XIX. Надежды и разочарования
В самые тяжелые минуты своей жизни Антон Иванович думал иногда о генерале Людендорфе, так много потрудившемся над разложением русской армии.
Про себя Деникин знал, что хватит в нем сил "не дрогнуть перед смертью". Но занимала мысль; как поступил бы Людендорф, эта гранитная глыба германской военной мощи, если бы волею судьбы ему пришлось очутиться в подобных обстоятельствах?
Ответ на этот теоретический вопрос был дан с исчерпывающей ясностью после падения Германии: опасаясь призрака революции, генерал Людендорф бежал в Швецию... А император Вильгельм (которого Деникин считал главным виновником первой мировой войны и который пальцем не шевельнул, чтобы спасти от смерти русского царя и его семью) бежал в Голландию...
Эти люди, уверенные в победоносной войне, поставили на карту в 1914 году миллионы человеческих жизней. Но когда настал час расплаты, они бежали за границу, спасая собственную жизнь от воображаемой опасности.
Грандиозная карта развала центральных держав и разгрома Германии ставила вопрос о судьбе огромной территории, которую занимали их войска на юге и на западе России.
Деникинская армия освобождала Северный Кавказ и районы восточнее Кубани. Даже при быстром и удачном исходе этой борьбы она была слишком малочисленна, слишком плохо вооружена, чтобы занять Украину, Новороссию и Крым. Требовалось время. И это время, по мнению Деникина, могли дать союзные войска.
Не вести наступление, нет, а стать гарнизонами на смену австро-германцев и сдерживать начинавшую бушевать волну анархии, скажем, как плацдарм для формирования русской армии и как база в ее дальнейших операциях.
Деникин поручил генералу Щербачеву (последнему главнокомандующему русскими войсками на Румынском фронте, жившему тогда в Румынии) войти в сношение с французским генералом Вертело Штаб Бертело находился в Бухаресте, а сам он, только что получил назначение на пост Главнокомандующего союзными силами в Румынии, Трансильвании и на Юге России.
3 ноября 1918 года Щербачев после переговоров с Бертело доносил Деникину, что результаты совещания превзошли все его ожидания. Он писал, что генерал Бертело, имеющий поддержку Клемансо уполномочен "проектировать и осуществлять все вопросы политические и военные, касающиеся юга России и спасения его от анархии". Генерал Щербачев сообщил о достигнутом между ним и генералом Бертело соглашении:
«Для оккупации Юга России будет двинуто настолько быстро, насколько это возможно, 12 дивизий, из коих одна будет в Одессе на этих же днях.Дивизии будут французские и греческие.
Я (генерал Щербачев) буду состоять по предложению союзников и генерала Бертело при последнем и буду участвовать в решении всех вопросов.
База союзников — Одесса; Севастополь будет занят также быстро.
Союзными войсками Юга России первое время будет командовать генерал д'Ансельм с главной квартирой в Одессе.
По прибытии союзных войск, кроме Одессы и Севастополя, которые будут, несомненно, заняты ко времени получения Вами этого письма, союзники займут быстро Киев и Харьков с Криворожским и Донецким бассейнами, Дон и Кубань, чтобы дать возможность Добровольческой и Донской армиям прочнее организоваться и быть свободными для более широких активных операций.
В Одессу, как в главную базу союзников, прибудет огромное количество всякого рода военных средств, оружия, боевых огнестрельных запасов, танков, одежды, железнодорожных и дорожных средств, аэронавтики, продовольствия и проч.
Богатые запасы бывшего Румынского фронта, Бессарабии и Малороссии, равно как и таковые Дона, можно отныне считать в полном нашем распоряжении..."
«Это письмо, — вспоминал генерал Деникин, — своей определенностью выводило нас, наконец, из области предположений. Широкая и конкретная постановка вопроса открывала перед нами новые, необычайно благоприятные перспективы, ставила новые задачи в борьбе с большевиками».
10 ноября (ст. ст.) в новороссийский порт вошла союзная эскадра: два миноносца и два крейсера, "Эрнест Ренан" и "Ливерпуль".
