К Янтарному морю
Утром 30 июля 1944 года 86-я стрелковая дивизия перешла границу Эстонской ССР. Противник всеми силами старался удержаться в Прибалтике, но под натиском наших войск откатывался к морю, теряя рубежи обороны.
Первый батальон 284-го стрелкового полка преследовал отходящего врага. Дорога была нелегкой. Под ногами чавкала грязь. Еще с вечера лил дождь, не переставал он и всю ночь. Шли на ощупь. Привалов не делали, не было времени. Промокшая одежда прилипала к телу, сковывала движения. На дороге по колеям текли ручьи. Они бурлили, пенились, вздувались крупными пузырями.
Холмистая местность с длинными подъемами по узким лесным тропам изнуряла и без того уставших солдат. Всем хотелось спать, и, остановись на минутку, добрая половина заснула бы прямо стоя, опершись на винтовку. Комбат это понимал и изредка покрикивал:
— Шире шаг! Подтянись!
Он шел с Петровой в голове колонны. Женщина в тяжелых, облипших глиной кирзовых сапогах изредка перевешивала винтовку с одного плеча на другое. Ремень резал худые плечи.
— Идите на повозку или вон к артиллеристам капитана Дубовика, они вас подвезут, — предложил комбат.
— Что вы, я еще не устала...
До мызы Леви оставалось не более полутора километров.
Полк развернулся и занял боевой порядок. Вскоре на [81] пароконной повозке привезли боеприпасы. Лошади легко перешли широкую канаву с пологими берегами и остановились на краю картофельного поля. Ездовой пошел узнать, куда разгрузить снаряды. Кони потянулись к картофельным плетям. В это время противник открыл артиллерийско-минометный огонь. Ездовой, забыв про лошадей, укрылся в ближайшем окопе.
При первых разрывах снарядов лошади зафыркали, потом, вытянув шеи, протяжно заржали, забили передними копытами, разгребая землю и разбрасывая в сторону картошку.
Нина Павловна, услышав их ржание, выскочила из укрытия и отвела их в более безопасное место.
Когда обстрел прекратился, к ней подбежали солдаты:
— Товарищ старшина, зачем вы так рисковали? Петрова спокойно, угощая лошадей завалявшимся в кармане брюк сахаром, ответила:
— Я спасала боеприпасы. Скоро наступление...
На оперативное совещание, созванное комбатом, разведчики привели пожилую эстонку. Она была одета в старенькое ситцевое платье. На плечах, поверх мужского пиджака, был теплый в крупную клетку платок. При виде офицеров женщина не смутилась, не оробела. Она говорила быстро, взволнованно. Эстонского языка никто не знал, женщина же не знала русского.
Сидоров посмотрел на Нину Павловну. Она, отерев рукавом гимнастерки лоб, сказала:
— Не беспокойтесь, товарищ капитан! Сейчас разберемся.
Перво-наперво Нина Павловна попросила женщину говорить помедленнее. Эстонка поняла и выполнила просьбу. Нина Павловна, хотя и с большим трудом, переводила:
— Она живет в мызе Леви. Ее дом отсюда хорошо виден... В доме расположился немецкий полковник. Там же находится ее дочь с маленькой внучкой.
Эстонка смахнула передником слезу, попросила отпустить ее к семье.
— Домой? — переспросил Семен Алексеевич и задумался.
— Не следует этого делать, — посоветовал парторг Тихонравов. — Пусть будет пока с нами, так безопасней для нее.
Когда женщину увели, офицеры окружили Петрову. Капитан понял их искреннее удивление и пояснил:
— Нина Павловна еще до революции жила в Эстонии, [82] самостоятельно учила финский язык, когда на войну с финнами собиралась. Языки-то, говорят, сходны.
Через несколько минут минометная рота открыла беглый огонь по хутору, и батальон по сигналу красной ракеты пошел в атаку. Старшина Петрова бежала рядом с комбатом.
Немцы так и не опомнились от такой внезапной атаки.
На рассвете, около пяти часов утра, 13 августа батальон занял населенный пункт, прикрывая дорогу на поселок Пылва.
