«Нас ждет огонь смертельный...»

В 25 километрах по шоссе к югу от Новороссийска удобная Геленджикская бухта дала приют городу-курорту Геленджику. Осенью 1942 года здесь был не курорт. Здесь была прифронтовая зона, отмеченная особым вниманием вражеской авиации,— место дислокации кораблей НВМБ, место переформирования частей, скопление складов и госпиталей.

Прибыв по месту назначения — в Новороссийскую военно-морскую базу, — майор Куников Ц.Л. назначен был командиром третьего боевого участка противодесантной обороны.

Письмо сестре:

«18. I—43... Глядя на меня, ты не поверила бы, что я всю войну на фронте и кое-что видел. Последние три месяца, правда, после контузии, я в боях не был и жил просто шикарно на Н-ском курорте в роли начальника гарнизона и еще кое-чего по части морской пехоты... Но до этого — бои, бои и бои. Горящие станицы, пикирующие «юнкерсы» и проклятые фрицы, толпами лезущие на пулеметы. Знаешь, у меня есть один пулемет, «максим», я его получил в позапрошлом году в ростовском музее революции при отходе из Ростова в первый раз. Из этого пулемета били с буденновской тачанки в 19-м и 20-м годах. Мне дал его старик — директор музея. С этим пулеметом мы штурмовали Ростов и год стреляли по врагам. Я чувствую фатальную нежность к нему, мы его провели через все отступления, и я поклялся сдать его в Ростовский музей Отечественной войны с новой надписью. (Этот пулемет разил врага и на Малой земле. Хозяином его был отважный пулеметчик Павел Потеря. После войны он указал место, где, сам раненный, закопал поврежденный пулемет. Ныне пулемет находится в Военно-Морском музее в Ленинграде. — П. М. ) Авот теперь, когда наши части вновь штурмуют Ростов, мне не по себе, что это дело обходится без меня. Но скоро отыщется след Цезаря, и я уверен, что весь опыт, накопленный во мне за войну, за всю жизнь, всю ненависть, страшную ненависть мне удастся вылить и в своем ударе».

Цезарь мало написал о себе. А он изменился. Вот, например, внимательность и нежность, столь свойственные ему в общении с друзьями и единомышленниками. За неуставные отношения с подчиненными он в 1941-м, в самом начале службы, получил основательный нагоняй от комиссара Азовской флотилии полкового комиссара С.С.Прокофьева. Теперь его нежность проявлялась редко, в основном с ранеными. С ними он не желал, да и не мог себя сдерживать. Быть может, эта скованная, загнанная вглубь нежность сделала его обаяние еще неотразимее. Он постоянно был настроен на волну собеседника, распахнут любому чистому зову души. С ним знакомились, говорили пять минут и чувствовали: родной человек, знаешь его словно целую вечность.

Завершалась битва за Сталинград. Танковый клин вермахта безнадежно затупился, и теперь уже было ясно: победа. Не удача, не успех — именно победа. Теперь весь народ, исстрадавшийся от потерь и отступления, понял меру сделанного и меру предстоящего. Понял гигантский свой труд. Понял, что повернул войну.

Ставка требовала от командования Закавказского фронта всеми силами препятствовать отводу с Кавказа основных сил гитлеровских армий. В ночь на 5 января командующий Закавказским фронтом генерал армии И.В.Тюленев выехал в Черноморскую группу войск и вместе с командующим группой генерал-лейтенантом И.Е.Петровым разработал окончательный план наступательной операции на Краснодарском направлении.

Не дожидаясь утверждения плана, безошибочно угадав развитие событий, зная, как трудны десантные операции и как тщательно следует их готовить, командир Новороссийской военно-морской базы контр-адмирал Г.Н.Холостяков стал формировать группу для первого броска в Цемесскую бухту. Начал он, естественно, с подбора командира. Было у него на примете несколько человек, он вызывал их и каждому задавал один и тот же вопрос: «Изложите ваши соображения об организации силами базы десантного броска в Цемесскую бухту». Таким образом, состоялся своеобразный конкурс. Победителем вышел Цезарь.

