Гитлер — каким он считает себя сам
Во время повторной оккупации Рейнской области в 1936 году Гитлер, давая объяснение своим поступкам, использовал необычную риторическую фразу. Он сказал: «Я следую своему курсу с точностью и осторожностью лунатика». Даже в то время она потрясла мир, как необычное утверждение неоспоримого лидера шестидесятисемимиллионного народа, сделанное в разгар международного кризиса. Гитлер хотел, чтобы оно было своего рода заверением его осторожным последователям, которые ставили под сомнение разумность его курса.
Однако кажется, что это было истинным признанием. И если бы только осторожные последователи осознали его значение и подоплеку, у них были бы основания для намного большей озабоченности, чем та, которая появилась после предложения Гитлера повторно оккупировать Рейнскую область. Ибо, благодаря избранному курсу, этот лунатик безошибочно шел неизведанными дорожками, которые вывели его к вершинам успеха и власти, ранее недоступным. И все же курс манил его до того дня, когда он стал на грань катастрофы. Он войдет в историю как наиболее обожаемый и наиболее ненавистный человек, которого только знал мир.
Многие люди задумывались и спрашивали себя: «Искренен этот человек в своих начинаниях или же он мошенник?» Действительно, даже фрагментарное знание его прошлой жизни дает основание задать этот вопрос, особенно еще и потому, что наши корреспонденты представили нам много противоречивых мнений. Временами кажется почти непостижимым, что этот человек мог быть искренним и совершить то, что совершил в ходе своей карьеры Гитлер. И все же все его бывшие соратники, с которыми мы смогли связаться, а также многие из наших иностранных корреспондентов, твердо убеждены: Гитлер по-настоящему верит в свое собственное величие. Фукс цитирует слова Гитлера, сказанные Шушнигу во время интервью в Берхтесгадене: «Вы понимаете, что находитесь в присутствии величайшего немца всех времен?» Раушнингу он как-то заявил: «Но мне не нужно ваше одобрение, чтобы убедить меня в моем историческом величии». А Штрассеру, который однажды взял на себя вольность заметить, что, по его мнению, Гитлер ошибается, он ответил: «Я не могу ошибаться. То, что я делаю и говорю, имеет историческое значение». Можно привести много подобных высказываний Гитлера. Охснер очень хорошо сформулировал свое отношение к этому вопросу следующими словами:
«Он считает, что никто в истории Германии не был подготовлен так основательно, как он, чтобы привести немцев к верховенству, которого желали все германские государственные деятели, но достичь не смогли».
В этом отношении Гитлер не ограничивает себя только ролью государственного деятеля. Он также считает себя величайшим военачальником, как, например, когда говорит Раушнингу:
«Я не играю в войну. Я не позволяю генералам отдавать мне приказы. Война проводится мной. Точный момент нападения будет определяться мной. Будет лишь одно время, которое станет воистину благоприятным, и я буду ждать его с несгибаемой решимостью. Я не пропущу его...».
Нужно признать, что Гитлер сделал определенный вклад в немецкую тактику и стратегию наступления и обороны. Он считает себя выдающимся экспертом в юридической области и не краснеет, когда, стоя перед Рейхстагом, заявляет на весь мир: «В последние двадцать четыре часа я был верховным судом немецкого народа».
Более того, он также считает себя величайшим из всех германских архитекторов и тратит много времени, вычерчивая новые здания и планируя перестройку целых городов. Несмотря на то, что Гитлер не смог сдать вступительные экзамены в Академию искусств, он считает себя единственным компетентным судьей в этой области. Хотя несколько лет назад он и назначил комитет, состоящий из трех человек, который действовал в качестве окончательного судьи по всем вопросам искусства, но когда принятые вердикты не удовлетворили его, он распустил комитет и взял на себя его обязанности. Нет никакой разницы, сфера ли это экономики, образования, международных отношений, пропаганды, кинематографа, музыки или женской одежды. Абсолютно в каждой области Гитлер считает себя неоспоримым авторитетом. Он также гордится своей твердостью и непоколебимостью:
«Я — один из самых непреклонных людей Германии за целые десятилетия, возможно, столетия, имеющий более высокий авторитет, чем какой-либо иной немецкий лидер... Но превыше всего я верю в свой успех, я верю в него безоговорочно».
