Потомки Ахменидов

Неожиданная смерть Александра Македонского положила начало новому этапу в истории античного мира. В результате борьбы наследников и полководцев Александра возникают многочисленные новые и по своему политическому устройству, и по экономическому укладу жизни государства. Многие из них распадались так же быстро, как и возникали. Немногим странам и династиям удалось сохранить свою независимость на протяжении 200 лет. Среди них было Понтийское царство с Ахеменидской династией Митридатов.

«Когда, немного спустя, македоняне стали восставать друг против друга, то Антигон стал править Сирией, изгнав оттуда Лаоме-донта; при нем был перс царского рода Митридат. Антигон видел сон, что он золотом засевает равнину, а Митридат сжал это золото и ушел в Понт. Поэтому он решил арестовать и убить его, но Митридат вместе с шестью всадниками бежал и укрепился в каком-то местечке Каппадокии; так как македоняне были заняты этими междоусобными войнами, то много народу пришло к Митридату и он захватил не только Каппадокию, но и соседние племена по Понту. Сильно увеличив свою власть, он передал ее своим детям, которые царствовали один за другим, вплоть до шестого Митридата, который вступил в войну с римлянами.» Так рассказывает греческий историк Аппиан Александрийский о возникновении Понтийского царства (Арр., Mithr, 9){1}.

Спасаясь от угрожавшей ему гибели, Митридат не случайно бежал именно в Каппадокию. Эти места еще не были затронуты македонскими походами, и население продолжало считать себя подданным персидской династии Ахеменидов. Как представитель этой династии, Митридат вполне мог рассчитывать на поддержку каппадокийцев. И он не ошибся.

Захватив небольшую, но хорошо укрепленную крепость Кимиату у подножья горы Олгассы (Strabo., XII, 3, 41), Митридат сделал ее своей опорной базой. Подчинив ряд соседних поселений и племен, он вскоре умер. Согласно вышеприведенному свидетельству Страбона и сообщению Псевдо-Лукиана он был прозван Ктистом-Основателем и умер в возрасте 84 лет{2}. Однако фактическое [9] создание государства и утверждение его среди окрестных монархий выпало на долю его сына, носившего, как и отец, имя Митридат.

Митридат II сумел в короткий срок подчинить себе ближайшие пафлагонские и каппадокийские племена. Территория его владений включала в себя плодородную долину реки Ириса в северной Каппадокии и реки Амниады в Северней Пафлагонии{3}. Столицей государства стал город Амасея на реке Ирисе. Выхода к морю Понтийское царство не имело. Окруженное молодыми и достаточно сильными государствами, оно, естественно, должно было обратить внимание на береговую полосу Черного моря, где были расположены богатые греческие города, представляющие собой самостоятельные полисы после распада персидской державы. Через эти города шел основной поток торговой продукции Понта на внешние рынки. А увеличение объема торговли причерноморских городов с внутренними районами Малой Азии в период эллинизма, связанное с созданием здесь новых государств, не могло не вызвать стремления у понтнйских царей использовать в своих интересах доходы от этой торговли. К тому же подчинение греческих городов побережья давало Понту важные политические и военные преимущества. Обладающие прекрасными гаванями и надежными укреплениями, они могли стать хорошими базами армии и флота Митрндатидов. Торговые связи южнопонтийских городов почти со всеми районами Причерноморья давали возможность распространить на них и политическое влияние Понта.

И Митридат II начинает действовать в этом направлении. Он устанавливает дружественные отношения с Гераклеей и принимает посольство этого города, искавшего союза с ним в борьбе против Селевка Никатора (Memn., XI, 1–2). Союз был в интересах обеих сторон. Но для Митридата он был особенно важен: отбив недавнее нападение Селевка (P. Trog., Prol., 17; Diod., XX, 111, 4) и выступая в обрам защитника интересов греческих городов, он мог в дальнейшем рассчитывать на их относительно мирный переход в его подданство.

Митридат не преминул воспользоваться представившимся случаем покачать свои филэллинские симпатии. Союз, к которому присоединились города Кнус и Тия, а также царь Внфинии Зибоет, был заключен в 280 г. до н.э{4} Заключением этого союза, получившего название «Северная лига», Митридат укреплял самостоятельность своего еще небольшого государства и приобретал известное [10] влияние в городах побережья как защитник от притязаний македонских полководцев.

Результаты этого первого успеха не замедлили сказаться, Уже спустя два года правитель Амастрии Эвмен передает свой город сыну Митридата Ариобарзану. Амастрия стала первым городом черноморского побережья, вошедшим в состав Понтийского царства{5}. Передача города Ариобарзану была для Эвмена, скорее всего, вынужденной необходимостью. Имея в своих руках сравнительно небольшой город, он, по-видимому, стоял перед дилеммой подчинения Гераклее или Понту, в равной мере претендующих на Амастрию. Своих сил для сохранения самостоятельности у Эвмена, очевидно, было недостаточно. Выбирая из двух зол меньшее, он передает свой город наследнику царя Понта; такая передача позволяла ему рассчитывать на частичное сохранение своего прежнего высокого положения в обществе, чего трудно было ожидать в случае перехода Амастрии под власть Гераклеи, города с демократическим управлением. Забегая вперед, отметим, что аналогичное явление мы наблюдаем в конце II в. до н.э., когда царь Боспора Перисад V был вынужден передать свою власть одному из претендентов на его престол, а именно, Митридату Евпатору.

Уже вскоре после подчинения Амастрии царям Понта пришлось силой отстаивать свои права на Черноморское побережье. Греческий писатель III в. до н.э. Аполлоний из Афродисии сообщает о военной экспедиции египетского царя Птолемея Филадельфа на Черноморское побережье Малой Азии. Экспедиция была наголову разгромлена понтийскими войсками, поддержанными галатами. Это произошло в 275–270 гг. до н.э{6} Блестящая победа понтийских войск привела к тому, что экспедиция Птолемея Филадельфа оказалась последней попыткой преемников Александра Македонского укрепиться на Черном море. Отныне этот район был предоставлен самому себе. Расположенные на берегах Понта Эвксинского города и государства вплоть до 1 в. до н.э. развивались самостоятельно, без активного вмешательства извне.

Присоединение Амастрии не изменило взаимоотношений Понта с античными городами побережья. Они оставались дружественными для обоих сторон. Ариобарзан умер в 250 г. до н.э. во время войны с галатами. Его наследник Митридат III был в это время еще ребенком. Пользуясь этим обстоятельством, галаты стали безнаказанно опустошать территорию Понта. Их набеги привели к разорению полей и голоду в стране. В тот момент, когда решался вопрос о самом существовании Понтийского царства, на помощь [11] ему приходит его соперник в борьбе за Амастрию Гераклея Понтийская. Жители Гераклеи стали отправлять продовольствие для понтийцев в Амис, откуда подданные Митридата III могли его легко получить. Амис был связан со столицей Понта Амасией единственно удобным в Малой Азии путем, который с древнейших времен использовался для торговли жителями южных и северных районов Малой Азии. Помощь гераклеотов жителям Понта показывает, что первые понтийские цари сумели хорошо зарекомендовать себя в главах граждан греческих городов как защитники их интересов. Участие Амиса в доставке продовольствия понтийцам позволяет предполагать и некоторую зависимость этого города от понтийских царей. Через него осуществлялись основные экономические связи внутренних районов Малой Азии с эллинским миром. Расположенный в конце торгового пути Тарс-Амис, город в большой степени зависел от дружественного расположения понтийских царей. Эта зависимость в сочетании с фнлэллинской политикой понтийских Ахеменидов вела в конечном счете к постепенному подчинению города власти Понта. Точное время этого подчинения неизвестно. Поскольку с 220 г. до н.э. Митридат III переходит к политике насильственного подчинения античных городов побережья, а сведений о поенном подчинении Амиса или хотя бы о военных столкновениях между ним и Понтом мы не имеем, надо полагать, что подчинение Амиса произошло между 230 и 220 гг. до н.э. Уже на монетах первой половины III в. до н.э., выпущенных в Амисе, появляются монограммы, аналогичные монограммам понтийских царей{7}.

Укрепившись на троне, Митридат III первоначально попытался расширить свои владения чисто династическими методами. Он женился на сестре Селевка II Лаодике и получил в приданное за ней Великую Фригию. Однако после нескольких лет междоусобных войн различных претендентов на трон Селевкидов Митридат лишился своих приобретений. Как только выяснилась бесперспективность дальнейшей борьбы за расширение государства внутри Малой Азии, он обращает свое внимание на север. Здесь в окружении его земель находился большой греческий город Синопа. «Синопа, благодаря самой природе, а также людской заботливости, прекрасно устроенный город. Он расположен на узком месте полуострова, имеет по обеим сторонам перешейка гавани, стоянки для кораблей. Особенно отличаются предместья города. Город хорошо укреплен, снабжен прекрасной гнмнасией, рынком и блестящими портиками.» Так описывает Синопу географ 1 в. до н.э. Страбон [12] (XII, 3, 11). Имеющий мощные укрепления с суши и с моря, располагающий могучим военным флотом, этот город был к тому же одним из крупнейших экономических центров Причерноморья.

Во «Всеобщей истории» Полибия, историка II в. до н.э., сохранился рассказ об осаде Синопы Митридатом III (IV, 56). Война началась в 220 г. до н.э. Имея многочисленную наемную армию, Митридат III надеялся на полный успех, и, прежде чем начать военные действия, по-видимому, попытался принудить синопейцев к подчинению мирным путем. Предупрежденные таким образом о намерениях царя синопские граждане сумели хорошо подготовиться к осаде. Война показала слабость военной организации Понта{8}. Его армия оказалась неспособной ни к штурму, ни к правильной осаде, ни к блокаде вражеского города. Привыкшие к сражениям в полевых условиях (до сих пор понтийской армии не приходилось осаждать крупные города), наемники не были подготовлены к штурму Синопы и после первого же неудачного приступа, скорее всего, не предпринимали попыток овладеть городом открытой силой. Для длительной же осады армия не располагала необходимыми осадными орудиями. Для полной блокады города был необходим военный флот, которого у Митридата III не было. Да и моральный дух наемников не способствовал, обычно, меррприятиям такого рода. Синопейцы же не только укрепили стены города, но и вырыли рвы и построили палисады. По всему побережью на местах, удобных для высадки десанта, они расположили сторожевые отряды и организовали постоянное снабжение города продовольствием и военным снаряжением. Помощь со стороны других античных городов-государств (особенно со стороны Родоса) позволила им вести не только оборонительную, но и активную наступательную войну. По-видимому, им удалось нанести несколько сильных ударов по армии Понта в самых неожиданных для нее местах. Активные действия синопского флота вынудили Митридата III отказаться от намерения овладеть Синопой. И впоследствии, в течение почти сорока лет, ни он, ни его преемник не решались повторить нападение на город.

Фарнак I, преемник Митридата III, вступил на престол в то время, когда в Малой Азии появились римские легионы, победы которых над сильнейшими государствами эллинистического мира существенно подняли авторитет Рима в Малой Азии. Отныне активное выступление правителя любого государства на полуострове всегда могло быть обжаловано в Риме. К тому же такие государства как Родос, Пергам, Каппадокия стали активными [13] проводпиками римской политики на Востоке и любое столкновение с ними было опасно, ибо могло выжать вмешательство Рима{9}.

Теперь царю Понта нужно было быть еще более тонким полигиком, чтобы суметь расширить свои владения и при пом не испортить отношений с Римом. Первоначально Фарнак попытался достичь своих целей в союзе с царем Вифинии, выступив против Пергама (Pol., XXIII, 1, 4; 3, 1; Liv., XXXIX, 4, 6; Just., XXXII, 4, 23). В пой войне (186–183 гг. до н.э.) на стороне вифинского царя Прусия воевал прославленный карфагенский полководец Ганнибал (P. Trog., Prol., 32). И тем не менее союзников ждала неудача{10}. Это вынудило Фарнака изменить свои планы.

Он попытался действовать самостоятельно и наверняка. Ближайшей возможностью расширения территории Понта был захват Синопы. Опыт предшествующей попытки захвата города показывал, что это непростая задача. Но, с другой стороны, Синопя не могла рассчитывать на быстрое получение помощи со стороны других государств Малой Азии и греческих полисов, которые в ряде вопросов конкурировали с Понтом. Для тгого нужно было какое-то время. И чтобы не дать своим вероятным противникам этого времени, Фарнак захватывает Синопу без предупреждения и объявления войны внезапным ударом (Strabo., XII, 3, 11). Подобное действие Фарнака, обеспечившее ему успех, послужило основанием для Полибия назвать его «беззаконнейшим из царей» (Pol., XXVII, 17). Но это будет потом, а в настоящем Фарнак продолжал действовать аналогичным образом и не стеснялся в средствах для достижения поставленной цели.

Быстрое решение вопроса о подчинении Синопы стало прологом к его дальнейшим успехам. С целью закрепления города за собой он немедленно направляет посольство в Рим, чтобы убедить могущественного западного соседа в отсутствии у него враждебных намерений и попросить рассмотреть этот вопрос самим римлянам. Однако прибытие названного посольства Фарнака почти одновременно с послами Родоса и Пергама привело к затягиванию решения дела. Римляне не имели прямых связей с Синопой и подчинение ее царю Понта в их глазах ничем не гро1ИЛО Риму. Но, чтобы поддержать свой авторитет в глазах союзников, сенат отправил своих представителей в Малую Азию для «рассмотрения дела синопейцев и несогласий между царями». За время, прошедшее с момента отправки посольства в Рим и до прибытия римских представителей, Фарнак сумел хорошо подготовиться к войне. Он привлек на свою сторону царя Малой Армении Митридата{11} [14] , уступив ему Трапезунт, пафлагонского царька Гайзаторнкса и галатского тетрарха Карсигната. Это позволило ему довольно независимо вести себя во время переговоров с римлянами. Возможно, он даже потребовал каких-то дополнительных уступок от своих противников, что нашло свое отражение в докладе сенату вернувшихся из Азии посланников. «Послы докладывали, что действия Эвмена (царя Пергама) правильны, а Фарнак проявляет корыстолюбие и наглость», — пишет Полибий (XXIV, 1, 2). Интересно, что в докладе послов Синопа даже не упомянута. Это, с одной стороны, подтверждает незаинтересованность римлян в этом вопросе{12}, с другой стороны, новые требования Фарнака, по-видимому, были настолько значительными, что после их оглашения противники Понта постарались в первую очередь оградить себя от новых притязаний Фарнака и не очень настаивали на возвращении свободы Синопе.

Фарнак же вскоре после отъезда римских послов в подкрепление своих требований совершил походы на Пафлагонию и Галатию. Эти походы имели целью продемонстрировать его силу накануне решительного столкновения. Кроме того, следовало укрепить влияние Понта в этих областях, которым в недалеком будущем предстояло стать театром активных военных действий двух враждебных группировок. Во время этих походов Фарнака решительных сражений, однако, не произошло. Противники Понта еще не были готовы к ним и поспешили заключить перемирие с условием передачи спорных вопросов на суд Рима. Последовало вторичное посольство римлян в Азию. На этот раз вопрос о Синопе не поднимался. Полибий, лучше других историков знавший и описавший деятельность Фарнака, ничего не говорит больше о Синопе. И в самом деле, теперь гораздо важнее стала проблема политического влияния в Пафлагонии и Галатии.

Внезапный захват Синопы и отвлечение внимания противников от этого события выдвижением новых требований практически сделало Синопу неотъемлемой частью Понтийского государства. Выступления в ее пользу противников Понта показывают, что она была лишь картой в их политической игре. Наглядный пример тому — поведение родосцев. Как мы помним, они оказали самую активную поддержку Синопе во время ее столкновения с Митридатом III. Едва Фарнак захватил город, как родосцы отправили посольство в Рим с целью добиться возвращения городу свободы. Однако стоило Эвмену Пергамскому активизировать военные действия против Понта, установив блокаду черноморских [15] проливов, как родосцы немедленно выступили против Эвмена и тем самым оказали косвенную поддержку Понту. Естественно, после такого выступления они уже и не пытались выступать ходатаями за предоставление свободы Синопе. Для правителей же Вифинии, Каппадокии и Пергама, которым приходилось думать о сохранении собственных владений от притязаний понтийского царя, этот вопрос никогда и не был первостепенным.

Не дожидаясь решения римского сената по поводу новых требований Понта, Фарнак осенью 182 года до н.э. вновь начинает военные действия. Его полководец Леокрит опустошает Галатию и захватывает пограничный с Вифинией город Тиос, где истребляет сдавшихся наемников. Сам Фарнак действовал против Каппадокии. Успехи его в борьбе с поборниками римского влияния на Востоке привлекли на его сторону сирийского царя Селевка IV, который со своим войском выступил ему на помощь (Diod., XXIX, 24). По категорическому требованию римлян Фарнак опять начинает переговоры со своими противниками. Однако и на пот раз они оказываются безрезультатными. Война продолжалась еще два года. В ходе ее противникам Понта (не без римской, конечно, помощи) удалось отвлечь от союза с Понтом все государства, кроме Малой Армении. В результате этого и неожиданно нанесенного ему удара со стороны союзников Фарнак вынужден был пойти на заключение мира, который в целом был для него менее выгодным, чем можно было ожидать. Но и противники Понта не добились первоначально поставленных целей. Они были не менее Понта истощены войной, и как только Фарнак прислал к ним послов для переговоров о мире, они немедленно отправили к нему свои посольства и заключили мир. В мирном договоре ни слова не говорится о Синопе. С молчаливого согласия противников Понта она была признана составной частью Понтийского царства. Несмотря на неудачный в целом исход войны, это был успех, и не единственный. В конце войны Фарнак заключил договоры о дружбе и взаимопомощи с Херсонесом и Одессом. В мирном договоре Фарнака и его противников упоминаются античные города Гераклея, Мессембрия, Херсонес и Кизик, как союзники Фарнака. Гераклея была союзницей Понта еще со времен Мнтридата II. Союз этот был закреплен в ходе совместной войны против галатов. Можно думать, что Гераклея, в ряде вопросов соперничавшая с Вифннией — одним из противников Понта, — если и не выступила открыто на стороне последнего, то, во всяком случае, придерживалась дружественного нейтралитета по отношению к Фарнаку. [16]

Обнаруженный при раскопках в Херсонесе договор этого города с Фарнаком также подтверждает дружественные отношения между Понтом и Херсонесом (IPE, 12, № 402). Время его заключения стало поводом для пересмотра даты установления понтийско-херсонесского союза С.Ю. Сапрыкиным{13}. Автор считает, что эра Фарнака, упомянутая в декрете, начиналась с 336 г. до н.э. с приходом к власти Дария III Кодоманна, потомка Отана. И принятие этой эры делало Митридатидов законными правителями Понтийской Каппадокии и Пафлагонии. Идея интересная, но трудно доказуемая. Во-первых, из текста декрета вовсе не следует, что счет времени введен в Понте именно Фарнаком. Выражение «как считает царь Фарнак» для херсонеситов в их декрете могло означать, что такой счет времени вообще существовал в Понтийском царстве. Во-вторых, введение отсчета времени от начала правления Дария III для обоснования законности своих претензий на власть в регионе очень сомнительно. Этот царь ничем не прославился среди народов Малой Азии, проиграл войну с Александром Македонским, который, кстати, тоже пришел к власти в 336 г. до н.э., и, наконец, имел своих законных наследников — детей, брата; последние, будучи современниками первых Митридатидов в гораздо большей степени могли претендовать на роль наследников Ахеменидов. Все это заставляет с сомнением отнестись к попытке пересмотра начала эры Фарнака.