«Мы не очень вдавались в биографические детали, и многое о Куникове я узнал уже потом,— вспоминает Г. Н. Холостяков{13}.— Но, конечно, мне было известно, что командир он не кадровый, по образованию инженер. Однако при общении с ним это как-то забывалось: майор производил впечатление именно кадрового военного. Подтянутый, словно влитый в ладно сидящую на нем форму, он соблюдал правила субординации естественно и привычно, отнюдь ими не скованный, на вопросы отвечал спокойно и немногословно, очень ясно выражая каждую мысль. В нем чувствовались ум, воля, жизненный опыт».

Вот какие концепции в беседе с контр-адмиралом Холостяковым выдвинул Куников в качестве основополагающих:

— десант со всеми приданными ему транспортными средствами и силами поддержки должен подчиняться одному командиру, координирующему все действия;

— связь между штабом, десантом и силами поддержки должна осуществляться самыми надежными средствами и дублироваться условными сигналами;

— отбор людей в десант должен осуществляться на основе строгой добровольности; каждый должен четко представлять, на что идет;

— обучение людей должно выработать в каждом умение действовать в одиночку, ночью, любым оружием; приемы должны быть отработаны до автоматизма, а обстановка учебы должна быть максимально приближена к боевой.

«Секретно. Приказ № 1 командира отряда специального назначения НВМБ. Мыс Тонкий, 10 января 1943 года...»

На двух листах, вырванных из блокнота, четким разборчивым почерком написан этот куниковский приказ, установивший структуру отряда и первое мероприятие — совещание командиров групп.

Для начала контр-адмирал Холостяков вызвал к себе подчиненных ему командиров всех рангов, познакомил их с майором Куниковым и распорядился отпускать в его распоряжение всех людей, которые выразят желание воевать в отряде специального назначения.

Отбирать у подразделений базы лучших людей было жестоко, и только сознание невероятной трудности предстоящей операции и чрезвычайной роли каждого участника демонстративного десанта побудило Холостякова отдать такой приказ. Но, отдав его, он показал пример: объявил о включении в отряд базовой группы разведчиков — самого лихого подразделения НВМБ.

Куников стал подбирать людей.

Основу отряда составили морские пехотинцы с таким послужным списком, который говорил сам за себя. Здесь были защитники Одессы и Севастополя, участники феодосийского и керченского десантов, боев на Тамани и в Новороссийске.

Казалось бы, таких людей нечему учить. Другой командир вполне положился бы на столь солидный боевой опыт. Но не Куников. Он слишком хорошо знал о существовании такой категории, как случайность.

Береговые обрывы Кавказского побережья сложены из хрупких слоистых мергелей. Предстояло прыгать в ледяную воду и карабкаться на десятиметровую обледенелую крутизну ночью, впотьмах, в мокром обмундировании, с гранатами, с автоматом, под ураганным огнем, И при этом не терять способности ориентироваться, чутко слышать и молниеносно действовать. Все без исключения участники десанта тренировались в стрельбе по звуку, в скалолазании, в метании гранат из любого положения. Учились быстро окапываться, ходить по гальке с завязанными глазами, не глядя разбирать и собирать любое оружие, в том числе трофейное. Учились самбо и метанию ножей. Каждый должен был владеть пулеметами и минометами всех систем, трофейными орудиями.

Учились бинтовать, останавливать кровотечение, накладывать шины при переломах.

Учились распознавать минные поля, минировать и разминировать местность.

Учились по голосу и шепоту узнавать товарищей.

Все это было похоже на игру, на очень увлекательную игру. Но впоследствии то, что казалось каскадерством, пришлось проделывать в ночной тьме, в бою — и тогда десантники оценили предусмотрительность своего командира.

Еще весной в письме двенадцатилетнему племяннику Игорю Куников выразил мысль, что главное для воина — научиться преодолевать страх. «Страх может быть у каждого из нас, это не значит, что ты трус. Надо воспитать в себе умение обуздать нервы и изгнать страх. Тут рецептов нет, просто всегда думай об этом и никогда не волнуйся».

«А что если?..» — вот был обычный вопрос на занятиях по боевой подготовке: если вдруг за спиной резкий окрик «Хальт!»? а если спереди? сбоку? а если их двое? а если в разведке темной ночью вдруг прожектор? ракета? а если граната шлепается в траншею у самых ног?