Эта вера в собственную силу фактически граничит с чувством всемогущества, которое Гитлер и не собирается скрывать. Один дипломат делится своим впечатлением:
«После событий последнего года его вера в собственный гений или, можно сказать, в свою звезду, безгранична. Его окружение ясно видит, что он безоговорочно считает себя непогрешимым и непобедимым. Этим объясняется то, что он уже не может переносить ни критики, ни различных мнений. Если кто-то пытается противоречить Гитлеру, то ему это кажется преступлением против собственной персоны; противостояние его планам, с какой бы стороны оно не шло, расценивается как святотатство, на которое единой реакцией может быть незамедлительное и разящее проявление его всемогущества».
Другой дипломат сообщает о таком же впечатлении:
«Когда я впервые встретил Гитлера, его логика и чувство реальности поразили меня, но со временем мне начало казаться, что он становится все более и более безрассудным и все более и более убежденным в своей непогрешимости и величии...».
Следовательно, все меньше остается места для сомнений в том, что Гитлер был твердо уверен в своем величии. Теперь мы должны поинтересоваться источниками такой уверенности. Почти все авторы относят уверенность Гитлера за счет того факта, что он сильно верит в астрологию и постоянно общается с астрологами, которые дают ему советы относительно последовательности его поступков. Но наши информаторы, знавшие Гитлера довольно близко, отвергают эту мысль, как абсурдную. Они все соглашаются с тем, что для личности Гитлера нет ничего более чуждого, нежели поиск помощи из внешних источников такого рода. Информатор датского посольства придерживается того же мнения. Он говорит: «Фюрер не только никогда не составлял своего гороскопа, но является еще и принципиальным противником гороскопов, поскольку чувствует, что они подсознательно могут оказать на него влияние». Также показателен такой факт: незадолго до войны Гитлер запретил практику предсказательства и звездочетства в Германии.
Правда, похоже, что фюрер мог действовать под неким руководством такого рода, благодаря которому он проникся чувством собственной непогрешимости. Рассказы об этом, возможно, берут свое начало еще с самых первых дней создания партии. Согласно Штрассеру, в начале 20-х годов Гитлер регулярно брал уроки по ораторскому искусству и психологии масс у человека по имени Хануссен, который также практиковал астрологию и предсказывал судьбы. Он был исключительно умной личностью и научил Гитлера многому тому, что касалось важности сценических встреч для получения наибольшего драматического эффекта. Возможно, что Хануссен контактировал с группой астрологов, упоминаемой фон Вигандом, которая была очень активна в Мюнхене в то время. Через Хануссена Гитлер также мог вступить в контакт с этой группой. Вот что пишет фон Виганд:
«Когда я впервые узнал Адольфа Гитлера, в 1921 и 1922 годах, он имел связи с кругом людей, твердо верящих в знамения звезд. Было много разговоров о предстоящем «втором Шарлеманье и новом Рейхе». Я так и не смог узнать, насколько Гитлер верил тогда в астрологические прогнозы и пророчества. Он не отрицал и не подтверждал своей веры. Однако он был не против использовать прогнозы для укрепления народной веры в себя и в его тогда еще молодое и развивающееся движение».
Вполне возможно, что из этого увлечения вырос миф о его сотрудничестве с астрологами. Хотя Гитлер достаточно широко был ознакомлен с литературой, касающейся различных областей исследований, он никоим образом не приписывает свою непогрешимость или всемогущество каким-либо интеллектуальным стремлениям со своей стороны. Наоборот, когда дело доходит до управления судьбами народов, он с неодобрением смотрит на источники научной информации. По сути, у него чрезвычайно низкое мнение об интеллекте, поскольку в различное время он делает заявления, подобно следующим:
«Второстепенное значение имеет тренировка умственных способностей».«Сверхобразованные люди, напичканные знаниями и интеллектом, но лишенные любых здравых инстинктов».
«Эти бесстыдные негодяи (интеллектуалы), которые всегда все знают лучше всех других...»
«Интеллект вырос в деспота, и стал болезнью жизни».
