Глава XIX.

Осуществление

Почему Лоуренс решил пойти в ряды авиации? Как может человек, имеющий такие таланты, зарывать их, отдаваясь столь нудной работе? Конечно, он мог бы найти для себя лучшее призвание. Почему он, по крайней мере, не занял офицерской должности? Как может человек с его интеллектуальными запросами выдерживать скуку и неудобства казарменной жизни?

Вот вопросы, которые всегда возникали, как только гделибо упоминалось его имя. Ответить на этот вопрос со всей определенностью является невозможным, но в процессе обсуждения может быть уловлено некоторое объяснение.

Это объяснение станет понятным, если вкратце проследить карьеру Лоуренса начиная с 1920 г., после изгнания Фейсала из Дамаска.

Воспользовавшись правом своего членства, Лоуренс перебрался на жительство в колледж «Всех душ» лишь после того, как он в 1920 г. закончил вторично работу над своей книгой. Он всегда хорошо владел разговорных языком, но мог работать только в одиночестве, а этого ему недоставало в Оксфорде. Таинственный студент, который избегал компании в довоенные дни, теперь обладал магнитным притяжением легендарной фигуры для посетителей Оксфорда в еще большей степени, чем для членов университета. Лоуренс говорил, что единственно, что ему удалось написать за время пребывания в колледже, было введение к новому изданию «Доути».

Кроме того, незначительная стипендия члена Исследовательской ассоциации могла быть полезным дополнением для молодого ученого, обладавшего собственными средствами к существованию; но она была недостаточна для тех неизбежных расходов, с которыми Лоуренсу пришлась встретиться. 200 фунтов в год не только не давали ему возможности проявлять гостеприимство, но и содержать себя в приличном виде. Впервые с момента своего юношеского возраста он встретился с тяготами, вызванными отсутствием денег. Он неоднократно говорил мне, что идеалом для одинокого человека с его привычками был бы твердый доход в 300 фунтов в год, что, по его мнению, являлось «достаточным для проживания в городе и в деревне». Но Оксфорд не был ни тем, ни другим, и даже в том случае, если бы ему удалось добывать недостающую разницу, я сомневаюсь, согласился ли бы он там остаться. Он не смог бы иметь там ни разнообразия людей, ни простоты, которые соответствовали его вкусу. Представление его о проживании в городе или в деревне сводилось к уединенной мансарде в достаточно оживленном квартале Лондона и к примитивному коттеджу в деревенской глуши Англии. Пребывание в Оксфорде перегрузило его бюджет, не обеспечив тех потребностей, которые он имел.

Выходом из положения явилась новая возможность служения прежнему делу. С материальной стороны она была временной, с духовной же стороны она была постоянной.

К концу 1920 г. события оправдали повторные предостережения Лоуренса об опасностях безответственной игры на национальных вожделениях на Среднем Востоке. В самой Англии послевоенный «бум» сменился кризисом, который в виде реакции вызвал требование снизить наши расходы и «убраться» с новых мандатных территорий.

При встрече с Ллойд-Джорджем Лоуренс обсудил создавшееся затруднительное положение и ответственность за него Керзона, считая единственным выходом из положения отстранение Керзона от ответственности. Поскольку ЛлойдДжордж дал ясно понять, что он не сможет убрать Керзона из министерства иностранных дел, альтернатива заключалась в том, чтобы убрать от него Средний Восток. Эта возможность была учтена Ллойд-Джорджем и вскоре принесла свои плоды. Министерство по делам колоний оказалось подходящим учреждением, которое смогло принять на себя контроль за Средним Востоком при условии возглавления его соответствующим лицом — человеком, который расценивался больше, чем министерство.

Министерство по делам колоний с расширением его ответственности было предложено Уинстону Черчиллю. Лоуренс, который жаждал видеть его во главе министерства по делам колоний, откровенно предупредил его, что успех будет зависеть от готовности принять на себя известный риск, в частности, посадить арабского короля в Месопотамии и эвакуировать британские войска, передав оборону ее авиации как менее назойливому и более экономному типу иностранного гарнизона, чем армия. При подобных условиях Черчилль, по мнению Лоуренса, мог рассчитывать на успех, который не только облегчил бы положение Англии и обеспечил бы ей будущее, но и усилил бы перспективы Черчилля на получение им поста канцлера казначейства: цель его честолюбивых мечтаний — возможность носить одеяние его отца.

История показала, что Черчилль принял министерство и достиг обеих целей. Старое деление ответственности между министерством иностранных дел, министерством по делам Индии и военным министерством было заменено единым руководством делами Среднего Востока, которое сосредоточилась в новом управлении по делам Среднего Востока в министерстве по делам колоний. Здесь Лоуренс сплотил вокруг себя отборную группу помощников. К числу последних относились два выдающихся участника кампании Алленби — Майнертцхаген и Юнг. Лоуренс был назначен политическим советником.

