Черноморское казачье войско
Подвиги Н. Ашинова в Царицыне были только началом его скандальной известности. Следующие три года его жизни никак не освещены источниками. Мы знаем об этом периоде только со слов самого авантюриста, доверять которым полностью нельзя. Мы не знаем, где провел Николай эти годы, чем он занимался. Достоверно известно лишь, что осенью 1883 г. он появился в Петербурге. Ашинов ходил по редакциям столичных газет, всевозможным куль-турне-просветительным и благотворительным обществам и рассказывал невероятные вещи, от которых даже у поднаторевших на создании сенсаций репортеров вытягивались лица.
Изумленные слушатели узнавали, что легендарная казачья вольница, три столетия назад гулявшая по просторам Юга России, не исчезла вместе с Ермаком Тимофеевичем и Степаном Разиным. Любители вольной жизни просто перекочевали из российских пределов в соседние азиатские государства. По словам Ашинова, в диких горных районах Анатолии, Курдистана, Турецкой Армении, в камышовых зарослях персидского побережья Каспийского моря жило огромное количество русских «вольных казаков». Они продолжали вести образ жизни своих знаменитых предшественников — не сеяли хлеб и не разводили огородов, а охотились, ловили рыбу, нанимались охранять купеческие караваны. Случалось, с улыбкой намекал Ашинов, вместо охраны они и грабили своих подопечных. Новоявленные казаки якобы не подчинялись правительствам стран, где жили, находясь в постоянной вражде с «басурманами». Несмотря на жизнь на чужбине, «вольные люди», утверждал он, хранили трогательную верность русским обычаям, православной вере и русскому царю и прямо-таки жаждали при каждом удобном случае послужить матушке-России. Как уверял Ашинов, «казаки» уже помогали родине во время многочисленных русско-турецких и русско-персидских войн, действуя в тылу врага в качестве партизан{16}.
Внешность рассказчика, казалось, служила живым подтверждением его слов. Ашинов был одет по-кавказски, в бешмет и черкеску, на поясе висел кинжал. Невысокий, коренастый, с рыжеватой окладистой бородой, он истово крестился по-старообрядчески при виде каждой встречной церкви, говорил [13] немного нараспев, подчеркнуто «народным» языком. «Вольный казак» обращался ко всем только на «ты», пересыпал свою речь словами «знамо», «хошь», коверкал иностранные слова, писал невообразимыми каракулями и читал по слогам. Словом, перед собеседниками находился настоящий современник Ермака Тимофеевича и Степана Разина, чудом сохранившийся на протяжении трех столетий.
Конкретных подробностей, однако, слушатели узнавали немного. На все расспросы Ашинов хмурился и отвечал, что не уполномочен разглашать детали из жизни казаков. Он всего лишь выборный атаман «гулевой сотни», посланный своими друзьями для переговоров с русским правительством. Наиболее терпеливые из собеседников смогли вытянуть из посланца «вольницы» лишь некоторые детали. Например, что «казаки», проживая среди мусульман, обыкновенно брали их имена. Этим он объяснял полное неведение русских дипломатов и путешественников о своих земляках в Малой Азии. «Слышали, в газетах пишут про разбойника Обейдуллу, орудующего у курдов? — спрашивал Ашинов у сомневавшихся. — Так это из наших, его зовут Иван Васильевич Калинин»{17}. Впрочем, и русские имена у «казаков» были, по его словам, ненастоящие. «Вольные люди» брали себе имена, какие значились в краденых или фальшивых документах, достававшихся им самыми разными путями. Фамилия Ашинов, уверял Николай, также взята из чужого паспорта, поэтому себя он предпочитал именовать только Николаем Ивановичем. Самый же главный, «набольший», атаман у «вольных казаков», пославший Ашинова в Россию, звался просто Мишкой Двулобым. Есть у «казаков» и поп, замечал рассказчик, только вот жаль, «хмельным зашибается»{18}.
С какой же целью прибыл представитель вольницы в Петербург? Ашинов отвечал просто: «казакам» надоело скитаться по чужбине и умирать неизвестно за что, в безвестности. Считая себя верноподданными русского царя, они решились просить у него прощения за старые грехи и разрешения вернуться на родину. Но вернуться не просто доживать свой век кто где, а так, чтобы иметь возможность послужить императору и «пролить кровь по его манию». «Вольные люди», заявлял Ашинов, хотели переселиться на Черноморское побережье Кавказа с тем, чтобы из них было составлено особое казачье войско с внутренней [14] автономией и привилегиями перед местными жителями. Новое Черноморское войско должно было существовать на тех же правах, что и старинные — Донское, Терское, Уральское и прочие. Казачья колонизация, с жаром уверял Николай Иванович своих собеседников, поможет решить две задачи: во-первых, заселить этот пустующий край, освоить его в хозяйственном отношении, а во-вторых, обеспечить надежную безопасность южных рубежей России{19}.
