Новые перспективы.
Июль 1917 г.
Лоуренс не видел Акабы более трех лет. Теперь он прибыл туда при совершенно иных обстоятельствах. которые придавали знакомым ему местам особый интерес. Залив Акаба может быть изображен в виде опрокинутой буквы «П». В правом углу имелся, небольшой городок, превращенный неоднократной бомбардировкой с моря в жалкие развалины. В левом углу находилась группа красных скал, обращавших на себя внимание с моря. Несколько вниз по левому краю был расположен маленький островок, в давние времена охранявшийся крестоносцами. Сам залив был удлинен узкой полосой земли, проходившей между высокими скалами по направлению к Мертвому морю. Дальше от нее на правой стороне, в нескольких километрах за Акаба, расходилось ущелье Итм, которое вело к Ма'ану.
После первого прилива ликования, перед Лоуренсом вырисовалась необходимость решить продовольственную проблему. Предстояло накормить 500 человек его отряда, 700 пленных и несколько тысяч новых союзников, а между тем не имелось никаких припасов, за исключением зеленых фиников, которые могли дать пальмы, и мяса, которое можно было получить от верблюдов. Доказав свои таланты полководца, Лоуренс должен был теперь проявить таланты начальника снабжения. Случилось это потому, что благодаря своему неожиданному отъезду он не произвел той предварительной, тщательной подготовки к совместным действиям с морскими силами, как при наступлении на Ведж. Правда, Бойль обещал ему, что корабль будет заходишь а залив Акаба возможно чаще, однако проблема была осложнена неопределенностью времени, а также турецкими минами, поставленными у морских подходов к Акабе. В результате, когда Лоуренс достиг Акабы, он узнал, что примерно за час до его приезда показалось британское судно, которое затем ушло. Это, конечно, означало, что он вряд ли может надеяться на ближайший заход корабля ранее чем через неделю.
Таким образом перед ним возникли две проблемы или, вернее, две стороны одной проблемы: как закрепить за собой захваченный город и как его удержать с пустым желудком.
Решение первой задачи соответствовало новой теории Лоуренса о ведении войны. Защита всех возможных подступов к Акаба была обеспечена не рядом зависимых друг от друга постов, а четырьмя независимыми постами, расположенными в пунктах, по характеру местности неприступных. При этом посты эти были расположены с таким расчетом, чтобы каждый из них угрожал неприятельскому тылу, если бы противник попытался воспользоваться другими подступами. Таким образом ни один пост не мог быть взят легко и ни один пост не мог быть оставлен противником без внимания. Это казалось хорошим методом для того, чтобы парализовать инициативу наступающего.
При разрешении второй и более неотложной части проблемы Лоуренс решил отправиться через пустыню Синай в Суэц и добиться присылки оттуда судна с продовольствием. Предприятие это было весьма рискованным. Требовалось проехать около 240 км по пустыне, а между тем по дороге имелся всего лишь один колодец. Если бы «сдал» хоть один из спутников, то он был бы обречен на гибель. Верблюды же и люди в момент выезда были очень усталыми. Сам Лоуренс за прошлый месяц делал в среднем по 90 км в день.
Выбрав восемь лучших наездников и верблюдов, Лоуренс вечером в день прибытия в Акаба отправился с ними в путь. Продвигаясь вдоль побережья бухты, они обсуждали, как ехать: медленно ли, рискуя свалиться от голода, или же быстро, рискуя «сдать» от истощения. В конце концов решили ехать шагом, но ехать почти непрерывно. По сути дела это означало перенесение всей тяжести путешествия с верблюда на всадника.
Вскоре наступило первое испытание, так как пришлось совершить крутой подъем на Синайскую возвышенность. Когда достигли вершины, люди и верблюды дрожали от усталости, «один верблюд, оказавшийся совершенно непригодным, был отправлен обратно, пока еще не было поздно.
Примерно в полночь достигли колодца. Дальше до самого Суэца воды в пути не было. В полдень уже ехали среди песчаных дюн, а в 3 часа усталые, но удовлетворенные въезжали в Шатт — пост, расположенный на канале против Суэца.
Пост оказался покинутым. Не было никого, кто мог бы сказать, что войска вследствие разразившейся эпидемии чумы перешли в лагерь, расположенный в пустыне. Найдя телефон в пустых комнатах поста, Лоуренс позвонил в штаб Суэц. Оттуда сообщили, что ему следует обратиться в отдел водного транспорта за получением пропуска на переезд через канал. Позвонив туда, он получил ответ. что сейчас нет свободной шлюпки, но таковая будет прислана утром и доставит его в карантинный пункт. После этого в отделе водного транспорта повесили трубку.
