Содержание
«Военная Литература»
Биографии

Глава пятнадцатая.

Фон Пален действует

Талейран, Буше, Бернадот в одном лице.
А. Сорель

Получив согласие наследника, Пален начинает действовать.

1 ноября 1800 года вышел указ, в котором говорилось: «Всем выбывшим из службы воинской в отставку или исключенным, кроме тех, которые по сентенциям военного суда выбыли, паки вступать в оную с тем, чтобы таковые явились в Санкт-Петербург для личного представления императору». В этот же день царская милость была распространена и на статских чиновников. В столицу потянулись толпы обиженных и уволенных — весть об указе быстро распространилась в дальних краях. «Можно представить, — писал современник, — какая явилась толпа этих несчастных. Первые были приняты на службу без разбора, но вскоре число их возросло до такой степени, что Павел не знал, что с ними делать. Тем, кому не нашлось места, оседали в столице, надеясь на лучшие времена, или возвращались назад, обиженные вдвойне, потеряв немалые суммы на проезд».

Рассказывая Ланжерону о своей «дьявольской проделке», автор указа Пален был предельно откровенен: «Я обеспечил себе два важных пункта: 1) заполучил Беннигсена и Зубовых, необходимых мне, и 2) еще усилил общее ожесточение против императора. Вскоре ему опротивела эта толпа прибывающих, он перестал принимать их, затем стал просто гнать и тем нажил себе непримиримых врагов в лице этих несчастных, снова лишенных всякой надежды и осужденных умирать с голоду у ворот Петербурга». «Какая адская махинация», — комментирует Ланжерон свою собственную запись.

Трудно, казалось бы, обмануть такого человека, как Павел. Нет, легко, потому что как истинному рыцарю свойственны были ему и детская доверчивость, простодушие детское.

Правда и то, что Павлу Петровичу предсказали, что если он первые четыре года своего царствования проведет счастливо, то ему больше нечего будет опасаться и остальная жизнь его будет увенчана славой и счастьем.

«Он так твердо поверил этому предсказанию, — пишет современник, — что по прошествии этого срока издал указ, в котором благодарил своих добрых подданных за проявленную ими верность, и, чтобы доказать свою благодарность, объявил помилование всем».

Приятель фон Палена 55-летний генерал Беннигсен, уроженец Ганновера, подозреваемый в проанглийских настроениях, был уволен в отставку и проживал безвыездно в своем литовском имении. Он опасался появляться в обеих столицах, чтобы не оказаться в местах более отдаленных. Зная решительность и смелость генерала, Пален намечает его на главную роль. «Длинным Кассиусом» назовет Беннигсена великий Гёте. «Граф Беннигсен, — пишет княгиня Ливен, — был длинный, сухой, накрахмаленный и важный, словно статуя командора из Дон-Жуана».

Пален пригласил Беннигсена приехать в Петербург, но он отказался, и тогда, сославшись на указ, Пален начал бомбардировать письмами упрямого ганноверца. С большой неохотой собрался тот в столицу, еще не догадываясь о предназначавшейся ему роли. «Я приехал в Петербург, и сначала Павел принял меня очень хорошо, — вспоминает Беннигсен, — затем проявил холодность и перестал замечать. Я отправился к Палену и сказал ему, что хочу скорее уехать, случилось то, что я и предвидел. Пален потребовал, чтобы я потерпел некоторое время...»

Братья же Зубовы, сославшись на указ, в числе первых просились на «верноподданническую службу». И Павел, забыв старые обиды, простил их. Платон Зубов назначается директором 1-го кадетского корпуса, Николай — шефом Сумского гусарского полка, Валериан — директором 2-го кадетского корпуса. Датский посол Розенкранц писал в Копенгаген: «Князь Платон встречен государем хорошо, Николая Зубова постоянно приглашают во дворец — государь расположен к нему». Павел расположен к человеку, который первый сообщил ему об апоплексическом ударе Екатерины II и первым нанесет удар в роковую ночь.

Комментируя стремление фон Палена заполучить братьев Зубовых, Ланжерон замечает: «Насчет Беннигсена и Валериана Зубова Пален прав, Николай же был бык, который мог быть отважным в пьяном виде, но не иначе, а Платон Зубов был самым трусливым и низким из людей».

