Последняя война

Весной 73 г. до н.э. Митридат провел близ Синопы большие маневры флота и, убедившись в его полной готовности к войне, приказал принести жертву богу морей Посейдону с просьбой о даровании победы. На виду у всего флота, выстроенного широким полумесяцем вокруг царской триремы, в море была брошена пара белых коней. Красочную картину этого жертвоприношения видел в росписи одной из римских вилл в Галлии спустя почти 400 лет после этого события римский поэт Сидоний Апполинарий. Затем, принеся жертвы Зевсу-Воителю, Митридат отбыл к войску.

И вновь, как пятнадцать лет назад, вся Малая Азия пришла в движение. Разоренные сулланским военным налогом и последующим господством римских чиновников и ростовщиков, жители городов и сел полуострова в большинстве своем радостно приветствовали наступающую понтийскую армию. Вновь возрождается активная антиримская деятельность жителей Киликии и Памфилии, незадолго до этого разгромленных римлянами. Активизировались и действия главных и наиболее надежных союзников Митридата в этой войне — пиратов. Правда, в самом начале военных действий в Азии в корне изменилась ситуация в Испании. Гибель Сертория лишила Митридата наиболее сильного союзника. Но ведь это был временный союзник, и Митридат, по-видимому, не слишком обольщался на его счет, надеясь больше на собственные силы.

Первый ударный отряд его армии, под командованием Диофанта сына Митара, в короткое время овладел всей Каппадокией. Расставив гарнизоны по ее крепостям и городам, Диофант, тем самым, закрыл римлянам путь к царским владениям с юга. Захват Каппадокии обеспечивал также и надежную сухопутную связь с киликийскими пиратами.

Другой отряд понтийской армии, во главе с Эвмахом и римским пропретором Марком Марием, присланным Серторием, вторгся во Фригию и Пергам. Многие города открыли свои ворота понтийцам. Но военные действия в центральной части Малой Азии затянулись из-за активного сопротивления галатов. Тетрарх племени толистобогов Дейотар, один из немногих уцелевших во время резни на пиру у Митридата, успешно отразил натиск Эвмаха [95] и даже нанес ему несколько поражений. В боях на территории Фригии и Пергама приняли участие несколько немногочисленных римских отрядов, составленных из добровольцев. Одним из таких отрядов, действовавших наиболее успешно, командовал Юлий Цезарь{143}. Но такие отряды не могли сделать многого, и военные действия в Пергаме шли с переменным успехом вплоть до поражения главных сил понтийской армии.

Сам Митридат, как и в первую войну, с главными силами стремительным маршем двинулся через Пафлагонию и Галатию в Вифинию. На девятый день войско достигло ее границ. Римскую армию здесь возглавлял консул Аврелий Котта. Командующим войсками провинции Азия и руководителем войны против Митридата был назначен Луций Лициний Лукулл, бывший во время первой войны начальником флота Суллы. Считая войну против Митридата делом легким, но прибыльным, Лукулл приложил все усилия, чтобы добиться этого назначения. В конечном итоге ему это удалось, через гетеру Прецию, любовницу одного из негласных правителей Рима того времени Цетега. Поступок этот, по словам Плутарха, недостойный и непохвальный, но весьма полезный для достижения цели (Plut., Luc, VI).

Когда Лукулл отправлялся в Азию, сенат выделил в его распоряжение 3000 талантов на строительство флота. Но Лукулл отказался от денег, заявив, что сумеет овладеть морем силами кораблей союзников. Одновременно с назначением Лукулла и Котты сенат направил для ведения войны с пиратами претора Марка Антония Кретика, наделив его чрезвычайными полномочиями. Такова была расстановка сил римлян накануне решающего столкновения с Понтом.

Незадолго до начала боев Митридат сумел приобрести еще одного, пусть не очень могущественного, но зато верного союзника. Отряд царского флота, возглавляемый стратегом Архелаем, остановился по пути следования в Гераклее. Здесь Архелай, заманив на свой корабль двух знатных жителей города, потребовал у гераклейцев в обмен на их свободу помощи в войне с Римом. Гераклейцы предоставили в его распоряжение 5 триер. Сделали они это не столько под влиянием страха за жизнь своих сограждан, сколько потому, что угроза подчинения Риму уже нависла над городом. Оставаться нейтральными далее было практически невозможно{144}.

Продвигаясь по Вифинии, войско Митридата почти не встречало сопротивления. Аврелий Котта отступил к городу Калхедону. Следом за ним сюда подошли отряды Митридата. Прорвавшийся [96] через Боспор Фракийский военный флот Понта блокировал Калхедон с моря. Римская армия Лукулла быстрым маршем шла на помощь легионам Котты. Достаточно было этому последнему выждать несколько дней и исход войны мог бы быть решен в одном сражении. Но жажда славы победы над властелином Азии оказалась у Котты сильнее здравого смысла. Это погубило без всякой пользы для дела многих воинов его армии. Не дожидаясь Лукулла, он приказал начальнику флота Публию Рутилию Нуду атаковать, римляне и их союзники устремились на врага.

Заметив наступление римлян, Митридат лично встал во главе понтийских воинов. Обученные римскими эмигрантами, его солдаты встретили атакующих градом стрел, а затем гоплиты бросились в рукопашную схватку. Некоторое время римляне сражались стойко, сохраняя боевой порядок. Но уже вскоре бастарны, наиболее сильные и смелые воины в армии Митридата{145}, опрокинули легионеров. Их беспорядочное отступление превратилось в паническое бегство. Масса беглецов столпилась у ворот Калхедона. Городская стража, опасаясь, что понтийцы ворвутся в город вслед за бегущими, закрыла ворота. Началось беспощадное избиение побежденных. Нуда и некоторых других римских военачальников римляне успели поднять на стены на ремнях. Простые же воины в большинстве своем погибли или попали в плен. Особенно велики были потери среди римских союзников.

Как только римское войско обратилось в бегство, Митридат бросил в наступление свой флот. Понтийские корабли, разорвав медные цепи, загораживающие вход, ворвались в гавань Калхедона. Напуганные римляне почти не оказывали сопротивления. Около 8000 их воинов пало в бою. Понтийские моряки сожгли 4 и захватили 60 вражеских кораблей. В сухопутном сражении римляне потеряли 5300 человек убитыми и 4500 пленными. Армия Митридата потеряла в бою 730 человек, среди которых было 30 бастарнов, первыми ворвавшихся в гавань. Победа высоко подняла боевой дух понтийской армии. Помимо всего остального, очень важную роль сыграло здесь личное руководство боем Митридата. И впоследствии не раз это личное участие в бою царя спасало понтийскую армию от разгрома. Однако силы армии Котты еще далеко не были исчерпаны, и Митридат не решался на немедленный штурм Калхедона, хотя это и противоречило законам военного искусства. Его войско приступило к правильной осаде города. Флот Понта частью сил блокировал подступы к городу, а две эскадры по 40 кораблей были отправлены к Серторию и на Крит. [98]

Жителям Крита первым из союзников понтийского царя пришлось принять на себя удары римского флота. Претор Марк Антоний был так уверен в победе, что взял с собой большое количество оков для пленных. Ему удалось захватить в кампанских водах несколько пиратских кораблей. Вслед за этим он потребовал от критян прекращения помощи пиратам и отказа от союза с Митридатом. Получив отрицательный ответ, он двинулся с флотом к ocтpову. Критские моряки во главе со своими стратегами Ласфеном и Панаром вышли ему навстречу. Их стремительная атака закончилась почти полным истреблением римского флота. Часть кораблей была захвачена. Привязав пленных римлян к парусам и якорным цепям критяне вернулись в свои гавани. Претор Марк Антоний был взят в плен и спустя два года умер на Крите (71 г. до н.э.){146}. За все это время римляне так и не собрались послать новое войско против островитян, хотя совместно с ними против римлян уже действовал флот Митридата. К сожалению, о деятельности понтий-ских моряков на Крите и в Иберии сведений в источниках не сохранилось.

Тем временем, войско Лукулла, находившееся у реки Сангария, узнало о поражении Котты. При известии об этом несчастье римский полководец приказал ускорить марш, несмотря на недовольство своих солдат, предпочитавших грабить беззащитную страну. Под командованием Лукулла было 5 легионов, что составляло около 30000 пехотинцев и 1600 всадников. Подойдя к лагерю противника, Лукулл, пораженный многочисленностью врагов, не решился дать бой. Он предпочел укрыться в укрепленном лагере и подождать своего часа. Видя нежелание римского полководца померяться силами с понтийским войском, Митридат снял осаду Калхедона и двинулся в провинцию Азия, в район Пропонтиды и Геллеспонта. Заняв город Лампсак, он подошел к богатому греческому городу Кизику.

Кизик был одним из немногих греческих городов малой Азии прочно державшихся проримской ориентации{147}. Его воины уже участвовали в сражении у стен Калхедона на стороне римлян, где потеряли 4000 человек и 10 кораблей. Кизик расположен на острове у самого материка и связан с ним мостом. Понтийское войско окружило город десятью лагерями. Флот занял пролив, отделяющий город от материка. Небольшой отряд понтийских воинов, переправившись на остров на кораблях, укрепился на Диндименских высотах, господствующих над городом.

Лукулл, неотступно следовавший за войском понтийского царя расположился лагерем на высокой горе в тылу его позиций. Отсюда он мог беспрепятственно доставлять продовольствие в свой лагерь и в то же время успешно действовать на коммуникациях противника. При многочисленности армии Митридата это было наиболее опасно. Отсутствие охраны, столь удобного для врага пункта, стало следствием измены{148}. Митридат снял отсюда отряд своих воинов по совету Луция Магия, представителя Сертория. Причем сделал он это вопреки советам своих стратегов. Магий обещал привлечь на сторону царя два римских легиона, бывших в свое время под командованием Фимбрии и считавшихся ненадежными в армии Лукулла. Для этого он просил Митридата не препятствовать римлянам и дать им возможность разбить лагерь, где им будет угодно. После того, как римляне заняли гору, Митридат послал для переговоров с фимбрианцами одного из стратегов флота Архелая. Но фимбрианцы захватили его в плен, а сопровождавших его воинов перебили. Измена Магия, таким образом, раскрылась, но сделать что-либо уже было невозможно.

Приближалась зима. Все острее в лагере понтийцев ощущалась нехватка продовольствия. Продолжение осады Кизика становилось бесполезным и опасным. Не видя иного выхода, Митридат приказывает штурмовать город. Перед штурмом к его стенам были подвезены на кораблях 3000 пленных горожан, которым угрожала смерть в случае отказа города от капитуляции. Несчастные пленники простирали руки к стенам и умоляли своих сограждан пощадить их и сдаться. Руководитель обороны стратег Писистрат отказался открыть ворота.

Тогда к стенам поползли осадные орудия, созданные талантливым инженером фессалийцем Никонидом. За ними двинулись войско и флот Митридата. Кизикийцы отчаянно защищались. Они камнями разбивали бревна таранов или петлями отводили их в сторону. Метательные снаряды с огнем они встречали водой и уксусом или тушили их одеждой и кусками материи. На помощь городу пришла погода. Сильный ветер опрокинул и разрушил многие осадные машины. Погибли и многие корабли. К вечеру удалось разрушить только часть стены, но никто из царских воинов не смог прорваться через горящие развалины. Ночью же кизикийцы восстановили разрушенный участок. Сильная буря, бушевавшая несколько дней, разбила уцелевшие во время штурма осадные сооружения. Митридат приказал рыть подкопы под стены, надеясь, что здесь природа не сможет помешать ему. [99]

Для того, чтобы поддержать дух уставших от боев жителей города, Лукулл отправил к ним своего гонца. Посланник римского полководца, подложив под доску два надутых меха и действуя ногами как веслами, благополучно добрался до города. Известие о близости римлян укрепило решимость горожан продолжать сопротивление. Они постепенно начинают переходить от обороны к наступлению. Подрывшись под понтийские подкопы, ведущиеся со стороны Диндименских высот, кизикийцы истребили их строителей, а затем отбили и высоты. Во время одной из вылазок они едва не захватили в плен самого Митридата.

