднего крупного миноносца. На «Взрыве», имевшем водоизмещение в 160 тонн и скорость 12,3 узла, был установлен впервые на минном корабле подводный торпедный аппарат. Следует отметить, что идея вооружения миноносца торпедным аппаратом принадлежит Макарову, установившему торпедную трубу под килем на одном из своих минных катеров во время русско-турецкой войны. Создание русскими инженерами миноносца «Взрыв», а вслед за ним миноносцев «Батум» и «Сухум» положило начало строительству нового типа кораблей, что вызвало интерес и подражание в иностранных флотах.

Таким образом, русские конструкторы и кораблестроители успешно справились в начале семидесятых годов с задачей создания отечественного боевого флота.

В связи с отменой крепостного права и проведением военной реформы устанавливаются новые принципы обучения личного состава флота, изменяется система комплектования, складываются новые отношения между офицерским и рядовым составом флота. Но наряду с возникающим новым существовало и боролось за старое все отживающее, консервативное, реакционное. Прежде всего цеплялись за старое на флоте представители феодально-крепостнических кругов, составлявших верхушку флота, занимавшие в нем командные посты.

Тем не менее Балтийский флот реорганизовался довольно быстро и к концу семидесятых годов XIX века представлял собой силу, способную оборонять побережье.

На Черном море военного флота не существовало, так как заводить его здесь после Крымской войны Россия по условиям Парижского мирного договора не могла. По предложению адмирала Ф. П. Врангеля{29} было решено строить винтовой быстроходный торговый флот. С этой целью в 1857 году было основано завоевавшее вскоре широкую популярность Русское общество пароходства и торговли (РОПИТ), обслуживавшее порты Черного и Средиземного морей. Пароходы РОПИТ строились с таким расчетом, чтобы в нужный момент их сравнительно легко можно было превратить в легкие вспомогательные крейсера и другие боевые корабли. Если не для сражений в открытом море, то для обороны побережья, а также для обеспечения русской армии всем необходимым с моря такие быстроходные корабли могли бы оказаться весьма полезными. И действительно, идея превращения морского парохода во вспомогательный крейсер целиком оправдала себя в русско-турецкую войну 1877–1878гг. Всего морскому ведомству на время войны с Турцией было передано около двенадцати самых быстроходных пароходов, в том числе «Великий князь Константин», «Аргонавт», «Владимир» и «Веста».

Россия искала случая избавиться от тягостных и унизительных условий Парижского договора. И такой случай, наконец, представился. Воспользовавшись поражением Франции в франко-прусской войне (1870–1871 гг.), Россия заявила об отказе от выполнения Парижского договора и приступила к строительству на Черном море военных кораблей.

Борьба за обладание Черным морем возобновилась. Однако увеличение русских морских сил шло медленно. Строительство флота свелось к сооружению по проекту адмирала Попова, при участии лейтенанта Макарова, плоскодонных круглых тихоходных «поповок». Имевшие некоторое значение в качестве плавучих береговых батарей для защиты портов, «поповки» совершенно не годились для боя в открытом море. Было на Черном море еще несколько тихоходных деревянных корветов и железных шхун, но в серьезном бою они не могли быть использованы. Пароходы РОПИТ, обладавшие хорошим по тем временам ходом, и колесная царская яхта «Ливадня» — вот все, что плавало под русским флагом в Черном море.

Однако, потерпев поражение в Крымской войне, царское правительство вовсе не собиралось отказываться от своих планов на Ближнем Востоке и Балканах.

В начале семидесятых годов внешнеполитическая обстановка сложилась для царской России благоприятно. В 1870 году Франция была разгромлена Пруссией. Англия, оставшаяся без своего союзника, не рисковала снова выступить в «защиту» Турции. Обеспечила себя царская дипломатия и нейтралитетом со стороны бисмарковской Пруссии, объединившей после франко-прусской войны многочисленные княжества в единое государство. Таким образом, на Балканах и Ближнем Востоке руки у царской России были развязаны. И хотя Россия к новой войне с Турцией не была готова, обстоятельства заставили ее начать эту войну.

Ближайшим поводом к русско-турецкой войне 1877– 1878 гг. послужили события в балканских странах, находившихся под владычеством Турции.

Летом 1875 года произошло восстание христианского населения против турецкого гнета сначала в Герцеговине, а затем и в Боснии. Идея национального объединения всего южного славянства под главенством России пропагандировалась уже давно. Именно поэтому восставшие встретили горячее сочувствие и обещание вооруженной поддержки со стороны Сербии и Черногории. В России восстание также встретило живой отклик, особенно среди славянофилов.

Борьба на Балканах разгоралась. В мае 1876 года восстание вспыхнуло и в Болгарии, где тайный национальный комитет объявил, что пробил час освобождения болгар от ненавистного турецкого ига. Турецкие войска со зверской жестокостью подавили восстание. В одном Филиппопольском округе в течение нескольких дней было вырезано двенадцать тысяч человек.

Резня в Болгарии произвела потрясающее впечатление на общественность Европы и России и была умело использована царской дипломатией.

Война России во главе славянских народов против турок казалась неизбежной. Однако была сделана лицемерная попытка уладить дело мирным путем. Канцлеры трех империй — Горчаков (Россия), Бисмарк (Германия), Андраши (Австро-Венгрия), собравшись в Берлине, разработали так называемый «Берлинский меморандум», по которому от Турции требовалось проведение реформ в пользу христианского населения балканских стран. Эти требования были составлены так, что, если бы Турция согласилась на них, она стала бы объектом международного контроля, в котором России должна была принадлежать руководящая роль. Англия и на этот раз встала на путь дипломатической «защиты» Турции. Во всей своей остроте снова проявились противоречия между Англией и Россией на Ближнем Востоке. В России, впрочем, хорошо понимали, что Англия на стороне Турции не выступит, но помогать будет ей всеми средствами.

Угрозы, раздававшиеся тогда по адресу России в английском парламенте, не имели силы. У Англии не было союзников. Все же, несмотря на выгодную внешнеполитическую ситуацию, начинать войну Россия не решалась. Причины этой нерешительности были серьезные. С начала семидесятых годов в связи с развитием промышленности в ряде центров России возникает рабочее движение, неудержимо растет количество стачек. В деревнях учащаются волнения крестьян, которые требуют ликвидации крепостнических пережитков, сохранившихся в результате половинчатой в своей основе реформы 1861 года. Не подготовлена была Россия к войне и в военно-экономическом отношении. Только в 1874 году начала осуществляться военная реформа, и результаты ее еще не успели сказаться на боевых качествах армии. На главном морском театре будущей войны — на Черном море — Россия почти не имела флота. Перевооружение как армии, так и флота только начиналось.

Правящие круги отдавали себе отчет в том, что поражение в этой новой войне приведет к новому революционному подъему в стране, подобно тому, как это произошло после Крымской войны, заставившей приступить к реформам. Поэтому царское правительство действовало осторожно, стараясь выиграть время для подготовки к войне и всячески оттягивая ее начало.

Вступление России в войну с Турцией было ускорено разгромом в феврале 1877 года турецкими войсками Сербии, которая в июне 1877 года выступила совместно с Черногорией против турецкого господства.

Заручившись нейтралитетом Австрии на случай войны с Турцией и получив согласие Румынии на проход русских войск через ее территорию, Россия совместно с другими европейскими державами предложила Турции начать демобилизацию и осуществить разработанный русской дипломатией проект автономного устройства Боснии, Герцеговины и Болгарии. Турция ответила отказом. Александр II счел это достаточным поводом и 12 (24) апреля 1877 года подписал манифест об объявлении войны Турции.

Однако военные действия начались лишь в конце июня, когда русская армия переправилась через Дунай.

На сухопутном театре Россия располагала значительными силами и обладала большими ресурсами. Но что она могла противопоставить противнику на море? 14 паровых катеров и два десятка гребных судов на Дунае да небольшие торговые пароходы не могли противостоять турецкому флоту, насчитывавшему в 1877 году пятнадцать броненосцев от двух до девяти тысяч тонн водоизмещением, пять винтовых фрегатов, тринадцать винтовых корветов, семь бронированных канонерских лодок и восемь мониторов. Помимо этого, в составе турецкого флота было еще большое число парусных кораблей.

Единственным преимуществом русских было то, что они обладали новым видом оружия — минами.

Мысль применить мины в войне на море в сущности не была новостью. В России мина впервые была применена еще во второй половине XVIII века. Во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. русские войска предприняли попытку взорвать с помощью плавучей мины мост через Днестр, близ Хотина.