Дружественной по отношению к Понту политики придерживались Кизик и Мессембрия. Ближайший сосед Мессембрии Одесс состоял в союзе с Фарнаком, что засвидетельствовано находкой декрета в городе{14}. Мирный договор Фарнака и его противников включает в себя статью об отмене договоров Понта с галатами. Этот пункт был призван ослабить военные силы Понта, ибо из галатов, в основном, формировалась понтийская наемная армия. Однако понтийские цари быстро нашли гораздо более боеспособные контингенты наемников в лице греков. Таким образом, сам по себе этот пункт мирного договора в итоге не ослаблял, а существенно усиливал военные силы Понта.

Договоры Понта с античными городами Причерноморья стимулировали увеличение военных сил Понта, ибо эти города нуждались, прежде всего, именно в военной поддержке против притязаний соседних варваров, и именно эту поддержку клялся сказать им Царь Фарнак: «Клянусь Зевсом, Землей, Солнцем, всеми богами олимпийскими и богинями: я всегда буду другом херсонссцев и, если соседние варвары выступят походом на Херсонес или на подвластную [17] херсонесцам страну, или будут обижать херсонесцев и они призовут меня, буду помогать им поскольку будет у меня время...» — так гласит договор Фарнака с Херсонесом. В этом договоре интересно одно из условий его заключения — требование соблюдать дружбу с римлянами. Этот пункт свидетельствует о том, что Фарнак был вынужден считаться с Римом. Но он же может быть и свидетельством того, что понтийский царь пытался таким дипломатическим ходом обеспечить за собой уже завоеванное. Не исключено, что при этом он имел в виду и более широкие планы — прикрываясь личиной дружбы, накопить тем временем силы для будущей борьбы против Рима.

В результате четырехлетней войны Понта против Вифинии, Пергама и Каппадокии Фарнак приобрел Синопу — и распространил свое влияние на западный и северный берега Черного моря{15}. Нельзя не отметить целеустремленности и последовательности его действий. Фарнак ни разу не отклонился от выработанной им политики и тем самым заложил основы могущества Понта. При этом захваченная Синопа стала столицей государства, а внешняя политика государства стала вполне филэллинской.

После окончания войны Фарнак строит в приморской полосе черноморского побережья ряд крепостей с целью защиты своих новых владений от пиратов. Наиболее значительная из них — Фарнакия, была построена между колониями Синопы Котиорой и Керасунтом в самом центре богатых рудных месторождений. Фарнакия стала основным опорным пунктом государства на востоке, взамен переданного Малой Армении Трапезунта.

Не отказался Фарнак и от традиции укрепления своего политического влияния путем династического брака. Согласно сведениям Аппиана (Syr., IV, 17) он женился на Нисе, сестре или племяннице сирийского царя Антиоха IV. Таким образом, Понт при Фарнаке стал одним из сильнейших государств Малой Азии.

После смерти Фарнака правит его брат Митридат IV, прозванный Филопатор-Филадельф (170–150 гг. до н.э.). Его правление было последней относительно мирной передышкой для Понта. Судя по замечанию Полибия, около 156/55 г. до н.э., он, тем не менее, тоже принял какое-то участие в войне между Вифинией и Пергамом (XXXIII, 12, 1). Посвящение этого царя на Капитолии показывает, что он, как и его брат, старался подчеркнуть свое расположение к Риму и, тем самым, обеспечить возможность проведения хоть в какой-то мере самостоятельней политики. [18]

К прежним активным действиям по расширению границ своего государства возвращается его наследник, сын Фарнака Митридат, прозванный Эвергетом (150–122 гг. до н.э.){16}. Его войска участвуют в третьей пунической войне и подавлении восстания Аристоника. Активная дипломатическая деятельность понтийского царя в Пафлагонии, подкрепленная его военными успехами, приводит к тому, что царь Пафлагонии Пилемен назначает его своим наследником. Воспользовавшись междоусобиями в Каппадокии, Эвергет занял ее своими войсками, и браком дочери Лаодики с царем Ариаратом Епифаном обеспечил себе значительное влияние в государстве. За участие в подавлении восстания Аристоника Рим обещал Митридату Великую Фригию. За получение ее Митридат хорошо заплатил римскому полководцу. Но по предложению Гая Гракха эта территория была возвращена в состав Пергама, тогдашней римской провинции Азия.

Успехи Митридата Эвергета в его внешней политике в значительной степени зависели от его внутриполитической деятельности. Он гораздо более своих предшественников сумел понять и оценить роль эллинского элемента в укреплении мощи понтийского государства. При нем двор понтийских царей приобретает почти полностью эллинский облик. Теперь уже было очевидно, что дальнейшее независимое существование Понта будет возможно только в том случае, если он сможет противостоять римскому натиску. Благоустраивая греческие города государства и увеличивая свои жертвоприношения в храмы Делоса и Афин, Эвергет объединял, тем самым, вокруг себя наиболее достойных противников Рима. В военном отношении греки в то время были вторым после римлян народом{17}

Большой интерес представляет собой краткий рассказ греческого географа Страбона о деятельности Дорилая Тактика, стратега и доверенного лица Митридата Эвергета. Отметив, что Дорилай был опытным военным и близким другом царя, Страбон сообщает, что он занимался набором наемников в городах Греции, Фракии и на Крите. После смерти Эвергета, погибшего от руки сторонников Рима, Дорилай не вернулся в Понт. Очевидно, он был не только другом, но и активным помощником царя в деле укрепления независимости Понта и поэтому имел все основания опасаться за свою жизнь при возращении в Синопу, где в это время правили сторонники Рима, возглавляемые царицей Лаодикой. Очень любопытно, что человек, имеющий столь высокое положение в государстве, занимался таким, казалось бы, незначительным [19] делом, как вербовка наемников. По-видимому, здесь играли определенную роль и другие цели, а именно: разведка возможного театра военных действий в будущем и приобретение новых союзников. Для решения этих задач Дорилай имел как необходимые знания, так и достаточно высокое положение в иерархии Понтийского государства. Набор же наемников мог служить хорошей маскировкой истинных намерений Митридата Эвергета. Впоследствии, когда Понту пришлось вести открытую войну против Рима, театром военных действий стали именно те районы, где, в свое время, не раз побывал Дорилай Тактик. При этом часть фракийцев, эллинские полисы центральной Греции и критяне выступили союзниками Понта. Видимо, деятельность Дорилая Тактика по заданию Митридата Эвергета послужила первым этапом для подготовки успехов армий Митридата Евпатора{18}

Жизнь Митридата V оборвалась неожиданно. По сообщению Страбона (X, 4, 10) Эвергет был изменнически убит в Синопе «друзьями», составившими против него вероломный заговор. Хотя источники прямо не говорят об этом, вся политическая ситуация в Малой Азии того времени свидетельствует о том, что эта смерть была в интересах римской политики на Востоке, и убийцы наверняка действовали по указанию римской агентуры{19}.

В какой-то мере, судя по последующим событиям, в этом убийстве была виновна и жена Эвергета Лаодика. Ее проримская политика, выразившаяся в уступке Риму обещанной Эвергету Великой Фригии, отказе от политического влияния в Каппадокии, Пафлагонии и Галатии, ослабление роли эллинов во внутриполитической жизни страны уменьшили влияние Понта в Малой Азии, но, тем не менее, не смогли существенно подорвать его силы.

Царица Лаодика строит себе новую резиденцию — Лаодикею. На монетах чеканится ее имя и изображение{20}. Казалось, политика Рима в Понте восторжествовала. Однако традиции независимого существования, подкрепленные успехами развивающейся экономики, расширение внутрипонтийских торговых связей не могли не привести к восстановлению прежнего положения в политическом курсе страны. Понт, как единственный достойный наследник некогда могущественнейшей Персидской державы Ахеменидов, ждал лишь вождя, чтобы вступить, наконец, в открытый бой за свою независимость и гегемонию на Востоке. Этим вождем стал сын Эвергета Митридат Евпатор. [20] [22]

Юность Митридата

Царь Понта Митридат VI, которому современники дали прозвища Евпатор и Дионис, а более поздние историки назвали Митридатом Великим, был старшим сыном Митридата Эвергета. Его мать Лаодика была сирийской принцессой, которой, в результате междоусобной борьбы ее родственников, пришлось покинуть свою Родину и бежать в Рим. Вскоре после этого она вышла замуж за Митридата Эвергета. В момент смерти отца у Митрндата было пять сестер и младший брат тоже Митридат. Старшая сестра Лаодика была выдана Эвергетом замуж эа каппадокийского царя Ариарата Епифана. Познее она стала женой вифинского царя Никомеда II. Вторая сестра гоже по имени Лаодика по персидскому обычаю, который переняли многие династии эллинистических государств, должна была стать женой наследника престола. О трех других сестрах — Роксане, Статире и Нисе, так же как и о младшем брате Митридате Хресте (Добром), не сохранилось почти никаких сведений.

Родился Митридат в Синопе в 132 г. до н.э., когда город этот уже фактически стал столицей Понтийского царства. Сохранилось несколько легенд о первых годах его жизни. Как рассказывает римский историк Юстин (XXXVII, 2,3), кометы величия и славы приветствовали его рождение и вступление на престол. По величине они занимали четвертую часть неба, а блеском своим затмевали солнечный свет. Другая легенда, как бы свидетельствующая о его божественном происхождении, гласит, что в раннем детстве Митридата в его колыбель ударила молния и зажгла его пеленки, точно так же как у бога Диониса. Огонь не причинил вреда ему, но с тех пор на лбу у него остался шрам, который он тщательно скрывал позднее под локонами волос.

Первоначально воспитанием юного царевича руководила его мать. Учился он, согласно царским обычаям той эпохи, с «друзьями детства», среди которых были и персы, и греки. Слияние персидских и эллинских традиций в семьях эллинистической знати Понта особенно усиливается в период правления Эвергета. Этот факт оказал благотворное влияние на развитие Митридата. Он оказался не только красивым и сильным, но и высокоодаренным [23] ребенком. Одинаково хорошо занимаясь военными упражнениями, что было традиционным занятием персидской знати, он намного опередил своих соучеников в изучении греческой письменности, культуры, религии. Его несомненный талант оратора, способности к изучению языков своих многочисленных подданных (Митридат мог объясняться на двадцати двух языках), успешные занятия в области медицины — все это развилось впоследствии благодаря этим первым урокам и природным способностям.

До одиннадцатилетнего возраста жизнь Митридата протекала без особых забот. Однако гибель отца, в которой была замешана и мать царевича, резко изменила его судьбу. Согласно завещанию Эвергета наследниками престола становились оба царевича при регенстве их матери до совершеннолетия. Почувствовав в своих руках реальную власть, царица Лаодика не захотела расставаться с ней. В этом она не была оригинальна. Незадолго до этого в соседнем царстве Каппадокия вдова Ариарата Филопатора Ниса убила одного за другим пять своих сыновей, чтобы продлить свое правление. В Сирии вдова Деметрия II Клеопатра убила стрелой одного из своих сыновей, а других вынудила выпить яд, который сама же им приготовила. И такие примеры были в то время не редкостью. Лаодика была типичной представительницей своей эпохи, в которой, по образному выражению Т. Рейнака{21}, царица убила мать и жену.

Ее сторонники постарались сначала хитростью избавиться от наследника Эвергета, совершенно справедливо видя в нем продолжателя дела его отца и деда. Царевича заставляли скакать на диком коне, подмешивали в пищу яд, но Митридат выдержал все испытания. Подобно Александру Македонскому, он прекрасно справлялся с необъезженными лошадьми. Садясь за пиршественный стол, он принимал противоядия. Но козни врагов усиливались, и, чтобы избавиться от них, Митридат покинул столицу. Под предлогом увлечения охотой он бежал из своего государства в Малую Армению, давнюю союзницу понтийских царей. В ее горах и диких лесах он обрел надежное убежище от своих врагов. Скрываясь в течение семи лет, он вел трудную жизнь изгнанника. Занятия охотой и ночевки под открытым небом закалили тело Митридата, а постоянная перемена мест ночлега, страх перед возможным убийством из-за угла, сделали недоверчивой его душу{22}.

Царь Малой Армении Антипатр, не имеющий, по-видимому, собственных прямых наследников, вскоре принял Митридата под свое покровительство. Он позаботился о его воспитании, а когда [24] Митридат достиг совершеннолетия, помог ему вернуть власть в отцовском царстве. При этом он добровольно передал ему и свои владения. В результате этой поддержки Антипатра Малая Армения сохраняла особое положение в составе Понтийского царства в течение всего правления Митридата Евпатора{23}. В отличие от других районов, захваченных им в разное время, которыми управляли наместники из числа «друзей царя», Малой Арменией перед первой войной против Рима управлял сын Митридата — Аркафий. Готовясь к войне с Римом, Митридат построил в Малой Армении многочисленные крепости, где хранил свои сокровища. Воины из Малой Армении на первом этапе деятельности Митридата принимали активное участие в его походах{24}. В конце II в. до н.э. они составляли гарнизон Ольвии, греческого города в устье современной реки южный Буг, на границе со Скифией и Сарматией{25}

Находясь в изгнании, Митридат сохранял за собой царский титул, как старший сын Эвергета (Strabo, X, 4, 10). Ни его мать, ни брат этим титулом не пользовались, хотя по тому же сообщению Страбона были его соправителями. Это выглядит несколько странным, поскольку соправитель в эллинистических государствах по другим сообщениям античных авторов и (что особенно важно) в аутентичных им надписях, как правило, носит равный титул с тем, соправителем кого он является. Однако, как это прекрасно показал на примере Селевкидов Э.Бикерман{26}, младшие коллеги никогда не были на равных правах с монархом сувереном, и их изображения на монетах или имена в надписях либо отсутствовали, либо употреблялись без титула. Монеты же с изображением юного Митридата Евпатора чеканились в Понте и в его отсутствие в столице{27}. Следовательно, в глазах населения государства и официальных властей пока он был жив, он оставался законным правителем с титулом «царь».

Возвращение Митридата в Синопу произошло около 113 г. до н.э. Детали этого события неизвестны. Несомненно, население греческих южнопонтийских городов приветствовало возвращение молодого царя, в котором видело защитника от римских торговцев и ростовщиков, уже начинавших прибирать к своим рукам всю торговлю на востоке. Бедственное положение городов, подвластных Риму, было наглядным примером того, что могло ожидать греческие города Понта в случае подчинения его Риму. Мать Митридата была заключена в темницу, где впоследствии умерла. Истинную причину ее смерти источники не сообщают. [25]

Первое время Митридат царствовал вместе со своим братом Митридатом Хрестом, но вскоре, около 113 г. до н.э., брат был казнен, по-видимому, за участие в заговоре против Евпатора. По обычаю персов Евпатор женился на своей младшей сестре Лаодике и стал единоличным правителем в государстве. В то время ему было около 20 лет. Он был полон сил и энергии. Годы, проведенные в изгнании, показали ему насколько сильны и коварны его враги. Поэтому, не теряя времени, сразу после возвращения в столицу своего государства Митридат обращает все свои помыслы на восстановление могущества понтийской армии, совершенно справедливо видя в ней источник силы, способной не только обеспечить независимость проводимой им политики, но и придать ей активный, наступательный характер (Just. , XXXVII, 3, 1).

Владения Митридата были в то время невелики (карта 1). Это, прежде всего, Верхняя Каппадокия или собственно Понт, часть Пафлагонии до города Амастрии на западе и южное побережье Понта Эвксинского с богатыми греческими городами{28}. Население государства было достаточно пестрым по своему этническому составу. И эта особенность Понтийского царства, несомненно, создавала немалые трудности для правителя, желающего укрепить могущество своего государства, поскольку любая попытка более активной опоры на представителей одной из национальностей неизбежно вела к различной степени конфронтации с другими. Но Митридат, как и его предки, не будучи представителем ни одной из групп местного населения, с самого начала рассматривал граждан своего государства только как подданных. В приморских городах его государства преобладали эллины, в центре каппадокийцы, на западе пафлагонцы, а на востоке, в районе Фарнакии — халибы. Уровень социального развития всех этих народов был различным. На высшей ступени развития рабовладельческих отношений находились причерноморские города, население же остальных районов было отсталым во всех отношениях{29}. Это связано со слабым развитием экономики внутренних районов Понта, за исключением, быть может, приморской полосы, богатой месторождениями железа у Фарнакии.

Иное дело города побережья! Уже во II в. до н.э. Синопа становится основным центром торговли на Черном море{30}. «Основная масса ее керамической продукции идет в восточную часть Северного Причерноморья. Синопский импорт III-I вв. до н.э. доминирует и в Колхиде. Несколько слабее были связи Синопы с западнопонтийскими городами, расположенными к югу от хребта Гем. [26] [27]

Со своей стороны, города всех этих областей направляют основной поток своей продукции в Синопу и другие приморские города Понта. Для большинства причерноморских городов II в. до н.э. характерен кризис их экономики. Торговля и ремесла приходят в упадок из-за частых военных столкновений с местными варварскими племенами. Единственным более или менее благоприятным экономическим фактором, обеспечивающим их существование, были внутрипонтийские торговые связи, среди которых первое место для большинства городов Северного, Восточного и Западного Причерноморья занимали связи с городами Понта. Фактически ко времени царствования Митридата Евпатора Понт стал экономическим центром всего Причерноморья. А это означало, что при наличии способного правителя Понтийское царство могло встать во главе политического объединения всех причерноморских городов и областей.

Политическая ситуация на востоке античного мира в конце II в. до н.э. была такой, что именно Понт оказался притягательным центром для всего эллинского мира{31} Крупные эллинистические государства Сирия и Египет значительно ослабли вследствие внутренних смут. В Парфянском царстве также происходила борьба за трон. Армянские земли еще не были объединены в единое целое, и их правители не могли стать соперниками Понтийского царя.

Господство римлян в провинции Азия, деятельность римских ростовщиков и публиканов привели к усилению антиримских настроений в этом районе. Кроме того, к концу II в. до н.э. римские купцы и ростовщики все более проникают в экономическую жизнь Вифинии, Каппадокии, Галатии и Пафлагонии, вызывая недовольство всех слоев населения этих государств. Проримская политика их правителей в сочетании со все возрастающей экономической эксплуатацией делала положение царей Вифинии, Каппадокии и Пафлагонии нестабильным. Любое их выступление против царя Понта, проводящего самостоятельную политику и покровительствующего эллинам, всегда могло найти противников внутри их собственных государств. Римляне же ничем не смогли бы помочь своим союзникам. Они были связаны тяжелыми войнами против галлов (125–118 гг. до н.э.), нумидийцев (111–105 гг. до н.э.), кимвров и тевтонов (113–101 гг. до н.э.).