Предложения «казака» были не столь уж и фантастически-ми. Черноморское побережье Кавказа от Новороссийска до Сухума действительно представляло собой в 1880-х гг. почти безлюдную местность. Потерпев поражение в Кавказской войне и не желая подчиняться ненавистным русским, многие горские племена Западного Кавказа в середине 1860-х гг. полностью переселились в Турцию. Русская колонизация шла очень медленно, крестьяне предпочитали селиться в регионах с привычным рельефом и климатом. Горы были для них чужими. В результате побережье оказалось абсолютно беззащитным во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Турецкие десанты беспрепятственно высаживались под Новороссийском, в районе Геленджика, Сочи. Особенно крупные бои развернулись в Сухумском округе. Русское правительство прекрасно понимало важность заселения Черноморского побережья и в экономическом, и в стратегическом аспекте и было заинтересовано в скорейшем освоении края.
Насколько рассказы «вольного казака» соответствовали истине? Исследователи, занимавшиеся ашиновской историей, восприняли его откровения с полным доверием. Даже А. В. Хренков, справедливо упоминавший о склонности авантюриста к мистификациям, поверил ему. «Так называемое «вольное казачество», — утверждал историк, — было весьма аморфным и слабоорганизованным обществом, в котором преобладали выходцы из России, переселившиеся в разное время и по разным причинам в Турцию. Среди них были собственно казаки, звавшиеся некрасовцами, черкесы, курды»{20}. Однако нам неизвестны факты о наличии сколько-нибудь значительного числа русских «гулящих людей» в Малой Азии. Казаки-некрасовцы, потомки ушедших в Турцию участников восстания К. Булавина, уже второй век были вполне лояльными подданными Османской империи и исправно участвовали во всех войнах с Россией. [15] Относить их к «вольным казакам», якобы трогательно хранившим верность царю-батюшке, нельзя. Еще менее оснований считать таковыми черкесов-мусульман, переселившихся в Турцию именно из-за экспансии России на Кавказе и потому искренне ненавидевших все русское. Единственное, что могло быть реальным в те годы, — это участие отдельных выходцев из России, давно утративших всякую связь с родиной, в контрабандных операциях или же просто в разбойничьих шайках. Понятно, что подобные элементы никак не подходят под лубочную картинку, нарисованную Ашиновым.
Не все просто и с самим «атаманом гулевой сотни». Себя он представлял прирожденным «вольным казаком». Мы уже знаем, что это было неправдой. Позже, когда царицынское происхождение Ашинова вскрылось, он признал это, но стал говорить, что в возрасте 12 лет его забрал из Царицына родной дядя, терский казак. С ним-то Николай якобы и попал к «вольным казакам» на реку Атрек, что впадает в Каспийское море между туркменскими племенами и иранским Хорасаном{21}. Это тоже не соответствовало действительности: как сообщал царицынский городской голова, Ашинов уехал из города примерно в 1880 г., когда ему было уже за двадцать. Но даже если предположить, что И. В. Мельникову изменила память, в рассказах Ашинова о его похождениях на Кавказе содержится слишком много противоречий, чтобы быть правдой.
«Вольный казак» рассказывал, что был избран атаманом «гулевой сотни» в турецком городе Измире{22}. Но Измир находится в густонаселенной западной части страны, на берегу Эгейского моря. Разбойникам-казакам в этой издавна обжитой местности с невысокими горами просто негде было бы даже спрятаться, не говоря уже о проведении дерзких операций против турок. В разное время и разным людям «атаман» поведал весьма отличавшиеся истории о своем участии в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг. В одном случае он со своими молодцами якобы спас целый отряд русских войск под Новороссийском, когда там высадился турецкий десант{23}. В другом — помогал русским при осаде ими турецкой крепости Карс, был даже взят турками в плен, но бежал{24}. Как «вольные казаки» преодолевали многие сотни верст по театру военных действий, чтобы оказаться на противоположных концах Кавказского фронта, осталось тайной [16] самого Ашинова. Наконец, хлопоча об отведении земли для поселения своих «казаков» на Черном море, Николай Иванович признался как-то, что он еще перед войной ездил с этой целью в Тифлис и Батум, но ничего не добился{25}. Батум же вошел в состав России только после Берлинского конгресса 1878 г., и до войны, разумеется, никакой русской администрации там быть не могло.
Н. Ашинов, безусловно, был знаком с Кавказом. Только вот с какой его частью? Во всех его экспедициях неизменно участвовало несколько осетин и представителей других народов Северного Кавказа. А вот из Закавказья, что было бы логичнее, если допустить многолетнее пребывание там «атамана», не было никого. Вполне возможно, что три года, с 1880 г. по 1883 г., будущий «вольный казак» провел именно на северной стороне Кавказского хребта, в Терской области. Чем он там занимался — сказать трудно. Зная его пристрастие к рискованным операциям, мы можем предположить участие Ашинова в контрабандной торговле на Каспийском море или в какой-либо иной, не слишком законопослушной деятельности. Понятно, почему об этом впоследствии Николай предпочитал не вспоминать.