Он согласился занять этот пост, понимая, что обещания, которые были сделаны арабам со стороны Англии, теперь заслужат должного внимания, поскольку это будет от нее зависеть. Он также просил, и ему были обещаны, свободный доступ к министру иностранных дел и позволение отказаться от своего поста, когда он пожелает. Когда возник вопрос о его вознаграждении, Лоуренс спросил 1000 фунтов в год, на что Черчилль заметил, что это была самая скромная просьба, с какой к нему когда-либо обращались, и назначал 1 600 фунтов в год.

Таким образом обе стороны пришли к соглашению, и было достигнуто единство действий. Лишь однажды пронесся холодный ветерок, когда бюст Наполеона, которого очень любил Черчилль, дал повод Лоуренсу начать восхваление величия Ленина, что весьма не понравилось Черчиллю. Установившиеся между ними взаимопонимание и острота интеллекта, которая была общей у того и у другого, помогли превратить их официальные взаимоотношения в содружество. В результате немного более чем через год это содружество добилось своих целей.

Сирия была проглочена французами, но Трансиордания и — что являлось более важным — Месопотамия остались. Еще до войны Лоуренс пришел к заключению, что конечное средоточие арабской национальности и ее будущее лежат в Месопотамии, потенциально более богатой и более обширной, чем Сирия. Таким образом он гораздо легче мог приспосабливать ближайшие стоявшие перед ним задачи к своему глубокому предвидению.

Новое управление организовалось в феврале 1921 г., а в марте Черчилль, Лоуренс и Юнг отправились в Каир на конференцию, в которой приняли участие главнейшие политические и военные чиновники территории Среднего Востока наряду с выдающимися представителями военного министерства и министерства авиации. Однако все основные вопросы были подготовлены еще до начала конференции. Под мастерским руководством Черчилля конференция послужила лишь для того, чтобы подтвердить принятые решения и восполнить детали.

Фейсал, лишенный своего королевства французами, получил от англичан другое королевство — в Ираке. Он прибыл в Ирак в июне и был коронован в августе. Британским правительством заранее было установлено, что после вступления на трон Фейсала будет заключен договор, по которому суверенность Ирака будет совмещена с мандатом Англии.

Этот договор, в отношении которого велись соответствующие переговоры, открыл путь для Ирака сделаться независимым государством, дружелюбно относящимся к интересам Англии и выполняющим условия цивилизованного правительства, как это было предусмотрено положениями Лиги наций. Благоразумие сэра Перси Кокса, который с самого начала поставил себя в положение советника, а не контролера, облегчило возможность постепенного перехода административного управления из рук англичан в руки арабов.

Честь Лоуренса «также была восстановлена, и его чувство неудачи сменилось чувством удовлетворения. Для арабов он приобрел больше того, на что первоначально рассчитывал. Кроме того, он почти не ожидал, что англичане согласятся расстаться с Багдадом, а тем менее с Басрой. Лоуренс приобрел для арабов возможность стать на свои собственные ноги и воспользоваться этой возможностью соответственно их желаниям и талантам. Большего он сделать не мог.

Создание арабского государства в Ираке, связанного симпатией с Англией, было главной целью Лоуренса, но не единственным его достижением. Он испытывал дополнительное удовлетворение в том, что тот же самый росчерк пера, который обеспечил арабам их возможности, предоставил также возможность использования и воздушных сил.

Другое достижение Лоуренса, а именно установление власти Абдуллы в Трансиордании, не являлось заранее подготовленным. Среди местных арабов уже нарастало беспокойство, в связи с чем создавалась угроза Палестине, как вдруг возникло дальнейшее осложнение в результате инициативы Абдуллы, который продвинулся со своими войсками к Амману для расплаты с французами за изгнание его брата. Это известие вызвало тревогу в Иерусалиме и Каире. Трудности подавления этого движения силой были очевидны, так как трансиорданские племена могли восстать и прийти ему на помощь, а свободных британских войск не имелось. Однако чувствовалось, что если ему позволить добиваться своей цели и допустить вести военные действия против французов из британской зоны, то последние имели бы достаточно серьезные основания быть недовольными. Неожиданным созданием нового государства был найден выход, который опрокинул решение конференций в Каире.