«Новороссийск, а затем Екатеринодар, — писал Антон Иванович, — встречали союзников необыкновенно радушно, со всем пылом открытой русской души, со всей страстностью истомленного ожиданием, сомнениями и надеждами сердца. Толпы народа запрудили улицы Екатеринодара, и их шумное ликование не могло не увлечь своей непосредственностью и искренностью западных гостей».
Генерал Деникин от души желал счастья Франции и Англии, говорил, что Россия, не эта лоскутная, беспомощная, а новая, сильная, единая Россия никогда не забудет бескорыстной дружеской помощи.
В ответной речи представитель Великобритании генерал Пуль вспоминал первые годы мировой войны: "Мы не забыли и никогда не забудем, как вы героическими усилиями спасли нас в 1914 году, когда положение было критическим. Мы никогда не забудем, что вы, будучи поставлены в крайне тяжелое положение, не соединились, однако, с немцами. Рискуя всем, остались до конца верными своим союзникам".
Блистая красноречием и знанием русского языка, представитель Франции и будущий депутат французского парламента Эрлиш говорил о башнях Кремля, о красном флаге, забрызганном кровью невинных жертв, и о том, что этот флаг скоро будет заменен "славным трехцветным знаменем великой, единой, неделимой России". От имени Франции он обещал помощь.
Генералу Деникину не могло прийти в голову, что внутренние противоречия и разногласия в правительствах Франции и Англии сведут на нет эти торжественные обещания, что в ближайшие месяцы во взаимоотношениях Юга России с союзниками радость сменится недоумением и перейдет затем в явное раздражение.
По инициативе союзных дипломатических представителей в Румынии (посланников Франции, Великобритании, Соединенных Штатов и Италии) в ноябре 1918 года было созвано в Яссах совещание представителей антибольшевистских группировок и партий.
К тому времени Киев оказался центром, который, по выражению Деникина, впитал в себя летом и осенью 1918 года "всю соль российской буржуазии и интеллигенции". Туда перебрались из Москвы все подпольные "союзы" и "центры". Германские оккупационные власти, не вмешиваясь, внимательно следили за их деятельностью. Перекочевали в Киев деятели Национального центра, Союза возрождения, включавшего умеренных социалистов. Образовалась там новая организация, получившая название Совета государственного объединения. В нее вошли консервативно-монархические элементы из бывшей петроградской бюрократии, представители землевладельцев и крупной буржуазии. Временно оказался в Совете и профессор П. Н. Милюков, на которого многие из его новых коллег смотрели с недоверием из-за "кадетского" прошлого и думских речей конца 1916 года.
Через свои разведывательные отделения союзники были до известной степени в курсе настроений русских политических группировок, обосновавшихся в Киеве. Тем не менее они решили выслушать их на совещании в Яссах. Союзные дипломаты пригласили на совещание наиболее видных русских политических деятелей из Киева, а также просили генерала Деникина послать в Яссы представителя от Добровольческой армии.
Как и следовало ожидать, сразу же возникли разногласия по вопросу о форме правления. Монархисты настаивали на военной диктатуре и выдвигали великого князя Николая Николаевича на роль диктатора. Бывший Верховный Главнокомандующий царскими армиями находился тогда в имении своего брата "Дюльбер" в Крыму, вел замкнутый образ жизни, стоял совершенно в стороне от политики, держался с большим достоинством, с немцами, занявшими Крым, не желал иметь ничего общего.
Центр, с Милюковым и Федоровым, тоже стоял за диктатуру, но их кандидатом был генерал Деникин. А левые группы, не возражая против Деникина, агитировали за Директорию из трех лиц, куда кроме Деникина вошли бы два видных представителя политических партий.
После долгих пререканий большинство голосов высказалось за диктатуру генерала Деникина. Однако, чтобы не вносить разногласий в протокол заседания, по совету британского военного агента (генерала Балларда) было решено оставить этот вопрос открытым и перейти к обсуждению главного предмета — помощи союзников.