Голод в понтийском лагере усиливался. Солдаты питались травой. Многие умирали. Чтобы спасти хоть часть своего войска, Митридат отправил конницу в Вифинию. Вместе с ней двинулся обоз и наименее боеспособная часть пехоты. Обходя римские укрепления, колонна понтийцев медленно удалялась на север. Узнав об этом, Лукулл с 10 когортами пехоты и всей конницей устремился в погоню. Застигнутые в пути снежной бурей, римляне с трудом продвигались вперед. Многие легионеры выбились из сил и отстали. Измученные не меньше чем преследуемые, римляне настигли понтийцев на переправе через реку Риндак. Сражения как такового не было. При виде римлян часть понтийского войска сразу разбежалась, часть сдалась в плен. В плен попало 15000 человек. Кроме того, римляне захватили 6000 лошадей и большое количество вьючного скота. Получив известие о катастрофе при Риндаке, Митридат приказал снять осаду Кизика и отступать.

Сам он с частью воинов отплыл на кораблях на Парос. Остальное войско двинулось сухим путем на Лампсак. На месте остался небольшой отряд воинов и кораблей под командованием стратега Аристоника, который должен был отвлечь неприятеля. Но изменники предупредили Лукулла о бегстве царя. Он внезапно обрушился на Аристоника и полностью уничтожил его отряд. Затем он поспешно двинулся в погоню за остальной понтийской армией. У реки Эсеп он настиг остатки царского войска и нанес им еще одно поражение. Уцелевших воинов Митридат на кораблях вывез вместе с жителями Лампсака, державшими его сторону. После этого он выделил отряд в 10 тысяч воинов при 50 кораблях под командованием Марка Мария, присланного Серторием в качестве главнокомандующего на Востоке, для обороны подступов к черноморским проливам. Сам же двинулся на кораблях в Никомедию.

Тем временем, Лукулл, собрав флот из кораблей провинции Азия и назначив его начальником Триария, приказал ему выступить [100] против флота Митридата. Триарий осадил Апамею и в скором времени овладел городом, устроив массовую резню граждан, искавших убежище в храмах (Арр., Mithr., 77). Несомненно, расправа была произведена для устрашения жителей других греческих городов{149}.

Сам Лукулл, тем временем, атаковал отряд стратега Исидора, плывущий на Лемнос к Марию, и захватил все его 13 пентер. Исидор погиб в бою. Узнав о месте расположения отряда Мария, Лукулл двинулся против него. Понтийские моряки поставили корабли на якоря вплотную к берегу и смело встретили римлян. Первая атака была отбита. Тогда, не прекращая боя, Лукулл приказал части кораблей своего флота идти в обход острова и высадить десант в тылу противника. После этого римляне обрушились на воинов Митридата и с суши, и с моря. Часть понтийских кораблей, обрубив якорные канаты, попыталась пробиться в открытое море. Экипажи других, наоборот, сошли на берег, чтобы драться с врагом на суше. Вскоре почти весь отряд Мария был перебит. Сам он попал в плен и был казнен.

Пока Лукулл громил отряды Митридата, оставленные царем у входа в черноморские проливы, Триарий соединился с Коттой и осадил самого царя в Никомедии. Осада велась ими вяло. Узнав о гибели своих кораблей у Лемноса, Митридат принял решение уходить в Понт. Зима уже полностью вступила в свои права. При входе флота Митридата в Понт его застигла страшная буря. Она рассеяла корабли в разные стороны. Около 60 судов и 10000 человек погибли. Царский корабль дал течь и стал тонуть. С большим трудом, вопреки советам своих приближенных, Митридат пересел на легкое судно предводителя пиратов Селевка и прибыл в устье реки Гипия, где провел остаток зимы{150}.

Узнав, что в Гераклее одним из правителей на 72 г. до н.э. избран его старинный приятель Ламах, Митридат решил с его помощью еще более укрепить свое положение в этом городе. Он послал Ламаху деньги с просьбой подготовить ему прием в городе и пир для всех жителей по такому случаю. Ламах сделал все, как просил Митридат. Весь день понтийский царь пировал с гераклеотами, а в это время его воины заняли городские укрепления. На следующий день Митридат собрал народное собрание города. Дружественными речами и многочисленными обещаниями он склонил гераклеотов к принятию понтийского гарнизона. Для них самих это было отчасти и выгодно{151}. Город находился в состоянии войны с Римом и исход се в то время было трудно предвидеть. Немалую [101] роль в принятии предложения царя сыграли и деньги, розданные им накануне собрания городским магистратам и наиболее видным гражданам города. Четырехтысячный гарнизон Гераклеи возглавил стратег Коннакорик.

Вслед за Гераклеей Митридат расставляет свои гарнизоны по другим городам. Отряд киликийских пиратов под командованием стратега Эпитинханонта был отправлен в Аполлонию Понтийскую. Митридат уже знал, что новое наступление против него и его союзников будут вести весной 72 года до н.э. два римских войска. Кроме Луция Лукулла, наступающего непосредственно против него, другое войско, возглавляемое Марком Лукуллом, из Македонии выступило против союзных Понту фракийцев{152}.

Оставив города на попечение гарнизонов, Митридат удалился во внутренние районы Понта и стал лагерем у города-крепости Кабейра. Отсюда он послал гонцов за помощью к своему сыну Махару и соседним с ним скифам, а также к царю Армении Тиграну II. Сам он тогда же отозвал отряд Диофанта, сына Митара из Каппадокии и бросил его навстречу римлянам с приказом возможно дольше задерживать их продвижение.

Вскоре к Кабейре пришли воины из Армении, присланные Тиграном. Часть воинов Митридат собрал из собственных подданных. Но отправленный им за помощью к скифам Диокл бежал к римлянам, прихватив с собой все драгоценности, полученные от понтийского царя. Сын же Митридата Махар даже не ответил на призыв отца. С этого времени и чем дальше, тем больше Митридату приходится рассчитывать почти исключительно на самого себя. Круг доверенных лиц царя становится все меньше. Число же явных и тайных врагов и просто недоброжелателей растет и изменить что-либо в этом процессе он уже был не в силах.

Пройдя Вифинию и Галатию, войско Лукулла вступило на территорию собственно Понта. До сих пор римляне продвигались по разоренным войной землям и испытывали постоянный недостаток продовольствия. Лукулл собрал 30000 галатов и приказал им идти с войском и нести на плечах по медимну зерна. Теперь положение изменилось. Грабеж сельского населения Понта давал римлянам столько припасов, что бык стоил в лагере всего 1 драхму, раб — 4 драхмы, прочую же добычу вообще ни во что не ставили. Будучи обеспеченными всем необходимым, римские легионеры стали роптать на своего полководца за то, что он не дает им возможности захватить и разграбить цветущие города Понта. Но у Лукулла были свои планы. Затягивая войну, он давал возможность Митридату [102] собрать новые силы, надеясь разгромить их и заставить полно стью капитулировать после очередного поражения. Этот расчет оказался неоправданным. Капитуляция для понтийского царя была равносильна смерти, и когда он оказался в действительности перед такой дилеммой, он предпочел смерть. Весной же 72 г. до н.э.

Митридат был еще полон сил и надежд на будущее. Уроки поражений не прошли для него бесследно. Несмотря на все усилия Лукуллу не удалось вынудить царя на очередное решительное сражение.

Убедившись в этом, Лукулл приступает к осаде приморских южнопонтийских городов. Но осада велась вяло{153}. Готовясь к новым боям, римский полководец не хотел утомлять своих солдат осадными работами. К тому же Митридат постоянно посылал гарнизонам городов по морю оружие, продовольствие и новых солдат. Наиболее сильные бои происходили у стен Фемискиры и Амиса. Жители Фемискиры пробили проходы в римские подкопы под стены и впускали туда рои пчел, медведей и других диких животных, после чего сами устремлялись в рукопашную схватку. Постоянные вылазки против осаждающих город римлян предпринимал и гарнизон Амиса, возглавляемый талантливым военным инженером Каллимахом.

Неудачной была для римлян и осада Гераклеи в этом году. Жители города сражались вместе с понтийским гарнизоном. Первый штурм был отбит с большими потерями для римлян. Но и среди гераклеотов было очень много раненых осадными орудиями. Неудача штурма вынудила Котту, руководившего осадой, начать блокаду города. Но едва в городе стал ощущаться недостаток продовольствия, как гераклеоты отправили своих представителей в Херсонес и Феодосию, где они получили все необходимое{154}. Понт Эвксинский еще полностью находился во власти понтийского царя и блокада римлян оказалась неэффективной. Все дальнейшие попытки Котты штурмовать Гераклею также оказались безуспешными.

Значительно хуже оказалось положение союзников Митридата во Фракии. Племена бессов и дарданов летом 72 г. до н.э. были наголову разгромлены Марком Лукуллом в тяжелом и кровопролитном сражении{155}. К зиме 72/1 г. до н.э. римляне захватили все союзные и подвластные понтийскому царю города западнопонтийского побережья{156}. Черноморская держава Митридата дала первую трещину.

В течение зимы 72 г. до н.э. Митридат с помощью Тиграна II собрал новую армию в 40000 пехотинцев 4000 всадников. Ранней весной 71 г. до н.э. Лукулл двинулся через горы против понтийского [103] царя. Часть его войска осталась осаждать понтийские города. Сторожевые посты Митридата огневыми сигналами предупредили его о появлении противника. Но при этом один из начальников сторожевых отрядов — Феникс, человек царского рода, перешел на сторону Лукулла. Понтийская кавалерия первой встретила римлян. В сражении с римской конницей она одержала блестящую победу. В плен попал сам начальник римской конницы Помпоний. Лукулл поспешил отступить в горы. Несколько раз Митридат выстраивал свое войско, вызывая римлян на бой, но Лукулл уклонился от сражения в невыгодных для себя условиях. Спустя некоторое время его воины захватили укрывавшихся от войны в пещерах местных жителей. Один из них указал Лукуллу удобное место для лагеря, откуда он мог бы в любое время атаковать врага, сам оставаясь при этом недосягаемым для контратак. Продовольствие войско Лукулла получало из Каппадокии. Не видя другой возможности заставить римлян вступить в бой, Митридат принял предложение царя дандариев Олтака совершить покушение на римского полководца. Олтак сделал вид, что он обижен на Митридата и бежал в римский лагерь. Он сумел настолько войти в доверие Лукулла, что его приглашали на тайные совещания по военным вопросам. Однажды в полдень, когда Лукулл отдыхал, Олтак подошел к его палатке и потребовал, чтобы его впустили по важному делу. Но в этот день впервые после многих дней бессонницы римский полководец уснул, и охрана не впустила Олтака. Опасаясь, что его план раскрыт, Олтак ни с чем вернулся к Митридату.

Тем временем кавалерийские разъезды понтийцев разгромили несколько небольших римских отрядов, занимавшихся сбором продовольствия. Рассчитывая окончательно лишить Лукулла источника снабжения и голодом принудить его к сражению или капитуляции, Митридат устроил засаду большому римскому отряду, доставляющему продовольствие из Каппадокии. В засаде укрылась лучшая понтийская конница во главе с самим царем и стратегом Менандром. Однако предыдущие успехи придали излишней самоуверенности понтийцам. Они атаковали римлян в узком ущелье, не дожидаясь выхода их на равнину. Все преимущества боя в этом случае были на стороне пехоты. Римляне успели перестроиться из походной колонны в боевую и обратили в бегство конников Менандра. Лишь немногие из них вернулись в лагерь. Рассказы беглецов, некогда составлявших наиболее боеспособную часть армии Митридата, оказали паническое воздействие на солдат царя. Опасаясь нападения Лукулла при таком состоянии своей армии, Митридат [104] приказал отступать. Отступление превратилось в паничекое бегство. Сам Митридат, брошенный своими слугами, с трудом выбрался из лагеря.

Заметив бегство неприятеля, Лукулл бросил конницу в погоню. Он приказал беспощадно убивать бегущих, но ничего не грабить. Истребляя беглецов и тех, кто еще оставался в лагере, римляне обслужили большое количество золотых и серебряных сосудов, дорогих одежд и денег. Мгновенно забыв о данном им приказании, они набросились на драгоценности. Группа римских всадников уже догоняла Митридата. Когда они были совсем близко от цели между ними и царем оставался лишь мул, груженный золотом. Один из воинов на скаку ударил мечом по клади мула. Увидев посыпавшиеся золотые вещи, он соскочил с коня и стал поспешно собирать их. Его товарищи немедленно пришли ему на помощь. Пока они подбирали золото и дрались между собой, Митридат успел скрыться.

