23 июля

Утром Гай еще не кончил завтракать, прибежал Дворкин — раненые отказываются ехать дальше.

— Как — отказываются?!

— Говорят, что останутся в Тушне, белые сюда не скоро придут.

— Какого черта... — Гай торопливо допил чай и встал из-за стола. — Пошли!

В просторной избе на полу лежали раненые. Гай, пригнув голову, зашел в комнату, оглядел лежащих, встретился взглядом с Иваном.

— Ну что, отдышались? [35]

— Слушай, оставь нас здесь, в больнице, — сказал Иван, приподнимаясь на локтях. — Тут есть фельдшер, подлечит нас. Если повезете дальше — богу душу отдадим. Легкораненые пусть едут с вами, а тяжелые останутся.

— Ну а белые придут, тогда что?

— В больнице не тронут, мы отвоевались.

— Ты что, не знаешь, что они пленных не берут?

— Лежачих не бьют, — сказал заросший черной щетиной раненый с перебинтованными грудью и рукой.

— Ну глядите, — недовольно сказал Гай. — Через пару дней доедем до места.

— Пару дней кишки не выдержат, — упрямо сказал Иван. — Оставьте нам бинтов и лекарства, сколько надо, и поезжайте,

— Кто хочет ехать, скажите доктору: он вас погрузит. Ну а кто не едет — счастливо оставаться и поскорее выздоравливать. Спасибо за службу, вы молодцы, воевали, как положено революционным бойцам.

— Вам счастливо дойти до наших, — сказал Иван.

Отряды уже строились, собираясь выходить. Крестьяне запрягали в повозки лошадей, ворча, что не отпустили их с лошадьми через сутки домой, как обещали в Сенгилее. Бойцы поправляли поклажу, дымили огромными самокрутками, переговариваясь меж собой.

Воробьев доложил, что разведка уже выступила по дороге к Солдатской Ташле. Один из отрядов, подошедший вчера вечером от Шиловки, он определил в голову колонны, усилив авангард. Гай кивнул и сказал Воробьеву, что нужно увеличить дистанцию между колонной и арьергардом до полутора-двух километров — надежнее будет защищен обоз, и если арьергард вступит в бой, без приказа не отходить.

— Тебя вон крестьянин ждет, — Воробьев ткнул рукой в тощего низкорослого мужика с короткой седой бороденкой.

— Тебе что? [36]

— Товарищ начальник, ваши бойцы забрали у меня весь мед и сало. А деньги не дали.

— А ну покажи, какие бойцы.

— Да матросы ваши!

Гай пошел к матросскому отряду, велел позвать Прохорова. Тот вышел из избы, вытирая губы, увидев Гая, нахмурился, вразвалочку подошел.

— Скажи своим, чтоб сейчас же отдали мужику мед и сало, а то пошлю твоих матросов в следственную комиссию. А если еще услышу про такие штуки, в следственную комиссию вызовем тебя. Там разговор будет короткий...

— Ладно... Чуть что — сразу следственная комиссия. Подумаешь происшествие — взяли кусок сала у куркуля!

— Сказано было — платить за продукты. А вы деньги на самогон бережете.

— А как без него? — ухмыльнулся Прохоров.

— Увижу пьяного — не поздоровится, так всей своей братве скажи. Хватит вам бузотерить! Все отряды как отряды, один ваш особенный.

— Так мы и есть особенные в вашей сухопутной команде, — засмеялся Прохоров.

— Болтать ты мастер. А месяц назад дал деру впереди своей команды.

— Все отступали, — зло сказал Прохоров.