Ашинов прожил в Петербурге почти три месяца, обивая разные пороги. Но его мало кто воспринимал всерьез. Ему удалось добиться приема лишь у начальника Главного штаба генерала Н. Н. Обручева и министра государственных имуществ М. Н. Островского, ведавшего казенными землями. Но ничего из этого не вышло. Идея создания Черноморского казачьего войска не встретила у них поддержки{26}. У сановников были разные при-чины для прохладного отношения к просителю. Создание нового казачьего войска требовало громадных затрат, а скорой отдачи ожидать не приходилось. Продажа же казенных земель в частные руки могла принести хорошую прибыль государству. Генерал же Обручев, слывший одним из самых компетентных русских военных, смотрел на дело и с чисто военной точки зрения. Ему было прекрасно известно, что казачьи формирования, пережиток средневековой системы комплектования армии, постепенно отживали свое. Если до отмены крепостного права владение землей за службу было действительной привилегией казачества, то наделение землей крестьян лишило казаков этого преимущества. Обязанность служить за свой счет ложилась на казачье хозяйство тяжким [17] бременем, и все больше и больше семей его не выдерживали. В скором будущем речь могла пойти о реформировании уже существовавших казачьих войск, а не о создании нового.
Вскоре, однако, почти отчаявшийся было «атаман» встретил первого высокого покровителя. На заседании Общества промышленности и торговли он познакомился с известным инженером В. А. Панаевым, имевшим обширные связи в высших слоях столичного общества. Панаев чрезвычайно заинтересовался колоритной личностью «вольного казака». Он поверил всем рассказам Ашинова. И главное — всерьез загорелся идеей казачьей колонизации Черноморского побережья. Инженер написал рекомендательное письмо о проекте Н. Ашинова своему знакомому, командующему Главной императорской квартирой генералу О. Б. Рихтеру. Это учреждение состояло при царе для организации его передвижений по стране, а также для охраны венценосной особы. Панаев писал об Ашинове: «Я подметил в нем необыкновенную удаль, замечательный здравый смысл, ясный взгляд на вещи, настойчивость в достижении цели и безотчетное желание искать борьбы с препятствиями, в чем, кажется, и заключается цель и условия жизни подобных людей. Словом сказать, мне показалось, что он заключает в себе все данные, необходимые для колонизаторства»{27}. Панаев просил Рихтера подготовить по проекту Ашинова всеподданнейший доклад императору. Однако старый служака не захотел нарушать общепринятый порядок. Он сообщил Панаеву, что подготовка всеподданнейших докладов по данному вопросу входит в компетенцию военного министра, к которому и надлежит обратиться{28}. Помня о более чем прохладном приеме, оказанном ему генералом Обручевым, Ашинов решил пока воздержаться от контактов с военным ведомством.
Вскоре появился другой вариант. В Петербург приехал еще один знакомый В. А. Панаева — главноуправляющий гражданской частью на Кавказе и командующий войсками Кавказского военного округа князь А. М. Дондуков-Корсаков. В январе 1884 г. инженер устроил Ашинову аудиенцию у сановника. К этой встрече «атаман» подготовился серьезно: он преподнес князю письменный проект образования Черноморского казачьего войска, начинавшийся с длинной преамбулы о «вольных казаках» и их страстном желании послужить России. [18]
В этой записке подробно оговаривались все условия организации жизни будущих казаков-черноморцев. Ашинов ходатайствовал о выделении каждому казаку в вечное владение по 30 десятин пахотной земли и по 5 десятин пастбищ. Не забыл «атаман» и про общественные нужды: каждой станице по его проекту полагалось 100 десятин земли, доходы с которой должны были идти на содержание церкви и школы. Для обустройства на новом месте казна должна была предоставить казаку безвозвратную ссуду в 100 рублей и беспроцентный кредит в 200 рублей на 10 лет. В целях предотвращения появления в среде казаков расслоения на богатых и бедных все излишки должны были принадлежать станичным обществам в целом, «а не раздельно и отнюдь не эксплуататорам». Торговля спиртными напитками по замыслу Ашинова на территории войска запрещалась безусловно. Апофеозом записки стал детально разработанный проект формы одежды Черноморского казачьего войска. Казак должен был выглядеть очень живописно: «Черкеска белого туземного сукна с девятью на каждой стороне хозырями, голубой бешмет под черкеску, тесьма серебряная, перекинутая под хозырями в правом кармане, темно-синие шаровары, опущенные в большие сапоги, белая папаха с голубым верхом, и вооружение — напереди кинжал, через плечо черкесская шашка, а также шестиствольный револьвер с ружьем системы Бердан». На зимнее время казаку полагались черная бурка и башлык{29}.