По этому вопросу было больше единодушия. На совещании подписан меморандум, призывающий сохранить единство России в границах 1914 года (исключив Польшу), оказав немедленную помощь Добровольческой армии генерала Деникина, заменить без промедления немецкие и австрийские гарнизоны вооруженными силами союзников, подчиненными русскому командованию.
Совещание в Яссах не принесло результатов и не оправдало надежд его участников. Русские представители выделили из числа собравшихся делегатов группу в шесть человек. Эта группа, включавшая П. Н. Милюкова, отправилась в Париж. "Но Клемансо, — писал Милюков, — прежде всего не только отказался беседовать с русской делегацией, но и выслал ее из Парижа под предлогом "германофильства" одного из ее членов..." Этим неугодным был сам Милюков.
Интервенция союзников летом 1918 года, с одной стороны, официально оправдывалась необходимостью борьбы с большевиками, посмевшими конфисковать иностранное имущество в России, аннулировать все русские долги союзникам, опубликовать их секретные договоры с царским правительством и угрожать мировой революцией, которая в тех условиях была вполне реальной. Но, с другой стороны, нельзя было сбрасывать со счетов усталость от четырех лет войны, да и как поведут себя войска на новом фронте чужой и непонятной для них гражданской распри.
Что можно было ожидать при таких колебаниях? В лучшем случае напрашивалось половинчатое решение: снабжение Добровольческой армии без фактической интервенции вооруженной силой.
Сообщение Юга России с европейскими центрами было плохо налажено, а потому неудивительно, что политические сдвиги в лагере союзников были неизвестны Деникину. Он с нетерпением ожидал так определенно обещанной помощи и не мог понять причину ее задержки.
28 ноября отряд петлюровцев без боя занял Одессу, которую французский генерал Бертело наметил главной базой союзных войск на Юге России.
Спасая свою жизнь, в Одессу хлынул из Киева поток буржуазии и интеллигенции. И все они, богатые и бедные, вскоре с ужасом обнаружили, что надежда укрыться за спиной союзников оказалась пустым мечтанием. Город охватила паника.
Только часть Одессы, под прикрытием случайно оказавшегося в городе польского отряда, была объявлена "нейтральной зоной". Там был лихорадочно сформирован отряд местных добровольцев. Командование принял генерал А. Н. Гришин-Алмазов, бывший военный министр Сибирского правительства. В октябре 1918 года он пробрался из Сибири в Екатеринодар. Антон Иванович, ничего не знавший о Гришине, встретил его весьма сдержанно. Но доклад Гришина о положении в Сибири произвел на Деникина благоприятное впечатление, и он решил командировать его в Румынию с информацией о военной и политической обстановке в Омске. Возвращаясь, Гришин-Алмазов очутился в Одессе. Крутыми мерами ему удалось в несколько дней прибрать к рукам отряд и привести его в порядок.
4 декабря население Одессы, потерявшее к тому времени всякое доверие к обещаниям французов, с изумлением увидело, что с моря к городу подошли транспорты французской десантной части, состоявшей из бригады пехоты с артиллерией и конного полка. Бывший во главе десанта генерал Бориус потребовал, чтобы петлюровцы покинули город. Получив отказ, он с удовлетворением принял предложение Гришина-Алмазова изгнать их из Одессы силами добровольческого отряда. Инициатива Гришина увенчалась успехом. Через сутки город был занят местными добровольцами, а петлюровцы, отойдя на некоторое расстояние к северу, расположились полукольцом вокруг Одессы.
На радостях, что не была пролита французская кровь, генерал Бориус предложил Гришину-Алмазову занять должность военного губернатора Одессы. Приняв неожиданный пост, Гришин доносил об этом генералу Деникину, заверяя в полной своей лояльности и прося Главнокомандующего утвердить его в новой должности, чтобы править Одессой от имени Добровольческой армии.
«Это неожиданное приращение территории, — писал Антон Иванович, — хотя и соответствовало идее объединения южной России, но осложняло еще более тяжелое в то время положение Добровольческой армии, возлагая на нее нравственную ответственность за судьбы большого города, обложенного неприятелем, требующего снабжения и продовольствия, а главное — города с крайне напряженной политической атмосферой. Но трехцветный флаг был уже поднят над Одессой, и это обстоятельство обязывало».