В 1807 году русский офицер полковник И. И. Фитцум разработал первый проект подводной мины с электрическим взрывателем.

В 1812 году выдающийся русский ученый П. Л. Шиллинг{30} предложил применять для взрыва подводных мин гальванический элемент. В дальнейшем больших успехов в разработке некоторых вопросов минного дела в России достигли академик Б. С. Якоби{31}, изобретатель подводной лодки и самодвижущейся мины И. Ф. Александровский{32}, изобретатель различных типов мин А. П. Давыдов, изготовивший в 1856 году новый образец ударной мины с механическим запальным устройством — прообраз современной ударно-механической мины, — и другие. Наконец, много внимания уделял минному делу и сделал ряд ценных предложений адмирал А. А. Попов. Минное оружие нашло широкое применение в период Крымской войны на Балтике и на Черном море. Только для обороны Кронштадта в 1854–1855 гг. было выставлено свыше 450 гальванических мин.

В 1874 году для подготовки специалистов минного дела в Петербурге была открыта Технико-гальваническая школа, где вместе с саперами обучались также и морские офицеры. В конце 1874 года в Кронштадте, по инициативе адмирала Попова, были учреждены минные офицерские классы и минная школа, готовившая унтер-офицеров и матросов минного дела.

Новая отрасль военно-морского дела привлекла внимание многих изобретателей-моряков. Капитан-лейтенант Бурачек предложил устанавливать на баркасах специальные откидные шесты, которыми можно прикреплять мины. Предложение это было проверено на практике, причем опыты дали хорошие результаты.

Не вызывает сомнения, что Макаров знал об изобретениях своих предшественников и учитывал их достижения.

Когда практически встал вопрос о том, что нужно предпринять срочные меры против турецких военно-морских сил на Черном море, было принято решение вооружить легкие торговые пароходы РОПИТ, чтобы они могли противостоять турецким броненосцам.

Среди представленных в этой связи проектов особого внимания заслуживают два: проект Н. Н. Баранова и проект лейтенанта С. О. Макарова.

Идея первого проекта заключалась в установке сильных артиллерийских орудий на укрепленные палубы пароходов и создании, таким образом, хотя и уязвимых, но быстроходных крейсеров.

Второй проект, несравненно более оригинальный и смелый, преследовал цель парализовать боевые действия турецкого флота с помощью беспалубных катеров, снабженных минами, как средством нападения. Однако ничтожный по размерам беспалубный минный катер не смог бы, разумеется, совершать сколько-нибудь значительные переходы, И вот Макарову приходит в голову поистине блестящая мысль использовать в качестве транспортного средства быстроходные пароходы. Пароход может вести катер на буксире или доставить его в нужный пункт, подняв на палубу. Первый способ был признан Макаровым мало практичным, на волне катер будет захлестывать, буксирный канат может лопнуть, к тому же всякий буксир уменьшает скорость парохода, что весьма нежелательно, особенно в условиях боевых действий. Имея же на борту один или несколько легких катеров, снабженных минами, пароход может ночью незаметно подойти к неприятельской эскадре, остановиться на некотором расстоянии от нее и спустить на воду минные катера. Внезапно атаковав неприятеля, минные катера немедленно возвратятся к пароходу, где их поднимут на борт; пароход даст полный ход и вернется в ближайший отечественный порт

Мысль Макарова вначале не нашли ни в ком сочувствия, до такой степени она казалась «неприемлемой». Но Макаров действовал энергично и настойчиво. С осени 1876 года он стал забрасывать начальство записками, докладами и представлениями, настаивая на том, чтобы в условиях полной безоружности России на Черном море его проект был испробован.

О том, сколько сил и энергии ушло на борьбу с рутиной и недоброжелательностью, хорошо свидетельствуют слова самого Макарова. «Вряд ли, — пишет он, — за всю жизнь я проявил столько христианского смирения, как за эти 2 месяца. Иной раз не только язык — руки! -так и чесались!»

Дело все же не двигалось с места, пока Макарова не поддержал главный командир Черноморского флота адмирал Н. А. Аркас{33}. Проект направили на утверждение в Петербург, и после обычной канцелярской волокиты Макарову было поручено его осуществить В распоряжение Макарова был предоставлен лучший пароход Русского общества пароходства и торговли «Великий князь Константин», на котором был поднят военно-морской флаг.

Получив все полномочия, Макаров с необычайной энергией принялся за осуществление своего проекта. Прежде всего он подобрал из добровольцев офицеров и команду. И уже через две недели после своего назначения командиром Макаров в донесении адмиралу Аркасу подробно сообщил о проделанной работе по превращению парохода из торгового в военный, специально приспособленный для минных атак. Больше всего хлопот доставило устройство сооружений для четырех минных катеров, которые должен был нести «Константин». Беспокоил также Макарова недостаток на корабле мин. Самодвижущиеся мины (торпеды) в то время были новостью, и Макарову с превеликими трудностями удалось получить несколько таких мин только в июле 1877 года.

Макаров докладывал Аркасу, что в ходе подготовки «Константина» к боевым действиям заготовлено и опробовано несколько десятков различных мин, изготовлено четыре буксирных шеста для парохода, сделаны приспособления для их буксировки с вьюшками, блоками и пр.

Донесение Макарова, рассказывающее о том, как обыкновенный торговый пароход превращается в грозный боевой корабль, является интереснейшей страницей в истории развития минного дела в России. Опыт русских моряков в турецкую войну, успехи их минных катеров на Черном море и на Дунае послужили мощным толчком к развитию минного дела во всех флотах и созданию нового типа военных кораблей — миноносцев. Приоритет русской технической мысли здесь неоспорим.

Боевая задача, которая возлагалась на минные катера Макарова, состояла в том, чтобы атаковать неприятеля, пуская в ход, смотря по обстоятельствам, два рода мин: шестовые и буксируемые. Первые укреплялись на концах деревянных шестов длиною до шести метров, опущенных с носовой части катера в воду. Взрывчатым веществом служил пироксилин. Чтобы нанести решительный удар неприятельскому кораблю, нужно было незаметно подойти к нему почти вплотную, то есть на расстояние длины шеста, и ударить шестом в корпус. Взорвавшись на глубине около двух с половиной метров от ватерлинии, в том месте, где корабль не защищен броней, мина может сделать огромную пробоину и вывести корабль из строя или потопить его.

Буксируемые крылатые мины Макарова прикреплялись на длинном тросе к корме катера. В этом случае тактика нападения на вражеский корабль заключалась в том, что катер резким поворотом у борта или под кормой неприятельского корабля наводил буксируемую мину на цель. Взрыв происходил от удара мины о корпус корабля или при помощи электрического тока. Для успешного выполнения всей этой сложной операции необходимы были исключительная смелость, ловкость и самообладание. Малейшая непредвиденная случайность (неловкость в маневрировании, набежавшая волна) могла не только сорвать все дело, но привести к взрыву катера. Макаров все это прекрасно понимал. Он подобрал себе в помощники людей, испытанных в опасностях. Все это были добровольцы. «С такими помощниками, — писал Макаров, — я не задумаюсь идти на самую большую опасность». Он разработал подробный план действий, исключительно смелых и рискованных.

Вот как рисует Макаров картину нападения на неприятельскую эскадру то этому плану.

Когда неприятель обнаружен, все четыре катера спускаются на воду и на буксире «Константина», стараясь быть незамеченными, подходят к кораблям противника. В случае, если «Константин» будет сам обнаружен, то он дает полный ход и направляется вдоль линии неприятельских судов. Поравнявшись с первым неприятельским кораблем, первый катер отдает буксир; поравнявшись со вторым кораблем, то же проделывает второй катер и т. д. Расставшись с последним, четвертым катером и предоставив катерам действовать самостоятельно, «Константин», вооруженный пятью шестовыми минными аппаратами, сам начинает наносить смертельные удары вражеским кораблям. Каждый из катеров, взорвав мину под судном, производит нападение на другое судно, пока не израсходует всех мин. Вся атака должна совершаться возможно быстрее. Выполнив задание, все катера возвращаются в свою базу, после чего «Константин» полным ходом направляется в безопасное место, где и поднимает катера на палубу.

Действительность, как вскоре оказалось, отличалась от нарисованной Макаровым картины. Не получившие еще боевого опыта в минном деле русские моряки не могли, конечно, предвидеть всех деталей сложного и крайне опасного дела и вначале допустили ряд промахов.