Прибыв в Коману, он стал собирать здесь бегущих солдат. Считая войну уже безнадежно проигранной, он отправляет евнуха Вакхида в Евпаторию с приказом убить своих сестер, жен и наложниц, чтобы они не достались врагу{157}. Среди многих других женщин погибли две сестры царя Роксана и Статира и две наиболее любимые им жены — Береника с Хиоса и Монима из Милета (Стратоникеи?). О последней особенно много говорили в Элладе. Добиваясь ее любви, Митридат посылал ей многочисленные дары и деньги, но она все отвергала пока он не женился на ней, официально провозгласив ее царицей. Супружеская жизнь не доставила Мониме счастья. Как рассказывает Плутарх, она проводила дни свои в печали и слезах, проклиная красоту, давшую ей вместо супруга господина и варварский гарем вместо домашнего очага. Когда прибыл Вакхид и передал приказ царя, Монима сорвала с головы диадему, обернула ее вокруг шеи и повесилась, но тут же сорвалась. «Проклятый лоскут, — молвила она, — и этой услуги ты не оказал мне». Плюнув на диадему, она подставила горло кинжалу Вакхида (Plut., Luc, XVIII).

Известие о казни Митридатом женщин своего гарема мгновенно облетело весь Понт. Видя в этом признак неминуемой гибели Царя, начальники его гарнизонов стали сдаваться и переходить на сторону Лукулла. Таким образом, этим своим поступком Митридат принес себе больший вред, чем даже неудачным исходом боев у Кабейры{158}. [105]

Преследуя отступающее понтийское войско, Лукулл занял Кабейру и многие другие крепости. Захватив крепость Талавр с одной из богатейших сокровищниц царя, римляне узнали, что за 4 дня до их прихода Митридат с 2000 всадников бежал к Тиграну II, предоставив гарнизонам крепостей и городов защищаться собственными силами. Тигран принял Митридата с почетом, но не допустил к себе во дворец и не спешил вступать в войну с римлянами. Со своей стороны и Лукулл, временно отказавшись от преследования Митридата, приступил к окончательному покорению его царства. В короткое время он подчинил халдеев и тибаренов, захватил крепости Малой Армении и двинулся к Амису. Однако попытка его сходу овладеть городом оказалась неудачной. Начальник гарнизона Амиса Каллимах делал все возможное, чтобы нанести наибольший урон противнику. При отражении атак римлян он использовал новые, им самим изобретенные машины, а когда атаки кончались, он выводил своих воинов на вылазки и, таким образом, не давал покоя римлянам. Парламентеры римского полководца не раз подходили к стенам города и, рассказывая о победах Лукулла и безнадежном положении понтийского царя, предлагали сдаться. Но они так и не убедили амисийцев. Римляне были вынуждены искать иной способ овладения городом.

Первоначально Лукулл решил овладеть крепостью Евпаторией, которую Митридат построил около Амиса и считал своей резиденцией. Сделав вид, что он не собирается штурмовать крепость, но лишь блокирует ее, Лукулл добился того, что гарнизон ослабил внимание к осаждающим. В то время, когда стража на стенах, ни о чем не догадываясь, мирно дремала на своих постах, римляне внезапно начали штурм. Почти без сопротивления они овладели крепостью и полностью разрушили ее. Таким же примерно способом Лукулл овладел и Амисом. В то время, как Каллимах отпустил большую часть своих воинов на отдых, Лукулл начал приступ и овладел небольшой частью крепостной стены. Увидев, что римляне уже на стенах, солдаты гарнизона и часть жителей бросились на корабли. Чтобы задержать продвижение противника, Каллимах приказал поджечь город. Ворвавшиеся в Амис легионеры в поисках добычи всюду шарили с факелами и, таким образом, еще более увеличивали пожар. Значительная часть городских строений сгорела. Погибли и многие горожане Амиса.

Зиму 71/70 г. до н.э. войско Лукулла отдыхало. Римский полководец приводил в порядок административные дела и провинции Азия. Одновременно он отправил в Армению послом Аппия Клодия [106] , требуя выдачи Митридата. Ответ Тиграна римлянам гласил, что Митридата он им не выдаст, а если римляне начнут против него войну, он даст им отпор. Лукулл, принесший уже победные жертвы богам и занимавшийся в провинции Азия тем, что устраивал празднества в городах с военными парадами, состязаниями атлетов и гладиаторов, вынужден был готовиться к новой войне.

Прежде всего он решил завершить подчинение причерноморских городов Понта. Еще сражались с римлянами гарнизоны Гераклеи, Синопы, Амасии, первой столицы Понта. Особенно сильные бои шли у стен Гераклеи. Весной 71 г. до н.э. к острову Тенедос подошли эскадры Митридата, отправленные им в начале войны на Крит и в Иберию. Многие из понтийских кораблей, потрепанные морскими штормами и сражениями, были почти негодны к бою. Узнав о возвращении понтийского флота, римляне вышли ему навстречу. Против 80 триер противника они имели лишь 70. Но зато их суда были хорошо подготовлены к бою и имели полностью укомплектованные и отдохнувшие экипажи. Тем не менее, измученные долгим походом и частыми боями, понтийские моряки не отказались от битвы и оказали яростное сопротивление. Ни один корабль не сдался в плен. Часть их была потоплена, остальные были захвачены в бою после полной гибели их экипажей. Римский флот потерял 27 кораблей (Memn., XLVIII).

Вскоре после этой победы командующий римским флотом Гай Валерий Триарий получил приказ консула Котты прибыть в Гераклею. С оставшимися у него 43 триерами, из которых двадцать принадлежали родосцам, Триарий устремился в Понт, сообщив Котте время своего прибытия. Как только в море показались корабли Триария, Котта двинул свое войско на Гераклею. Взволнованные неожиданным появлением вражеского флота, гераклеоты немедленно вывели в море свои корабли. При этом часть кораблей вышла в море с неукомплектованными экипажами. Начали сражение родосцы. Их триеры, не дожидаясь римлян, ринулись навстречу гераклеотам. Таранными ударами родосцы сразу же потопили пять кораблей противника, сами потеряв при этом только три судна. Теперь и римляне вступили в сражение. Потеряв 14 кораблей из 30, гераклеоты отступили в свою гавань. Римский флот, заняв внешнюю гавань города, установил жесткую блокаду Гераклеи{159}. Ни один корабль с продовольствием не мог прорваться к городу. Начался голод. Бедствия горожан усилила эпидемия чумы, вспыхнувшая в городе. Она унесла в могилу около тысячи воинов митридатовского [107] гарнизона и множество жителей. К весне 70 года до н.э. положение Гераклеи стало безнадежным.

Тогда начальник гарнизона Коннакорик вступил в тайные переговоры с Триарием, чтобы ценой сдачи города обеспечить свое спасение. Слухи о готовящемся предательстве, однако, дошли до жителей. Собравшееся народное собрание потребовало от Коннакорика переговоров о мире на условиях, обеспечивающих сохранение города от разорения. В ответ митридатовский военачальник заявил, что Митридат с большим войском, полученным от армянского царя, идет на выручку Гераклеи и нет никакой необходимости сдаваться. Успокоенные его выступлением горожане разошлись. В ту же ночь Коннакорик посадил свое войско на корабли и отплыл из города. Городской фрурарх Дамофил, открыв ворота, впустил в город римское войско. С дикой жестокостью римляне обрушились на ничего не подозревавших горожан. Сокровища и все, что было возможно, расхищалось. Тех, кто пытался найти спасение в храмах, убивали у алтарей и статуй богов. Люди спасались, как могли. Узнав от беглецов о захвате города Триарием, Котта вне себя от гнева, кинулся к стенам Гераклеи. Его воины, лишенные славы победы и выгод грабежа, готовы были перебить воинов Триария. С огромным трудом полководцам удалось удержать своих воинов от взаимного истребления. Котта приказал войску Триария немедленно начать преследование Коннакорика, который захватил Тиос и Амастрию. Сам же со своим войском продолжил грабеж Гераклеи. После того, как город был полностью разорен, Котта приказал поджечь его со всех сторон. Так закончилась двухлетняя героическая оборона Гераклеи, одного из последних античных городов Южного Причерноморья, еще сохранявших свою автономию.

После этого Котта отпустил свою пехоту и конницу к Лукуллу, а союзников вифинцев распустил по домам. Отряд Триария захватил Тиос и Амастрию, дав возможность Коннакорику беспрепятственно уйти. Затем он присоединился к главным силам Лукулла. В это время римский главнокомандующий осаждал Синопу. Столица Митридата, крупнейший город Причерноморья, защищалась десятитысячным гарнизоном, состоящим, в основном, из киликийских пиратов. Командовал гарнизоном пират Селевк, тот самый, который спас Митридата во время бури. Длительная осада обострила социальные противоречия в городе. Начались столкновения различных групп жителей. Одну из таких групп, к которой принадлежали сторонники капитуляции, возглавил стратег Леонипп. [108]

Партию сторонников продолжения войны возглавил Клеохар, евнух Митридата, поставленный им вторым правителем Синопы{160}. Клеохар в своих действиях опирался на поддержку воинов Селевка. Узнав о попытке договориться с Лукуллом, предпринятой Леониппом, сторонники Клеохара ночью из-за угла убили его. Жителей города, недовольных этим убийством, принудили к подчинению силой. Таким образом, сторонники продолжения войны взяли верх. Вскоре после убийства Леониппа неподалеку от Синопы остановилась римская эскадра из 15 триер под командованием Цензорина. Римляне привезли хлеб с Боспора фракийского для своих воинов, ведущих осаду Синопы. Морская стража сообщила Селевку о появлении кораблей противника. Пираты, которым изрядно надоела затянувшаяся осада, где им почти не приходилось меряться силой с противником, с удовольствием вышли в море на синопских триерах. Военные римские корабли были уничтожены, а купеческие захвачены и приведены в Синопу. Победа высоко подняла боевой дух защитников города и заставила умолкнуть сторонников капитуляции. К концу лета 70 г. до н.э. положение города значительно ухудшилось. Синопа оставалась единственным приморским городом, сопротивлявшимся врагу. Цвет римской армии собрался у ее стен. А помощи ждать было неоткуда. Клеохар и Селевк начинают тайно отправлять свое имущество в Колхиду, где в это время находился Махар, сын Митридата. Однако, Махар, считая положение отца безнадежным, прекратил оказание помощи Синопе и прислал к Лукуллу своих представителей с предложением дружбы и союза. Лукулл милостиво принял послов и потребовал в качестве гарантии союза прекращения поставок продовольствия синопскому гарнизону. Махар не только выполнил это условие, но даже заготовленные уже для синопейцев продукты он отправил римлянам.

Вследствие этого между двумя оставшимися стратегами Митридата в Синопе начались разногласия относительно дальнейших действий. Клеохар и поддерживающая его часть населения Синопы еще надеялись на успех и стояли за продолжение сопротивления. Селевк же предлагал истребить всех жителей и передать город римлянам за соответствующее вознаграждение. Однако последнее сообщение Мемнона явно не соответствует действительности, поскольку пираты, к числу которых принадлежал и Селевк, были наиболее надежными союзниками Митридата и такое предложение от него могло исходить лишь в случае попытки жителей Синопы открыть ворота римлянам. [109]

И только убедившись в неосуществимости намерения продолжать оборону, оба правителя Синопы решили прежде всего позаботиться о самих себе. Погрузив на корабли свои богатства и уничтожив крупные боевые суда, Селевк отдал приказ грабить жителей города. Пользуясь тем, что гарнизон был занят грабежом, они с Клеохаром бежали на легких кораблях.

Таким образом, стратеги Митридата бросили не только эллинское население города, но и собственных воинов. В данной обстановке это было совершенно естественно. Увидев в городе пожар и угадывая его причину, Лукулл приказал начать штурм города. Римляне без труда взошли на стены и ворвались на улицы царской столицы. Занятый грабежом гарнизон не оказал сопротивления. Римские солдаты перебили киликийцев и сами начали грабеж города. Бесчинства римской солдатни продолжались целый день. Лукулл не мешал своим воинам. Его доля в награбленном все равно была выше.

