Пока бьется сердце
С разрешения командования округа Марина полетела в Москву. Необходимо было выяснить, какого типа самолетами будет оснащен ее полк. Самолеты Су-2, на которых они до сих пор тренировались, уже были сняты с производства. Может быть, им выделят пикирующий бомбардировщик Пе-2? Заводы начали выпускать его в 1940 году, и лишь немногие части встретили войну на этом самолете.
Это был двухмоторный, двухкилевой бомбардировщик с экипажем три человека, задуманный как истребитель-разведчик. Но с началом войны он стал одним из основных дневных ближних бомбардировщиков. Он был сложным и строгим в пилотировании, требовал большого мастерства летчика, и многие сомневались: смогут ли девушки-летчицы освоить его в краткие сроки.
В Москве нарком Алексей Иванович Шахурин, к которому Марина обратилась за советом, встретил ее приветливо.
— Вы хорошо представляете себе, что такое Пе-2? — раскуривая папиросу с длинным мундштуком, расспрашивал он Марину. — Это не У-2, тут нужна такая техника пилотирования, ого! Все ли ваши летчики смогут его освоить, времени-то вам мало дадут, ну месяц-два. Боевая техника не может стоять, она должна воевать. Может быть, — продолжал он, — подождать немного, должна прибыть партия американских самолетов «Бостон», посмотрели бы, что за самолет...
— Нет, нет, — запротестовала Марина, — ждать мы не можем. Ну а что касается самолета Пе-2, то я уверена, что мои девушки освоят его. Летают же мужчины, мы сможем тоже. [93]
— А не говорит ли в вас этакий дух соревнования? — улыбнулся Шахурин. — Тут надо трезво рассуждать, дело серьезное. Машина очень сложная.
— Мы будем гордиться тем, что нам доверяют такую машину, — сказала Марина. — И постараемся оправдать это доверие.
В конце разговора нарком пообещал, что самолеты начнут поступать в полк в самом скором времени.
В часть Марина возвратилась в конце июня. Известие о вооружении полка самолетами Пе-2 даже командиры эскадрилий — опытные летчики — встретили настороженно и с опасением. Считалось, что освоить такой самолет в короткие сроки невозможно, ведь большинство летчиков имеют малый налет, тренировочных самолетов (с двойным управлением) нет, самостоятельный вылет очень нелегок.
— Вот поэтому и надо начинать изучение материальной части прямо с завтрашнего дня, не ожидая, пока прилетят самолеты, — убеждала Раскова командиров. — Покажите, на что вы способны, станьте примером для рядовых летчиков. И забудьте слова «трудно», «невозможно». Думайте не о том, как летает этот самолет в других частях, а о том, как мы будем на нем летать. Да, она строптива, эта машина, но женщине свойственна аккуратность, легкость в движениях. И я уверена, что все наши летчики освоят ее. Сроки нам дали очень сжатые — четыре месяца, и мы сможем вылететь на фронт к началу осени.
Полк, узнав о переходе на новую материальную часть, был настроен радостно и тревожно. Шутка ли, такой самолет! Уже на следующий день были организованы занятия для летчиков по материальной части самолета СБ, который был приспособлен для тренировок перед полетами на самолете Пе-2.
Через несколько дней начались практические полеты. Вместе с другими занималась и Марина. Она считала, что командир полка должен первым показывать пример в новом деле. [94]
Каждый день вставали десятки сложных вопросов, требующих срочного решения. Переход на самолет Пе-2 требовал расширения летного состава. Каждый экипаж теперь состоял из трех человек: летчика, штурмана и стрелка-радиста. Кроме того, увеличивался и наземный экипаж до четырех человек. Где найти нужное число специалистов-женщин — радистов, техников, инженеров? Их было очень мало в ВВС, а подготовка требовала времени.
Расковой стало ясно, что для ускорения подготовки полка нужно, пусть временно, до прибытия людей из специальных школ и училищ, взять стрелков-радистов и часть техников из строевых частей, имеющих боевой опыт полетов на этом самолете. Марине не очень хотелось делать это, она надеялась, что полк будет только женским, но другого выхода не было.
В июле прибыли в полк 20 новеньких Пе-2. Наконец каждый летчик получил свою машину.
В один из дней августа командир второй эскадрильи Евгения Тимофеева сделала несколько полетов по кругу на Пе-2 с инструктором, который вел машину. Он спросил ее:
— Все понятно?
