Глава III.

Монкада

Глухой ночью 10 марта 1952 года Фульхенсио Батиста вместе с группой заговорщиков появился в главном военном городке Гаваны «Колумбия». Там его уже ждала большая группа офицеров, которые все подготовили для захвата этого военного лагеря и других опорных пунктов столицы.

В 2.40 утра, как и было задумано, совершился военный переворот. Он произошел без особых осложнений. Пока Куба мирно спала, Фульхенсио Батиста под покровом ночной темноты силой ворвался на политическую арену страны, неся репрессии, горе и нищету.

Наутро, как только стало известно об этом событии, по всей стране прокатилась волна протестов. Уже в половине восьмого утра 10 марта руководители Федерации университетских студентов прибыли в президентский дворец и сообщили уже низложенному президенту, что они просят дать студентам оружие, чтобы выступить против военных заговорщиков. Делегация ушла, получив обещание президента Прио направить оружие как можно раньше в университет.

В университете собралось несколько сот человек из числа рабочих и студентов, готовых немедленно и с оружием в руках выступить против переворота. Фидель находился там же, среди тех, кто пришел первым, и с нетерпением ожидал обещанного оружия, которое так и не прибыло. Президент Прио Сокаррас после длительных колебаний решил покинуть дворец и просить политического убежища в мексиканском посольстве.

Народное возмущение было всеобщим, однако мало-помалу разочарованные люди стали расходиться по своим домам.

Новоявленный диктатор первым же правительственным распоряжением великодушно повысил жалованье чинам полиции и денежное содержание в армии. Никаких серьезных политических аргументов для переворота не было выдвинуто. На первой краткой пресс-конференции Батиста в качестве причины свержения правительства утверждал, что, мол, ему стало известно, что Прио Сокаррас готовил на 15 апреля государственный переворот, поскольку кандидат от правящей партии все больше и больше терял шансы на успех на летних выборах.

Ф. Батиста по телефону связался со всеми основными гарнизонами и опорными пунктами армии и отовсюду получил заверения в поддержке его действий. В какой-то мере вновь сработал исторический фатализм, по которому считалось, что тот, кто контролирует военный городок «Колумбия», владеет Гаваной, а кто является хозяином Гаваны, тот и задает тон на всей Кубе.

Вскоре к Батисте потянулись политические деятели, воротилы делового мира, директора газет, чтобы засвидетельствовать свою поддержку совершенному беззаконию. Всем становилось ясно, что путчисты победили и в стране наступил новый этап — этап ликвидации буржуазно-демократических порядков и установления военно-полицейской диктатуры.

Первым решением Фиделя было уехать в пригород Гаваны с двумя товарищами. Там, на небольшой ферме, принадлежавшей одному из активистов ортодоксальной партии, он составил свой первый антибатистовский манифест, в котором Фидель самыми беспощадными словами клеймил Батисту и его подручных, совершивших военный переворот. «Это не революция, а подлый удар из-за угла. Вы не патриоты, а палачи свободы, узурпаторы, люди вчерашнего дня, авантюристы, жаждущие золота и власти.

Вы совершили переворот не против беспомощного, находившегося в прострации президента Прио, а против народа, да еще сделали это накануне выборов, результаты которых практически были известны заранее...»

Фидель пророчески предупреждал Батисту: «Своими действиями вы сеете не мир, а зерна ненависти. Не счастье, а скорбь и горе испытывает наш народ перед открывающейся трагической перспективой... Наступил час борьбы и самопожертвования. Отдать жизнь — это значит ничего не потерять, а вот жить в кандалах — это жить в позоре. Умереть за родину — значит стать бессмертным!» Такими словами закончил свой документ Фидель Кастро, поставивший под ним свою подпись. Этот документ был послан Фиделем во все крупные газеты Гаваны, но ни одна из них в те дни не решилась опубликовать его из-за страха перед неминуемыми репрессиями в свой адрес.

11 марта был распущен конгресс Кубы, а законодательная власть перешла к совету министров. На полтора месяца прекращалось действие конституционных гарантий. Вскоре была отменена Конституция 1940 года, которую заменили ублюдочными «конституционными статусами», которые лишали кубинский народ всех демократических завоеваний.

Военно-политический режим пришелся по вкусу деловым и официальным кругам Вашингтона. Американский посол на Кубе Артур Гарднер даже заявил, что «история Кубы начинается с 10 марта 1952 г.».

Тем временем Фидель Кастро напряженно работал над другим документом, в котором поставил задачей суммировать все преступления, совершенные Батистой, чтобы потребовать его наказания в уголовном порядке. 24 марта он закончил работу, и документ был представлен в гаванский суд по особо важным и срочным делам. В нем Фидель изложил общеизвестные факты, относящиеся к совершенному военному перевороту, а затем, ссылаясь на действующее и никем не отмененное законодательство, в частности, на кодекс законов о защите общества, перечислил конкретные статьи, которые были нарушены самым грубым образом Батистой. В частности, статья 147 этого кодекса предусматривала наказание сроком от 6 до 10 лет тюремного заключения для каждого, кто путем насилия будет пытаться частично или полностью изменить действующую конституцию или форму правления.

После того, как Фидель тщательно указал все нарушенные статьи законодательства, он сделал в своем документе следующий вывод: «Господин Фульхенсио Батиста в общей сложности совершил преступления, за которые должен быть приговорен на срок более 100 лет тюремного заключения».

Фидель потребовал предания суду и наказания Батисты, поставив при этом с большим подтекстом следующий вопрос: «Каким же образом сможет в противном случае этот трибунал судить простого гражданина, который выступит с оружием в руках против этого незаконного режима, пришедшего к власти в результате предательства? Совершенно ясно, что осуждение такого гражданина было бы абсурдом, несовместимым с самыми элементарными принципами справедливости». Иначе говоря, уже 24 марта Фидель Кастро поставил публично вопрос о правомерности вооруженной борьбы с военной диктатурой Батисты. В заключение Фидель, обращаясь к судьям, писал, что если они не найдут в себе силы выполнить свой профессиональный и патриотический долг, то пусть лучше снимут с себя судейские мантии, подадут в отставку, чтобы всем было ясно, что на Кубе одни и те же люди осуществляют и законодательную, и исполнительную, и судебную власть.

Фидель, честно говоря, и не рассчитывал, что судьи окажутся достаточно мужественными, чтобы поставить под угрозу свое личное благополучие, но он считал необходимым публично выразить свою точку зрения. Содержание документа, выражения, в которых он был составлен, весь тон и дух его говорили о том, что Фидель Кастро объявляет войну режиму Батисты, причем делает это открыто, честно, с поднятым забралом.

Иногда историки кубинского революционного процесса задаются вопросом, почему Батиста не предпринял своевременных мер по нейтрализации своего врага, оказавшегося, как выяснилось потом, смертельным. Видимо, Батиста недооценил выступление молодого адвоката. За Фиделем не стояли ни влиятельные социальные силы, ни традиционные политические организации, у него не было ни средств, ни влиятельных друзей — одним словом, ничего. Стоило ли обращать внимание на, казалось, пустое сотрясение воздуха и омрачать себе радость легкой победы.

Но Фидель и не думал ограничиваться только объявлением войны. Он стал ее практически готовить. А. Гевара вспоминает, что когда он после 10 марта 1952 года обратился к Фиделю с просьбой поддержать очередную политическую кампанию по расширению зоны автономии университета на соседние кварталы, то Фидель сказал ему, что он занимается подпольной работой по организации вооруженного сопротивления и что ему теперь не до политических кампаний, и просил больше его по этим мелочам не беспокоить.

По словам Лионеля Сото, в последние годы пребывания в университете и после его окончания у Фиделя уже сложился круг друзей из числа молодежи ортодоксальной партии, которые были чем-то вроде маленькой армии, которая отличалась дисциплинированностью, собранностью и преданностью. Из числа молодых рабочих, служащих, сельскохозяйственных пеонов и стали подбираться первые кандидаты в армию героев Монкады.

Для создания руководящих кадров движения Фидель всегда мог рассчитывать на своего брата Рауля, готового идти в огонь и в воду за справедливое дело. Вскоре Фидель познакомился с Хесусом Монтане, служащим местного отделения «Дженерал моторс», куда обратился Фидель в поисках подходящего автомобиля. Они быстро нашли общий язык, Монтане безоговорочно поддержал намерения Фиделя начать подготовку вооруженного выступления и полностью отдал себя в его распоряжение. Более того, он порекомендовал установить контакт с Абелем Сантамария, который работал на фирме «Понтиак». Оба они принадлежали к лучшей части молодежной организации ортодоксальной партии, были честными, мужественными юношами.

Постепенно сложилось военное руководство движением, в которое вошли Фидель Кастро, Абель Сантамария, Хесус Монтане, Педро Мирет, Хосе Луис Тасенде и Ренато Гитарт Росель (двое последних погибли в событиях, связанных со штурмом Монкады). Педро Мирет, студент инженерного факультета, имевший склонность к работе с оружием и сам прекрасный стрелок, безоговорочно согласился возглавить стрелковую подготовку бойцов и даже умудрился использовать старое подвальное помещение под главной лестницей университета в качестве учебного тира.

Фидель придавал первостепенное значение конспирации. Для принятия в ряды потенциальных бойцов требовалось тщательное изучение кандидата. Люди распределялись по боевым ячейкам (численностью не более 10 человек), члены которых знали только своего непосредственного командира. Всем присваивались псевдонимы, которыми бойцы пользовались во время занятий. Работа велась в основном в двух направлениях: повышение политической подготовки членов движения путем проведения с ними бесед о положении страны, о задачах революционного авангарда и боевая подготовка, включавшая в себя главным образом привитие навыков пользования легким огнестрельным оружием.

Очень серьезные трудности встали перед Фиделем в деле изыскания финансовых средств для приобретения оружия и боеприпасов. Позже в своей знаменитой речи «История меня оправдает» Фидель сам рассказал о том, как решил он эту задачу.

«Мы собрали свои средства лишь благодаря беспримерным лишениям. Например, юноша Элпидио Coca продал свою должность и однажды явился ко мне с 300 песо, как он сказал, «для нашего дела». Фернандо Ченард продал аппаратуру из своей фотостудии, в которой он зарабатывал себе на жизнь. Педро Марреро отдал на подготовку восстания свое жалованье в течение многих месяцев, и пришлось строго ему приказать, чтобы он не продал также свою мебель. Оскар Алькальде продал свою лабораторию фармацевтических товаров. Хесус Монтане отдал деньги, которые он копил более пяти лет. Так поступили многие другие, отказываясь от того немногого, что имели».

В общей сложности, по словам Фиделя, было собрано 20 тыс. песо, сумма ничтожная для такого рода мероприятия. Ее хватило с грехом пополам для покупки оружия для 165 бойцов, которые были отобраны для участия в штурме одного из крупных военных объектов Кубы, хотя, как выяснилось потом, общее число подготовленных бойцов составляло около 2 тыс. человек.

Военная подготовка какое-то время шла параллельно с общеполитической работой. Еще до знакомства с Фиделем Абель Сантамария и Хесус Монтане приобрели старенький ротатор и выпускали скромный бюллетень под названием «Они все те же», как бы подчеркивая полное родство между правительством Грау и Прио, с одной стороны, и диктатурой Батисты, с другой. После знакомства с Фиделем, по его предложению, было решено сменить название бюллетеня на более короткое и выразительное «Обвинитель». Фидель стал писать туда статьи под псевдонимом «Александр», который так и закрепился за ним в качестве боевой и подпольной клички до самой победы революции. Из материалов, подготовленных Фиделем, заслуживают особого внимания две статьи, опубликованные в одном номере бюллетеня от 16 августа 1952 года.