Заполучив Зубовых и Беннигсена, Пален сумел привлечь на свою сторону и любимца императора графа Кутайсова, бывшего его камердинера. Этот турчонок мальчиком был взят в плен в сражении под Анапой и с малых лет воспитывался при дворе великого князя. Теперь, когда Кутайсов достиг высокого положения, Платон Зубов сватается к его дочери. Безродному отцу лестно породниться с такой знатной фамилией, и он попадает под влияние заговорщиков.

* * *

В декабре началась вербовка гвардейских офицеров — выбирали наиболее обиженных и озлобленных. Обеды и пирушки идут чередой, благо был повод — прибытие шведского короля. Прощупывая тех, кто «молчит и действует», Пален готовит недовольных для исполнения замысла. Полковник конной гвардии Саблуков рассказывает: «Зимой 1800 года... мы слышали, что у некоторых генералов — Талызина, двух Ушаковых, Депрерадовича и других — бывают частые интимные сборища, устраиваются пирушки для избранного круга, которые длятся за полночь, и что бывший полковник Хитрово, прекрасный и умный человек, но настоящий распутник, близкий к Константину, также устраивает маленькие «рауты» близ самого Михайловского замка. Все эти новости... показывают нам, что в Петербурге происходит что-то необыкновенное, тем более что патрули и рунды около Михайловского замка всегда были наготове».

Николай Андреевич Саблуков — одна из наиболее ярких личностей в русской истории. Выросший в богатой и знатной семье, получив блестящее европейское образование, он отличался благородством и высочайшими понятиями о чести. Чувство чести было опорой его жизни.

Саблуков был одним из редких людей, способных преодолеть обиду, пристрастия, симпатии и антипатии, оставаясь скромным человеком — благодарным слушателем и столь же благодарным наблюдателем. Он сумел разглядеть в Павле I много хорошего, как бы задушенного злым. Зная обстоятельства его жизни, сформировавшие дурные наклонности, Саблуков относился к Павлу с участием и беспристрастностью, охраняя свою честь и верность присяге. И грозный император, также человек чести, обладавший высокими нравственными качествами, оценил «неподкупную верность порядочного человека» — в 1799 году 23-летний подпоручик производится в полковники конногвардейского полка.

После переворота 11 марта перед генерал-майором Саблуковым открывается блестящая карьера, но, потрясенный увиденным, не желая иметь ничего общего с людьми, запятнанными кровью императора, он подает в отставку и уезжает в Англию.

В 1806 году он возвращается в Россию, служит три года по морскому ведомству и вновь уезжает в Англию, где нашел вторую родину. Узнав о нашествии Наполеона, Саблуков спешит в Россию и, «защитив отечество», возвращается в Лондон. Замечательный человек и патриот скончался в 1848 году, а в 1865 году увидели свет в английском журнале его интереснейшие записки — объективное свидетельство прошлого, показания очевидца многих исторических событий. Написанные живо, литературным языком, человеком просвещенным и гуманным, записки отличаются благородной прямотой и искренностью.

«При описании этих событий мною руководит искреннее желание сказать правду, одну только правду, — писал Николай Андреевич. — Тем не менее я буду просить читателя строго различать то, что я лично видел и слышал, от тех фактов, которые мне были сообщены другими лицами и о которых я по необходимости должен упоминать для полноты рассказа...

Я сам был очевидцем главнейших событий, происходивших в царствование императора Павла I. Во все это время я состоял при дворе этого государя и имел полную возможность узнать все, что там происходит, не говоря уже о том, что я лично был знаком с самим императором и со всеми членами императорского дома, равно как и со всеми влиятельными личностями того времени. Все это, вместе взятое, и побудило меня записать все то, что я помню о событиях этой знаменательной эпохи, в надежде, что таким образом, быть может, прольется новый свет на характер Павла I, человека, во всяком случае, незаурядного».