— Понятно... — ответила Женя.
Конечно, понятно было не все, она сидела на месте штурмана и только наблюдала за действиями инструктора.
— Тогда сейчас полетишь сама.
«Ох, как бы не осрамиться, — подумала Женя. — Все летчики на старте. Смотреть будут во все глаза».
Тимофеева подошла к Расковой.
— Товарищ майор, получила разрешение на самостоятельный вылет. Разрешите?
От успешного вылета Тимофеевой зависело многое: развеются ли последние сомнения в том, что женщины способны овладеть этой машиной; каким будет настроение всех остальных летчиц, поверят ли они в самолет.
Женя — первоклассный летчик. Раньше работала инструктором спецшколы летчиков Гражданского Воздушного [95] Флота. Она пришла в полк только весной, и Марина сразу же назначила ее командиром эскадрильи. Женю Тимофееву отличали необыкновенная выдержка и сила воли. Лишь немногие догадывались о том, что творится у нее на душе. Ведь муж ее погиб на фронте, а о судьбе двоих детей, оставшихся с бабушкой в Минеральных Водах, она ничего не знала.
И все же Раскова тревожилась.
— Не подведу, товарищ командир, — сказала Женя, заметив колебания Марины. — Не беспокойтесь, все будет хорошо.
— Верю, — сказала Марина.
Она взмахнула флажком, и самолет пошел, набирая скорость. Сердце Марины забилось тревожно.
Самолет уже в воздухе сделал разворот, потом все летчики, присутствовавшие на старте, взволнованно следили за ним. Медленно тянутся минуты, вот и последний разворот, и Женя точно сажает самолет у белого полотнища.
— Вот это посадка! — воскликнул кто-то громко и радостно.
Марина сияет: теперь дело пойдет! На сердце становится легко и спокойно.
Через некоторое время приступила к полетам и Раскова. В качестве пилота она летала немного, в основном на легкомоторных самолетах, поэтому ей приходилось прилагать немало настойчивости и старания, чтобы не отстать от других. Материальную часть самолетов СБ и Пе-2 она изучала так же тщательно, как и все, чем она занималась раньше: не оставляя никаких неясностей, в строгой последовательности.
В августе 1942 года она писала родным:
«...Прикладываю все силы, чтобы скорее вылететь, но это зависит не от меня одной... Работаю по-прежнему много — и днем, и ночью, но хоть показался желанный конец работы, которого так долго ждали... Выковалась совершенно не свойственная мне прежде выносливость, я почти не [96] чувствую усталости, хотя больше четырех часов в сутки никогда не сплю и совсем не имею выходных дней. Но сил откуда-то много, сама удивляюсь. Люди меня здесь окружают хорошие, только трудно быть все время на людях...»
Да, ей было трудно. На нее все время были устремлены сотни глаз. Каждая из молодых летчиц хотела и надеялась найти в ней живое воплощение своего идеала. Чувствуя это, Марина ни на минуту не позволяла себе расслабиться. Она не простила бы себе поступков, не оправдывавших их надежд.
Раскова закончила тренировки на СБ и приступила к полетам на Пе-2. Подполковник Петрович не ограничивал ей число полетов и не раз, сопровождая ее, придирчиво проверял технику пилотирования.
Однажды утром он сказал:
— Я думаю, пора, Марина Михайловна. Готовьтесь к самостоятельному. Продумайте мысленно все по порядку, подсказывать будет некому. — Марина согласно кивнула головой.
— Я готова.
Она заняла место пилота; рядом, на место штурмана, сел техник.
Она взлетала в сторону Волги с аэродрома № 2. Ближе к городку находился аэродром № 1. Он был небольшим и использовался для взлета и посадки лишь связных самолетов и самолетов СБ.
Стартер махнул красным флажком. Марина увеличила обороты моторов и легко начала отдавать штурвал от себя. Пробегая рядом с посадочными знаками, увидела, как Петрович ободряюще махнул рукой. Самолет почти незаметно оторвался от земли, внизу показалась Волга. Широкие желтые отмели окаймляли обмелевшую от летней жары реку. Скорость нарастала, и Марина плавно ввела машину в разворот. Задание было простым — сделать «коробочку» над аэродромом и посадить самолет.
Она уже начала готовиться ко второму развороту, как [97] вдруг почувствовала, что самолет потянуло влево. Усилием педали постаралась выровнять самолет, но его тянуло все так же влево. Высота начала падать. Она поняла, что вышел из строя левый мотор.