Осенью 70 г. до н.э. пала и Амасея, первая столица Понта. Покорение царства Митридата было завершено. Однако отказ Тиграна от выдачи понтийского царя не гарантировал закрепления этого успеха. И Лукулл решается еще на одну войну, несмотря на явный недостаток сил. Пополнив свое войско за счет пленных наемников Митридата, Лукулл оставил в Понте один легион под командованием Сорнатия, а сам с двумя отборными легионами выступил в поход на Армению. [111]

Возвращение Митридата

Бегство Митридата после разгрома у Кабейры к своему соседу и союзнику армянскому царю Тиграну II не оправдало его надежд. Правитель Великой Армении, объявивший себя царем царей{161}, не спешил оказывать помощь своему царственному родственнику. Тем более, что особой необходимости в этом, пока сопротивлялись греческие города побережья, не было. Вероятно, именно поэтому посольство Аппия Клодия встретило достаточно твердый отпор в ответ на требование римского полководца. Но, с другой стороны, такой ответ означал принятие вызова римлян. А значит надо было восстанавливать прежние отношения с Митридатом.

Уже год и восемь месяцев провел Митридат Евпатор в Армении. За все это время Тигран II ни разу не допустил его к себе. Но теперь угроза войны с римлянами изменила отношение армянского владыки к царю Понта. Совершенно в духе восточных правителей оба они решили свою размолвку приписать интригам своих приближенных. Расправившись с некоторыми из них, они простили друг друга. Вслед за этим последовало деловое обращение армянского царя к своему тестю. Тигран вызвал его к себе и после трехдневних переговоров предоставил в его распоряжение 10000 всадников. С ними и оставшимися у него понтийскими воинами Митридат двинулся к границам Понта. Но достичь этих границ на этот раз ему не пришлось. Римляне опередили союзников.

Армянский царь собирался на войну не спеша, уверенный, что противник не рискнет напасть на него первым. Вестнику, сообщившему о приближении врага, он не поверил и приказал отрубить голову. Уже одно это говорит о том, что он очень плохо представлял себе того, с кем собирался скрестить оружие. Лукулл, с помощью каппадокийского царя Ариобарзана, перешел Ефрат и весной 69 г. до н.э. вступил в Армению. Наконец, Митробарзан, один из придворных Тиграна, осмелился сообщить ему о приближении римлян. Изумленный неслыханной наглостью противника, Тигран приказал Митробарзану растоптать римлян копытами коней. С 2000 всадников и многочисленной пехотой Митробарзан ринулся навстречу Лукуллу и своей смерти. В первом же сражении [112] римский авангард разгромил его отряд и сам Митробарзан погиб, доблестно сражаясь в первых рядах своей конницы.

Известие о разгроме поразило Тиграна II. Он поручает оборону своей столицы Тигранокерта стратегу Манкею, а сам отправляется вглубь Армении собирать новые войска. Тигранокерт был богатым и цветущим городом, наполненным различными сокровищами и богатыми приношениями богам. Тигран любил этот город и, желая угодить царю, его правители и частные лица наперебой расширяли и украшали его. Римский полководец не сомневался, что армянский царь, еще не выставивший против него своих главных сил, не захочет отдавать столицу врагу. Поэтому он не стал его преследовать и начал осаду Тигранокерта. Отдельные его отряды опустошали окрестности города и уничтожали отряды союзников, которые направлялись армянскому царю на помощь.

Бежавший вглубь страны Тигран II послал гонцов ко всем подвластным царям и князьям с требованием войска и денег. Специальные гонцы помчались к Митридату. Теперь Тигран умолял своего тестя о помощи. Шеститысячный кавалерийский отряд из сопровождающего его войска Тигран II послал в свою столицу с приказом вывезти его жен, детей, наложниц, а также наиболее ценные из сокровищ. Подойдя к городу, когда уже начало темнеть, армянские всадники градом стрел закрыли все выходы из римского лагеря. Тем временем слуги царя поспешно грузили его ценности и, не дожидаясь рассвета, отправляли их в лагерь Тиграна. Их торопливость оправдала себя. На рассвете римляне и фракийские всадники, их союзники, атаковали армян и многих из них перебили. Спаслись только те, кто ушел с царским обозом еще ночью. [113]

Пока римляне осаждали его столицу, Тигран собирал войско из своих подданных и многочисленных союзников. Прибывший от Митридата один из его лучших стратегов Таксилл рекомендовал армянскому царю уклоняться от решительного сражения, изматывая противника в небольших стычках и отрезая ему при помощи своей конницы пути подвоза продовольствия. То же самое советовал в своих письмах к Тиграну и Митридат. Но армянский царь не внял голосу людей, уже испытавших на себе силу римлян. Собрав восьмидесятитысячное войско, он двинулся к Тигранокерту, готовый к бою. Поручив осаду города легиону Мурены, Лукулл с 11000 пехотинцев и 3000 всадников двинулся навстречу Тиграну. Утром 6 октября 69 года до н.э. Тигран увидел римское войско, переправлявшееся через реку навстречу армянам. Посмеявшись над малочисленностью врага, царь насмешливо заметил: «Если это послы, то их много; если же враги, то их чересчур мало». (Арр., Mithr., 85). Но дело оказалось не в числе врагов, а в том, кто они. Едва Тигран успел выстроить свое войско, как фракийские и галатские кавалеристы Лукулла атаковали закованных в броню всадников Тиграна. Вслед за атакой конницы Лукулл лично во главе двух когорт пехоты обошел правый фланг армян и с вершины холма, господствовавшего над местом боя, атаковал обозы врага. Испуганные вьючные животные бросились бежать и расстроили ряды армянской пехоты, которая, в свою очередь, обратилась в бегство. Бегущие пехотинцы вместе с преследующими их римлянами ворвались с тыла в ряды своей тяжелой конницы. И тут все армянское войско охватила паника. В страшной суматохе и путанице на поле боя погибло множество воинов армянского царя, причем большинство из них были просто затоптаны бегущими. Потери же римлян были совершенно ничтожными. Сами они, по словам известного древнегреческого историка и географа Страбона, чувствовали себя пристыженными оттого, что подняли оружие против такого сброда. (Plut., Luc, XXVIII).

Митридат, между тем, неторопливо шел на соединение с союзником. Он знал тактику Лукулла по опыту войны с ним и рассчитывал, что римский полководец не станет вступать в сражение с превосходящими силами противника. С другой стороны, и Тигран, по его мнению, должен был последовать его советам и тоже не спешить с генеральным сражением. Но Лукулл не был заурядным римским полководцем, точно придерживающимся всех правил ведения войны, принятых в Риме. Он сумел увидеть разницу в многочисленном и обученном римлянами понтийском войске и совершенно [114] неуправляемой массе воинов Тиграна II. Именно поэтому он в первом случае постарался взять противника измором, а во втором — разделался с ним одним ударом. Масштабы разгрома армянского войска были таковы, что влияние понтийского царя, за все годы своей войны с римлянами не испытавшего ничего подобного, должны были сильно увеличиться в глазах армянского царя{162}.

Учитывая, что материальные и людские ресурсы Армении еще далеко не были исчерпаны, Митридат поспешил к Тиграну. Он ободрил и утешил его и настоял на продолжении борьбы. Покинутый своими приближенными, жалкий и испуганный царь Великой Армении воспрянул духом и с новой энергией взялся за создание армии, взамен разгромленной. Согласившись со всеми доводами Митридата, он поручил ему верховное командование в этой войне. Понтийский царь собрал новое многочисленное войско, на этот раз составленное почти исключительно из армян, ибо большинство союзников Тиграна II перешло после его поражения на сторону римлян. Разделив своих воинов на когорты по римскому образцу, Митридат назначил их командирами понтийских воинов и римских перебежчиков, бывших в его свите. Армянская армия начала подготовку к боевым действиям в новых условиях.

Лукулл же после одержанной победы возвратился к Тигранокерту и с помощью восставшего греческого населения быстро овладел городом. Не дождавшись мирных предложений от армянского царя, он решил привлечь для войны с ним парфян. К этому побуждало римского полководца то, что командование в войне перешло к Митридату. Понтийский же царь, прекрасно усвоивший тактику постепенного изматывания сил противника, был опасным врагом. Это и вынуждало Лукулла искать себе союзника для борьбы с ним в лице парфянского царя. Но парфянский царь уже получил выгодное предложение о дружбе и союзе и от армянского царя. И если Лукулл мог обещать то, что еще надо было завоевать, то Тигран отдавал часть своих земель уже сейчас и без всяких оговорок.

Поскольку окончательный исход войны был еще очень неясен, парфянин заключил дружественные договоры с каждым из них, но втайне от того и другого. Но эта азиатская хитрость не укрылась от его новых союзников. Тигран ничего не мог предпринять в то время, а Лукулл решил совершить поход в Парфию. Зная, что парфяне в свое время терпели поражения от Тиграна, которого он только что разгромил, Лукулл не сомневался, что разгромит и этого [115] противника. Поскольку его войско в Армении было невелико он приказал легиону, оставленному в Понте, прибыть к нему. Но разбалованные захваченными богатствами и беспечной жизнью победителей, его воины в Понте отказались выполнить приказ и явиться к своему командиру{163}. Они стали совершенно равнодушны к службе и вовсе не горели желанием рисковать своей жизнью в новом походе. Узнав об отказе воинов, оставленных в Понте, идти в новый поход, зароптали на тяготы службы и солдаты, бывшие с Лукуллом в Армении. Это вынудило римского полководца отказаться от своего намерения и продолжить войну в Армении.

Лето 68 г. до н.э. началось с небольших сражений отдельных отрядов армянской и римской конницы. Победы римлян в этих боях ничуть не приближали их к миру. Убедившись, что Митридат избрал в борьбе с ним свою прежнюю тактику, Лукулл разрабатывает новый план ведения войны. Через своих осведомителей римский полководец узнал, что жены и дети армянского царя находятся в первой столице Великой Армении Арташате. Этот город был построен в свое время по Совету Ганнибала (Strabo., XI, 14, 6), был очень красив и хорошо укреплен. Полагая, что Тигран не захочет отдать его без боя, Лукулл начал поход на север Армении через горы. Как он и предполагал, Тигран приказал загородить путь римскому войску.

На переправе через реку Аркасий произошло последнее крупное сражение армии Лукулла с армянами. Многочисленная конница последних опять не выдержала натиска римской пехоты и бежала. Казалось, Лукуллу остается только овладеть столицей Армении и войне придет конец. Но тут на помощь побежденным пришла природа. Неожиданно рано наступила зима. Ударили жестокие морозы, почти беспрерывно сыпал снег. Пробиваясь сквозь горы, римские легионеры мерзли и мучились от сырости. Наконец, они не выдержали и потребовали от своего полководца прекращения похода. Все красноречие Лукулла оказалось бессильным. Он вынужден был повернуть назад. Но в обратный путь он повел войско другими перевалами. И вскоре спустился в теплую и богатую страну Мигдонию, расположенную в северной части Месопотамии. Центром страны был город Нисибис, которым управлял брат Тиграна Гур. Помощником Гура был Каллимах, тот самый понтийский стратег, который доставил римлянам столько хлопот у стен Амиса. После непродолжительной осады Гур сдался врагу. Каллимах был закован в цепи и впоследствии казнен{164}. Римское войско расположилось на зимний отдых. [116]

Пользуясь этим, Митридат решил вернуться в свое царство. С 4000 своих воинов и таким же числом армянских всадников он двинулся к границам Понта. Известие о возвращении царя, его призывы к борьбе против ненавистных поработителей возбудили народ, рассеянные небольшими отрядами по стране римляне оказались под угрозой истребления. Бывшие наемники Митридата, служившие в римском войске, и обращенные в рабов понтийцы перешли на сторону царя. Командующий римскими войсками в Понте Фабий Адриан в течение двух дней с трудом отбивал яростные атаки понтийцев. Только ранение Митридата, шедшего в атаку впереди своей конницы, спасло его от разгрома. Остатки римского войска поспешно отступили в Кабейру. Раненый камнем в колено и стрелой под глаз, понтийский царь в течение нескольких дней был в очень тяжелом состоянии. Лечили его скифы из племени агаров. Они использовали в лечебных целях змеиный яд и постоянно находились при царе (Арр., Mithr., 88). Через несколько дней кризис прошел. Железное здоровье старого царя победило в схватке со смертью. Он не только поправился, но и опять встал во главе войска. За время его болезни в Понт прибыл еще один римский легион под командованием Гая Валерия Триария. Лукулл прислал его на помощь Фабию. После нескольких стычек войска противников разошлись на зимние квартиры. С главными силами армии Митридат расположился в Комане. Отдельные отряды его конницы объехали всю страну, собирая пополнение и продовольствие для царской резиденции.