Хорошо зная Абдуллу по прошлому, Лоуренс считал, что его легко можно будет убедить пойти по мирному пути, если последний будет достаточно выгодным. С одобрения Черчилля Лоуренс полетел в Амман и привез с собой обратно на машине Абдуллу в Иерусалим, куда прибыл Черчилль, чтобы повидаться с сэром Хербертом Самуэлем. После получасового разговора у Черчилля создалось настолько ясное представление о здравом смысле и политической мудрости Абдуллы, что он тотчас же принял серьезнейшее решение оставить Абдуллу в Трансиордании как главу полунезависимого арабского государства при условии, что он воздержится и в дальнейшем будет удерживать своих будущих подданных от столкновений с французами в Сирии. Этим был добавлен еще один устой к намеченной Лоуренсом основе, хотя и не в том порядке, как это предусматривалось первоначальным планом.

В то же самое лето 1921 г. Лоуренс сделал попытку удержать на месте отца Абдуллы. В июне он отправился в Джидду, чтобы предложить Хуссейну договор, который послужил бы средством для обеспечения ему Геджаса при условии, что он откажется от своего притязания стать во главе остальных земель арабов. Однако Хуссейн упорно придерживался самолично присвоенных прерогатив и тем самым определил свою судьбу. Лоуренс оживил скуку бесконечных аргументов в летнюю жару в Джидде посылкой телеграмм, составленных с шекспировской остротой, которые шокировали чрезвычайно сильно развитое чувство дипломатического достоинства у Керзона.

Самоубийственное решение Хуссейна вмешиваться в дела других арабов являлось единственным моментом, омрачавшим Лоуренса. Если бы не этот факт, то он чувствовал бы, что все, что можно, было достигнуто и не только для арабов в целом, но и для тех арабов, которые были его соучастниками в войне. Он также был убежден, что достигнутое освободит его собственную страну от того мельничного жернова, который близорукое честолюбие повесило ей на шею. Спасая ее честь, он спас также и ее деньги, 16000000 фунтов, в первый же год.

Приобретя для арабов право свободно распоряжаться своим будущим, Лоуренс добился этого права также и для себя. У него оказался «выход из положения» в том смысле, что он получил возможность отойти от общественных дел и отказаться от жизни «Лоуренса».

В начале 1922 г. ему казалось, что критический период был благополучно пройден, и поэтому по окончании года службы в феврале он стал просить разрешения освободиться от дел. Однако Черчилль категорически воспротивился, и из уважения к нему Лоуренс согласился остаться до тех пор, пока это окажется необходимым, отказавшись от получения жалованья в дальнейшем. В июне, устав от ожидания обещанного согласия на увольнение, он снова напомнил о своем определенном решении оставить работу, заявив при этом Черчиллю: «Я полагаю, что серьезных неприятностей не произойдет по крайней мере в течение семи лет». Это пророчество, когда о нем узнали, было встречено презрительным смехом в различных кругах, но время его оправдало.

В августе Лоуренс поступил рядовым в британский воздушный флот под фамилией Росса, которая была случайно предложена одним из офицеров министерства авиации, пользовавшимся его доверием.

Могло бы показаться странным, что после того, как он проявил такую решимость освободить себя от государственной службы, он быстро снова к ней вернулся. Однако факт этот легче понять, если мы вспомним, что он отказался от должности, возлагавшей громадную ответственность, чтобы вернуться к состоянию безответственности.

Это небыло внезапным решением, но было его намерением, начиная с последнего года войны. Он задержался с его осуществлением из-за трехлетней отсрочки, вызванной необходимостью регулировать арабские дела. Еще в 1919 г. он заявил сэру Джофрею Сальмонду о своем желании поступить в авиацию, причем Сальмонд предложил ему сделаться его помощником в Египте. Но Лоуренс категорически заявил: «Я имею в виду поступить рядовым».

Лоуренс считал, что использование воздушной стихии является еще одной большой проблемой, оставшейся для нашего поколения. Таким образом «каждый должен либо сам поступить в авиацию, либо помогать ее развитию».

С первого взгляда подобное отношение не так-то легко примирить с его постоянным отказом согласиться на какоелибо продвижение по службе. В связи с этим наиболее частым вопросом, который возникал у всех, являлся вопрос: «Почему он не принимает на себя звание офицера?» Ответ, который однажды дал мне Лоуренс, заключался в следующем: он ничего не имеет против того, чтобы повиноваться глупым приказаниям, но возражает против того, чтобы передавать их другим, а это он вынужден был бы делать, если бы взял на себя должность офицера или унтер-офицера. Замечание, несмотря на его дерзость, имело серьезное основание. На войне подобные приказания зачастую приводят к бесполезным потерям человеческих жизней; в мирное время они часто способствуют притуплению человеческого мышления. Кроме того, они неизбежно делают человека, который передает приказание, соучастником преступления, хотя и помимо его желания. К счастью, лишь немногие из тех, кто передает подобные приказания, обладают тем пониманием, которое позволило бы им почувствовать свою ответственность. Однако Лоуренс им обладал. Таким образом для него оставалось лишь два пригодных поста — самый верхний или самый нижний. Из этих двух он предпочел последний вследствие своего сильного нежелания нарушать свободу других. Впрочем, было еще одно место, а именно — незримого советника. И занять эту должность, как я полагаю, вполне соответствовало желанию Лоуренса, в особенности после того, как он оправился от тех переживаний, которые испытывал в момент своего зачисления. Однако степень использования его в этой должности зависела бы от тех людей, в руках которых находится власть, так как он никогда не навязывал бы им сам своих советов.