А. М. Дондуков-Корсаков был опытным военным и администратором. Он успел побывать киевским и харьковским генерал-губернатором, во время Русско-турецкой войны командовал корпусом, а в 1878 г. был назначен российским комиссаром и командующим оккупационными войсками в Болгарии. Именно он ввел в действие болгарскую конституцию и организовал гражданское управление в этой освобожденной от турок стране. Он сразу понял, что никаких «вольных казаков» не существует, а перед ним находится человек с сомнительным прошлым. Однако рекомендация В. А. Панаева не позволила генералу просто прогнать незадачливого просителя. Дондуков-Корсаков любезно объяснил Ашинову, что образование казачьего войска на Черноморском побережье немыслимо прежде всего по недостатку там пахотных земель. Но «вольные казаки» могут, если пожелают, приехать туда на общих основаниях, как обычные [19] переселенцы, не рассчитывая на казенное пособие. Разумеется, добавил князь, это приглашение касается только людей благонадежных, а не каких-нибудь беспаспортных бродяг. Генерал был настолько предупредителен, что сделал запрос кутаисскому военному губернатору генерал-майору Смекалову. Тот уведомил, что в Сухумском округе есть свободные к поселению места: в районе Нижней Цебельды может быть размещено до двух тысяч человек. Ашинову даже было выдано письмо к сухумским властям, где тем предлагалось оказать содействие в обустройстве переселенцев{30}.
Человеку без амбиций этого показалось бы достаточно, чтобы заняться наконец конкретной работой по переселению. Но Ашинову было мало разрешения, выданного ему наравне с другими. Надо думать, в мечтах Николай Иванович уже видел себя ни много ни мало атаманом всего основанного им Черноморского казачьего войска. Расставаться с этими мечтами он не собирался. Потерпев неудачу в чиновном мире, Ашинов решил обратиться к русской общественности. Он отправился в Москву.
Древняя русская столица всегда считалась оплотом патриотических настроений. Москвичи недолюбливали холодно-прагматичных и космополитичных петербуржцев. Здесь жил идейный вождь поздних славянофилов И. С. Аксаков, издававший газету «Русь», отсюда же на всю Россию раздавался громкий голос «цепного пса самодержавия» М. Н. Каткова и его газеты «Московские ведомости». Аксаков с недоверием относился к чиновничеству и государственной машине вообще, Катков, напротив, был ярым сторонником сильной державной власти, но оба сходились на неприятии «западнических» либеральных ценностей и националистических пристрастиях. Подчеркнутая приверженность всему русскому и противопоставление России всему остальному миру — на этом и решил сыграть Ашинов. В рекомендательном письме Панаев советовал Аксакову обратить внимание на личность посетителя, «представляющего собою тип, подходящий к Ермаку Тимофеевичу»{31}. Но он мог этого и не писать. Ашинов мастерски справился со своей ролью неграмотного простого казака, выходца из самой народной гущи. И. С. Аксаков, увидевший в «атамане» воплощение своих представлений о настоящей «допетровской» Руси, был буквально очарован им. Эмоциональный по натуре человек, Аксаков полностью [20] поверил рассказам Ашинова о «вольных казаках» и принял деятельное участие в дальнейшей судьбе авантюриста. Он вывел «атамана» в московский свет, познакомил со многими влиятельными людьми. Очевидно, Ашинов получил в Москве и какие-то пожертвования на обустройство «казаков» в Причерноморье.
Весной 1884 г. Ашинов покинул столицу, но отправился почему-то не на Кавказ, откуда якобы и приехал, а в Полтавскую губернию. Здесь он открыл деятельную агитацию среди местных крестьян. Представляясь им наказным атаманом вновь создаваемого Черноморского казачьего войска, он зазывал их записываться в казаки. Удалось ему обмануть и местную администрацию. Принимая его за важную персону, посланную самим государем императором, местные власти оказывали Ашинову всяческое содействие. Крестьяне-малороссы, измученные малоземельем и высокими выкупными платежами, слушали экзотически для этих мест одетого Ашинова и не верили своему счастью. В самом деле, он обещал им немедленный переход в казачье сословие, а значит, свободу от всяческих податей, бесплатное наделение огромными земельными наделами, безвозмездное предоставление казной каждой семье по 6 голов скота и 200 рублей денег{. Не жалея красок, Ашинов расписывал райские природные условия Черноморского побережья — плодородные земли, сочные пастбища, обильные сады. Особенно льстили селянам постоянные напоминания визитера о славных делах их предков, запорожских казаков, и призыв продолжить эти подвиги под его началом. Желающих стать казаками нашлось более чем достаточно. Предложив им добираться до Сухума самостоятельно, Ашинов отправился на Кавказ, чтобы подготовить там прием переселенцам.