Месяц назад белые атаковали Сенгилей с суши и с Волги. Гая только что назначили командовать отрядами сенгилеевцев. Постоянной связи с ними не было, каждый воевал, как умел. После обстрела Сенгилея с вражеских кораблей поднялась паника, оставшиеся на суше поспешно отступили по правому берегу. Гай носился на коне по деревням, пытаясь собрать боеспособный отряд, но удалось сколотить лишь человек тридцать. Разъяренный Гай дал телеграмму в Симбирск: «Немедленно верните отступившие части. Пароходы отошлите назад в Сенгилей». Прохоров раскатывал по Симбирску в автомобиле Гая и обвинял его в измене. Когда пароходы вернулись в Сенгилей, Гай пришел [37] на причал и молча смотрел, как пристыженные командиры сводили отряды на сушу. Особенно переживал Устинов — миновал Гая не поднимая глаз. Прохоров прошел так, как будто ничего не произошло, — с веселой дерзостью в глазах, со своей как бы приклеенной ухмылкой...

— Отступали не все, кто не струсил — дрался. Только что-то я ни одного матроса тогда не видел, и тебя тоже.

— Кто старое помянет, тому глаз вон, — нагло сказал Прохоров.

— Ладно, иди распорядись насчет меда и сала.

По дороге в штаб Гая встретил Николаев, остановил его:

— Мне сказали, что вы раненых оставляете. Их же белые перестреляют, как куропаток!

— Я их не оставлял, они сами отказываются ехать. Попробуйте вы с ними поговорить как доктор.

— Я не командир отряда... Вас они послушаются.

— Не послушались, решили остаться.

— Дурацкое решение!

По улице потянулись подводы, пошли бойцы. Гай стоял у крыльца и смотрел на движение колонны. Подошел Лившиц, сообщил, что к обозу присоединились подводы сельского Совета Тушны — сельсоветчики опасаются зверств белых, решили уходить с отрядами.

Через час Тушна опустела, только на окраине сгрудились отряды прикрытия, ожидая, когда колонна скроется из виду. Гай подозвал командиров Симбирского и Сенгилеевского коммунистических отрядов, дружины коммунистов Самары, составляющих арьергард, и сказал, чтобы они не подходили к колонне меньше чем на два километра. Андронов попросил еще по два пулемета на подводы. Гай пообещал к середине дня подослать их.

Гайдучек сразу набрал скорость, и машина, оставляя длинный шлейф пыли, понеслась по дороге к далекому лесу, в котором только что скрылся хвост обоза. Гай смотрел на несущуюся мимо еще не сжатую рожь, думал о том, где сейчас могут находиться отряды Каппеля, занявшие Симбирск. [38]

Не будут же они там торчать долго. Куда они могут двинуться? Скорее всего, вдоль железной дороги на Инзу. Каппелю, конечно, известно о движении отрядов сенгилеевцев, вряд ли он даст спокойно нам отойти. Видимо, часть его отрядов будет брошена против нас. Где и как произойдет столкновение с противником? Остается только гадать об этом...

В лесу догнали обоз и потащились за ним: на узкой лесной дороге негде обогнать подводы. Гай досадливо чертыхнулся — ему хотелось до выхода из леса нагнать передовые отряды, чтобы организовать более далекую разведку.

До середины дня ехали за обозом, а когда все стали на привал, начали пробиваться в голову колонны, оттесняя подводы к краю дороги. Приехав в передовые отряды, Гай приказал командиру Симбирского эскадрона Тониксу выделить десять человек для глубокой разведки. Старшему группы, верткому, худому кавалеристу с конопатым лицом, объяснил, что надо проехать до Солдатской Ташлы, войти в село и выяснить, есть ли там белые. Если есть, в стычку не ввязываться, а как можно быстрее возвращаться и доложить обстановку. Старший, слушая Гая, молча кивал головой и, дослушав, неожиданно густым голосом скомандовал следовать за ним. Вскоре группа скрылась за поворотом лесной дороги.

Обедал Гай с Гайдучеком и Ивановым в отряде Устинова, ели густой, как каша, суп, приготовленный в походной кухне, черпая по очереди из одного котелка. Гай велел Иванову привести идущих в середине колонны лошадей. Дождавшись его, вместе с эскадроном Тоникса поехал вперед.