Впереди виднелся аэродром № 1, и только посадка на него могла спасти машину и экипаж.
Была еще одна возможность — сесть в поле на фюзеляж. Но Марина и в мыслях не допускала этого. Конечно, к этому прибегают в случае безвыходного положения, у нее же совсем другое. Да, ситуация непростая. Посадка на одном моторе на таком самолете — дело нелегкое даже для опытных летчиков. Сложность еще и в том, что надо садиться только по прямой на небольшой аэродром: малейшая неточность в расчете — и самолет выкатится за пределы поля и может скапотировать, стать «на нос».
«Ну, Марина Михайловна, — мысленно приговаривала она, — смотри внимательней, а не то будет тебе и бис и ура...»
Ни растерянности, ни минутного замешательства, которое порой приводит к беде. Сознание, как секундная стрелка, четко отсчитывало каждое движение штурвала, педалей. Она сбавила обороты правого мотора, снизилась, потом, то чуть форсируя, то убирая обороты работающего мотора, подвела машину к краю полосы, чтобы иметь в запасе лишний десяток метров для пробега. Она остерегалась лететь слишком близко к земле. Только перетянув через ангар, резко убрала обороты мотора и выровняла самолет. Он легко коснулся грунта и понесся по накатанной полосе.
«Вот и сели! Ай да мы!» — прокричала Марина технику, выключая двигатель. Самолет еще катился, потом у края поля Марина развернула его и он замер словно без сил, выполнив свой долг.
Она выдернула шнур шлемофона из розетки и вышла из машины. Техник недоуменно смотрел на левый, отказавший мотор: отчего все это стряслось? [98]
— Выясняйте, в чем дело, — сказала ему Марина. — Могли быть неприятности большие, чем мы с вами испытали.
Раскова была довольна. Чувства пережитой опасности она не испытывала. Обычно оно возникает от сознания, что что-то происходит помимо тебя и ты не можешь вмешаться в события. Сегодня же все шло по классическому образцу: отказ мотора в воздухе и неукоснительное выполнение летчиком соответствующих правил поведения в этой ситуации. Она нигде не отступила от правил, не дала родиться страху и с честью вышла из опасного положения.
К самолету подъехала «эмка» Петровича. Выскочив из нее, он разгневанно приказал технику:
— Разобраться немедленно, в чем причина неполадки; если это плохая подготовка, то будут приняты строгие меры.
— Товарищ подполковник, задание на полет выполнено! — доложила Раскова. — Пришлось садиться на одном моторе.
— Спасибо, Марина Михайловна. Задание выполнено отлично.
Глядя на маленькую, худенькую женщину в вылинявшем синем комбинезоне, он гордился ею.
Пришла осень. Дни стояли ясные и по-летнему теплые. Но уже не было той изнуряющей жары, которая мучила всех эти месяцы, исчезли сонмища комаров и мошкары, ночами выпадали холодные росы, блестевшие на раннем солнце.
Осенью 1942 года снова ухудшилась обстановка на фронте. Немецкие войска прорвались к Дону и угрожали Сталинграду.
— Товарищ майор, ну когда же нас пошлют на фронт? — обращались летчицы к Расковой. Подготовка была, по существу, завершена. Оставалось отработать лишь несколько полетных упражнений. Но снова начались перебои [99] с горючим, лишнюю бочку бензина удавалось найти с трудом.
Только в конце ноября был подписан акт о готовности полка к отправке на фронт. Среди девушек царило приподнятое настроение: готовили и чистили самолеты, проверяли — в который раз! — пулеметы, упаковывали штабное имущество. Теперь каждое утро встречали вопросом о погоде, но погода, как нарочно, испортилась — налетели метели, заметая стоянки; на север, куда лежал путь полка, циклоны принесли низкую облачность.
Так прошло несколько дней. Наконец погода словно смилостивилась, проглянуло яркое, будто начищенное ветрами солнце, легкий мороз разрисовал изморозью кабины самолетов. Полк выстроился у стоянки машин перед дальним, почти тысячекилометровым перелетом. Для всех экипажей это был очень серьезный экзамен в летном мастерстве, организованности, штурманских расчетах. Этот экзамен держала и Раскова и как летчик, и как командир. Волновалась ли она? Конечно. Она поведет 20 боевых самолетов. Собрать в строй эту группу, провести по маршруту, посадить на новом, незнакомом аэродроме — сама по себе ответственная задача. Да к тому же у летчиков и у штурманов было только по несколько совсем небольших маршрутных полетов.
