Офицер флота
23 декабря 1837 года Григорий Бутаков был произведен в мичмана и послан на Черноморский флот.
Здесь его зачислили в 3-й флотский экипаж и назначили на линейный корабль «Силистрия» флаг-офицером к адмиралу М.П. Лазареву. Деятельность выдающегося русского мореплавателя и флотоводца М.П. Лазарева занимает видное место в истории отечественного флота. Воспитывая моряков в духе лучших передовых традиций русского военно-морского искусства, адмирал Лазарев добился того, что Черноморский флот по организации и боевой подготовке превзошел лучшие иностранные флоты.
За время своего командования флотом (1834-1851 годы) он фактически заново создал флот. В Севастополе, Николаеве и Херсоне было построено около 125 различных судов, в том числе 16 линейных кораблей, 9 фрегатов, 7 корветов, 11 бригов в 25 канонерских лодок. Качество построенных кораблей было исключительно высоким. Впервые на Черноморском флоте появились 120-пушечные линейные корабли. Правильно оценив значение бомбических пушек, стрелявших разрывными снарядами (бомбами), Лазарев вооружил ими линейные корабли и пароходо-фрегаты.
Строя Черноморский флот, Лазарев одновременно создавал для него в Севастополе главную базу. Он лично руководил разработкой проекта нового Адмиралтейства и сам возил проект в Петербург, где добился его утверждения. [16]
Лазарев предвидел, что будущее принадлежит железному паровому флоту. Поэтому он стремился ввести в состав Черноморского флота не только деревянные, но и железные пароходы. При нем Черноморский флот пополнился шестью пароходо-фрегатами и 28 пароходами.
На Черноморском флоте постоянно проводилась усиленная боевая подготовка, почти непрерывно морякам-черноморцам приходилось участвовать в боевых действиях у кавказского побережья. Только с 1833 по 1841 год на восточном берегу Черного моря было занято одиннадцать населенных пунктов. Здесь были построены укрепления, в том числе Новороссийск, Геленджик, форт Вельяминовский (Туапсе) и форт Навагинский (Сочи).
Боевые действия в восточной, части Черного моря Лазарев сумел использовать для повышения уровня боевой подготовки флота. Он строго следил за тем, чтобы все офицеры Черноморского флота прошли через эту школу боевой практики.
Целью боевой подготовки было детальное изучение морского дела экипажами всех кораблей, начиная с матросов и кончая командирами. Лазарев требовал от офицеров, чтобы они учили подчиненных исполнять свои обязанности не механически, а отчетливо представляя значение своих действий в боевой обстановке. Естественно, что таким воспитателем мог быть только офицер, в совершенстве знающий военно-морское дело. «Морское дело наше, — говорил Лазарев, — требует постоянных занятий в оном... Морской офицер, не зная дела своего во всех подробностях, никуда не годится»{8}. Сам Лазарев в этом был непревзойденным образцом.
Главными принципами, которые Лазарев положил в основу подготовки личного состава флота, были организованность и железная дисциплина. Сами по себе эти принципы были не новы. Новое заключалось в том, что их осуществление основывалось не на страхе наказания, а на твердом знании каждым своих обязанностей на корабле. Такой подход к делу давал прекрасные результаты.
Лазарев был одним из немногих передовых русских адмиралов, веривших в высокие моральные качества и способности русского матроса. Он требовал, чтобы начальники относились к подчиненным с уважением. Он был противником побоев и розг. В таких взаимоотношениях Лазарев видел единственный путь к укреплению [17] авторитета начальников и к созданию на кораблях сплоченного боевого коллектива.
Мероприятия, проводимые Лазаревым по укреплению Черноморского флота, требовали воспитания в офицерах чувства нового, нетерпимости к рутине. Подбору, подготовке и выдвижению таких кадров Лазарев уделял самое серьезное внимание. Судить о человеке по его делам — таков был критерий Лазарева. «Всякое положение человека, — говорил он, — прежде всего возлагает на него обязанности, с точным, безукоризненным выполнением которых связана не только служебная, но и личная честь». Особенно внимательно Лазарев относился к тем офицерам, которые проявляли живой интерес к морской службе. Таких он нередко приглашал к себе на чашку чая, отечески беседовал на самые разнообразные темы и давал поручения, подчас довольно ответственные. Зато нерадивые к службе не могли ожидать от него снисхождения! Их, как правило, Лазарев назначал на службу к командирам, отличавшимся исключительной строгостью и требовательностью.
Обо всем этом мичман Григорий Бутаков неоднократно слышал еще до прибытия на Черноморский флот. В конце декабря 1837 года он явился к адмиралу Лазареву, Адмирал взглянул на мичмана, стоявшего перед ним навытяжку. Бутаков ему понравился, но он не любил «баловать» новичков.