Он предлагал каждому мысленно поставить себя в типичные ситуации, чтобы подготовиться к ним. Проделать в воображении то, что потом придется делать физически, потому что в момент опасности соображать будет некогда. Победит тот, кто окажется быстрее, у кого решение окажется готово заранее, кто в мыслях многократно повторит все движения — четко и в ураганном темпе.

Но тренировки были не только мысленные. Скажем, реакция на гранату отрабатывалась практически. Возле группы бойцов, которые, бывало, в минуту отдыха мирно покуривали в отведенном месте, вдруг падала учебная граната. Вмиг они должны были упасть наземь, головой от гранаты, а ближайший к ней, кому при взрыве не было бы спасения, должен был молниеносно подхватить ее и выбросить подальше, притом в ту сторону, откуда она прилетела.

Такие упражнения Куников изобретал непрестанно. Много жизней спасли навыки, отработанные подобными тренировками.

— Боясь потерять жизнь, потеряешь ее именно из боязни, — внушал он. — Не прислушиваться к своему страху, а присматриваться к обстановке и действовать сообразно ей — вот путь победы{14}.

Отряд был сформирован и жил деятельной боевой жизнью. Едва ли не ежедневно группы уходили в поиск по тылам врага, иногда на несколько дней. Велась усиленная разведка. Катера сновали у берега, занятого врагом, провоцировали огонь; артиллеристы засекали и пристреливали цели, не ликвидируя их. Дни и ночи были заполнены напряженными тренировками. Ночью, в самый глухой ее час, можно было услышать грозное матросское «ура» — в тот миг, когда во главе с Куниковым его люди, подойдя на катерах к мелководью, в полной амуниции бросались в студеную январскую воду — по пояс, по шею, иногда с головой. Для учебных высадок Куников выбирал такие места, где берег был круче, а дно усеяно камнями и обломками скал: дескать, на песочке будет легче.

В процессе подготовки Куников вполне оценил своих помощников и заботу руководства НВМБ, укомплектовавшего отряд такими командными кадрами.

Начальником штаба был назначен капитан Федор Евгеньевич Котанов (впоследствии Герой Советского Союза), севастополец, командир батальона, потом заместитель командира полка морской пехоты, обстоятельный грек, грамотный офицер, в полной мере владевший тактикой сухопутных боев, подтянутый, энергичный, всегда сверкающий обворожительной белозубой улыбкой.

Замполит, старший лейтенант Николай Васильевич Старшинов (тоже впоследствии Герой Советского Союза), совсем юный, очаровательный русак: четкий рот, подбородок с ямочкой и внимательные, добрые и твердые глаза. Он пришел с базовой ротой разведчиков, в ней тоже был замполитом.

Командиром высадки был назначен капитан-лейтенант Николай Иванович Сипягин, возглавлявший лучшее в НВМБ подразделение — 4-й дивизион сторожевых катеров. Чем-то они с Куниковым были схожи: оба спокойные, доброжелательные, оба умеющие слушать, со значительными запоминающимися лицами – черты крупные, выразительно очерченные. Они даже родились в один день — 23 июня, под знаком Рака («Мы раки, но из тех что пятятся вперед»,— шутил Куников), только Сипягин двумя годами позднее, в 1911-м. Они крепко понравились друг другу и подружились.

Истинное назначение десанта знали в отряде лишь три человека — командир Куников, замполит Старшинов и начальник штаба Котанов. Из того, что десант демонстративный, следовало многое: силы поддержки и плавсредства будут в первую очередь предоставлены основному десанту. С каждым добровольцем Куников беседовал персонально. Не вдаваясь в подробности, говорил, что будет трудно, очень-очень трудно, даже по крутым черноморским меркам. Тем не менее число добровольцев намного превосходило намеченную численность десанта.