Полтавский вояж Ашинова весьма красноречиво показывает, что никаких «вольных казаков», желавших переселиться на родину, в Малой Азии не было. Зачем тогда было ему вербовать переселенцев из крестьян, никогда в жизни не видевших гор и не державших в руках шашку? Но для столичного света Ашинов представлял все так, как будто в Сухумский округ ехали настоящие «казаки». Из Тифлиса он послал И. С. Аксакову письмо, где сообщил об успешном начале переселения. Верный своей манере поражать собеседника героическими подвигами, он и тут не удержался. Оказывается, он со своими «молодцами» добирался до [21] Тифлиса верхом, напрямик через заснеженные перевалы. На одной из круч лошадь «атамана» даже сорвалась в пропасть, ему же лишь чудом удалось спастись. Поддерживая легенду о своей неграмотности, Ашинов приписал в конце письма: «Писал сие письмо и сочинял войсковой писарь вольных казаков Семенкин»{33}.
В апреле 1884 г. Ашинов со своими ближайшими помощниками Василием Аретинским и братьями Савелием и Ульяном Бойко, произведенными им в «есаулы», прибыл в Сухум. Предъявив начальнику округа рекомендательное письмо от Дондукова-Корсакова, он сообщил, что им навербовано в Полтавской губернии несколько сот крестьян-переселенцев. Получив предписание, подписанное своим непосредственным начальником, полковник Введенский отвел землю под размещение прибывающих крестьян неподалеку от селения Ольгинского. Вскоре туда стали прибывать полтавские крестьяне. Их действительно было немало, более ста семей. Но большинство из них, осмотрев предназначенные для заселения угодья, остались ими недовольны — пахотной земли в горах было немного. Обещания Ашиновабесплатного скота и денежной помощи оказались обманом. Большинство приехавших вскоре вернулись на родину, потратив на переезд последние деньги. Осталось около 40 семейств, решивших верить Ашинову до конца. Тот же вел себя так, будто и в самом деле имел полномочия на организацию казачьего войска. Местные власти предписали переселенцам выбрать из своей среды сельских должностных лиц — старосту, сотских, как и полагалось любому селу в России. Те послушно собрали сход и выбрали себе начальство, однако Ашинов отменил результаты выборов и созвал новый сход. Он объявил растерянным малороссам, что местные власти их обманывают и не выполняют решение царя об организации казачьего войска. Но им нечего беспокоиться, он берется за дело и все устроит. Не теряя времени, Ашинов предложил назвать поселок станицей Николаевской, в честь наследника престола, а его самого избрать атаманом. Озадаченные крестьяне, не понимавшие, кому же верить, послушно проголосовали за Ашинова и его приближенных{34}. Ашинов был доволен: «августейшее» название станицы должно было обеспечить ему царское расположение. Теперь он получил в свои руки хоть небольшую, но власть. А это означало, что можно продолжать мистифицировать всех и вся. [22]
В Москву И. С. Аксакову было отправлено письмо, где события в поселке излагались совсем иначе. «Атаман» сообщал, что 7 июня 1884 г. состоялось торжественное основание первой русской казачьей станицы в Сухумском округе. По его словам, «казаки» с трогательным единодушием и чуть ли не со слезами на глазах выбрали его не только станичным атаманом, но и почетным атаманом всего Черноморского войска: «...поднесли хлеб, соль и белую атаманскую папаху Вашему покорнейшему слуге; выпили за матушку Россию и за белокаменную Москву, и пошел пир горой, стали песни казачьи распевать и плясать с попом на радости»{35}.
И в дальнейшем Ашинов продолжал сообщать Аксакову о жизни своей «станицы» в таком же бодро-ликующем ключе. Он писал, что «казаки» принялись за хозяйство, насадили табачные плантации из рассады, привезенной лично им из Турции. В другом послании Ашинов уведомлял своего московского покровителя о начале занятий жителями «станицы» шелководством и даже посылал ему на пробу коробочку выделанных ими коконов «итальянской породы». В его планах стояла постройка завода для выгонки спирта из местных фруктов, устройство в «станице» ярмарки регионального значения. В общем, подчеркивал он, дела у поселенцев шли превосходно, настроение было отменным, а воинственный дух ничуть не уменьшился. «Хорошо бы, если была война с погаными немцами, — делился Ашинов с Аксаковым своими мечтами, — тогда казачки бы поправились, пошли бы у них погуляли, с нами не отказались наши соседи черкесы к ним съездить погулять: и есть за что немчуру бить, и есть что у нее взять». Откровенно льстя московскому публицисту, он уверял, что его имя в «станице» знает и стар и млад, что все казаки его любят и ждут в гости, просил Аксакова выслать свой портрет для станичного правления{36}.