Макарова нередко называли фантазером, — настолько смелыми казались некоторые из его проектов. Но смелость у него всегда сочеталась с величайшей осмотрительностью и продуманностью всех деталей затеваемого им дела. Нарисовав в своем воображении идеальную картину минной атаки на турецкие броненосцы, Макаров приступил к самой тщательной подготовке технического оборудования коробля-матки и к тренировке экипажа.

«Техническая часть подъема катеров была проста и настолько удобна, что все паровые катера с полным минным вооружением и снабжением, а также с парами в котлах могли быть спущены сразу. На ученьях их спускали на воду даже при шести узлах хода; подъем производился поочередно. Подъем всех четырех катеров от команды «все наверх» до команды «стоп тали» требовал 7 минут времени, — и случалось исполнять его на значительном волнении», — вспоминал Макаров много лет спустя.

Помимо главного вооружения в виде девяти шестовых цилиндрических мин с автоматическим замыкателем, «Константин» имел четыре девятифунтовых нарезных орудия и одну шестидюймовую мортиру.

Но основную боевую силу корабля составляли, конечно, четыре минных катера, носившие названия: «Чесма», «Синоп», «Наварин» и «Минер». Никогда еще не было во флоте случая, чтобы катера с машинами, котлами, запасом провизии, угля и различным снаряжением подымались на палубу корабля. На двух-трех судах Черноморского флота пробовали было осуществить такой подъем, но задача была признана настолько трудной, что пришлось ее оставить. При помощи особых шлюпбалок собственной конструкции Макаров добился выполнения этого маневра в несколько минут. Добился, разумеется, не сразу; катера обрывались, тросы лопались и шлюпбалки гнулись. Но все это было преодолено. Не менее хлопотным делом оказалось и минное вооружение парохода. Конструировались и испытывались мины различной формы и веса, пока не был найден наилучший тип. Постановка их на катерах и пароходе также потребовала немало труда и терпения{34}.

История превращения безобидного пассажирского парохода «Константин» в минный крейсер и его действия на Черном море против турок представляют исключительный интерес не только как блестящий пример изобретательности и бесстрашия. В пропаганде минного дела в России пароход «Константин» также сыграл весьма видную роль. В течение четырех месяцев, ушедших на переоборудование парохода, он служил практической школой для минеров Черноморского флота. Два раза в неделю на борту «Константина» собирались офицеры-минеры, чтобы ознакомиться с минным делом. Объясняли технику и тактику минного дела лейтенант Макаров и его ближайший помощник лейтенант И. Зацаренный. Оба они охотно делились с посетителями знаниями и приобретенным опытом, объясняли конструкцию придуманных ими мин, устройство проводников, запалов и т. д. Для желающих более детально ознакомиться с минным вооружением парохода делались в одной из кают сообщения с демонстрацией моделей и чертежей.

Эта практическая школа минного дела, создавшаяся в острый момент, заинтересовала не один десяток морских офицеров, ставших впоследствии видными специалистами. Лейтенант Зацаренный в статье «Заметки по минному делу на пароходе «Великий князь Константин» писал: «Этот пароход, единственный в своем роде по идее и исполнению не только в нашем, но и в иностранных флотах, давал в течение почти двух лет много тем для разговоров, даже и не в морском обществе». В словах этих не было преувеличения. Важность минного оружия понималась всеми сколько-нибудь образованными людьми. Прислушивались и к следующим словам Макарова: «Никакие средства, никакие затраты на развитие минного дела не могут считаться чрезмерными. По моему мнению, в будущих наших войнах минам суждено будет играть громадную роль».

Макарова недаром называли впоследствии «дедушкой минного флота». Он первый привел в систему все изобретения по минному делу, суммировал их, применил на практике, обогатил минное дело своей творческой мыслью, изобретениями и усовершенствованиями и всячески пропагандировал мины как важнейшее оружие в морской войне.

12 (24) апреля 1877 года, когда была объявлена война, Макаров вызвал команду наверх. Матросы выстроились на палубе. Макаров был заметно возбужден. «Война объявлена, — произнес он. — Мы идем топить турок. Знайте и помните, что наш пароход есть самый сильный миноносец в мире и что одной нашей мины совершенно достаточно, чтобы утопить самый сильный броненосец. Клянусь вам честью, что я не задумаюсь вступить в бой с целой турецкой эскадрой и что мы дешево не продадим нашу жизнь!..»

Командиру не дали договорить. Раздалось такое «ура», какого, по собственному признанию Макарова, ему не пришлось более услышать. На корабле царило необычайное возбуждение. Макаров приказал поднять пары, чтобы идти на Константинополь, он думал врасплох атаковать турецкую эскадру. Расчет был правильный, вряд ли турки были готовы к бою, зная, что у русских нет флота. На корабле деятельно готовились к бою. Всего больше Макаров опасался какой-нибудь непредвиденной случайности. «...Наш успех верен, — говорилось в его приказе, — но может случиться, что из-за какой-нибудь мелочи, из-за какого-нибудь бензеля{35} произойдет неудачный взрыв. На эти-то мелочи я обращаю внимание всех служащих на судне. Я надеюсь, что всякий с любовью и полным спокойствием осмотрит свою часть».

Тем временем, не встречая отпора, турки уже начали хозяйничать на кавказском побережье, громили русские порты — Поти, Гудауты, Очемчиры. 2 мая 1877 года пять турецких броненосцев подошли к Сухум-Кале и, обстреляв его из орудий, причинили серьезные разрушения крепости и городу.

Легко представить себе нетерпение молодого Макарова, внимательно следившего за событиями на Черном море. Четыре месяца работать с лихорадочной энергией, снаряжая свой пароход для борьбы с противником, и теперь, вместо смелых набегов, боев и побед, выполнять будничные функции командира портового судна. Макаров несколько раз обращался к командующему флотом с настоятельными просьбами разрешить ему выйти в море. И только спустя две недели после объявления войны это было ему, наконец, разрешено.

Макаров почувствовал себя на свободе. Настало время действовать.

Сопровождаемый криками «ура» сотен провожающих, ранним солнечным утром «Константин» покидал Севастополь. В намерения Макарова входило прежде всего осмотреть крымские берега. Но турок здесь не оказалось, и Макаров решил идти на юг, в Батум, куда, по имевшимся сведениям, турки переправили войска для своей анатолийской армии. По пути к цели своего похода Макаров останавливал все встречные суда, выясняя, где находится неприятель. Но все отговаривались незнанием. «Константин» направился в Поти. Но и в Поти турецких кораблей не оказалось. Они уже побывали здесь накануне, подвергли бомбардировке город и ушли на рассвете. Решив, что турки должны быть в Батуме, Макаров направился туда.

Солнце клонилось к западу. «Константин», уменьшив ход, медленно приближался к батумским берегам. В 9 часов 45 минут вечера на расстоянии семи миль от Батума остановили машину. В полном порядке и при полной тишине спустили на воду катера, и они направились к рейду. Во главе группы катеров шел катер «Минер». Командование этим катером Макаров взял на себя. За ним следовал катер «Чесма» под командой минного офицера «Константина» лейтенанта Зацаренного, далее — «Синоп» и «Наварин» (командиры: лейтенант Писаревский и мичман Подъяпольский).

Вдали замелькали огоньки неприятельского судна. Макаров приказал катеру «Чесма», обладавшему наилучшим ходом, атаковать неприятеля. Остальные катера должны были приготовиться к атаке других турецких кораблей. Командир «Чесмы» лейтенант Зацаренный, спустив в воду пироксилиновую мину и ведя ее на буксире, дал полный ход и бросился в атаку. Затаив дыхание, ожидал Макаров взрыва. Тем временем на турецком корабле забили тревогу, был открыт бешеный огонь по катеру. Макаров не мог понять, что произошло. Мимо катера, на котором он находился, осыпаемая картечью и ружейными пулями, пронеслась «Чесма», за ней, догоняя ее, следовал турецкий корабль.

С «Чесмы» что-то кричали. Макаров прислушался. То был голос Зацаренного:

— Неудача Мина не взорвалась! — кричал он.

Тогда решил действовать сам Макаров. Но турки уже заметили катер и открыли по нему ружейный огонь. Пришлось отойти в сторону, чтобы изготовиться к атаке. Не обстрелянные еще люди, находясь все время под градом свистящих пуль, несколько растерялись и замешкались с подготовкой мины. Момент для молниеносной атаки был упущен. «Это же самое замешательство людей при первых выстрелах, — откровенно признается Макаров, — вероятно, было причиной невзрыва мины и на катере «Чесма». Неприятельский пароход, дав полный ход вперед, скрылся».