Гитлер руководствовался чем-то совершенно иным. Кажется ясным, что он верит в то, что Германии его послало само провидение и что ему надлежит выполнить особую миссию. Возможно, он не совсем понимает масштабов этой миссии, за исключением того факта, что его избрано для спасения немецкого народа и придания Европе иной формы. Только вот как это выполнить, ему также не совсем ясно, но это его особо не трогает, поскольку «внутренний голос» сообщает ему шаги, которые необходимо предпринять. Именно это ведет его избранным курсом с точностью и осторожностью лунатика.
«Я выполняю команды, которые мне дает провидение».«Ни одна сила в мире не может теперь сокрушить Германский Рейх. Божественное провидение пожелало, чтобы я осуществил выполнение германского предназначения».
«Но если зазвучит голос, тогда я буду знать, что настало время действовать».
Именно это твердое убеждение, что ему надлежит выполнить особую миссию и что он находится под руководством и защитой провидения, является причиной того, можно сказать, гипнотического воздействия, которое он имел на немецкий народ.
Многие люди считают, что это чувство судьбы и миссии пришло к Гитлеру в результате его успешной деятельности. Скорее всего, это не так. Позднее в нашем исследовании (Часть V) мы попытаемся показать, что Гитлер обладал этим чувством с ранней молодости, и лишь намного позднее оно стало осознанным. В любом случае, оно начало пробиваться в сознание уже во время первой мировой войны и всякий раз после этого играло доминирующую роль в его действиях. Менд (один из соратников Гитлера), например, сообщает:
«В этой связи вспоминается, как перед Рождеством (1915) он вдруг заявил, что мы еще многое услышим о нем. Нам оставалось лишь ждать, когда сбудется это странное пророчество».
Сам Гитлер поведал о нескольких случаях, происшедших с ним во время войны, которые подсказали ему, что он находится под Божественным провидением. Наиболее поразительные из них следующие:
«Я ел свой обед, сидя в окопе с несколькими товарищами. Внезапно послышалось, что какой-то голос говорит мне: «Поднимайся и иди туда». Голос звучал так ясно и настойчиво, что я автоматически повиновался, как будто это был военный приказ. Я сразу же поднялся на ноги и прошел двадцать ярдов по окопу, неся с собой обед в бачке. Затем я сел и продолжал есть, мой разум снова успокоился. Едва я закончил, как в той части окопа, которую я только что покинул, сверкнула вспышка и раздался оглушительный взрыв. Шальной снаряд взорвался над моими товарищами, и все погибли».
Затем также было предчувствие, которое возникло у него в госпитале во время слепоты, якобы вызванной газом.
«Когда я был прикован к постели, ко мне пришла мысль, что я освобожу Германию, что я сделаю ее великой. Я сразу же осознал, что это возможно реализовать».
Должно быть, этот опыт предвидения позднее прекрасно совпал со взглядами мюнхенских астрологов и, возможно, подсознательно Гитлер чувствовал, что если их предсказания были в какой-то мере истинны, то они наверняка касались его. Но в те дни он не упоминал о какой-либо связи между ним и астрологами и не распространялся о Божественном руководстве, которое, как он верил, вело его правильной дорогой. Возможно, Гитлер чувствовал, что такие притязания в начале развития нацистского движения могут, скорее, препятствовать ему, чем помочь. Однако, как указывал фон Виганд, он был не прочь использовать прогнозы для достижения своих собственных целей. В то время он довольствовался ролью «барабанщика», провозглашавшего пришествие истинного Спасителя. Даже тогда, однако, судя по мышлению Гитлера, роль «барабанщика» не была такой уж невинной или незначительной, как можно было бы предположить. Это проявилось в его свидетельских показаниях во время суда, последовавшего после неудачного Пивного путча в 1923 году. В то время он говорил:
«Вы также можете принять к сведению, что я не считаю должность министра такой, за которую нужно бороться. Я считаю, что великий человек не обязательно должен стать министром, чтобы войти в историю. С самого первого дня я тысячи раз повторял в уме: я буду ликвидатором марксизма. Я разрешу задачу, а когда разрешу ее, тогда для меня титул министра будет обыденным делом. В первый раз, когда я стоял перед могилой Рихарда Вагнера, мое сердце наполнилось гордостью за человека, который заслужил такую надпись: «Здесь покоится прах члена Тайного Совета, главного дирижера, его превосходительства барона Рихарда фон Вагнера». Я был горд, что этот человек, как и многие люди в истории Германии, желали оставить для потомства свое имя, а не свой титул. Не скромность заставила меня быть «барабанщиком». Именно это есть величайшей важностью, а все остальное пустяк».
