Мещанин из Царицына
В один из январских дней 1889 г. на пустынном гористом берегу Таджурского залива (ныне территория Республики Джибути) происходило нечто из ряда вон выходящее. Старую полуразрушенную крепость Сагалло заняли полтораста вооруженных русских людей в самой разнообразной одежде — от кавказских черкесок до гимназических мундиров. Перед входом в крепость была совершена православная литургия, после благодарственной молитвы Всевышнему стены крепости были окроплены святой водой. Предводитель отряда, коренастый бородач в кавказском костюме, объявил своим подчиненным, что отныне земля на 50 верст по берегу моря и на 100 верст вглубь материка от этого места навеки будет русской, православной. Под дружное «ура» над развалинами взвился бело-сине-красный российский флаг с нашитым желтым миссионерским крестом. Так или почти так, по уверению участников этого события, выглядела беспримерная по своей дерзости попытка русских авантюристов обосноваться на берегу Индийского океана, вошедшая в историю международных отношений как «инцидент в Сагалло»{4}. Командовал этой экспедицией Николай Иванович Ашинов, еще ранее ставший известным всей России как атаман загадочных «вольных казаков», будто бы обитавших в горах Малой Азии.
Личность этого авантюриста, по свидетельствам современников, предельно противоречива буквально во всем, начиная от внешнего вида и происхождения. Один из поклонников Ашинова — французский финансист Ж.-Р. де Константен оставил почти поэтическое описание его внешности: «Выражение его лица было кротким вопреки светлой бороде, которая, соединяясь с волосами того же цвета, делала нимб у его лица и походила на львиную гриву. Его глаза были голубыми, а руки деликатными и женственными»{5}. С другой стороны, отзыв недруга Ашинова писателя Н. С. Лескова выглядит откровенно уничижительно: «Коренастый, вихрастый, рыжий, с бегающими глазами»{6}. Один из петербургских покровителей «атамана» В. А. Панаев закончил свои воспоминания настоящим панегириком Ашинову: «Ашинов, вообще, был редкий тип, необычайной энергии и смелости. Он обладал благородными инстинктами, широким и [8] тонким политическим умом; при грубоватой, по-видимому, манере, у него крылось деликатное сердце. Имея немало врагов и завистников, можно было любоваться остротой и быстротой находчивости ответов, когда он встречался с ними в обществе. Коротко говоря, это была цельная, могучая натура, возмущавшаяся до глубины души всем неблагородным и подленьким, и сверх всего, несмотря на отсутствие образования, имел стремление и вкус ко всему изящному»{7}. Этой высокой оценке явно противоречит определение, данное Ашинову автором одной из столичных газет: «Герой крупного и непечатного красноречия, сыпавшегося словно из мешка по адресу всех лиц, которые нраву его несколько препятствовали»{8}.
Одной из первых загадок Ашинова является его происхождение. Любитель всяческих мистификаций, он окутал плотной завесой тайны и свое прошлое. Он обычно говорил со слушателями нарочито туманно, уходя от конкретных деталей своего прошлого. Разной аудитории «атаман» сообщал различные версии своего происхождения. Русским журналистам он назывался выходцем из терских казаков, с отроческих лет ушедшим «гулять» за границу. Некоторым не слишком осведомленным зарубежным собеседникам он рекомендовался напротив, прирожденным «вольным казаком». В официальных документах Министерства внутренних дел также царит удивительный разнобой. Ашинов фигурировал в них в одно и то же время и как саратовский, и как пензенский купеческий сын, и как царицынский мещанин, и как уроженец Терской области. Стремясь объяснить противоречивость казенных бумаг, историк А. В. Хренков пришел к выводу, что будущий атаман «казачьей вольницы» родился в Терской области в семье саратовского купца, переселившегося на юг России{9}. Это заключение в целом не слишком отличается от версии исконно казачьего происхождения, выдвинутой самим авантюристом.
Однако в нашем распоряжении имеются другие данные. Еще 26 января 1886 г., в самый разгар шумихи вокруг Ашинова, царицынская газета «Волжско-донской листок» поместила статью с изложением подлинной биографии «атамана». Материал этот принадлежал бывшему городскому голове И. В. Мельникову, уязвленному недостоверными сообщениями столичной прессы. Описываемые там события происходили всего пять-семь [9] лет назад, жители Царицына хорошо помнили Ашинова и вполне могли поправить автора в случае каких-либо неточностей. Но никаких опровержений или дополнений в газете так и не последовало. Через три года, 15 и 19 февраля 1889 г., Мельников выступил с двумя статьями об Ашинове аналогичного содержания в столичном органе «Новости и биржевая газета». Опровержений также не появилось. Очевидно, к версии Мельникова можно относиться с доверием.
Итак, по рассказу бывшего царицынского городского головы, отец Ашинова был некогда крепостным крестьянином у пензенского помещика Никифорова. Иван Ашинов находился на хорошем счету у хозяина и был им назначен управляющим имением. Причиной такого доверия стала сердечная привязанность помещика к дочери своего крепостного. Влюбленный Никифоров в конце концов женился на ней, а тестю дал вольную и подарил 900 десятин земли в Царицынском уезде. Имение это, расположенное на берегу Волги в 12 верстах выше города, царицынский городской голова называл Никифоровкой. Правда, деревни с таким названием не значится ни в одном списке населенных мест Царицынского уезда. Скорее всего, имение не имело усадьбы и название являлось условным — по фамилии предыдущего владельца. Об этом говорит и то, что Ашиновы жили в Царицыне, а не в своем имении. В городе Иван Ашинов появился в середине 1850-х гг., здесь в 1856 г. у него и родился сын Николай{10}.