Сообщения Фабия и Триария об успехах Митридата очень беспокоили Лукулла. Не добившись капитуляции Тиграна, он не хотел прерывать армянский поход. Но Митридат был более опасным врагом. С тяжелым сердцем римский полководец отдал приказ о возвращении в Понт. Весной 67 г. до н.э. римляне покинули Армению. Узнав об этом, Митридат тотчас двинулся против Триария, надеясь разбить его до подхода Лукулла. Последний расположился в хорошо укрепленной местности в крепости Газиура в Каппадокии.

Известие о том, что понтийцы осадили город Дадас, где находился обоз римской армии, взбудоражили воинов Триария. Они потребовали немедленного выступления на помощь осажденным. Помня свои былые победы над понтийцами, Триарий выступил против Митридата. В глубине души он надеялся разгромить его еще до подхода Лукулла. Ночью римляне напали на сторожевые посты Митридата. Но на этот раз караульная служба понтийцев [117] оказалась на высоте. Поднявшееся по тревоге войско быстро выстроилось для боя. Царь лично встал во главе конницы.

Сражение произошло на Скотийских высотах, близ города Зела. Впоследствии этот город прославится еще одним сражением, которое окончательно решит судьбу Понтийского царства. Здесь будет разгромлен сын Митридата Фарнак, ставший к тому времени царем Боспора. Вскоре после смерти отца он попытался восстановить могущество Понтийского царства, но в сражении с римлянами был разбит. Победитель Фарнака Гай Юлий Цезарь сообщит об этой своей победе одному из своих друзей в трех словах, ставших знаменитыми: «veni, vidi, vici».

Заметив, что значительная часть римской пехоты стоит, имея в тылу болотистый овраг, который не позволял ей ни отступить, ни перестроиться, Митридат приказал своей тяжелой коннице построиться в плотную колонну. Конные стрелки понтийцев устремились на римскую кавалерию, связывая ее боем и лишая возможности оказать помощь пехоте. В полном вооружении шестидесятипятилетний царь, недавно перенесший тяжелое ранение, легко вскочил на коня. Короткая команда, и лавина закованных в броню всадников обрушилась на римскую пехоту в том месте, где кончался болотистый овраг. Оказавшиеся на пути этого живого тарана римские когорты были смяты и уничтожены. Большая часть легионеров оказалась загнанной в болото и не смогла вести бой в сомкнутом строю. В результате более многочисленные понтийские пехотинцы перебили вражеских воинов. Пока его пехота добивала загнанных в болото легионеров, сам Митридат с конницей преследовал остатки бегущего римского войска.

От полного истребления римлян спас случай. По восточному обычаю рядом с тяжеловооруженным всадником бежал его раб, чтобы помочь хозяину в случае необходимости. Такой раб бежал рядом с понтийским царем. Им был захваченный в плен в прежних боях римский центурион. Увидев бегство и гибель своих товарищей, римлянин ударил понтийского царя мечом в бедро. Телохранители Митридата немедленно зарубили его и, подняв упавшего с коня царя, понесли его в тыл. Стратеги и придворные остановили наступающее понтийское войско и повернули воинов назад. Внезапное и совершенно бессмысленное прекращение атаки вызвало у воинов страх. Узнав в чем дело, они окружили палатку царя и потребовали показать его. Врач Тимофей, остановив кровь, показал царя с возвышенного места. Очнувшийся Митридат увидел свое войско в бездействии в то время, когда разбитый враг уходил, чтобы [118] вновь собраться с силами. Вне себя от гнева, он приказал подать ему коня и тотчас повел воинов на штурм римского лагеря. Но штурмовать было уже некого. Воины Фабия и Триария бежали, не задерживаясь в лагере. Потери римского войска составили около 7000 человек. В их числе 24 трибуна и 150 центурионов. Такое число младших командиров редко когда погибало у римлян в одном сражении (Арр., Mithr., 89){165}.

Когда Лукулл перешел на правый берег Ефрата, местные жители сообщили ему о несчастье, постигшем римлян. Через несколько дней его легионы уже стояли лагерем у Талавра, напротив лагеря понтийского царя. В небольшой стычке конница понтийцев опять одержала верх над римлянами. Из Армении к Талавру спешили главные силы Тиграна II. Непрерывные бои и походы, сквозь которые прошли воины Лукулла, значительно уменьшили их ряды. Победы понтийцев после стольких их поражений пугали. Казалось, конца этой войне не будет. Все это вызывало сильное недовольство войска. Недовольны Лукуллом были и в Риме{166}. Шел уже седьмой год войны. Не раз сообщал он о своих победах и полном поражении Митридата, но желанный мир так и не наступал. Результаты войны все еще оставались неясными. Вопреки обычаю сенат назначает консула 67 г. до н.э. Мания Ацилия Глабриона командующим в Вифинии и Понте. Одновременно было объявлено о демобилизации солдат Лукулла, отслуживших свой срок. Указ о демобилизации и назначении нового командующего окончательно подорвал дисциплину в войске Лукулла. Он не смог заставить солдат сражаться с Митридатом и не получил помощи для борьбы с общим врагом от своих коллег: наместника Киликии Квинта Марция и Мания Ацилия Глабриона. К концу лета почти все солдаты Лукулла покинули его. Митридат же не только восстановил свою власть в Понте, но и занял большую часть Каппадокии. Его кавалерийские разъезды опять появились у границ Вифинии. Тщетно Ариобарзан, царь Каппадокии, взывал о помощи к трем римским командирам. Первые два — Марций и Глабрион — просто боялись выступать против властителя Азии, который после стольких поражений опять обрел силу и стоял у границ их владений. Лукулл же, оставшийся без войска, ничего не мог сделать. В результате создавшегося положения римляне потеряли почти половину достижений семилетней войны. Все их победы оказались призрачными. Надо было срочно искать выход из положения. Впрочем, римляне редко спешили. И в большинстве случаев это было оправдано{167}. Так было и на этот раз. [119]

Митридат окончательно потерял западнопонтийские города{168}, от него отпали Боспор и Колхида{169}. Города южного побережья были разорены и мало чем могли помочь своему царю{170}. С экономической точки зрения положение его царства в случае продолжения войны было безнадежным. Сила понтийского царя состояла в то время только в союзе с Арменией. Но это была внешняя сила Внутренних же источников своего могущества, античных городов Причерноморья{171}, Митридат был лишен. Для восстановления нужен был мир. В какой-то мере это понимал и сам Митридат. Он даже отправил своих послов к Помпею, ставшему командующим в войне против него вместо Лукулла. Но ответ римского полководца требовал полной и безоговорочной капитуляции. Принять такие условия после только что одержанных побед Митридат не мог и должен был готовиться к новым боям в разоренной стране. Пока он восстанавливал силы, наказывал изменников, перешедших на сторону римлян, укреплял свои крепости, римляне поочередно громили его союзников. Тем самым был подготовлен и окончательный разгром Понта. [120]

Успехи и поражение союзников

Война на Востоке после сообщений Лукулла о его победах первоначально мало беспокоила римское общество. Гораздо опаснее считалась война с Серторием. В то время как Митридат с превосходящими силами терпел поражения от немногочисленного войска Лукулла, Серторий, имея около 8000 человек постоянного войска, одерживал победы над стодвадцатитысячной армией Рима, расквартированной в Испании. Союз Сертория с понтийским царем вызвал немалую тревогу в Риме. Еще в 76 г. до н.э. римляне отправили в Испанию одного из своих самых популярных полководцев Гнея Помпея. Но и его прибытие почти не изменило положение дел в этой провинции. Потребовались новые и значительные подкрепления.

И все-таки победить этого своего противника римляне так и не смогли. Он пал жертвой гнусной интриги среди своих сподвижников, стремящихся присвоить себе верховное командование в войне. Весной 72 г. до н.э. Серторий был предательски убит на пиру. Его убийцы, возглавившие войско, не имели никаких достоинств, кроме чванства своим происхождением, и были разбиты Помпеем в первом же сражении. С их разгромом закончилась война в Испании. Приведя в порядок хозяйственные и административные дела в стране, Помпей осенью 71 г. до н.э. вернулся в Рим, куда его срочно вызвал сенат. Кроме Помпея, сенат также отозвал из Фракии войско Марка Лукулла, разгромившего фракийские племена и подчинившего Риму западнопонтийские города. Причиной срочного вызова двух армий были успехи восставших гладиаторов, возглавляемых Спартаком. В течение 73 года до н.э., группа бежавших на Везувий гладиаторов увеличилась с 78 до 40000 человек. Вся южная Италия оказалась в руках восставших. Весной 72 г. до н.э. войско гладиаторов двинулось на север. Существует предположение, что Спартак хотел вывести восставших на их родину{172}. Однако в ходе восстания к его войску присоединилось много рабов и свободной бедноты италийского происхождения. Для них поход на север был связан лишь с необходимостью разгромить войска римских наместников, чтобы затем обрушиться и на Рим{173}. Связь Спартака и его коллег с понтийским царем не подтверждена ни одним [121] источником. Но полностью исключать ее возможность, по-видимому, нельзя. Как свидетельствует Аппиан, Митридат не упустил ни одной возможности, чтобы причинить вред Риму. Тем более, что контакты с италийцами у него были уже перед его первой войной против Рима{174}, и в его войске было немало перебежчиков из числа италийцев.

В момент наивысших успехов Спартака погиб главный союзник Митридата Серторий. Сам царь, разгромленный Лукуллом бежал вглубь страны. Спартак же разбил все вставшие на его пути римские легионы, в том числе две консульские армии. Таких поражений римляне не знали со времен Ганнибала{175}. Таким образом, сама война Спартака с римлянами делала его объективно союзником понтийского царя, а победы, одержанные им, не могли не вызвать стремления у владыки Понта укрепить этот союз. Митридат был не из тех царей, которого могло бы остановить или смутить заключение союза с восставшими рабами{176}. Уже в период своей первой войны он освободил и включил в состав своего войска 15000 рабов. Также он поступал и в дальнейшем. Тем более, что в 72 г. до н.э. Митридат очень нуждался в союзниках.

Как бы там ни было, весной 72 г. до н.э. Спартак наступает на север Италии, а осенью уже поворачивает войско на Рим. Сенат срочно назначает специального командующего для войны с ним. Им стал Марк Красе, один из богатейших людей Рима. Ему были представлены чрезвычайные полномочия. Но и он, располагая восемью легионами, долго ничего не мог добиться и в отчаянии потребовал, чтобы сенат отозвал в Италию армии Помпея и Лукулла{177}. На помощь римлянам пришли раздоры в лагере восставших. Галлы и германцы отделились от Спартака и стали действовать самостоятельно. Внезапным ударом Красе разгромил их и двинулся против главных сил гладиаторов. Последнее сражение произошло в 71 г. до н.э. в Апулии. Перед боем Спартак заколол своего коня. Этим он показал, что ему, как и его товарищам, предстоит победить или умереть. В первых рядах своего войска он обрушился на врага. Жестокий бой, продолжавшийся целый день, закончился победой римлян и гибелью большей части гладиаторской армии. Спартак дрался, как лев. Даже после того, как погибли все его товарищи, он продолжал сражаться один и погиб с оружием в руках «в венце славы почти что достойнейшего полководца». Эта оценка римскими писателями Спартака говорит сама за себя{178}.