После своего пребывания в Ландсберге Гитлер уже не отзывался о себе, как о «барабанщике». Изредка он говорил о себе словами святого Матфея, сравнивая свои усилия с «гласом вопиющего в пустыне», или вспоминал Иоанна Крестителя, чьей обязанностью было прокладывать дорогу тому, кто должен прийти на Землю и привести нацию к власти и славе. Однако чаще всего он называл себя «фюрером», как предложил ему Гесс во время их заключения».
Шло время, и становилось ясно, что он считал себя Мессией и что именно его избрала судьба, дабы привести Германию к славе. Его ссылки на Библию стали все более частыми, а возглавляемое им движение начало пропитываться религиозным духом. Все чаще сравнивает он себя с Христом, и эти сравнения находят свое место в его разговорах и речах. Например, Гитлер мог сказать:
«Когда я приехал в Берлин несколько недель назад и взглянул на него, то роскошь, извращение, беззаконие, распутство и еврейский материализм вызвали во мне такое отвращение, что я чуть не вышел из себя. Я почти вообразил себя Иисусом Христом, когда тот пришел к храму своего Отца и обнаружил, что его захватили менялы. Я вполне могу представить, как он чувствовал себя тогда, когда взял кнут и изгнал их».
Ханфштенгль вспоминает, что он резко взмахнул кнутом, якобы изгоняя евреев и силы тьмы, врагов Германии и германской чести. Дитрих Эккарт, который видел в Гитлере возможного лидера и присутствовал на его выступлениях, позднее сказал: «Когда человек дошел до отождествления себя с Иисусом Христом, то это означает, что он созрел для сумасшедшего дома». Но при всем этом отождествление было не с Иисусом Христом Распятым, а с Иисусом Христом яростным, бичующим толпу.
По сути дела, Гитлер мало восторгался Христом Распятым. Хотя он был воспитан в католической вере и во время войны причастился, однако сразу же после того раскритиковал свою связь с церковью. Такого Христа Распятого он считает мягким и слабым, неспособным выступить в качестве германского Мессии. Последний должен быть твердым и жестоким, если хочет спасти Германию и сделать ее владычицей мира.
«Мои чувства христианина указывают мне на моего Господа и Спасителя, как на борца. Они приводят меня к человеку, который однажды, в одиночестве, окруженный лишь несколькими последователями, увидел в этих евреях их настоящую сущность и призвал людей бороться против них и который, Боже праведный, был величайшим не как мученик, а как воин. В безграничной любви, и как христианин и как человек, я читал главу, которая рассказывает нам, как Господь наконец поднялся в своем могуществе и взялся за плеть, чтобы изгнать из Храма змеиное племя. Какой же ужасной должна быть борьба против еврейской отравы».
А Раушнингу он однажды рассказал о «еврейском христианском вероучении с его женоподобной, жалостливой этикой».
Из свидетельских показаний не ясно, является ли новая государственная религия частью плана Гитлера или же ход событий был таким, что способствовал этому. Розенберг давно ратовал за такой решительный шаг, но нет доказательств, что Гитлер склонен был его сделать, пока не пришел к власти. Возможно, он чувствовал, что ему необходима власть еще до того, как он смог начать радикальные перемены. Или же последовательность его успехов была такой впечатляющей, что люди непроизвольно начали относиться к нему по религиозному, и это сделало нацистское движение более или менее явным. В любом случае, он принял эту богоугодную роль без каких-либо колебаний или смущения. Уайт говорил нам, что теперь, когда к фюреру обращаются с приветствием «Хайль Гитлер, наш Спаситель», он при комплименте слегка кланяется — и верит в него. Время течет и становится все более и более ясно, что Гитлер считает себя действительно «избранным» и что мнит себя вторым Христом, который призван утвердить в мире новую систему ценностей, основанную на жестокости и насилии. Играя эту роль, Гитлер влюбился в самого себя и окружил себя собственными портретами.