Но и командир полка, и все летчики были уверены, что, собрав свою волю в кулак, не допуская ни малейшей расслабленности, они справятся с этой задачей.
Марина прошла вдоль строя. На правом фланге билось на ветру полученное несколько дней назад боевое знамя полка. Ну что ж, она может с радостью сказать себе: ее усилия, ее настойчивость, бессонные ночи и тревоги не напрасны. Воюет на Кавказе ночной полк Евдокии Бершанской; бьют фашистов в небе истребители: уже есть первый сбитый самолет — это отличилась Валерия Хомякова в небе над Саратовом; сегодня вылетает и ее полк. Ответственное и важное задание, возложенное на нее, выполнено. [100]
Подъехала машина, из нее вышли полковник Багаев и подполковник Петрович. Отдавая им рапорт, Марина почувствовала, как задрожал ее голос.
— Не забывайте нас, Марина Михайловна, — сказал Багаев. — Хоть мы и в тылу, но сами знаете, делаем что можем для фронта. Желаем вам успехов в бою, — обратился полковник к строю летчиков, — покажите, что вы недаром учились здесь. Надеемся, что вы станете примером для других летчиков, несмотря на то, что вы женщины и не надо бы вам воевать, скажу по совести. Но сегодня все берутся за оружие — и женщины, и дети, и старики, и мы гордимся вами и ждем вас с победой.
Прозвучала команда: по самолетам! Экипажи заняли свои места в кабинах. Заискрились снежинки, сдуваемые вихрем заработавших моторов, самолеты медленно выруливали к старту.
Первой шла «Звездочка» Марины. Она легко слушалась даже небольших движений секторов газа и мягко бежала по укатанной снежной дорожке. Штурман капитан Хиль посматривал назад, следя за выруливанием остальных экипажей. Командование настояло, чтобы штурманом полка был опытный командир-мужчина, хотя бы временно, пока штурманы-девушки обретут необходимый опыт вождения больших групп в боевых условиях.
— Все построились? — спросила, обернувшись, Марина.
— Да, товарищ майор. Все по местам.
— Радист, готов?
В наушниках затрещало, и голос радиста произнес:
— Да, товарищ командир. Связь проверена.
— Идем на взлет. Следите за самолетами.
Марина двинула секторами оборотов моторов. Гул их стал мощным и грозным, самолет стремительно рванулся вперед, к горизонту. Мелькнул под крылом заснеженный берег Волги, впереди показался прикрытый морозной дымкой город. [101]
— Убрать шасси!
— Да... Убрать шасси, — ответил штурман.
Она начала первый разворот, и теперь ей были видны взлетающие друг за другом самолеты. Установив самолет в набор высоты, старалась разглядеть машины, которые подходили к ней и строились в группу.
Марина уже сделала два круга над аэродромом, когда взлетел последний самолет. Ее охватило какое-то тревожное чувство, казалось, что вот-вот один из самолетов свернет с полосы и не взлетит, останется. И теперь, увидев, что обе эскадрильи на своих местах, облегченно вздохнула.
— Разворачиваемся на первый курс! — весело сказала она штурману.
Поплыли внизу укрытые снегом поля и перелески. Они долго еще видели Волгу, но потом она ушла в сторону и скрылась в дымке. До аэродрома, где предстояло пополнить горючее, было около двух часов полета, а может быть, немного больше при сильном встречном ветре. Было ясно, что сегодня им не попасть на прифронтовой аэродром — зимний день короток. Но Марина не жалела об этом, пусть отдохнут экипажи, улягутся волнения дня. Осмотрим самолеты, а завтра дальше в путь.
Иногда Марина оглядывалась, и глаза ее лучились в улыбке: самолеты шли, строго выдерживая заданный строй. Хорошо! А завтра, быть может, эти грозные боевые машины пойдут уже бомбить вражеские укрепления и примут первые воздушные бои. Какое это большое счастье и ответственность!
Самолеты, поблескивая на солнце крыльями, летели все дальше на север.
Аэродром около засыпанной снегом деревни был виден издалека.
— Как, штурман, хорошо вышли?
— Да, вышли точно, — ответил капитан Хиль.