В лесу становилось душно — парило, очевидно, перед грозой. Через час встретили разведку, старший группы доложил, что в Солдатской Ташле никаких войск нет, но жители говорят, что кругом шныряют отряды белых. Видели их и на севере, со стороны Ключищ, и на юге, в Ясочной Ташле. [39]

Гай по обочине, обгоняя обоз, поскакал к опушке леса, там повернул направо, выбрался на проселочную дорогу к Ключищам и тут же услышал с той стороны далекое тарахтение пулеметов и треск винтовочных выстрелов. Он пришпорил коня и галопом помчался туда, откуда доносилась перестрелка. Вскоре он увидел залегшие цепи устиновского отряда, свернул в лес, привязал к дереву коня и пошел опушкой туда, откуда доносились выстрелы. Через минуту он наткнулся на группу бойцов, среди которых увидел Устинова.

— Что тут? — отрывисто спросил Гай.

— Мы шли колонной, а оттуда, — Устинов указал на небольшой, поросший бурьяном бугор, — ударил пулемет, троих убило, есть раненые.

— Пошли связного на батарею, пусть пришлют два орудия.

Скоро стрельба стихла, но стоило Устинову с Гаем приподняться и перебежать влево по цепи, ближе к бугру, как пулемет снова застрекотал, над головой тонко запели пули. Через полчаса прикатили два орудия. Гай отполз назад, приказал ставить орудия у опушки, артиллеристы выпрягли лошадей, быстро и споро развернули орудия, установили их, и через минуту на бугре вздыбился фонтан земли и дыма. Гай вернулся в цепь, подполз к Устинову, тот смотрел на него вопрошающе. Гай вскочил с вдруг заколотившимся сердцем, взмахнул рукой и закричал:

— Вперед, храбрецы, за мной!

И побежал, не оглядываясь, к бугру, ощущая ногами неровность поля и боясь споткнуться и упасть. С бугра ударил пулемет, сзади кто-то вскрикнул, упал, в следующий миг на бугре опять вздыбился разрыв снаряда, пулемет умолк. Гай видел, как на бугре появились люди, согнувшись, они бежали наискось в сторону леса, и он понял, что атака удалась.

На гребне, в неглубоком окопчике возле пулемета, лежали ничком два солдата с погонами, валялись стреляные [40] винтовочные гильзы, из еще курящихся дымком воронок тянуло кислым запахом взрывчатки. Бойцы стреляли по убегающим в лес белогвардейцам, но те уже скрывались за деревьями, бросив на поле раненых.

Гай окликнул Устинова, тот еще не отошел от запала атаки, тяжело дышал, глаза блестели.

— Поставь здесь пулеметы, держи оборону. Когда надо будет отходить, пришлю связного.

Гай посмотрел вдоль опушки, дорога была пустынна, только за дальним выступом леса были видны фигурки солдат, перебегающих поле.

— Смотри, куда идут, — в поле, — кивнул Гай Устинову. — Выставь боевое охранение подальше влево, чтобы вас не обошли. И стойте прочно, у вас в резерве отряд Андронова, в случае чего поможет.

На окраине села к Гаю подъехал посыльный от Петухова. Он сообщил, что в двух километрах от Солдатской Ташлы был атакован кавалерией противника, атаку отбил, занял оборону, ждет указаний. Гай отправил посыльного в штаб к Воробьеву с сообщением и поскакал по дороге на Солдатскую Ташлу. На подходе к позициям его обстреляли, пули засвистели рядом. Гай свернул в лес, привязал коня и пошел опушкой на передовую. Вскоре он наткнулся на отряд Прохорова, сам Прохоров стоял возле дерева и смотрел в бинокль на поле.

— Почему не на позициях? — резко спросил Гай.

— Петухов велел держать визуальную связь.

Гай прошел дальше по опушке, метров через триста увидел Петухова, сидящего на корточках за кустом и глядящего на позиции белых.

— Пригнитесь, товарищ командир! — обернувшись, сказал Петухов. — У меня тут только что связного ранило, видать, что-то заметили.