Первая статья под названием «Критический анализ положения в партии ортодоксов» содержала по существу объявление об открытом разрыве с дискредитировавшим себя руководством партии. «Основная масса членов ортодоксальной партии готова идти в бой, она полна решимости, как никогда ранее. Напрашивается в эти решающие часы один вопрос... Куда спрятались те, кто претендовал на крупные государственные посты? Где те, кто любил занимать места почетных гостей на собраниях и митингах, кто совершал предвыборные поездки, кто олицетворял собою различные тенденции, кто всегда стоял на трибунах во время демонстраций? Почему они сейчас не разъезжают по стране, почему не приводят в движение улицу и не требуют почетного места в первой линии сражения? Такое положение в партии способно навеять пессимизм на тех, кто смотрит на политику с привычного угла. А вот для тех, кто беспредельно верит партийным массам, кто убежден в несокрушимой силе великих идей, — для этих людей сложившееся положение не будет причиной деморализации. ПУСТОТА, ОСТАВЛЕННАЯ НАШИМИ БЫВШИМИ ЛИДЕРАМИ, БУДЕТ СКОРО ЗАНЯТА НОВЫМИ ЧЕСТНЫМИ ЛЮДЬМИ, КОТОРЫЕ БУДУТ ВЫДВИНУТЫ ИЗ ЕЕ РЯДОВ.

Нынешние времена — это времена революционной, а не политической борьбы... А революция открывает дорогу не липовым, а настоящим заслугам, людям, у которых есть идеалы и мужество, людям, которые готовы подставить грудь под пули и готовы высоко поднять боевое знамя. РЕВОЛЮЦИОННАЯ ПАРТИЯ ДОЛЖНА ИМЕТЬ И РЕВОЛЮЦИОННОЕ РУКОВОДСТВО, МОЛОДОЕ ПО ВОЗРАСТУ И НАРОДНОЕ ПО ПРОИСХОЖДЕНИЮ, КОТОРОЕ В СОСТОЯНИИ СПАСТИ КУБУ».

Нечего удивляться, что номера бюллетеня «Обвинитель» стали одновременно ненавистны и лидерам ортодоксальной партии, и Батисте. Агенты военной разведки разнюхали, где печатался «Обвинитель», и вскоре были арестованы Абель Сантамария, Хесус Монтане, Мельба Эрнандес. Правда, вскоре им удалось выйти на свободу, скорее всего, потому, что в глазах правительства эти жалкие критиканы-идеалисты с их почти ученическим бюллетенем, печатавшимся на желтой, рыхлой бумаге, не заслуживали чести быть признанными «государственными преступниками». Да, откровенно говоря, в первые месяцы пребывания у власти Батиста не старался сажать в тюрьму направо и налево, чтобы сохранять какую-то видимость либерального диктатора. А кроме того, ему было выгодно оставить на свободе группу политических деятелей, которые своим критическим огнем ослабляли, как казалось Батисте, ортодоксальную партию.

Другая статья под коротким энергичным заголовком ,»Я обвиняю» была направлена лично против Фульхенсио Батисты. Фидель обвинял его в вопиющем разрыве между его заявлениями и его делами. Батиста представал в статье как бессовестный демагог, прикрывающий лицемерными словами самые грязные дела. В статье есть и такие редкие для тех времен слова: «Ты (обращаясь к Батисте), наконец, говоришь о родине, а являешься всего-навсего верным псом империализма, холуем всех послов». Не стоит пояснять, что речь идет об американских послах. Фидель впервые поставил на одну доску своего злейшего врага Батисту и американский империализм. Чего же стоят тогда натужные попытки доказать, что, мол, Фидель отвернулся от США только после победы революции.

В 1953 году исполнялось 100 лет со дня рождения Хосе Марти. Правительство со своей стороны, а прогрессивная общественность по-своему готовились отметить этот юбилей. Миллионы кубинцев с возмущением отвергали лицемерные попытки властей примазаться к славной годовщине. Наибольший размах и патриотическую глубину приобрели мероприятия, которые готовились и проводились в университете, который оставался оплотом влияния Фиделя Кастро.

Столетие со дня рождения X. Марти, исполнившееся 28 января., было решено отметить факельным шествием в ночь с 27 на 28 января. Это факельное юбилейное шествие было своего рода парадом бойцов движения, которые уже в течение нескольких месяцев проходили военную подготовку. Они несли факелы особого устройства. Под зажженной паклей виднелись утыканные гвоздями концы факелов. Колонна членов «Движения» выделялась своей компактностью, дисциплиной и воинственным видом. Во главе колонны шли Фидель, Рауль и их боевые друзья.

После этих событий Фидель стал все реже и реже появляться в ходе публичных актов, он с головой ушел в подготовку вооруженного выступления. Для него важно было сохранить все в глубокой тайне, не дать возможности полиции сорвать намеченное дело. И это ему удалось.

Все люди, привлеченные Фиделем к обеспечению ударного отряда всем необходимым, оказались надежными. Чтобы не провалиться при покупке оружия, Фидель предпочел делать ставку на охотничьи автоматические ружья и на малокалиберные винтовки, продажа которых была совершенно свободной в магазинах. Это оружие не требовало никакой специальной регистрации, что давало возможность сохранить факт его приобретения в относительной тайне. Среди друзей Фиделя были люди, пользовавшиеся доверием в кругах охотников и торговцев охотничьим оружием, поэтому после Монкады выяснилось, что часть вооружения была взята в кредит и не оплачена, а боеприпасов было куплено всего на 160 долларов.

Одному из участников Движения, солдату, несшему службу в военном городке «Колумбия», было поручено раздобыть военные мундиры солдат регулярной армии, в которые планировалось одеть повстанцев. Было известно, что солдаты нередко практиковали продажу крестьянам запасных комплектов брюк и гимнастерок, чтобы поправить свои финансовые дела. Крестьяне с удовольствием покупали у них крепкие, хотя иной раз и слегка поношенные вещи, годившиеся для полевых работ. Таким путем было приобретено более 100 комплектов солдатского и сержантского обмундирования. Остальные недостающие комплекты были изготовлены группой женщин-патриоток в квартире Мельбы Эрнандес по имевшимся выкройкам и из купленной типовой армейской ткани.

Что касается места выступления, то было решено штурмовать казармы Монкада{10} в Сантьяго-де-Куба, где был расквартирован армейский полк численностью 400 человек. Сантьяго находится от столицы на расстоянии почти 800 км, и переброска туда войск не могла быть осуществлена в короткий срок. Кроме того, рядом находится самая мощная на Кубе горная система Сьерра-Маэстра, полукольцом охватывающая сам город. В случае успеха операции эффект падения второй военной крепости страны был бы огромным психологическим преимуществом для повстанцев. Фидель, отличный знаток истории своей страны, знал, что жители провинции Ориенте исстари отличались свободолюбивым, бунтарским характером. Недаром все повстанческие движения против испанского колониального господства начинались в Ориенте. Там же высаживался, сражался и погиб Хосе Марта. Одним словом, в Ориенте была гарантирована наиболее благоприятная среда для осуществления операции.

С весны 1953 года Фидель приказал начать практические приготовления к штурму Монкады. Для организации повстанческой базы в пригороде Сантьяго была приобретена ставшая теперь легендарной небольшая ферма «Сибоней», где имитировалась организация птицеводческого хозяйства. Были построены навесы для большого количества автомобилей, а среди окружения была пущена версия, что это павильоны для клеток с птицей. Глубокий, но сухой колодец, стоявший рядом с домом, был приспособлен под склад оружия. Для маскировки он закрывался сверху большим тазом с насыпанной в него землей и посаженным апельсиновым деревом.

За хозяйку выступала Айде Сантамария, сестра Абеля. Она вспоминает, что, когда она покупала в магазине два десятка матрацев, ее спросили, не собирается ли она превратить свою ферму в казарму. Она отшутилась, сказав, что на праздники карнавала, проходившего в конце июля, должны были приехать друзья из Гаваны, а с отелями в городе сейчас очень плохо. Оружие на ферму «Сибоней» из Гаваны доставляли только проверенные и надежные товарищи. Не раз возила оружие и Айде Сантамария. Однажды в поезде она познакомилась с молодым солдатом, который поинтересовался, что она везет в таких тяжелых ящиках. «Уж не динамит ли, девушка?» — сострил он, не догадываясь, как недалеко от истины он был. Но Айде ответила, что везет книги, и даже попросила солдата помочь вынести багаж из вагона. Когда встречавшие товарищи увидели Айде в сопровождении солдата, тащившего заветный груз, у них оборвалось сердце. Они решили, что произошел провал. Только услышав, как мило прощались попутчики, у них отлегло от сердца.

Наконец все оружие и боеприпасы были на месте. Фидель в целях конспирации 24 июля посетил следственный отдел полицейского управления под предлогом наведения справок об одном из клиентов. На самом деле он проверял, нет ли у полиции каких-либо подозрений относительно его ближайших намерений. Все было спокойно.

Выступление было намечено на 26 июля потому, что в это время в Сантьяго проходят традиционные карнавалы, что давало возможность скрытно перебросить из Гаваны в провинцию Ориенте личный состав отряда и совершать необходимые передвижения в городе в ночное время, не привлекая особого внимания со стороны властей. Кроме того, учитывалось, что дисциплина в казармах в дни праздников обычно ослабевает, многие получают увольнительные, а офицеры частенько отсутствуют на месте службы.

К вечеру 25 июля все участники операции собрались на ферме «Сибоней». Всего оказалось 134 человека, среди которых было две женщины — Айде Сантамария и Мельба Эр-нандес, присутствие которых заметно влияло на моральное состояние бойцов. Поздно вечером прибыл Фидель, который находился в городе, проводя последнюю разведку. Всем участникам было выдано по стакану молока. Фидель обратился к бойцам с короткой речью. Он сказал: «Друзья, завтра вы либо победите, либо погибнете, но что бы ни случилось, начатое вами движение победит. Если вы завтра станете победителями, свершится то, за что боролся Хосе Марти. А если нет, ваш подвиг станет примером для народа Кубы. Мы с нашими скромными средствами покажем продажным политикам, что можно сделать. Народ поддержит нас в Ориенте и во всей стране. Как в 1868 и 1895 гг., здесь, в Ориенте, мы поднимаем клич: «Родина или смерть!»

По просьбе Фиделя несколько слов сказал Абель Сантамария, назначенный заместителем командующего операцией.

Участникам было роздано оружие, разъяснен план и характер операции, все спели вполголоса национальный гимн и стали готовиться к бою. Фидель еще раз поехал в город и вернулся уже в третьем часу утра. Кажется, он пытался найти знакомого ему радиокомментатора, чтобы тот выступил по радио с текстом заготовленного заявления, но не нашел его и решил отложить это дело.

Перед тем, как отдать приказ: «По машинам!» — Фидель еще раз обратился к бойцам: «Вам ясна задача. План, без сомнения, опасен, и всякий, кто сейчас идет со мной, должен действовать по своей доброй воле. Еще есть время решиться остаться здесь, в любом случае кое-кому придется остаться из-за нехватки оружия. Все, кто твердо решил идти, сделайте шаг вперед!» Почти все вышли вперед, но кое-кто дрогнул в последний момент. 11 человек по тем или иным причинам решили остаться{11}. Фидель попросил всех заколебавшихся не покидать ферму до того момента, когда весь отряд отправится на выполнение боевой задачи, а затем им предоставлялось право поступать по своему усмотрению.