Об этом бое в политдонесении говорилось так: батальон Сидорова «разгромил штабы 474-го егерского полка а 18-го отдельного саперного батальона». Более ста гитлеровцев было убито, взяты богатые трофеи.
Капитан Сидоров доложил командиру полка о разгроме фашистов. В ответ же услышал то, от чего побагровел.
— Что с вами? — перепугался капитан Дубовик,
— Майор Семенко приказал отойти...
— Да как это можно, столько пролили крови и на тебе — зря!.. Радист, дай-ка мне командира дивизии.
Но и полковник Демидов сказал то же:
— В интересах всей дивизии приказываю отойти, причем скорей!
Около девяти часов утра начался отход.
Немецкие солдаты группами в маскировочных халатах стали короткими перебежками заходить в тыл батальона.
— Дубовик! Пулемет, живо! Огонь! — командовал комбат.
Немцы залегли.
Сидоров со старшиной Петровой отходили последними под огнем противника, то ползком, то перебежками, пока не добрались до опушки леса. Остановились отдохнуть. И тут Нина Павловна заметила кровь на рукаве капитана.
— А что с рукой?
Семен Алексеевич не слышал слов старшины, он тихо повторял:
— Значит, так надо... в интересах дивизии...
— Вас ранило, товарищ капитан?
— Нет, это кровоточит старая рана.
— Так чего же вы молчите? — Она достала бинт и перевязала левую руку.
...На хуторе, где сосредоточился батальон, отдыхали недолго, и слюна в бой.
Впереди была река Выхонда. [83]
15 августа с рассветом под грохот орудий батальон вместе с другими подразделениями форсировал реку и прочно закрепился на ближних подступах к поселку Пылва.
В ночь на 16 августа дивизия овладела поселком. Опять отличился первый стрелковый батальон. Был выпущен специальный бюллетень, обобщающий опыт боевых действий батальона капитана Сидорова. В числе отмеченных за успехи в ратном труде была и снайпер Петрова. Командующий войсками 3-го Прибалтийского фронта наградил ее орденом Славы II степени.
Уже после войны жители города поставили воинам-освободителям памятник. Этот огромный камень-валун находится напротив здания райкома партии. Каждый проходящий обязательно прочитает: «1944. Август, 16, среда. Поселок Пылва освобожден от фашистских оккупантов воинами 284-го полка 86-й стрелковой дивизии Советской Армии».
...Ночь на 23 августа была тревожной. Капитан Сидоров лично проверял посты.
Нине Павловне тоже не спалось перед боем. Она вычистила свою винтовку, пополнила подсумки патронами, сменила подворотничок. [84]
Впереди, перед траншеями батальона, лежало почти открытое, широкое и насквозь простреливаемое болото, которое, как пастушьим кнутом, перехлестнула река с заболоченными берегами.
Над спавшими и, может, видевшими в своей жизни последние сны низко проплывали тяжелые облака. Туман, висевший над землей, прикрывал их одним огромным одеялом. Слабый ветерок с реки освежал лица солдат. Пахло болотной гнилью.
К рассвету стал накрапывать дождь. В десять утра прогремел залп гвардейских минометов, затем второй, третий... Так началось наше наступление на город Тарту.
Густая высокая осока хлестала в лицо. Болотная жижа проникала под одежду. В сапогах булькала ржавая вода...
— Не задерживаться! Быстрей вперед! — слышались слова комбата.
Мины противника падали густо, но вреда почти не причиняли. Они штопором уходили в трясину и не взрывались. Старшина Петрова увлекала солдат за собой:
— Сынки! Подтянитесь! Не подведите!
Сапоги ей были немного великоваты. Она несла их на плече. Ноги, изрезанные осокой и болотной растительностью, были в крови. Но боли она не ощущала, не до того было.
Батальон то продирался через заросли, то брел по горло в жиже, неся над головой оружие. Наконец река. И опять команда:
— Быстрей! Не останавливаться!
Водную преграду форсировали с ходу, и опять в болото. Во второй половине дня батальон мощным рывком завладел небольшой высотой, которую перед этим хорошо обработали наши артиллеристы.
После короткой передышки батальон вошел в населенный пункт Лепику. Солдаты стали приводить себя в порядок. Парторг батальона дал коммунисту Петровой особое поручение:
— Нина Павловна! Проведите, пожалуйста, беседу о городе Тарту. Ведь нам его освобождать...