И как бы в подтверждение его слов невдалеке раздались выстрелы, упала с березы срезанная пулей тоненькая веточка с трепещущими листочками. [41]

— Какими они силами атаковали? — спросил Гай Петухова.

— Да это, наверное, был большой дозор, человек двадцать кавалеристов. Доскакали почти до пешей цепи, но тут мы ударили из пулеметов, и они повернули назад. А теперь пехота подтягивается ближе к нам.

Гай взял бинокль у Петухова, посмотрел на гребень косогора, на лесок за ним. Оттуда перебежками двигалась к косогору пехота белых. Изредка наш пулемет давал очередь, пехотинцы залегали на некоторое время, затем опять начиналась перебежка.

— Скажи пулеметчикам, что зря патроны тратят, — обернулся Гай к Петухову. — Пехота далеко.

Вестовой Петухова, пригнувшись, побежал к пулемету. Гай видел, как он изредка падал, потом опять вскакивал и стремительно бежал.

— Пошли за Прохоровым, — сказал Гай Петухову. Вскоре пришел Прохоров, сел рядом.

— Бери свой отряд и краем леса выходи в тыл каппелевцам. Если начнут атаку, ударишь в тыл, а мы тут контратакуем. Задача ясна?

— Ясна, товарищ командир. Но вы же нас к черту в пасть посылаете!

— У вас лес под боком. Если белые будут атаковать, отходи лесом до наших позиций.

Прохоров нехотя потащился назад, Гай поглядел ему вслед и досадливо качнул головой.

— Чего ты его в тылу оставил? — спросил Гай у Петухова.

— Да, на них надежды нет, воевать они не настроены. Не все, конечно, есть там хорошие люди, но верховодят прохоровские холуи.

Со стороны белых донесся протяжный крик, Гай увидел офицера, машущего рукой, и тотчас, словно из-под земли, стали возникать фигурки солдат, возникли и побежали прямо на позицию отряда Петухова. [42]

— Отряд, слушай мою команду! — напружинив шею так, что на ней вздулись синеватые вены, закричал Петухов. — По белым гадам беглый огонь!

Заработали пулеметы, затрещали винтовочные выстрелы. Солдаты то здесь, то там начали падать, но остальные побежали быстрее.

— Эх, ударить бы пулеметом сбоку, — сказал Гай. — Где черти Прохорова носят?

Цепь белых была уже метрах в сорока, Петухов бежал вдоль позиции, выкрикивая: «Давай гранаты!» В наступающих полетели гранаты, бежавшие словно споткнулись, остановились и вдруг побежали обратно.

— За мной, братцы, ура! — закричал Гай и побежал вперед, размахивая маузером. На правом фланге бойцов поднял Петухов. Но не пробежали они и двухсот метров, как из лесу ударили пулеметы, и обе цепи залегли. Белые ползком и перебежками уходили в открытые поля, красноармейцы лежали не поднимая головы. Гай короткими перебежками добежал до леса, бросился по опушке вперед, выскочил на огневые позиции отряда Прохорова.

— Прекратить стрельбу! — закричал он гневно. — Куда стреляете, вояки, мать вашу?.. — Стрельба прекратилась. — Где Прохоров?

— Здесь я, в чем дело? — Прохоров поднялся из-за куста, пряча маузер в коробку.

— Вы что, не видите, что происходит? Чего ж ты лупишь по своим!

— Да я думал, это все белые драпают...

— А глаза твои куда смотрят? Ты что, не видишь, что без погон бойцы!

Прохоров молчал, оглядываясь на матросов, слушавших этот разговор.

— Занимай оборону вместо Петухова, и без приказа не отступать, — бросил Гай и пошел в поле к Петухову. Тот сидел по пояс голый, и боец перебинтовывал ему руку выше локтя. [43]

— Когда тебя угораздило? — спросил Гай.

— А вот эти задели, — Петухов кивнул в сторону леса.