Через несколько минут Раскова дала команду на перестроение, и летчики, выдерживая интервалы, пошли на посадку. [102] Их встречали техники из передовой команды, которая вылетела раньше, и командиры штаба. Казаринова, хмуря брови, докладывала:
— Аэродром плохо укатан, да и полоса для взлета короткая. Общежития для летного техсостава не подготовлены. Я уже приказала командиру батальона обслуживания навести порядок.
— Правильно, товарищ капитан. Я завтра и сама с ним поговорю.
Марина распорядилась, чтобы с утра все были готовы к вылету.
Но погода спутала все планы. Разыгралась метель и засыпала и самолеты, и стоянки, и аэродромы. Замела до крыш деревню, а землянки, где жили летчики, можно было найти только по дыму, вившемуся из труб.
Каждое утро летчики гуськом пробирались через сугробы на аэродром, чистили стоянки машин, помогали техникам. С самолетов пришлось слить воду — неожиданные морозы могли привести в негодность моторы. А в случае вылета новые трудности встанут перед техниками — для заправки самолетов нужна будет горячая вода.
Прошел день, другой, а погода не улучшалась — по всей верхней Волге гуляли метели.
Каждое утро рождало надежду, но рассветало, и тот же снег сыпал со всех сторон, наметая причудливые заструги.
Десять дней мела метель. Наконец она выдохлась. Однажды на рассвете Марина вышла из землянки и увидела над головой синее небо с робкой россыпью звезд.
— Ну вот, кажется, и праздник! — обрадовалась она и, не теряя времени, отдала команду готовить самолеты к вылету. Потом пошла на взлетную полосу проверить, как ее укатывают. Работы еще не закончили, и Марина сердилась:
— Опять задержка будет! Надо было с ночи начать, когда появилась надежда на погоду.
Наконец взлетная полоса готова. Но тут возникла еще одна проблема: стало ясно, что заправщик не успеет подвезти [103] горячую воду всем самолетам. Ее хватило только для первой эскадрильи.
— Сделаем так, — решила Раскова, — сегодня отправим эскадрилью Федутенко; начальник штаба встретит ее на месте назначения. А я побуду здесь, пока всех не выпущу.
Один за другим уходили в небо самолеты. Вот они построились и четким клином ушли на запад.
Командир второй эскадрильи Женя Тимофеева ворчала, еще заметнее «окая»:
— Вот так всегда: кому — первой эскадрилье. А мои — все как золушки.
— Ну, твои-то золушки кого хочешь перегонят, — смеялась Раскова. — Не досадуй, Евгения Дмитриевна, завтра и мы улетим.
— Завтра — не сегодня, товарищ майор, — сказала Женя.
Ее сомнения подтвердились: погода словно пошутила с ними, улыбнулась краешком солнца, а наутро снова закрутилась, завихрилась метель. Засыпала снегом расчищенные стоянки, укрыла пышным покрывалом самолеты по самые плоскости.
Временами метель прекращалась, затихала словно в изнеможении. Тогда ползли густые туманы, скрывая все вокруг. Снова с утра до вечера расчищали от снега стоянки и самолеты. Вечерами сушили промокшую одежду у раскаленной печки и мечтали о солнечном утре. Когда наконец все укладывались на длинных дощатых нарах, Марина садилась около пышущей жаром печки и сидела тихо и задумчиво, изредка подбрасывая в печку трескучие поленья.
Где-то в углу слышался тихий говор, смех.
Марина думала о доме. Месяц назад Анну Спиридоновну и Таню перевезли на самолете в Москву. Как она волновалась за них! Она вспомнила, как писала Тане о том, чтобы не высовывалась и сидела тихо, чтобы не трогала ничего в кабине. Марина улыбается, вспоминая свои волнения. Хорошо бы попасть в Москву хоть на несколько часов! [104]
Ведь она не видела дочку уже полтора года и, кто знает, увидит ли скоро.
«Ах, уймись ты, буря, не шумите, ели...» — тихонько напевала Марина, а Женя Тимофеева, улегшись на нарах и подперев голову руками, смотрела на нее нежно и с любовью. Она восхищалась этой хрупкой женщиной, едва перешагнувшей свое тридцатилетие, которая взяла на себя; такую огромную ответственность, такой тяжкий груз забот и тревог. Что толкало ее на это? Жажда славы? Но она была у нее, заслуженная, громкая слава. Просто она, кадровый командир, коммунист, не могла поступить иначе в дни, когда над Советской страной нависла смертельная опасность.