Последним напутствием Фиделя были слова: «Прошу иметь в виду, что не надо убивать, когда в этом нет абсолютной необходимости. Мы должны взять главные ворота казармы Монкада внезапным ударом. Эта операция весьма рискованная, и для нее нужны только добровольцы». Снова вышла вперед большая группа. Фидель отобрал Хуана Альмейду, Хесуса Монтане, Ренато Гитарта, единственного жителя Сантьяго, оказавшегося в рядах бойцов, и Хосе Суареса. Им поручалось выдвинуться вперед и захватить врасплох часовых у ворот, через которые должна была войти на территорию казармы вся колонна автомашин, после чего по сигналу Фиделя бойцы должны были дружно ворваться во внутренние помещения и арестовать спавших солдат.

Для поддержки основной операции выделялись две специальные группы: одна под командованием Абеля Сантамария численностью 24 человека, должна была занять здание госпиталя, которое находится сзади казарм Монкада и контролирует тыл противника. Кроме того, эта группа должна была обеспечить оказание помощи раненым. В ее составе был врач.

Второй группе в составе 10 человек под руководством Рауля Кастро надлежало занять массивное и высокое здание Дворца правосудия, примыкавшего к одному из боков казармы. В обязанности отряда Рауля Кастро входило подавлять огневые точки противника, размещенные на крыше казармы.

Двух женщин включили в состав атакующих групп только после их настойчивых просьб. Фидель долго не соглашался и в конце концов предоставил решение этого вопроса Абелю Сантамария, потому что одна из женщин была его родной сестрой. Обе они были включены в качестве медсестер в отряд, который направлялся в госпиталь.

Стрелка часов приближалась к пяти часам утра, когда кортеж из 26 автомашин, в которых разместились бойцы, направился к цели. Повстанцы были одеты в форму солдат батистовской армии, большинство имело нашивки сержантов. Фидель ехал в головной машине. Штурм должен был начаться в 5 часов 15 минут утра.

Все, казалось, шло по плану. Однако уже при подъезде к самой казарме встретилось совершенно непредвиденное препятствие, которое существенно, если не сказать решающим образом, повлияло на исход операции. Когда уже оторвалась от колонны и ушла вперед машина с группой захвата главных ворот, появился пеший патруль, совершавший внешний обход. Патрульные не обратили особого внимания на основную колонну, но увидели, что около главных ворот происходит что-то неладное (а там как раз происходил захват и разоружение часовых). Они изготовились к бою, и Фидель, видевший из головной машины всю опасность для передовой группы создавшейся ситуации, остановил свою машину, выскочил из нее, чтобы привлечь к себе внимание патруля. Дальнейшее развитие событий пошло по незапланированному варианту. Часть бойцов решила, что они уже у цели, раз Фидель вышел из машины с пистолетом в руках. Они бросились в соседние здания (города никто из них не знал, и они думали, что стоявшие рядом дома — это казарма Монкада). Послышались первые выстрелы, в результате которых был потерян важнейший элемент плана — внезапность. Когда удалось нейтрализовать патруль и приблизиться к казарме, грохот выстрелов уже разбудил казарму. Часовые, несшие службу внутри здания, успели включить сигнал боевой тревоги, и по всей округе раздавался действующий на нервы звук электрического звонка. Фидель часто говорил потом, что он не слышал грохота развернувшегося боя, ему казалось, что все звуки забивает этот противный, неумолчный сигнал тревоги.

Основная часть штурмового отряда, таким образом, была вынуждена принять бой в самых невыгодных для себя условиях. Во-первых, сражение разгорелось за пределами казармы, а во-вторых, оно приняло позиционный характер, т. е. создались в результате случайности такие условия, которых тщательно хотел избежать Фидель при планировании операции.

Характер сражения, развернувшегося вокруг казармы, был крайне невыгоден для штурмующих. Он обрекал их на неудачу. Ведь в казарме находился целый полк регулярной армии плюс кавалерийский эскадрон. Достаточно было противнику прийти в себя и начать частью сил охват повстанцев с тыла, как дело сразу же могло приобрести угрожающий характер. Приходится удивляться, насколько долго (почти два часа) продолжался бой при фантастическом неравенстве сил и вооружений. Офицеры, командовавшие гарнизоном Монкады, очень долго находились в состоянии оцепенения и не могли принять никаких активных мер, лишь наращивая огонь из окон и с крыши казармы.

Фидель, по единодушному свидетельству всех участников, был всегда в самом центре боя. С пистолетом в руках он руководил действиями бойцов, сам вел прицельный огонь по огневым точкам в здании казармы. Ему приходилось прикидывать план вывода из боя основных сил отряда по мере того, как становилось ясно, что шансы на успех исчерпаны.

Уже рассвело, когда он отдал сигнал к отступлению.

Группа Рауля Кастро сражалась до тех пор, пока затухание огня в районе боя и замеченное ими с крыши отступление бойцов не убедили их в том, что главный удар не удался. Было принято решение отступить, а ранее захваченных пленных запереть в одном из помещений Дворца юстиции. Но когда группа попыталась покинуть помещение, бойцы увидели, что к зданию направляется армейский патруль. В этот критический момент Рауль проявил большую выдержку и мужество. Ему с товарищами удалось разоружить патруль и арестовать 9 человек. Все арестованные были заперты в отдельной комнате, после чего группа Рауля отступила. Она не потеряла ни одного человека.

Для прикрытия отхода бойцов основной группы оставалась группа снайперов в составе 6 человек во главе с Педро Миретом. Большая часть людей смогла возвратиться к оставленным автомашинам и направилась на ферму «Сибоней». Туда же прибыл вскоре и Фидель Кастро, которого забрала одна из последних групп отступавших. Всего на ферме собралось 40 человек. Настроение было подавленное. Но Фидель оставался Фиделем. Герберт Мэтьюс, американский журналист, посвятивший значительную часть своей жизни изучению Кубы и Кубинской революции, правильно уловил одну характерную черту Фиделя Кастро. Он писал: «Его главная черта состоит в том, что он никогда не считает себя побежденным. Он отвергает идею поражения как таковую». В другом месте он говорил, что Фидель обладает иммунитетом против чувства упадка и деморализации. И это наблюдение совершенно точно. И в школьные годы, и в период студенчества он никогда не оставался битым. Бывали в его жизни неудачи, но он всегда считал их обязательной прелюдией победы. Так было и на этот раз. Казалось бы, обрушившаяся катастрофа должна была раздавить волю человека, взявшего на себя ответственность за жизни стольких людей и так, казалось, просчитавшегося. Поражение всегда порождает уныние, но Фидель тут же, на ферме «Сибоней», предложил продолжать борьбу с оружием в руках. 18 человек последовали за Фиделем в горный кряж, известный под названием Гран-Пьедра. Почти все, кто пошел с Фиделем, остались в конце концов живы, а имена тех, кто предпочел остаться, через некоторое время появились в списках «убитых в бою». Они были зверски расстреляны после захвата их на ферме «Сибоней» и в ее окрестностях{12}.

В тот же день и в тот же час окончилось неудачей и вспомогательное военное выступление, которое осуществили члены Движения в г. Байямо. По плану Фиделя была сформирована еще одна штурмовая группа в составе 25 человек, которой поручалось осуществить синхронизированную по времени с нападением на Монкаду атаку казарм в Байямо. В случае успеха операции предполагалось, так же как и в Сантьяго, вооружить народ, призвать его к общему выступлению против тирании и, главное, плотно блокировать шоссейную дорогу, ведущую в Сантьяго. Байямо должен был сыграть роль форпоста. К сожалению, выступление там также окончилось неудачей, опять-таки из-за потери фактора внезапности.

На участников героического штурма Монкады было вылито море лжи и клеветы. Фидель не раз говорил вообще о годах диктатуры: «Нас женили на лжи и заставляли все время жить с нею». Почти два месяца, пока не начался суд над Фиделем и его товарищами, правительство изощрялось, чтобы настроить общественное мнение против бойцов Монкады.

В первые же часы после отступления повстанцев от Монкады озверевшая военщина организовала самую настоящую охоту за патриотами, над которыми организовывались зверские расправы. Чтобы представить себе мучения, пережитые героями-монкадистами, попавшими в руки батистовских палачей, достаточно привести заявление врача судебной медицины Мануэля Приэто Арагона, который осматривал трупы убитых. Вот его слова: «Осмотр трупов врачом судебной медицины был ужасным делом... Все фиделисты были одеты в мундиры цвета желтоватого хаки, под которыми были рубашки и брюки, а у некоторых только брюки. Все мундиры оказались целыми. Никаких следов пуль на них не обнаружено. На некоторых трупах мундиры были надеты наизнанку. Когда их раздели, то стала видна вся жестокость, садизм, жертвой которых они стали. У одного под мундиром оказалась пижама пациента гражданского госпиталя. Они были одеты в мундиры после их задержания.

У большого числа трупов голова была раздроблена автоматной очередью, выпущенной в упор. У многих были изуродованы половые органы. У других были выбиты зубы. У троих были вырваны глаза. Не было ни одного, кто бы не был подвергнут страшным пыткам, прежде чем быть приконченным».

После ухода с фермы «Сибоней» ранним утром 26 июля 1953 года Фидель и его группа сначала направились прямо на юг к морскому побережью с целью сбить с толку встревоженных и напуганных соседей фермы. Затем группа круто повернула в горы и в течение суток двигалась по обрывистым лесистым склонам. Ранним утром следующего дня, 27 июля, Фидель и его товарищи наткнулись на убогую крестьянскую хижину, в которой жила 70-летняя негритянка. Она рассказала о том, что в свое время помогала еще мамбисам — солдатам армии X. Марти и Антонио Масео. Она была так бедна, что ничего не могла предложить измученным, голодным бойцам отряда. Зато она отдала им все скудные запасы сигарет, которые имелись в ее доме. Монкадисты впервые ощутили человеческое тепло первого встретившегося им жителя гор. Старушка попросила своего 18-летнего внука проводить Фиделя и его отряд на вершину Гран-Пьедра по самой короткой дороге, и через три часа монкадисты достигли вершины.

Голод становился все нестерпимее. Для многих прошло уже более двух суток с тех пор, как они обедали в последний раз.

Ночи бойцы проводили в горах, чтобы не быть застигнутыми врасплох преследователями. Для ночлега выбирали самые труднодоступные места. Иногда останавливались на склонах такой крутизны, что на ночь надо было привязываться к стволам деревьев, чтобы нечаянно не свалиться вниз. Донимали сырость и холод.

28 июля Фидель вышел на небольшой хутор, где хозяева радушно встретили монкадистов, дали им молока, сигарет, а главное — здесь впервые Фидель послушал радиопередачи, в которых сообщались списки погибших при нападении на казарму Монкада. Среди погибших фигурировала вся группа Абеля Сантамария и даже имена нескольких дезертиров, которые не пошли на штурм, а попробовали с фермы «Сибоней» выйти к морскому побережью. Оказывается, они были обнаружены армейскими патрулями, рыскавшими всюду, и убиты по подозрению в участии в выступлении. Вот уж поистине обидная смерть. Фидель сидел, опустив голову, потом спросил: «А Рауль? Его в списке не было?» «Нет, его не было», — последовал ответ. Фидель встал и, как бы пожалев, что задал вопрос слишком личного характера, сказал: «Ну что ж, все товарищи — мои братья».