«Я решил, что не проведу больше ни одной лишней ночи со вшами. Я хотел принять ванну и жаждал выпить чегонибудь со льдом, переменить одежду, которая прилипала к моим грязным ранам, натертым седлом, поесть чего-нибудь более удобоваримого, нежели незрелые финики и верблюжьи жилы. Я снова соединился с отделом водного транспорта и пустил в ход все свое красноречие. Поскольку это не произвело никакого эффекта, мой разговор сделался более оживленным. Тогда еще раз повесили трубку. Я уже стал выходить из себя, как вдруг услышал с центральной станции чей-то голос с хорошо знакомым мне северным акцентом: «Сэр, говорить с этими... бесцельно...».
В результате, по инициативе дежурного телефониста Лоуренс был соединен с майором Литтльтоном из управления перевозок. Последний тотчас же пообещал прислать за ним свой катер, попросив, однако, Лоуренса не рассказывать о том, что он нарушил существующие правила. Через полчаса пришел катер и доставил Лоуренса на другую сторону Суэцкого канала, где, преодолев проявлявшуюся к нему подозрительность обслуживающего персонала в отеле «Синай», он выпил шесть бокалов прохладительных напитков, взял горячую ванну, хорошо пообедал и лег спать.
На следующий день с билетом и пропуском в кармане он сел в поезд, отправлявшийся в Каир. По пути ему снова пришлось встретиться с казенным отношением, но на сей раз он достаточно отдохнул, чтобы позволить себе поиздеваться. Военный контроль в дороге с большой подозрительностью поглядывал на этого англичанина в белых шелковых одеяниях с голыми ногами. Вместо того чтобы показать свой пропуск, он кратко заявил: «Я шериф Мекки — из штаба». — «Какой армии, сэр?» — «Мекка». — «Никогда не слышал о ней и не знаю ее формы». Тогда Лоуренс добавил: «Разве вы не узнаете черногорского драгуна?»
Поскольку войскам союзников било разрешено ездить по железной дороге без пропусков, военному контролю пришлось послать телеграмму по линии с вызовом специального человека из контрразведки. Когда тот, обливаясь потом, явился в поезд, Лоуренс предъявил ему свой пропуск. Конечно, неудачный поимщик шпиона так и не оценил всей шутки.
Как раз в это время поезд подходил к Измаилие, и здесь на платформе Лоуренс увидел адмирала Вэмисса, разговаривавшего с каким-то неизвестным генералом. Лоуренс воспользовался этим, чтобы переговорить с начальником штаба Вэмисса — капитаном Барместером. В первое мгновенье Барместер не узнал Лоуренса — настолько тот загорел и настолько длительное утомление изменило его наружность, но как только он понял, что перед ним стоит Лоуренс, всевозможные формальные преграды, на которые тот натыкался в Суэце, тотчас же исчезли. Обрадованный неожиданным для него известием о взятии Акабы, Барместер немедленно приказал приступить к погрузке продовольствия, какое только можно было достать в Суэце, и направить его в Акаба.
От Барместера Лоуренс узнал, что неизвестный генерал, беседовавший на платформе с Вэмиссом, и есть Алленби, присланный для замены Мюррея после вторичной неудачи британских войск, что для Лоуренса также оказалось новостью. Он подумал: «Неужели и этот полный, багровый человек окажется таким же, как и все генералы, и опять придется затратить не меньше полгода на его обучение?»
Лоуренсу не пришлось долго ждать случая ознакомиться со взглядами Алленби. По прибытии в Каир он сделал доклад Клейтону и договорился с ним о том, что в самое же ближайшее время в Акаба будет послано 16000 фунтов золотом для выкупа Назиром тех «векселей», которые выпустил Лоуренс. Это были долговые расписки, написанные карандашом на военных телеграфных бланках, в которых давалось обязательство уплатить в Акаба предъявителю сего «столько-то». Это была замечательная система, однако, поскольку до этого никто не осмеливался выпускать векселя в Аравии и для того, чтобы в дальнейшем преодолеть имевшиеся у арабов в этом отношении предубеждения, являлось весьма важным произвести выкуп их как можно скорее. Прежде чем Лоуренс получил заказанное им новое обмундирование, он был вызван к Алленби.
«В своем докладе Алленби я подчеркнул стратегическое значение восточных племен Сирии и необходимость их соответствующего использования как угрозы сообщению Иерусалима с другими пунктами. Это вполне совпадало с его честолюбивыми намерениями, и он захотел определить мою ценность».