Однажды, когда Раскова была на дальней стоянке, прибежал посыльный — ее срочно вызывали на связь с Москвой. Теряясь в догадках, она почти бежала к землянке оперативной связи и, только открыла дверь, услышала:
— Вас срочно вызывают в Москву.
Погода все еще была плохая, но она приказала готовить свою «уточку».
— Возможно, речь будет идти о передислокации, — говорила Раскова Тимофеевой. — Вы должны быть готовы отправиться по моей команде в указанное место, а я к Федутенко в первую эскадрилью. Командование возлагаю на тебя. Вылетай только при благоприятной погоде, не торопись, хоть и хорошие у тебя летчики, а все-таки еще «детский сад».
Женя сама как-то сказала Расковой, что вот у Федутенко летчики — асы, а ей детский сад достался.
Вот почему Марина иногда подсмеивалась над ней, хотя знала, что летчики Тимофеевой не уступят другим.
«Уточка» блеснула белой птицей среди темных туч и скрылась. Женя, тяжело загребая снег меховыми унтами, пошла к землянке. Что-то неясное и грустное нахлынуло на нее. Любимый командир улетела, о детях ей давно уже ничего не известно... [105]
Из Москвы Марина возвращалась за неделю до Нового года. Самолет летел низко над притуманенной землей. Внизу мелькали темные полосы дорог и вереницы автомашин на них, железнодорожные станции с сотнями вагонов и платформ, загруженных боевой техникой, редкие деревни среди сумрачных, утонувших в снегу лесов. Марина везла полку приказ на перебазирование. Под Сталинградом шли упорные бои, командование сосредоточило там много авиационных частей, решено перебросить туда и полк Расковой. Командиру второй эскадрильи она уже дала указание на самостоятельный перелет, а с первой эскадрильей решила лететь сама. Срочно надо выбивать транспортные средства, чтобы перебросить штаб полка и передовую команду техников; в штабе ВВС обещали выделить два транспортных самолета, но когда? Снова предстоит много дел, которые, казалось, уже позади.
В разрывах облаков мелькнул кусочек голубого неба, холодного и блеклого. Но была в его синеве надежда на приход весны и светлых дней.
Эти дни в Москве промелькнули как сон... Танюшка так выросла, худенькая только... Удивительно подумать — Марина была в театре! Узнав, что она в Москве, артисты МХАТа пригласили ее к себе. Она рассказывала им о девушках-летчицах, о их жизни. Ее слушали с интересом и восхищением. И год спустя, уже на фронте, они увидят сами, как воюют летчицы Марины Расковой...
На аэродроме Марину ждали. Капитан Казаринова собралась было по всей форме отдать рапорт, но Марина остановила ее.
— Хорошо, хорошо, товарищ капитан. У нас сейчас срочные дела. Ни минуты не откладывая, надо послать кого-то в Москву. Пусть проследит, чтобы не задержали присылку транспортных самолетов, и получит карты нового района боевых действий. Я думаю, что лучше Мигуновой с этим делом никто не справится. Оформите ей командировку. Как, Катя, не возражаешь? — сказала она находившейся рядом Мигуновой. [106]
Казаринова укоризненно посмотрела на Раскову: опять обращение к подчиненной не по уставу.
— Ну конечно нет! — Катя обрадовалась неожиданной командировке в Москву, домой.
Через два дня Марине удалось отправить по железной дороге технический состав полка. Осталось только около 20 человек для срочного ремонта самолетов во время перелета и штаб полка. Улетела и первая эскадрилья, и теперь в землянке было тихо и одиноко. Незадолго до Нового года прилетел транспортный самолет «дуглас», и 27 декабря, пользуясь сносной погодой, она отправила его к новому месту с техниками и штабными офицерами.
— Мы скоро вслед за вами, — напутствовала их Раскова. — Устраивайтесь и приступайте к тренировочным полетам для знакомства с районом боевых действий.
На аэродроме оставалось два неисправных самолета. Через день-два, после того как их отремонтируют, она рассчитывала вылететь вместе с ними. С ней была и комиссар полка Лина Елисеева.
Непогода разыгралась снова. Метель мела и день, и два, и три... На рассвете, услышав урчание тракторов, расчищающих аэродром, Марина выходила из землянки, но иногда не могла открыть дверь — снег засыпал землянку по крышу. Сквозь вихри не было видно ни неба, ни тракторов, только прорывался звук работающих моторов.