Будущий «атаман вольных казаков» окончил царицынское уездное училище и поступил в саратовскую гимназию. Однако окончить ее Ашинову не удалось. Он был исключен оттуда за неуспехи в учебе и дурное поведение. Злые языки утверждали, что Николай сколотил там из местных лоботрясов шайку и терроризировал младшеклассников, отнимая у них деньги и завтраки. Вернувшись в Царицын и повзрослев, Ашинов зарабатывал на жизнь мелким извозом на верблюдах. Позже он занялся частной «адвокатурой»: в купеческой среде даже его образования было достаточно, чтобы составлять для торговцев различные бумаги и представлять их интересы в имущественных спорах. Между тем отец хозяйствовал крайне неудачно и постепенно разорился. В конце концов он дошел до того, что зарабатывал на жизнь починкой часов{11}. Ставший во главе имения сын действовал не лучше. [10]
В конце 1870-х гг. имение было продано за долги, и у Ашиновых остался в собственности только небольшой остров на Волге напротив Никифоровки. Именно этот островок и прославил молодого Ашинова первый раз, пока только в масштабе уезда. Дело было в том, что царицынские граждане издавна привыкли пользоваться этим островом, как своим. Здесь ловили рыбу, отдыхали, косили сено, собирали хворост и заготавливали дрова на зиму. Пока у Ашиновых было имение, они не обращали на это внимания. Но когда из всей недвижимости у Николая остался лишь один этот клочок суши, он решил положить конец расхищению своей собственности. Горожане тем не менее по привычке продолжали делать на острове, что хотели. Когда Ашинов попытался призвать городскую управу к ответу, неожиданно оказалось, что царицынские власти тоже считали остров своим владением. Началась долгая судебная тяжба. Жители города тем временем продолжали пользоваться островом как ни в чем не бывало. И тут молодой Ашинов решился утвердить свои права на остров силой. Он нанял для его охраны десятка два дагестанских горцев, отбывавших в Царицыне ссылку за участие в восстании во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.
Ашинов запретил всем посторонним приставать к острову и даже ловить около него рыбу. Джигиты ревностно выполняли свою службу, не останавливаясь перед кулачной расправой с нарушителями. Даже представитель городской управы, прибывший на остров, чтобы урезонить распоясавшихся молодчиков, получил там такой прием, что еле-еле убрался восвояси, полумертвый от страха. Напуганные страшными рассказами о свирепых кавказцах, царицынские обыватели теперь старались держаться подальше от ашиновского острова и его воинственной охраны. Особенно мрачное впечатление на проплывавших мимо горожан остров производил ночью, когда там горели костры охранников и оттуда доносились их протяжные гортанные песни. Остров производил впечатление настоящего разбойничьего гнезда{12}. Но самоуправство так и сошло Ашинову с рук. Он одержал первую победу в своей жизни, убедившись, что наглость и бесцеремонность могут являться важнейшими составляющими успеха.
Очевидно, именно в общении с сосланными в Царицын горцами нужно искать причины будущего влечения Ашинова к [11] Кавказу. Николай и раньше не очень-то был склонен к оседлой жизни. Его честолюбивому характеру давно уже было тесно в захолустном Царицыне. Воинственный вид дагестанцев так контрастировал с размеренной жизнью купеческого города, их красочные рассказы о привольной полуразбойной жизни на Кавказе, о былых подвигах и настоящих мужчинах были так увлекательны, что молодой Ашинов буквально влюбился в этот край. Надо отметить, что Николай, возможно, бывал на Кавказе раньше. Во всяком случае, он впоследствии упоминал своего дядю по матери, терского казака Федюшкина, якобы в малолетстве взявшего его с собой к «вольным казакам»{13}. Если у Ашиновых действительно имелись родственники на Тереке, он уже хорошо представлял себе кавказскую жизнь и очень скоро пришел к убеждению, что именно на неспокойном еще Кавказе он сможет добиться и славы, и богатства.
В 1880 г. судебная тяжба вокруг острова закончилась в пользу Ашинова. Но эта собственность, как и родной город в целом, его уже не интересовала. Он тут же заложил свою недвижимость за 8 тысяч рублей и уехал из Царицына в неизвестном направлении. В городе говорили, что он отправился в Закавказье, в недавно присоединенную к России Карскую область, чтобы заняться там разведением табака{14}. Дальнейшая судьба злополучного острова неизвестна. Скорее всего, исчезнувший из города Ашинов не сумел его выкупить и он перешел к кредитору. Но память о задиристом молодом человеке и «подвигах» его хулиганствовавших джигитов жители Царицына хранили долго. Еще в 1890-х гг. на волжских речных лоциях обозначался «Ашиновский» водомерный пост между началом Ахтубы и Царицыном{15}. Очевидно, он располагался как раз напротив пресловутого острова. [12]