Лоуренс имел случай занять один из самых важных постов в Британской империи. Он отказался от него не открыто, но предложил условия, которые делали его назначение невозможным: освободить его от необходимости жить в официальном здании. Он оставлял бы свою официальную резиденцию, наняв где-либо спокойную комнату. ездил бы туда и назад на мотоцикле, .вращаясь среди людей как можно больше. По его мнению, значение внешнего блеска в нашей имперской системе весьма переоценивается.

Лоуренс прошел свой начальный кратковременный период службы в авиации на сборном пункте в Эксбридже. В течение ряда месяцев он успешно скрывал свою подлинную биографию с присущим ему умом и остроумием, когда нужно было сбить с толку и провести тех, которые его опрашивали, без особого нарушения истины. Так, на первом же инспекторском смотру командир спросил Лоуренса, чем он занимался до поступления в ряды авиации; он ответил, что работал в бюро архитектора. Фактически он работал на Бартон-стрит. Тогда ему задали наиболее щекотливый вопрос, а именно — почему он поступил в авиацию. На это он ответил: «Я думаю, что у меня было умственное расстройство, сэр». Этот ответ оказался не столь удачным, и ему пришлось довольно долго убеждать оскорбленного начальника, что он не имел в виду того, что поступление в авиацию было актом и поступком ненормального состояния. Но как объяснение ответ содержал глубокую правду, хотя и не всю.

Испытание по образованию было другой преградой, и в данном случае он до известной степени посвятил инструктора в свою тайну. Лоуренс был не первым человеком с университетским образованием, которого обстоятельства заставили в дальнейшем сделаться рядовым.

Джонатан Кэйп несколько лет спустя узнал о существовании рукописного дневника, который Лоуренс как произведение ставит выше, чем «Семь столпов мудрости». Он стал уговаривать Лоуренса выполнить условие, имевшееся в договоре, на «Восстание в пустыне», которым издательству предоставлялось право опубликования следующей книги. Автор немедленно согласился и представил свои записки на отзыв, указав, что он готов передать издательству права на их опубликование на следующих условиях: миллион фунтов в качестве аванса и 75% отчислений в дальнейшем. Мистер Кэйп, конечно, не был в состоянии достать миллион до того, когда упомянутое выше условие договора потеряло силу.

Несмотря на существовавшие в те дни тяжелые условия и Эксбридже, Лоуренсу удалось предохранить себя от каких бы то ни было неприятностей и заслужить хороший отзыв своим беспрекословным повиновением, дисциплиной, готовностью выполнять любую поручавшуюся ему работу, как бы она ни была неприятна. Однако это все же не сохранило его инкогнито, так как спустя полгода офицер, который знал Лоуренса во время войны, сообщил о нем в прессе. Говорят, что за эту информацию офицер получил 30 фунтов — сумма слишком большая, чтобы быть правдоподобной.

Однако последствия оказались весьма серьезными, так как оглашение факта пребывания Лоуренса в рядах авиации вызвало беспокойство и неудовольствие министерства авиации, которое было настолько увлечено своей борьбой за существование, что весьма болезненно реагировало на все то, что могло вызвать критику. В результате, несмотря на свои категорические протесты, Лоуренс в феврале 1923 г. был уволен из авиации. Конечно, его протесты подействовали бы, если бы решение было предоставлено начальнику штаба авиации Тренчарду, который в отношении к Лоуренсу сделался вторым Алленби. С ним Лоуренс обсудил положение и получил намек, который он рассматривал как обещание, что его вторичное поступление в авиацию сможет быть устроено, если он получит хороший отзыв после пребывания в армии.

С помощью своих друзей в военном министерстве он подготовил почву для поступления в танковый корпус. На этот раз Лоуренс выбрал для себя имя Шоу. Вопреки слухам этот выбор не был вызван ни его дружбой, ни восхищением перед Бернардом Шоу: он выбрал его наудачу из указателя справочника личного состава, ожидая своей очереди в военном министерстве.