Набив котелок снегом, Марина возвращалась в землянку и ставила его на печь, потом тихо, чтобы не разбудить спящих летчиков, разжигала огонь.
Пламя медленно разгоралось, словно тоже застыло за длинную ночь, охватывая сухие дощечки разобранного старого забора, краснели бока железной печки, шипел тающий снег.
У Марины появилось время для того, чтобы отдохнуть, выспаться, но сон не шел. Иногда она ночью вставала и шла взглянуть, как там погода? Ей хотелось быстрее собрать полк вместе, начать боевую работу. Это вынужденное [107] безделье не приносило отдыха, тяготило ее. Впереди опять был трудный день — очищали стоянки и самолеты от сугробов снега, наметенных ночью. Марина тоже работала вместе со всеми, за исключением тех часов, когда уходила на метеостанцию узнать прогноз погоды. Но синоптики ничего хорошего не обещали. Шли мощные холодные фронты со снегопадами и метелями по всему маршруту.
Наступил новогодний вечер. Намерзнув и устав за день, Раскова задремала, и только веселый говор летчиков и штурманов разбудил ее. Но оживившиеся было девушки скоро притихли. Было грустно, что они так одиноки здесь, далеко от полка.
— Не будем грустить, — ободряюще сказала Марина. — Скоро будем все вместе, не век же мести метелям. Давайте-ка лучше споем.
Но песня тоже не получилась, не выливалась наружу, а текла где-то внутри каждого, словно пелась только для себя.
Галя Ломанова, черноглазая, черноволосая смуглянка, пригорюнилась, подперев щеку рукой. Марина заметила, что поет она тихо, будто нехотя. У Гали далеко в тылу маленькая дочка, и Марина помнит, как еще во время тренировок заметила однажды слезы у нее на глазах.
— Зайдите ко мне после полетов, — сказала тогда ей Марина.
Оказалось, что у нее болеет дочка, нужны усиленное питание, лекарства, а она не может ничем помочь ей. Она не решалась обратиться к Расковой в такое тяжелое время с личной просьбой, но сейчас, увидев искреннее сочувствие в глазах Расковой, ее лицо, милое и доброе, Галя поняла, что перед ней женщина, которая может понять ее.
— Берите мою «уточку» и летите домой. Скажите в строевом отделе, пусть выпишут вам паек на десять дней, потом компенсируем. Завтра с утра вылетайте. Только внимательно следите за погодой, чтобы не было каких-нибудь неприятностей. [108]
— Есть, товарищ командир, — только и могла вымолвить Галя от радости и, еле дождавшись рассвета, улетела домой...
— Давно были письма из дома? — спросила Марина, помешивая гаснувшие в печке угли.
— Перед тем как мы вылетели, — ответила Галя. — Приеду после войны и не узнаю дочку...
— Моя тоже выросла за это время, — задумчиво проговорила Раскова. — Когда не на глазах, так меняются быстро, что только по ним и замечаешь: а ведь ты стареешь!
— Ну вам-то об этом рано говорить! — заметила Люба Губина. — Вы у нас молодая.
Раскова засмеялась. Она сидела у огня, распустив длинные, мокрые после мытья волосы.
— Давайте я помогу, товарищ командир, — смущенно сказала Люба, касаясь волос рукой. — Я тихонько расчешу их.
И она стала, легко касаясь расческой, старательно расчесывать пряди волос. У самой Любы волосы прямые, как дождь, и она закладывает отросшую челку за ухо. Большие серые глаза всегда серьезны, и даже когда она улыбается, в них не оттаивает строгость.
— Ну вот и все, — закалывая узел, сказала Люба, — правда красиво?
— Очень, — заглядывая в маленькое зеркальце, ответила Раскова. — Хоть в театр. Вот кончится война, пойдем всем полком в Художественный театр. То-то будут удивляться, глядя на моих гвардейцев!
— Так долго ждать, — заметила Галя Ломанова, — что и не верится, что когда-то это время придет.
— Уже скоро. Вот наступит весна, и начнем мы наступать по всем фронтам. Слышали, как громят наши войска немцев под Сталинградом?
Газет не получали давно, радио в далекой деревне не было, но в штабе перелетов изредка получали сообщения [109] о событиях на фронте. Лина Яковлевна Елисеева старалась регулярно приносить ежедневные сводки.