Переходя из дома в дом, старшина рассказывала...
— Город возник еще в одиннадцатом веке. Заложил его новгородский князь Ярослав. Не раз русские люди вместе с эстонцами вели кровопролитные бои на этих землях против немецких захватчиков. В 1224 году эстонцы и воины русского князя Вячко вместе защищали славный [85] город, вместе громили псов-рыцарей. Теперь наш черед пришел, сынки, вызволить город из неволи...
Всю ночь, с 24 на 25 августа, шли бои за город. Ночь была ясная, малооблачная. Скрытно подошли к городу и в четыре часа вступили на его улицы.
— Мы идем по улице Виру, — доложила старшина Петрова комбату.
— Надо пробиваться к центру!
Фашисты сопротивлялись отчаянно, но все же батальон совместно с другими подразделениями миновал центральную часть и на самом выходе из города залег. Огонь противника был настолько сильным, что невозможно было поднять головы. Капитан Сидоров не раз пытался преодолеть этот участок, но тщетно. Он осмотрелся по сторонам. Петровой рядом не было, а впереди с деревянной водяной мельницы метко бил вражеский снайпер, выискивая командный состав. Заявили о себе и фаустники.
— Вперед! Вперед! — требовал командир полка.
Он даже грозил, ругался... Положение становилось критическим. Батальон истекал кровью. Много было раненых.
— Ткаченко! Сергей! — закричал капитан Сидоров. Связной вырос как из-под земли, запыленный, с опаленными бровями.
— Найди пушкарей, пусть лупят по мельнице, сожгут ее к черту!
Пушки стояли недалеко. Ткаченко рванулся, упал, снова побежал вперед...
— Товарищ сержант, — обратился он к командиру орудия Порфирию Доде, — комбат приказал разнести мельницу в мелкие щепки, спалить, окаянную, уничтожить снайпера, пулемет.
— Сробим!
Как только ушел связной, появилась Петрова:
— Порфиша, сынок! Где-то тут первый батальон? Она тяжело дышала, жидкие пряди волос прилипли к
вспотевшему лбу, изредка подолгу откашливалась. Раненых помогала перевязывать, эвакуировала их...
— Батальон ваш рядом, слева от нас. Лежит недвижимо. Вон с мельницы бьют. Сейчас мы их успокоим!
Расчет сержанта Доды разворачивал орудие на мельницу. Наводчик ловко крутил ручки, устанавливая заданный прицел. Прогремел выстрел, второй... С третьего мельница загорелась.
Батальон пошел в атаку. [86]
Вечером 25 августа Москва салютовала освободителям города Тарту.
На следующее утро, когда 284-й стрелковый полк был уже далеко за городом, Петрову догнала переводчица Лида Наумова-Молева. Они любили в свободную минутку вспомнить свой Ленинград, его огни и сады, Неву и все, что было дорого сердцу. На этот раз Лида очень удивила старшину:
— Нина, а ты знаешь, что на тебя фрицы жалуются. — Лидия Ивановна достала небольшой словарик, который постоянно носила с собой. — Вот специально для тебя записала, не пожалела корочки. Слушай, что говорят пленные: «Русские стреляют дьявольски метко, все попадания — в голову, между глаз, в шею».
Петрова сдержанно улыбнулась.
В политдонесении тоже не обошли снайперов молчанием:
«В последних боях успешно действуют наши снайперы. Знатный снайпер дивизии, инструктор снайперского дела старшина Н. Петрова в последних боях из своей снайперской винтовки уничтожила 33 немца. В числе уничтоженных — подавляющее большинство офицеров, снайперов, наблюдателей. Теперь на счету у Петровой 54 уничтоженных немецких солдата и офицера».
После короткой беседы и обмена домашними письмами из Ленинграда Лида поинтересовалась:
— Нина, а письмо ты получила?
— Какое?
— Как какое! Хорошее, теплое. Командир дивизии и начальник политотдела написали лично тебе поздравительное письмо.
— За что бы?