С гибелью Сертория и Спартака у римлян освободились значительные силы для борьбы с последними союзниками Митридата [122] на Средиземном море — киликийскими пиратами. Первый удар был нанесен по острову Крит. Выше мы уже упоминали о победе жителей острова над римским флотом Антония Кретика. Вскоре после этой победы критяне прислали своих послов в Рим с предложением вернуть пленных и восстановить прежние отношения. В ответ сенат потребовал выдачи перебежчиков, победителей флота Антония Ласфена и Панара и всех кораблей, имеющих больше четырех весел. Кроме того, критяне должны были дать 400 заложников и уплатить 4000 талантов контрибуции. Послы отвергли римские предложения, и весной 69 г. до н.э. проконсул Квинт Метелл с тремя легионами высадился на острове. Возле Кидонии его встретила двадцатичетырехтысячная армия Ласфена и Панара. В отличие от многих других полисов собственно Греции и Малой Азии критяне сражались за свою независимость мужественно и с честью. Ценой огромных усилий и больших потерь удалось Метеллу разгромить в поле критское войско. Но и после этого война не прекратилась. Пользуясь почти полной свободой действий на море, жители острова организовали активную оборону городов. Два года потребовалось Метеллу для того чтобы стать хозяином одной из последних независимых территорий Эллады{179}.

Но и победа над критянами еще мало что изменила в положении на Средиземном море. Пираты оставались здесь хозяевами положения. Численность их флота достигала 1000 кораблей. Они захватили и разорили более 400 городов. Причем чаще всего пираты нападали на берега Италии{180}. Пленников, которые пытались припугнуть пиратов тем, что они римские граждане, ожидала особенно мучительная смерть. Издеваясь над ними, пираты притворялись испуганными и, становясь на колени, умоляли о прощении. Затем они одевали несчастных пленников в римские одежды и спускали сходни среди моря, желая своим жертвам счастливого пути. Тех, кто пытался любыми способами удержаться на кораблях, сталкивали за борт и топили под насмешливые пожелания, свист и улюлюканье экипажа.

В 69 г. до н.э. пират Афинодор напал на остров Делос. Центр международной торговли на Средиземном море был полностью разграблен, а его население продано в рабство. Другой пират Пирганион захватил сицилийский порт Сиракузы и сделал его базой для своих набегов вглубь острова. С большим трудом наместнику Сицилии удалось заставить пиратов удалиться. Самым лихим и смелым действием пиратов того времени было полное уничтожение римского военного флота в гавани Остии, перед самым Римом{181}. [123] Прямым следствием господства пиратов на море стал застой в торговле и перевозках. Цены на продукты питания в Риме и всей Италии необычайно возросли. Страна стояла на пороге голода (Арр., Mithr., 93).

В такой обстановке народный трибун Авл Габиний внес предложение назначить командующим в войне с пиратами Гнея Помпея, предоставив ему чрезвычайные полномочия{182}. Народное собрание Рима встретило это предложение с восторгом, и проект Габиния получил силу закона. Помпей получил главное командование всеми римскими морскими силами, а также сухопутными войсками, расположенными в приморской полосе шириной 400 стадий (около 8 км). Должность сохранялась за ним три года. В помощь ему выделялось 25 легатов из числа преторов и два казначея. Причем назначались все эти люди самим командующим. Численность войска была определена в 120000 пехотинцев и 4000 всадников. Флот, выделенный в распоряжение Помпея, насчитывал 500 судов. Эффект принятия закона Габиния был поразителен. Еще до того, как Помпей начал военные действия, цены на хлеб и другие виды продуктов питания значительно упали{183}.

Помпей в полной мере оправдал ожидания своих сограждан. Он разделил всю переданную в его распоряжение территорию на 13 округов, в каждый из которых были назначены особые начальники с определенным числом кораблей и воинов. Задачей каждого отряда было уничтожение пиратов в своем районе. Они должны были также перехватывать вражеские суда, уходящие из других округов. Сам Помпей первоначально объехал все районы, проверяя, как выполняются его распоряжения. Убедившись, что все идет по его плану, и часть пиратов уже уничтожена, либо бежала, он двинулся с главными силами и 60 кораблями в центр пиратства — Киликию. В сражении у Коракесия пиратский флот был разбит. После непродолжительной осады сдались основные крепости и города пиратов. Таким образом, в течение трех месяцев война была завершена. В боях Помпей захватил 71 вражеский корабль. Кроме того, ему сдалось 306 кораблей, 120 городов и крепостей. В плен попало около 10000 пиратов. Для того, чтобы искоренить пиратство, Помпей расселил пленных в местностях, удаленных от моря и малонаселенных. После этого он стал объезжать переданные в его подчинение округа, ожидая известий из Рима.

Римскому полководцу, увенчанному лаврами побед в Испании. Италии, Киликии и на море, страстно хотелось прибавить к ним еще одну победу — победу над Митридатом. Консул Глабрион [124] не оправдал надежд сената и не сумел закончить войну с понтийским царем. Более того, он даже не решился ее начать. Это давало Помпею надежду добиться получения командования и в этой войне. Тогда с его именем были бы связаны все основные победы Рима того времени. Честолюбие и стремление господствовать сочеталось в этом человеке с большой личной храбростью и постоянными колебаниями в политической жизни. Он все время боялся вызвать недовольство одной из политических группировок в Риме и поэтому почти никогда открыто не добивался осуществления своих желаний. В результате он всегда начинал играть активную роль на последнем этапе событий{184}.

Так, в Испании он фактически закончил войну, в которой определенных успехов добился уже его предшественник Метелл. В Италии Помпей разгромил последний, чудом уцелевший отряд спартаковцев, когда все их войско уже было разгромлено Крассом. Борьбу с пиратами до него вели многие полководцы, но ни один из них не имел таких полномочий, какие были предоставлены Помпею. И теперь, претендуя на должность командующего в войне с Митридатом, Помпей, в действительности, мог только добить уже поверженного противника. Но именно этого от него и ждали. [126]

Триумф Помпея

Весной 66 г. до н.э., находясь в Киликии, Помпей получил уведомление о своем новом назначении. В его полное распоряжение переходили все государства Малой Азии, все войска и флот вне Италии. Никогда еще и никому не было дано таких полномочий для борьбы с врагами Рима. Фактически, как заметил в свое время Плутарх, это было ни чем иным, как подчинением римской державы произволу одного человека (Plut., Pomp., XXX).

Получив то, чего он сам так страстно желал, Помпей предпринял энергичные меры для подготовки к наступлению. Первоначально он отправил послов к Митридату и парфянскому царю Фраату. Под прикрытием якобы начатых переговоров римское войско незаметно стягивалось к границам Понта. Большие потери римлян в предыдущих боях с Серторием, Спартаком и Митридатом вынудили Помпея призывать к оружию союзников Малой Азии{185} и демобилизованных легионеров Фимбрии. Кроме трех легионов, расквартированных в Киликии, в распоряжение Помпея перешли 5 легионов армии Лукулла. Вместе со вспомогательными отрядами его войско достигло численности свыше 50000 человек.

Вскоре пришло известие о заключении союза с парфянским царем. Прибытие римских послов в столицу парфян оказалось очень своевременным. В это время здесь находился сын Тиграна, царя Армении, носивший то же имя, что и отец. Он попытался захватить власть в Армении, но был разгромлен отцом и бежал в Парфию{186}. Тот факт, что он был сыном Тиграна от Клеопатры, дочери Митридата Евпатора, вызвал ухудшение отношений между армянским и понтийским царями. Учитывая это, парфянский царь предпочел избрать союз с римлянами. Более того, он начал войну с Арменией, чем оказал существенную помощь Помпею, пока тот боролся с Митридатом{187}.

Прибывшие от Митридата римские послы сообщили своему полководцу об отказе царя Понта от его предложений. Получив это известие, Помпей разделил свой флот на несколько эскадр, каждой из которых была дана задача охраны определенного района побережья от Финикии до Боспора Киммерийского. Сам он выступил [127] против понтийского царя с легионами Лукулла и вызвал к себе три легиона, стоявшие в Киликии.

Войско Митридата Евпатора, состоявшее преимущественно из стрелков, медленно отступало. Его численность теперь была гораздо меньше численности вражеского войска и составляла всего 30000 пехотинцев и 3000 всадников. И если конница еще способна была наносить сильные удары, то пехота годилась только для оборонительных действий. Бои в разоренной и голодной стране были трудными для обоих противников. В конце концов Помпей отказался от стремления решить исход войны в генеральном сражении с царем и двинулся в собственно Понтийское царство. Митридат немедленно последовал за ним и преградил римскому войску путь у горы Дастейра. Хорошо укрепившись здесь, он наносил непрерывные удары римлянам своей легкой конницей и стрелками. На некоторое время Помпей был вынужден даже отступить. Но вскоре подошли его киликийские легионы и римское войско вновь встало лагерем напротив понтийцев.

Помпей расположил цепь постов вокруг лагеря Митридата и стал окружать его валом. Первоначально понтийский царь не придал значения этим действиям врага. Цепь их постов вокруг его лагеря была не настолько плотной, чтобы ее невозможно было прорвать. Но римляне опустошили окрестности и уже скоро в царском лагере начался голод. Митридат приказал перебить вьючных животных, кроме коней, но и этот источник пищи вскоре иссяк. Через 45 дней, после начала блокады, он приказал отступать. Перебив больных и раненых, чтобы они не достались врагу, глубокой ночью понтийцы в полной тишине двинулись в путь на северо-запад. Небольшая группа воинов почти до рассвета оставалась в лагере и поддерживала костры, чтобы обмануть противника. Стремясь сбить со следа погоню и не дать римлянам обнаружить направления отступления своей армии, Митридат вел войско ночами, а днем скрывался в лесах{188}.

Обнаружив бегство неприятеля, раздосадованный Помпей бросил свое войско в погоню и несмотря на меры предосторожности, предпринятые Митридатом, уже на третий день римляне настигли понтийцев. Разгадав замысел Митридата увлечь его за собой в Армению, Помпей решил любой ценой дать ему генеральное сражение до соединения с отрядами Тиграна II. Римские легионеры заняли пути возможного отступления понтийской армии, вынуждая ее к сражению в невыгодных для себя условиях. Но иного выхода уже и не было. Митридат отдал приказ готовиться к бою{189}. Опасаясь, [128] что царь опять обманет его и уйдет ночью, Помпей в полночь поднял своих воинов и повел их к понтийскому лагерю. Царские часовые вовремя заметили движение войска противника и подняли тревогу. Стрелки и гоплиты Митридата быстро выстроились перед лагерем для боя. Конница частично встала рядом с пехотой, а 800 отборных всадников остались в лагере вместе с царем в качестве резерва. До последней минуты римский полководец колебался — начинать ли ему сражение в полной темноте или дождаться восхода солнца. Большинство командиров легионов убеждали его не медлить. Но пока он внимал их убеждениям, сражение, как это часто бывает на войне, началось само собой.

Луна, освещающая поле боя, постепенно уходила в ночные облака. Колеблющиеся тени римских легионеров стали постепенно вытягиваться в направлении строя понтийских воинов, создавая иллюзию их движения. Свет заходящей луны бил в глаза воинам Митридата. Зная по опыту прежних боев наступательный порыв римлян, они не сомневались, что враг приближается. Едва тени римлян достигли их строя, они обрушили на них град стрел и копий. Но их метательные снаряды ударили в пустоту. Заметив это, римские легионеры, не дожидаясь приказа о наступлении, бросились в атаку. Воины же Митридата, видя, что их оружие не причинило вреда врагу, обратились в бегство. Но бежать было некуда. Лагерь был окружен отвесными скалами. Многие воины погибли, падая с них. Другие были уничтожены подошедшими римлянами или затоптаны в бегстве своими товарищами. Едва понтийская пехота обратилась в бегство, Митридат с восемью сотнями всадников резерва бросился на врага. Давя своих и чужих, он прорвался сквозь строй римских войск. Следом за конницей устремилась часть понтийской пехоты, еще сохранившая организованность. Но вырваться удалось лишь немногим. Около 10000 воинов Митридата нашли свою смерть в этом его последнем сражении с римлянами. Сам он вскоре остался всего лишь с тремя всадниками. Среди них находилась его наложница Гипсикратия, всегда проявлявшая мужество и смелость. Она была одета в мужскую персидскую одежду и участвовала в бою рядом с царем. Беглецы прибыли в крепость Синорию, где у Митридата было большое количество сокровищ. Вскоре в крепости собралось около 3000 царских воинов, уцелевших после сражения. Митридат роздал им в качестве подарков часть сокровищ и кроме того выдал плату за службу за год вперед. Как только римляне стали приближаться к Синории, он нагрузил на повозки свою казну (около 6000 талантов) и двинулся к истокам [129] Ефрата. Однако, когда он вступил в Армению, пришло известие, что Тигран II приказал схватить послов Митридата и объявил награду за его голову в 100 талантов{190}. Обманувшись в своих надеждах, понтийский царь решил отступить в Колхиду. На четвертый день бегства из Синории он перешел Ефрат. В течение трех дней войско отдыхало и пополнялось за счет местного населения. Затем Митридат перешел Апсар и двинулся по направлению к городу Диоскурия. Часть его войска осталась в качестве гарнизонов небольших крепостей. Их задачей было задержать продвижение противника.