С другой стороны, античные города Северного Причерноморья подвергались непрерывным нападениям скифов и сарматов{32}. Западнопонтийские города систематически разорялись бастарнами{33}. Военные столкновения между колхскими князьями и их набеги [28] на приморские города создают сходную ситуацию и в этом районе Причерноморья{34}. Просьбы о помощи поступали в Понтийское царство, очевидно, еще до прихода к власти Митридата Евпатора. Но правившая страной в то время мать Митридата, не без влияния Рима, отказывала в поддержке всем желающим ее получить.

У Митридата же решение этого вопроса не вызывало никаких сомнений. Уже вскоре после его возвращения двор понтийских царей, как при Эвергете, становится похожим на военный лагерь. Эллинские советники и предводители военных отрядов, ветераны Эвергета и «друзья» царя под его личным руководством занимаются спешной подготовкой армии и флота к предстоящим боям{35}.

Однако силы Понта в этот момент были еще невелики. Учитывая то, что скифы, воевать против которых приглашали Митридата херсонеситы (IPE, I2. № 352), пользовались славой непобедимых, а армия Понта уже более семи лет не вела военных действий, Митридат принимает решение достичь берегов Таврики по суше, предварительно испытав свое войско в боях с менее сильным противником — княжествами колхов. Предварительные переговоры с херсонеситами, сведения о которых сохранились в одном из херсонесских декретов{36}, свидетельствуют о выработке новых соглашений Понта и Херсонеса, в результате которых понтийский царь становился простатом (защитником, правителем) Херсонеса{37}

Не исключено, что такие же переговоры начались тогда же и с Боспором. В пользу такого предположения свидетельствует выпуск от имени Пантикапея монет, оборотная сторона которых копировала монетные типы Понта (шапки Диоскуров и рог изобилия{38}). Этот выпуск был предпринят незадолго до начала походов Диофанта и, по-видимому, наряду с другими факторами был следствием проявления пропонтийских симпатий населения боспорских городов{39}. Это обстоятельство, несомненно, влияло и на политику последнего представителя династии боспорских Спартокидов.

Так, подготовившись в политическом и военном отношении, Митридат начинает первую серию своих войн и походов, которые с небольшими перерывами тянулись в течение почти полусотни лет До самой его смерти. [30]

Эвксинские войны

В конце II в. до н.э. Колхида представляла собой раздробленную страну со слабой центральной властью{40}. В приморской ее части располагались античные города. Остальная территория была разделена на отдельные скиптухии (области), управляемые практически самостоятельными правителями, власть которых, по замечанию Страбона (XI, 2, 18), была посредственной. Античные города побережья в случае войны Митридата с колхами становились естественными союзниками понтийского царя. Возможно, что они, подобно городам Таврики, тоже обращались за помощью к царям Понта, хотя документально это не засвидетельствовано. Раздробленность колхского государства не сулила больших затруднений в войне. Вероятно, именно поэтому большинство античных авторов (Страббон, Мемнон, Аппиан, Евтропий) на первое место ставит подчинение Малой Армении и Колхиды. Только Юстин начинает свой рассказ о деятельности Митридата с войны против скифов (XXXVII, 3, 2). Однако его рассказ не дает никаких объяснений возвращению Митридата к власти, а замечание о наследовании Митридатом власти колхских царей (XXXVIII, 7, 10) ставит автора в один ряд со Страбоном, свидетельствующим о наследовании Митридатом власти царя Малой Армении, что произошло, вне всякого сомнения, в первый год возвращения Митридата к власти{41}.

С собственно понтийской армией и союзной армянской конницей Митридат уже на втором году своего царствования вторгается в Колхиду{42}. Завоевание ее стало, по выражению Т. Рейнака., «детской игрой» для Митридата. Но он относит эту войну ко времени после подчинения Таврики. В таком случае она действительно не вызвала бы затруднений. Но, поскольку на самом деле колхидский поход Митридата предшествовал войнам со скифами, оценка его будет несколько иной.

Исходя из сравнительной немногочисленности состава понтийской армии того времени и сложных условий театра военных действий, Митридат на первом этапе, вероятнее всего, послал небольшие вспомогательные отряды в города побережья в качестве гарнизонов. Обеспечив таким образом возможность пополнения своей [31] армии и ее снабжение, Митридат с основными силами своего войска нанес удар по главному центру Колхиды — долине Фасиса. Где-то в этом районе, возможно на территории современного города Вани, находилась древняя столица колхского государства{43}. Без особого труда подчинив себе внутренние районы страны, Митридат провозглашает себя наследником власти колхских царей. Сделать это было тем более легко, что глава колхского государства, как мы уже отмечали, был таковым лишь номинально. Фактически же он был одним из скиптухов (правителей областей), власть которого распространялась вряд ли более чем на столицу и ее небольшую округу.

Есть предположение, что завоевание Колхиды было постепенным и не таким уж легким для Митридата{44}. В первые годы своего правления он, якобы, подчинил лишь приморскую часть страны, а впоследствии, между 105 и 90 гг. до н.э., он вторгся вглубь ее территории и захватил полностью. При этом восточная часть Колхиды была отдана царю Иберии в обмен на заключение военного союза с ним.

Заметим, однако, что все античные авторы, упоминающие покорение Колхиды Митридатом, говорят об этом событии очень кратко, как бы вскользь. Причем нигде не говорится о двух походах. Всюду завоевание страны выглядит как единовременный акт. Естественно, что такая оценка источников позволяет считать незначительным по военным усилиям и сам поход{45}.

Завоеванная Колхида была организована как сатрапия. В ее укрепленных пунктах были поставлены гарнизоны. Управление страной поручалось наместнику из числа «друзей» царя. Деление страны на скиптухии, очевидно, было сохранено и при Митридате. Резиденцией наместника, вероятнее всего, стала бывшая столица колхского государства. Греческие же города побережья, вероятнее всего, вошли в состав Понтийского государства на правах самостоятельных единиц. Выпуск собственной медной монеты Диоскурией дает основание думать, что этот город получил те же права, что и города собственно Понтийского царства. Возможно, это стало следствием его особенно активной помощи Мигридату в ходе войны.

Завоевание Колхиды Митридатом сыграло положительную роль в развитии страны. Ликвидация сепаратизма отдельных областей, восстановление политической, экономической, культурной целостности ее способствовали материальному и духовному подъему уровня жизни населения. Большой спрос на продукцию страны [32] должен был привести, помимо всего прочего, к увеличению доходов основной массы населения. Последнее обстоятельство и стало тем надежным фундаментом, на котором стояло политическое единство Колхиды и Понта. И это единство оказалось настолько прочным, что смогло быть разрушенным только в результате военного поражения царя Понта.

Подчинив Колхиду, Митридат, вероятно, попытался в соответствии со своими первоначальными планами, пробиться к Боспору вдоль Кавказского побережья. Но эта попытка оказалась неудачной. Невозможность пробиться к Таврике по суше вынудила царя Понта изменить первоначальный план военных действий. К этому его вынуждало еще и то, что скифы усилили натиск на Херсонес. Граждане города и присланный им понтийский гарнизон{46} с трудом сдерживали натиск противника. Оставшись с частью войска в Колхиде для организации управления ею, Митридат приказывает наиболее боеспособным частям своей армии во главе со стратегом Диофантом, сыном Асклепиодора, немедленно выступить на помощь Херсонесу. Какую-то роль в принятии такого решения сыграл и сам Диофант. В херсонесском декрете, принятом в его честь, говорится, что «он постоянно склонял царя к прекрасным и славнейшим деяниям» (IРЕ. 12. № 352. СТК. 3–4). Вероятно, будучи воспитанником боспорского царя Перисада V{47}, Диофант лучше других представлял ситуацию в Таврике и сумел убедить Митридата в необходимости изменения плана дальнейшего ведения войны.

Отборные воины понтийской армии спешно грузились на корабли в Диоскурии. Здесь же стоял весь тот небольшой военный флот, которым располагал в то время понтийский царь. Ему предстояла ответственная задача — обеспечить благополучную доставку в пункт назначения лучшей части понтийской армии{48} Учитывая господство на море пиратских племен, приходилось быть очень осторожным и в то же время решительным. Удача и на этот раз была верной спутницей Митридата. Его войска благополучно достигли берегов Таврики и сразу же вступили в бой.

«Прибыв в наш город, он (Диофант) отважно совершил со всем (курсив мой — Е.М.) войском переправу на ту сторону; когда же скифский царь Палак внезапно напал на него с большим войском, он, поневоле приняв битву, обратил в бегство скифов, считавшихся непобедимыми..., подчинив себе окрестных тавров и основав город на том месте, он отправился в боспорские местности и, совершив в короткое время много важных дел, снова воротился в наши местности и, взяв с собой граждан цветущего возраста, проник в [33] середину Скифии. Когда же скифы сдали ему царские крепости Хабеи и Неаполь, вышло то, что почти все (курсив мой — Е.М.) сделались подвластными царю Митридату Евпатору». Так рассказывает херсонесский декрет в честь Диофанта о его первых победах в Таврике (IPE. 12. № 352).

Существует несколько вариантов реконструкции этих событий современными авторами{49}. С учетом всей совокупности результатов исследований последних лет мне представляется наиболее вероятным тот вариант, который был избран мной и прежде{50}. В пользу этого говорит и находка на городище Кара-Тобе фрагмента надписи понтийского наварха{51}, и цель войны — подчинение Скифии, а не защита Херсонеса, и отсутствие в декрете упоминания о других скифских крепостях, стоящих на пути движения к столичным центрам скифов, и применение в декрете в честь Диофанта причастия от глагола «?????????» в упоминании об основании Евпатория{52}.

Итак, прибыв в Херсонес, Диофант не стал высаживать войско в городе. Получив от своих предшественников из состава понтийского гарнизона и херсонеситов подробную информацию о расположении и характере действий противника, он наносит удар по вражеской армии там, где его меньше всего ожидали — в северозападном Крыму. С этой целью он оставляет в городе лишь ополчение граждан, а с имеющимся у него отрядом и прежним понтийским гарнизоном высаживается где-то в районе Керкенитиды. Возможно даже в самом городе. Скифы не предвидели возможности войны с Понтом и, наступая на Херсонес, по-видимому, не только не укрепили захваченные ими города херсонеситов, но и не оставили там сколько-нибудь значительных гарнизонов. Отсюда вела кратчайшая и наиболее удобная дорога к политическим центрам Скифии и, высадившись именно здесь, Диофант, тем самым, решал сразу две тактические задачи: снятие осады с Херсонеса и разделение основных сил противника.

И действительно, приказав своей пехоте отступать в район крепостей, прикрывающих путь к столице Скифии с юга и, по-видимому, рассредоточиться по крепостям для отпора возможному наступлению херсонеситов, сам Палак с конницей устремился навстречу Диофанту. Эти и последующие действия скифского царя показывают, что он был незаурядным полководцем. И не его вина, что его войско оказалось слабее противника. [34] [35]

Внезапное нападение на понтийскую армию на марше было отбито. И тем не менее, оно остановило наступление понтийцев. Не исключено, что в этом сражении приняли участие и союзники скифов — тавры из ближайших поселений{53}. Это вынудило Диофанта несколько изменить первоначальный план наступления. Он обрушивается на тавров, громит их и строит крепость Евпаторий в районе современного городища Кара-Тобе (карта 2). Крепость получила свое название в честь Митридата Евпатора. Во время этих операций Диофанта пришло сообщение об изменении политической ситуации на Боспоре, что ставило под угрозу продолжение наступления против скифов. И Диофант, оставив свою армию в Евпатории, срочно отправляется в Пантикапей, где проводит успешные переговоры с царем Боспора Перисадом V. Успеху этих переговоров способствовали как его личные связи с царским домом, так и сообщения о победах над скифами и таврами. Не исключено, что во время этой поездки Диофанту удалось получить принципиальное согласие Перисада V на передачу власти понтийскому царю{54}.

Вернувшись из поездки на Боспор, Диофант усиливает свое войско за счет херсонесских граждан «цветущего возраста»{55} и направляется к столице скифов — Неаполю{56}. Однако на этот раз штурмовать крепости не пришлось. Они сдались без боя. Факт поразительный, если вспомнить, что несколькими строками выше в том же декрете в честь Диофанта скифы именуются непобедимыми! К тому же в предыдущем сражении Палак не был столь основательно разгромлен понтийцами, чтобы не иметь возможности оказать решительного сопротивления противнику. Все это дает основание думать, что причиной капитуляции крепостей стали два фактора: выход из подчинения Палаку в результате поражения части его многочисленных братьев (по сообщению Страбона их было 50 или 80 — VII, 4, 3) и отказ от помощи со стороны Боспора, до того находящегося в союзе со Скифией{57}. Причем выход из подчинения братьев мог также в какой-то мере быть спровоцирован изменившейся позицией Перисада V. Это и позволило Диофанту относительно легко завершить свою первую кампанию в Таврике.

Не без основания считая поражение скифов полным и окончательным, Диофант с основными силами своей армии вернулся в Понт. В Херсонесе, судя по описанию дальнейшего хода военных действий Сграбоном, был оставлен небольшой понтийский гарнизон. Итоги похода выглядели ошеломляющими для причерноморских [36] эллинов. То, что Палак не подчинился и ушел, по-видимому, в район Приднепровья или Ольвии, не меняло сути дела. В данный момент он становился лишь одним из многих сыновей Скилура, не располагающим реальной политической властью даже над своими братьями. Принятие же многими из последних подданства понтийского царя явно выглядело как полная потеря Скифией своей политической независимости. Именно за это херсонеситы и «почтили Диофанта приличными почестями, как освобожденные уже от владычества варваров» (IPE. 12. № 352. СТК. 14–15).

Нам остается уточнить дату этого события. Поход Митридата в Колхиду начался не ранее года его прихода к власти в Понте в 113 г. до н.э., а скорее все же в 112 г. до н.э. Тогда же, видимо, был отправлен в Херсонес небольшой понтийский гарнизон. К весне 111 г. до н.э. подчинение Колхиды было в основном завершено, и тогда же в Таврику была отправлена армия Диофанта. Таким образом, боевые действия заняли не так уж много времени: лето-осень 111 г. до н.э.

Впервые за столь короткий срок войско казавшегося столь сильным противника было побеждено. Вероятно, именно этот факт нашел свое отражение в декрете, где скифы были названы непобедимыми. Совершенно естественно, что авторитет понтийского царя после такой победы возрос необычайно. Однако успехи войск Митридата, если вспомнить социально-политическую обстановку в Северном Причерноморье в то время, не покажутся столь значительными, какими их представляют авторы античной эпохи.

Скифские племена к концу II в. до н.э. уже понесли значительные потери в боях с сарматами и кельтами, захватившими значительную часть скифских владений. Ограниченный театр военных действий не позволял им вести маневренную войну, в которой они были наиболее сильны. Кроме того, при наступлении на Херсонес ни Скилур, ни его преемник Палак, вероятно, не предполагали возможности вмешательства в войну других государств. В силу этого появление корпуса Диофанта в Таврике было для них полной неожиданностью. Огромную роль сыграло участие в войне херсонеситов. В отличие от всех прежних полководцев, воевавших со скифами, Диофант и его союзники-херсонеситы прекрасно знали и скифскую тактику боя, и топографию местности, где предстояло сражаться, а также наличие и состав военных сил противника. Все это позволило Диофанту навязать скифам свою тактику ведения войны. Но, тем не менее, первые победы понтийцев и херсонеситов оказались временными. [37] [38]

Отступивший в степи Палак весной следующего года вернулся Таврику. Его войска заняли оставленные херсонеситами и понтийцами без гарнизонов скифские крепости. Укрепившись в своих прежних владениях, Палак не сразу начал наступление на Херсонес. Быстрый разгром его войска в предыдущей кампании убеждал в недостаточности собственных сил скифов для борьбы с соединенной херсонесско-понтийской армией. Ему надо было позаботиться о подготовке и перевооружении своих воинов для борьбы в новых условиях, надо было подумать о возможности разгрома войск противника по частям и о своих возможных союзниках. Дальнейшие боевые действия скифов, их стремительное наступление и упорная оборона свидетельствуют о том, что они хорошо подготовились к новым боям. Не их вина, что противник был к ним готов еще лучше.

Палак начал новое наступление на херсонесские владения осенью{58}. Это позволяло ему надеяться, что до весны понтийский царь не сумеет оказать помощь городу. Предварительные переговоры с царем роксоланов Тасием, которые должны были состояться до начала военных действий, чтобы иметь гарантию поддержки с его стороны в случае неудачи, давали надежду на помощь прежних противников.

В короткое время был занят вновь весь северо-западный Крым, а на разрушенных херсонесских поселениях возведены скифские крепости. Вслед за ним наступила очередь самого Херсонеса. Город был осажден. Отряд понтийских войск, оставленный Диофантом для его охраны, был окружен скифами на мысе Ктенус, неподалеку от города. Перегородив этот мыс каменной стеной и окружив рвом, понтийцы отразили все атаки скифов. Стремясь уничтожить понтийский отряд во что бы то ни стало, скифы стали забрасывать ров сухим тростником. Но понтийские воины весь тот тростник, который скифы сбрасывали в ров днем, сжигали ночью. Более того, за время осады они построили дамбу, «соединившую Ктенус с Херсонесом{59}, и объединили свои силы с горожанами. Но положение оставалось сложным. Осада продолжалась один-два месяца. Уже вскоре после захвата скифами северо-западного Крыма и начала осады Херсонеса жители его вынуждены были отправить посольство к Митридату Евпатору с просьбой о помощи. Осенние шторма на море не позволяли отправить эту помощь немедленно. Однако Митридат ни минуты не колебался в своем решении. Выбрав наиболее удачный момент, он снова посылает корпус Диофанта в Таврику, «хотя время склонялось к зиме». Неожиданное и [39] на этот раз появление войска Диофанта сразу изменило положение дел. Не рассчитывая на успех в открытом сражении, Палак стал отступать. Его утомленная осадой пехота нуждалась в отдыхе перед решительным сражением. В захваченных херсонесских городах и крепостях скифы поставили гарнизоны. Их задача была проста — сдержать наступление Диофанта до подхода роксоланов на помощь скифам.