— Пусть они занимают оборону вместо вас. А вы отойдите назад, будешь в резерве. Вышли только подальше в лес охранение, чтоб вас не стукнули во фланг. Скажи Прохорову, что если побегут, то встречать их будешь пулеметами. Давно пора их воевать учить.

Петухов, кривясь от боли, надел гимнастерку, подпоясался.

— Сможешь командовать? — Гай посмотрел в бледное лицо Петухова.

— Смогу...

— Часа через полтора пришлю тебе связного с приказом на отступление. В Ташлу не возвращайся, пойдешь по полю на запад, — Гай махнул рукой, показывая направление. — Дойдешь до дороги на Суровку, повернешь влево. Учти, что можешь встретиться с отрядом Устинова, не прими за белых.

Через четверть часа Гай был уже в Ташле. Село было забито подводами, кое-где меняли лошадей, отпускали тех, которых брали в Сенгилее. Гай разыскал Воробьева:

— Ты пока останешься здесь. Обоз пусть идет на Суровку. Уйдешь через полтора часа, будешь прикрывать отход. Слева, от леса, могут подойти Петухов с Прохоровым.

Обоз выезжал за околицу, растягиваясь по дороге. Гай поскакал в голову колонны, сказал Павловскому:

— Трогай. И иди быстрее, не жди обоза. К вечеру всем нужно быть в Суровке.

Впереди над полем клубились тучи, подул порывистый, прохладный ветер. Далеко над полем полыхнула молния. Уже были видны косые полосы дождя, быстро приближавшегося к колонне. Гай ехал мимо обоза и говорил ездовым и сопровождающим, чтобы накрывали мешки с мукой, сахаром, крупами брезентом, благо захватили его со складов в Сенгилее. Едущие на подводах и сами забирались под брезент. Едва Гай добрался до головы обоза, как упали [44] первые капли дождя, остро запахло пылью, и вдруг хлынул ливень. Все исчезло в сизой мгле, виднелись только несколько ближайших подвод. Гай вытащил из карманов документы и положил их в кожаную сумку. Одежда промокла в полминуты, капли дождя секли лицо, струйками стекали за ворот. Совсем рядом слепяще полыхнула молния, тотчас ударил гром, заржали и задергались в упряжке лошади, успокаивающе загомонили ездовые. Гай остановился. Ливень стоял стеной, из которой медленно выплывали темные от воды подводы и уходили постепенно в такую же стену впереди. То и дело громыхало, призрачно вспыхивали молнии, и как только стихал гром, слышался слитный, ровный шум дождя. Прошел мимо, меся густую грязь, отряд Андронова, облепленные промокшей одеждой бойцы несли винтовки дулом вниз. Блестели мокрые крупы лошадей, на брезентах подпрыгивали фонтанчики капель. Туже натянулись постромки, погрузнели в грязи подводы. Гай подумал, что дождь во благо — вряд ли в такой ливень белые пустятся в преследование.

Дождь кончился, как и налетел. Через четверть часа жарко запекло солнце, от людей и лошадей шел пар. Бойцы снимали гимнастерки, вешали на винтовки и шли с ними, как со знаменами. Над дорогой позади цветасто зависла радуга, запели птицы. Запахло свежей травою, сырой землей.

Гай тронул коня и поскакал в сторону Суровки. Голову колонны он настиг на виду села, окликнул Павловского:

— Что слышно?

— Разведка была в Суровке, белых нет. Жители говорили, что видели белых южнее, со стороны Рачейки.

— Проходи Суровку без остановки и в километре занимай оборону.

— Ужин подослать бы нам...

— Обещаю вас в первую очередь накормить. Можем прислать сухое обмундирование на смену.

— Не надо, подсохнем до темноты. [45]

Подъехал Воробьев. Гай велел ему проследить за тем, чтобы отряды выделили боевое охранение со всех сторон Суровки, смена охранения через два часа.

Постепенно подходил обоз, втягивался в широкую улицу, распугивая бродивших кур и гусей. Женщины загоняли их во дворы — от греха подальше, уж больно много чужих людей заполняло село.