Похоже, эта миссия заманила его на еще большие высоты. Неудовлетворенный ролью скоропреходящего Спасителя, он стремится превратить себя в идола для будущих поколений. Фон Виганд говорит:
«В жизненно важных вопросах Гитлер далеко не забывчив, уделяя постоянное внимание исторической оценке своих успехов и поражений, которые будут вынесены на суд потомков».
Он считает, что может стать связывающим звеном между настоящим и будущим Германии. Следовательно, он верит, что обретет бессмертие в глазах немецкого народа. Все должно быть огромным и соответствовать монументу в честь Гитлера. Его идея постоянного строительства — это идея, которая должна просуществовать, по крайней мере, тысячелетие. Его главный путь должен быть известен, как «Главный путь Гитлера», и он должен длиться дольше, чем путь Наполеона. Вождь всегда должен совершать невероятное и на века войти в историю, оставшись живым в сознании немецкого народа грядущих поколений. Многие авторы, среди них Гаффнер, Гус и Вагнер, допускают, что Гитлер уже начертал обширные планы строительства своего собственного мавзолея. Наши информаторы, недавно покинувшие Германию, не могут подтвердить эти сообщения. Однако они считают их вполне правдоподобными. После смерти Гитлера этот мавзолей превратился бы в Мекку для Германии. Это должен быть громадный монумент, приблизительно в 700 футов высотой, со всеми деталями, разработанными для получения высочайшего психологического эффекта. Известно, что во время своей первой поездки в Париж, после захвата его в 1940 году, Гитлер посетил Дом Инвалидов, чтобы осмотреть памятник Наполеону. Он нашел его несовершенным во многих отношениях. Например, французы поставили его в выемку, что заставляло людей смотреть на него скорее сверху, чем снизу.
«Я никогда не совершу такой ошибки, — внезапно сказал Гитлер. — Я знаю, как продолжать влиять на людей после моей смерти. Я буду тем фюрером, на которого они будут смотреть снизу вверх и будут возвращаться домой, чтобы обговорить меня и запомнить. Моя жизнь не закончится в простой форме смерти. Наоборот, она только начнется тогда».
Некоторое время считалось, что Кехльштайн был первоначально построен как вечный мавзолей Гитлеру. Однако похоже, что если это и было первоначальным намерением Гитлера, то он отказался от него в пользу чего-то более грандиозного. Возможно, Кехльштайн был слишком недоступным для посещения его большим количеством людей, которые смогли бы прикоснуться к могиле вождя и получить вдохновение. В любом случае, похоже, что разрабатывались более экстравагантные проекты. Ведь Гитлер нуждался в постоянной эмоциональной игре на умах истерических масс, и чем лучше он сможет организовать способы и средства для достижения этого после своей смерти, тем более уверенным будет он в достижении своей конечной цели.
Гитлер твердо уверен, что яростный темп и эпохальный век, в котором он живет и действует (он действительно убежден, что является движущей силой и творцом этого века), окончится вскоре после его смерти, закружив мир в длительном витке пищеварительного процесса, ознаменованного некой инертностью. Люди в его «Тысячелетнем Рейхе» будут строить ему памятники и будут ходить, чтобы прикоснуться и посмотреть на все построенное им, считал он. Об этом Гитлер много говорил во время своего известного визита в Рим в 1938 году, добавляя, что через тысячу лет величие, а не руины, его собственного времени будут завораживать людей тех далеких дней... Хотите верьте, хотите нет, именно так мышление этого человека проектирует себя без смущения через столетия.