Как и в период своего первого похода, Диофант стремится одним решительным ударом разгромить войско скифов на территории их владений и тем самым положить конец войне. Однако на этот раз план его терпит неудачу. И виновата в этом не только крымская осень с ее непогодами{60}, на что сетует декрет в честь Диофанта. [40] Активное сопротивление скифской конницы, действующей на основе обычной скифской тактики, известной со времен войны с Дарием, вынудило Диофанта повернуть в приморские местности, где он овладел Керкинитидой и Стенами, а затем осадил Прекрасную Гавань. Осада ее затянулась. А тем временем Палак собрал в кулак все свои силы. На помощь ему пришло 50 000 роксолан, во главе с их царем Тасием. Теперь по своей численности войска варваров намного превосходили отряды понтийцев и херсонеситов. Учитывая это, а также общее ослабление противника после трудного похода и штурма крепостей, Палак и Тасий дают решительное сражение Диофанту.

Подбодрив колеблющихся чудесами в храме Девы, бывшей таврской богини, а ныне покровительницы Херсонеса, Диофант «сделал разумную диспозицию, и воспоследовала для царя Митридата Евпатора победа славная и достопамятная на все времена: ибо из пехоты почти никто не спасся, а из всадников ускользнули немногие» — гласит декрет в честь Диофанта. Не ограничившись разгромом противника на поле битвы, он сразу же начал преследование бегущих. Вследствие этого скифское войско понесло большие потери. Херсонеситы были оставлены Диофантом продолжать осаду Прекрасной Гавани (IPE, 12, № 353). В течение зимы 110–109 гг. до н.э. они овладели городом и присоединились к основным силам армии Диофанта, отдыхавшей в районе Керкинитиды или Евпатория.

Новое наступление вглубь Скифии было столь же успешным, что и первое. Сопротивление варваров было незначительным. Оставив немногочисленные гарнизоны в Неаполе и Хабеях, Палак вынужден был снова бежать в причерноморские степи. Дальнейшая судьба его неизвестна{61}. Текст почетного декрета в честь Диофанта, рассказывающий о последних днях сопротивления скифов, к сожалению, испорчен. По-видимому, и на этот раз обе скифские крепости сдались без сопротивления{62}. В них были поставлены понтийские гарнизоны. Такие же гарнизоны были поставлены в Херсонесе и городах северо-западного Крыма. Отныне Херсонесское государство становилось составной частью Понтийского царства{63}.

А Диофант, оставив свое войско в Херсонесе, отправляется снова на Боспор, где «устраивает тамошние дела прекрасно и полезно для царя Митридата Евпатора». Эта формулировка декрета в его честь обычно воспринимается, как свидетельство об официальной передаче власти царем Боспора Перисадом V Митридату Евпатору{64}. Последним аргументом в пользу такой передачи, вероятно, послужило новое наступление скифов на Херсонес. Полный разгром войск Палака позволял надеяться на мирное согласие боспорских скифов стать подданными понтийского царя, и Диофант не замедлил присоединить к владениям своего повелителя еще один район Причерноморья. С этого времени (лето-осень 109 гг. до н. э.) Митридат становится «господином Боспора». Однако, чтобы получить право на что звание, Митридату пришлось выдержать еще одну и, пожалуй, наиболее тяжелую войну в Причерноморье.

В Пантикапее произошел государственный переворот. Скифы из окружения Савмака убили последнего Спартокида и взяли власть в свои руки. Кто такой был этот Савмак, наш единственный источник о нем молчит. Данное обстоятельство вызвало ряд предположений о его статусе, причем за основу их бралось выражение декрета в честь Диофанта «воспитавшего его...» Исходя из пой фразы, в Савмаке видели скифского наследника Перисада V, представителя царского рода или скифской знати Боспора и даже доморощенного раба. Анализ текста декрета в честь Диофанта, однако, позволяет совершенно однозначно видеть в воспитаннике Перисада V не Савмака или Митридата, а Диофанта{65} Следовательно, судить о статусе Савмака можно только на основании того, что отсутствие подробностей о его положении в социальной иерархии на Боспоре может означать лишь то, что он был хорошо известен херсонеситам. Вторым аргументом являются монеты с легендой «????... ????»{66}, свидетельствующие о том, что Савмак принял царский титул. Наконец, выражение декрета «скифы во главе с Савмаком произвели государственный переворот... » свидетельствует о том, что эти скифы составляли ближайшее окружение именно Савмака{67}. Внимательное рассмотрение всех сведений наших [41] источников о Савмаке дает основание видеть в нем лидера компактной группы представителей боспорской аристократии, среди которой ведущее место занимали скифы, находящиеся на службе у последнего Спартокида{68}. Политическими интересами эта группа была связана с Боспорским царством. Вот почему она колебалась в вопросе оказания помощи Херсонесу и армии Диофанта во время его первого похода. Причиной же ее выступления стало стремление сохранить свое прежнее социальное положение в рамках новой державы, в состав которой они были инкорпорированы помимо их воли{69}.

Сторонники Митридата, а таковых на Боспоре тоже было немало{70}, не сумели дать должного отпора своим противникам. Как отнеслась к смене власти основная масса населения городов, мы можем только догадываться. Учитывая, что крупнейшие города Боспора — Пантикапей и Феодосия — отмечены в декрете в честь Диофанта как опорные пункты савмаковцев, можно думать, что основная масса населения их, если не сочувствовала скифам, то и не была настроена резко против них. Силой овладеть и превратить в свои спорные пункты эти города при резком противостоянии их жителей небольшой группе сторонников Савмака вряд ли было бы по силам.

Быстрый успех сторонников Савмака показывает, что и наемники боспорского царя не оказали серьезного сопротивления. С одной стороны, что в какой-то мере подтверждает закономерность претензий тгой группы скифов на сохранение своего статуса в глазах жителей Боспора, а с другой, — позволяет думать, о том, что командование наемниками могло также находиться в руках приверженцев Савмака. Колебания в вопросе поддержки одного из двух претендентов на власть над Боспором для основной массы населения и наемников облегчались отсутствием военных сил Митридата на Боспоре. Ведь Диофант прибыл сюда без войска.

Руководитель переворота Савмак собственноручно убил Перисада V. Диофант во время переворота не пострадал. Из текста декрета в его честь следует, что он во время переворота находился в Пантикапее и против него был составлен заговор. Ему не удалось бежать сразу. Очевидно, и флот принял сторону Савмака. Последний, вероятно, оставил жизнь и некоторую свободу Диофанту в надежде использовать его как заложника или посредника в переговорах с Митридатом. Когда же стало ясно, что понтийский царь не намерен идти ни на какие уступки, скифы решили избавиться от Диофанта. [42]

Однако за время, прошедшее с начала восстания сторонников Савмака до выяснения позиции Митридата в вопросе о власти над Боспором, Диофанту пришли на помощь херсонеситы, многим ему обязанные. Им удалось организовать побег Диофанта. Вернувшись в Херсонес, он первым делом просит граждан города принять участие в предстоящем походе на Боспор. Получив их согласие, он отправляется в Понт, где информирует Митридата о силах нового противника и получает дополнительные подкрепления для своей армии. Будучи очевидцем переворота на Боспоре и реально представляя возможности савмаковцев, Диофант не стал торопиться. Его шеститысячная армия понесла определенные потери в боях с Палаком и Тасием, а кроме того, часть войск пришлось оставить в качестве гарнизонов в скифских крепостях и северо-западном Крыму. Учитывая недостаточность своих сил даже после присоединения херсонеситов, Диофант вынужден был просить дополнительных подкреплений у Митридата Евпатора и отложить поход до весны следующего года.

Савмак тем временем укреплял свои позиции на Боспоре. Его правительство управляло государством около года. Основные направления его деятельности неизвестны. Учитывая упорное сопротивление европейского Боспора наступлению Диофанта, можно с уверенностью говорить о том, что деятельность Савмака в значительной степени отвечала интересам широких слоев населения государства. Общее экономическое положение Боспора при нем должно было улучшиться хотя бы вследствие прекращения уплаты дани царям Скифии, осуществляемой до разгрома Палака. Возможно, также Савмаку удалось добиться стабилизации положения в Азии, предоставив самостоятельность синдо-меотским племенам. Во всяком случае независимость последних до подчинения Боспора Митридату подтверждается рядом источников{71}.

Весной 108 г. до н.э. войско Диофанта выступило в свой последний поход в Таврике. Исходным пунктом наступления был Херсонес. Отсюда пехота Диофанта отправилась к границам Боспора на кораблях, а конница двинулась через уже подвластные Митридату скифские степи. Первый удар понтийцев обрушился на Феодосию. Это было полной неожиданностью для Савмака. Хорошо знакомый с тактикой действий Диофанта против Палака, Савмак ожидал удара понтийцев в своем главном опорном пункте — Пантикапее. Здесь им были сосредоточены главные силы армии и флота. Но на этот раз Диофант изменил свою тактику. Захват Феодосии имел для него многие преимущества. С момента ее подчинения [43] он приобретал достаточно надежную базу для действий против главных сил противника. Сюда было легче отступить и укрыться в случае поражения, нежели в Херсонес. Кроме того, с момента захвата Феодосии скифы Боспора оказывались отрезанными от степной Таврики, откуда они могли бы получить поддержку и куда могли бы отступить в случае поражения. Потеря Феодосии, однако, не заставила их сложить оружие. Наоборот, их сопротивление еще более усилилось, раз и Пантикапей пришлось брать штурмом. Борьба продолжалась с весны 108 до зимы 108/107 г. до н.э{72} Еще раз Диофант одержал победу для своего повелителя, и эта победа была последней, связанной с его именем в период царствования Митридата Евпатора.

Савмак был взят в плен и отправлен в Понт на суд царя. Дальнейшая судьба его неизвестна, хотя нет сомнений, что и Страбону, и составителям декрета в честь Диофанта она была известна, а то, что оба эти источника не отметили факта его казни дает основание думать, что жизнь ему была сохранена. [44]

Однако для Понта война на этом не закончилась. Упоминание Страбона о двойном сражении другого полководца Митридата Евпатора Неоптолема в Керченском проливе с варварами (II, 1, 16) позволяет думать, что пленение Савмака не привело к капитуляции остальных его сторонников, укрывшихся в азиатской части государства, где находились войска, охранявшие восточные рубежи Боспора. Невозможность их подчинения без дополнительных сил флота заставила Диофанта еще раз обратиться к Митридату за подкреплениями. Однако с новыми подкреплениями прибыл и новый командующий. Победитель же Савмака был отозван в Синопу. Митридат не оставил его наместником Боспора, хотя как воспитанник боспорского царя и победитель скифов, он вполне подходил для этой роли. Но Митридат не хотел создавать возможности новой вспышки сепаратизма на Боспоре в будущем, что, в принципе, при способностях Диофанта и традициях независимого существования этого государства, было вполне возможно.

Первое сражение савмаковцев с войсками Неоптолема произошло зимой и на льду Керченского пролива{73}. Это свидетельствует о том, что сторонники Савмака, возможно, попытались пробиться в Скифию. Ни до, ни после этого сражения армия Митридата, так же как и армии других эллинистических государств, зимой обычно не вела боевых действий. А кроме того, Страбон в обоих случаях говорит о бое как сражении конницы. Следовательно, мы вправе видеть в этом сражении попытку прорыва «савмаковцев» в Крымскую Скифию или разведку сил противника и степени его боеготовности.

Решительное же сражение произошло летом на море. Возможно, сторонникам Савмака удалось привлечь на свою сторону пиратствующие племена кавказского побережья — зихов, ахейцев, гениохов. Тем не менее и на этот раз они были разбиты и теперь уже окончательно. Не исключено, что Неоптолем после этих своих побед продолжил завоевание соседних варварских племен, некогда входивших в состав Боспорского царства. В любом случае именно его победы привели к утверждению прав Митридата на весь Боспор и установлению дружественных отношений с варварскими племенами Подонья — Приазовья{74}

Подчинение Боспора сделало Митридата повелителем всей Таврики. Подвластные скифы, херсонеситы и боспоряне составили новую сатрапию Понта, центром которой стал Пантикапей. По сообщению Страбона, эта сатрапия давала Митридату 180 000 медимнов хлеба и 200 талантов серебра (VII, 4, 6). В Нимфее (и, вероятно, [45] в других городах) была установлена статуя Митридата, где он впервые в аутентичных источниках получает титул «царь царей»{75}. [46]

Но и в Риме внимательно следили за успехами Митридата. Уже вскоре после его побед в Понт прибывает римское посольство с требованиями возвратить скифским царям отнятые у них владения (Memnon., XXX, 2, 3). Однако поражения римлян в войнах с кимврами, тевтонами и нумидийцами не позволяли им оказать действенного военного давления на Понт, вследствие чего Митридат не обратил внимания на их требования. Возможно, римляне попытались в данном случае использовать для воздействия на Митридата его младшего брата. Именно в это время он был казнен.

А Митридат продолжает успешное подчинение Причерноморья. Его власть распространяется на города западного побережья Черного моря. Эти города в конце II в. до н.э. подвергались постоянным набегам бастарнов. Невозможность для них своими силами отстоять свободу вынуждала искать сильного покровителя{76} Разгром крымских и боспорских скифов показал всем припонтийским городам, на кого они могут рассчитывать в борьбе с варварами. Скорее всего, именно тогда города северной части западного Причерноморья обращаются к Митридату с просьбой о переходе под протекторат Понта. Одним из условий такого перехода должна была стать постановка гарнизонов для защиты городов от варварских набегов. Однако первоначальное положение северозападно-понтийских городов, перешедших под покровительство Митридата, оставалось тревожным, несмотря на присутствие понтийских гарнизонов{77}.

Во-первых, сами эти гарнизоны еще не могли быть многочисленными. А во-вторых, до тех пор пока Неоптолем воевал на Боспоре, племена бастарнов и сарматов, не испытавшие на себе силы понтийской армии, могли более или менее безнаказанно продолжать свои набеги на хору этих городов. Набеги эти явились поводом для последующих военных экспедиций Митридата в Западном Причерноморье. Наиболее хорошо нам известны условия перехода под власть Митридата города Ольвии.

Город этот в конце II в. до н.э. находился под протекторатом скифских царей{78} Разгром скифов Таврики должен был вернуть городу свободу. Но это не принесло полного избавления от варварской угрозы. Освободившись от притязаний одних варваров (скифов), Ольвия должна была защищаться от набегов других (сарматов). Первоначально эта угроза была невелика, так как ближайшее к Ольвии сарматское племя роксолан было разгромлено Диофантом в бою у Прекрасной Гавани. Однако затянувшаяся война на Боспоре позволяла сарматам возобновить набеги на ольвийскую [47] территорию. И это побудило город обратиться за покровительством к Митридату Евпатору. Сюда был прислан из Понта отряд воинов-армян{79}. Причем этот воинский отряд содержался за счет царя. Город был разорен и не мог обеспечивать гарнизон всем необходимым. Вскоре и сил этого гарнизона оказалось недостаточно. В городе возникает недостаток продовольствия. Осенняя штормовая погода, с одной стороны, и непрерывные атаки варваров, с другой, создают критическое положение в городе. Новое ольвийское посольство прибывает к понтийскому царю и умоляет Митридата помочь их полису. Митридат приказывает капитану, доставляющему провиант ольвийскому гарнизону, принять на борт новый отряд воинов и, несмотря на шторм, немедленно выйти в море. Капитан, амисский грек, прекрасно выполнил возложенную на него задачу. Ольвия была спасена, а спаситель удостоился почетного декрета.

В этом случае, так же как и в войнах со скифами Таврики и Боспора, Митридат действовал решительно и целеустремленно. С подчинением городов западного побережья Понта Эвксинского государство Митридата Евпатора становится могучей Черноморской державой. Те причерноморские города, которые не вошли в ее состав, придерживались, как правило, дружественных отношений с царем Понта и впоследствии приняли его гарнизоны и вступили в войну против Рима. Но это произошло несколько позднее. Теперь же, в начале 1 в. до н.э., на первое место все более выступают взаимоотношения с государствами Малой Азии. Еще раз в 96–90 гг. до н.э. Неоптолем совершает походы против сарматов и, вероятно, бастарнов. После этого военные операции у берегов Понта Эвксинского прекращаются вплоть до последней войны Митридата с Римом, когда римский флот стал оспаривать у понтийцев господство на Черном море.

Объединение причерноморских городов и земель под властью Митридата Евпатора явилось завершающим этапом подготовлявшегося издавна процесса создания единого государственного образования в этом районе{80} Оно завершило собой многовековой период обособленного существования отдельных эллинских полисов. Процветание городов под властью Митридата в первые годы его правления выглядело настолько резким контрастом по сравнению с положением греческих городов, подвластных Риму, что в период успехов Митридата все греческие города римской провинции Азия встали на его сторону. [48]

В античных городах, избавленных войсками Митридата от варварской угрозы, распространяются культы, связанные с почитанием его как нового Диониса и Геракла. Причем инициатива обожествления его как Геракла исходила, по-видимому, от городов Северного Причерноморья{81}

Превращение Понта Эвксинского во внутреннее море Понтийского царства представляло купцам причерноморских городов удобный и безопасный в военном отношении путь для торговых операций. Сосредоточение основных торговых интересов этих городов в бассейне Черного моря привело к тому, что внутренний рынок государства поглощал абсолютное большинство торговой продукции, производимой городами и сельскими местностями. Прочность этих внутриэкономических связей стала основным источником силы и могущества Понтийского царства. Создание объединения причерноморских городов и областей предоставило в распоряжение Митридата Евпатора мощную военно-экономическую базу. Костяком этой базы являлись античные города черноморского побережья, служившие основным источником денежных доходов понтийского царя, плацдармами для его военных наступлений и связующими пунктами всей разноплеменной империи Митридата в целом. Действуя в их интересах, Митридат имел крепкую опору. Но как только он оказался неспособным сохранить единство своих черноморских владений, города побережья один за другим покинули его, чем обрекли на полное поражение и личную гибель{82}.

Но все что станет ясно потом, а пока... семь лет непрерывных побед, следующих одна за другой над сильнейшими противниками, сделали Митридата могущественнейшим из правителей Востока. [53]

Повелитель Азии

К началу 1 в. до н.э. условия для более активной политики Понта в Малой Азии оказались самыми благоприятными. Главный его соперник здесь — Рим — терпел в это время поражения от кимвров и тевтонов, отбивался от набегов фракийцев и с большим трудом заканчивал войну против нумидийцев.

В это время Рим имел в Малой Азии две провинции, созданные из прежних владений пергамского царя Аттала III. Одна из них, так и называвшаяся «Азия», состояла из городов и областей западного побережья полуострова. Вторая — Памфилия или Киликия, находилась на южном, гористом побережье Малой Азии. Общая площадь римских владений почти равнялась территории малоазийских государств Вифинии, Понта, Каппадокии, Галатии и Пафлагонии вместе взятых. Ко времени окончания Эвксинских войн Понта Пафлагония и Галатия представляли собой группы небольших самостоятельных княжеств. В Каппадокии правила сестра Митридата Евпатора Лаодика, муж которой Ариарат VI был коварно убит каппадокийским магнатом Гордием, тайным союзником Митридата, около 111 г. до н.э{83}. Со времени Эвергета это царство находилось под влиянием Понта. Однако за годы правления матери Митридата этот успех политики Эвергета был практически утерян, и Каппадокия возвратилась к прежней проримской ориентации.