Группа продолжала свой путь. Идти становилось с каждым часом все труднее, люди не имели никаких навыков передвижения по горам, все они были горожанами, к тому же обувь была совершенно не приспособлена для трудных походов и расползалась прямо на глазах. Было решено отправить группу больных и раненых в Сантьяго, с тем чтобы они попытались пробиться в одно из иностранных консульств и получить там политическое убежище. Ушло таким образом 6 человек, из которых четверо были схвачены вскоре патрулями, а еще двое долго, более месяца, прятались у местных крестьян, после чего смогли скрыться, воспользовавшись некоторым ослаблением бдительности со стороны армии и полиции.

В оставшейся с Фиделем группе численностью 12 человек настроение было тяжелое. Голод, жажда делали свое дело. Вся зона была плотно блокирована армейскими патрулями.

В этой обстановке Фидель предложил смелый план: вновь спуститься вниз, переплыть ночью на лодке залив Сантьяго, чтобы выйти кратчайшим путем в основной горный массив Сьерра-Маэстра и уже всерьез и надолго развертывать партизанскую борьбу. При обсуждении плана мнения разделились. 7–8 человек поддержали Фиделя, у остальных были опасения, что они не смогут преодолеть тяготы такого прорыва, и они предпочитали остаться на Гран-Пьедре. Таким образом, группа разделилась и основная часть во главе с Фиделем тронулась в путь. (Оставшиеся сохранили жизнь, потому что после ареста Фиделя были прекращены все операции по прочесыванию гор и они смогли незаметно уйти.)

31 июня, на шестой день после неудачного штурма, Фидель прибыл на небольшой горный хутор, принадлежавший крестьянину по фамилии Сотело. Он назвал себя и от крестьянина узнал, что обстановка в городе значительно изменилась за это время.

Уже с 28 июля со всех сторон Кубы стали поступать в адрес правительства и духовных властей требования и просьбы прекратить позорную охоту за беззащитными людьми. Симпатия и сочувствие к монкадистам захватили не только молодежь, но и часть влиятельных представителей общественности, которые также ставили вопрос о недопустимости расправ для удовлетворения чувства мести. Много таких просьб получил кардинал Кубы Артеага, который связался по телефону с архиепископом Сантьяго Пересом Серантесом и попросил его принять участие в гуманной миссии прекращения истребления молодых людей. 30 июля Серантес договорился с полковником Рио Чавиано о том, что он со своей стороны постарается убедить скрывающихся монкадистов не продолжать бессмысленное сопротивление, а власти гарантируют им личную безопасность. Архиепископ один в черной сутане выезжал за рулем джипа на горные дороги и через усилитель кричал, что жизнь тех, кто сдастся, гарантирована под честное слово церкви.

Фидель, узнавший об этом, проинформировал товарищей и добавил, что они могут теперь воспользоваться представившейся возможностью, а на прорыв пойдут только трое — он, Фидель, Хосе Суарес и Оскар Алькальде. Голод и усталость настолько измотали людей, что было решено отложить обсуждение этого вопроса до утра 1 августа. Но именно в 2 часа ночи армейский патруль под командованием лейтенанта Педро Саррия получил приказ прочесать зону, где находился хутор с расположившимися на нем измученными монкадистами.

Саррия был своего рода белой вороной среди офицеров батистовской армии. Он был, во-первых, негром, во-вторых, ему было уже 53 года, а он все оставался лейтенантом. Он самоучкой получил образование, был теснейшим образом связан с простым народом окраин города, где он жил. Саррия был высокого роста, отличался огромной физической силой и от природы был человеком добрым и благородным.

На рассвете 1 августа солдаты патруля полукольцом оцепили постройку, в которой спали Фидель и его товарищи. Солдаты ворвались внутрь, и кто-то из них дал очередь из автомата. Полдюжины стволов уперлись в Фиделя и двух его товарищей. Жизнь монкадистов повисла на волоске. Но в этот момент вошел лейтенант Саррия, который приказал: «Не стрелять, я хочу доставить их живыми!»

Трое задержанных в окружении солдат двинулись к шоссе, когда внезапно со стороны дороги раздалась частая стрельба. Лейтенант приказал всем лечь, опасаясь, что в суматохе, так сказать, под шумок, озлобленные солдаты могут убить Фиделя. Вся группа легла на землю, но Фидель остался стоять, Саррия был потрясен. Он подошел к Фиделю, и между ними состоялся такой краткий разговор. Начал его Фидель:

— Лейтенант, я как раз тот человек, которого ты подозревал сразу же. Мое имя Фидель Кастро.

— Да, но ты знаешь, что уже объявлено о твоей смерти?

— Поспешили. Послушай, лейтенант, если ты меня убьешь, то станешь капитаном.

— Я не из такой породы.

— Тогда убьют тебя.

— Ну и пусть! Каждый решает дела по своей совести!

Группа вышла на шоссе. Всех арестованных погрузили на открытую платформу грузовика, Фиделя посадили в кабину между водителем и лейтенантом Саррия для большей безопасности.

По дороге в Сантьяго их остановил сильный армейский отряд во главе с самым кровожадным человеком, майором Пересом Чаумонтом. Он узнал Фиделя и стал требовать его выдачи, но Саррия наотрез отказался подчиниться.

Грузовик долго кружил по улицам Сантьяго, чтобы не попасть в близкие к казарме Монкада районы. Несмотря на приказ передавать всех арестованных в Монкаду, Саррия вез своих пленников в гражданскую тюрьму. Он отдавал себе отчет, что в Монкаде их прикончат в любом случае. Когда грузовик въехал во двор тюрьмы и лейтенант Саррия сдал под расписку своих подопечных тюремным властям, можно было вздохнуть чуть свободнее. Теперь, когда факт передачи Фиделя в добром здравии в руки официальной юстиции был документально оформлен, палачи Батисты не могли уже так просто свести с ним счеты. Прощаясь, Саррия{13} положил руку на плечо Фиделя и сказал: «Ну что ж! Нам повезло. Всего тебе хорошего, парень!»

Весть о том, что Фидель Кастро жив и находится в тюрьме, молнией разнеслась по камерам, где сидели монкадисты. Первыми его увидели сквозь решетки окна Аиде Сантамария и Мельба Эрнандес. Аиде вспоминает: «Было почти невероятно видеть его живым, хотя мы никогда и не допускали, что может оборваться такая невероятная жизнь». Она говорила потом: «Там, в застенках Монкады, после штурма были моменты, когда нам действительно хотелось умереть, потому что мы не знали, что с Фиделем. Мы сидели там с абсолютной уверенностью, что если Фидель жив, то будет жив и пример Монкады, что если Фидель жив, то будет много других Монкад... А если Фидель погиб, то все наши потенциальные герои будут жить для нас, но кто их откроет для нации, как умел открывать он. И, узнав, что Фидель жив, мы сами ожили, ожила вся эпопея Монкады, выжила Революция».

29 июля далеко от Сантьяго на пересечении дорог около местечка Сан Луис был арестован Рауль Кастро, который пешком пытался добраться до Бирана. Он назвался другим именем, долго водил за нос следователей, утверждая, что был на карнавальных праздниках. Ему удалось выиграть время, но в конце концов какой-то случайный посетитель опознал его. Но к этому времени кампания в защиту жизни монкадистов уже набрала силу, и когда его доставили в Сантьяго, то самые трудные времена были уже позади.

Ко 2 августа все арестованные были переведены в провинциальную тюрьму г. Бониато. Понимая, что все попытки убить Фиделя оказались сорванными, противник решил представить его журналистам. Один из участников этой встречи, которому удалось записать слова Фиделя, вспоминает: «Фидель стоял в центре, держался очень прямо. Если не ошибаюсь, на нем была светлая рубашка с короткими рукавами и брюки, выцветшие на коленях. По-моему, они были из джинсовой ткани. Было заметно, что его лицо с пробивающейся бородой было опалено солнцем.

Хотя моя память не позволяет мне восстановить текстуально его слова, но, отвечая на мой вопрос, он в сжатой и конкретной форме рассказал о программе, которую ставили перед собой революционеры в случае победы.

Он отметил, что они намеревались восстановить суверенитет народа, обеспечить крестьянам право оставаться на своей земле, гарантировать людям, жившим сельским трудом, безопасность от насильственных выселений и от безработицы в так называемые мертвые сезоны, допустить трудящихся к участию в прибылях, создаваемых их трудом, подтвердить права мелких землевладельцев, дать медицинскую помощь нуждающимся в ней, а детям — школы и учителей, оздоровить государственную администрацию и сделать более достойной жизнь всей страны. «Одним словом, мы хотим возродить Кубу».

В тюрьме Фиделя поместили в камеру-одиночку, запретили пользоваться книгами, не выдавали даже сочинения X. Марти, ограничили право переписки и до предела ужесточили правила посещений. 75 дней одиночного заключения были им использованы на подготовку к схватке с противником, но в новой форме и в новых условиях. Он понимал, что теперь наступает время для другой операции, которая будет носить политический характер. Все заботы были теперь направлены на сбор материалов о том, что произошло после штурма Монкады, чтобы разоблачить действия антинародного диктаторского правительства. Он исподволь начал готовить речь, заучивал ее наизусть из-за опасения, что письменные наброски или тем более текст могут быть отобраны.

Суд начался 21 сентября, т. е. спустя почти два месяца после событий в Сантьяго, и проходил в здании Дворца правосудия, откуда в свое время вела огонь по казарме группа Рауля Кастро. Из отряда монкадистов перед судом предстало 30 человек.

Само судебное разбирательство проходило в особых условиях. Зал был переполнен солдатами. Публика была ограничена только кругом ближайших родственников и некоторых представителей прессы. Всем присутствующим запрещалось разговаривать и обмениваться какими-либо жестами с обвиняемыми. Журналистов обыскивали как при входе, так и при выходе в зал, чтобы никто не мог пронести ни фотоаппараты, ни звукозаписывающую аппаратуру. Число журналистов с каждым разом урезалось, и на последнее заседание, на котором Фидель произнес свою знаменитую речь, было допущено только 4 представителя прессы.

Все шоссейные дороги, ведущие в Сантьяго, были перекрыты заслонами сельской гвардии, а в самом городе были выведены на основные магистрали бронетанковые подразделения. В воздух были подняты боевые самолеты. Так велик был страх диктатора перед группой молодых людей, которые вместо того, чтобы играть в политику, писали своей кровью историю Кубы.

Уже на первом заседании суда Фидель категорически потребовал, чтобы со всех обвиняемых сняли наручники, и суд был вынужден удовлетворить это справедливое требование. Следуя своей наступательной тактике, Фидель поставил вопрос о предоставлении ему права вести свою собственную защиту, поскольку он является адвокатом. Суд был обязан по закону удовлетворить и эту просьбу.

Наибольший интерес, с политической точки зрения, представляют ответы Фиделя Кастро на вопросы прокурора. Когда встал вопрос о том, кто является идейным вдохновителем нападения на казармы Монкада, Фидель ответил: «Никто не должен беспокоиться, что на него возложат ответственность как на идейного вдохновителя Революции, потому что единственным вдохновителем штурма Монкады является Хосе Марти, апостол нашей независимости». Эти слова Фиделя вызвали оживление в зале, обвиняемые стали аплодировать, в связи с чем судья сделал угрожающее предупреждение о недопустимости «беспорядка».