Оставаться на рейде было и бесполезно и опасно. В Батуме забили тревогу, взвились сигнальные ракеты, погасли огни на маяке и в городе. «Нападение на Батумский рейд, когда все суда извещены и везде будут целую ночь стоять в полной готовности, я считал неблагоразумным, и решил отступать», — доносил Макаров.

Макаров приказал дать сигнал катерам возвращаться. Но кроме «Наварина» к «Минеру», на котором был Макаров, никто не подошел. Сигналы повторились еще несколько раз. До двух с половиной часов утра ждали катеров, но их не было. Отсутствие катеров не внушало Макарову большой тревоги. Было условленно, что в случае, если связь с «Константином» будет потеряна и катера не смогут его быстро разыскать, они направятся в Поти. Решив, что так именно и случилось, Макаров поднял на палубу катера «Минер» и «Наварин» и приказал идти в Севастополь.

Неудачная экспедиция «Константина», его отсутствие в течение трех суток и исчезновение двух катеров произвели неблагоприятное впечатление в Севастополе. Недоброжелатели Макарова, осуждавшие задуманный им план нападения на турецкие суда и называвшие этот план безумием, снова стали доказывать несостоятельность минных атак. «Пусть рискует собой, но нельзя же так рисковать людьми и пароходами в надежде заработать себе Георгия. Куда девались катера, отчего нет от них никаких вестей, почему они брошены командиром на произвол?»

Что бы ни было причиной осечки мины — неисправность присланного из Кронштадта запала или неопытность командира, — первая неудача доставила Макарову много неприятностей. Ночная экспедиция катеров, кончившаяся безуспешно, имела тяжелые последствия для всей последующей деятельности «Константина». Если бы мина взорвалась, то положение Макарова сразу же укрепилось бы. Один из биографов С. О. Макарова, Ф. Ф. Врангель, пишет об этом так: «Ему (Макарову. — Б. О.) не приходилось бы отвоевывать каждый самостоятельный шаг от недоверчивого начальства; его бы не посылали в бесплодные совместные плавания и не отвлекали бы транспортною службой от прямого своего дела, не держали бы столько месяцев мины Уайтхеда на складе, вместо того, чтобы дать их в руки человека, не упустившего бы случая применить их к делу».

Однако самого Макарова и его помощников неудача не разочаровала. Они видели свои ошибки и многому научились, а желание снова сразиться с неприятелем и победить ни у кого из состава экипажа не исчезло, а, наоборот, усилилось.

Буквально выпросив разрешение идти в Поти за катерами, Макаров 7 мая приближался к Потийскому рейду. Как и надо было ожидать, «Чесма» и «Синоп» находились в Поти. На них все было исправно и благополучно. Каждую ночь катера готовы были произвести нападение на неприятеля, но турки в Поти не появлялись. Получив сведения, что неприятельский флот находится в Сухуми, Макаров отправился туда. Но вдруг нашел такой густой туман, что все скрылось из глаз. Определить место оказалось невозможным. «Константин» направился в Севастополь.

А турки тем временем, оставив восточный берег, перешли на западный и стали крейсировать между Сулинским рукавом{36} и островом Змеиным, сильно затрудняя снабжение русской армии. Макарову разрешено было сделать набег. Для обеспечения успеха флотилия Макарова была усилена двумя крупными номерными катерами. Первым катером командовал лейтенант Рожественский, вторым — лейтенант Пущин. Когда вышли в море, поднялся свежий ветер. Шедшие на буксире катера стало заливать водой, и ход пришлось уменьшить до семи с половиной узлов.

Турки никак не ожидали прихода русских. Ярко горели огни на маяках в Сулине и на острове Змеином.

На «Константине» и на катерах готовились к атаке. Но в это время сильным течением пароход стало прижимать к берегу, и вскоре он оказался на мели. Макаров приказал выбрасывать уголь за борт и завозить верп{37}. Заработал кабестан{38}, наматывая трос верпа; «Константин» дал полный задний ход. Пароход дрогнул и медленно стал сползать в воду.

На рассвете, в утреннем тумане, увидели очертания корабля, прошедшего мимо «Константина» из Сулина к морю. Надо было действовать. Макаров составил такой план атаки турецких броненосцев: большие катера входят в Сулинскую бухту, их ведут на буксире малые до тех пор, пока не обнаружат неприятеля. Тогда все катера выстраиваются в кильватер. Нападение производится одновременно, большие катера, как более быстроходные, заходят с флангов. Сам Макаров оставался на «Константине».

Приближалась полночь, ветер стих. На флотилии — полное спокойствие.

— В добрый час! — произнес Макаров, отправляя катера на трудное дело.

Сначала катера шли вместе, но, завидев стоявшие в глубине Сулинского рейда турецкие броненосцы, разделились, и быстроходные катера первыми бросились в атаку. Они подошли незамеченными к броненосцам настолько близко, что был слышен разговор на кораблях и перекличка часовых. Командир «Чесмы» лейтенант Зацаренный, желая исправить батумскую неудачу, первым атаковал ближайший турецкий броненосец. Но как только он бросил мину за борт, проводник задел за винт, и машина остановилась. По-видимому, Зацаренному, несмотря на его храбрость и решительность, недоставало необходимых в подобных случаях выдержки и хладнокровия; боясь упустить момент, он слишком спешил и действовал недостаточно четко.

Вслед за «Чесмой» бросился в атаку катер лейтенанта Пущина. Несмотря на обстрел, он спокойно вплотную подошел к борту одного из трех броненосцев и атаковал его. Раздался глухой взрыв, а вслед за ним дружное «ура» со стоявшей вблизи «Чесмы». Одновременно со взрывом броненосца был дан первый пушечный выстрел. При вспышке выстрела ясно обрисовался огромный столб воды, поднятый миной. Хотя взрыв не произвел таких разрушений, от которых броненосец немедленно пошел бы ко дну, во всяком случае, как выяснилось впоследствии, турецкий броненосец «Иджалие» был поврежден настолько основательно, что вышел из строя на все время войны.

Нападение на «Иджалие» произвело на неприятеля очень сильное впечатление. Турецкие корабли, открыв беспорядочный артиллерийский и ружейный огонь, снялись с якорей и ушли из Сулина.

В письмах, опубликованных впоследствии лейтенантом Пущиным на страницах «Кронштадтского вестника», рассказывается, как именно происходило дело. Лишь только раздался оглушительный взрыв и броненосец стал крениться, Пущин приказал дать полный вперед, а сам принялся рубить найтовы. Но, увы! Катер не тронулся с места. В чем дело? «Я не мог понять этого и что было делать — не знал», — вспоминал он. Но вот у Пущина мелькает мысль: в порядке ли винт? Он прыгает в воду и, держась одной рукой за борт, освобождает винт от неизвестно откуда взявшегося конца дюйма в четыре толщиною. В это время не выключенный двигатель дает полный вперед, и барахтающегося в воде лейтенанта едва успевают уже на ходу втащить на катер. Вдогонку несутся пули, но катеру удается отойти от броненосца на безопасное расстояние. В это время по нему открывает орудийный огонь другой броненосец. Полученные катером повреждения были столь значительны, что спасти его не представлялось никакой возможности. И когда катер стал тонуть, команда по приказу Пущина покинула его и вплавь достигла берега. Пущин же, снесенный течением, был подобран турками и доставлен в Константинополь, где его после бесконечных допросов посадили в одиночную камеру при адмиралтейском доме, приставив к двери камеры усиленную охрану. Здесь же оказались и четыре матроса с затонувшего катера, захваченные турками, когда они вышли на берег. Пятый, машинист Морозов, утонул.

Из своей камеры, выходившей окнами на бухту Золотой Рог, Пущин сделал несколько интересных и ценных наблюдений. В доке стояли сильно поврежденные русскими минами броненосные турецкие корабли, хорошо знакомые Пущину по своему внешнему виду. Борт одного из броненосцев был испещрен множеством суриковых пятен; свежим суриком были прокрашены также целые броневые плиты. «А это значит, — замечает Пущин, — что он, голубчик, получил должное». Здесь же находился и другой броненосец, и также с суриковыми пятнами: «Это значит, что и он заполучил, и теперь лечится».

Моральный эффект сулинского похода был чрезвычайно силен. Турки реально почувствовали, что их флоту угрожает серьезная опасность, даже на подступах к столице.