— Чудачка, за отличную службу! Какая еще баба в пятьдесят лет будет сидеть в окопе на самой передовой, — Переводчица перевела дыхание и продолжила: — Письмо-то отпечатано в типографии, и бумагу нашли хорошую, — Она порылась в карманах гимнастерки. — Да вот оно, возьми! Во всей дивизии его читают, до каждого солдата велено довести... На, бери!
— Не надо. У меня оно есть, комбат вручил.
— А молчишь...
— Хвастать рано. Война еще не кончилась.
...Противник крепко зацепился за небольшую возвышенность, что лежала на пути батальона. Пришлось залечь, окопаться. Командный пункт расположился в подвале дома, окруженного со всех сторон фруктовыми деревьями и кустами. [87]
Петрова сидела на крылечке на самом солнцепеке и беседовала со старшим лейтенантом-артиллеристом.
— Знаете, Нина Павловна, я четвертый год воюю и еще ни разу не был ранен, а с передовой даже в баню не отлучался.
— В этом нет ничего удивительного, — заметила Нина Павловна. — Артиллеристам вообще везет. Но я тоже не обижаюсь на судьбу: воюю с вами, товарищ старший лейтенант, на передовой безвылазно и только одно легкое ранение.
— Не будем жаловаться. Но если уж нас стукнет, старшина, то, видать, сразу.
Фашисты начали артиллерийский обстрел, но снаряды пролетали мимо беседующих и рвались за домом в лощине.
В это время с батареи прибежал связной и позвал офицера на огневую позицию. Артиллерист едва успел спрыгнуть со ступенек, как на его месте разорвался снаряд. Двоих убило наповал, несколько солдат получили ранения. Старший лейтенант упал недалеко. Его ранило в обе руки и ноги, а Нину Павловну, как мяч, отбросило взрывной волной в траншею, ударило каким-то обломком, свалившимся с крыши, и оглушило.
Обстрел усилился. Комбат, все время наблюдавший в стереотрубу, оставил свой наблюдательный пункт и поспешил в подвал. Очередные снаряды метко легли на чердак, а при втором залпе снова без промаха — в комнаты...
— Метко лупят, сволочи.
Среди яблонь рвались снаряды и мины. Дом горел В подвале творилось невероятное. Обрушился пол. Потолок и крыша — все с треском сыпалось туда. Красноватое облако заполнило все углы дома и в разбитые окна вырывалось наружу.
— — Где старшина Петрова? — спросил Сидоров солдат, разбиравших завал, когда кончилась артподготовка.
— Здесь была, сам видел — на крылечке сидела, — ответил Сережа Казантаев. Он приводил в порядок свою радиостанцию.
Вытащили одного из пострадавших, но разве скоро узнаешь, когда лицо сильно изуродовано, а обмундирование покрыто толстым слоем пыля?
— Никак она, мама Нина, — высказал кто-то свое мнение.
— А ты, браток, сначала на сапоги посмотри, не меньше чем сорок третий. [88]
В это время в подвал спустилась Нина Павловна. Оглохшая, контуженая, она что-то невнятно говорила. Комбат бросился к ней навстречу:
— Где вы пропадали?
— В траншее отлеживалась, туда упала...
Старшине Петровой было приказано незамедлительно отправляться в медсанбат в сопровождении медсестры.
В медсанбате ее встретили старые знакомые. С букетом полевых цветов пришел Дима Левейкис.
На третий день она писала домой: «Сейчас нахожусь в медсанбате, поступила на «мелкий ремонт». В последних боях контузило, оглохло левое ухо и болит очень спина...»
...Получив очередное пополнение, 86-я стрелковая дивизия снова пошла в наступление и с каждым днем приближалась к берегам Янтарного моря.
От очередной партии раненых, прибывших на лечение, Дима Левейкис узнал, что дивизию скоро куда-то перебросят. Этими новостями оп поделился с Ниной Павловной.
— Спасибо, Дима. Сердце мое чувствует, что задерживаться в медсанбате нельзя: стала плохо спать по ночам, боюсь, как бы не отстать от своего полка.
Она сходила к командиру и поделилась с ним своими соображениями, заверила, что чувствует себя хорошо и вполне здорова. Ее просьбу учли. Через два дня Дима и несколько сандружинниц проводили ее с попутной санитарной машиной в свой полк.