Фидель категорически отвергал какие-либо контакты с известными политическими деятелями и с партиями как таковыми, хотя и признал, что подавляющее большинство его бойцов происходило из молодежи «ортодоксальной партии». Он подчеркнул, что все участники штурма шли на операцию сознательно и добровольно. В этом месте он сделал психологическую паузу, сказав, что, может быть, теперь кое-кто из них раскаивается в содеянном. В этот момент все обвиняемые монкадисты дружно закричали: «Никто! Никто!», — и судья вторично должен был призывать зал к порядку.

23 сентября Фидель написал своим родителям письмо, в котором поделился своими впечатлениями от первых судебных заседаний. С исключительной теплотой Фидель писал: «Мои дорогие родители! Я надеюсь, что вы меня простите за то, что я поздно пишу вам. Не думайте, что это прошло из-за моей забывчивости или черствости. Я очень много думал о вас, и меня больше всего беспокоит, как у вас идут дела и какие же на вас свалились страдания ни за что и ни про что из-за нас.

Суд уже идет два дня. Он протекает хорошо, и я доволен его ходом. Разумеется, нас осудят, но я должен бороться и отвести наказание от всех невинных людей. В конечном счете людей судят не судьи, а история, а ее вердикт будет в конце концов, безусловно, в нашу пользу.

Я взял на себя свою собственную защиту и, думаю достойно воспользовался этим правом. Больше всего я хочу, чтобы вы не считали, будто тюрьма является для нас чем-то отвратительным. Она никогда не бывает такой для тех, кто защищает справедливое дело и выражает законные чувства всего народа. Все великие кубинцы, которые создавали нашу родину, прошли через те же испытания, через которые нам приходится идти сейчас.

Кто страдает за нее и выполняет свой долг, всегда найдет в своей душе более чем достаточно сил, чтобы спокойно и уверенно переносить превратности судьбы. Речь идет об одном-единственном дне; если сегодня судьба преподносит нам часы горечи, то это потому, что свои лучшие времена она заготовила нам на будущее.

Я абсолютно уверен, что вы поймете меня и постоянно будете помнить, что ваше спокойствие и мир будут для нас лучшим утешением.

За нас не беспокойтесь, не тратьте ни энергию, ни средства. Нам ничего не надо, обращение с нами нормальное...

Впредь я буду писать вам чаще, чтобы вы знали о нас и не беспокоились. Любящий и часто вас воспоминающий сын

Фидель».

Батиста внимательно следил за ходом процесса. Он был раздражен самим фактом предоставления Фиделю права вести самому свою защиту, ибо это позволяло ему не только надевать традиционную тогу адвоката и занимать место в ложе, отведенной для защитников, но и самое главное — вести опрос свидетелей и обвиняемых, чем мастерски пользовался Фидель для разоблачения преступлений, совершенных армией и полицией. Само присутствие Фиделя в зале поднимало дух остальных обвиняемых и влияло на атмосферу судебных заседаний.

Было сфабриковано заключение тюремных врачей о том, что Фидель в силу болезни не может физически присутствовать на суде и его дело следует выделить в отдельное судопроизводство. Несмотря на то, что суду было представлено личное заявление Фиделя о его хорошем самочувствии, а через некоторое время и заключение независимых врачей, осмотревших Фиделя в камере и пришедших к выводу, что он вполне здоров, суд все же настоял на своем. Фидель больше на общем процессе не появлялся.

16 октября 1953 года состоялось одно, но ставшее историческим судебное заседание по делу Фиделя Кастро, оно проводилось в помещении Гражданского госпиталя, в небольшом зале, где обычно работают медицинские сестры, и продлилось около 4 часов. Это было сделано сознательно с целью максимально ограничить число людей, которые могли послушать выступление главного политического противника батистовской диктатуры.

Помещение представляло собой комнату квадратной формы, примерно четыре метра в длину на четыре в ширину.

В этом крошечном и убогом помещении Фидель произнес свою речь, которую теперь все знают под названием «История меня оправдает». Она обошла весь мир и по праву считается одним из самых блестящих образцов революционного ораторского искусства.

Фидель начал с того, что объяснил еще раз причину, по которой ему пришлось взять на себя свою собственную защиту. Он сказал, что самые уважаемые адвокаты страны предлагали ему свои услуги в качестве защитника. Один из них встречался с Фиделем в его тюремной камере. Но в нарушение всех существующих порядков представители военной разведки постоянно присутствовали при встречах Фиделя с адвокатом, стараясь вынюхать, каким же образом Фидель собирается строить свою защиту. Пришлось в интересах дела готовить защитительную речь в одиночестве.

Свою задачу на суде Фидель определил так: «Я приступил к выполнению миссии, которую считал наиболее важной в этом процессе: окончательно разоблачить трусливую, бесстыдную, вероломную и коварную клевету, которую использовали против наших борцов; неопровержимо доказать, какие страшные и отвратительные преступления были совершены в отношении пленных, показать перед лицом всей нации, перед лицом всего мира ужасающее несчастие этого народа, страдающего от самого жестокого и бесчеловечного гнета за всю его историю».

Отвечая прокурору, обвинившему Фиделя в незаконной борьбе против конституционных властей, Фидель удивленно спросил его: «В какой стране вы живете, господин прокурор? Ведь на Кубе существует антиконституционная диктатура. Батиста отменил конституцию, как же можно считать его власть конституционной?».

Фидель подробно рассказал, как готовилось выступление патриотов в Монкаде, кто входил в состав бойцов, как по крохам собирали финансовые средства для приобретения оружия, продемонстрировав тем самым, что все лживые утверждения правительства не стоят и ломаного гроша. Ведь основные обвинения со стороны правительства заключались как раз в том, что монкадисты действовали по указке из-за границы, где окопались бывший президент Прио и его приспешники, которые-де предоставили миллионы песо на организацию операции.

Фидель очень подробно рассмотрел весь ход сражения при Монкаде, доказав, что его бойцы проявили высокое мужество, сражаясь каждый против 14 солдат тирании, что их отличало строгое соблюдение дисциплины и законов ведения войны, гуманное отношение к солдатам, в то время как армия запятнала себя чудовищной жестокостью по отношению к безоружным пленным, которые были захвачены значительное время спустя после окончания сражения. Фидель привел подробные данные практически о каждом погибшем в застенках крепости Монкада.

До сих пор ни один автор работ по истории Монкады не смог ответить на вопрос, каким образом Фиделю, сидевшему все время в камере-одиночке, удалось собрать такой богатый, исчерпывающий материал о действиях репрессивного аппарата тирании. Можно предположить, что кто-то из числа лиц, постоянно работавших в тюрьме, стал его доверенным человеком и активно помогал ему в сборе и доставке сведений. Обаяние личности самого Фиделя, благородство идеалов, за которые выступало руководимое им Движение, глубокие симпатии всего населения Сантьяго к участникам штурма Монкады — все это было достаточно солидной базой, на которой могло произойти сближение с нужным для революции человеком.

Говоря о позорных действиях армии, Фидель не ставил всю ее на одну доску. Он возложил основную ответственность на Батисту, его генералов, высших офицеров, которые заставили солдат, сержантов и офицеров участвовать в пытках и расправах над безоружными людьми. Ложь, клевета, сознательное натравливание кубинцев в военной форме на кубинцев в гражданской одежде — вот что создало благоприятную основу для совершения частью военных неописуемых зверств по отношению к пленным. Фидель не обвинял огульно всю армию, все вооруженные силы. Он тщательно отобрал и назвал имена честных офицеров, которые не дали опозорить свои мундиры и благодаря усилиям которых многие монкадисты остались в живых.

Вообще следует отметить, что Фидель с самого начала своей революционной деятельности и до победы революции вел в отношении армии четко выработанную им последовательную политику, рассчитанную на использование в интересах революционного процесса тех здоровых патриотических сил, которые в ней имелись. Он ни разу не противопоставил всю армию революции, ни разу не призвал своих сторонников к тотальной войне против вооруженных сил.

Квинтэссенцией речи Фиделя было его изложение социальных целей Движения, тех идеалов, за которые пошли «на штурм неба», как парижские коммунары, бойцы Монкады. Он сказал, что основной предпосылкой, на которой основывалась вера монкадистов в успех, были причины социальные, безграничная вера в народ. Далее он сказал: «Когда мы говорим «народ», мы имеем в виду не зажиточные и консервативные слои нации, которым по нраву любой угнетающий режим, любая диктатура, любой вид деспотизма и которые готовы бить поклоны перед очередным хозяином, пока не разобьют себе лоб. Под народом мы понимаем, когда говорим о борьбе, огромную угнетенную массу, которой все обещают и которую все обманывают и предают, но которая жаждет иметь лучшую, более справедливую и более достойную родину. Мы имеем в виду тех, кто веками рвется к справедливости, ибо поколение за поколением страдает от несправедливости и издевательств. Мы имеем в виду тех, кто хочет мудрых и больших преобразований во всех областях и готов отдать за это все до последней капли крови, когда верит во что-то или в кого-то, особенно если достаточно уверен в самом себе. Но чтобы люди искренне и от всей души уверовали в какую-то идею, надо делать то, что никто не делает: говорить людям с предельной ясностью и безбоязненно все. Демагоги и профессиональные политики хотят сотворить чудо, сохраняя во всем и со всеми хорошие отношения, при этом неизбежно обманывая всех и во всем. Революционеры же должны смело провозглашать свои идеи, определять свои принципы и выражать свои намерения так, чтобы никто не обманывался в них — ни друзья, ни враги.

Когда речь идет о борьбе, мы называем народом те 600 тысяч кубинцев, которые не имеют работы и хотят честно зарабатывать на хлеб, а не быть вынужденными эмигрировать из страны в поисках средств к существованию; 500 тысяч сельскохозяйственных рабочих, живущих в жалких хижинах и работающих всего четыре месяца в году, а в остальное время голодающих, разделяющих нищету со своими детьми, не имеющих ни клочка земли для посевов, людей, чье существование должно было бы вызвать сострадание, если бы не было столько каменных сердец; 400 тысяч промышленных рабочих и чернорабочих, чьи пенсионные кассы целиком разворованы, у них отнимают завоеванные ими права, и они живут в ужасающих жилищах, а их заработок из рук хозяина попадает прямо в руки ростовщика, людей, которых в будущем ожидает понижение по работе и увольнение, жизнь которых — это постоянная работа, а отдых — только могила; мы говорим также о 100 тысячах мелких землевладельцев, которые живут и умирают, обрабатывая землю, не принадлежащую им, глядя на нее с грустью, как Моисей на землю обетованную, но так и умирают, не получив ее, обязанные заплатить за свои клочки земли, словно феодальные крепостные, часть своего урожая; они не могут лелеять эту землю, улучшать ее, украшать ее, посадить на ней кедр или апельсиновое дерево, ибо сами не знают, когда придет судебный исполнитель с сельской гвардией и сгонит их с этого клочка. Мы говорим также о 30 тысячах самоотверженных учителей и преподавателей, принесенных в жертву людей, столь необходимых для лучших судеб будущих поколений, но с которыми так плохо обращаются, им так мало платят за труд; мы говорим и о 20 тысячах мелких торговцев, отягощенных долгами, разоряемых кризисом и окончательно добиваемых множеством грабителей — чиновников и взяточников; о 10 тысячах молодых специалистов: врачах, инженерах, адвокатах, ветеринарах, педагогах, зубных врачах, аптекарях, журналистах, художниках, скульпторах и т. д., — которые покидают учебные аудитории с дипломами, с желанием бороться, полные надежд, а попадают в тупик, натыкаясь повсюду на закрытые двери, безразличие к их просьбам и требованиям. Вот это и есть народ, т. е. кто переживает все несчастия и поэтому готов бороться со всей отвагой! Этому народу, печальные пути которого вымощены фальшивыми обещаниями и ложью, — этому народу мы не скажем: «Мы вам все дадим». Мы ему скажем: «Отдай борьбе все силы, чтобы свобода и счастье стали твоим достоянием!»