В марте он присоединился к сборному пункту танкового корпуса в лагере Бовингтон в Дорсете. По окончании первоначальной подготовки, проводимой с новобранцами, и соответствующей учебы он был назначен на склад, где его работа заключалась в пригонке обмундирования. В целом это являлось легкой и хорошо оплачиваемой работой и давало преимущество уединения, которое позволяло ему проводить по вечерам работу по окончательному пересмотру «Семи столпов мудрости». Он выполнял свои обязанности настолько пунктуально и точно, что его редко беспокоили представители власти, хотя в одном случае он был наказан пребыванием в казармах в течение трех дней за то, что оставил на постели свое рабочее платье. В другой раз он наказал чванного капрала за несправедливое обращение с другим рядовым, выкинув чемодан капрала в мусорный ящик.

Танковый корпус оказался для него в известной степени разочарованием. За некоторыми исключениями, старшие офицеры и лица младшего начальствующего состава, с которыми ему пришлось встретиться на пункте, казались ему пропитанными духом военщины и слишком мало знакомыми с техникой, чтобы быть пригодными для подготовки технического корпуса. Самой совершенной формой механического инструмента, доступной их понятию, были приспособления для чистки пуговиц. И он унес с собой после двухлетнего пребывания глубокое убеждение в неправильном использовании людей и сожаление о зря потраченном времени. Будет справедливым, однако, добавить, что с тех пор в танковом корпусе произошла заметная перемена к лучшему.

Хотя условия во время службы Лоуренса и были тяжелыми, но для своего действительно военного чувства он находил компенсацию в других местах.

Единственной слабостью Лоуренса являлась езда на мотоцикле, и в этом отношении у него был всегда вкус к роскоши, вследствие его любви к скорости, а не к комфорту. Человек, который ездит со скоростью 50 км в час, двигается слишком быстро для того, чтобы оценить детали. но все же слишком медленно, чтобы получить впечатление от целого, как это бывает с человеком, едущим со скоростью 100 км в час. Ездить еще быстрее, делать по 140-160 км — значит не просто ездить вверх и вниз по долине, а проноситься через холмы и через долины, получая впечатление, что они вырастают по вашему желанию. Для Лоуренса это ощущение максимальной скорости вызывало особую радость, потому что оно как бы освобождало дух от оков человеческой слабости, а также, я думаю, потому, что создавало впечатление о силе для преодоления тех преград, которые природа устанавливает на пути всех достижений.

Скорость, подобная той, которую желал Лоуренс, — возможность делать 150 или 160 км в час по любому открытому пространству, — стоит денег. Он уменьшил свой расход благодаря любезности Джорджа Бро — владельца завода мотоциклов.

«Для того чтобы объяснить соблазн скорости, вам пришлось бы объяснить человеческую природу, однако понять ее легче, чем объяснить. Все люди во всех веках приходили в восторг от быстрых лошадей или верблюдов, кораблей или автомобилей, велосипедов или самолетов; все люди стремились бегать, ходить или плавать как можно быстрее. Скорость является второй страстью в нашим характере, и наше поколение является достаточно счастливым, чтобы отдаваться ей более дешево и более массово, чем наши предки. Каждый человек культивирует ту скорость, которая ему больше всего нравится. Я, например, имею доход, позволяющий содержать мотоцикл».

Однако он посмеивается над теми из своих друзей, кто увлекается скоростью езды за рулем автомобиля, являющегося нечувствительной повозкой по сравнению с мотоциклом, который, по его мнению, превосходит только моторная лодка. Однако он соглашается с преимуществами автомобиля в сырую погоду, когда человек стареет, и говорит, что если он будет достаточно богатым, то он отправится путешествовать с двумя машинами: пользуясь автомобилем, когда идет дождь, и заставляя шофера доставлять ему мотоцикл.

Авиационная форма с обмотками на икрах и легко расстегивающимся высоким воротником казалась ему идеальной одеждой для езды на мотоцикле в нормальных условиях, и по этой причине он чаще путешествовал в форме, чем в штатском.

Однако последнее нередко создавало затруднения. Я слышал из различных источников забавную историю, касавшуюся того времени, когда несколько лет назад Фейсал проживал в Лондоне. К нему зашел Лоуренс, но не был допущен, а затем его вытолкал по лестнице лакей, который был возмущен настойчивостью этого простого «Томми». На шум вышел Фейсал, в свою очередь расправившийся с лакеем и обнявший Лоуренса. Когда я спросил Лоуренса об этом эпизоде, он сказал, что не помнит о нем, но что он часто был вынужден ожидать у дверей своих друзей, пока недоверчивый слуга вел переговоры внутри со своим хозяином. Голубая форма авиации порождала недоразумения другого сорта. Помню, как несколько лет назад приехал Лоуренс, совершивший на моей машине поездку по северному побережью Корнуолла, и нам пришлось долги убеждать хозяев гостиницы, что он не был шофером.