Иначе стали смотреть теперь на Макарова и его минную флотилию и в морском министерстве. Остро реагировала на черноморские события и зарубежная печать. В Англии, впрочем, газеты всячески старались умалить действенность русского минного оружия. «Собственные корреспонденты» английских газет «утверждали» даже, что турецкий броненосец «Иджалие» совершенно невредим и что русские попытки напугать турок являются не чем иным, как детскими забавами, опасными лишь для их организаторов. Но этому никто не верил и прежде всего сами турки.

За успешное нападение на турецкие корабли на Сулинском рейде лейтенант Макаров был награжден орденом Владимира 4-й степени.

После памятной ночи под Сулином Макарову стало совершенно ясно, что его план ведения наступательной минной войны, при достаточной помощи и поддержке, вполне реален и должен проводиться в жизнь с еще большей энергией. Вместе с тем он убедился, что шестовые и другие мины недостаточно надежны. И Макаров начинает думать о применении против турецких броненосцев незадолго до того появившихся самодвижущихся мин, обладавших большой взрывной силой и удобных в обращении. Такие мины имелись уже на складах морского министерства. Однако Макарову их не выдавали под тем предлогом, что на их приобретение были затрачены большие средства. Сберегать мины из-за того, что они дороги, и не расходовать для той цели, для которой они предназначены, это было чем-то большим, чем просто глупость. «Я прошу вас, ваше превосходительство, разрешить мне сделать из Севастополя с минами Уайтхеда вылазку на Сулин, — писал Макаров адмиралу Аркасу, — лунные ночи нам будут очень полезны, чтобы найти броненосцы, когда маяк не зажжен, и подойти на 50 сажен можно с катером почти незаметно в самую лунную ночь. Если для операции будет выбрана хорошая погода в тот день, когда броненосцы стоят на наружном рейде, то есть большое ручательство за хороший успех».

Аркас отвечал уклончиво и медлил. Между тем из разных источников все чаще поступали сведения о тревоге, испытываемой каждую ночь турками на рейдах своих портов в ожидании минной атаки русских. Казалось бы, разумно было воспользоваться этим настроением и почаще тревожить турок, посылая в крейсерство по Черному морю «Константина» со всей его флотилией. Но начальство рассуждало иначе и посылало Макарова перевозить то раненых и больных солдат, то всякое военное снаряжение, то провиант для войск кавказской армии и т. д. Рейсы эти совершались в глубокой тайне, по ночам. Как правило, корабль сильно перегружался, и в пути моряки каждую минуту с тревогой ожидали встречи с вражескими военными кораблями, против которых «Константин» без своих минных катеров был беспомощен.

Макарову такая работа не нравилась. «Если ваше превосходительство не одобрит плана нападения на Сулин, то благоволите разрешить мне идти в крейсерство к анатолийскому берегу», — как милости просил Макаров, обращаясь к Аркасу.

Наконец Макарову разрешено было получить в севастопольском адмиралтействе несколько мин Уайтхеда. Макаров тотчас занялся со своими помощниками самодвижущимися минами, приспосабливая их к паровым катерам. Теперь все было готово к походу в Сулин, а главное — получено разрешение идти туда. Но разрешение запоздало. Турки покинули Сулин.

Узнав об этом, Макаров вышел в разведку на юг, к Босфору. Несомненно, это было очень рискованно. Но о таком походе Макаров мечтал еще в самом начале войны и во всех деталях продумал его. С «Константином» шел пароход «Эльбрус», командир которого был чином старше. Командовать в боевой обстановке при таких условиях Макарову было бы трудно, тем более, что экипаж «Эльбруса», как и его командир, опыта в минных атаках не имели, и Макаров боялся, что в случае встречи с противником «Эльбрус» будет только помехой. Выход был найден: находясь на полпути к Константинополю, Макаров поднял сигнал: «Прошу позволения не следовать вместе», на что последовал ответ с «Эльбруса»: «Согласен».

На рассвете, при подходе к Константинополю, моряки «Константина» увидели на горизонте вражеские корабли. Это были две парусные шхуны. Макаров сигналом приказал им остановиться и направился к одной из них. На шхуне началась суета: люди бегали по палубе и спешно что-то выбрасывали за борт. Оказывается, шхуна везла в Константинополь пшеницу. На второй шхуне находились переселенцы из Кюстенжи. Приказав команде с первой шхуны перейти на вторую, Макаров утопил первое судно. Затем у местечка Хили, на расстоянии всего лишь двадцати миль от Босфора, Макаров настиг сразу три турецких корабля. Дав экипажам сигнал перейти на шлюпки, Макаров сжег все три корабля.

Удачно проведя рейд и не встретив неприятельских военных кораблей, Макаров 23 июля возвратился в Севастополь.

Пароход «Константин» с каждым днем завоевывал все большую известность. Раздраженные турки разрабатывали под руководством англичан планы уничтожения этого неуловимого и крайне опасного противника. Действия «минного крейсера» заставляли турецкий флот находиться все время в напряженном ожидании минной атаки. Особенную же популярность пароход «Константин» и его командир Макаров приобрели в результате похода к кавказским берегам на выручку отряда полковника Шелковникова.

Дело обстояло так. При передвижении кавказской армии отряд полковника Шелковникова, направлявшийся в Абхазию, очутился в весьма критическом положении, так как один из турецких броненосцев, заняв удобную позицию на Гагринском рейде, держал под обстрелом проход в Гаграх. Командующий кавказскими войсками обратился, наконец, к главному командиру Черноморского флота адмиралу Аркасу, в распоряжении которого находился «Константин», с просьбой оказать помощь.

Макаров получил задание идти к кавказским берегам и атаковать турецкий броненосец в районе Гагры или же отвлечь его от берега. Сильнейший шторм задержал «Константина» на двое суток. 6 августа, на рассвете, пароход стал приближаться к Гаграм, и моряки увидели находившийся вдали броненосец, который полным ходом шел навстречу «Константину» с явным намерением атаковать его. Вряд ли в этот момент кто-либо на турецком броненосце сомневался в том, что через несколько минут русский пароход будет потоплен. Слишком неравны были силы. Турецкий корабль, защищенный броней и неуязвимый для пушек «Константина», обладал в несколько раз более мощной и дальнобойной артиллерией. «Константин» мог быть расстрелян и потоплен с дистанции, почти вдвое превышавшей дальность выстрела его пушек.

Предвидя возможность встречи с турками в открытом море, Макаров приказал, чтобы в котлах все время поддерживали давление пара, достаточное для полного хода. Предосторожность эта спасла «Константина». Повернув на запад, «Константин» развил максимальный ход. Броненосец устремился за ним. Впоследствии Макаров так вспоминал об этом: «...А дело становилось дрянь, — нажимает, вот-вот начнет разыгрывать. Пароходишко картонный с начинкой из мин... Два-три удачных выстрела — капут!..» Первое время казалось, что броненосец настигает русский корабль. От напряженной работы машин пароход дрожал и трясся, как в лихорадке. Одиннадцать узлов — максимальная скорость хода «Константина», но сейчас он шел со скоростью двенадцать узлов, а ход все увеличивался. Сверились по лагу, — оказалось двенадцать и три четверти узла. На палубу, весь мокрый, поднялся старший механик Павловский и доложил Макарову, что, если нужно, можно прибавить ход еще на пол-узла. «Я не могу достаточно нахвалиться как старшим механиком, так и его помощником и всею машинною командой, — рапортовал Макаров по окончании похода командованию флотом. — Только благодаря опытности и знанию этих людей я обязан несколько раз сохранению парохода. Откровенно должен признаться, что, если бы я не был уверен в своих механиках и машине, я бы не решился ни на одну смелую атаку».

Турецкий броненосец стал заметно отставать, его ход не превышал одиннадцати с половиной узлов. «Я приказал уменьшить ход, чтобы предоставить ему интерес погони», — писал Макаров. Эта игра продолжалась часа два, пока внезапно налетевший шквал с дождем не скрыл противников друг от друга. Когда дождь перестал и небо прояснилось, броненосца уже не было.

Макаров вернулся к кавказским берегам и, обойдя побережье в районе от Сочи до Гагр и не обнаружив нигде турецких кораблей, решил, что свою задачу — отвлечь броненосец — «Константин» выполнил. Когда Макаров прибыл в Новороссийск, выяснилось, что броненосец был отвлечен от Гагр в самую критическую для отряда Шелковникова минуту. В своем донесении Шелковников телеграфировал: «Колонну князя Аргутинского рассвет застал в сфере огня со стороны броненосца. Она била спасена от страшных потерь пароходом «Вел. кн. Константин».