— Бутаков? — с напускной холодностью заметил он: — Да... еще в молодые годы я знавал вашего отца... Иван Николаевич отважный моряк. Надеюсь, вы оправдаете его надежды. Пока вы останетесь при мне. Вскоре я дам вам случай проявить себя и понюхать пороху.
Такой случай вскоре представился.
Русско-турецкая война 1828-1829 годов явилась, как и предшествовавшие ей русско-турецкие войны, результатом острейших международных противоречий на Ближнем Востоке, вошедших в историю под названием «восточного вопроса». Противоречия эти возникли еще в XVII столетии, когда могущественная до того времени Турецкая империя стала приходить в упадок. Национально-освободительная борьба порабощенных турками народов [18] Балканского полуострова, Передней Азии, Северной и Северо-Восточной Африки ускорила распад огромной империи.
К этому времени Ближний Восток уже привлекал внимание западноевропейских держав — Франции, Австрии, Пруссии и особенно Англии, искавших здесь рынки сбыта и кратчайшие пути в страны Средней и Южной Азии. Упадок внешнеполитического могущества Турецкой империи способствовал усилению борьбы между этими странами за захват важнейших экономических и политических позиций как в самой Турции, так и на Балканах.
Австрия захватила северо-западные области Балканского полуострова, Франция устремилась в Египет и Переднюю Азию, а Англия ставила своей целью безраздельное господство во Внутренней Азии, в проливах и на Черном море.
В начале XVIII века активизировала свою политику на Ближнем Востоке и Россия. Она стремилась освободить от турецкого владычества черноморское побережье, чтобы получить доступ к южным морским торговым путям, отсутствие которых тормозило развитие экономики страны.
В результате ряда русско-турецких войн, происходивших во второй половине XVIII и в начале XIX столетия, к России отошло северное и часть восточного побережья Черного моря, для плавания русских торговых судов открывались проливы Босфор и Дарданеллы. Крым сначала был объявлен независимым, а затем присоединен к России. Быстро росло русское влияние и среди балканских народов, видевших в России защитницу их интересов, так как войны России против Турции вели к освобождению балканских народов от турецкого ига. Так, в результате войны 1828-1829 годов была закреплена автономия Молдавии, Валахии и Сербского княжества, а Греция стала независимой.
Усиление России на Черном море и рост ее политического влияния на Балканском полуострове мешали западноевропейским державам, и в особенности Англии, реализовать их экспансионистские планы в этих районах. Наиболее острыми противоречиями в «восточном вопросе» в начале XIX века становятся англо-русские.
Стремясь вытеснить Россию из бассейнов Средиземного и Черного морей, Англия пыталась подчинить [19] своему влиянию Турцию. С этой целью она навязывала Турции кабальные займы, прибирала к рукам экономическую и политическую жизнь страны. Подстрекаемая Англией, Турция непрестанно угрожала России военной интервенцией.
Но экспансионистские устремления Англии не ограничивались этим. Англия хотела отторгнуть от России Кавказ и тем ослабить ее позиции на Черном море. Для этого она с помощью турецкого правительства и непосредственно своими силами поддерживала мюридизм — воинствующее религиозное течение в исламе, проповедывавшее идею «священной войны» против «неверных». Англичане рассчитывали, используя мюридизм, поднять кавказских горцев против России, отторгнуть от нее Кавказ и присоединить его к Турции.
Англичане и турки засылали на Кавказ своих агентов, которые призывали горцев к войне против «неверных» — русских. К черноморскому побережью Кавказа тайно приходили английские шхуны и бриги, привозившие горцам порох и оружие.
Активность английских агентов на Кавказе особенно возросла в 30-х годах XIX века. Весьма оживленную переписку в это время вызвал эпизод с английской вооруженной шхуной «Виксен». Обнаруженная у Черноморского побережья русским бригом «Аякс», она была захвачена им как приз. Однако экипаж шхуны до задержания успел передать горцам груз, состоявший из пушек, пороха и соли. Несмотря на бурю протестов, поднятую в Англии, твердая позиция русского правительства вынудила британское правительство Пальмерстона признать законность захвата шхуны русским бригом.
Обо всех антирусских провокационных действиях английской агентуры рассказал в своей книге, изданной в 1840 году, один из крупных английских агентов Джордж Белл, организатор экспедиции шхуны «Виксен». Он открыто заявил, что «черкесы сражаются за наше (т. е. британское.- Авт.) дело»{9}.
Намерения англичан в отношении Кавказа, равно как и цели, которые преследовал мюридизм, были крайне реакционны. Присоединение Кавказа к России было явлением прогрессивным, так как благодаря ему Кавказ приобщался к передовой русской культуре, включался в сферу более передовой, чем на Кавказе или в Турции, [20] экономики. «Русский капитализм втягивал... Кавказ в мировое товарное обращение, нивелировал его местные особенности — остаток старинной патриархальной замкнутости...»{10}.