Неожиданно для самого себя генерал Деникин оказался вовлечен в предприятие, где все акции находились в руках французского командования и где голос Деникина не мог иметь решающего значения. При намечавшихся колебаниях французской политики, при оторванности французского командования на Юге России от Парижа, при такой же оторванности Одессы от Екатеринодара трудно было ожидать полного единодушия между французами и русскими добровольцами. Но никто в тот момент не мог предвидеть, что одесское предприятие закончится полнейшим крахом.
Отношения французского командования с представителями Добровольческой армии становились все более натянутыми. В начале января 1919 года в Одессе обосновался штаб французской дивизии во главе с генералом д'Ансельмом, сменившим генерала Бориуса. В политических вопросах д'Ансельм следовал совету своего начальника штаба полковника Фрейденберга. В разговорах с д'Ансельмом представителям генерала Деникина обычно удавалось добиться его согласия на те или иные предлагаемые ими меры. Но каждый раз после обсуждения этих вопросов со своим начальником штаба д'Ансельм изменял решение. При отсутствии ясно сформулированных инструкций из Парижа местному французскому командованию приходилось импровизировать свою собственную политику, и Фрейденберг, на которого выпала эта роль, сразу же занял позицию, враждебную Добровольческой армии.
В правящих кругах Добровольческой армии конфликт с французами в Одессе приписывался до некоторой степени личности Гришина-Алмазова, которого никто в Екатеринодаре хорошенько не знал. Поэтому решено было сменить Гришина уважаемым всеми генералом А. С. Санниковым, бывшим начальником снабжения Добровольческой армии, а в период гетмана — городским головой Одессы и, следовательно, знавшим местную обстановку.
По прибытии в Одессу Санников отправился с визитом к генералу д'Ансельму и, к своему изумлению, обнаружил, что французский генерал не может понять, по какому праву генерал Деникин "делает назначения в районе, занятом французскими войсками". В лице Фрейденберга генерал Санников встретил полное нежелание сотрудничать.
Главнокомандующий французскими войсками на востоке генерал Франше д'Эспере, впоследствии маршал Франции, решил лично посетить Одессу. Без предварительных сношений с Екатеринодаром он выслал из Одессы генералов Санникова и Гришина-Алмазова с письмом к генералу Деникину, где говорилось, что "генералы Санников и Гришин-Алмазов предоставляются в Ваше распоряжение". В Одессе было объявлено осадное положение и из лиц, угодных полковнику Фрейденбергу, образовано новое местное правительство, получившее название Совета при французском командовании.
А между тем советские части вплотную подошли к союзной зоне в районе Одессы. Они пока еще не представляли опасности для численно превосходивших их союзных войск. Но значение их преувеличивалось французским командованием, у которого, кроме того, возникли сильные сомнения в надежности собственных солдат.
Французские солдаты открыто заявляли о своем желании убраться из России, о своих симпатиях к большевикам, в которых видели представителей рабочего класса. Советские агенты искусно вели пропаганду. Подпольная типография издавала газету "Одесский коммунист" на французском языке с призывом к мятежу против своих офицеров.
На французском флоте в Черном море начались волнения. Вспыхнул бунт на линейных кораблях "Мирабо", "Жюстис", "Жан Барт" и перекинулся потом на французский флагманский корабль "Вальдек Руссо", на крейсер "Брюи", на миноносцы "Фокошю" и "Мамелюк".
И тем не менее для населения Одессы конец настал неожиданно:
2 апреля (н. ст.) генерал д'Ансельм объявил, что французы и остальные союзные войска покинут город в течение двух суток.