Эпизод на Гагринском рейде имел весьма благоприятные последствия для Макарова. Самые ярые скептики убедились теперь в том, что «Константин» в умелых руках является полезнейшим орудием в борьбе с турками на море. На время Макарову была предоставлена свобода действий. Газеты были полны описаний гагринского похода «Константина». Иногда, впрочем, в этих описаниях преувеличивались возможности русского минного крейсера, сообщались невероятные, выдуманные подробности. Но внимание к Макарову и его детищу было привлечено, и он, поощренный успехом, сумел как нельзя лучше воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Теперь уже никто не возражал против ночной экспедиции в Сухум-Кале, которую он затевал, проведав, что там находятся неприятельские броненосцы. Зная, что вскоре должно наступить лунное затмение, Макаров предполагал использовать его для обеспечения скрытности и неожиданности нападения.

В день затмения, 11 (23) августа 1877 года, в десятом часу вечера, «Константин», соблюдая все предосторожности, чтобы не выдать себя, подходил к Сухуми. В шести милях от берега Макаров приказал спустить все четыре минных катера. Общее командование ими было поручено лейтенанту Зацаренному. Тихо подойдя к рейду, катера остановились и стали выжидать начала лунного затмения. Как только диск луны покрылся тенью, катера бросились в атаку на стоявший в глубине рейда лучший из турецких военных кораблей броненосец «Шевкет». В это время на берегу вспыхнул пожар и осветил катера. На броненосце поднялась тревога. Загремели орудийные и ружейные выстрелы. Туча пуль и картечи посыпалась и с броненосца и с берега. Катера действовали смело и решительно. Первым бросился на броненосец катер «Синоп» и удачно подорвал мину. Поднялся огромный столб черной воды, вероятно, взрыв пришелся под угольной ямой. На броненосце заметались в отчаянии люди, многие стали бросаться в воду. Удачно действовали и остальные катера. От близких и сильных взрывов на рейде поднялось волнение, волны захлестывали катера; кругом плавало множество обломков. Не прошло и пяти минут с начала атаки, как катера, согласно приказу Макарова, стали возвращаться в свою плавучую базу. Их встречали криками «ура». Возбужденные и радостные поднимались моряки на палубу, их обнимали, поздравляли. «Веселый дух офицеров и команды, твердо верящих в силу своего оружия, не имеет границ», — доносил Макаров.

Общую радость омрачило отсутствие катера «Минер».

Лейтенант Зацаренный, взяв самый быстроходный катер, бросился искать его и вскоре привел. На руках подняли на палубу в бессознательном состоянии командира катера лейтенанта Писаревского. Как выяснилось, катер сцепился с турецкой гребной шлюпкой, стоявшей у борта броненосца. Произошла горячая рукопашная схватка. Дрались отчаянно; озверевший турок изо всей силы ударил командира катера веслом по голове, а затем пытался столкнуть его в воду. Но матросы, пустив в ход приклады, отбили у неприятеля своего командира.

Собрав флотилию и подняв катера на палубу, Макаров поспешил как можно быстрее выйти в море. Вдали появился турецкий броненосец типа «Османие».

Атакованный «Константином» броненосец «Шевкет» получил настолько тяжелые повреждения, что был выведен из строя на долгое время. Полковник Шелковников официально доносил со слов очевидцев, что турки возились три дня с броненосцем и на четвертый медленно повели его на буксире с большим креном в Батум. Но это не мешало туркам и англичанам утверждать, что действия русских не имели никакого успеха и броненосец повреждений не получил.

Для дальнейшей борьбы с турками морское министерство предоставило в распоряжение Макарова еще несколько самодвижущихся мин, сам же он был награжден орденом Георгия 4-й степени. Выследив неприятельские корабли, Макаров решил испробовать мины в Батуме. Его привлекала глубина Батумского рейда, позволявшая использовать торпеды, да и затони здесь корабль — его вряд ли удалось бы поднять. В атаке участвовали все четыре катера, из которых два были снабжены самодвижущимися минами. Несмотря на благоприятные условия погоды и отсутствие достаточной бдительности у часовых на турецких кораблях и на берегу, атака турецкого броненосца не удалась. Обе мины, выпущенные в броненосец «Махмудие», пройдя почти вплотную подле судна, не достигли цели, выскочили на берег и зарылись в песке. Команды катеров, видимо по неопытности, допустили ошибки в расчете.

Турки при батумской атаке не потерпели материального ущерба, но моральное впечатление от все учащающихся атак русских, — на этот раз торпедами, — было огромное. Даже в самой Турции все чаще стали высказываться нарекания на бездеятельность флота, ничем в течение войны себя не проявившего. Растерявшихся турок пытались поддержать англичане. В газете «Таймс» появилась статья турецко-английского адмирала Гоббарт-паши, из которой читатели должны были узнать, что турецкий флот горит нетерпением сразиться с русскими и ожидает только подходящего случая, но они всячески избегают встречи. И якобы даже «поповки», имеющие сильное вооружение и броневую защиту, боятся турецкого флота. Статья была, конечно, инспирирована и рассчитана на доверчивых профанов. Но вышло иначе. Нелепость этого заявления опроверг в той же газете соотечественник Гоббарта, известный английский корабельный инженер Рид. «Вызову Гоббарта я не могу не удивляться, — писал Рид. — Сидя на могущественном мореходном броненосце, имея под командой еще несколько таких же, Гоббарт-паша спрашивает, почему русские не высылают против него своих поповок; мне кажется, на такой вопрос ответ до крайности прост, так как всему миру известно, что поповки выстроены только для оборонительной службы в мелководных местах... Несмотря на столь способного и смелого адмирала, — иронически замечает Рид, — для уничтожения или захвата этих двух единственных небольших броненосцев, которыми владеют русские на Черном море, до сих пор не сделано было еще ни единого турецкого выстрела... Неприятель, горящий желанием отличиться, обыкновенно повсюду ищет своего противника, а не ожидает, что он, отвечая на вызов через газеты, выйдет и подвергнет себя верному уничтожению»{39}.

Выступления этих двух англичан дают нам достаточно правильное представление о роли и значении русского и турецкого флотов и их руководителей в период войны 1877–1878 годов.

Но вот турки решили предпринять бомбардировку городов крымского побережья. 30 декабря два турецких корабля — «Ассари-Тефтик» и «Османие», под общим начальством английского офицера Монторпа, надевшего феску{40} и превратившегося в Монторп-бея, подошли к Евпатории и выпустили по городу сто тридцать пять снарядов, разрушивших множество зданий. На рейде находились два торговых парохода. Турки хотели завладеть ими, но при первых же метких выстрелах береговой батареи ушли. Следующим объектом бомбардировки был избран город Феодосия. Здесь турецкие корабли произвели сто пятьдесят два выстрела; в числе пострадавших домов оказался дом знаменитого русского художника-мариниста Айвазовского. Затем подошли к Анапе и разрушали город в течение двух часов.

Вот что писал об этой варварской бомбардировке один русский исследователь: «Английские газеты, описывая хвастливо эти знаменитые, по их мнению, подвиги своего соотечественника (т. е. Монторп-бея. — Б. О.), с обычным ханжеством заявляли, что турецкие броненосцы, руководимые английским экс-капитаном, не касались мирных жителей и их жилищ, а громили только казенные здания и укрепления, хотя, вероятно, и английским школьникам не может быть не известно, что все эти города никаких укреплений не имеют»{41}.

В ответ на действия турецких кораблей Макаров предлагал осуществить разработанный им план бомбардировки в лунную ночь турецких городов. «Переведя все пять пушек на один борт, — писал Макаров, — я могу в полчаса выбросить в город до сотни разрывных снарядов. Я полагаю, что это будет так внезапно, что произведет ужасную панику в городе, не ожидающем нападения».

Морское командование не соглашалось с предложением Макарова и поручило ему произвести только демонстрацию у восточных берегов Черного моря.

Воспользовавшись случаем, Макаров 10 января направился к Батуми. Зайдя в Поти, он узнал, что русские войска собираются штурмовать Батум и что там сосредоточена эскадра Гоббарт-паши. Не доходя четырех-пяти миль до Батума, «Константин» остановился. Были спущены два катера — «Чесма» и «Синоп». На беду нашел туман, и катера с трудом пробрались в бухту. Но туман вскоре рассеялся, и с катеров увидели семь судов, стоявших кормой к берегу.