Однако в действительности не все обстояло так благополучно. Навязав переселенцам себя в атаманы, Ашинов забрал в свои руки всю власть. «Станичники» ничего не могли предпринять без его разрешения. Мало того, он забрал в свои руки все контакты с местными властями, и все новости и распоряжения последних доходили до «казаков» в удобном для Ашинова виде. Стремясь помочь переселенцам, администрация Сухумского округа выделила им 200 четвертей муки и 1700 рублей на [23] покупку скота заимообразно. За получением денег и продовольствия явился, конечно, сам Ашинов. Представленный им общественный приговор (доверенность) впоследствии оказался сфабрикованным самим «атаманом». Получив деньги, Ашинов скот купил, но брал за него со своих «казаков» в полтора раза больше действительной цены, к тому же требуя половину денег сразу (ссуда на самом деле была долгосрочной). Муку же он раздавал, руководствуясь только принципом преданности — верные клевреты получили львиную долю. Деньги, отпущенные на строительство дороги, Ашинов прикарманил уже без всяких ухищрений. Кроме того, пользуясь «атаманской» властью, он принуждал поселян безвозмездно работать на него, оказывать различные услуги. Адресованные крестьянам письма и переводы Николай Иванович забирал с почты сам, отчего многие так и не дождались своих денег{37}. В результате вместо атмосферы «казачьего братства» в поселке произошел раскол на тех, кто был в милости у Ашинова, и простых тружеников. Начались распри, дело порой доходило до драк.
Не заладились у Ашинова и отношения с местной администрацией. «Атаман» требовал для себя особого статуса, ссылаясь на якобы данные ему свыше полномочия, отказывался подчиняться распоряжениям сухумских властей. Пытаясь заручиться поддержкой влиятельных людей, он жаловался И. С. Аксакову на отсутствие помощи, тяжелое материальное положение «казаков». По его словам, закавказская администрация просто не пускала к ним новых «вольных людей», рвущихся из-за границы, тем самым сознательно ставя палки в колеса патриотическому делу. Доведенные до отчаяния «станичники», писал Ашинов, решились передать адрес наследнику престола с описанием всех этих безобразий и с просьбой принять их под свое августейшее покровительство{38}.
В декабре 1884 г. в «станицу Николаевскую» прибыл для разбирательства начальник Сухумского округа полковник Введенский. Узнав, что все разговоры о Черноморском казачьем войске были сплошным надувательством, потрясенные переселенцы не стали ничего скрывать. Для расследования злоупотреблений Ашинова на место были направлены помощник начальника Сухумского округа и помощник кутаисского военного губернатора, против незадачливого «атамана» было возбуждено [24] уголовное дело. Однако правосудию не суждено было осуществиться. Не дожидаясь ареста, Николай Ашинов бежал на случайно зашедшем среди зимы в Сухумский порт судне{39}. Авантюра с Черноморским казачьим войском, казалось, бесславно закончилась.
Любой нормальный человек в такой ситуации признал бы полное крушение своих планов и постарался бы скрыться как можно дальше от грозящей тюрьмы. Но Николай Ашинов был не таков. Он снова отправился в столицы хлопотать о своем детище и в конце 1884 г. прибыл в Москву. Разумеется, «атаман» не стал рассказывать И. С. Аксакову правду. Он предпочел предстать в роли невинно пострадавшего от козней местной администрации, нерадивой и корыстолюбивой. Использовал Ашинов и самую чувствительную струнку в душе вождя московских славянофилов — националистическую, объявив все свои затруднения враждебными происками нерусских элементов. И. С. Аксаков и в этот раз поверил авантюристу. Вскоре в издававшейся им газете «Русь» появилась статья Н. Шаврова «О необходимости заселения Черноморского берега казаками», где слово в слово повторялись все ашиновские рассказы о «вольных казаках» и содержались обвинения кавказской администрации в неодинаковом отношении к переселенцам — неприязни к «казакам» и покровительстве всем нерусским: грекам, эстонцам, армянам и пр.{40} Впрочем, эта статья была выдержана в довольно спокойном и приличном тоне.