Следует заметить, что Понт до походов Александра Македонского представлял собой часть Каппадокии и населяли его в основном те же племена{84}. Поэтому объединение этих государств представлялось политически вполне возможным, если на это решился бы правитель одного из них.

Царство Вифиния управлялось в то время не менее предприимчивым чем Митридат, царем Никомедом III (128–94 гг. до н.э.){85}. При нем оно достигло высшей ступени своего развития и было гораздо более самостоятельным в своих действиях чем другие малоазийские государства, исключая Понт{86}.

Внимательно изучив политическую обстановку на полуострове и хорошо сознавая неизбежность столкновения с Римом в случае активизации своей деятельности, Митридат принял решение добиваться [54] подчинения Малой Азии рядом последовательных действий: сначала в союзе с Никомедом подчинить Пафлагонию, Галатию и Каппадокию, а затем овладеть и землями своего союзника. Совместная активная политическая деятельность двух царей должна была меньше вызывать подозрений у римлян к каждому из них в отдельности.

Но прежде чем приступить к осуществлению своих замыслов, Митридат с небольшим числом своих ближайших друзей тайно отправился в римскую провинцию Азия и, «исходив ее всю, узнал расположение всех городов и областей, причем об этом никто не подозревал. Отсюда он переправился в Вифинию и, точно уже был владыкой ее, наметил удобные места для будущих побед. После этого он вернулся в свое царство» (Just., XXXVII, 3, 4). Это тайное путешествие Митридата более чем что-либо другое в его действиях этого времени свидетельствовало о том, что он очень высоко оценивал своего противника и решил лично убедиться в возможности победы над ним на малоазийской территории. Разведка Митридатом театра предстоящих военных действий заняла около года и происходила около 106/5 г. до н.э.

Возвращение его в Синопу, так же как и исчезновение, было неожиданным. За время отсутствия Митридата его жена Лаодика родила сына. По свидетельству римского историка Юстина, вскоре после возвращения мужа она попыталась отравить Митридата, чтобы скрыть, таким образом, свою связь с его друзьями, остававшимися в Синопе. Но ее служанки сообщили об этом Митридату, и это стало причиной ее гибели.

Вернувшийся в столицу молодой понтийский царь не стал тратить время на отдых и разного рода развлечения. Он ведет активные переговоры с вифинским царем Никомедом III и заключает о ним военный союз. Всю зиму 105/4 гг. до н.э. он проводит в военных лагерях, занимаясь усиленными тренировками своих воинов.

Весной 104/3 г. до н.э. войска понтийцев и вифинцев вторгаются в Пафлагонию. Страна была захвачена почти без сопротивления и поделена между союзниками. Римляне тотчас ответили на это событие требованием немедленно восстановить прежнее положение в Пафлагонии. Их посольство к царям Понта и Вифинии угрожало войной в случае невыполнения этих требований. Митридата не испугали угрозы. Он предъявил римлянам завещание, на основании которого его отец становился наследником пафлагонских Царей в связи с вымиранием их рода. Оправдав таким образом свой захват, он вводит свои войска в Галатию, которая также стала [55] составной частью его владений. Безнаказанности действий Митридата способствовал подкуп им римских сенаторов, о котором сообщает греческий историк Диодор (Diod., XXXVI, 15).

Никомед III, которому было нечем оправдаться, тем не менее, тоже нашел выход из создавшегося положения. Он сообщил римлянам, что возвращает захваченную им часть Пафлагонии отпрыску местного царского рода. Сам же назначил ее правителем сына, дав ему традиционное имя пафлагонских царей Пилемен. Римским послам ничего не оставалось, как вернуться на родину ни с чем, став жертвой почти неприкрытого издевательства малоазийских царей. Таким образом, расчет Митридата на безнаказанность своих первых действий в Малой Азии полностью оправдался.

Незадолго до этих событий (ок. 111 г. до н.э.) в Каппадокии был убит царь Ариарат VI. Его убийце, Гордию, удалось скрыться. Убийство каппадокийского царя, по мнению римских авторов, было тайно подготовлено Митридатом как один из этапов его плана расширения власти над Малой Азией. Сыновья убитого царя были еще слишком юны для самостоятельного управления страной. Поэтому управление государством перешло в руки их матери, сестры Митридата. Пока Митридат обдумывал способ, при помощи которого он мог бы с наименьшими затруднениями превратить каппадокийцев в своих подданных, в страну вторгся вифинский царь Никомед III. Успех в Пафлагонии придал ему уверенность в своих силах и он, как и Митридат, решил воспользоваться ситуацией, сложившейся в Каппадокии, чтобы попытаться расширить свои владения. Митридат послал войско на помощь сестре, но на этот раз его бывший союзник перехитрил царя Понта. Он заключил соглашение с Лаодикой и женился на ней. После этого ему оставалось только расставить свои гарнизоны по каппадокийским крепостям и объявить о слиянии двух государств — Вифинии и Каппадокии — в одно целое{87}.

Такое решение каппадокийского вопроса ни в коей мере не устраивало Митридата. Он тотчас объявил, что законным царем Каппадокии может считаться только сын убитого Ариарата VI. Никомед III с этим не согласился. Последним аргументом в споре недавних союзников стала армия. Митридат силой очистил Каппадокию от вифинских гарнизонов и провозгласил царем Ариарата VII, сына Ариарата VI и своего племянника. Никомеду пришлось временно уступить. Он наверняка знал, что Митридат не оставит своих планов полного подчинения Каппадокии, как не собирался отказываться от них и сам. Значит, надо было выждать время [56] до слелующей благоприятной ситуации. И она не заставила себя долго ждать.

Не прошло и года после утверждения на престоле Ариарата VII, как Митридат через своих послов стал ходатайствовать о возвращении в страну Гордия, убийцы отца юного царя. Ариарат был возмущен предложением своего дяди. Интуитивно угадывая истинную причину ходатайства, он стал поспешно собирать войска и готовиться к войне. Никомед III и некоторые соседние с ним царьки опасавшиеся могущества Митридата, немедленно пришли ему на помощь. С огромным войском Ариарат выступил навстречу понтийской армии.

Под командованием Митридата было 80000 пехотинцев, 10000 всадников и 600 боевых колесниц, снабженных серпами. Но тем не менее, он не решился вступить в открытый бой, предпочитая действовать коварством. Вот что сообщает об этом Юстин: «Он пригласил Ариарата на переговоры, но явился на них, спрятав под одеждой кинжал. По царскому обычаю Ариарат прислал к Митридату человека, который должен был его обыскать. Когда этот человек стал особенно тщательно ощупывать у Митридата нижнюю часть живота, Митридат сказал, что боится как бы обыскивающий не нашел там кинжала совсем иного рода, чем тот, который он ищет. Так, прикрыв коварство шуткой, Митридат отозвал Ариарата в сторону от его друзей и убил на глазах и своего, и его войска» (Just, XXXVIII, 1, 9–10){88}. Смерть царя заставила каппадокийцев сложить оружие. Митридат поставил царем Каппадокии своего восьмилетнего сына, дав ему имя Ариарат. Регентом при новом царе был назначен Горгий. Это произошло около 100 г. до н.э. Казалось, остается добиться подчинения Вифинии и вся Малая Азия окажется во власти понтийского царя. Но это только казалось.

Добиваясь исполнения своих планов, Митридат, как и абсолютное большинство правителей всех времен, не принимал во внимание желаний народа. Это в значительной степени задержало решение вопроса о подчинении Каппадокии, а в конечном счете свело на нет все успехи, достигнутые в этом районе.

Наместники Митридата принялись усердно выколачивать из населения страны средства, необходимые царю Понта для дальнейших завоеваний. При этом они, конечно, не забывали и себя{89}. Их произвол и жестокость вызвали всеобщее восстание в стране, каппадокийцы вызвали младшего брата их бывшего царя, убитого Митридатом, который воспитывался под присмотром римлян в [57] провинции Азия, и изгнали понтийские гарнизоны. Новый царь Ариарат VIII не мог, однако, оказать успешного сопротивления Митридату. Он был разбит понтийцами и вынужден бежать из страны. Вскоре после этого он заболел и умер.

Никомед III, царь Вифинии, не сумел или побоялся активно выступить против царя Понта в период этих событий. Он сосредоточил свои усилия на интригах против Митридата в Риме. С этой целью он отправил туда подростка, выдававшего себя, по поручению Никомеда, за сына царя Каппадокии Ариарата VI. Для того, чтобы римские сенаторы поверили ему, в Рим была послана и царица Лаодика. Она должна была подтвердить, что у нее было от Ариарата VI три сына и этот тоже ее сын.

Тем временем, в Каппадокии Митридат встретился с одним из наиболее известных римских политических деятелей и полководцев того времени Гаем Марием. Марий в 99–97 гг. до н.э. предпринял поездку по странам Востока, чтобы как-то замять свои политические неудачи на родине{90}. Митридат принял его любезно и почтительно. Но Марий, надеясь на войну с Митридатом, которая принесла бы ему новую славу и укрепила бы его престиж в Риме, вел себя в беседе с Митридатом резко и вызывающе. В ответ на предложение и, может быть, какие-то жалобы понтийского царя он сказал: «Либо постарайся накопить больше сил, чем у римлян, либо молчи и делай, что тебе приказывают» (Plut., Mar., XXXI). На Митридата это заявление произвело сильное впечатление. С этого времени он стремится вести политику еще более осмотрительных действий и избегает сам создавать конфликтные ситуации в отношениях с римлянами.

Узнав об отправке Никомедом в Рим нового претендента на престол Каппадокии, Митридат немедленно отправляет туда же Гордая с сообщением о том, что им поставлен во главе страны сын каппадокийского царя Ариарата V, союзника римлян, погибшего в битве с Аристоником{91}. Сенат довольно долго рассматривал положение дел в Малой Азии. В этом немалую роль сыграли и дары, присылаемые обоими царями римским сенаторам. Однако сохранить раздробленность малоазийских государств было в римских интересах. И сенат принял, в конце концов, решение возвратить свободу Каппадокии и той части Пафлагонии, которая находилась в руках Никомеда III. Таким образом римляне надеялись восстановить прежнее положение у своих восточных границ в Азии и поссорить еще более двух наиболее активных правителей этого региона. Поскольку каппадокийцы отказались от республиканской [58] формы правления, им было предложено избрать царя. Митридат предложил кандидатуру Гордия, но проримская партия оказалась более многочисленной и, опираясь на поддержку наместника римской провинции Азия, сумела провести своего ставленника Ариобарзана, прозванного Филоромеем, т.е. другом римлян. С этого времени{92} и до самой смерти Ариобарзана в 63 г. до н.э. он периодически изгоняется из своего царства и снова восстанавливается римлянами.

Так усилиями римской политики был почти полностью восстановлен прежний политический статус в Малой Азии{93}. Для Никомеда Ш эта неудача его политики стала роковой. Вскоре после нее, в 94 г. до н. э. он умирает. После его смерти Митридат Евпатор остался единственным малоазийским правителем, проводящим активную самостоятельную политику на полуострове. Он прекрасно понимал, что теперь особенно каждый его шаг будет объектом пристального внимания римских политических деятелей. Приходилось быть еще более осторожным и осмотрительным в каждом своем поступке и тщательно обдумывать каждый вариант того или иного своего плана. Не собираясь уступать римлянам Каппадокию, Митридат находит новый способ подчинить ее своему влиянию, не вступая в конфликт с Римом.

Около 94 г. до н.э. в Армению вернулся наследник армянского царя Тигран II, бывший до этого заложником у парфян. Ему удалось объединить под своей властью почти все армянские земли{94}. Его-то Митридат и решил привлечь для осуществления своих замыслов. Посланный к Тиграну Гордий стал убеждать его помочь восстановить на престоле Каппадокии сына Митридата Ариарата. Поскольку Тигран II имел в то время довольно слабое представление о Риме и его могуществе, это предложение не показалось ему опасным. Тем более, что Митридат сумел убедить его в своих дружеских чувствах, выдав за него замуж свою дочь Клеопатру.

Армянская армия стремительно вторглась в Каппадокию и, почти не встречая сопротивления, овладела всем государством. Ариобарзан, человек вялый и нерешительный, державшийся исключительно на авторитете римского оружия, бежал в Рим в самом начале военных действий. В третий раз царем Каппадокии стал Ариарат, сын Митридата (94/3 г. до н.э.){95}. И опять ненадолго. Пропретор римской провинции Киликия Луций Корнелий Сулла получил приказ сената восстановить положение дел в Каппадокии и вернуть к власти Ариобарзана. С небольшим собственным войском и отрядами союзников Сулла разгромил каппадокийские [59] отряды Гордия и его союзников армян и восстановил положение в стране (Plut., Sulla V){96}.

На некоторое время в политической жизни Малой Азии наступило затишье. Но оно оказалось очень кратковременным. В то время как Гордий при помощи армян подчинял Каппадокию, Митридат затеял интригу против своего западного соседа — царя Вифинии. Здесь после смерти Никомеда III воцарился его сын Никомед IV. Митридат же привлек на свою сторону младшего брата нового царя Сократа Хреста и убедил его в возможности занять вифинский престол. Получив от Митридата войско и деньги, необходимые для этой операции, Сократ вторгся в Вифинию и изгнал из страны законного царя. Это произошло в то самое время, когда Сулла изгнал из Каппадокии Гордая. Потеряв на некоторое время Каппадокию, понтийский царь приобрел огромное влияние в Вифинии. Уже вскоре после ухода войска Суллы из Каппадокии Сократ Хрест вторгся туда и вновь изгнал Ариобарзана. Это было время наибольших успехов Митридата в Малой Азии. Владея собственно Понтом, Пафлагонией, Галатией, имея своими вассалами царей Вифинии и Каппадокии, понтийский монарх фактически стал повелителем всей Малой Азии. И хотя внешне он выглядел безучастным свидетелем всех происходящих на полуострове событий, римляне чувствовали, что именно он является той главной фигурой, которая движет все события на Востоке{97}.

Сенат постановил восстановить Никомеда и Ариобарзана в их владениях. Для приведения в исполнение этого постановления в Малую Азию было отправлено посольство во главе с Манием Аквилием и Манлием Мальтином. Им было поручено с помощью Луция Кассия, наместника провинции Азия, и Митридата Евпатора вернуть законных царей в свои государства. Митридат уклонился от оказания военной помощи римлянам под предлогом того, что римляне так и не передали ему Великую Фригию, которую в свое время обещали его отцу в благодарность за военную помощь против гелиополитов Аристоника. Тогда Маний Аквилий и Люций Кассий собрали наемное войско из галатов и фригийцев и своими силами вернули Никомеда в Вифинию, а Ариобарзана — в Каппадокию. Сократ Хрест и Ариарат VIII бежали в Понт. Опасаясь что это может стать для римлян поводом к войне с Понтом, которой сам Митридат страстно желал и в то же время боялся, он отдал приказ убить Сократа{98}. Но эта смерть оказалась столь же бесполезной, сколь и убийство Мнтридатом своего юного племянника [60] Ариарата VII. Та смерть не отдала в руки Митридата Каппадокии, а эта не избавила его от войны с римлянами.

«Римляне давно уже с подозрением смотрели на страну, подвластную Митридату, становящуюся очень крупной и желали разделить ее на несколько частей», — сообщает Аппиан (Арр. , Mithr, 10). Именно поэтому, едва восстановив на престолах Никомеда и Ариобарзана, Маний Аквилий в Вифинии, а Манлий Мальтин в Каппадокии стали подстрекать их к войне против Митридата. Оба царя долго отказывались, опасаясь силы понтийского царя. Но Никомед, задолжавший римским ростовщикам огромную сумму денег за свое возвращение к власти и не имеющий возможности рассчитаться с долгами, вынужден был вскоре подчиниться.

Его войска вторглись на территорию Понта и опустошили ее до города Амастрии. Понтийская армия отступала, не вступая в бой. Митридат еще не был уверен в достаточности своих сил для победы и потому рассчитывал вступить в войну только в крайнем случае, если римляне сами дадут для этого достаточный повод. В будущем это могло бы оправдать его действия. Для того, чтобы попытаться отодвинуть начало войны на еще более долгий срок, он отправил своего посла Пелопида на переговоры с Манием Аквилием и его коллегами. Туда же прибыло и посольство Никомеда IV. Но переговоры ни к чему не привели. Римляне явно желали войны. В ответ на претензии Митридата к Никомеду по поводу незаконно начатой войны, в то время как он является римским союзником, римские послы заявили: «мы не хотели бы, чтобы и Митридат потерпел что-либо неприятное от Никомеда, но мы не потерпим, чтобы против Никомеда была начата война: мы считаем, что в интересах римлян, чтобы Никомед не потерпел ущерба» (Арр., Mitr., 14). После этого посол Митридата был выслан из римского лагеря. Война стала неизбежной.

Потерпев неудачу в переговорах, понтийский царь решил еще раз попытаться добиться мира путем демонстрации своей военной мощи. Сразу после возвращения Пелопида он отправил своего сына Ариарата с большим войском в Каппадокию. Ариобарзан опять был вынужден бежать к римлянам. Теперь понтийские войска с двух сторон были нацелены на римские владения. И вновь Пелопид прибывает к римлянам на переговоры. На этот раз он не просит, не жалуется, но прямо угрожает военной мощью. Митридата и тем, что римские послы развязывают войну, не согласовав свое решение с сенатом. [61]

Но и в таком варианте миссия Пелопида оказалась безуспешной. Война была неотъемлемой и экономически выгодной частью римского образа жизни{99}, и слова Пелопида вовсе не испугали послов Рима. К тому же, восстановив ненадолго до этого царей Вифинии и Каппадокии на их престолах только своими силами, они надеялись также легко разгромить и понтийского царя. Они категорически запретили Митридату воевать с Никомедом IV и объявили, что сами восстановят в Каппадокии Ариобарзана. Это очевидное нежелание считаться с реальностью и традиционное римское высокомерие по отношению к другим народам очень дорого обошлось Риму.

По приказу Аквилия римляне стали формировать армию из жителей Вифинии, Галатии и Пафлагонии, совершенно не думая о том, что эти последние отнюдь не горели любовью к своим поработителям. Митридат ответил на это мобилизацией всех своих сил. Шел двадцать третий год его царствования. Это был год сто семьдесят третьей олимпиады (осень 89 г. до н.э.){100}. И вновь тон мечей заглушил голос разума. [63]

Против римского владычества, за всеобщую свободу

Готовясь к вторжению в Понт, римские войска расположились тремя лагерями у его границ. На границе Понта с Вифинией встал Маний Аквилий; южные рубежи Вифинии и Галатии охранял Луций Кассий, у Каппадокии расположилось войско Оппия. Отряд каждого из римских полководцев состоял из 40000 пехотинцев и 4000 всадников. Немногочисленный римский флот под командованием Минуция Руфа и Гая Попилия стоял в гавани Византия, закрывая выход из Понта Эвксинского{101}. Вифинский царь Никомед IV присоединился к римлянам в этой войне с 50000 пехотинцев и 6000 всадников. Его войско только что вернулось из набега на территорию Понта и располагалось у самых его границ.