Помпей, тем временем, вторгся в Армению. У реки Аракса римлян встретил мятежный сын Тиграна II и повел их против отца. Но последний вовсе не желал войны. Он сам явился в римский лагерь и, сложив свою диадему к ногам победителя, упал перед ним на колени. Обрадованный неожиданной удачей, Помпей предложил ему относительно мягкие условия мира. Царь должен был выплатить римлянам 6000 талантов и владеть только собственно армянскими землями. Тигран согласился с этими условиями{191}. Так вышел из войны еще один союзник Митридата.

Оставив часть войска во главе с Афранием для охраны Армении, Помпей двинулся в погоню за понтийским царем. Начиналась зима и он спешил закончить войну. К тому же по его сведениям Митридат больше не располагал силами для крупных операций, а уйти из Колхиды ему было некуда. Кавказские горцы уже уничтожили в 80-м году до н.э. одно его войско, а за горами правил Махар, перешедший на сторону римлян{192}.

Однако, Помпей недооценил политическое влияние царя Понта на Кавказе. Митридат имел здесь надежных и верных союзников. Чтобы обеспечить себе мирную передышку и задержать вторжение римлян в Колхиду, он уступил восточную часть страны с крепостью Игоронами царю Иберии{193}. Когда римское войско подошло к реке Кирну (совр. Кура), путь ему преградило семидесятитысячное иберо-албанское войско. Наведя мост через реку, римляне атаковали противника. Союзники не выдержали натиска римлян. Их войско рассеялось по окрестным лесам и начало партизанскую войну. Не видя иного способа одолеть неприятеля, Помпей приказал поджечь лес. Но и это не сломило их сопротивления. Римский полководец вынужден был расположить свое войско на зимние квартиры и вступить в переговоры с царями иберов и албанов.

Прежде всего он постарался разъединить силы противников. И это ему удалось. В дальнейшем албаны и иберы выступают против [130] римлян отдельно друг от друга. Путь в Колхиду лежал через владения иберов, поэтому Помпей постарался заключить перемирие прежде всего с ними. Албаны также пообещали пропустить римские войска. Но не устояли перед искушением попытаться уничтожить римлян, пользуясь разобщенностью их отрядов, расположившихся на зиму тремя лагерями. 17 декабря 66 г. до н.э., когда римляне отмечали праздник Сатурналий, сорокатысячное войско албанов обрушилось на их лагеря{194}. Однако, удар их не оказался неожиданным для римлян. К тому же нападение было совершено на все три лагеря одновременно, что ослабило силу удара на каждый в отдельности. Пока два лагеря отбивали атаки, Помпей обратил в бегство напавших на его лагерь и преследовал их до Кирна. Затем он напал с тыла на остальные отряды и разгромил их. Албанский царь запросил мира. Не желая подвергать армию опасностям зимней войны в горах, Помпей заключил мир с албанами.

Весной 65 г. до н.э. римское войско перешло Кирн и вступило в Иберию. Ведя партизанскую войну, иберийское войско отступало вглубь страны. Римляне штурмом овладели иберийскими крепостями Гармозикой и Севсаморой, господствующими над долинами Кирна и Арагвы. Затем в решительном сражении у реки Пелора разгромили основные силы иберов и, получив заложниками детей царя, заключили мир{195}. Путь к Колхиде был открыт. Перейдя из долины Кирна в бассейн Фасиса, Помпей повел войско вдоль берега этой реки к морю. По пути он штурмом овладел древней столицей Колхиды, расположенной близ современного города Вани. Понтийский гарнизон оказал отчаянное сопротивление римлянам. Следы сильных боев у стен этой крепости открыты недавно грузинскими археологами{196}. В начале лета 65 г. до н.э. римское войско подошло к городу Фасису. Здесь его встретила эскадра Сервилия, назначенная охранять Понт Эвксинский. В Фасисе Помпей узнал неприятную для себя новость — Митридат опять, уже который раз ускользнул от карающего меча римлян.

Проведя зиму в Диоскурии, царь Понта взвесил все свои шансы на продолжение борьбы и пришел к выводу, что капитулировать еще рано. Его войска не раз ходили походом в Скифию и на Боспор. Здесь они не знали поражений. Неудачи понтийцев в войнах с римлянами ни в коей мере не подорвали веры в могущество понтийского царя. Учитывая это, Митридат принял решение пробиваться через горы к Боспору и оттуда начать новый поход против римлян через Фракию{197}. Фракийские племена, недавно разгромленные, но не покоренные Марком Лукуллом, опять волновались [131] и могли оказать существенную поддержку понтийскому царю. Впоследствии они действительно восстали и даже разгромили посланную против них армию проконсула Македонии Л. Манлия Торквата, а затем и Г. Антония Гибриды.

Ранней весной, когда римляне воевали еще с иберами, понтийское войско вместо того, чтобы помочь этим своим союзникам, покинуло Диоскурию и двинулось на Север{198}. Убедившись в невозможности преследовать Митридата, а также получив известие о новом восстании албанов в тылу римской армии, Помпей повернул свое войско на юг. Римскому флоту был отдан приказ установить теснейшую блокаду Боспора. По мнению Помпея, эта блокада должна была привести к голоду в войске Митридата и его капитуляции. Как мало знал римский полководец (и не только он) об этой окраине античного мира, если надеялся победить Митридата таким образом!{199} [132]

Тут закололся Митридат...

Выйдя из Диоскурии с тремя-четырьмя тысячами человек{200}, Митридат быстро двинулся вдоль побережья. Племя гениохов встретило его дружески и пропустило через свою территорию. Но следующие за ними ахейцы оказали сопротивление. На этот раз Митридат разгромил их и вступил на территорию бывших азиатских владений Боспора. Теперь здешние племена приобрели самостоятельность и образовали несколько независимых княжеств. Все они дружески приняли понтийское войско и заключили союз с Митридатом. Для укрепления этого союза Митридат отдал замуж за наиболее могущественных из них своих дочерей.

Получив известие о прибытии отца, Махар бежал из Пантикапея. Перед этим он приказал уничтожить корабли, охраняющие Боспор Киммерийский (Керченский пролив), чтобы воины царя не могли его преследовать. Зная непримиримость Митридата к предательству, Махар не стал дожидаться прибытия за ним погони и вскоре покончил жизнь самоубийством{201}. Стравно, что он не бежал к римлянам, тем более, что море уже находилось в их власти и сам он еще Лукуллом был признан другом и союзником римского народа. Но не будем гадать о причинах такого его поступка.

Таким образом, к лету 65 г. до н.э. Митридат вернул северную часть своих владений. Убедившись в прочности своего положения на Боспоре и недосягаемости для римлян{202}, Митридат отправляет посольство к Помпею с предложением мира. Он обещает не претендовать на соседние земли и платить римлянам дань за свое родовое царство. Но Помпей опять потребовал полной капитуляции и личной сдачи Митридата, прямо указав на пример Тиграна II. На это понтийский царь ответил, что он пока еще Митридат, а не Тигран, и на столь позорную капитуляцию никогда не согласится. Однако, он ответил, что готов отправить для ведения переговоров и в качестве заложника одного из своих сыновей или друзей. Прекрасно понимая, что такой ответ не устроит Помпея, он сразу после отправления посольства стал собирать войска и готовить оружие и военное снаряжение. В войско включались не только свободные боспоряне, но и рабы. Для строительства боевых кораблей и осадных машин не жалели леса, рабочих быков и самих людей. [133]

При этом все население было обложено новыми налогами. Причем сборщики налогов, по своему обыкновению, взимали с боспорян гораздо больше, чем было положено.

А между тем, сельское хозяйство, ремесла и торговля — все основные источники богатства боспорян вследствие блокады римского флота пришли в упадок{203}. Этому же способствовал уход в армию рабов и свободной бедноты, уничтожение для нужд армии рабочего скота. Сложившееся положение вызывало недовольство всех слоев населения городов и сел Боспора. Пока шли переговоры с римлянами и была неясна перспектива дальнейших действий царя, боспоряне давали ему все необходимое. Но уже вскоре неизбежность продолжения войны стала очевидной. Причем не просто войны, а тяжелого и дальнего похода.

Находясь в Пантикапее, Митридат окончательно разрабатывает новый план ведения войны, который зародился у него еще в Диоскурии{204}. Он решает вторгнуться в Италию и разгромить врага на его территории, подобно Ганнибалу. С этой целью он рассылает посольства к фракийцам, бастарнам, скифам и сарматам с предложением принять участие в этом походе. Его предложения и в самом деле встретили поддержку у многих из этих племен. В Пантикапей стали прибывать не только послы, но и новые отряды варваров, вступающие в войско понтийского царя. Прибыли даже отряды кельтских племен, на которых Митридат возлагал особые надежды. К осени 64 г. до н.э. войско достигло численности 36000 человек. Но это был колосс на глиняных ногах. Боспоряне и многие ветераны Митридата, в том числе и его ближайшие друзья, не хотели продолжения войны. Поход же в Италию казался безумием всем без исключения{205}. Смутно ощущая шаткость своего положения, Митридат стремится укрепить его расстановкой в городах Боспора варварских гарнизонов, но это только окончательно подрывает к нему доверие со стороны боспорян{206}. Их прежде пассивное сопротивление переходит в активное военное выступление против понтийского царя.

Почин положили города азиатского Боспора. Когда понтийский гарнизон прибыл в Фанагорию, один из жителей города, по имени Кастор{207}, убил евнуха Трифона, командующего отрядом. Вслед за этим он призвал фанагорийцев к восстанию против царя, который хочет якобы их всех сделать рабами варваров. Тем временем, понтийский отряд занял акрополь города. Но сыновья Митридата, посланные с войском, оказались плохими стратегами и не смогли удержать город. Возбужденные Кастором фанагорийцы [134] взялись за оружие и осадили понтийцев в акрополе. Поскольку последние не сдавались, они обложили стены акрополя дровами и подожгли их. Напуганные пожаром сыновья Митридата Дарий, Оксатр, Артаферн, Ксеркс и дочь Эвпатра сдались в плен. Но небольшой отряд воинов во главе с дочерью Митридата Клеопатрой прорвался сквозь ряды фанагорийцев и, укрепившись в приморской части города, отчаянно сопротивлялся. Узнав о случившемся, Митридат немедленно отправил на помощь своим несколько кораблей с подкреплением. Но они смогли лишь спасти отряд Клеопатры. Взять Фанагорию оказалось выше их сил{208}.

Известие о восстании Фанагории быстро облетело города Таврики. Пока Митридат колебался — уничтожить ли непокорный город или оставить без внимания дерзость фанагорийцев, начались восстания в других городах. Отказались подчиняться Митридату Херсонес, Феодосия, Нимфей. Причем последний находился совсем рядом с нынешней резиденцией понтийского царя. Усилилось недовольство и в войске. Солдаты не желали подчиняться полководцам, терпящим сплошные неудачи в боях. Видя все это, Митридат отправляет посольства к царям скифов с просьбой прибыть к нему с войском. Для закрепления союза он посылает им в жены своих дочерей. Но воины, отправленные царем для охраны девушек, захватили их в плен и, перейдя в стан врагов царя, отправили его дочерей к Помпею. Это лишало понтийского царя надежды на помощь скифов. Но он и на этот раз не потерял присутствия духа. Отказавшись от попыток расставить гарнизоны по городам Боспора, он ускоренным темпом продолжил подготовку к походу в Италию.