После того как он прослужил в течение года в армии без каких бы тони было замечаний в своем послужном списке, он косвенным путем сообщил об этом Тренчарду в надежде, что его снова возьмут в авиацию. Однако никакого извещения не приходило, и Лоуренс, не желая нажимать на этом вопросе, вообразил, что возражение имеется у самого Тренчарда. Затем он получил от лорда Томпсона — министра авиации в новом лейбористском правительстве — приложение закончить начатую ранее историю авиации.

Это предложение не вызвало у Лоуренса большого восторга. Он с трудом воображал себя составителем официальной истории. Тем не менее полученное предложение он хотел рассматривать как шаг, обеспечивающий ему достижение своей цели, и в связи с этим согласился принять его и даже выполнить без всякого вознаграждения, если начальство разрешит ему вернуться в авиацию, после того как книга будет закончена, на что по его подсчетам потребовалось бы два года. Однако министерство авиации не согласилось с этим, и его предложение отпало.

Быстрое возвращение консервативного правительства позволило добиться преждевременного и неожиданного поворота к лучшему в его личных делах, так как в результате ходатайства Джона Бючена на Даунинг-стрит политические возражения против его вторичного зачисления в авиацию были устранены, и в августе 1925 г. он был переведен из танкового корпуса в авиацию на весь остальной срок его службы — семь лет действительной и пять лет в резерве, считая с марта 1923 г. Подобное решение удовлетворило его желание, так как он возвратился в авиацию гораздо быстрее, чем это имело бы место в том случае, если бы его предложение было принято, — и без необходимости составлять историю.

Лоуренс был отправлен в Индию. Он очень хотел избежать той известности, которая, конечно, должна была последовать после организации «Восстания в пустыне». Он ехал туда на военном транспорте «Девоншир» и по прибытии явился в распределительный пункт воздушных сил в Карачи. Здесь он находился большую часть своего пребывания в Индии и, судя по некоторым из его писем, нашел жизнь менее привлекательной, чем в Крэнвелле. Если бы его пребывание стало известно правительству Индии, то вследствие тех диких слухов, которые могли в силу этого возникнуть, он оказался бы в затруднительном положении, а поскольку официальные круги Индии смотрели на него как на ловкого нарушителя политики, проводившейся ими во время войны, он считал более разумным избежать повода для возникновения жалоб. В связи с этим он добровольно «приговорил себя к отбыванию наказания» в казармах в течение всего времени пребывания в Индии. Поэтому, когда после 18 месяцев пребывания в Карачи, где жизнь была чрезвычайно скучной, он был переведен на границу, это было большим облегчением. В Пешаваре он провел лишь несколько дней, а затем отправился в свой отряд, находившийся в форту Миранша, представлявшем собою изолированный пограничный пост, который обычному человеку показался бы более похожим на место для отбывания наказания. У меня создалось впечатление, что этот двухгодичный период пребывания Лоуренса в Индии, за время которого он ни разу не покидал лагеря, кроме тех случаев, когда ему приходилось летать, скорее замедлял, чем ускорял его поправку от умственного напряжения прошлого. Он ни разу не болел и не чувствовал жары. Пребывание в Индии было засчитано ему за пять лет действительной службы в резерве.

Однако, несмотря на все принимавшиеся им меры предосторожности, его служба в Индии была прервана совершенно неожиданным обстоятельством. Сведения о пребывании на границе «рядового авиационной части Шоу» просочились в американские газеты и породили обвинения в русских газет, что «полковник Лоуренс» ведет таинственную работу в Афганистане как агент британского империализма в осуществлении большого заговора против Советского Союза. Говорят, что в связи с этим афганское правительство опубликовало сообщение, что в случае обнаружения он должен быть немедленно арестован, и другое, в котором говорилось, что в случае его обнаружения он будет расстрелян. В то время отношения между Афганистаном и правительством Индии были настолько щекотливыми, что в связи с повторными обращениями британского посла в Кабуле сэра Фрэнсиса Хемфи в начале 1929 г. Лоуренс был отправлен обратно в Англию.