Догадываясь о существовании заговора, Саблуков решил обратиться за советом к своему другу, известному художнику, философу и поэту итальянцу Сальваторе Тончи. «Он сразу же разрешил мое недоумение, — пишет Саблуков, — сказав следующее: «Будь верен своему государю и действуй твердо и добросовестно; но так как ты, с одной стороны, не в силах изменить странного поведения императора, ни удержать, с другой стороны, намерений народа, каковы бы они ни были, то тебе надлежит держаться в разговорах того строгого и благоразумного тона, в силу которого никто бы не осмелился подойти к тебе с какими бы то ни было секретными предложениями...» Я всеми силами старался следовать этому совету, и благодаря ему мне удалось остаться в стороне от ужасных событий».

Решив проверить свои подозрения, Саблуков на одном из обедов у Палена резко выразился об императоре. «Граф посмотрел мне пристально в глаза, — пишет он, — и сказал: «...тот, кто болтает, и смельчак, кто действует».

Впоследствии Пален позаботился о том, чтобы полковник Саблуков в решающую минуту был удален из дворца.

— Я вас боялся больше, чем целого гарнизона, — сказал он Саблукову на следующий после переворота день.

— И вы были правы, — ответил тот.

* * *

В конце ноября, когда Панин был уже отставлен, а Зубовы еще не прибыли, произошло событие, которое чуть было не перечеркнуло все планы заговорщиков. Заболел командующий флотом Кушелев, и докладчиком по морским делам стал адмирал де Рибас, один из первых заговорщиков: «Ловкость докладчика, его уверенность в счастливом исходе войны с Англией и сделанные им предположения об обороне Кронштадта очень понравились Павлу; и он тотчас же начал оказывать ему благоволение; говорили, что коварный Рибас, польщенный этим, думал уже открыть императору планы заговорщиков», — свидетельствует Е. С. Шумигорский.

Но буквально через несколько дней, 2 декабря, де Рибас неожиданно скончался на пятидесятом году жизни. «Есть известие, — сообщает Шумигорский, — что Рибасу было подано «по ошибке» вредное лекарство и Пален неотлучно находился при умирающем, чтобы не дать ему проговориться даже на исповеди».

Добившись согласия Александра, фон Пален, поистине великий мастер интриг, действует решительно и умело. Он знает каждый шаг императора, и ему удается внушить Павлу недоверие к сыновьям и к императрице. Вместе с тем новоявленный Яго угрожает сыну ссылкой, а императрице — заточением в монастырь.

«...Павла стали преследовать тысячи подозрений: ему казалось, что его сыновья недостаточно ему преданы, что его жена желает царствовать вместо него, — пишет Чарторыйский. — Слишком хорошо удалось внушить ему недоверие к императрице и к его старым слугам». Фон Палену удается привлечь на свою сторону командира Семеновского полка Л. И. Депрерадовича и шефа кавалергардского полка Ф. П. Уварова, любимца Павла, сделавшего ставку на его сына.

Полным ходом идет вербовка гвардейских офицеров. Правда, они не посвящены в тайну заговора, их отбирают по степени недовольства императором и верности наследнику. День переворота еще не назначен — необходимо завербовать достаточное количество преданных исполнителей и получить окончательное согласие Александра. Но для себя Пален уже наметил срок — конец марта!

26 февраля «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили о двух отъездах. Один — свершившийся графа Ростопчина, другой — предстоящий «действительной камергерши Ольги Александровы Жеребцовой с дочерью и племянницей в Берлин».

Родная сестра Платона Зубова едет за границу, чтобы подготовить прибежище для братьев в случае провала. Из Берлина Жеребцова намеревалась выехать в Лондон для встречи с сэром Уитвортом.

«Госпожа Жеребцова предсказала печальное событие 11-го марта в Берлине, за несколько дней до смерти императора, и, как только узнала о совершившемся факте, отправилась тотчас в Англию навестить своего старого друга лорда Уитворта», — пишет Н. Саблуков.

Историк Е. С. Шумигорский: «В Лондоне не только знали о готовящемся заговоре на жизнь императора Павла, но даже способствовали успеху заговора деньгами». Ссылаясь на свидетельство князя Лопухина, сестра которого была замужем за сыном Жеребцовой, Шумигорский пишет, что она, прибыв в Лондон, получила там два миллиона рублей для раздачи заговорщикам, но присвоила их себе. «Спрашивается, — восклицает историк, — какие же суммы были переведены в Россию ранее?»