Подойдя к кораблям на расстояние тридцати-сорока саженей, лейтенанты Зацаренный и Шешинский пустили самодвижущиеся мины. Обе торпеды взорвались одновременно. Послышался сильнейший взрыв, стена воды на мгновение заслонила корабль. «Затем слышен был сильный треск от переломившихся частей судна и глухие вопли и крики многочисленной команды. Пароход лег на правый борт и быстро погрузился на дно с большей частью своего экипажа. Громкие крики «ура» команд обоих катеров известили эскадру Гоббарт-паши, что его сторожевой пароход потоплен. От взрыва мин до того, как скрылись мачты, прошла одна или две минуты. Небольшая часть людей, оставшихся на поверхности, хваталась за плававшие обломки и разные вещи с утонувшего парохода, которые образовали около места потопления правильный круг», — так доносил Макаров по докладу участников атаки о потоплении на Батумском рейде в ночь с 13 на 14 января 1878 года турецкого авизо{42} «Интибах» водоизмещением в 700 тонн.

За этот успех Макаров, бывший в то время уже капитаном 2 ранга, получил звание флигель-адъютанта, лейтенант Зацаренный — капитана 2 ранга, а Шешинский — орден Георгия 4-й степени.

Макаров не лишен был честолюбия. Награды и повышения в звании он встречал всегда с искренней радостью. Но интересы дела для него всегда были дороже личных отличий. Характерна его просьба, с которой он обратился к главному командиру после первого набега на Батумский рейд:

«Осмеливаюсь быть нескромным, — писал Макаров, — просить ваше превосходительство в награду за батумское дело разрешить постройку быстроходного катера в Севастополе по моему чертежу. Уверен в быстроте хода и в хороших морских качествах. Материалы вздорожали, и только поэтому он будет стоить 12 000 рублей. Могу ли надеяться получить мины Уайтхеда взамен взорванных?»

Эта записка прекрасно характеризует министерские нравы того времени. Невероятная рутина, боязнь расходов на новое дело, хотя бы и государственного значения, всегда отличали деятелей петербургского адмиралтейства. В разгар войны моряк-патриот в награду за свои славные дела просит две вещи: катер, который только потому, что «материалы вздорожали», будет стоить 12 000 рублей, и мины Уайтхеда взамен использованных!

Потопление авизо «Интибах» — последний боевой успех Макарова во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Война близилась к концу. Для всех становилось все более очевидным, что Турция потерпела на море полное поражение. Предпринимаемые турками время от времени бомбардировки поражали своей бесцельностью и нерешительностью. Все делалось так, будто вовсе не было заранее обдуманного плана; казалось, турки действуют лишь для очистки совести: вот, мол, и мы тоже сражались. Но как сражались и каких добились результатов, это их самих, как будто, мало интересовало. Зато в Англии были явно обеспокоены этим. В парламенте все чаще задавались вопросы о том, что же делал в течение войны турецкий флот, и как это получается, что при господстве турок на Черном море русские захватывают их суда? Особенный конфуз получился с большим турецким пароходом «Мерсина»{43}, который был задержан капитаном 2 ранга Барановым, командиром парохода «Россия». Вместе с 800 турецкими солдатами «Мерсина» в качестве трофея была отведена в Севастополь. А в это время английский морской министр доказывал, что турецкий флот все же приносит большую пользу, транспортируя войска и беженцев. Но едва ли эта защита могла кого-нибудь удовлетворить и особенно англичан, затративших крупные средства на сооружение боевого флота для своего союзника и поставивших во главе этого флота своего соотечественника пресловутого Гоббарт-пашу, оказавшегося на деле бездарным авантюристом. И англичане и турки были уверены, что Гоббарт, командуя турецким флотом, превратит в пепел русские крепости и, уничтожив русский Черноморский флот, станет полным господином Черного моря. Но Гоббарт обманул ожидания тех, кто без меры восхвалял его. Даже сами турки иронизировали, говоря, что чаще видели «знаменитого» адмирала в оттоманском банке получающим свое солидное жалованье, нежели перед русскими крепостями, которые он грозил снести до основания. И всем стало ясно, что лишь жажда стяжательства заставила Гоббарта согласиться встать во главе турецкой эскадры. К чему рисковать жизнью, когда и так прибыль обеспечена!

Минное оружие, примененное на море Макаровым, сыграло в поражении турок немаловажную роль. С самого начала боевых действий на долю русских армии выпала труднейшая задача — форсировать Дунай. Эта полноводная река, при ширине свыше одного километра и глубине до тридцати метров, представляла серьезнейшее препятствие во всех русских войнах с Турцией. Борьба за Дунай во время войны 1877–1878 гг. — одна из славных страниц в истории боевых действий русских моряков, нанесших сокрушительный удар по турецкому флоту, охранявшему подступы к Дунаю. Главнейшим оружием моряков были мины, широко использованные как в наступательных, так и оборонительных целях. В первом случае использовались вооруженные минами катера, во втором — мины заграждения. Турки имели на Дунае восемь броненосцев, пять канонерок и одиннадцать вооруженных пароходов разных типов. Помимо этого, в устье Дуная, у Сулина, стояла броненосная эскадра Гоббарт-паши. Русские же силы на всем Черном море были ничтожны. И все же благодаря беззаветной храбрости русских моряков и умелому использованию нового минного оружия Черноморскому флоту удалось обеспечить русским войскам переправу через Дунай. Особого внимания заслуживают смелые действия четырех минных катеров, атаковавших по примеру Макарова турецкий броненосец «Сельфи» в Мачинском рукаве Дуная в ночь с 13 на 14 мая 1877 года.

Несмотря на сильный орудийный и ружейный огонь, один из катеров, подойдя вплотную к самому крупному в эскадре броненосцу «Сельфи», нанес ему меткий удар миной. Броненосец начал крениться. Другой катер, повторив атаку, довершил дело; последовал второй оглушительный взрыв мины. Спустя десять минут броненосец пошел на дно. Остальные корабли турецкой эскадры, снявшись с якоря, тотчас покинули бухту и направились к Рущуку, болгарскому городу, расположенному на правом берегу Дуная. Атака была проведена русскими моряками с большим искусством и хладнокровием, обеспечившими ей успех.

Потопление броненосца произвело на турок потрясающее впечатление и имело весьма важные последствия. Турецкий флот, и без того не отличавшийся активностью, был настолько парализован смелыми минными атаками, что почти вовсе не оказывал противодействия плаванию русских кораблей не только на нижнем, но и на среднем Дунае. Создавшееся положение облегчило как переправу через Дунай, так и дальнейшее снабжение русской армии на Балканах.

Война окончилась победой России.

Однако эта победа над реорганизованной и обученной английскими инструкторами и снабженной английским оружием турецкой армией далась нелегко.

Три раза русские войска штурмовали упорно защищаемую турками крепость Плевну. Русский отряд, занявший еще в июле 1877 года стратегически важный Шипкинский перевал через Балканский хребет, был отрезан от своих войск и выдержал шестимесячную героическую оборону. Лишь в декабре, после падения Плевны, русская армия перешла в решительное наступление. Часть турецких войск была окружена в долине реки Тунджи, а основные силы турецкой армии были разгромлены под Филиппополем. Русские передовые отряды заняли Адрианополь и двигались к турецкой столице.

На малоазиатском фронте к этому времени уже были заняты Баязет, Ардаган, Карс.

3 марта (19 февраля) в пригороде Константинополя — Сан-Стефано — был заключен предварительный мирный договор. Казалось, теперь, после победоносной войны, Россия продиктует свои условия побежденной Турции и разрешит, наконец, вопрос о проливах.

Однако этого не произошло. Англия сумела найти себе союзника в лице Австрии, все время ревниво следившей за успехами русских войск на Балканах. Поставленная перед угрозой новой войны, теперь уже с Англией и Австрией, царская дипломатия уступила.

На созванном под председательством такого «посредника», как Бисмарк, Берлинском конгрессе Россия вынуждена была значительно смягчить условия Сан-Стефанского договора. Разрешение вопроса о проливах отодвигалось на неопределенное время.

Россия вернула потерянную во время Крымской войны часть Бессарабии, приобрела Карс, Ардаган и Батум и получила контрибуцию в возмещение расходов на войну.

Однако основное политическое значение победы России заключалось в другом. Берлинским трактатом, правда, в урезанном по сравнению с Сан-Стефанским договором виде, признавалось создание нового славянского княжества на Балканах — Болгарии.

Находившиеся под турецким владычеством Сербия и Черногория объявлялись независимыми.