Он был доставлен на самолете до побережья, где сел на пароход «.Раджпутана». Его незаметное возвращение в Англию в феврале как раз совпало с моментом выступления против него друзей Советского Союза. Члены лейбористской партии только что сделали ряд запросов в парламенте в отношении предполагаемых активных действий Лоуренса в Афганистане. В демонстрации, организованной коммунистами, во время которой в Тауэр Хилле было сожжено изображение Лоуренса, особую активность проявил Саклатвала. Все эти инциденты закончились неожиданной «новостью» о том, что Лоуренс был принят Мэкстоном в ряды лейбористской партии. Возможно, причиной этого удивительного сообщения послужил тот факт, что после своего возвращения Лоуренс отправился в парламент и представился Третлу и Мэкстону. Если его очевидное пребывание в Лондоне и убедило их в том, что он не занимается шпионской деятельностью в Афганистане, оно все же оставило их в недоумении, почему человек, имеющий полную свободу выбора себе профессии, решил остаться служить, в рядах армии.

Находясь в Лондоне, Лоуренс виделся с Тренчардом, который спросил его, куда он хотел бы направиться, и со своей стороны предложил Шотландию, как удаленную от центра. Однако это было не особенно желательным для Лоуренса, и вместо Шотландии он был назначен в Кэттуотер у Плимут-Саунд, где имелась станция морской авиации. Хотя последняя и находилась далеко от Лондона, а следовательно, и от его друзей, он нашел такие условия, которые в значительной мере компенсировали эти недостатки. Когда он имел несколько свободных часов, которые мог провести за пределами станции, он всегда встречал в доме леди Астор самое разнообразное общество.

К несчастью, с приходом нового министра авиации или, вернее, с возвращением старого — лорда Томпсона — на горизонте появилось новое облако. Несмотря на таланты Томпсона и доказанную им готовность пожертвовать своей военной карьерой из-за политических убеждений, он был одним из многих лиц, которые не могли понять Лоуренса. В разговоре, который произошел вскоре после возвращения Томпсона в министерство, он выказал заметное предубеждение против оставления Лоуренса в рядах авиации. Это было им сделано не по личным мотивам, но все же было ясно, что досада, вызванная отказом Лоуренса написать историю авиации, сделала Томпсона более восприимчивым к враждебным выступлениям в отношении Лоуренса со стороны некоторых офицеров.

Тренчард сознавал моральное значение присутствия Лоуренса в рядах новой службы, для создания и поддержания которой он приложил столько стараний. Это мнение разделяли и его лучшие помощники. Однако людям меньшего кругозора, которые всегда болезненно относились к тому, чего они не понимали, не нравился факт нахождения в их рядах критически настроенного человека, каким был Лоуренс.

Подобные люди, не умеренные в самих себе, испытывали острое беспокойство перед лицом подчиненного, который заставлял их чувствовать себя ниже его. Они инстинктивно искали выхода, обвиняя Лоуренса в недисциплинированности или... если это было невозможно, в том, что его присутствие «скверно отражается на дисциплине».

Дотошная корректность Лоуренса производила поразительное впечатление. Я никогда не забуду, как однажды, когда Лоуренс в военной форме был со мной в деревенском отеле, к нам подошел в несколько «приподнятом» настроении офицер, недавно назначенный к нему на станцию. Узнав Лоуренса, офицер попытался проявить по отношению к нему покровительственную фамильярность. Лоуренс вытянулся во фронт и на все попытки офицера заговорить с ним отвечал с холодным уважением, которое трудно было долго выдержать. Для постороннего наблюдателя инцидент был в высшей степени забавным и поучительным.

30 сентября Лоуренс виделся с Тренчардом, который заявил ему, что впредь он должен будет выполнять обязанности обыкновенного рядового авиационной части. Ему запрещалось летать и куда-либо выезжать из Англии, даже в Ирландию. Он не должен был посещать или разговаривать с кем-либо из «больших людей». Когда Лоуренс просил для примера указать последних, то ему были названы имена Уинстона Черчилля, Остина Чемберлена, лорда Биркенхеда, сэра Филиппа Сассун и леди Астор, т. е. виднейших членов политической партии, находившейся в то время в оппозиции.

Лоуренс решил лучше согласиться на эти тяжелые условия, чем покинуть любимую им службу.

Вынужденное воздержание от умственной работы дало ему возможность продолжать урывками перевод в прозе «Одиссеи», который был поручен ему американским издателем за гонорар, значительно превышавший тот, который он когда-либо получал за оригинальный труд.

Вначале он рассчитывал сдать перевод к концу 1929 г., но вынужден был отложить свою работу, о чем решил не особенно сожалеть. «Говоря по правде, мне было гораздо приятнее выполнять что-либо для авиации, чем заниматься своей личной работой; поэтому я охотно освобождался от всего, когда на меня нажимали». Хотя на святках он и «сидел в прохладной штабной канцелярии и корпел над Гомером», к новому году работа не была готова и наполовину. В конце года он снова отметил у себя в дневнике: «Я работаю над «Одиссеей», как тигр, в надежде закончить ее следующей весной; она отнимает у меня все вечера, а иногда и дни, и я решил не отдыхать, пока не закончу этой работы. Учитывая перерывы, она должна быть готова .в апреле, а когда наступит целое лето для отдыха, я буду с кучей денег в кармане и без всяких стесняющих меня обязательств». Если Лоуренс и надрывался над работой, то он, во всяком случае, убедился, что столь тщательное чтение греческих классиков было очень полезным занятием.

