XXV. Покушение на власть

К середине ноября 1919 года расхождения между Деникиным и Врангелем поставили последнего в самый центр той политической оппозиции, которая в скрытом виде еще с конца прошлого года существовала к Деникину в правых кругах и которая нашла наконец в генерале Врангеле открытого выразителя своего недовольства.

В то время, как взаимодействие командующих Добровольческой и Донской армиями со Ставкой Главнокомандующего имели, по выражению Антона Ивановича, "характер обмена оперативными взглядами и не выходили из пределов дисциплины и подчиненности", иначе обстояло дело с командующим Кавказской армией генералом Врангелем.

«Не проходило дня, — писал Деникин, — чтобы от генерала Врангеля Ставка или я не получали телеграмм нервных, требовательных, резких, временами оскорбительных, имевших целью доказать превосходство его стратегических и тактических планов, намеренное невнимание к его армии и вину нашу в задержках и неудачах его операций... Эта систематическая внутренняя борьба создавала тягостную атмосферу и антагонизмы. Настроение передавалось штабам, через них в армию и общество... Эти взаимоотношения между начальником и подчиненным, невозможные, конечно, в армиях нормального происхождения и состава, находили благодарную почву вследствие утери преемственности верховной власти и военной традиции».

К тому времени Врангель приобрел широкую известность как талантливый кавалерист и полководец. У него появилось много восторженных поклонников не только среди офицеров, но и той части гражданского населения, которая видела в нем человека более гибкого и менее ригористического, чем Деникин, в лозунгах борьбы, во взаимоотношениях с вновь образовавшимися государствами на окраинах России и в подходах к целому ряду других принципиальных вопросов. Врангель импонировал наружностью, гигантским ростом, властной манерой в обращении с окружающими. Его решительность, неприятие беспорядков в армии, умение подчинить себе строптивых начальников, честолюбие и несомненная жажда власти — все это в глазах его сторонников гарантировало перемены в верхах белого движения.

Трудно было представить себе двух более разных людей, нежели Врангель и Деникин.

Врангель обладал красивой наружностью и светским блеском офицера одного из лучших кавалерийских полков старой императорской гвардии. Был порывист, нервен, нетерпелив, властен, резок и вместе с тем имел свойства реалиста-практика, чрезвычайно эластичного в вопросах политики. Деникин же, человек негибкий, никогда не искавший власти, к тому времени разочарованный в своих помощниках, сдержанный, скупой на слова, сохранил в себе, несмотря на все превратности судьбы, некоторые черты идеалиста-романтика, сосредоточенного на внутреннем мире своих принципов и взглядов на жизнь, увы, так резко расходившихся с действительностью. Врангель по натуре своей был врожденным вождем и диктатором; Деникин видел в диктатуре лишь переходную фазу, неизбежную в условиях гражданской смуты. И не удивительно, что при таком взгляде на свои функции так называемая "диктатура" его имела весьма призрачный характер. В подборе подчиненных генерал Врангель, не считаясь со старшинством и с прошлой службой офицеров, отметал в сторону тех, кто ему не подходил.

Иное отношение к этому вопросу было у генерала Деникина. Он связывал себе руки лояльностью к прошлым заслугам своих соратников. Эту черту его отметил в своих воспоминаниях генерал Врангель:

«Казавшийся твердым и непреклонным, генерал Деникин в отношении подчиненных ему старших начальников оказывался необыкновенно мягким. Сам настоящий солдат, строгий к себе, жизнью своей дававший пример невзыскательности, он как-будто не решался требовать этого от своих подчиненных».

Разногласия между двумя генералами, тогда еще мало кому известные, начались с апреля 1919 года, вскоре после того, как генерал Врангель оправился от сыпного тифа. Они касались выбора главного направления действий Вооруженных Сил Юга России. В ряде писем и докладов Врангель настаивал на том, чтобы главный удар был направлен на Царицын. Захватить Нижнюю Волгу и установить связь с войсками адмирала Колчака.

Той же точки зрения (еще до того, как ее высказал Врангель) придерживался генерал Деникин.

Заканчивая Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа, он в самом начале 1919 года наметил переброску Кавказской армии на царицынское направление с одновременным наступлением на Астрахань.

«Но к началу февраля, — писал Антон Иванович, — когда явилась возможность начать переброску сил, обстановка в корне изменилась. Донская армия, совершенно расстроенная, под давлением превосходящих сил красных находилась в полном отступлении к Дону. Советские войска наступали почти безостановочно, направляясь на Новочеркасск.

Передо мной встала дилемма: бросить на произвол судьбы Дон и отдать большевикам Донецкий бассейн, направив армии на Царицын, или, прикрывши частью сил царицынское направление, отстоять Донецкий плацдарм и сохранить от разложения Донское войско. (Армии адмирала Колчака находились тогда восточное Уфы и были от Волги на расстоянии приблизительно в 700 километров).

Без колебаний я принял второе решение».