Чтобы прервать связь английских и турецких агентов с племенами горцев, русское правительство решило выделить из состава Черноморского флота два отряда для крейсирования вдоль кавказского побережья (от Анапы до Поти). В 1837 году между Анапой и постом св.Николая (за Поти) была создана Черноморская береговая линия, представлявшая собой непрерывную цепь укреплений; в начале 1838 года русское правительство отдало приказ о занятии черноморского побережья Кавказа десантами.
В ночь на 12 мая 1838 года эскадра адмирала Лазарева с десантным отрядом генерал-майора Раевского{11} приближалась к месту высадки близ Туапсе. В состав эскадры входили флагманский корабль «Силистрия», военные пароходы «Язон» и «Колхида», бриг{12} «Фемистокл», тендеры{13} «Луч» в «Скорый» и много других судов.
Как и многие офицеры эскадры, мичман Григорий Бутаков бодрствовал в эту ночь. Стоя на мостике «Силистрии», он вглядывался в расплывчатые контуры берега, где мерцали огоньки: видимо, горцы ожидали высадки русских войск. В подзорную трубу можно было отчетливо различить костры, пылавшие вдоль берега. Огоньки, вспыхивавшие там и сям в горах, были, очевидно, сигнальными.
В пятом часу утра пароходы «Язон» и «Колхида» начали поочередно вводить на буксире корабли в боевую линию. Заняв свои места, корабли бросали якоря и немедленно спускали гребные суда, для высадки первого броска десанта. Вся флотилия гребных судов была вооружена четырьмя «единорогами»{14}.
Наконец, был подан сигнал «Начать бой». В ту же минуту одновременно со всех судов грянул залп. Гребцы налегли на весла, и через несколько минут шлюпки врезались в прибрежную отмель. Десантники спрыгнули в воду и вскоре вышли на берег левее устья реки Туапсе.
После ожесточенного боя сопротивление горцев было сломлено. Захватив береговые окопы, русские цепями [21] вступили в лес. К вечеру отряд Раевского расположился лагерем, а утром 13 мая большая часть судов ушла в море. Лазарев удовлетворил просьбу мичмана Бутакова, пожелавшего остаться в районе боевых действий, откомандировав его с «Силистрии» на тендер «Луч».
На третий день после того, как район Туапсе был взят, русские приступили к постройке форта Вельяминовского. Сравнительное затишье на море продолжалось до конца мая, когда неожиданно разыгравшаяся буря чуть было не сорвала все планы русского командования.
Утром 30 мая погода была отличная. Хотя чувствовалась необычайная духота, ветра почти не было. На рейде Туапсе находились военный пароход «Язон», бриг «Фемистокл», тендеры «Луч» и «Скорый», транспорт «Ланжерон» и восемь торговых судов, доставивших разные грузы для войск. В полдень задул неблагоприятный юго-западный ветер, на море поднялось большое волнение. С каждым часом прибой усиливался. Судам угрожала опасность разбиться о камни. Стремясь уйти в море, пароходы отклепывали якоря, разводили пары, но было уже поздно — шторм принял неслыханные размеры. Суда влекло на берег с такой силой, что якоря уже не могли удерживать их на месте. Первым из русских судов был выброшен на берег близ устья Туапсе тендер «Скорый». Вслед за ним на берег вынесло тендер «Луч». Сначала это судно дрейфовало к песчаному пляжу у Туапсе, но затем направление дрейфа изменилось, и «Луч» вынесло на берег далеко за Туапсе, почти к самому подножью покрытой лесом горы, в ста пятидесяти саженях от русских аванпостов, от которых тендер отделяла бурная река Туапсе. Рядом с «Лучом» выбросило и бриг «Фемистокл».
Ночью шторм усилился. Шум, точнее рев шторма, заглушал все остальные звуки. Непрерывно лил дождь. Утром 31 мая выяснилось, что все тринадцать судов выброшены на берег{15}. К полудню шторм стал утихать, но волнение и прибой были по-прежнему сильные.
Положение команд «Луча» и «Фемистокла» было крайне опасное. Тендер и. бриг лежали на борту, сильно поврежденные и залитые водой, так что спасти оружие и имущество не представлялось возможным. С рассветом горцы, видя тяжелое положение команд, начали стрелять по русским матросам и офицерам. [22] Переправиться через реку к аванпостам было невозможно. Горцы подступали все ближе и ближе. Матросы были безоружны. Вскоре один матрос из команды «Луча» был убит, трое ранено. Схватив весло, мичман Бутаков смело кинулся на горцев. За ним последовали остальные матросы и офицеры, вооружившиеся всем, что попалось под руку. Отражая удары горцев, моряки постепенно отступали вдоль морского берега к устью Туапсе.