Вскоре после этого работа была, наконец, закончена. Последний период был прерван требованием выполнить задание для авиации и флота. На протяжении двух лет Лоуренс пытался различными способами убедить министерство авиации в необходимости и возможности постройки новых типов катеров, пригодных для обслуживания гидросамолетов, — катеров, которые могли бы быстро приходить к ним на помощь в случае аварии, спасать экипаж и не дать самолетам утонуть. В этом деле ему помогли вновь появившийся энтузиазм и его знание техники, которые, наконец, в 1931 г. принесли свои плоды. Поставщики изготовили опытные катера, и Лоуренсу было поручено произвести испытание катера конструкции Скотт-Пэйна. В процессе испытания Лоуренс хорошо изучил побережье Англии. В результате проведенных опытов была заказана большая партия. Катера могли идти со скоростью 45 км в час, что вдвое превышало быстроходность старых катеров; они обладали прекрасной мореходностью, обслуживались двумя человеками и имели застекленную каюту для медицинского персонала. Корма была сконструирована таким образом, чтобы иметь возможность подойти между поплавками и удержать тонущий самолет на воде. Удобство, простота и доступность внутренних частей были продуманы и рассчитаны поразительно или, вернее, были бы поразительны для тех, кто не знал, что частично это было делом Лоуренса.

Уже давно чувствовалось, что единственный способ, который позволил бы Лоуренсу примирить его возродившееся стремление к конкретной работе с постоянным отказом от присвоения ему какого-либо чина, заключался в том, чтобы использовать его на независимой работе, где отсутствовали бы старшие начальники.

То обстоятельство, что быстроходные катера были в некотором отношении чуждыми для авиации, облегчило возможность применения правил службы, не связанных с чином. Достижение этого удачного разрешения вопроса об использовании Лоуренса обязано главным образом сэру Джеффри Сальмонду, который в арабскую кампанию был всегда готов прийти ему на помощь.

Работа заставила Лоуренса перебраться в Саутгемптон, откуда он совершил свои длительные морские переходы к восточному побережью и в Шотландию, доставляя катера по мере их приемки на соответствующие станции морской авиации. Однако осенью 1932 г., когда одна из воскресных газет опубликовала сведения о новой деятельности Лоуренса, опять произошел перерыв в его работе. Статья настолько повлияла на министерство авиации, что оно временно отстранило Лоуренса. Оно боялось гласности, которая им воспринималась болезненно, в отношении же «рядового авиационной части Шоу» министерство авиации было особенно чувствительно. Министерство мало считалось с ценностью службы в авиации «полковника Лоуренса», оно больше беспокоилось о возможности ответа на запрос любого члена парламента, выступающего с критикой деятельности министерства, что ни одной отрасли военного дела не удалось столько сэкономить на зарплате, как авиации, которая имеет технического специалиста по ставке рядового авиационной части.

К счастью, здравый смысл Джеффри Сальмонда заставил его вскоре вернуть Лоуренса к исполнению его прежней работы. Одним из последних мероприятий Сальмонда перед его преждевременной кончиной было обещание предоставить Лоуренсу средства для производства дальнейших опытов. Хотя непосредственной целью этих опытов являлось обеспечение еще более быстрой помощи морским самолетам, но результаты, несомненно, смогли оказать косвенное влияние на достижение безопасности и в будущей подводной войне.

Несколько лет тому назад единственным желанием Лоуренса было продлить до конца жизни свою службу в авиации, срок которой истекал в 1935 г. Но он сомневался в возможности этой пожизненной службы, говоря, что чувствует себя старым, а жизнь становится все более трудной.

Совсем недавно, когда умер Фейсал, Лоуренс был предупрежден по телефону о том, что к нему за интервью выехало несколько репортеров из Лондона. Для того чтобы избежать встречи с ними, он моментально сел на поезд, который шел в Лондон, и разъехался с репортерами. Для того чтобы усилить пыл погони за ним, он направил репортеров по ложному следу, и им пришлось совершить, правда, непродолжительное, но не бесцельное путешествие на остров Уайт.

По окончании срока службы Лоуренс собирался обосноваться в своем коттедже в Уессексе — жилище отшельника, откуда он смог бы при желании поехать навестить своих друзей, посещать концерты, театры или просто повидать Лондон. Что касается работы, то он склонен был заняться переводами и ничем больше.