«Земля, индустриализация, жилища, безработица, образование и здравоохранение — вот те шесть проблем, шесть конкретных пунктов, на решение которых были бы направлены наши настойчивые усилия наряду с завоеванием общественных свобод и политической демократии».

В своей речи Фидель Кастро предстает как последовательный революционер, развернувший перед судом политическую философию и программу, подрывающую саму основу классовых привилегий в кубинском обществе. В этой речи были заложены зачатки всех последующих революционных мероприятий. Никто из известных политических деятелей Кубы никогда не говорил таким ясным и четким языком революционера.

В то же время программа в качестве политической задачи ставила объединение всех кубинцев против непосредственного врага-диктатуры Батисты, поэтому позже Фидель подчеркивал: «Программа была составлена достаточно осторожно, в ней был поставлен ряд основных вопросов, но в то же время она не содержала формулировок, которые могли бы сузить поле нашей деятельности в ходе революции и сделать движение, ставившее целью нанести поражение режиму Батисты, малочисленным и ограниченным. Иначе говоря, мы должны были попытаться придать как можно более широкий характер этому движению».

Фидель уже знал к моменту своего выступления на суде, что по делу остальной группы монкадистов приговор был вынесен. Рауль и еще трое товарищей были осуждены на 13 лет тюремного заключения, 20 человек по 10 лет, трое к трем годам заключения, а обе женщины к 6 месяцам каждая, поэтому он в конце речи сказал: «Я не поступлю так, как поступают все адвокаты, которые просят свободы для подзащитного. Я не могу просить ее, когда мои товарищи уже страдают на острове Пинос в позорном заточении. Пошлите меня к ним разделить их судьбу. Ведь понятно, что честные люди должны либо погибать, либо сидеть в тюрьме в такой республике, где президентом является преступник и вор». И закончил так: «Что касается меня, я знаю, что тюрьма будет для меня тяжелым испытанием, каким не была никогда ни для кого другого. Она полна для меня угроз, низкой и трусливой жестокости. Но я не боюсь тюрьмы, так же как не боюсь ярости презренного тирана, который отнял жизнь моих 70 братьев! Выносите ваш приговор! Он не имеет значения! История меня оправдает!»

Суд приговорил Фиделя к 15 годам тюремного заключения.

17 октября 1953 года он был доставлен в тюрьму на острове Пинос, где уже находились его товарищи. Когда он вошел в корпус, где содержались монкадисты, раздались крики радости, все бросились обнимать его, выражая твердую решимость продолжать борьбу.

Пребывание Фиделя в тюрьме стало важным этапом в развитии его военно-политических взглядов.

После всего пережитого во время штурма Монкады, в трагические дни массовых расправ 26, 27, 28 и 29 июля, в опасные месяцы одиночного заключения в Сантьяго тюрьма на острове Пинос показалась монкадистам более подходящим местом, чтобы серьезно заняться пополнением своих политических и общих знаний. С первого же дня пребывания в тюрьме Фидель организовал для своих соратников политическую школу имени Абеля Сантамария. Заключенные получили право иметь в своем распоряжении книги, поэтому со всех сторон друзья и родные посылали им бандероли с литературой, подобранной по их заказу.

В письме от 22 декабря 1953 года Фидель подробно описал, как проходил их день в тюрьме: «Ровно в пять часов утра, когда кажется, что только-только удалось заснуть, раздается голос: «На поверку!», — который напоминает нам, что мы находимся в тюрьме, а то, чего доброго, мы могли забыть об этом, пока видели сны. Яркие лампочки, которые не гасятся всю ночь, разбрасывают слепящий, режущий свет, в голове тяжесть, будто ее налили свинцом, и крик: «Подъем!»

Конечно, я трачу менее 30 секунд, чтобы надеть брюки, рубашку и ботинки, больше мы не ложимся до 11 часов ночи, когда сон застает меня за чтением Маркса или Роллана, а если пишу что-нибудь, как сегодня, то ложусь, когда закончу. Короче: в 5.30 утра завтрак, с 8.00 до 10.30 — занятия; в 10.45 — второй завтрак; с 2 до 3 часов — занятия, потом до 4 свободное время; в 4.45 — обед; с 7 до 8.15– занятия политэкономией и чтение общей литературы; с 9.30 до 10 часов вечера я поочередно читаю курс — один день философии, другой день всеобщей истории. Занятия по истории Кубы, грамматике, арифметике, географии и английскому языку ведут другие товарищи. Совсем поздно мне приходится читать политэкономию, а дважды в неделю заниматься с товарищами ораторским искусством, если это можно назвать таким словом. Мой метод состоит в следующем: вместо уроков политэкономии я читаю товарищам в течение получаса описание какой-нибудь битвы, скажем, штурма Угомента пехотой Наполеона Бонапарта, или затрагиваю какую-нибудь идеологическую тему, или читаю обращение X. Марти к Испанской республике, или что-то подобное. Немедленно различные товарищи, вызываемые произвольно, или добровольцы должны в течение трех минут выступить по затронутой теме. Выступления носят соревновательный характер, и специально избранные судьи награждают победителей премиями.

26 числа каждого месяца мы отмечаем празднества, каждое 27 число — день скорби, поминовения погибших, размышлений и воспоминаний на эту тему. В день скорби, разумеется, отменяется всякий отдых и развлечения. Дни занятий охватывают с понедельника до полудня субботы».

В этом письме Фидель рассказывает, как относятся его товарищи к занятиям по повышению политического и культурного уровня. «Ребята просто молодцы! Это настоящая элита, потому что они прошли через тысячи испытаний. Те, кто научился владеть оружием, теперь учатся овладевать книгами для великих боев, которые нам предстоят в будущем. Дисциплина у нас спартанская, жизнь спартанская, воспитание спартанское — все у нас спартанское. А вера и несокрушимая твердость таковы, что можно также повторить: «Со щитом или на щите!»

Фиделю Кастро прислали много книг из его личной библиотеки. Среди них были романы Бальзака, Анатоля Франса, Максима Горького и Дж. Кронина ( «Звезды смотрят вниз»), двухтомная история политической мысли, четырехтомник сочинений X. Марти. В библиотеке имелись такие книги, как «Экономика и общество» Макса Вебера, «Свобода, власть и демократическое планирование» Карла Маннейма, книга социально-политических очерков о Перу основателя перуанской компартии Хосе Карлоса Ма-риатеги, труды Ленина и Маркса и полдюжины книг аргентинского философа-социалиста Хосе Инхениероса.

В письме от 18 декабря 1853 года Фидель пишет, что он много времени уделяет чтению: «В последние дни я прочитал несколько книг, представляющих интерес: «Ярмарка тщеславия» Уильяма Теккерея, «Дворянское гнездо» Ивана Тургенева, «Жизнь Луиса Карлоса Престеса» Жоржи Амаду, «Тайна советской крепости» архиепископа Кен-терберийского, «Беглецы любви» Эрика Найта, «Как закалялась сталь» Николая Островского (современный русский роман, волнующая автобиография автора-юноши, который принял участие в революции), «Цитадель» Дж. Кронина. Кроме того, я углубленно изучаю «Капитал» Карла Маркса (пять огромных томов по экономике, исследованной и изложенной с самой строгой научностью)».

В письме от 19 декабря Фидель очень проникновенно сказал о своей решимости продолжать борьбу любой ценой. Он писал: «Какая великолепная школа — тюрьма. Здесь я имею возможность оформить свое мировоззрение и окончательно определить смысл своей жизни. Не знаю, долго ли, коротко ли я буду находиться здесь, будет ли пребывание здесь полезным или нет. Но чувствую, что мое убеждение бороться и идти на самопожертвование крепнет все больше и больше».

В середине февраля 1954 года тюрьму, где сидели монкадисты, посетил диктатор Батиста. Фидель организовал акцию шумного протеста и в наказание был помещен в одиночную камеру, расположенную к тому же напротив тюремного морга, решетчатая дверь в которой была едва закрыта полотняной занавеской. Сам он описывал свое житье на новом месте так: «Сижу без света уже 17 дней, считая сегодняшний. Свечи не разрешают приносить. Вчера к темноте и одиночеству прибавился дождь. Как только смерклось, небо вокруг загрохотало, молнии почти ежесекундно разрывали темноту ночи, освещая камеры сквозь маленькие высоко расположенные окошечки и оставляя в дальних углах тени оконных решеток. Вскоре начался проливной дождь. Потоки воды, подхватываемые ветром, врывались в окна, защищенные только решетками, заливая все вокруг. Я как мог спасал книги, засунув их в чемодан и прикрыв сверху одеялом. Постель тем временем промокла насквозь, на полу было полно воды, и по камере гулял холодный ветер, разнося изморось. Сжавшись в углу, продрогнув до костей от холода и сырости, я с величайшим терпением дожидался, когда окончится буря!» (письмо от 1 марта 1954 года).

И тем не менее Фидель продолжал использовать каждую минуту своего пребывания в этой камере для чтения. Достаточно маленького улучшения в условиях существования, чтобы это наполняло его радостью. Так, 22 марта 1954 года он писал: «У меня теперь есть свет. Сорок дней я жил без него, и теперь я понял, что это такое. Я его никогда не забуду, как и всегда буду помнить унижающее действие темноты. Против нее я все время боролся и отвоевал у нее почти 200 часов с помощью бледного дрожащего огонька масляного светильника. От негодования сердце мое обливалось кровью и глаза горели. Из всех проявлений человеческого варварства я менее всего понимаю бессмысленную жестокость».

Страсть Фиделя Кастро к чтению и способность охватывать огромный диапазон знаний является вообще одной из его характерных черт. В каких бы сложных ситуациях он ни оказывался потом, он никогда не разлучался с книгой. В Сьерре-Маэстре каждую свободную минуту он устраивался где-нибудь с книгой в руках и, если позволяли обстоятельства, с удовольствием отдавался своему самому любимому занятию. Десятки людей с радостью выполняли его поручения о подборках книг, удивляясь той скорости, с которой он их читал. И даже сейчас, обремененный огромным объемом государственной и партийной работы, он всегда находит время для постоянного пополнения своих знаний за счет чтения книг. Книга стала его постоянным спутником. Его автомашина похожа на передвижную библиотеку, и, несмотря на возражения врачей, он использует даже свои поездки для чтения. Иногда интенсивность работы не позволяет взять книгу в руки по нескольку дней. Тогда он при первой возможности устраивает так называемые «библиотечные дни», когда он запирается один на один с книгами и вновь переживает «счастливые минуты», о которых писал в письмах из тюрьмы.