Тем временем генерал Врангель продолжал настаивать на своем плане действий, предлагал "пожертвовать каменноугольным районом", защиту которого он считал безнадежной, и перевести Кавказскую армию на царицынское направление. Его план, писал Деникин, "привел бы к потере не только каменноугольного бассейна, но и всей правобережной части Донской области с Ростовом и Новочеркасском и к гибели восставших казаков (30 тысяч) Верхне-Донского округа".

Ближайшее будущее показало, что план генерала Деникина имел больше оснований на успех.

В середине июня 1919 года письма и рапорты генерала Врангеля к Главнокомандующему приняли характер памфлетов, предназначенных для постороннего читателя. С их содержанием Врангель знакомил своих помощников и некоторых общественных деятелей, а через них они становились достоянием офицерской массы и обывателей. Письма и рапорты, составленные в резкой форме требований и критики того, что делалось Ставкой, попадая в руки постороннего читателя, подрывали в его глазах авторитет Главнокомандующего.

Как когда-то с генералом Дроздовским, Деникин и сейчас ставил боевые заслуги генерала Врангеля выше личных с ним отношений, раньше всегда бывших дружескими. "Тем не менее, — писал Деникин, — я терпел, помня заслуги генерала Врангеля, учитывая нервность, присущую ему, не желая лишить армию талантливого кавалерийского начальника и дать повод обвинить Ставку в лицеприятии".

С победоносным шествием деникинских войск на север прошлые разногласия по поводу Царицына были временно забыты. Но когда обстоятельства изменились, вопрос о Царицыне снова был выдвинут критиками Деникина как козырь против него. Антона Ивановича винили в том, что он в свое время не последовал совету Врангеля, упустил момент для соединения с войсками Колчака, что руководили им мотивы честолюбия ("упоенный успехами честолюбец"), властолюбия, желание первым под звон колоколов войти в Москву. Была брошена фраза: "Войска адмирала Колчака, предательски оставленные нами, были разбиты..."

В то время как на Юге России против Деникина выдвигалось обвинение в предательстве Колчака, в Сибири винили Колчака в предательстве Деникина. Подрывая авторитет адмирала, некоторые круги в Омске распространяли памфлеты, обвиняя Колчака в том, что он умышленно пренебрег необходимостью соединиться с Деникиным.

Только слепое раздражение или сознательное извращение правды могло позволить так грубо говорить об этих двух людях, повинных во многих ошибках, но никак не в отсутствии честности и благородства.

В конце ноября 1919 года Май-Маевский был уволен с должности командующего Добровольческой армией. По настоянию генерала Деникина, Врангель принял над ней командование, передав свою Кавказскую армию генералу Покровскому. Причиной, побудившей Деникина невзирая на прошлые трения выбрать на этот пост Врангеля, было желание использовать его кавалерийские способности, подчинив ему значительную численно казачью конницу Мамонтова. Врангель назначил Улагая начальником конной группы, что обидело Мамонтова, вызвало его демонстративный уход и способствовало окончательному разложению конных частей. Неоправдавшаяся надежда на конницу свела на нет военные расчеты Ставки, а связанные с ними перемещения в командном составе ускорили назревавший конфликт между Деникиным и Врангелем.

Из-за малочисленности Добровольческой армии генерал Врангель предложил свернуть ее в корпус, а для себя просил разрешения отправиться на Кубань, чтобы сформировать там конную армию. Оба предложения были одобрены Ставкой. Командующим Добровольческим корпусом назначили генерала Кутепова, а Врангелю поручили заняться конными формированиями на Кубани.

Тем временем отношения между Врангелем и Деникиным становились все более натянутыми.

11 декабря на станции Ясиноватой состоялось свидание генералов Врангеля и Сидорина. Они должны были обсудить детали сложного флангового марша и отхода добровольцев для соединения их с Донской армией. Это свидание происходило не только с разрешения, но и по настоянию генерала Деникина. Но совершенно неожиданно Врангель отправил командующим Донской и Кавказской армиями (генералам Сидорину и Покровскому) телеграмму, прося их прибыть на совещание. О совещании генерал Деникин узнал совершенно случайно из копии телеграммы, препровожденной в Ставку. И тут он потерял терпение. "Сам факт созыва командующих армиями без разрешения Главнокомандующего, — писал Антон Иванович, — являлся беспримерным нарушением военной традиции и военной дисциплины".

В двух резких ответах всем трем командующим армиями генерал Деникин указывал, что некоторые начальники позволяют предъявлять требования в недопустимой форме, что подобное обращение он впредь не потерпит. Требовал от подчиненных беспрекословного повиновения. В другой телеграмме запрещал съезд, намеченный Врангелем, и, указав на недопустимость такого образа действий, потребовал, чтобы без его разрешения командующие не оставляли своих армий.

Если раньше у Антона Ивановича не было доказательств, что против него готовится заговор, то в ближайшие недели он получил целый ряд свидетельских показаний, подтверждавших, что генерал Врангель вел переговоры с некоторыми из старших начальников об удалении Деникина с поста Главнокомандующего.