Структура отряда обеспечивала максимальную мобильность и удобство управления и самоуправления в бою. В небольшой штаб десанта вошли начальник связи старший лейтенант В. М. Катещенко, командир корректировочного поста лейтенант Н. А. Воронкин, два радиста, два специалиста скрытной связи, связные от боевых групп. При штабе находилась медицинская группа в составе старшего фельдшера Марии Виноградовой, фельдшера лейтенанта И. Потапова, медсестры Н. Марухно. Пять боевых групп отряда были разбиты на отделения. Командирами боевых групп были испытанные офицеры, отчаянные и хладнокровные, прошедшие огонь и воду в Одессе, Севастополе, Керчи, на Тамани и на рубеже цемзаводов — старший лейтенант А.Таранозский, лейтенанты А.Бахмач, В.Пшеченко, Г.Слепов, С.Пахомов. И замполиты были им под стать — лейтенанты Н.Тетеревенко, А.Лукашов, И.Левин, старший лейтенант С.Савалов и старшина 1-й статьи О.Любченко.

От командиров всех звеньев Куииков требовал знать о людях все — получают ли письма, каково настроение, душевное состояние, даже особенности характера.

Шеф-врач Белых попробовала однажды отшутиться:

— Цезарь Львович, это вопросы не по моему ведомству. Я врач, а не политработник.

— Вы врач, следовательно, политработник.

Весь личный состав отряда, включая и самого командира, готовился к высадке по программе, в которую попросту нечего было добавить.

25 суток было в его распоряжении для подготовки отряда, во всем он участвовал лично, и не только в тренировках, но в каждой судьбе, все умел делать так же хорошо, как любой из его бойцов, — будь то владение приемами самбо, ножом или трофейным оружием — и снискал к себе неописуемую любовь бойцов, величайшее доверие и готовность выполнить приказ командира любой ценой.

Письмо:

«18.1—43. Дорогая моя, родная моя сестра, Лена! Получил сегодня твое письмо. Первое за много месяцев.

Я командую моряками, если бы ты знала, что за народ! Я знаю, в тылу иногда сомневаются в точности газетных красок, но эти краски слишком бледны, чтобы описать наших людей... Мы ждем приказа командования, и, наверно, когда ты получишь это письмо, черноморский смерч будет уже бушевать далеко. И знай, что твой брат будет в первых рядах мстителей...

Только что узнал, что врагу нанесен удар под Ленинградом, что город вырван из блокады. Как хорошо!

Лена — крепись. Выдержи. Осталось немного».

***

Отсчет времени боевых операций идет от назначенного часа атаки — времени «Ч»: «Ч» минус 5 суток, «Ч» минус 20 часов...

Время «Ч» надвигалось. Шли последние приготовления, уточнялись детали.

Со свойственной ему веселой дотошностью Куников проверял состояние дел не только в отряде, но и в частях всех родов войск, с которыми предстояло взаимодействовать. Другому эти самозваные инспекции дорого обошлись бы. Но ему они сходили с рук. А ведь не скрывал, что приехал проверить. Не скрывал — и все же был желанным гостем и у летчиков майора Мирона Ефимова, и у артиллеристов начарта НВМБ. К артиллеристам он проникся величайшей симпатией и доверием. Ежедневные совещания с Сипягиным вошли в привычку, благо и территориально они были соседи.

В бою едва ли не главное — вера в товарищей по оружию. Чтобы укрепить эту веру, Куников рассказал бойцам такой эпизод из жизни артиллеристов базы.

1-й дивизион майора М. В. Матушенко очень досаждал врагу, особенно батарея старшего лейтенанта А. Э. Зубкова. Батарея была расположена на горе Высокой. Гора и впрямь была высокой, с нее превосходно просматривался почти весь Новороссийск — от Мысхако до цементных заводов.

Постоянное наблюдение за городом и данные разведпоисков позволили установить размещение в городе многих злачных мест, посещаемых оккупантами. Об этом доложено было командиру базы. Большой любитель всяческих сюрпризов, контр-адмирал Холостяков приказал: в разное время, чтобы не вызвать подозрений, произвести пристрелку целей. По каждой цели было выпущено по два снаряда классической вилки «перелет — недолет», после чего были записаны уточненные прицелы. (Так же пристреляны были цели, подлежавшие подавлению перед высадкой.)