Фидель не только использовал годы тюрьмы для всестороннего пополнения своих знаний, он активно начал разработку и осуществление ряда крупных практических мер, которые должны были создать условия для более успешного развития революционного процесса в стране. Одним из главных направлений этой работы была организация мощной политической кампании по разоблачению зверств диктатуры Батисты, по пропаганде программы монкадистов, что в конечном итоге было нацелено на завоевание на сторону революции большинства кубинского народа. Агитационно-пропагандистская работа становится во главу угла на этом этапе борьбы с Батистой. Фидель очень тяжело переживал те ограничения, которые накладывал на него тюремный режим, с его цензурой переписки, ограничением встреч с близкими и родными, досмотром передаваемых с воли передач. Но он и его друзья наладили конспиративные формы передачи бесцензурной корреспонденции.

Фидель мобилизовал возможности всех немногих надежных людей для налаживания от имени движения агитационно-пропагандистской работы. В феврале 1954 года вышли на свободу после отбытия своего срока Айде Сантамария и Мельба Эрнандес — испытанные бойцы Монкады, и им вместе с надежными сторонниками пришлось взять на себя проведение в жизнь плана, разработанного Фиделем. Очень много и плодотворно помогала Фиделю его сестра Лидия, которая жила в Гаване и тесно сотрудничала с Движением.

В письме к Мельбе Эрнандес от 17 апреля 1954 года Фидель пишет: «1. Нельзя забывать ни на минуту о пропаганде, потому что она является душой любой борьбы. Наша пропаганда должна отличаться собственным стилем и согласовываться с обстановкой. Нужно разоблачать, не переставая, убийства. Тебе расскажу об одной брошюре, имеющей огромное значение по своему идейному содержанию и своей обвинительной силе, на которую я обращаю твое особое внимание. Необходимо, кроме того, достойно отметить 26 июля. Следует во что бы то ни стало добиться проведения митинга на университетской лестнице. Это был бы ужасный удар по правительству, который по-умному надо готовить уже сейчас, равно как и митинги в институтах, в Сантьяго-де-Куба и за границей...»

Брошюра, о которой идет речь в письме, представляла собой восстановленный по памяти текст речи «История меня оправдает», который был написан Фиделем лимонным соком между строками книг, выносившихся из тюрьмы на волю, и таким образом оказался в руках руководителей Движения.

18 июня 1954 года он развертывает в письме целую программу работы по пропаганде этого документа. Он пишет: «Я знаю, как тяжело вести вам борьбу, но не падайте духом. Постоянно следуйте тому, о чем я вам пишу в каждом письме... Ваша задача — готовить условия, поддерживать стойкость у наиболее ценных людей, которых никогда не бывает слишком много, и привлекать на нашу сторону всех, кто может быть полезен. На Кубе полно достойных людей, нужно лишь найти их.

Между тем хочу дать вам ряд поручений, которым нужно уделить наибольшее внимание:

1. Речь. ( «История меня оправдает». — Н. Л.). Следует распространить по меньшей мере 100 тыс. экземпляров в течение четырех месяцев. Нужно проделать это в соответствии с четко организованным планом на территории всего острова. Она должна быть доставлена по почте всем журналистам, во все адвокатские конторы, врачебные кабинеты, общества преподавателей и людей свободных профессий. Нужно принять все меры предосторожности, чтобы не был обнаружен ни один из складов и никто не был арестован. Действуйте столь же тщательно и осмотрительно, будто речь идет об оружии. Нужно напечатать речь по крайней мере в двух типографиях и найти самые дешевые. Ни одна из партий в 10 тыс. экземпляров не должна стоить более 300 песо. В этом деле вам надлежит действовать очень согласованно. Оно имеет решающее значение. Речь содержит программные и идеологические установки, без которых невозможно думать ни о каком по-настоящему большом предприятии. Кроме того, она полностью разоблачает преступления, правда о которых еще недостаточно предана гласности, а это наш первостепенный долг перед погибшими. В ней также отмечается роль, которую вы вдвоем сыграли (речь идет об адресатах Айде Сантамарии и Мельбе Эрнандес). Нужно, чтобы о ней знали, так как это облегчит вашу работу. По завершении этой работы необходимо перейти к выполнению ряда организационных и пропагандистских задач, которые я сейчас продумываю».

Прошел всего один день после отправки этого письма, как Фидель садится за новое и опять растолковывает и объясняет товарищам, оставшимся на свободе, главное направление их деятельности в данный момент. Он пишет: «Неотложной задачей в настоящий момент является привлечение на нашу сторону общественного мнения, пропаганда наших идей и завоевание поддержки со стороны народных масс. Наша революционная программа — самая полная, наша линия — самая ясная, наша история — самая самоотверженная. У нас право на доверие народа, без которого — я готов повторять это тысячу раз — невозможно осуществить революцию».

Много лет спустя Айде Сантамария вспоминала, что, когда она и Мельба, выйдя на свободу и установив контакт с Фиделем, начали по страничкам получать от него речь «История меня оправдает», Фидель потребовал, чтобы они отпечатали и разослали 100 тыс. экземпляров. «Мы аж испугались, потому что в тот момент было невозможно отпечатать и распространить такое огромное количество. Мы пытались аргументировать, а Фидель твердо стоял на споем, доказывая, что отпечатать 25 экземпляров — это то же самое, что и 100 тыс. С величайшими трудностями удалось в конце концов напечатать 10 тыс., о чем ему и сообщили в тюрьму. Он ответил: «Ну вот и хорошо! Я ведь задал вам невыполнимую задачу, чтобы вы сделали максимум возможного. А ведь, скажи я вам, что надо сделать 500 экземпляров, вы бы и удовлетворились этим».

Второе направление его усилий — это наметки организационных мер по приданию Движению характера массовой общенациональной политической организации. В то время знамя борцов Монкады было настолько популярно, что традиционные политики были не прочь приспособить его для своих целей, и их эмиссары постоянно искали возможности привлечения отдельных групп монкадистов к себе с очевидной целью приукрасить свой фасад. Фидель, достаточно хорошо информированный об этих тенденциях, писал в уже цитировавшемся письме от 17 апреля 1954 года: «Следует с максимальной осторожностью относиться к любому намерению наладить координацию с другими силами, чтобы не допустить простого использования нашего имени; потеряв свой престиж, эти силы могут запятнать любую группу, под сенью которой они хотят действовать. Не допускать никакой недооценки, не идти ни на какое соглашение, если оно не зиждется на прочной и ясной основе, не обещает вероятный успех и не несет выгоды Кубе. В противном случае предпочтительнее, чтобы вы шли одни, высоко неся наше знамя, вплоть до того момента, когда выйдут из тюрьмы эти прекрасные ребята, которые очень упорно готовятся к борьбе. «В умении ждать, — говорил Марти, — заключается великий секрет успеха».

По отношению ко всем, кто набивается в друзья, Фидель рекомендовал избрать политику внешнего доброжелательства и тактику улыбок. Не искать себе без нужды врагов. Он писал: «Потом будет более чем достаточно времени, чтобы раздавить разом всех тараканов». Это выражение исчерпывающе характеризует отношение Фиделя к дельцам от политики, которые преследовали только свои личные или узкокастовые цели.

Все свои надежды Фидель связывает с народом Кубы, а не с дискредитировавшими себя различными политическими партиями и группировками буржуазной государственной машины. Он пишет своим друзья из тюрьмы: «Революция — это не возвращение к власти людей, которые морально и исторически ликвидированы, которые целиком и полностью повинны в нынешней ситуации. Хорошо запомните, что возможность нашей победы зиждется на уверенности в том, что народ окажет поддержку усилиям честных людей, с первых шагов выдвинувших революционные законы, поддержку, на которую не могут рассчитывать те, кто его обманул и предал».

Две главные мысли окрашивают все высказывания Фиделя в этом отношении: полная политическая самостоятельность Движения и опора непосредственно на народные массы. В то время Движение еще было недостаточно развито, чтобы приобрести черты политической партии, хотя дело, безусловно, развивалось в этом направлении. Фидель в письмах (просто тогда не было другой формы передачи им своих мыслей на свободу) подчеркивает, что в любом случае надо рассматривать группу монкадистов, находящихся в заточении в тюрьме на острове Пинос, как руководящее ядро Движения, без одобрения которого нельзя предпринимать никаких принципиальных решений или действий.

14 августа 1954 года, на другой день после того, как ему исполнилось 28 лет, он пишет письмо на волю, в котором формулирует свое понимание принципов организационного построения будущего «Движения 26 июля»: «Условиями, необходимыми для создания подлинного политического движения, являются идеология, дисциплина и руководство. Все три условия являются главными, но фундаментальным является вопрос о руководстве... Не может быть настоящего движения, если каждый его участник будет считать себя вправе делать, не консультируясь, публичные заявления, нечего ждать от движения, если оно будет состоять из людей-анархистов, которые при первых же разногласиях пойдут по тем дорожкам, которые им нравятся, раздирая и разрушая весь механизм».

Фидель настойчиво рекомендовал своим соратникам на свободе ни в коем случае не растрачивать силы в так называемых повстанческих операциях, беречь людей для крупного дела, готовить их к этому, держаться подальше от всяких соблазнительных предложений экономической помощи и оружием с оплатой этих подачек кровью самых лучших сыновей кубинского народа. «Любой план немедленных насильственных действий следует отставить», — пишет Фидель. Казалось бы, эти слова противоречат всему существу Фиделя — человека действия, неистового поборника кратчайшего пути к свержению диктатуры. Но Фидель в тюрьме на острове Пинос уже сделал огромный шаг на пути политической зрелости и понял, что любые подобные действия только дадут повод правительству обрушить на патриотов дополнительные репрессии, что затормозит развитие глубокого революционного процесса, приведет к растрате ценных кадров. Фидель вел дело к подготовке не одного боя с диктатурой, а готовил широкую и окончательную войну.

Время пребывания в тюрьме совпало для Фиделя с тяжелыми личными переживаниями, вызванными тем, что его (упруга Мирта Диас Баларт не выдержала давления со стороны своей семьи и «отказалась от любой деятельности, связанной с тобой», — как писала 19 июля 1954 года Фиделю сестра Лидия. Жена уехала из Гаваны, увезя с собой единственного сына, 4-летнего Фиделито. На это тяжкое известие Фидель ответил: «Моя дорогая и преданная сестра. Не беспокойся за меня. Ты знаешь, что у меня стальное сердце и я не потеряю достоинства до последних дней моей жизни».

С одним не мог примириться Фидель — с мыслью, что семья жены может взять к себе сына и воспитывать его в полном противоречии с мировоззрением отца. Забегая чуть вперед, следует сказать, что сын Фиделя Кастро с момента победы революции всегда был рядом с отцом, после получения среднего образования на Кубе блестяще окончил физико-математический факультет Московского государственного университета, защитил в Москве диссертацию и вернулся на родину, где активно участвует в решении народнохозяйственных задач своей родины.

Тем временем диктатор Батиста стал готовить на 1 ноября 1954 года так называемые президентские выборы, чтобы легализовать свое пребывание у власти. В условиях, когда самые непримиримые противники Батисты — монкадисты — находились в заключении, народно-социалистическая партия Кубы была объявлена вне закона, а другие оппозиционные партии переживали период разброда и шатания, было ясно, что Батиста заранее готовил простую «легитимизацию» своей власти.

Фидель из тюрьмы повел борьбу против намеченного избирательного фарса. Он решительно выступил за то, чтобы все здоровые политические силы нации воздержались от участия в «выборах», так как в стране не существовало самых элементарных условий для обеспечения свободного волеизъявления. Однако силы Движения были пока недостаточны, чтобы сорвать планы диктатуры. Более того, бывший президент Грау Сан-Мартин согласился выставить свою кандидатуру, чем создал иллюзию вроде бы равных возможностей для оппозиции прийти к власти законным путем. Решение Грау подыграть диктатору встретило всенародное осуждение, и он после длительных колебаний решил всего за несколько часов до проведения голосования снять свою кандидатуру.