— Мы обязательно вернемся с войны, — продолжала Раскова. — Каждый должен верить в это, иначе нельзя. Лично я буду жить восемьдесят лет. Еще девочкой я почему-то решила, что это возраст самый старый и именно столько я буду жить.
Марина понимала, что только высокая сила духа каждого, и ее в особенности, способна помочь завершить начатое дело. Полк летит на фронт. Теперь нужно, чтобы родились умение и отвага, родились воины. И она все делала для того, чтобы укрепить в своих бойцах веру в победу, веру в жизнь.
— А ветер стих, — вдруг сказала Галя, прислушиваясь. — Может быть, и погода переменится.
Только 4 января наконец-то на небе проглянуло солнце и разошлись облака. Раскова приказала готовиться к вылету. В 14 часов три самолета поднялись в воздух и взяли курс на Сталинград.
Уже в первый час полета опять появилась облачность. В конце маршрута метеорологические условия резко ухудшились. Самолеты пошли на снижение и попали в сплошную серую мглу.
Летчикам Гале Ломановой и Любе Губиной чудом удалось посадить свои машины в поле. А самолет Расковой потерпел катастрофу.
Лишь через два дня, когда утихла пурга, летчики нашли «Звездочку» своего командира полка. Самолет Расковой лежал на краю оврага. Крылья серебрились на солнце, красные звезды ярко алели на белом снегу...
...А война продолжалась. Она полыхала еще более двух лет, и в рядах Красной Армии героически сражались с врагом [110] питомцы Марины Расковой, освобождая свою землю, выполняя клятву, данную в день ее гибели.
Тогда в письме в ЦК ВКГТ(б) они писали:
«Мы заверяем, что дело, начатое Мариной Расковой, доведем до конца... Личный состав полка входит с ходатайством о присвоении нашему полку имени Расковой, пусть ее имя будет нашим знаменем борьбы, с которым мы, ее ученики, полетим в бой, чтобы сбросить не только свои, но и ее бомбы на головы проклятых фашистов».
Полк пикирующих бомбардировщиков имени Героя Советского Союза Марины Расковой прошел славный боевой путь от Волги до Балтийского моря. Участвовал в Сталинградской битве, в боях на Северном Кавказе, на орловско-курском направлении, освобождал от захватчиков Белоруссию и Прибалтику. За успешные боевые действия при освобождении города Борисова получил наименование «Борисовский». Полк внес свой вклад в разгром противника в Восточной Пруссии и на Курляндском полуострове. За период Великой Отечественной войны полк совершил 1134 боевых вылета, сбросив на врага 980 тонн бомб. Он заслужил в боях гвардейское знамя, ордена Суворова и Кутузова III степени.
Полк ночных бомбардировщиков участвовал в оборонительных и наступательных сражениях на Северном Кавказе, на Кубани и под Новороссийском. Помогал войскам Красной Армии освобождать Крым, города Севастополь, Могилев, Белосток, Варшаву, Гдыню, Гданьск, участвовал в прорыве обороны фашистов на Одере. За успешные боевые действия на прорыве оборонительной полосы «Голубая линия» на Таманском полуострове был удостоен наименования «Таманский». С мая 1942 года по 9 мая 1945 года полк провел 24 тысячи боевых вылетов. Он первым из трех женских полков получил гвардейское звание.
Истребительный полк прикрывал от фашистских бомбардировщиков промышленные предприятия и железнодорожные узлы Саратова, Воронежа, Касторной, Курска, [111] Киева и Донбасса. Участвовал в воздушных боях в районах Волги, Дона, Днепра, Днестра и Дуная, в Корсунь-Шевченковской операции. Выполнял ответственные задания в Венгрии. Закончил он свой боевой путь в Вене. Летчицы полка за годы войны совершили 4419 боевых вылетов, провели 125 воздушных боев, сбили 38 самолетов противника.
28 летчицам из полков, подготовленных Мариной Расковой, было присвоено звание Героя Советского Союза. М. М. Раскова посмертно награждена орденом Отечественной войны I степени.
Представители женских авиаполков участвовали в Параде Победы на Красной площади.
Ушли в прошлое далекие и грозные годы войны, но не забыли потомки славное имя Героя Советского Союза Марины Расковой. Оно живет в названиях улиц и площадей. Его несут на своих бортах океанские суда. Оно присваивается школам и бригадам коммунистического труда.
Для нынешнего и грядущих поколений Страны Советов Марина Раскова навсегда останется примером верности долгу, беззаветной любви к своему народу, к своей Родине.