...»Как ни старались скрыть все нити заговора, но генерал-прокурор Обольянинов, по-видимому, заподозрил что-то, — рассказывал фон Пален своему земляку барону Гейкингу. — Он косвенным путем уведомил государя, который заговорил об этом со своим любимцем Кутайсовым, но последний уверял, что это просто коварный донос, пущенный кем-нибудь, чтобы выслужиться».

Подозрения Павла падают на императрицу и старших сыновей. Пален, не спускавший глаз с императора, всячески подогревает и поддерживает эти подозрения.

Боясь быть отравленным, Павел заменяет кухарку, усиливает охрану и почти никого не принимает. «Государь уже редко проходил в церковь через наружные комнаты, — писал И. Дмитриев. — Строгость полиции была удвоена».

В эти дни А. Кочубей жаловался графу Воронцову: «Страх, в котором все мы живем, неописуем. Люди боятся своей собственной тени. Все дрожат. Доносы дело обычное: верны они или не верны, но верят всему. Всеми овладела глубокая тоска. Люди уже не знают, что такое удовольствие... Стараются открыть заговор, которого не существует... Не знаю, к чему это приведет».

Стравливая охотников и жертву, фон Пален искусно управляет слухами. Тревожная, беспокойная обстановка способствует успеху заговорщиков, и это прекрасно понимает «лифляндский визирь», который держит в своих руках все нити заговора.

Заговорщики забрали в свои руки такую власть, что могли запугать всех, кто с ними был несогласен. По столице распространяются ложные слухи и анекдоты, дискредитирующие императора, — насколько они были сильны, можно судить по их долгой жизни. Особенно широко пользовались тем, что, выполняя приказы императора, доводили их до абсурда и тем самым как бы подтверждали распускаемые ими же слухи о том, что «император поврежден».

«Любопытно отметить, что самое спокойное время в столице было в сентябре и октябре 1800 года, когда граф Пален был назначен командовать армией на русской границе, а должность петербургского военного губернатора исполнял генерал Свечин. Именем государя правил фон Пален, поставивший своей целью усилить общее ожесточение против императора», — делает вывод хорошо осведомленный современник.

И вдруг 5 марта он попадает в немилость. «Вторник, 5 марта. Граф Пален отстранен от двора, жена его также отослана со своим экипажем обратно», — записал в дневнике Гёте.

Очевидец событий, Коцебу: «Павел рассердился и не только дал почувствовать графу Палену свое неудовольствие, но даже оскорбил его в том, что было ему всего дороже: когда супруга графа, первая статс-дама, приехала ко двору, ей только тут объявлено было, что она должна вернуться домой и более не являться».

Головина вспомнит, что «6 марта Беннигсен пришел утром к мужу, чтобы переговорить с ним о важном деле». Разговор не состоялся, но Головина была уверена, что Беннигсен мог бы открыть заговор.

Не исключено, что, узнав о немилости, постигшей Палена, Беннигсен приходил к Головину, чтобы прозондировать почву и, может быть, подобру-поздорову уехать из города, где он «без толку сидел уже два месяца».

По городу поползли слухи. Говорили об изменениях в императорской фамилии, о массовых арестах офицеров.

Приезд в Петербург тринадцатилетнего племянника Марии Федоровны принца Евгения Вюртембергского неожиданно был отмечен пышной и торжественной встречей. Удивленная этим тетушка была явно смущена, но предупредила племянника, что «здесь не Карлсруэ и следует помалкивать».

Удивлен был и воспитатель принца генерал Дибич, которому император сказал, что он «сделает для принца нечто такое, что всем-всем заткнет рот и утрет носы». Видимо, он уже принял какое-то решение — 8 марта Павел говорит Кутайсову: «Подожди еще пять дней, и ты увидишь великие дела».

Только в 1811 году, посетив Россию, Евгений Вюртембергский узнал, что Павел I прочил его в мужья своей дочери Екатерине.

«...Меня заверили, — вспоминал принц, — будто Павел I предназначал меня в мужья своей дочери великой княжны Екатерины и с этим связывал определенные намерения. Все эти утверждения, впрочем, не основываются ни на каком письменном документе, и обо всем судили понаслышке».

«Определенные намерения» состояли в том, что император хотел назначить принца наследником российского престола!

Дальше