«Французы захватили большинство судов для своих надобностей, — писал Деникин. — Брошены были огромные военные запасы союзников и русских, оставлены все ценности в учреждениях Государственного банка и казначейства... Среди разнородных чувств и восприятий, волновавших в эти дни население Одессы, было одно общее и яркое — это ненависть к французам. Она охватила одинаково и тех счастливых, которых уносили суда, и тех, кто длинными вереницами, пешком, на пролетках и подводах тянулись к румынской границе. Она прорывалась наружу среди несчастных людей, запрудивших со своим скарбом одесские пристани и не нашедших места на судах, и в толпе, венчавшей одесские обрывы, провожавшей гиканьем и свистом уезжавших..."
Под влиянием этих событий и всей военно-политической обстановки генерал Деникин еще в декабре 1918 года решил перенести свою Ставку из Екатеринодара в Севастополь. Побуждало его к этой мысли и желание избавиться от близости с нервировавшим его Кубанским правительством, В те дни Антон Иванович еще не испытал на себе капризов французской политики и не предполагал, что близость с французами, обосновавшимися в Севастополе, нервировала бы его во много раз больше, нежели постоянные трения с самостийными течениями Кубани.
И потому полной неожиданностью для него явилась телеграмма, которую генерал Франше д'Эспере отправил 14 (27 н. ст.) января 1919 года на имя начальника французской военной миссии в Екатеринодаре и которую французская миссия препроводила в штаб генерала Деникина:
«Получил ваше извещение о предполагаемом переводе штаба генерала Деникина в Севастополь. Нахожу, что генерал Деникин должен быть при Добровольческой армии, а не в Севастополе, где стоят французские войска, которыми он не командует».
Такое неожиданное и грубо бесцеремонное вмешательство во внутренние распоряжения Добровольческой армии было совершенно недопустимо с точки зрения Деникина. Телеграмма Франше д'Эспере его глубоко оскорбила и возмутила. Он послал резкий ответ и одновременно потребовал, чтобы находившийся в Париже С. Д. Сазонов бывший министр иностранных дел императорской России, указал французскому правительству "на недопустимость ни по существу, ни по тону подобного обращения французского генерала".
«В эти дни нашего национального несчастья, — отметил Деникин, — ответственными представителями Франции, казалось, было сделано все, чтобы переполнить до краев чашу русской скорби и унижения».
Лишь пять дней спустя узнал генерал Деникин о том, что случилось в Одессе.
«Только вчера, — телеграфировал он генералу Франше д'Эспере, — я узнал, что французские войска оставляют Одессу, дав невыполнимый срок на ее эвакуацию... Французское командование не нашло даже нужным предупредить меня об этом. Теперь трудно предугадать огромные исторические последствия этого шага».
Если главная вина в происшедших на Юге России трениях между русскими и французами ложится на последних, то из этого не следует, что белое командование в Екатеринодаре было безгрешно.
Национальное самолюбие, обостренное событиями последних лет, мешало генералу Деникину предоставить своему представителю в Одессе более обширные полномочия: Екатеринодар вмешивался в решения всех, даже самых пустячных дел. И причиной тому было хотя и благородное, но чрезвычайно осложнявшее вопрос стремление во что бы то ни стало поддерживать перед иностранцами достоинство России так, как его понимал генерал Деникин.
Какова была позиция Великобритании? Ее представители генерал Пуль и его преемники генералы Бриггс и Хольман оказались людьми "большого благородства и солдатской прямоты", как охарактеризовал их Антон Иванович. Ближе узнав генерала Деникина и оценив те же качества, они относились к нему с полнейшим доверием и готовностью во всем содействовать. Несмотря на внутренние противоречия в правительстве Англии, на расхождение во взглядах на британскую политику в русском вопросе между военным министром Черчиллем и премьером Ллойд Джорджем, они твердо стояли за единство России, делали все от них зависящее, чтобы отстоять интересы деникинской армии. С этими людьми у Антона Ивановича сложились дружеские отношения. Сохранились они и в дальнейшем, когда, передав командование армией генералу Врангелю, он навсегда покинул пределы России.
А разногласия между Черчиллем и Ллойд Джорджем были весьма глубоки.