В ночь на 1 января 1943 года командир базы приехал к артиллеристам и предложил поздравить врага с Новым годом. В 0 часов 00 минут, одновременно с боем часов и звоном бокалов, батареи НВМБ открыли по целям ураганный огонь на поражение. Артналет длился час. Рассвет позволил увидеть, что объекты обстрела выглядят должным образом. (Впрочем, подробности артиллеристы узнали лишь в сентябре, после взятия Новороссийска. Пленные сообщили, что 1 января, после ужасного налета русской артиллерии, длившегося без передышки всю ночь (!), они весь день провели в состоянии полной боеготовности, ожидая штурма города.)

В качестве плавсредств демонстративному десанту досталось, естественно, то, что не подошло основному: морские охотники МО-084 и МО-014, пограничный катер ПК-0134, катера морские КМ-0154, КМ-0163, КМ-0164 и КМ-411, рейдовые тральщики РТЩ-1 и «Сталинец», катерный тральщик КТЩ-605 (этот давал всего 6 узлов) и два торпедных катера ТК-012 и ТК-022. Словом, это был так называемый «тюлькин флот». «Удивительное сборище водоплавающих храбрых малюток»,— сказал о них тогда писатель Леонид Соболев. Разумеется, малютки были храбры не сами по себе: неустрашимы были люди.

Флагманский артиллерист ОВРа (охраны водного района) капитан-лейтенант Г. В. Терновский (впоследствии Герой Советского Союза), смуглый, остроносый, зеленоглазый, прихрамывающий после ранения («Память за Одессу!» — шутил он), долго обхаживал Г. Н. Холостякова и выклянчил-таки у него старую посудину — тихоходный рейдовый тральщик «Скумбрия». На тральщике даже мачты не было, флаг прицепить некуда было. Зато эту калошу Терновский нафаршировал «эрэсами», смонтировав там 12 восьмисимвольных установок, и вознамерился привести свою плавучую батарею к месту высадки — поддержать десант огнем.

Друзья шутливо ужасались:

— Жора, неужели своим ходом? Неужели рискиешь по воде?

Переимчивый Сипягин тоже установил «эрзсы» на катерах — на торпедных и на МО-084.

Усиленно тренировались, готовясь к высадке, второй и третий эшелоны вспомогательного десанта — подразделения морпехоты боевых участков обороны побережья под командованием старших лейтенантов И.В.Жернового, Н.М.Ежеля, В.А.Ботылева, П.И.Дмитряка, И.Е.Лукашева и батальон парашютистов.

Кипучая подготовка охватывала все, чему предстояло прикоснуться к грядущей операции, это внушало уверенность в успехе. Еще большую уверенность внушали соратники — люди, выкованные из чистого металла.

Но было нечто, державшее Куникова постоянно настороже. Это нечто называлось — «взаимодействие». То, что он выдвинул в качестве важнейшей предпосылки успеха в первой беседе с Г.Н.Холостяковым. Обеспечить согласованное взаимодействие между высадочными средствами, силами десанта, артиллерией, авиацией, вторым эшелоном – ночью, в условиях кромешного боя... Это не просто. Но это надлежит сделать во что бы то ни стало, сосредоточив управление всеми частями целого в едином штабе, своевременно указующем, кому и что надобно делать в каждый данный момент. К мыслям о штабе высадки Куников возвращался постоянно.

Уникальная система подготовки привлекла к отряду внимание, сюда часто наведывались гости из самых высоких инстанций. Приезжали контр-адмиралы С.Г.Горшков и Н.М.Кулаков. Первый как заместитель командующего НОР и ответственный за подготовку и выполнение НВМБ поставленных перед нею задач, второй как член Военного совета Черноморского флота. Приехал даже начальник Главного политического управления военно-морского флота генерал-лейтенант И.В.Рогов, прозванный на флоте Иваном Грозным. По свидетельству сопровождавшего его контр-адмирала А. Т. Караваева, Куников встречал гостей «с достоинством, но не без предупредительности, свойственной истинно интеллигентному человеку».

Разумеется, чаще всех бывал на Тонком мысе хозяин, командир базы Холостяков. Среднего роста, худощавый, подтянутый, быстрый, с резкими чертами лица, обходил он отрядное хозяйство. Был дотошен, вникал во все.

Незадолго до времени «Ч» Г. Н. Холостяков сказал:

— Штаб высадки создан. Высаживать вас будет Свердлов. Со мной у него прямая связь.