В течение почти трех лет пребывания во Франции Алленби был объектом суровой критики. Его всем известное прозвище «бык» хорошо подходило и к действиям Алленби против неприятеля и его отношению к подчиненным. Как кавалериста до мозга костей, позиционная война удручала его до последней степени и заставляла несколько раз предпринимать атаки, которые не оправдывались ни обстановкой, ни знанием действительного положения вещей. В других случаях, когда он проявлял намерения воспользоваться возможностями внезапного нападения на противника, артиллеристы расстраивали его планы, доказывая необходимость проведения предварительной артиллерийской подготовки, и он, не будучи в состоянии противопоставить чтолибо их техническим доводам, сдавался. Его утомляла также подчиненность Хейгу, человеку такой же решимости, как и он сам, но с более ортодоксальным методом мышления, которого Алленби превзошел как начальник колонны в Южной Африке, но который опередил его в продвижении по службе. Существовавшие между ними натянутые отношения основывались не только на различии в характерах. Алленби по своей натуре был человеком, который мог с большим успехом проводить в жизнь свои собственные планы, чем планы кого-либо другого. В этом отношении у него было большое сходство с Лоуренсом. Во всем остальном они были совершенно различны.
Назначение Алленби в Египет было поворотным моментом в его карьере, как это оказалось поворотным моментом и для Лоуренса.
Но даже и при этом Лоуренс предполагал, что «едва ли Алленби с трудом выносил тяжесть войны на Западном фронте; на этом же новом театре военных действий, более, открытом и менее оснащенном техникой, он нашел поле для применения своих способностей. Его не нужно было долго убеждать в необходимости, немедленных действий.
Алленби был подготовлен встретить в моем лице маленького босоногого человека, закутанного в шелковое одеяние и предлагающего затруднить движение противника своими теориями, если ему будут даны продовольствие, оружие и деньги в сумме 200 000 фунтов. Чувствовалось, что Алленби никак не мог понять, сколько во мне было действительно надежного человека и сколько шарлатана. Я так и оставил его решать эту загадку без всякой помощи».
В беседе с Алленби Лоуренс проявил все свое красноречие, изложив ему свои мысли о Восточной Сирии, населявшие ее народностях и о той политике, которой следует придерживаться. Под конец Алленби кратко заявил: «Хорошо, я сделаю для вас все, что могу». В дальнейшем Лоуренс постепенно убедился в том, «что генерал Алленби может сделать для своего самого алчного помощника». 200 000 фунтов стерлингов в дальнейшем были увеличены до 500000 фунтов стерлингов.
Обещание Алленби оказывать поддержку вдохновило Лоуренса разработать новый план и представить его Клейтону.
Беседа с Алленби показывает ту перемену, которая произошла в Лоуренсе за семимесячный период перехода, проделанного им между Янбо и Акаба. Перед тем как отправиться в Янбо, он, будучи назначен к арабам в качестве советника, пытался избежать ответственности. Теперь он сам искал ее и притом в гораздо большей степени, так как являлся руководителем. Теперь ему было не все равно, в чьих руках будут находиться бразды правления.
Желанием Лоуренса было — стать «некоронованным королем». Он не добивался права командовать, а хотел лишь того, чтобы на арабском театре войны были приняты его политика и стратегия, чтобы его новый «северный» план был официально принят.
Лоуренс обладал удивительной способностью схватывать детали; в этом отношении его доклады по линии разведки представляют собою редкое сочетание широкого взгляда и мельчайших подробностей. Я поражался также его сверхметодической организацией какого-либо пустякового дела. Наконец, проявить в решающий момент необходимую изобретательность мог только он один. Он сам говорил: «Если бы мне пришлось встретиться с 50 задержками, я смог бы найти 51-й выход из положения для достижения поставленной мною цели. Но для того, чтобы быть главою всего, я должен был избавить себя от заботы о грузах риса или муки, доставляемых транспортами».
Что касается самой программы действий, то теперь вместо освобождения Геджаса, фактически уже осуществленного, предусматривалось освобождение Сирии. Главное различие между этими странами заключалось в том, что первая была почти пустыней, а вторая — страной, в основной своей части обрабатываемой. Новая проблема требовала нового подхода. Лоуренс понимал, что арабские племена на севере можно было освободить только с помощью британской армии, наступление которой в северном направлении являлось совершенно необходимым для того, чтобы опрокинуть турецкое государство, которое арабы могли подорвать. Помощь британской армии была необходима арабам так же, как помощь арабов была необходима англичанам. Однако связь между ними не должна была быть слишком близкой; наоборот, если англичане и арабы станут действовать не совместно, а как бы порознь друг от друга, это будет лучше как из стратегических, так и политических соображений. Такова была идея Лоуренса, и со стороны Алленби она встретила полную поддержку. «Мы договорились, что нас будут разделять Мертвое море и Иордан до того момента, пока он не даст мне знать, что направляется в Амман, а я не уведомлю его, что произвожу набор арабов в Синае». С точки зрения стратегии это означало приспособление не к кочевым, а к постоянным условиям существования. Теоретически казалось более легким возбудить стремление к единству у того народа, который привязан к своим полям. Практически же это единство могло распасться на части вследствие деления народа на племена, кланы и т. д.