Об этом Деникин получил свидетельства генерала А. Г. Шкуро, Терского атамана генерала Герасима Андреевича Вдовенко, председателя терского круга П. Д. Губарева и генерала Ивана Егоровича Эрдели.

Последняя встреча двух генералов состоялась 27 декабря 1919 года. "За время общего разговора, — писал Врангель, — генерал Деникин не сказал мне ни слова".

Больше они никогда не встречались, но окончательный разрыв произошел только в феврале 1920 года.

Молча и тяжело переживал Деникин "борьбу за власть" человека, которого он когда-то ценил и всячески выдвигал по службе. В неопубликованных заметках Антона Ивановича имеется следующая запись: "Мне вообще тяжело было писать о нашей распре, тем более что в намерение мое не входило дискредитирование моего заместителя на потеху большевикам... История нас рассудит..."

Быть может, когда-нибудь появится монография, посвященная подробному разбору взаимоотношений Деникина и Врангеля. В данной же книге более детальное освещение этого вопроса отвлекло бы внимание читателя от главной темы.

Так или иначе, к концу осени 1919 года у Антона Ивановича сложилось твердое убеждение, что единственный человек, который мог заменить его, был начальник штаба Иван Павлович Романовский.

Иван Павлович Романовский, сын артиллерийского офицера, родился в 1877 году, окончил Кадетский корпус в Москве, Константиновское артиллерийское училище в Петербурге и в 1897 году вышел подпоручиком в лейб-гвардии 2-ю артиллерийскую бригаду, куда годом позже поступил и другой впоследствии знаменитый участник белого движения генерал Сергей Леонидович Марков. Оба офицера окончили Академию Генерального штаба, участвовали в русско-японской войне. Потом пути их разошлись, чтобы снова, и на этот раз окончательно, сойтись осенью 1917 года. Марков был начальником штаба у Деникина, командовавшего Юго-Западным фронтом, Романовский занимал тогда должность генерал-квартирмейстера в Ставке Верховного Главнокомандующего генерала Корнилова. Оба генерала приняли участие в корниловском выступлении, оба были арестованы, сидели затем вместе в Быховской тюрьме, бежали на Дон и одновременно вступили в ряды Добровольческой армии, с той лишь разницей, что Марков сразу попал в строй, а Романовский был выбран Корниловым на должность начальника штаба Добровольческой армии. После смерти Корнилова он остался на том же посту при генерале Деникине и с тех пор стал его неразлучным спутником.

Появились упорные слухи (впоследствии оказавшиеся вполне обоснованными), что левое крыло партии эсеров готовило покушение на жизнь Деникина. Законодательство, существовавшее на Юге России, не предусматривало преемственности власти, поэтому генерал Деникин решил составить завещание в форме приказа войскам, где в случае своей смерти он назначал Главнокомандующим генерал-лейтенанта Романовского.

«Этим актом, — писал Деникин, — я готовил ему тяжелую долю. Но его я считал прямым продолжателем моего дела и верил, что армия, хотя в среде ее и было предвзятое, местами даже враждебное отношение к Романовскому, послушается последнего приказа своего-Главнокомандующего. А признание армии — все. Приказ этот в запечатанном конверте лежал в моем несгораемом шкафу и о существовании его знали кроме меня только два человека: сам И. П. Романовский и генерал-квартирмейстер Плющевский-Плющик. Когда я сказал им об этом обстоятельстве, Романовский не проронил ни слова, и только на лице его появилась улыбка. Словно думал; кто знает, кому уходить первым..."

Антон Иванович остался при убеждении, что тайна этого акта не была нарушена. И тем не менее он должен был признать, что "некоторые изощренные умы проникли интуитивно за ее покровы" и вскоре, когда вышел приказ о назначении генералов Романовского и Лукомского на должность "помощников Главнокомандующего", в политических кругах Юга России создалась уверенность, что ни кто иной, как Романовский намечен заместителем Главнокомандующего. По-мнению Деникина, пропаганда, направленная против его начальника. штаба, приняла исключительно острую форму именно с этого момента.

И именно выбор генерала Романовского, которого глухая молва к тому времени успела окончательно очернить в глазах офицерства, доказывает, насколько генерал Деникин утерял духовную связь со-своими войсками.

Многие части действующей армии знали своего Главнокомандующего только по изображению на лубочных плакатах, которые отдел "белой" пропаганды расклеивал во всех освобожденных от большевиков городах, местечках и на железнодорожных станциях. В войсках терялось то обаяние суровой личности Деникина, которое так хорошо знали Марков, Тимановский и другие, служившие под его началом в Железной дивизии во время мировой войны.

И когда на фронте начались неудачи, то люди стали прислушиваться к голосу говоривших о желательности замены его настоящим "боевым генералом".

Для всех, связавших свою судьбу с делом генерала Деникина, начинался период мучительной агонии.