Куников промолчал. Начштаба НВМБ капитана 2-го ранга А. В. Свердлова он знал еще по Азовской флотилии, где Свердлов также был начальником штаба. Для руководства высадкой это была наилучшая кандидатура в базе. Холостяков и Свердлов в деле понимали друг друга с полуслова, и адмирал ценил своего начальника штаба, спокойного, непреклонного и методичного в мельчайших деталях{15}.

Теперь начался последний этап подготовки — расчет времени, сигналы основные и запасные, код, ориентиры, цели, график движения, последовательность действий по секундам (именно по секундам!), чтобы не дать врагу опомниться. На этом этапе уверенность Куникова в захвате плацдарма стала беспредельной, поколебать ее ничто уже не могло.

Вечером 2 февраля 1943 года экстренное сообщение Совинформбюро донесло до миллионов советских людей весть о победоносном завершении Сталинградской битвы.

В радостной напряженной тишине слушали десантники перечисление разбитых вражеских дивизий. Затем состоялся митинг, почти стихийный. Наверное, Цезарь обвел глазами своих людей и спросил: «Что, ребята, кто хочет высказаться?» Захотели все. Общее настроение, охватившее личный состав, было: «Изгнание захватчиков с советской земли началось. Скорее в бой!»

Здесь же, после митинга, бойцы принесли клятву. Текст ее вручил Старшинову за несколько часов до митинга начальник политотдела НВМБ полковой комиссар И. Г. Бороденко:

«Мы получили приказ командования — нанести удар по тылам врага, опрокинуть и разгромить его. Идя в бой, мы даем клятву Родине в том, что будем действовать стремительно, смело, не щадя своей жизни ради победы над врагом. Волю свою, силы свои и кровь свою, капля за каплей, мы отдадим за жизнь и счастье нашего народа, за тебя, горячо любимая Родина».

Под клятвой подписались все бойцы и командиры отряда. Первой стояла подпись Куникова.

Еще задолго до завершения Сталинградской операции опыт уличных боев стал объектом пристального внимания Цезаря. В способе действий сталинградцев он увидел пример. Основные положения этого опыта, дополненные опытом десантных операций, легли в основу памятки-наставления. Эту памятку бойцы отряда выучили наизусть:

«...Враг хитер, а ты будь еще хитрее! Враг нахально прет на рожон, бей его еще нахальнее! Идешь в бой — харча бери поменьше, а патронов — побольше. С патронами всегда хлеба добудешь, а вот за харч патронов не достанешь. Бывает, ни хлеба, ни патронов уже нет, тогда вспомни: у врага есть и оружие и патроны, бей фашистов их же боеприпасами. Пуля не разбирает, в кого она летит, но очень тонко чувствует, кто ее направляет. Добудь боем оружие врага и пользуйся им в трудную минуту. Изучи его, как свое, — пригодится в бою».

«Да, счастлив командир, речи которого бойцы помнят как устав! — пишет в своих воспоминаниях контр-адмирал запаса Александр Тимофеевич Караваев{16}. В то время он был инструктором Главного политического управления ВМФ.— Что это, врожденный талант? Или, быть может, повседневная работа ума и воли, итог непрерывного соразмерения своих действий с задачами управления действиями многих и многих людей, отданных военной необходимостью в твое полное и безраздельное подчинение? Несомненно, Куников — личность незаурядная. Но когда наблюдаешь, как он работает с людьми, убеждаешься — это посильно каждому командиру».

За несколько дней до высадки в отряде состоялось партийное собрание. Первоначально замполит Старшинов планировал ставить единственный вопрос — о передовой роли коммунистов в предстоящей операции. Но пришлось ставить и второй — о приеме в партию: за несколько последних суток парторг и комсорг отряда получили сорок (!) заявлений.

На партийное собрание люди пришли одетыми в лучшую одежду. Сидели в торжественном, приподнятом настроении — единомышленники-коммунисты и верные боевые друзья.

Выступали горячо. Было много дельных предложений. Куников внимательно прислушивался к ходу прений. Его выступление было коротким и замечательным по отточенности формулировок. Они врезались в память.