Войско Митридата по численности не уступало противнику. Основные его силы, численностью около 150 000 человек, располагались в долине Амасни, первой столицы Понта. Ими командовал сам царь. Кроме эллинов и каппадокинцев в войске были скифы, тавры, колхи, армяне, галаты, савроматы и представители других племен Причерноморья. Авангард армии Митридата, под командованием стратега Архелая, расположился у границ Вифинии, напротив лагеря Никомеда IV. Он состоял из 40000 легковооруженных воинов и 10000 союзной армянской конницы, которую привел из Малой Армении ее наместник, сын Митридата Аркафий. В отряде Архелая было также несколько боевых колесниц. После возвращения с переговоров Пелопида Архалай получил приказ царя немедленно атаковать Никомеда.

Оба войска встретились на широкой равнине у пограничной реки Амнейона. Чтобы не дать окружить себя вифинцам, превосходившим их численностью, понтийцы захватили небольшой скалистый холм, возвышавшийся над полем битвы с их левого фланга. Заметив [64] это, Никомед немедленно атаковал отряд, занявший холм, и обратил его в бегство. Архелай бросил навстречу вифинцам часть своей пехоты под командованием своего брага Неоптолема и союзную армянскую конницу. Завязалось упорное сражение. Теснимые превосходящими силами противника понтийцы стали отступать. Царь Никомед лично повел свое войско в атаку. Заметив отступление Неоптолема и Аркафия, Архелай с частью своей пехоты атаковал с правого фланга расстроенное преследованием отступающего противника вифинское войско. Заставив врага прекратить преследование отступающих понтийцев, Архелай, в свою очередь, стал отступать, чтобы дать возможность вернуться отрядам Неоптолема и Аркафия. Отступая, его отряд своим упорным сопротивлением привлек к себе все силы вражеского войска. Внимательно наблюдая за полем битвы, Архелай заметил, что отряды Неоптолема и Аркафия прекратили отступление и возвращаются на поле боя. Тогда он бросил в атаку боевые колесницы и оставшуюся у него пехоту. Врезавшиеся в ряды вифинцев колесницы рубили и рассекали воинов на части. Это повергло в ужас солдат Никомеда. Ряды его войска смешались. И в это время подоспели отряды-Неоптолема и Аркафия, обрушившиеся на вифинское войско с тыла. Окруженные со всех сторон, внфинские воины были частично уничтожены, а большая часть их сдалась в плен. С небольшим числом приближенных Никомед вырвался из окружения и бежал в лагерь Мания Аквилия.

Архелай захватил лагерь вифинского царя с большим количеством денег. Взятых в плен вифинцев прибывший Митридат помиловал и, дав денег на дорогу, отпустил по домам, создавая себе у врагов славу милосердия.

Тем временем союзные Митридату фракийцы вторглись в Македонию и Эпир, опустошая эти владения римлян{102}. Римляне не смогли оказать им успешного сопротивления и вынуждены были вести долгую и упорную борьбу еще с одним противником. Вскоре после сражения с Никомедом к Митридату прибыло посольство от италиков, которые обратились к царю за помощью против римлян в самой Италии{103}. Обладая превосходством на море, Митридат мог оказать эту помощь. Но он еще надеялся на относительно мирное согласие римлян уступить ему завоеванные территории и отказал послам. Время показало, что надежды Митридата были напрасными, и его отказ италикам лишил его одного из сильнейших союзников.

Прибыв в лагерь Мания и убедившись в невозможности с его силами противостоять понтийцам, Никомед бежал в лагерь Кассия. Сам Маний также попытался незаметно отступить в Пергам, но был настигнут у местечка Пахия Неоптолемом и Неманом, одним из начальников армянской конницы, и наголову разбит. Остатки его войска бежали в Пергам. Узнав о поражении Мания, отряды Кассия и Никомеда отступили в Леонтокефалею, самое укрепленное [65] место Фригии, и здесь готовились к сражению с Митридатом. Римляне поспешно набирали новые отряды воинов из местных ремесленников и земледельцев. Однако известия о победах Митридата и его милосердии к побежденным, а также испытанные на себе тяготы римского владычества привели к тому, что набранное войско вовсе не собиралось воевать против понтийского царя. Убедившись в этом, Кассий распустил большую часть войска и с небольшим отрядом римлян отступил в Апамею. Ушел в Пергам и царь Никомед, а Маний Аквилий бежал на Митилену, жители которой впоследствии выдали его Митридату.

Флот Митридата, тем временем, овладел черноморскими проливами, захватив охранявшие их римские корабли, и вышел в Эгейское море. Видя, что римляне не собираются вступать с ним в переговоры и просить мира, Митридат разделяет свое войско на несколько отрядов и направляет их в различные районы Малой Азии для полного подчинения полуострова. В течение 88 г. до н.э. почти вся Малая Азия вошла в состав владений понтийского царя. Некоторое время сопротивлялся город Лаодикея на реке Лике, где укрылся римский полководец Квинт Оппий. Его войско разбежалось при известии о победах Митридата, а сам он с небольшим числом наемников отступил в Лаодикею. Прибыв к городу, Митридат послал к его стенам глашатая и велел ему объявить, что царь Митрндат обещает лаодикейцам неприкосновенность, если они выдадут Оппия. Горожане позволили уйти наемникам Оппия, а самого его привели к Митридату, в насмешку заставив ликторов идти перед ним. Митридат не причинил ему зла, но возил его всегда с собой и всем показывал пленного римского военачальника.

Иная судьба постигла главного виновника войны Мания Аквилия. Выданный жителями Митилены, он был доставлен к Митридату, который приказал возить его на осле задом наперед по всей провинции Азия, Громко объявляя его имя. Когда же он был доставлен в Пергам, по приказу царя ему было влито в рот расплавленное золото. Тем самым Митридат хотел подчеркнуть склонность римлян к взяточничеству (Арр., Mithr., 21){104}.

Проконсул Азии Луций Кассий, царь Никомед Вифинский и другие активные противники Понта собрались на Родосе. Торговая конкуренция этого острова с городами Понта{105} сделала родосцев активными противниками царя Понта. Имея немногочисленный, но хорошо обученный военный флот{106}, родосцы решились бороться с Митридатом. Наварху родосцев Дамагору удалось одержать несколько побед над многочисленным, но плохо управляемым [66] царским флотом. В одном из боев сам Митридат едва не попал в плен. Неудача штурма столицы родосцев с суши и моря вынудила Митридата прекратить осаду и ограничиться блокадой острова. Для этой цели он оставил здесь часть своих кораблей.

Возвратившись в Пергам, который Митридат сделал своей резиденцией, он объявил о прощении городам государственных и частных долгов и освободил от податей на пять лет. Это вызвало новый рост симпатий к царю Понта. Огромное количество захваченных богатств, награбленных в свое время римлянами, позволило ему не только простить долги городам, но и организовать грандиозные празднества по случаю своих побед. У Плутарха сохранилось описание апофеоза (обожествления) понтийского царя, которое произошло вскоре после его возвращения в Пергам (Sulla, 11). С помощью различных театральных приспособлений, под восторженные овации населения города, собравшегося в театре, к Митридату словно с небес спускалось изображение богини победы Ники с венцом в руках. Восхищенная толпа называла Митридата богом, отцом, Спасителем Азии, Вакхом, Либером. И это не случайно. Для эллинов провинции Азия он действительно был освободителем от тирании римлян{107}. По свидетельству одной из надписей города Эфеса, что наглядно свидетельствует об отношении греков к Митридату в то время, понтийский царь возглавил движение «против владычества римлян за всеобщую свободу».

Считая исход войны уже решенным, Митридат доверил ее дальнейшее ведение своим стратегам. Пелопид с небольшим отрядом был послан против ликийцев, не желавших подчиняться Митридату. Сын Митридата Ариарат выступил во Фракию и Македонию. На острова Эгейского моря и в Элладу был послан наиболее способный полководец Митридата Архелай. Но еще до выступления всех этих отрядов Митридат отдал тайный приказ всем начальникам его гарнизонов в один день перебить всех римлян и италийцев, живущих в Азии. Выполняя этот приказ, жители азиатских городов перебили не только действительных виновников их страданий — купцов, ростовщиков и публиканов, но и вольноотпущенников, рабов, женщин и детей. «В этом случае особенно было ясно, что Азия не вследствие страха перед Митридатом, но скорее вследствие ненависти к римлянам совершала против них такие ужасные поступки», — пишет Аппиан (Арр., Mithr., 22). Погибло в этой резне около 80000 человек{108}.

После этого Митридат занялся набором, обучением и вооружением новых воинов, проводя большую часть времени в пирах и [67] развлечениях. Пока он развлекался обстановка на полях военных действий изменилась не в его пользу. Оставим же на время нашего героя и проследим путь его армий от побед к поражениям.

Весной 87 г. до н.э. флот Понта, возглавляемый Архелаем, приступил к подчинению островов Эгейского моря. Почти все они без боя перешли на сторону понтийского царя. Штурмом был взят лишь остров Делос{109}, превращенный римлянами в беспошлинный порт, что давало его жителям огромные доходы от посреднической торговли{110}. Здесь было перебито 20000 римлян. На острове была захвачена священная храмовая казна. Стремясь привлечь на свою сторону Афины, Архелай передал городу остров и священную казну. Деньги с Делоса были отправлены в Афины с Аристионом, афинским посланником к Митридату. Возвращение Аристиона от царя Понта с деньгами Делоса и перстнем, украшенным портретом Митридата — знаком особой близости к царю, вызвало взрыв энтузиазма в городе (Athen. , V, 212d){111}.

Афины объявили войну Риму, избрав Аристиона своим стратегом. Кроме вышеотмеченных причин на это избрание повлияло еще и то, что в распоряжении Аристиона был двухтысячный отряд воинов, предоставленный ему Архелаем для охраны сокровищ Делоса. На сторону Понта перешли вскоре все полисы Пелопонесса и средней Греции. С понтийским отрядом и отрядами союзников Архелай вступил в Беотию.

Другой отряд понтийской армии, возглавляемый стратегом Метрофаном, в это время занял Эвбею и высадился в Северной Греции. Потерпев поражения от Бруттия Суры — легата римского наместника провинции Македония, Метрофан отступил. Сура же, повернув войско в Беотию, встретился у Херонеи с Архелаем. Три дня шли упорные бои. Ни одна сторона не могла одержать верх. Прибытие новой римской армии, предназначенной специально для ведения войны с Митридатом, заставило Суру с его войском возвратиться в Македонию{112}.

Осенью 87 г. до н.э. пять римских легионов во главе с Луцием Корнелием Суллой, назначенным полководцем в войне с Понтом, высадились в Греции. Собрав дополнительные контингенты воинов за счет союзников, продовольствие и деньги, Сулла двинулся против Архелая. Вся Беотия сразу перешла на сторону римлян. Не решаясь на открытое сражение, Архелай отвел свое войско в Пирей. Оставив часть сил для осады Афин, Сулла с остальным войском начал штурм Пирея. Мощные укрепления этого порта Афин, построенные еще при Перикле, надежно укрыли каппадокийские [68] отряды Архелая. Его воины оказали упорное сопротивление римлянам и отбили первый приступ врага. Сулла вынужден был перейти к правильной осаде города. Опасаясь новых политических перемен в Риме, он спешил как можно скорее овладеть Пиреем и Афинами. Нуждаясь в дереве для осадных работ и в деньгах для оплаты жалованья воинам, он приказал вырубить рощи Академии и Ликея и забрать драгоценные приношения из храмов Дельф. Когда посланец Суллы к дельфийским амфиктионам сообщил ему, что в храме зазвучала кифара, как бы протестуя против вывоза ценностей, Сулла насмешливо ответил ему, что пением выражают веселье, а не гнев. А значит, этим своим знаком божество подтверждает, что отдает свои приношения римлянам с радостью (Plut., Sulla, 12). [69]

Тем временем в Афинах начался голод. Все попытки Архелая доставить продовольствие в город окончились неудачей. С прибытием от Митридата подкреплений под командованием Дромихета, Архелай решил дать бой Сулле у стен Пирея. Но и этот бой окончился отступлением понтийцев под защиту стен. Сулла попытался сходу ворваться в город вслед за отступающим противником, но был отбит. Приближалась зима. Стремясь заблокировать войско Архелая в Пирее, Сулла отправил своего ближайшего помощника [70] Луция Лициния Лукулла за кораблями к царям Сирии, Египта и на Родос{113}. Лукулл блестяще справился с поставленной задачей, Отправившись в путь с тремя легкими кораблями и тремя родосскими биремами в разгар зимних бурь, Лукулл сумел привлечь на сторону Рима Крит, Кирену и получил, хоть и незначительную, помощь у царя Египта. Затем с небольшим количеством собранных кораблей он прибыл на Родос и весной 86 г. до н.э. развернул активные боевые действия против флота Митридата и его союзников.

Зимой 87/6 г. до н.э. потерпел поражение отряд Неоптолема, стоящий у Халкиды. Зато отряд Ариарата успешно прошел с боями по Фракии и вступил в Македонию. Захватив ее и оставив здесь своих сатрапов, Ариарат двинулся в Элладу против Суллы.

А бои у стен Афин продолжались. Опасаясь сражения с двумя вражескими армиями, Сулла предпринял решительный штурм Пирея. К стенам города поползли осадные машины. Однако воины Архелая успели сделать подкопы под насыпь, построенную римлянами у стен Пирея. При движении осадных машин насыпь стала внезапно оседать. Сулла успел вовремя это заметить и приказал остановить машины. Насыпь дополнили, а по следам подкопов понтийпев римляне сами подрылись под стены Пирея. Началось [71] сражение под землей. В темноте, почти не видя друг друга, римляне и понтийцы сражались врукопашную копьями и мечами.

Одновременно римские тараны разбили и обрушили часть крепостной стены. Воины Архелая, напуганные этим, оказывали все более слабое сопротивление. Сулла же все время сменял уставших воинов и бросал на штурм новые и новые отряды. Воспользовавшись кратким перерывом между атаками римлян, Архелай быстро сменил свои, пришедшие в расстройство, отряды свежими и контратаковал римлян. Яростное сражение продолжалось до вечера. Наконец, Сулла, понесший большие потери, отозвал трубным сигналом свое войско и отступил. Архелай стал немедленно восстанавливать упавшую часть стены, а внутри города построил несколько укреплений в виде полумесяца, обращенного краями к стенам. На рассвете римляне возобновили штурм, надеясь легко разрушить еще сырые, едва построенные стены. Однако, поражаемые сверху, с фронта и флангов, так как укрепления были в виде полумесяца, вынуждены были отступить. После этого Сулла отказался от мысли взять Пирей штурмом и перешел к осаде, чтобы голодом добиться того, чего не смог добиться силой.

Войско Ариарата, двигавшееся по Македонии, временно остановилось из-за болезни, а затем и смерти вождя, что произошло около города Тисеи{114}. Это позволило Сулле не спешить со штурмом Афин и Пирея. А голод в Афинах уже дошел до крайних пределов. Аристион вынужден был отправить к Сулле послов для переговоров о мире. Стремясь хоть как-то облегчить судьбу своего города, послы стали напоминать ему о славном прошлом Афин, о Тесее и Эвмолпе, о Персидских войнах. В ответ Сулла безжалостно сказал им: «Идите-ка отсюда, милейшие, и все свои россказни прихватите с собой: римляне меня послали в Афины не учиться, а усмирять изменников» (Plut., Sulla, XIII).

Изучив внимательно городские укрепления и видя, что гарнизон Афин совершенно обессилел от голода, Сулла назначил ночной штурм. Захватив и сравняв с землей участок стены между Пирейскими и Священными воротами, римляне в полночь 1 марта 86 г. до н.э. вступили в Афины. Вот как описывает ужасы этой ночи Плутарх: «Сулла... вступил в город в полночь — грозный, под рев бесчисленных труб и рогов, под победные клики и улюлюканье солдат, которые, получив от Суллы приказ убивать и грабить, с обнаженными мечами носились по узким улицам. Убитых не считали, и вплоть до сего дня лишь по огромному пространству, залитому тогда кровью, судят об их множестве. Ведь не говоря уже о [72] тех, кто погиб в других частях города, только резня вокруг площади обагрила кровью весь Керамик по самые двойные ворота, а многие говорят, что кровь вытекала за ворота и затопила пригород» (Plut., Sulla., XIV).

Аристион с небольшой частью воинов бежал на акрополь, где продержался еще несколько дней. Жажда вынудила его сдаться. По приказу Суллы все исполнители каких-либо официальных должностей в Афинах были казнены вместе с Аристионом. Из Акрополя Сулла вывез 40 фунтов золота и 600 фунтов серебра.

Сразу после взятия города, не дожидаясь капитуляции Аристиона, Сулла начал штурм Пирея. Несколько дней подряд шло отчаянное сражение, не прекращаясь ни днем, ни ночью. Шаг за шагом римляне разрушили почти все укрепления, построенные понтийцами и оттеснили их в сильно укрепленную приморскую часть города. Овладеть же этой частью города без флота Сулла был бессилен. Но и оборона Пирея после падения Афин и капитуляции Аристиона утратила смысл.

Оставив город, защищать который ему пришлось в течение почти целого года, Архелай на кораблях отплыл в Беотию, а оттуда в Фессалию. В Фермопилах он собрал остатки своего войска, соединив его с войском Ариарата, которое под командованием Таксилла пришло из Фракии и Македонии. Общая численность понтийской армии составила теперь около 60000 человек. Из них 10000 составляли всадники. Кроме того, в армии было 90 боевых колесниц.

Сулла сжег Пирей, доставивший ему так много неприятностей, и двинулся в Беотию против Архелая. На соединение с ним из Италии шел шеститысячный легион Гортензия. Архелай рассчитывал перехватить и уничтожить Гортензия в Фермопилах, но херонеец Кафис провел Гортензия другим путем через Парнас и последний успешно соединился с Суллой. По сведениям Плутарха численность римской армии при этом составила около 15000 пехотинцев и 1500 всадников. Учитывая состав римского легиона этого времени в 5–6 тысяч человек, можно подсчитать потери Суллы при штурме Пирея и Афин. Пять его легионов со вспомогательными отрядами должны были составить в начале военных действий около 30000 человек{115}. Уходя в Беотию, какое-то количество воинов он, видимо, оставил в Афинах в качестве гарнизона. Таким образом, общая численность его потерь должна составлять примерно 15–20 тысяч человек. Примерно такой была численность армии Архелая, осажденной в Пирее до получения подкреплений. [73] [74]

С приближением войск Суллы Архелай перешел от Фермопил в Фокиду. Не решаясь вступить в решительное сражение, он стремился всячески затянуть войну и, лишив неприятеля подвоза продовольствия, голодом принудить его к сдаче. Однако, когда понтийское войско расположилось лагерем при Херонее, Сулла вынудил его принять бой. Лагерь Архелая стоял на покатом месте, прикрытый с тыла крутыми холмами и горами. Уйти отсюда, чтобы избежать сражения, было невозможно. Но в то же время невозможно было развернуть для боя все войско из-за неровной местности. Это обеспечило победу римлян (см. карту).