Но теперь даже природа выступила против него. Весной 63 г. до н.э. на европейской территории Боспора произошло сильнейшее землетрясение, разрушившее не только города, но и поля (Dio., Cass., XXXVIII, II, 4){209}. Для боспорян, разоренных поборами понтийского царя, оно было тяжелым ударом. В Пантикапее подверглись разрушению почти все здания. Жилые дома, храмы, дворцы, хозяйственные постройки, ровными террасами поднимавшиеся к акрополю, превратились в груды развалин. Разрушены были даже подпорные стены террас. Стихийное бедствие вынудило Митридата отсрочить время выступления войска в поход. Тем более, что и его воины были напуганы землетрясением и восприняли его как свидетельство того, что их поход не угоден богам. Как бы там ни было, но само по себе землетрясение в значительной степени увеличило число противников Митридата на Боспоре и в его собственном [135] лагере. Участились случаи дезертирства и оговоров против царя даже среди его ближайшего окружения. Не надеясь добиться мира и вернуть себе прежнее положение, оставаясь верными Митридату, царедворцы и полководцы царя предпринимают попытку передать власть его сыну Фарнаку.

Этого своего сына Митридат ценил выше всех и не раз объявлял, что именно он будет преемником его власти. Посвященный заговорщиками в планы переворота, Фарнак не сразу решился на выступление против отца. Он лучше других понимал, что отстранить от власти отца и добиться мира с римлянами можно только одним способом — убить Митридата. И не хотел этой крайней меры. Тем более, что он и так оставался фактически единственным наследником. Пока он колебался, заговор был раскрыт. Схваченные заговорщики были подвергнуты пыткам и открыли царю свой замысел. В гневе Митридат приказал схватить Фарнака и предать его мучительной казни. Но стратег Менофан уговорил престарелого царя не спешить с казнью. Он сказал, что сам Фарнак в этом случае лишь жертва и что заговор в его пользу связан лишь с продолжением войны. Как только война прекратится, все вернется на свои места. По-видимому, и этот оставшийся вне заговора стратег Митридата втайне сочувствовал заговорщикам и сумел правдиво объяснить царю то, что мятежники пытались вырвать у него силой. Убежденный Менофаном, Митридат отпустил сына и это было его последней, роковой ошибкой.

Ощутив на себе дыхание смерти, Фарнак решился на открытое выступление против отца. Зная, что лучшего времени может и не быть, он начинает действовать немедленно. В ту же ночь, как его освободили из-под стражи, он отправляется в лагерь римских перебежчиков. Это была наиболее боеспособная часть войска Митридата. К тому же они лучше других представляли опасности похода в Италию. Они легко согласились поддержать Фарнака. Вслед за этим последний разослал своих сторонников по другим военным лагерям. Когда ближайшие к римскому лагерю воины сообщили о своей готовности поддержать Фарнака, он отдал приказ начать мятеж.

Еще не успел рассеяться утренний туман, как построенные в стройные колонны римские перебежчики, издав боевой клич, ринулись на Пантикапей. Воины из ближайших лагерей подхватили этот клич и двинулись вслед за ними. Затем воинский клич подхватили моряки флота и воины других лагерей. Не подозревая о новом заговоре и не зная реальных сил мятежников, они, тем не менее, [136] примкнули к ним вследствие страха, вызванного столь неожиданным выступлением своих товарищей.

Проснувшийся от криков Митридат послал слуг узнать в чем дело. Получив известие о мятеже, во главе которого стоял только что освобожденный из-под стражи Фарнак, Митридат поспешно собрался и с небольшим отрядом личной гвардии поскакал навстречу римским перебежчикам. Но они не дали ему говорить. При этом часть телохранителей царя перешла к мятежникам. В него полетели стрелы, камни, копья. Митридат повернул коня. Один из его телохранителей ударил коня мечом. Пораженный конь взвился на дыбы, но Митридат успел соскочить на землю и, обнажив меч, с горсткой оставшихся верными ему людей, пробился к акрополю. Здесь с ним укрепилось несколько десятков воинов-галлов. Они оказали, отчаянное сопротивление и отбили первый натиск мятежного войска. Для галлов, которые пришли в войско Митридата добровольно и только потому, что он обещал им помочь в освобождении их Родины от ига римлян{210}, понтийский царь был олицетворением их собственной свободы и они дрались за него насмерть.

В то время, как часть войска продолжала штурм акрополя, другие собрались у храма Аполлона и под восторженные крики объявили Фарнака царем. Видя все это с вершины акрополя, Митридат послал одного за другим нескольких гонцов к Фарнаку, соглашаясь признать его царем Боспора и требуя взамен для себя права свободного выхода из города. Но никто из его посланцев не возвратился. Это и было ответом Фарнака — сына и наследника. Плен и позорное шествие в триумфе римского полководца с последующей казнью — вот что встало перед глазами Митридата{211}.

В последний раз семидесятилетний царь окинул прощальным взглядом свою северную непокорную столицу, ее предместья и пригороды, величественные линии курганов, зеленые степные просторы и бескрайнее синее море, уходящее за горизонт. Повернувшись к личной охране и друзьям, остававшимся с ним, он поблагодарил их за все и, пожелав им быть столь же верными новому повелителю, отпустил их к Фарнаку. Затем вошел во дворец и вынул яд, который всегда носил с собой в рукоятке меча. Высыпав его в небольшой кратер, он стал смешивать его в водой. Увидев это, две его еще совсем юные дочери, Митридатисса и Ниса, просватанные накануне последней войны за царей Египта и Кипра, потребовали, чтобы сначала он дал им выпить яд. Митридат отказался, но они настойчиво требовали и со слезами на глазах умоляли отца не оставлять [137] их на позор в триумфе его врагов. В конце концов они добились своего и, выпив яд, тут же скончались. Митридат же, несмотря на то, что, пытаясь ускорить действие яда, нарочно ходил взад и вперед по комнате, оставался жив. В это время к обессилевшему царю вбежал командир телохранителей галл Битоит. Митридат подозвал его к себе и сказал: «Большую поддержку и помощь твоя рука оказывала мне в делах войны, но самая большая будет мне помощь, если ты теперь окончишь мою жизнь; ведь мне грозит быть проведенным в торжественном триумфе, мне, бывшему столь долгое время самодержавным правителем этой страны. Я не могу умереть от яда вследствие моих глупых предохранительных мер при помощи других ядов. Самого же страшного и столь обычного в жизни царей яда — неверности войска, детей и друзей — я не предвидел, я, который предвидел все яды при принятии пищи и сумел от них уберечься» (Арр., Mithr., III). Потрясенный этими словами, галл нанес смертельный удар царю и вслед за этим поразил себя.

Так погиб царь Митридат VI Евпатор. Фарнак отправил труп своего отца и многочисленных заложников в Синопу к Помпею. Но римский полководец в это время находился уже в Сирии. Его войско, узнав о гибели Митридата, устроило бурную овацию своему полководцу. Воины совершали жертвоприношения и устраивали угощения, как будто в лице Митридата погибли сразу десятки тысяч врагов. Помпей устроил пышные похороны Митридату, восхищаясь его великими подвигами и считая лучшим из царей своего времени. Фарнак получил за свою измену корону Боспорского царства. Но его правление оказалось недолгим. В 47 г. до н.э. он решил восстановить державу отца, пользуясь гражданской войной в Риме, и вторгся в Малую Азию{212}.

Однако римляне не собирались уступать своих завоеваний. Как только Цезарь разгромил своих прочих противников, он стремительным маршем прошел из Египта в Понт и у городка Зела наголову разбил войско Фарнака. Последний был отпущен на Боспор. Здесь он узнал, что оставленный им наместник Асандр поднял против него мятеж и захватил власть в свои руки. В сражении с мятежниками у стен Пантикапея Фарнак был убит. С его смертью пресекся род Мнтридата по мужской линии. Асандр женился на дочери Фарнака Динамии и положил начало новой династии боспорских царей, правившей здесь более трехсот лет.

В течение этих лет Рим не раз пытался укрепить свои позиции в этом районе и даже превратить Боспор в свою провинцию. Но [138] каждый раз боспоряне, опираясь на поддержку соседних варварских племен, оказывали ему энергичное сопротивление. При этом правители Боспора сразу вспоминали свое происхождение от славного Ахеменида и возвращались к старым митридатовским лозунгам. Итогом этой борьбы стало то, что Боспор сохранил свою независимость и единственным из античных государств древности пережил Рим, вступив в новую историческую эпоху. [139] [140]

Послесловие

Прошли века... Теперь уже более двух тысяч лет отделяют нас от того времени, когда происходили события, описанные на страницах этой книги. И, говоря словами знаменитого римского поэта-философа Луция Аннея Сенеки, «мало осталось теперь от великой когда-то державы». Но в истории ничто не исчезает бесследно. Стерлись в памяти человечества многие древние имена, утратили свою яркость и живость детали событий, но все они нашли свое отражение в народных песнях, легендах, сказаниях, произведениях искусства и литературы, в исторических трудах. И недаром историю называют учителем жизни. Такой она была всегда. Не надо лишь забывать ее уроков.

Научное изучение жизни и деятельности Митридата VI Евпатора началось с середины XIX века. По Мере появления новых источников (а их число увеличивается с каждым годом, благодаря трудам археологов) литература о нем растет количественно и изменяется качественно. Шире и глубже охватываются различные стороны его многогранной деятельности и личной жизни. В силу многих причин, отмеченных уже античными авторами, общественный интерес к митридатовской проблематике все возрастает. Сейчас уже никто не сомневается, что этот понтийский царь был исключительной личностью. Но вот считать ли его выдающимся правителем? Как оценивать созданную им державу, охватившую все берега Черного моря? Была ли обречена его борьба с Римом на неуспех изначально, или была возможной альтернатива? Эти и многие другие вопросы до сих пор нельзя признать окончательно решенными. И дело не только в недостатке источников, но и в том, что многие из них не дают однозначного ответа на поставленные вопросы. Ученые разных стран высказывают по ним самые различные, порой противоположные мнения. Безусловно, в такой ситуации каждому очередному исследователю биографии понтийского царя все труднее вести поиск истины. Приходится вновь и вновь обращаться к чтению и осмыслению первоисточников, преодолевая давление уже сложившихся концепций и схем.

Но уже сейчас кажется возможным, оценивая в совокупности все условия деятельности Митридата, признать его выдающимся [141] правителем своего времени. Прежде всего потому, что таковым его считали современники и ближайшие последующие поколения античной эпохи. Достаточно привести оценку римского историка I в. н.э. Веллея Патеркула, которого никак не заподозришь в привязанности к понтийскому владыке: «Митридат, царь Понта, муж, о котором нельзя ни умолчать, ни говорить с пренебрежением, в войне полный решимости, выделяющийся воинской доблестью иногда великий своей удачливостью, но всегда — храбростью, замыслами был вождь, в битвах воин, по ненависти к римлянам — второй Ганнибал» (Vel., Pat., II, 18).

Другой оценкой деятельности Митридата как правителя стало принятие им титула «царь царей», который в это время носил лишь наиболее заслуженный правитель Ближнего Востока. Правда этот титул после поражения Митридата в первой войне с римлянами перешел к Тиграну II. Но мы уже видели, насколько велика была разница между этими монархами, чтобы оценивать преемника выше предшественника. И то же самое можно сказать о других ближайших предшественниках и преемниках Митридата по этому титулу. При этом нельзя забывать, что Тигран II и парфянские цари выступали прежде всего как правители своего народа, а царь Понта изначально был правителем многонационального государства, что, несомненно, осложняло его функции как правителя. Важным критерием оценки главы государства является прочность созданной им державы. Нам уже приходилось отмечать, что созданное Митридатом всепонтийское государство было достаточно жизнеспособным и в экономическом, и в военном отношении. Недаром идея всепонтийского объединения продолжала жить и после смерти Митридата.

Тем не менее мощь римской республики была неизмеримо выше. А политика Рима на Востоке не оставляла Митридату выбора. Подчинение и превращение во второстепенного правителя, послушного исполнителя, каковыми уже стали его соседи — вот была его перспектива, с одной стороны, и борьба за подлинную независимость своего государства — с другой. Он избрал последний путь.

Но поступи он иначе, он не был бы тем Митридатом, образ которого оказался столь привлекательным как для минувших, так и для нынешних поколений и который, именно благодаря этому своему выбору, навсегда останется в истории. [142]