Задымили походные кухни, засновали по дворам бойцы — пора было заботиться об ужине.

В это время из-за дальней околицы донеслась стрельба. Гай вскочил в седло, приказал Иванову ехать с ним, быстрой рысью поскакали через село на юг, в сторону Рачейки, куда ушел отряд Павловского. Вскоре показались залегшие цепи отряда. Гай спешился, велел Иванову завести лошадей за копну сена, а сам, пригнувшись, быстрым шагом пошел вперед. Раздались выстрелы, затенькали пули. Гай услышал окрик Павловского:

— Ложись, товарищ Гай!

Подбежал к Павловскому, бросился на сырую, прохладную землю, покрытую травой.

— Аккуратнее ходить надо, — сказал Павловский. — У нас двух бойцов убило.

— Вы что, атаковали?

— Увидели беляков, развернулись в цепь, пошли. А они с двух пулеметов как ударят!

— Где пулеметы?

— Вон там и там, — Павловский рукой показал, где стоят пулеметы.

— Держитесь здесь до темноты, вперед не ходите. Будет смеркаться, пришлю смену вам. И два орудия сюда подошлю на всякий случай.

Гай поднялся и, согнувшись, побежал назад, к копне, где были лошади. Сзади вдруг ударил пулемет. Гай упал, прижался к земле, вдыхая пряный запах трав. Прополз вперед, опять поднялся и побежал к копне, сзади раздалось несколько выстрелов, но Гай уже не ложился. От копны [46] галопом пошли к селу, прислушиваясь к посвисту пуль над головами. Через минуту стрельба стихла.

В Суровке разыскали батарею. Гай приказал Кожмякову выйти на позицию отряда Павловского и подавить пулеметы.

— Ежели засветло успеем — подавим, — сказал степенный Кожмяков и пошел к орудиям.

К избе, где разместился штаб, подошел Лившиц.

— Надо бы раздать деньги бойцам, чтоб покупали у жителей продукты. А то начнутся всякие случаи...

Позвали казначея, Гай приказал выдать вперед месячное жалованье всем отрядам. Разослали связных — собрать командиров отрядов. Гай сидел на стуле во дворе, вытянув ноги — подсушивал промокшие сапоги. Уже темнело, когда с юга донеслась орудийная пальба — Кожмяков успел накрыть огнем пулеметы. Даже если и не уничтожил их, хорошо, что стрелял — теперь белые вряд ли сунутся, пока не подтянут свою артиллерию.

В сумерках собрались командиры отрядов, не было только Павловского и Кожмякова, Гай решил их не вызывать с позиций. Расселись в просторной комнате штабной избы, зажгли лампу на столе. Гай оглядел сидящих — лица усталые, в тусклом свете лампы даже мрачноватые. Тоникс оперся обеими руками на саблю, отрешенно смотрит прямо перед собой, словно происходящее не имеет к нему отношения. Устинов держит руки на столе, часто поглядывает на Гая, как бы торопя его начать разговор. Андронов устало ссутулил плечи, смотрит исподлобья. У стены на лавке хмурый Петухов, рядом — с невозмутимым лицом — Прохоров с жадностью курит самокрутку. С другой стороны стола Жданкин с Анфимовым тоже сосредоточенно курят, на лицах — ожидание. Рядом с Гаем — Воробьев, перед ним листки чистой бумаги и карандаш.

— Сегодня прошли верст двадцать пять с гаком, — сказал Гай, разглаживая карту. — Похоже, в Солдатской Ташле нас хотели взять в клещи, но мы не дались. Отмечаю [47] успешные действия отряда Петухова. А также медлительность и неразбериху в отряде Прохорова. Когда наведешь порядок у себя, Прохоров?

— Мы по воздуху летать еще не научились, — Прохоров загасил самокрутку о каблук, подобрался на стуле. — Действовали как могли быстро. А что стреляли сильно, так кто ж думал, что Петухов так быстро дойдет до этого места.

— Петухов с боем успел дойти, а ты шел, как на прогулке, и не успел.