Напомнив об основном способе действий в предстоящей операции — о бое методом штурмующих и блокирующих групп,— он сказал:

— Победит тот, у кого лучше организация и дисциплина. Организация — не просто слово, это аккумулятор массы факторов. Организация — это прежде всего четкое распределение и уяснение обязанностей каждого бойца и командира. А дисциплина? Что такое дисциплина?

Дисциплина — это соблюдение организации. Как видите, они связаны.

Дисциплина — это инициатива в работе.

Дисциплина — это укрепление местности.

Дисциплина — это чувство долга.

Дисциплина — это бой до последнего.

Пусть каждый всей совестью коммуниста отвечает за свое дело. Командовать — это значит руководить, приводя в движение все свои знания и способности, изобретательность, инициативу, весь жизненный опыт.

Выступление Куникова перед отрядом, опубликованное во фронтовой печати, стало достоянием всех частей и подразделений.

***

3 февраля 1943 года.

Погода штормовая, ветер северный, до 4 баллов. Пасмурно. Временами накрапывает дождь. Горы нахохленные, мрачные, с вершин свешиваются беловато-серые тучи. В центре Геленджика, в порту, готовятся к погрузке на корабли и болиндеры 255-я бригада морской пехоты и 563-й отдельный танковый батальон, следующие в составе основного десанта в Южную Озерейку.

На Тонком мысе тихо. К 15.00 боезапас, вооружение, продовольствие и санитарное имущество погружены на катера, чтобы люди не устали перед походом. В последний раз проверена укладка в вещевые мешки боеприпаса и продовольствия. Осмотрено оружие. В каждой группе по 2 противотанковых ружья, 1 ротный миномет. На отделение из 10 человек пулемет ППШ и по 2 снайперских винтовки (они себя оправдали). Вооружение бойцов — автоматы, по 800 патронов, гранаты (по 8 лимонок и 1 противотанковая). Одежда — теплые брюки, ватники, сапоги (или ботинки), каска. В карманах у многих обнаружены были бескозырки. Разрешили взять. На левой руке у каждого белая повязка — для опознания в темноте.

Приказ командира отряда — всем отдыхать. А он покинул территорию и вышел в заросшую кустарником пустошь.

Погода нелетная. Сегодня не бомбят. Тихо. Редкие минуты тишины. Все ли сделано? Еще есть время, еще не поздно...

Ну что ж, давай, придерживаясь метода, который никогда не подводил, — шаг за шагом по всей цепочке: обстоятельства — раз, люди — два, ты сам — три.

Обстоятельства. Окончательное вчерашнее уточнение в штабе базы прошло коротко и четко. Г.Н.Холостяков сказал, что высадка демонстративного десанта утверждена на одно место, а не на два, как предполагалось. Что ж, это к лучшему: не будут дробиться силы. А.В.Свердлов зачитал плановую таблицу боя. Все расписано в железной последовательности, буквально по секундам. Свердлов, чуть заикаясь, что придает его размеренному голосу еще больше непреклонности, напомнил, что план будет выполняться именно в этих идеальных сроках. И – будет. Что невероятно важно. Пожалуй, Лев Николаевич переложил яду в «Войне и мире», когда издевался над австрийскими штабистами: «Ди эрсте колонне марширт... ди цвайте колонне марширт...» Доблести и отчаянной дерзости такая добавка, как точность, не повредит. Вот и Сипягин лично прошел ночью от Тонкого мыса до самой Станички, проверил ход мерной милей, чтобы выйти попозже, не болтаться лишнее время у вражеского берега, не взвинчивать ожиданием людей.

А люди... Артиллеристы, авиаторы, связь... О своих и говорить нечего. Ни малейших сомнений.

Ну, а ты сам? А что — я? Не волнуюсь, нет. Когда все так продумано, когда предусмотрены даже случайности... Разве какое-нибудь там колыхание тверди или трясение небес. А в остальном — что ж, пред этим все равны. Кому-то повезет, кому-то нет — что все это перед тем покоем, какой дается чувством выполненного долга? Долгу все уступает. Даже личное. Уже теперь настала какая-то отстраненность, прежнее словно ушло за горизонт и пребывает там, трепетно любимое, но такое далекое! Сын, мать, жена, сестра...

Из последних писем:

Наталье Васильевне, 28.1 — 43: «...Ни тебе, ни маме, ни сыну не будет за меня стыдно».