Сирия представляла собой как бы разноцветное одеяло, сшитое из различных кусков оттоманским правительством одной ниткой, являвшейся общим языком — арабским.
Мальчишеская мечта Лоуренса об единой Аравии разлетелась в прах при соприкосновении с арабской действительностью, в особенности с сирийцами{11}. Однако в мечтах он видел возможность вдохновить их на восстание против турок. Объединение было бы временным, но оно оказалось бы достаточным, чтобы расшатать устои Турецкой империи и обеспечить победу. Для того чтобы вызвать взрыв, Лоуренс должен был зажечь их воображение. Объединение должно было захватить своей новизной. Но чтобы у арабов не возникало никаких подозрений, это объединение не должно было быть осуществлено европейцами, так как в противном случае оно тревожило бы воображение объединяемых. Объединение должен был провести Фейсал, являвшийся олицетворением прежней славы династии.
В стратегическом отношении новая кампания должна была иметь целью Хаурам. Чтобы добраться до него, потребовалось бы мобилизовать новый ряд племен, подобно тому, как это делалось на переходе из Веджа в Акабу. Пришлось бы опять идти обходными путями по пустыне, и нужно было достигнуть отстоявшего на 325 км оазиса, который представлял собой выдвинутую вперед базу для операций против Хаурама.
С точки зрения стратегии, проведение новой кампании явилось бы повторением старого, но, благодаря уже приобретенному опыту, более совершенного. Лоуренс вспомнил изречение: «Тот, кому принадлежит господство на море, пользуется большой свободой и сможет по своему усмотрению принимать в войне большее или меньшее участие». Война, которую вел Лоуренс, была скорее войной елизаветинских времен, чем современной войной Фоша, и господство над пустыней принадлежало арабам. Не без основания верблюд был назван «кораблем пустыни». Операции в пустыне должны быть похожи на морские войны своей подвижностью, «своей повсеместностью, независимостью от баз и коммуникаций, отсутствием особенностей сухопутных войн — стратегических районов, определенных направлений, определенных пунктов.
Группы всадников на верблюдах, имеющих при себе, как и корабли, все необходимое, могут безопасно крейсировать вдоль любой части сухопутного фронта противника. Находясь вне видимости его постов, они могут совершать набеги на линии противника в тех местах, где это оказывается легче всего осуществимым и наиболее выгодным, всегда имея за собой возможность отступить туда, куда турки войти не могут». Свобода передвижения арабов была подкреплена исключительным знанием пустыни Сирии. Перед войной Лоуренс сам прошел большую часть ее пешком.
Тактика, которую Лоуренс собирался применить, всегда должна была соответствовать правилу «опрокинуть и бежать», «наносить не толчки, а удары». Арабы никогда не должны удерживать или развивать превосходство. «Они должны отступать и вновь наносить удар где-нибудь в другом месте».
Необходимые для этой «дальней войны» быстрота и радиус действия достигались выносливостью арабов и их умением управлять этим «сложным животным» — верблюдом, который, так же как танк, показывает в умелых руках удивительные результаты, в неумелых же легко «сдает». Арабы были свободны от затруднений, связанных с тщательно разработанной системой снабжения, которая также сковывала стратегическую способность передвижения современных армий, как пулемет сковал их тактическую подвижность. Каждый человек снабжал себя сам, имея в седле запас продовольствия на шесть недель — полмешка муки весом в 45 фунтов, из которой он сам выпекал себе лепешки. «Это определяло нашу возможность совершать большие переходы, давало нам жилье и... было больше того, что нам когда-либо требовалось даже в такой огромной стране, как Аравия». Да и сами верблюды на худой конец могли оказаться пайком, правда, настолько жестким, что справедливо назывались «железным пайком». Сами же верблюды жили тем кормом, который им встречался по дороге. В результате, после шести недель езды они становились тощими и нуждались в отправке их на продолжительный срок на пастбище, что фактически означало необходимость замены верблюдов или одного племени арабов другим.
Новая стратегия была хорошо приноровлена к условиям жизни племен. «Соединять или смешивать одни племена с другими было невозможно, так как они либо не нравились, либо не доверяли друг другу. Точно так же мы не могли воспользоваться людьми одного племени на территории другого». Для сосредоточения сил это обстоятельство являлось бы серьезнейшим препятствием, но оно вполне соответствовало принципу широчайшего рассредоточения сил, позволяя арабскому командованию осуществлять в одно и то же время наибольшее число набегов. «Используя в понедельник один район, во вторник — другой, а в среду — третий, мы достигали гибкости и маневренности».