— По лесу быстро не пойдешь, да еще с пулеметами.

— Если требуется — не идти нужно, а бежать. А вы привыкли все делать вразвалочку. Я тебя предупреждаю — не будешь вовремя исполнять приказы, сниму с командиров.

— Не ты меня назначал, не тебе и снимать. Пусть отряд решает. Я, кажется, воюю не хуже других.

— На словах ты горазд, а вот на деле стреляешь по своим. Мы тебя по делам ценить будем, понял?

— Ты не пугай, мы пуганые. Устанавливаешь ты старорежимные порядки. Для тебя мнение отряда ничего не значит. Мы действуем по революционной справедливости, с этого нас не собьешь.

— Справедливо действует тот, кто побеждает. А за тобой пока больших побед не значится.

— Ничего, будут и у нас победы, не сомневайся.

— Поживем — увидим, — Гай отвернулся от Прохорова, уткнулся в карту. — Завтра выступаем в шесть часов. Впереди пойдет Тоникс с отрядами Устинова, Петухова и Прохорова. В середине обоза — отряды Андронова и сенгилеевцы. Прикрывать будут отряды Павловского, Анфимова и Жданкина. Кожмяков с батареей пойдет в арьергарде. Всем ясно? — Гай обвел взглядом сидевших.

— Нам бы артиллерию, — сказал Петухов.

— Я думаю, впереди белых нет. Если же появятся, переправим к вам батарею.

— А вот как с едой быть, кухонь всем не хватает, — сказал Жданкин. — А на одних консервах скучно сидеть. Молока бы, картошки сварить, мяса какого. [48]

— Сегодня раздали деньги, покупайте продукты у крестьян. Оплачивайте обязательно. Чтоб не было разговоров, что отбираем даром. Я это особенно подчеркиваю перед Прохоровым. Если услышу от кого, что забирали продукты без оплаты, к стенке поставлю! Так всем и скажите в отрядах. Мы — войско революции, и народ ни в коем случае не должны обижать.

— Мы за них воюем, а они нас покормить не могут? — возмущенно выкрикнул Прохоров.

— Ты не только за них, и за себя воюешь. Я тебе уже сказал: брать бери, но деньги оставляй. А то пойдет слава про нас — все от нас прятаться будут. — Гай помолчал, ожидая, что скажут еще, но командиры молчали. — Ну тогда все, расходись по отрядам. Ты останься, — обратился он к Павловскому.

Когда все, кроме Воробьева и Павловского, вышли, Гай сказал Павловскому:

— На тебя особая надежда. Я считаю, что белые будут нас догонять, ты держись, чтобы обоз мог подальше уйти. Пушки держи ближе, чтобы, не дай бог, белые не сцапали. Без артиллерии пропадем. И еще: знаю, у тебя рука твердая — паникеров не щади. Судьба всего отряда от тебя зависит.

Павловский ушел, Гай устало откинулся на спинку стула.

После ужина лег на кровать, закрыл глаза. И тотчас потянулся мимо обоз, понуро шли по грязи лошади, ливень сек лица бойцов, стреляли белые, что-то кричал Прохоров, Гай уже не разобрал что — провалился в глубокий сон.

Ему снилось детство, Персия, город Тавриз, где он родился и прожил четырнадцать лет, пока семья не переехала в Тифлис. Там и кончилось детство Гая Бжишкяна. Отец отдал его в армянскую семинарию. С шестнадцати лет Гай начал вести революционную работу, вступил в армянскую социал-демократическую партию, писал заметки и статьи в левых газетах. Вскоре его исключили из семинарии [49] за организацию социал-демократического кружка, и он уехал в Баку. Вел там пропагандистскую работу, был арестован и полгода сидел в тюрьме. После переезда в Тифлис участвовал в организации Тифлисского союза торгово-промышленных служащих. Был снова арестован, сидел в Метехском замке, после чего выслан за революционную деятельность в Астрахань, где жил до империалистической войны под надзором полиции.