Формальный успех на выборах, в ходе которых он по существу не имел конкурентов и набрал едва 50 процентов голосов, безоговорочная поддержка со стороны США создали у Батисты ощущение полной уверенности в прочности своей власти.

Он стал заигрывать с оппозицией, давая понять, что готов согласиться на ее существование, если она признает законными результаты разыгранного избирательного фарса.

Поскольку общественное мнение все громче и громче требовало предоставления амнистии монкадистам, правительственные подголоски стали подбрасывать мысли о том, что Батиста-де готов рассмотреть и этот вопрос при условии, что монкадисты согласятся молчаливо признать правительство и как бы откажутся вести против него борьбу. И тогда появилось знаменитое письмо Фиделя от 15 марта 1955 г., в котором он выступил страстным защитником политической принципиальности, врагом всяких сделок и комбинаций. Он писал: «Для проведения амнистии необходимо предварительное обязательство признать режим. Подлецы, предлагающие это, полагают, что за 20 месяцев изгнания или тюремного заключения на острове, под воздействием самых жестких мер, принятых против нас, мы утратили стойкость. С доходных и удобных позиций в правительстве, которые им хотелось бы сохранить навечно, они имеют низость разговаривать подобным образом с теми, кто, будучи в тысячу раз честнее их, похоронены в тюремных застенках. Пишущий эти строки вот уже 16 месяцев изолирован в одиночке, но у него достаточно сил, чтобы не унизить свое достоинство...

Наша личная свобода есть неотъемлемое право, принадлежащее нам как гражданам, родившимся в стране, которая не признает никаких хозяев. Силой можно отобрать у нас это и все другие права, но никогда никому не удастся добиться от нас, чтобы мы согласились пользоваться ими ценой недостойного компромисса. Словом, за наше освобождение мы не отдадим ни крупицы нашей чести...

Нет, мы не устали. После 20 месяцев мы стойки и непоколебимы, как и в первый день. Мы не хотим амнистии ценой бесчестия. Мы не станем к позорному столбу, поставленному бесчестными угнетателями. Лучше тысяча лет тюрьмы, чем унижение. Лучше тысяча лет тюрьмы, чем утрата достоинства. Мы делаем это заявление обдуманно, без страха и ненависти».

Фидель не раз высказывал мысль о том, что монкадис-ты не выступали и не хотят выступать в роли поджигателей гражданской войны, если будут восстановлены и действительно открыты все пути для нормальной политической жизни, но если в стране будут царить насилие и диктатура, то преступлением будет не поднять гражданскую войну для возвращения народу его свобод.

Давление на правительство постоянно нарастало, требование амнистии ширилось и грозило превратиться в мощный объединяющий лозунг всех антиправительственных сил. В этих условиях Батиста счел более целесообразным распространить в конце концов ранее принятый закон об амнистии и на монкадистов.

15 мая 1955 г. Фидель, Рауль и их соратники по героической эпопее покинули ворота тюрьмы на острове Пинос.

Первую пресс-конференцию пришлось давать журналистам, поджидавшим Фиделя и его товарищей в вестибюле единственной гостиницы в Нуэва Хероне, единственном городке на острове Пинос. Фидель сказал: «Амнистия является результатом исключительно активной мобилизации народа, дружно поддержанной кубинской печатью, которая выиграла одну из самых блестящих битв. Мы от души благодарим поэтому народ и журналистов, которым будем искренне признательны всегда».

Освобождение монкадистов стало новостью номер один на Кубе, вся страна жадно ловила их выступления, жесты, комментировала их поступки. Это были первые в истории Кубы политические деятели, которые не имели никакой собственности, были в большинстве случаев буквально бездомными, все пожитки которых умещались в маленьком чемоданчике. Но это только увеличивало их притягательную силу.

Фидель поселился у своей сестры Лидии, которой он подробно описал в последнем письме из тюрьмы от 2 мая 1955 г., как он хотел бы устроиться на свободе: «Что касается материальных удобств, то, если бы не необходимость жить при минимальном материальном благополучии, поверь мне, я был бы счастлив, имея пристанище в коммунальной квартире и ложась спать на кушетку с ящиком для хранения постельного белья. Мне достаточно одного блюда маланги или картошки, которые я нахожу столь изысканными, как манна небесная. Несмотря на всю дороговизну жизни, я могу роскошно жить на 40 разумно использованных сентаво в день. Это вовсе не преувеличение, я говорю откровенно... Чем меньше будут связывать меня нужды материальной жизни, тем независимее и полезнее я буду... Я бедняк, у меня ничего нет, я ни разу не украл ни одного сентаво, ни у кого не попрошайничал, а своей карьерой пожертвовал ради нашего дела...

Мне необходимы лишь книги, а книги я рассматриваю как духовные ценности...»

Именно так и стал жить Фидель, вырвавшись из заключения.

За короткое время пребывания на свободе на Кубе (с 15 мая по 7 июля 1955 г.) Фидель развернул активную работу в двух направлениях: организация мощного пропагандистского наступления на правительство и формирование организационной структуры Движения, которому на борту парома, на пути с острова Пинос, было присвоено название «Движение 26 июля».

Фидель и его сторонники не льстили себя надеждой, что перед ними откроются все пути для ведения законной политической деятельности. Они даже называли себя «морскими свинками», которые сознательно становятся объектом опыта, который должен показать, изменила ли диктатура свою природу, надев на себя конституционное обличье. Они не скрывали своих целей, состоявших в борьбе за власть законными средствами. Но очень скоро им пришлось убедиться, что все их опасения оказались совершенно обоснованными.

Правительство Батисты и в самом деле не собиралось мириться с «воинственной оппозицией», как себя, не таясь, называли сторонники Фиделя. Оно с первого же момента начало создавать вокруг них вакуум, чтобы лишить их каналов для обращения к общественному мнению. Когда 19 мая 1955 г. Фидель выступил в передаче по одной из гаванских радиостанций, полиция на другой же день арестовала управляющего радиостанцией с целью запугать его.

На 20 мая было намечено проведение массового митинга в университете, на котором в качестве главного оратора должен был выступать Фидель Кастро. Но правительство опять вмешалось. Сначала оно запретило проводить радиотрансляцию митинга, а вскоре, прибегнув к широкой демонстрации силы, наложило вето и на проведение самого митинга. Фидель не смог пройти сквозь сплошную цепь полицейских, окруживших университет.

Прошло всего четыре дня, когда 25 мая полиция без всяких оснований вновь ворвалась в дом амнистированного монкадиста Педро Мирета, арестовала его, а также находившихся вместе с ним родственников и знакомых, которых в наручниках отправили в тюрьму. Полицейский офицер, проводивший эту «операцию», представил в суд письменное требование об аресте и Рауля Кастро. Обыск в доме, разумеется, ничего не дал провокаторам, не было найдено ни компрометирующих документов, ни вооружения. И тем не менее судья, отпустив задержанных под честное слово, назначил на 15 июня формальное слушание дела.

Фидель вновь бросается на защиту друзей. Он опять созывает представителей печати, разоблачает абсурдность утверждений правительства, с иронией отмечает, что опыт, поставленный на «морских свинках» — амнистированных монкадистах, — показывает, что амнистия превращается в кровавый фарс.

Обстановка вокруг монкадистов быстро и опасно накалялась. 10 июня 1955 г. в различных районах Гаваны произошло 7 взрывов. Не было сомнения, что взрывы были делом рук полицейских провокаторов, которые хотели создать предлог для расправы с монкадистами. Нельзя исключать, что в отдельных случаях к террору могли прибегать также отчаявшиеся и введенные в заблуждение противники режима. Но Фидель всегда последовательно выступал против такой формы борьбы. Он заявлял: «Я настолько убежден в огромном вреде, который они наносят борьбе против диктатуры, что не боюсь публично осудить банду дикарей, которые оказывают столь ценную услугу Батисте, в то же время выдавая себя за революционеров». Как и предвидел Фидель, серия этих взрывов дала правительству Батисты желанный повод для нанесения удара по оппозиции.

Правительство вело дело к подготовке крупного политического процесса. К делу о «подрывной деятельности» была привлечена и народно-социалистическая партия Кубы. Одновременно был арестован редактор газеты «Ля Калье», которая предоставила свои страницы для выступлений Фиделя Кастро. Стало ясно, что мирный путь к политическому решению проблем Кубы закрыт наглухо, пока у власти стоит Батиста. По решению Фиделя Рауль Кастро обратился в мексиканское посольство с просьбой о предоставлении политического убежища и вскоре выехал в Мексику, сократил свои открытые выступления, чтобы не позволить противнику спровоцировать себя и дать повод для физической расправы.

Все внимание Фиделя было уделено на этом этапе созданию организационной структуры «Движения 26 июля». В конце июля под руководством Фиделя в доме по адресу: ул. Фактория, № 62, в Гаване, состоялось совещание, в работе которого приняли участие Антонио Лопес Фернандес ( «Ньико»), Педро Мирет Прието, Аиде Сантамария Куадрадо, Мельба Эрнандес Родригес дель Рей, Педро Агилера Гонсалес и Хосе Суарес Бланке — все участники штурма Монкады 26 июля 1953 года. Также присутствовали Армандо Харт Давалос, Фаустино Перес Эрнандес и Луис Бонито Мильян, первые двое из рядов Национального революционного движения, а последний был выходцем из «ортодоксальной партии».

На совещании было принято решение о создании организации, в руководство которой вошли все присутствовавшие. Было решено назвать организацию «Революционное движение 26 июля». Тогда же каждому из членов руководства был намечен участок работы, и перед каждым поставлены ближайшие задачи.

В Гаване шло активное формирование негласного пропагандистского аппарата, изыскивались возможности для приобретения множительной техники, бумаги, краски. Нескольким товарищам было поручено заняться решением финансовых вопросов, т. е. наладить сбор добровольных пожертвований от сторонников. Как и прежде, активную роль в этой работе Фидель отводил испытанным бойцам Монкады — Аиде Сантамарии и Мельбе Эрнандес. Ряды Движения получили значительное подкрепление. В него влилась часть бойцов — членов молодежной ортодоксальной организации.

Когда Фидель Кастро убедился, что «Движение 26 июля» может действовать и развиваться без его физического присутствия, он принял решение покинуть Кубу.

Перед отлетом в Мексику Фидель Кастро направил во все газеты свое заявление, в котором он открыто сказал как о причинах, толкнувших его на добровольное изгнание, так и о целях, за достижение которых он будет бороться. В заявлении говорилось: «Я покидаю Кубу, потому что передо мной закрыты все пути для политической борьбы. Я буду жить где-нибудь в районе Карибского моря.

Из таких поездок, в которую отправляюсь теперь я, обычно не возвращаются, а если возвращаются, то после разрушения до основания тиранического режима.

Гавана, 7 июля 1955 года Фидель Кастро Рус».

Уже после его отлета журнал «Боэмия» опубликовал полученную от Фиделя статью под заголовком «Мы еще вер немея», в которой говорилось: «Мы вернемся, когда сможем принести нашему народу свободу и право на достойную жизнь без деспотизма, без голода... Так как все двери для политической борьбы народа захлопнуты, перед нами не остается другого пути, чем тот, по которому шли наши предки в 1868 и 1895 годах», т. е. вооруженной борьбы.