Черчилль помнил громадные услуги, которые Россия оказала Франции, Англии, Италии во время войны. Он считал недопустимым бросить на произвол судьбы тех русских, которые в дни тягчайших испытаний не изменили идее союза и не пошли на компромисс с немцами. Как и Деникин, он понимал мировую опасность большевизма.
Черчилль хорошо знал русскую историю. Он говорил, что старая Россия пала и в падении своем изменила облик. Вместо старого верного союзника перед державами Согласия предстало никогда еще невиданное на земле безымянное чудовище: государство без нации, армия без страны, религия без Бога, правительство, рожденное революцией и питаемое террором. Он говорил, что в момент, когда победа над Германией была уже на горизонте, когда награда за безмерные русские жертвы была уже близка, вместо старой России появилось правительство, отнявшее у русского народа плоды победы, чувство чести, мир и хлеб...
Вступив в должность военного министра Британской империи в начале января 1919 года, Черчилль сразу же направил свою огромную энергию на борьбу с советской властью. А то, что он говорил и писал о России, совпадало со взглядами Деникина на ее единство. Черчилль утверждал, что политика расчленения России не может иметь успеха, она приведет лишь к бесконечным войнам, в результате которых возникнет враждебное Западу, воинствующее и милитаристское государство, будь то под властью большевиков или под флагами реакционеров. Он настаивал, чтобы все усилия Англии были направлены к созданию федеративной России, с обеспечением местной автономии, но без нарушения принципа единства страны.
Черчилль предвидел возможность реванша со стороны окрепшей со временем Германии и в борьбе с этой угрозой желал иметь в Восточной Европе (кроме Польши) не серию мелких и слабых государств, а сильную, единую и дружески расположенную к Англии Россию.
Премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж русской истории не знал и настолько плохо разбирался в современных русских событиях, что в одной из своих речей в Британском парламенте, перепутав название городов с фамилиями генералов, говорил о военной помощи, которую Англия оказывала тогда генералу Деникину и... генералу Харькову! ("Эпизод с генералом Харьковым, — писал Антон Иванович, — служил долго предметом острословия южно-русских газет").
Ллойд Джордж лавировал между помощью белому движению, желанием торговать с Советским правительством и стремлением поддерживать самостоятельность мелких государств, возникших на окраинах бывшей Российской империи. Он открыто высказывался за раздробление России.
Двойственность британской политики, расхождения во взглядах между Черчиллем и Ллойд Джорджем, с одной стороны — русофильство, с другой — русофобство, отсутствие ясно продуманной программы действий — все это приводило Деникина в полное уныние. И однажды с присущей ему откровенностью он спросил англичан, "в каком качестве они пришли на Кавказ — в качестве ли друзей. или врагов"?
Но по вопросу снабжения Антону Ивановичу не приходилось жаловаться на англичан: с марта по сентябрь 1919 года его армия получила от них 558 орудий, 12 танков, 1 685522 снаряда, 160 миллионов патронов и 250 тысяч комплектов обмундирования.
Когда после неудачи белого движения левые круги в Англии обвиняли Черчилля в огромных суммах, потраченных на поддержку Деникина, он отвечал, что слухи о ста миллионах фунтов стерлингов якобы израсходованных на помощь Югу России, были "абсурдным преувеличением". Боевое снабжение, посланное Деникину, являлось никому не нужным в Англии излишком, заготовленным для военных нужд британской армии во время первой мировой войны. А потому с концом ее, как негодный для продажи товар, оно не представляло из себя денежной ценности на рынке.
Соперничество между французами и англичанами почувствовалось в штабе генерала Деникина с момента появления союзных военных миссий в Екатерине даре.
Долгое время оставался спорным вопрос о том, кто возглавит союзное командование в Константинополе, где одновременно находились квартиры Главнокомандующего британской армией на Балканах генерала Мильна и Главнокомандующего салоникской армией генерала Франше д'Эспере.
«11 марта (1919 года), — писал генерал Деникин, — я получил уведомление от генерала Франше д'Эспере, что союзные силы, оперирующие на Юге России, находятся под его командованием. Сообщение, тотчас же и категорически опровергнутое английской миссией».