М.С.Кусильману, ответственному редактору фронтовой газеты 61-й авиационной армии (а прежде своему заместителю по газете «Машиностроение» и журналу «Машиностроитель»): «...Готовлюсь к глубокой прогулке, не знаю только, выйду ли из нее живым...»

В. П. Никитину 31.1—43: «Прощай. Не поминай лихом».

Что же, на войне как на войне, и это не основание, чтобы сомневаться в себе. То, что выбрано в судьбу, выбрано зрело, это не порыв, не решение сгоряча. Это подготовлено всей жизнью, день за днем, впитано всем естеством с ароматом полей родины, с дымами ее строек, с гарью ее пожарищ...

Ну полно. (Он присел на край воронки, снял ушанку, закурил, отер платком вспотевшую лысину{17}.) Не в себе дело, не это главное. Дело в людях. Добровольцы... Но это был публичный порыв, а люди есть люди. Вдруг кто-нибудь передумал в последний момент. Тогда он не герой, он жертва. И его надо отпустить.

«Доброта твоя!» — ехидно напомнил внутренний голос. Доброта? Война вынужденная, на войне все вынужденное, а от добровольцев отбоя нет. К чему тащить тех, кто не стремится? В такой цепи не может быть слабых звеньев. Ни единого.

Что же ты предлагаешь? Кликнуть добровольцев из добровольцев? \

А почему бы и нет? Да, добровольцев из добровольцев. Но так, чтобы у колеблющихся был свободный выбор, не на глазах у всех. И — никого из штабных не предупреждать. Станут суетиться, отговаривать от такого шага. А он нужен. Для всех. Для тех, кто смалодушничает. И для тех, кто пойдет. Для них даже нужнее. Ох как будет трудно!

Он бросил папиросу, встал, нахлобучил ушанку.

Все, товарищ майор, точка. Приступаем.

В 18.00 отряд был построен. Начальник штаба Котанов доложил:

— Товарищ командир, отряд в количестве двухсот семидесяти трех человек в полном боевом порядке построен.

Куников обратился с короткой речью. Напомнил, что в ближайшие часы отряд войдет в соприкосновение с превосходящими силами врага. Для высадки выбран участок побережья, лишенный воды, ни ручьев, ни грунтовых вод, такие участки охраняются несколько слабее. Но это в первый момент, потом враг навалится всеми силами. Отступать на плацдарме некуда. Среди тех, кто стоит сейчас в строю, будут и раненые и убитые. Надо смотреть правде в глаза и не тешить себя надеждой на «авось пронесет».

— Уверен, что каждый из вас поступает сознательно. Уверен, что не лихость и не драчливость, а святая любовь к Родине и священная ненависть к врагу ведут вас в бой. Но все ли соразмерили с предстоящим свои силы? Пусть каждый сейчас же, пока не поздно, честно ответит себе на этот вопрос. — Пауза. — Те, кто не чувствуют себя в силах, кто вообще плохо себя чувствует, пусть выйдут из строя.

Ни шага, ни движения. Мертвая тишина.

— Товарищи, еще раз — не приказываю, прошу.

И снова молчание.

— Распустите бойцов на перекур,— сказал Куников Котанову,— и через десять минут постройте их снова. Те, кто постеснялся сейчас выйти, снова в строй могут не становиться.

Через десять минут отряд был построен. Котанов доложил:

— В строю двести семьдесят два человека.

— Сколько? — переспросил Старшинов. Один из бойцов не вернулся в строй...

— Двести семьдесят два,— повторил Котанов.

— Прекрасно,— громко сказал Куников.— Ведите личный состав на корабли.

Вот, сказал он себе, видишь, какие люди. Глаза его увлажнились, он вспомнил строчки Н. Тихонова: «Гвозди бы делать из этих людей. Крепче бы не было в мире гвоздей».

К 19 часам 3 февраля десантники подошли к причалам в районе Северной пристани мыса Тонкого. Погрузка личного состава была осуществлена четко и быстро. На катерах людей покормили, выдали вина для защиты от холода.

В 21 час 43 минуты отряд лег на курс следования в пункт развертывания в Цемесской бухте. До начала подвига оставались считанные минуты.