Тем временем в русском лагере старались наладить переправу через реку и помочь горстке храбрецов, находившихся в отчаянном положении. Однако организовать переправу было очень трудно. Река Туапсе, которую в обычное время в любом месте можно перейти вброд, разлилась и разбушевалась. Она мчалась с необыкновенной быстротой, унося в море деревья.
Выход из положения нашли солдаты Навагинского полка. Выстрелом из «кегорновой» мортирки{16} они перебросили на другой берег реки тонкую веревку, к которой привязали канат. Затем, перебравшись туда на шлюпке, прикрепили канат к деревьям. Держась за этот канат, через реку переправились две роты Тенгинского полка. Под их натиском горцы вынуждены были отступить.
За участие в высадке десанта 12-14 мая мичман Бутаков был награжден орденом Анны 4 степени, а за находчивость и храбрость, проявленные в бою с горцами 31 мая 1838 года, — орденом Станислава 4 степени.
Осенью после окончания боевых действий в районе Туапсе — 21 сентября 1838 года — Бутаков получил назначение на шхуну «Ласточка», уходившую в плавание к Архипелагу. На этом судне Бутаков плавал до августа 1840 года. Затем около двух лет он служил на фрегате «Флора» под командованием В.И. Истомина.
Убедившись в том, что молодые офицеры приобрели необходимую сноровку и морские навыки, Лазарев предоставил им возможность вновь пойти в заграничное плавание. В числе посланных в такое плавание был и Григорий Бутаков. Осенью 1842 года его назначили на шхуну «Вестник», которая готовилась к походу в Средиземное море. Этому назначению 22-летний мичман был очень рад, что видно из его письма к брату Ивану Бутакову, [23] написанного в октябре 1842 года: «Я на «Вестнике» старшим офицером. Корпус нашей шхуны можно сравнить с любой красавицей! Внутренняя отделка — роскошь!»{17}.
К этому времени относятся первые изобретения Бутакова. В ноябре 1842 года он предложил применять на кораблях усовершенствованный брашпиль{18}. Обычно в брашпиле вымбовки — рычаги для вращения брашпиля вручную — вставлялись в специальные гнезда каждый раз, когда надо было поднимать якорь. Это отнимало много времени. Бутаков предложил закрепить вымбовки в гнездах, что упростило бы пользование брашпилем. Адмирал Лазарев дал высокую оценку этому усовершенствованию.
Бутаков предложил также новый способ сигнализации в тумане — «способ, которым можно сигнализировать, когда только видна одна брамстеньга судна, и, следовательно, полезный в военное время для опознавательных сигналов». Способ заключался в том, что каждая цифра передаваемого номера сигнала (а все сигналы в своде сигналов были пронумерованы) обозначалась количеством склянок, отбитых в промежутках между выстрелами из пушки. При этом цифры передавались по порядку, слева направо, продолжительность одной склянки была установлена равной 15 секундам. Так, для передачи числа 123, обозначавшего номер соответствующего сигнала, делался предупредительный выстрел из пушки, затем в течение 15 секунд били одну склянку и давали второй выстрел. После него били подряд две склянки, продолжительностью 30 секунд, снова стреляли из пушки и снова били склянки, на этот раз три в течение 45 секунд.
11 апреля 1843 года Бутаков был произведен в лейтенанты.
В июне 1844 года «Вестник» после почти двухлетней подготовки вышел из Севастополя и взял курс на Босфор. За четыре с половиной месяца плавания Бутаков побывал в Неаполе, Ливорно, на Мальте, в Риме.
Плавание обогатило Бутакова новыми знаниями морского дела. Он познакомился с условиями плавания в новых для него морях, увидел иностранные порты и базы, познакомился с организацией службы на базировавшихся там кораблях.
Много впечатлений у него оставило посещение средиземноморских городов. В письмах родителям он с [24] восхищением рассказывает о виденном: о наклонной башне в Пизе, о Флоренции с ее картинными галереями, о Неаполе, о дымящемся кратере Везувия, о Геркулануме и Помпее и о других достопримечательностях.
Но несмотря на любознательность, Григорий Бутаков тоскует по родине, по родным местам, которые кажутся ему прекраснее самых прославленных городов Европы, а русская природа — лучше природы любой чужой страны. «Поверьте, — пишет он, — что память о родном круге... была для меня всегда теплой мыслью среди холода обыкновенной жизни. Эта безотчетная, безрасчетная привязанность, которую можно найти только между самыми близкими родными, всегда была и будет одним из высших наслаждений, данных в удел смертным!»{19}. [25]