В Москве Ашинов смог приобрести еще одного весьма полезного покровителя, намного более влиятельного, нежели И. С. Аксаков. Тот был все же далек от правительственных сфер и имел в глазах властей скорее отрицательную репутацию. Издатель же «Московских ведомостей» М. Н. Катков был весьма близок к министру внутренних дел Д. А. Толстому, чрезвычайно высоко ценился самим Александром III. Чувствуя свое влияние и неприкасаемость, Катков мог гораздо свободнее, чем другие журналисты, обсуждать многие запрещенные темы. Нуждаясь в таланте Каткова, ревностного защитника самодержавия, царизм терпел нападки московского публициста на самых высокопоставленных государственных деятелей, даже на иных министров. Сам Александр III как-то заметил: «Катков играет роль какого-то диктатора». Страстный защитник национальных интересов России, как он их понимал, М. Н. Катков проникся глубоким [25] расположением к отважному «вольному казаку». В дальнейшем он еще более, чем И. С. Аксаков, принял участие в судьбе Ашинова. По прямому указанию Каткова 31 марта 1885 г. в «Московских ведомостях» появилась обширная статья С. Соколова «Казацкая вольница», где впервые в прессе слово в слово были воспроизведены ашиновские басни о «вольных казаках». Впрочем, автор и не скрывал своего благоговения перед «атаманом», у которого брал интервью. Чувствуя поддержку, Ашинов пошел еще дальше. Он в несколько десятков раз, до 800 человек, пре-увеличил количество прибывших в Сухумский округ переселенцев, вдохновенно живописал, как «казаки» отправили своих посланцев в Индию и Китай, чтобы научиться там шелководству и выращиванию чая. Общее число «вольных казаков», якобы кочевавших на просторах Турции и Ирана и готовых переселиться в Россию, он довел до двадцати тысяч человек. Впрочем, теперь Ашинов не ограничивался только Малой Азией. Русские «казаки», заявил он ошеломленному корреспонденту, воюют и в Африке — у махдистов в Судане и в Абиссинии «у царя Ивана». «Хороший человек царь Иван, — добавил Ашинов, словно лично знал правителя далекой Эфиопии, — нашей хрещеной веры и нашему царю дружок»{41}. Разумеется, речь зашла и о препятствиях, чинимых «казакам» кавказской администрацией. По словам «атамана», она состояла в основном из немцев, поляков и армян, а этим «аспидам», естественно, не могло нравиться усиление русского элемента в Закавказье. Надо думать, поляков Ашинов упомянул специально для Каткова, который еще со времен Польского восстания 1863 г. был убежден, что слова «поляк» и «изменник» являются синонимами.
Вскоре, получив рекомендательные письма от Аксакова и Каткова, Ашинов отправился в северную столицу. Здесь ему удалось очаровать еще одного влиятельного журналиста — издателя крупнейшей в России газеты «Новое время» А. С. Суворина. Тот тоже на страницах своего органа отдавал заметную дань националистическим настроениям. «Новое время» поместило несколько корреспонденций «из Сухума», рассказывавших о казаках-переселенцах. Скорее всего, их автором был сам Ашинов, уж слишком походил их стиль на письма «атамана». Дурача читателей, он сообщал, что «казаки» все продолжают прибывать на гостеприимные берега Черного моря и их количество [26] уже дошло до 800 человек, что одной станицы для них уже мало и весной будет основана новая. Эту станицу, словно в насмешку над сановником, Ашинов окрестил Дондуковско-Корсаковской. Явно стремясь упредить возможные слухи об уголовном деле, возбужденном против него, авантюрист сам обвинил сухумские власти в растрате положенных казакам сумм. Из рассказанного им вырисовывалась картина настоящей измены: из 200 четвертей ржи, якобы посланной А. М. Дондуковым-Корсаковым, до «казаков» не дошло 75, подаренные князем 200 винтовок местные «заправители» подменили на негодные, деньги, отпущенные главноначальствующим на покупку лодок, до сих пор еще не выдали. В то же время, по словам Ашинова, для нерусских переселенцев — «чухонцев, немцев и греков» — провиант и медикаменты отпускались беспрепятственно{42}.
Газетная шумиха и рекомендации московских публицистов позволили настырному «казаку» продолжить свои домогательства относительно влиятельных людей. Будучи представленным графу Перовскому, Ашинов заявился как-то к нему в то время, когда у графа завтракал великий князь Владимир Александрович, родной брат императора и главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа. Поразив августейшего собеседника рассказом о вольных казаках, число которых увеличилось теперь до 250 тысяч человек, а сфера деятельности расширилась до Индии, он сумел привлечь великого князя на свою сторону{43}. Благодаря И. С. Аксакову состоялось его знакомство с бывшим министром внутренних дел и известным дипломатом графом Н. П. Игнатьевым, много лет пробывшим посланником в Константинополе. Игнатьев был известен своими давними славянофильскими симпатиями и склонностью к неумеренному вранью. Говорили, что он даже получил за это в Турции прозвище Лгун-паша. Очевидно, граф разглядел в Ашинове родственную душу и также стал одним из его ревностных сторонников.