Первоначально Архелай бросил в атаку часть своих всадников, но они были отброшены в горы. Бесполезной оказалась и атака колесниц. Римляне пропустили их в задние ряды, где уничтожили колесничих копьями и стрелами. Тогда Архелай выстроил основные силы своего войска и начал наступление. Впереди шла конница. За ней следовала македонская фаланга, составленная из 15000 рабов, получивших свободу. За ними были выстроены вооруженные по италийскому образцу италийские перебежчики. Понтийская конница, составленная из скифов, савроматов и армян, прорвала ряды римской фаланги и стала окружать ее отдельные отряды. Но Сулла с конницей и двумя резервными когортами пехоты немедленно пришел на помощь своим главным силам. Конница Архелая поспешно отступила, частично смешав ряды македонской фаланги. Следом за ней римская пехота вклинилась в ее ряды и стала теснить понтийцев. Но продвигались римляне с большим трудом, ибо недавние рабы храбро отстаивали свою только что полученную свободу. В конце концов большая скученность воинов Архелая и неудобство местности заставили их обратиться в бегство. Часть воинов бежала в горы, часть в лагерь. Римляне ворвались в лагерь вслед за бегущими и тем окончательно закрепили свою победу. Архелай и уцелевшие воины собрались в Халкидике в числе около 10000 человек. Римские потери были незначительны. Сулла пышно отпраздновал победу в Фивах, соорудив театр у Эдипова источника. Архелай же, пользуясь преимуществом своего флота, продолжил набеги на побережье.

Поражение понтийской армии в Элладе поразило Митридата. Однако он стал спешно собирать новые войска из всех подвластных ему племен. Опасаясь, что под влиянием римских успехов некоторые из его союзников могут перейти на сторону врагов, Митридат решил избавиться от наиболее активных из них{116}. Прежде всего, репрессии обрушились на галатов. Они не подчинялись [75] Митридату и были наиболее воинственными из малоазийских племен, вследствие чего их измена могла быть наиболее опасной. Митридат пригласил тетрархов (вождей) галатов к себе на пир. Ничего не подозревавшие предводители галатов явились на пир с женами и детьми. В разгар пира на них обрушились телохранители понтийского царя. Безоружные галаты отчаянно защищались. Трое из них, вырвав оружие из рук врагов, с бешеной отвагой пробились сквозь ряды врагов и бежали. Остальные погибли вместе с семьями. Уничтожив вождей галатов и захватив их имущество, Митридат поставил в Галатии свои гарнизоны. Сатрапом страны был назначен Эвмах. Однако бежавшие вожди галатов собрали войско из сельского населения и разгромили понтийские гарнизоны.

Вслед за галатами настала очередь острова Хиос. Царь был сердит на хиосцев еще за то, что во время сражения у Родоса хиосский корабль в сутолоке боя нанес, по ошибке, повреждение царскому кораблю. Объявив, что остров замышляет перейти на сторону римлян, Митридат приказал своему любимцу Дорилаю захватить его. Город хиосцев был взят, жители отправлены в Понт. Но по пути следования корабли понтийцев подверглись нападению жителей Гераклеи, которые освободили хиосцев и впоследствии помогли им вернуться в родные места{117}.

Опасаясь теперь подобных действий царя многие малоазийские города выступили против него. Подозрительность восточного деспота сделала свое дело. Митридат вынужден был теперь бороться еще с одним врагом, созданным его же руками. Его воины жестоко грабили те города, которые удалось захватить. Но действуя силой, Митридат, вместе с тем, попытался и другими мерами привлечь к себе доверие греческих городов. Он даровал свободу всем греческим городам, объявил об уничтожении всех долгов, сделал метеков полноправными гражданами, а рабов — свободными. С этого времени он смог опираться на политически бесправные прежде слои полисов{118}.

Раскрыв один из заговоров против себя среди своих приближенных и казнив заговорщиков, Митридат повсюду разослал своих людей для выслеживания тайных и явных противников и всячески поощрял тех, кто доносил на врагов царя. По этим доносам в одном только Пергаме было схвачено и казнено 80 человек. А всего по доносам погибло 1600 человек. В такой обстановке всеобщей подозрительности вряд ли можно было рассчитывать на поддержку [76] и тем более активную помощь, со стороны недавно вошедших в состав государства народов.

А между тем, 13 января 86 г. до н.э. в Риме умер главный соперник Суллы Гай Марий (Plut. Mar., XLVI). Его преемник по консульству Луций Валерий Флакк был назначен сенатом командующим в войне против Митридата. С двумя легионами весной 86 года до н.э. он высадился в Греции. Сулла двинулся навстречу ему в Фессалию. Однако Флакк, не надеясь на верность солдат, уклонился от столкновения с ним и ушел через Македонию к Византию. Сулла не мог преследовать его. К тому времени в Халкиде высадилась новая понтийская армия под командованием Дорилая. Численность ее составляла 80000 человек. Соединившись с Архелаем, который оставался верховным командующим понтийских войск в Элладе, Дорилай занял Беотию и двинулся против Суллы. Римляне немедленно выступили ему навстречу. Потерпев неудачу в нескольких небольших столкновениях, Дорилай отступил к Орхомену, где командование войском принял Архелай.

Равнина у Орхомена отличалась обширностью и красотой. Она лишена деревьев и простирается до болот, в которых теряется река Мелан, берущая начало у Орхомена. Местность была благоприятной для действий многочисленной понтийской конницы, и Архелай решил дать бой римлянам. Сулла же, стремясь лишить врага его преимуществ в коннице, стал копать с двух сторон своих позиций рвы. Но закончить их он не успел. По приказу Архелая понтийская конница обрушилась на римлян, занятых земляными работами. Последние обратились в бегство. Преследуя бегущих, понтийские всадники смяли и большую часть римского войска, выстроенного для боя. Увидев бегство своих воинов, Сулла соскочил с коня и, схватив знамя, кинулся навстречу врагам, пробиваясь сквозь толпу бегущих и крича: «Римляне, здесь видно я найду славную смерть, а вы запомните, что на вопрос, где вы предали своего императора, вам придется отвечать — при Орхомене» (Plut., Sulla., XXI). Видя его в опасном положении, римляне прекратили бегство и, повернувшись, вновь обрушились на врага. С правого крыла на помощь Сулле подошли две свежие когорты воинов. Это вынудило Понтийскую конницу отступить. Дав своим воинам позавтракать, Сулла вновь начал копать рвы перед понтинским лагерем. И вновь Понтийская пехота и конница атаковали его. Ярость сражения была такова, что лучники Архелая, не имея возможности стрелять в тесноте, сжимали в кулаках пучки стрел и действовали ими как мечами. Но и на этот раз понтийцы вынуждены были отступить. Общие [77] их потери за день составили около 15000 человек, из которых не менее 10000 составили всадники.

На следующий день Сулла повел свои войска на штурм понтийского лагеря. Понтийские воины встретили его градом стрел, а затем приняли рукопашный бой. Римлянам удалось обрушить угол укрепленного вала лагеря, устроив себе над головами прикрытие из щитов. Но понтийцы, соскочив со стен укрепления внутрь этого угла, с обнаженными мечами встретили ворвавшихся римлян. На некоторое время римляне заколебались, но бросившийся вперед Базилл, командир легиона, заколол нескольких напавших на него понтийцев и увлек воинов за собой. Началось избиение зажатых на узком пространстве понтийских солдат. Кровь убитых наполнила болота. Еще спустя 200 лет после сражения здесь находили остатки варварских стрел, шлемов и мечей. Архелай скрылся в болотах, а затем переправился на корабле в Халкиду. Туда же постепенно собирались его уцелевшие от побоища воины. Всего собралось около 10000 человек.

Сулла, наградив своих солдат, отличившихся в сражении, разграбил Беотию и, перейдя в Фессалию, зазимовал там, ожидая прибытия Лукулла с кораблями. Не зная, удалось ли Лукуллу его предприятие, Сулла приказал своим воинам также начать строить корабли. И в это время в его лагерь прибыли многие представители римской аристократии, бежавшие из Рима от преследований демократической партии. Вместе с ними прибыли жена и дети Суллы. Все они уговаривали Суллу бросить войну и вернуться в Рим, чтобы восстановить положение в городе. Сулла колебался, не зная, что предпринять{119}.

Война, между тем, продолжалась. Легионы Флакка, переправившись через Боспор Фракийский, вступили в Азию. В результате ссоры между командующим римской армией и его заместителем Флакк был убит. Мятежные легионы провозгласили командующим Флавия Фимбрию. Последний привлек на свою сторону некоторые полисы Малой Азии и дал бой посланному против него понтийскому войску, которое возглавлял сын понтийского царя Митридат. Имея под своим командованием свежие войска и лучших стратегов — Таксилла, Диофанта, сына Митара и Менандра, молодой царевич сначала потеснил войско Фимбрии. Но римский полководец сумел хитростью добиться того, чего не смог добиться силой. Когда оба войска расположились по берегам небольшой речки, на рассвете, пользуясь проливным дождем, Фимбрия скрытно перешел реку и внезапно напал на понтийцев. Захваченные во [78] время сна в палатках понтийские воины спасались как могли и не помышляли о сопротивлении. Митридат бежал в Пергам к отцу. Следуя за бегущими, Фимбрия овладел Пергамом. После этого большая часть малоазийских городов перешла на сторону Рима. Преследуя отступающее войско понтийского царя, Фимбрия окружил его в приморском городе Питане. Митридат приказал своим кораблям немедленно собираться в Питану, чтобы иметь возможность уйти в случае крайней необходимости. Раздоры между римскими полководцами облегчили эту задачу. Фимбрия отправил своих послов к начальнику флота Суллы Лукуллу с предложением блокировать Митридата с моря. К этому времени Луций Лукулл привлек на свою сторону Книд, Кос, Самос, захватил Хиос, Колофон и находился недалеко от Питаны. Но он отказался помогать Фимбрии, принадлежащему к противной партии. Это спасло Митридата. Он уплыл из Питаны со всем своим войском, смеясь над Фимбрией, и прибыл на Остров Лесбос в Митилену. Лукулл же, разгромив отдельные отряды понтийского флота при Лекте Троадском и Тенедосе, прибыл к войску Суллы, стоявшему у Херсонеса Фракийского.

Еще до прибытия Лукулла Сулла начал переговоры о мире с Архелаем. Инициатором переговоров был понтийский стратег{120}, убедившийся в бесполезности дальнейшего сопротивления. Оба полководца встретились у города Делия. Архелай убеждал Суллу прекратить войну и, взяв у Митридата деньги и корабли, возвратиться в Италию, где разгромить своих политических противников. Сулла, со своей стороны, предложил Архелаю взять власть в Понте в свои руки, став другом и союзником римского народа. Архелай отверг предложение Суллы, заявив, что он никогда не будет предателем по отношению к тому, кто поручил ему главное начальство. Но при этом он добавил, что надеется договориться с Суллой, если тот предъявит умеренные требования.

Сулла потребовал передачи флота, бывшего в распоряжении Архелая, возвращения перебежчиков, бежавших рабов, хиосцев, вывода войск из всех укреплений, кроме собственно Понта и оплаты всех военных расходов. Архелай принял эти условия и стал выводить гарнизоны из городов и островов Эгейского моря. Относительно прочих условий он запросил царя. Сулла, тем временем, совершил грабительский поход по землям энетов, дарданов и синтов — племен, соседних с Македонией. Прибывшие вскоре послы Митридата сообщили, что царь согласен на все условия, кроме передачи флота и предоставления независимости Пафлагонии. Разгневанный [79] отказом, Сулла двинулся в Азию, приказав Лукуллу с флотом плыть в Абидос. Архелай лично отправился к царю и сумел убедить его в необходимости скорейшего заключения мира.

Впрочем, еще более убедили Митридата в этом победы Фимбрии и Лукулла. Он принял предложения Суллы и попросил личной встречи с римским полководцем. Стоял август 85 г. до н.э. Митридат прибыл на встречу с Суллой в сопровождении 20000 гоплитов и 6000 всадников, множества боевых колесниц. Сулла прибыл с четырьмя когортами пехоты и 200 всадников. Встреча состоялась в городе Дардане, в северо-западной части Малой Азии. Удалив спутников, Сулла и Митридат приступили к переговорам. Все попытки Митридата оправдать себя и тем самым сохранить за собой хотя бы часть завоеваний, оказались безуспешными. Сулла решительно отверг все обвинения царя против римлян и пригрозил войной в случае отказа от предложенных им условий мира, принятых по договоренности с Архелаем. Митридат вынужден был согласиться. Только тогда Сулла приветствовал его и, обняв, поцеловал. Затем он подозвал Ариобарзана и Никомеда и примирил их с Митридатом. Условия мирного договора были следующие: Митридат возвращает римлянам провинцию Азия, цари Вифинии и Каппадокии возвращаются в свои государства, Митридат выплачивает Сулле 3000 талантов и отдает 80 триер из состава своего флота для возвращения Суллы в Италию. Со своей стороны, Сулла обязывался не чинить вреда городам, которые перешли на сторону Митридата. Однако и тот и другой до конца так и не выполнили всех условий договора. Митридат сохранил за собой часть укреплений в Пафлагонии и Каппадокии, а Сулла подверг разгрому города, перешедшие на сторону царя Понта.

После заключения мира Митридат поспешно возвратился в Понт. Надо было восстанавливать власть в Колхиде и на Боспоре, отпавших от него в конце войны{121}. Однако, при этом он оставил некоторую часть своего флота в Эгейском море. Это были корабли пиратов, присоединившиеся к царю Понта в ходе войны. Они получили тайный приказ Митридата продолжать борьбу с римлянами и их сторонниками своими привычными методами. Пользуясь безучастностью Суллы и беззащитностью разоруженных им городов, пираты вскоре становятся полными хозяевами на море. Начиная с этого времени, они все более расширяют район своих операций к началу третьей войны Митридата с римлянами, все море оказывается в их власти{122}. [80]

Сулла же, отплыл на предоставленных ему Митридатом кораблях в Грецию, оставив в провинции Азия два легиона, перешедших к нему от Фимбрии. Наместником провинции Азия он назначил своего легата Лициния Мурену, поручив ему сбор контрибуции, наложенной на малоазийские города. [82]

Накануне решительного столкновения

Дарданский мир оказал огромное влияние на личность царя и его дальнейшую политику. Впервые Митридат должен был уступить. И не просто уступить, но признать себя побежденным человеком, который сам считался изгнанником из своего отечества. При этом ни флот, ни армия царя не были до конца разгромлены, враг еще не вступил на территорию собственно Понта, не были исчерпаны и материальные ресурсы страны. Сам Митридат находился в расцвете сил. Ему исполнилось только 47 лет. И, как отмечает один из современных его биографов Г. Бенгтсон, «по своим высоким интеллектуальным качествам он был прямо предназначен для того, чтобы быть правителем»{123}.

Впрочем, Дарданский договор в значительной степени был всего лишь сделкой между лицами, крайне заинтересованными в ней, поскольку от письменного составления договора стороны отказались. И потому его условия стали нарушаться сразу после его заключения. Так, Митридат не вернул независимости Пафлагонии, оставил за собой ряд крепостей Каппадокии, фактически продолжил войну с Римом на море, предоставив возможность капитанам своих кораблей, подлежащих уничтожению, стать пиратами. Со своей стороны Сулла обрушился с репрессиями на города Азии, поддержавшие Митридата, и довел их до полного разорения.

Все это дает основание думать, что понтийский царь не отказался от своих далеко идущих планов, но поставил себе более реальные цели и избирал для их осуществления более безопасные средства. Главное внимание он совершенно правильно сконцентрировал на укреплении своей всепонтийской державы, целостность которой в ходе войны нарушилась. От Понта отпали Боспор и Колхида. Отпадение этих районов Причерноморья существенно ослабляло военные силы Понта. Сразу резко сократились приток наемников и поступление кораблестроительных материалов для флота. Сильно уменьшились и поставки продовольствия. Впрочем, отпадение колхов было не таким уж опасным. Страна, объединенная в результате ее завоевания понтийским царем, находилась в сильной экономической зависимости от городов Понта. Выход ее из подчинения Митридату Евпатору был вызван, скорее всего, националистическими [83] чувствами, которые, вероятно, возросли в результате объединения страны. Это особенно подтверждается тем фактом, что восставшие колхи обратились к Митридату с просьбой дать им в качестве царя его сына Митридата. Прибытие последнего положило конец восстанию (Арр., Mithr., 64).

В это время римский наместник в Азии Мурена, пользуясь тем, что Дарданский договор Суллы с Митридатом не был письменным, усиленно готовился к новой войне с Понтом. Он основал у границ Понта город-крепость Экинею. Находясь в таких условиях, Митридат сразу после подчинения колхов стал ускоренными темпами снаряжать армию и флот для похода на Боспор. Отпадение последнего было более чувствительным для царя Понта, ибо отсюда он получал продовольствие для своей многочисленной армии и наемников из местных племен. И хотя экономически Боспор, так же как и Колхида, находился в сильной зависимости от Понта, эта зависимость, в условиях прекращения варварских набегов и успешного развития хозяйственной жизни страны, не требовала обязательного политического объединения с Понтом. Тем более, что почти 400 лет Боспор управлялся своими правителями, потомки которых, по-видимому, оставались на Боспоре. Думается, что отпадение Боспора от Понта в таких условиях связано именно с возрождением сепаратистских тенденций у городов Боспора, экономической основой которых могла стать торговая ориентация городов азиатской части государства на Родос{124}. Победа родосцев над флотом Митридата давала надежду на возможность отстоять свою независимость и боспорянам. Однако поход против боспорян Митридату пришлось отложить. Более страшный враг стоял у гpaниц государства и лишь ждал случая, чтобы начать войну.

Незадолго до начала военных действий, а может быть, уже в ходе их, понтийский царь заключает союзные договоры с югозападнопонтийскими городами Аполлонией и Мессембрией{125}. Этим городам угрожали их ближайшие соседи — фракийское племя одрисов. Царь одрисов Садал во время первой войны Митридата с Римом послал на помощь Сулле отряд своих воинов во главе с Аматоком, сыном Тереса{126}. После победы римлян, зная тяжелое положение Митридата, обычно помогавшего эллинским городам против варваров, Садал, по-видимому, попытался принудить к подчинению Аполлонию и Мессембрию. Эти два города оставались последними из западнопонтийских городов, еще сохранявших свою автономию. Заключение союзного договора с царем Понта обеспечило им военную и экономическую поддержку одного из [84] сильнейших причерноморских государств и помогло сохранить автономию почти до самой гибели последнего.