Вернув независимость болгарскому народу, русская армия и флот совершили акт всемирно-исторического значения. После 485-летнего турецкого владычества, самого мрачного периода в истории Болгарии, болгарский народ получил могучий стимул к национальному возрождению. С чувством глубокой благодарности встретило население Болгарии своих освободителей.

Но Англия, нетерпимо относившаяся ко всякой национальной независимости, если это касалось другого государства, настояла, чтобы Восточная Румелия — территория примерно в 30 000 квадратных километров с миллионным населением — была оставлена туркам. За свою «защиту» Турции Англия выторговала себе за счет подзащитной Турции остров Кипр, а поддерживавшая Англию Австрия — Боснию и Герцеговину.

Успешные действия парохода «Вел. кн. Константин» сыграли существенную роль в общем итоге русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Перед войной турки считали себя хозяевами Черного моря и постоянно угрожали русскому побережью, для защиты которого у России не было военного флота. И вот торговый пароход, превращенный Макаровым в боевую единицу, своими искусными и смелыми действиями почти совершенно парализовал действия противника на море. Страшные русские катера грезились турецкому морскому командованию повсюду, и против них турецкий флот был бессилен.

В период между подписанием Сан-Стефанского мирного договора и заключением Берлинского трактата положение оставалось чрезвычайно напряженным. В России ожидали разрыва дипломатических отношений и даже войны с Англией и Австрией. Макаров, следивший за дипломатическими переговорами, готовил своего «Константина» на случай, если понадобится крейсерская служба. «Пароход в настоящее время совершенно готов к выходу в море, — доносил Макаров Аркасу. — ...Если же война снова возгорится, то было бы полезно переменить котлы, выбрав для этого хорошее время. Что же касается первых дней после разрыва, то я был бы весьма счастлив получить разрешение выйти в крейсерство, как только будет объявлен разрыв, если бы мы вступили в войну с Англией. Я твердо уверен, что при нашей теперешней опытности мы можем безнаказанно сделать нападение на суда, стоящие в проливе и на другом месте». В этом своем письме Макаров также просил разрешить ему не сдавать минное приспособление в порт и, кроме того, выдать одну-две мины, чтобы в случае разрыва с Англией и последующих военных действий иметь все преимущества для нападения{44}.

Положение было действительно серьезное. Англичане спешно готовили находившуюся в Средиземном море эскадру адмирала Хорнби к походу в Черное море. И русское командование решило предпринять ряд срочных мер на случай, если бы к сильной английской эскадре присоединился турецкий, а возможно и австрийский флот. В связи с этим решено было заминировать Босфор, а также черноморские порты Бургас, Варну, Бальчик, Кюстенжи и Сулин. Наиболее трудной частью этого плана являлось заграждение Босфора, стратегическое значение которого для всего Черного моря было решающим. Выполнение этой задачи поручалось адмиралу А. А. Попову, в распоряжение которого поступали пароходы «Вел. кн. Константин» с командиром Макаровым и «Веста». Бывшие же командиры минных катеров — капитан-лейтенант Зацаренный и другие — были назначены ответственными за постановку минных заграждений в указанных выше пунктах черноморского побережья.

И во многих других пунктах Черного моря все было подготовлено к встрече англичан. Вот, например, предписание, полученное Макаровым из ставки главнокомандующего действующей армией из г. Сан-Стефано от 2 июня 1878 г.: «...Вам поручается в случае объявления войны устройство минного заграждения у Варны по плану, сообщенному вам лично генерал-адъютантом Поповым. Вы должны быть всегда готовы приступить к исполнению возложенного на вас поручения немедленно по получении на то приказания. По окончании постановки мин или в случае преследования вас более сильным неприятелем вы имеете отправиться в один из русских портов, по вашему усмотрению»{45}.

Подготовка к минированию Босфора была уже закончена, но в это время был заключен мир, и Макарову была поручена эвакуация русских войск из Турции, а также выполнение других заданий, связанных с демобилизацией армии. За четко организованную и хорошо проведенную перевозку войск из Мраморного моря и Бургаса в Россию Макаров был награжден орденом Станислава 2-й степени. Таким образом, менее чем в год молодой лейтенант получил два ордена, золотое оружие и был произведен в капитаны 2 ранга с присвоением звания флигель-адъютанта.

Во время перевозок русских войск на родину «Константин» заходил в Константинополь. Здесь Степан Осипович Макаров познакомился со своей будущей женой Капитолиной Николаевной Якимовской, брак с которой не принес ему счастья.

Степан Осипович был человек простой, прямой и серьезный. Манерность и фальшь были ему не свойственны. И случилось так, что он не сумел разглядеть в своей будущей невесте именно эти недостатки, которые были для него больше всего неприятны. Якимовская, кичившаяся своей принадлежностью к аристократическим кругам, воспитывалась в иезуитском монастыре в Бельгии, и ее вкусы и интересы были противоположны вкусам и интересам Макарова. Впоследствии разница в характерах отрицательно сказалась на семейной жизни Степана Осиповича.

Сделав предложение и получив согласие невесты, Макаров в тот же вечер отправился в плавание, и свадьба состоялась значительно позднее. Период, предшествовавший свадьбе, интересен перепиской, которую Макаров вел со своей невестой. Так, в письме к Капитолине Николаевне от 27 сентября Макаров подводит краткий итог своей боевой деятельности на «Константине» и попутно разъясняет применявшиеся им тактические приемы. Чувствуется, что это письмо писал уже вполне зрелый военачальник, убедившийся на опыте в правильности своих тактических взглядов и твердо уверенный в себе. Как бы отвечая своим завистникам и недоброжелателям, утверждавшим, что удачные действия катеров Макарова во время войны — случайность, что ему просто везло, Макаров писал своей невесте: «...В течение прошлой войны я не потерял ни одного человека, и это вовсе не пустая случайность. Тактика моя всегда заключалась в том, чтобы наносить неприятелю всевозможный вред без всяких последствий для себя. Если обстоятельства складывались благоприятно, я нападал, если обстоятельства почему-нибудь были неблагоприятны, я отходил от неприятельского берега, и мне было не стыдно вернуться ни с чем. Если один ничтожный пароход мог вывести из строя броненосцы, утопить пароход, равный себе по величине, подвозить провиант на Кавказ, отвлечь броненосцы и спасти несколько тысяч солдат от верной гибели, сжечь девять купеческих судов и беспокоить неприятеля целую войну во всех концах Черного моря... Если один пароход мог целую войну работать без потерь, — то это уже не счастье. Суворов сказал верно: «Раз счастье, два счастье, помилуй бог, надо же когда-нибудь и уменье». Поэтому, сколь ни хвастливо с моей стороны уверять тебя в моем уменье, тем не менее, я прошу тебя верить в мое уменье, при котором я никогда не поставлю свой пароход в опасное положение. Днем я вижу неприятеля далеко и имею много времени справиться или, лучше, убежать, ночью же они все от меня бегут, как от зачумленного».

Человек передовой научно-технической мысли, Макаров всегда проявлял особый интерес ко всему новому, многообещающему.

Впервые в мире он предложил и осуществил идею минных катеров, возимых на быстроходном корабле, и этим по существу предвосхитил создание современных плавучих баз торпедных катеров и малых подводных лодок. Он разработал и применил новые тактические приемы ведения морского боя, превратив существовавшее и до него минное оружие, предназначенное для обороны своих баз и побережий, в грозное оружие нападения.

Макаров первым применил на практике метод внезапной ночной минной атаки, наметив этим пути развития тактико-технических данных минных катеров, также ставших предшественниками современных быстроходных и маневренных торпедных катеров и миноносцев.

Помимо всего этого, пароход «Константин» попутно породил идею создания авианосца, идею, которая впервые в мире была осуществлена также в русском флоте.

В ходе войны Макаров успешно применял изобретенный им способ ночной сигнализации с помощью снопа лучей от электрического фонаря. С помощью этого прототипа современного прожектора русским морякам удавалось вести переговоры между Одессой и Очаковом, то есть на расстоянии около пятидесяти миль.

Интерес Макарова к техническим изобретениям и усовершенствованиям не угасал ни на минуту. 16 октября 1878 года в письме к своей невесте, находившейся в то время в Париже, Макаров интересуется изобретением электрического освещения инженером П. Н Яблочковым, проводившим в Париже свои знаменитые опыты. «Тебе, вероятно, удастся, — писал Макаров невесте, — увидеть в Париже электрическое освещение Яблочкова... Я пишу ему сегодня письмо и прошу выслать несколько его свечек для опыта и, если можно, то и наставление к употреблению»{46}.