Главной целью, к которой упорно стремился авантюрист, теперь стала аудиенция у наследника цесаревича — атамана всех казачьих войск империи. По рекомендации И. С. Аксакова он познакомился с видными историками, профессорами С.-Петербургского университета — выдающимся русским славистом В. И. Ламанским и Е. Е. Замысловским, сферой научных интересов которого была Россия XVI — XVII вв.{44} Влюбленность в [27] русскую историю сыграла злую шутку с учеными — они не сумели разгадать ашиновскую мистификацию и тоже оказались покоренными его обаянием. Через них «атаман» и пытался выйти на учителей наследника. Параллельно Ашинов нащупывал и другой подход к молодому цесаревичу. Рекомендательное письмо И. С. Аксакова открыло ему путь в кабинет обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева, пользовавшегося исключительным влиянием на Александра III. В марте 1885 г. Победоносцев направил Александру III служебную записку, где рассказывалось о злоключениях «вольных казаков» на Кавказе, значении их расселения там для обороноспособности страны и усиления влияния православия в этом диком краю. Обер-прокурор Святейшего Синода упомянул и о желании «атамана» увидеться с наследником престола и передать ему всеподданнейший адрес, подписанный якобы всеми «вольными казаками» с просьбой о покровительстве и заступничестве. Царь, однако, уже был осведомлен от министра внутренних дел о подлинных событиях вокруг «станицы Николаевской». На записку Победоносцева последовало высочайшее повеление принять все меры к тому, чтобы Ашинова не только не подпускали к цесаревичу Николаю, но и не принимали от него никаких адресов, посланий и просьб{45}.
Получив такой резкий отказ, авантюрист, однако, не прекратил своих домогательств. По рекомендации М. Н. Каткова он добился приема у военного министра П. С. Ванновского, где с удивительным упорством снова, как ни в чем не бывало, повел речь об организации Черноморского казачьего войска из «вольных казаков». Поначалу он произвел на министра, по его словам, «впечатление человека весьма предприимчивого и сметливого, который принес бы Правительству несомненную пользу, если бы энергия его могла получить должное приложение»{46}. Впрочем, к проекту Ашинова генерал отнесся скептически. Как заявил он просителю, план противоречил «общему духу и значению казачьих войск в общем военном и государственном строе империи», к тому же для организации настоящего казачьего войска на Черноморском побережье было слишком мало свободных земель. Ванновский предложил Ашинову направить свою энергию на восток и избрать для расселения «вольных казаков» одно из существовавших уже казачьих войск в Сибири или на Дальнем Востоке, действительно нуждавшихся в «заселении их [28] энергическими и предприимчивыми людьми»{47}. Действительно, на кишащей разбойниками-хунхузами малонаселенной границе с Китаем «вольным казакам», привыкшим к дальним путешествиям и боевой жизни, открылось бы самое широкое поле деятельности. При одном условии — если бы эти казаки действительно существовали. Однако Ашинов отказался от такого заманчивого предложения.
Проводив посетителя, П. С. Ванновский на всякий случай отправил письмо А. М. Дондукову-Корсакову с просьбой сообщить его мнение об «атамане». Ответ не заставил долго ждать. Командующий войсками Кавказского военного округа подробно рассказал министру о всех «художествах» Ашинова на Кавказе. «Нет сомнения, — писал князь, — что это один из самых нахальных аферистов, умеющий втереться куда нужно, отуманить легко поддающихся людей». Обвинения Ашинова кавказской администрации в каком-то особом покровительстве нерусским переселенцам Дондуков-Корсаков отмел как безосновательные, заметив: «Если эсты (эстонцы. — А. Л. ) скорее и лучше устраиваются на новых местах, то, вероятно, потому, что между ними нет Ашиновых»{48}. Получив подобный отзыв, военный министр счел своим долгом предупредить М. Н. Каткова, что его протеже на деле оказался самым обыкновенным авантюристом, и предостерег от дальнейшего покровительства ему{49}. Пухлое письмо с копией мнения Дондукова-Корсакова московский публицист получил, но дружескому предостережению не внял. М. Н. Катков и дальше продолжал всячески поддерживать «вольного казака», чему удивлялись даже некоторые его единомышленники.
Ашинов провел в Петербурге еще некоторое время. Все его попытки проникнуть к цесаревичу терпели неудачу, дорога в военное ведомство также была ему теперь заказана. Теряя терпение, «атаман» решил припугнуть своих оппонентов. Он предлагал собеседникам прочитать полуграмотно составленные письма, якобы полученные от «войскового круга вольных казаков» откуда-то из Малой Азии. В этих посланиях неведомые авторы предлагали Ашинову бросить все хлопоты по их переселению на Черноморское побережье, раз они не нужны «Белому Царю». Не видя дальнейшей возможности жить в турецких и персидских владениях, «казаки» заявляли о своем желании уйти в [29] Африку, к «православному» абиссинскому негусу Иоанну II{50}. Еще, заявлял Ашинов, к нему приезжал представитель французского правительства и предлагал «казакам» хорошо оплачиваемую службу в Алжире. «Казаки не наемники», — якобы гордо ответил он французу{51}. Однако все намеки Ашинова на большие потери, которые понесет Россия, если «казаков» переманят другие страны, не достигали цели. Дело организации Черноморского казачьего войска так и не сдвинулось ни на йоту. В конце концов в сентябре 1885 г. Ашинов покинул Петербург и отправился в Москву. [30]