Готовясь к новому столкновению с римлянами, Митридат обратился с предложением союза к последнему независимому полису Южного Причерноморья Гераклее Понтийской. Гераклеоты располагали значительными военными силами и могли бы оказать немалую услугу любому союзнику. Именно поэтому за помощью к Гераклее обратился и римский наместник в Азии Мурена. Но гераклеоты предпочли не вмешиваться в конфликт, надеясь сохранить целостность своего полиса соблюдением строгого нейтралитета{127}. Спустя короткое время они убедились в том, что это было невозможно{128}.

В обстановке постоянной угрозы войны Митридат стал еще подозрительнее относиться к окружающим. Особые подозрения у него стал вызывать Архелай, продолжавший оставаться одним из главных стратегов войска. Его поражения в боях с Суллой в Элладе, согласие на все предложения римлян во имя мира и активное убеждение царя в необходимости прекращения войны стали казаться Митридату возможным следствием не столько преданности ему, сколько иным, более ощутимым факторам — подкупу и измене. Тот же Плутарх говорит об особой заботе Суллы об Архелае, когда во время перемирия с римлянами Архелай тяжело заболел, Сулла даже прервал свой поход и заботился о нем как о собственном полководце. Отпустив из плена друзей Митридата, Сулла убил лишь одного из них — Аристиона, афинского тирана и личного врага Архелая. И, наконец, Сулла подарил Архелаю в Эвбее 10000 плетров земли и объявил его другом и союзником римского народа, хотя война еще не была окончена. Правда, сам Сулла в своих «Воспоминаниях» защищает себя от таких обвинений. И это понятно. Признание подкупа вражеского полководца обесценивало его победы и обесславило бы в глазах современников и потомков. Да и трудно поверить в рыцарское благородство Суллы в то время, когда его собственная судьба висела на волоске. Объявленный изменником у себя на Родине и стоящий перед перспективой затяжной войны с многочисленным противником, он не мог стесняться в выборе средств для достижения своей цели. Убедившись в том, что Архелай действительно стремится к заключению мира и зная его, как лучшего стратега армии противника, Сулла, конечно же, должен был постараться убедить его в своем стремлении к миру и, во всяком случае, стремиться привлечь к себе лично. Другое дело, что это вряд ли ему удалось. Словом, подозрения Митридата [85] имели определенные основания, но все же это были лишь подозрения, а жизнь подозреваемых у понтийского царя всегда была в опасности. Вот почему Архелай, узнав о подозрениях царя, не стал дожидаться подтверждения фактов своей измены, а бежал к Мурене. Формально, тем самым он подтвердил подозрения Митридата. Но фактически, подозрительность царя и его беспощадные расправы со всеми подозреваемыми, измена которых даже не всегда была доказана, сделали Архелая из верноподданного предателем{129}. Сразу же после бегства Архелая, летом 83 г. до н.э. Мурена напал на владения понтийского царя. Началась вторая антиримская война Митридата (Арр., Mithr., 64–67).

Архелай и многие другие враги Митридата в стане Мурены убеждали его покончить с царем Понта одним ударом, захватив царскую резиденцию Синопу. Но Мурена был всего лишь заурядным римским легатом и не решился на активные военные действия. Он предпочел грабить слабозащищенные, но богатые храмы центральной части государства. Его легионы захватили Коману, большое поселение с богатым храмом, широко почитаемым у каппадокийцев. Послы Митридата немедленно прибыли в римский лагерь и потребовали ухода римлян с понтийской территории, ссылаясь на договор с Суллой. На это Мурена нагло ответил, что он такого договора не видел. После этого его воины продолжали грабеж окрестностей Команы. Зиму 83/2 г. до н.э. он провел в Каппадокии. Митридат отправил послов в Рим, жалуясь на действия Мурены. Однако пока послы ездили в Рим и обратно Мурена весной 82 г. до н.э. опять вторгся на территорию Понта и разорил около 400 деревень в стране понтийского царя. Нагруженный богатой добычей, он ушел во Фригию и Галатию. Прибывший из Рима по жалобе Митридата представитель сената Калидий объявил легионам, что сенат велит воздержаться от нападений на царя, но не передал никакого официального постановления по этому поводу. Пользуясь этим, Мурена и на следующий год вторгся на территорию Понта. Митридату оставалось только защищаться.

Он приказал Гордию напасть на врага. Неожиданное нападение понтийцев, которые до сих пор уклонялись от боя, застало римлян врасплох. Гордий захватил много вьючного скота и пленных. Римляне отступили за реку, где построили укрепленный лагерь. Войско понтийцев расположилось лагерем напротив них. Ни Мурена, ни Гордий не осмеливались начать решительное сражение. Бой начался с подходом главных сил понтийской армии во главе с царем. Преодолев сопротивление римлян, царские воины [86] перешли реку и ворвались в римский лагерь. Мурена пытался остановить бегство, укрывшись с частью войска на хорошо укрепленном холме. Но, осыпаемый стрелами царских лучников, вынужден был оставить эту позицию и бежать во Фригию.

Известие об этой победе Митридата, который лично вел в бой свое войско, мгновенно распространилось по всей Малой Азии, привлекая на сторону Понта многие города и племена{130}. Стремительно наступая, Митридат изгнал из Каппадокии римские гарнизоны, а заодно и римского ставленника царя Ариобарзана. Но вступить в провинцию Азия он не решился. Это позволило Мурене отчасти восстановить свои силы. Но и он, в свою очередь, больше не решался на активные действия. Изгнав римлян из Каппадокии, Митридат по обычаю предков принес жертвы Зевсу-воителю.

На вершине высокой горы были уложены кругом дрова. Причем первые поленья нес сам царь. На первый ряд дров был уложен еще один ряд, более короткий по окружности. На самый верх костра возложили молоко, мед, хлеб, масло, вино и всякие курения. Затем царь поджег костер. Огонь костра был виден на расстоянии 1000 стадий, а воздух в этом месте был так раскален, что невозможно было приблизиться в течение многих дней (Арр., Mithr., 66).

Тем временем в Азию прибыл другой представитель Суллы — Авл Габиний, передавший Мурене строгий приказ не воевать с Митридатом. Более того, он должен был также примирить понтийского царя с его соседом царем Каппадокии Ариобарзаном. Габиний пригласил Митридата на переговоры и восстановил с ним прежние отношения, согласно договору с Суллой. По случаю мира было устроено грандиозное пиршество, на котором Митридат просватал свою четырехлетнюю дочь за Ариобарзана. Под предлогом этого он договорился владеть теми из каппадокийских земель, которые еще находились в его руках. Более того, он добился передачи ему еще нескольких районов Каппадокии. Все это он сумел организовать почти незаметно под шум тостов, шуток и песен. Сам он при этом угощал всех и назначил награды за лучшие тосты и шутки. Чтобы отвлечь внимание окружающих от политических дел, он предложил состязаться в том, кто больше съест и выпьет. Наградой был назначен талант серебра. Победителем оказался сам Митридат, но он отказался от награды в пользу атлета Каламодра Кизикийского, оказавшегося вторым. Так закончилась вторая война Митридата о Римом.

Теперь наступил черед Боспора. Весной 80 г. до н.э. понтийский флот с войском, возглавляемым лично царем, двинулся в Таврику. [87] Сломив, по-видимому, без особых усилий сопротивление боспорян, Митридат назначил правителем страны своего сына Махаpa. Вслед за этим он еще раз попытался подчинить себе приморские племена северо-западного кавказского побережья: зихов, гениохов и ахейцев. Однако в жестоких боях с врагами, в условиях холодной зимы, он потерял две трети войска от морозов и засад и вынужден был ни с чем вернуться в Понт{131}.

Вернувшись в столицу, он вызвал к себе своего сына Митридата, царя Колхиды,и казнил его, подозревая, что тот хотел стать независимым от него правителем. Колхида после этого была, вероятно, отдана в управление Махару и, таким образом, на короткое время эти два района Причерноморья оказались объединенными под властью одного правителя{132}.

Вслед за этим в Рим отправилось новое посольство для заключения письменного договора о дружбе и сотрудничестве. Туда же прибыло и посольство Ариобарзана, которое изложило сенату жалобу каппадокийского царя на то, что Митридат еще не возвратил всех отнятых земель. Митридат вынужден был уступить. Но и следующее его посольство в Рим за составлением письменного договора также оказалось безуспешным. Преторы не дали его послам аудиенции. Суллы же к тому времени уже не было в живых. Он скоропостижно скончался в 78 г. до н.э. Видя явное нежелание римлян идти на заключение действительного мира с ним, Митридат опять возвращается к политике борьбы с ними чужими руками. В то же время он усиленно ищет для себя новых союзников. По его совету в 77 г. до н.э. царь Армении Тигран II совершил набег на Каппадокию, ограбил страну и вывел в Армению около 300000 человек. Их поселили в окрестностях новой армянской столицы Тигранокерта.

Посольства Митридата к царям скифов, сарматов, фракийцев и бастарнов заключили с ними договоры о дружбе и союзе. Понтийская армия под руководством римских и италийских перебежчиков перевооружалась и обучалась по римскому образцу. Подготовка к новой войне опять стала главной задачей Митридата.

Стремясь облегчить экономические связи между отдельными районами своей огромной державы, Митридат предпринимает попытку унификации монетных типов своего государства. Эта реформа была подготовлена выпусками монет Боспора, Диоскурии и западнопонтийских городов, которые уже вскоре после подчинения Митридату начинают копировать в своем монетном деле понтийские типы, связанные с культами Митридатов: Персеем, Дионисом, звездой и полумесяцем. Денежная реформа Митридата давала [88] внешнее оформление внутреннего экономического единства страны. Единства, которое едва сложилось и которому суждено было еще на несколько столетий определять весь ход исторического развития античных городов Причерноморья{133}.

Вообще, говоря о финансах Митридата с учетом количества войн, которые он вел, можно только удивляться, как ему удалось за все время своего правления располагать полной казной{134}. Доходы государства, которые складывались из податей, военной добычи, аренды государственных имуществ, были таковыми, что даже после полного разгрома Понта в казне оставалось еще около 684 млн. сестерциев. Подобное обстоятельство явно связано с опорой царя на эллинские города, бывшие главными поставщиками денежных средств в виде податей и торговых пошлин.

Период, предшествующий последнему столкновению Митридата с Римом, был временем расцвета эллинских городов его царства. Царь оставил городам многие старые органы внутреннего самоуправления, покровительствовал эллинской религии, Искусству и культуре. Столичные города Понта Синопа и Амис были украшены прекрасными храмами и дворцами. В Синопе в эпоху Митридата жили и работали многие ученые, художники, поэты, философы. В их числе можно назвать Диодора из Адрамиттии и Метро-дора из Скепсиса. Существует предположение, что историк Диофант, упомянутый в труде другого историка Агатархида как автор истории Понта, был не кто иной, как полководец Митридата, герой войн против скифов Палака и Савмака, синопеец по происхождению{135}. В Амисе в то время жили и творили математики Деметрий, сын Ратена, и Дионисидор, грамматик Тираннион, поэт Мирин.

Сам Митридат с увлечением занимался науками и искусством. Особой его страстью было изучение действия ядов и собирательство коллекции драгоценных резных камней. Сохранились упоминания древних авторов о написании Митридатом специальных произведений о противоядиях и о свойствах янтаря. Плиний Старший сообщает рецепт составления противоядия, изобретенный Митридатом. Может быть, сегодня он только вызовет улыбку, но все же приведем его: «Надо взять два сухих ореха, две смоквы, двадцать листочков руты, растереть согласно предписанию и посыпать немного солью. Это средство, если его принять утром натощак, обезвреживает любой яд в течение целого дня» (NH., XXIII, 8, 141).

Собранная Митридатом коллекция резных камней — дактилотека, была первой и наиболее многочисленной коллекцией этого [89] рода{136}. Когда римляне захватили сокровищницу Митридата в Талаврах, учет всех украшенных резными камнями изделий занял 30 дней. Причем некоторые вещи были еще времен Дария I. В коллекции Митридата было также ложе этого царя и плащ Александра Македонского. А великолепный бронзовый кратер, который Митридат подарил гимнасию евпатористов на Делосе, и поныне украшает капитолийский музей в Риме. [90]

Учитывая опыт измены Архелая, Митридат стремится укрепить свое ближайшее окружение. Те из его полководцев, которые отличились в боях и не были виноваты в поражениях армий Понта, получили дополнительные награды и высокие посты. Так, одним из главных стратегов войска стал Таксилл, отличившийся при завоевании Македонии. Дорилай, разбитый Суллой любимец Митридата и его сверстник, получил звание верховного жреца богини Ма-Эннио, храм которой находился в Комане. Верховный жрец этого храма считался вторым по значению лицом в государстве после царя. Начальником конницы стал стратег Менандр из Лаодикеи, отличившийся в боях с Фимбрией. Высокое положение и многочисленные милости получили многие другие придворные и стратеги Митридата. Но это не удержало большинство из них от измены в трудное для Митридата время. Причем, упоминавшийся уже Дорилай, еще до начала третьей войны с Римом, составил крупный заговор, целью которого было уничтожение понтийского царя и передача его царства Риму с условием предоставления верховной власти Дорилаю. Однако Митридат сумел до самой своей смерти не только удержать власть в своих руках, несмотря на многочисленные измены своих приближенных, но и остался страшен врагам силой своей ненависти и непримиримости. При этом нельзя не заметить, что царь проявлял немалую заботу о собственной жизни. По сообщению римского писателя Клавдия Элиана (Hist., animal., VII, 46), в комнате перед спальней Митридата постоянно находились трое животных — конь, олень и бык, чтобы предупреждать царя о приближающейся опасности.

Внимательно следя за развитием политических событий в Средиземноморье, Митридат не мог оставить без внимания длительную борьбу в Испании. Уже несколько лет испанские племена, возглавляемые римскими эмигрантами из демократической партии, вели здесь борьбу за свою свободу. Вождь римских марианцев, эмигрировавших в Испанию, Квинт Серторий оказался талантливым политическим деятелем и прекрасным полководцем{137}. Непобедимые римские легионы не раз обращались в бегство перед созданной им испанской армией. Убедившись в том, что победы Сертория отнюдь не временное явление, Митридат принимает решение заключить с ним военный союз. У истоков этого решения стояли, по-видимому, римские эмигранты, находившиеся при дворе Митридата. Отправленное царем посольство к Серторию вернулось неожиданно быстро, на третий месяц после отъезда из Понта. Это было осенью 76 г. до н.э. Предложение Митридата в целом было [91] доброжелательно встречено Серторием. Но он категорически отказался от передачи Митридату провинции Азия. «Эта провинция, — заявил он, — досталась Риму наизаконнейшим путем, а потом когда Фимбрия выгнал его (Митридата) оттуда, он сам, заключив договор с Суллой, отказался от нее. Я не могу смотреть равнодушно, как эта провинция вновь переходит под власть Митридата. Нужно, чтобы твои победы увеличивали мощь твоей страны, но не следует искать успеха за счет владений отечества» (Plut., Sett. XXIII){138}.

В результате переговоров 76/75 гг. до н.э. между Серторием и Митридатом было заключен договор, согласно которому Митридат обязывался предоставить Серторию 40 кораблей и 3000 талантов на ведение войны. Со своей стороны Серторий не возражал против захвата царем Понта Вифинии и Каппадокии и давал ему в помощь своего полководца и сенатора Марка Мария. Заключение этого союза было многообещающим для Митридата, но Испания была слишком далека, чтобы дело могло дойти до настоящего сотрудничества. И на деле союз оказался чисто символическим{139}.

Тем не менее, сразу после его заключения Митридат начинает усиленную подготовку к войне. Прекрасно понимая, что начатая им без всякого повода война будет особенно непримиримой, Митридат сделал все возможное, чтобы обеспечить победу. Все лето и зиму 75/74 гг. до н.э. он усиленно заготовлял лес, строил корабли и готовил оружие. Собранные им запасы хлеба составили 2 млн. медимнов, что было достаточно для питания 150 тысячной армии Понта в течение двух лет. В качестве союзников к Митридату присоединились халибы, армяне, левкосуры, скифы, тавры, ахейцы, гениохи, царские сарматы, языги, кораллы, фракийцы и бастарны. Общая численность его войска составила 140000 пехотинцев и 16000 всадников. Кроме того, в состав армии вошли 120 колесниц и большое число осадных машин. Понтийское войско концентрировалось в Пафлагонии.

Военный флот Митридата состоял из 400 триер и большого числа мелких кораблей — пентеконтер и керкур. Кроме того, его союзниками на море выступили киликийские пираты и жители Крита, также занимавшиеся морским разбоем. К началу третьей антиримской войны Митридата деятельность пиратов на море настолько усилилась, что в их власти фактически оказалось все Средиземное море. Главным центром пиратства стала Киликия. Эта суровая горная страна с многочисленными бухтами на побережье, казалось, самой природой создана для стремительных пиратских [92] набегов, неожиданных нападений и надежного укрытия награбленных сокровищ. Не довольствуясь нападением на корабли, пираты начинают опустошать берега Греции и Италии. Они похитили и увезли с собой даже двух римских преторов со всеми их слугами и ликторами. Жертвой пиратов на некоторое время стал и будущий повелитель Рима Гай Юлий Цезарь{140}. Дело дошло до того, что в Риме начались затруднения с продовольствием.

Успешные действия пиратов связаны с усилением их организации. Разрозненные отряды объединяются теперь в крупные эскадры во главе со своими предводителями, которых сами пираты называли царями и тиранами. В Киликии, на Кипре и Крите пираты создают свои военные базы, где заготовляют лес, медь, железо. Активизация и расширение поля деятельности пиратов связаны также с широкой поддержкой их со стороны понтийского владыки{141}. В обмен на помощь царю Понта пираты все более активно выступают на его стороне и все чаще нападают на италийские города и поселения. В таких условиях война с пиратами становилась, по меткому замечанию римского историка Луция Аннея Флора, приложением к войне с Митридатом (XLI, III, 6).

Не успели противники скрестить оружие, как нашелся и подходящий повод для войны. Глубокой осенью 74 г. до н.э. скончался вифинский царь Никомед Филопатор. Он оказался последним в роду вифинских царей. Его сын считался незаконнорожденным{142}, вследствие чего Никомед завещал свое царство Риму. Это завещание и в древности, и в новое время вызывало много споров, разрешить которые не представляется возможным и поныне. Важнее было другое. Вступив во владение Вифинией, римляне получали в свои руки контроль над черноморскими проливами. А это неизбежно вело к установлению их полного контроля и над экспортом из Понта Эвксинсксго. А это удар по торговым интересам причерноморских городов и сокращение доходов царя Понта. Разумеется, такого он допустить не мог. И Митридат выступил в защиту интересов сына покойного Никомеда, что внешне выглядело вполне благопристойно. Впрочем, ни одна из сторон не придавала, как кажется, серьезного значения этому факту. Другие, более глубокие причины, вызвавшие войну, уже настолько назрели, что она стала неизбежной даже и без повода. [94]