Было время, когда Гитлер много говорил об отставке. Предполагалось, что в этом случае он займет свою резиденцию в Берхтесгадене и будет сидеть там до самой смерти, как Бог, который руководит судьбами рейха. В июле 1933 года, посещая семью Вагнера, он пространно говорил, что стареет, и горько жаловался, что десять лет бесценного времени были потеряны между Пивным путчем в 1923 году и его приходом к власти. Все это было очень печально, поскольку он предсказывал, что потребуется двадцать два года для того, чтобы навести в стране нужный порядок для передачи ее своему наследнику. Некоторые авторы допускают, что в период отставки он напишет книгу, которая просуществует вечность, как великая Библия национал-социализма. Все это довольно интересно с точки зрения заявления Рема, сделанного много лет назад: «Даже сегодня ему больше всего нравится сидеть в горах и играть Господа Бога».
Анализ всех данных вынуждает нас прийти к выводу, что Гитлер считает себя бессмертным избранником Божьим, новым спасителем Германии и основателем нового общественного порядка в мире. Он твердо верит в это и убежден, что, несмотря на все испытания и несчастья, через которые ему придется пройти, он в конечном итоге достигнет своей цели. Но при единственном условии — он должен следовать указаниям внутреннего голоса, который руководил им и защищал его в прошлом. Это убеждение не исходит из сущности идей, которые он проповедует, а основывается на убежденности в своем личном величии. Говард Смит делает интересное наблюдение:
«Я был уверен, что из всех миллионов людей, которым был навязан миф о Гитлере, наиболее увлеченным оказался сам Адольф Гитлер».
Гитлер — каким его знает немецкий народ
Когда мы пытаемся сформулировать концепцию об Адольфе Гитлере, каким его знает немецкий народ, мы не должны забывать, что информация о нем ограничена контролируемой прессой. Многие тысячи немцев лично видели его и могут использовать свои впечатления как основу индивидуальной концепции о нем.
Однако с физической точки зрения, Гитлер не является импозантной фигурой, — он совсем не вписывается в Платоновское представление о великом, борющемся лидере или спасителе Германии и творце нового рейха. Ростом он немного ниже среднего. У него широкие бедра и относительно узкие плечи. Мышцы вялые, ноги короткие, тонкие и веретенообразные; последний изъян скрывался в прошлом грубыми ботинками, а позднее — длинными брюками. У него большой торс, а грудь плоская до такой степени, что говорят, будто он использует подкладку в униформе. Таким образом, с физической точки зрения, он бы не смог пройти через требования для его собственной элитной гвардии.
Не более привлекательной в его молодые годы была одежда. Он часто надевал баварский горный костюм, состоящий из кожаных шорт, белой рубашки и подтяжек, которые не всегда были чистыми; с коричневыми прогнившими зубами и длинными грязными ногтями он представлял собой довольно гротескную картину. В то время у него была остроконечная бородка, а темные волосы на голове разделены посредине пробором, намазаны маслом и гладко прилизаны. Его походка не была походкой солдата. «Это была очень женоподобная походка. Утонченные шажки. Через пару шагов он нервно поводил плечом, а его левая нога во время этого резко дергалась». Его лицо также нервно дергалось, от чего уголки губ изгибались вверх. Перед аудиторией он всегда появлялся в простом синем костюме, который лишал его какой-либо индивидуальности. Во время суда после неудавшегося Пивного путча Эдгар Моурер, видевший Гитлера впервые, спросил сам себя:
«Был ли этот провинциальный денди с редкими темными волосами, в куцем пиджаке, с неуклюжими жестами и бойким языком ужасным заговорщиком? Всем он кажется разъезжим торговцем одежды».
Да и позднее он производил впечатление ничуть не лучшее. Дороти Томпсон после их первой встречи описывала его следующим образом:
«Он бесформенный, почти безликий человек, чье выражение лица комично, человек, чей скелет кажется хрящевидным, без костей. Он непоследователен и говорлив, неуравновешен и опасен. Он самый настоящий прототип «маленького человека».
Смит также нашел его «апофеозом маленького человека», но застенчивого, неуверенного в себе и забавно выглядевшего. Возможно, это только мнение американских журналистов, у которых иные критерии мужской красоты. Однако, давая свидетельские показания на суде в 1923 году, профессор Макс фон Грубер из Мюнхенского университета, наиболее выдающийся евгеник в Германии, утверждал:
«Тогда я впервые увидел Гитлера вблизи. Лицо и голова низшего типа, помесь; низкий впалый лоб, уродливый нос, широкие скулы, маленькие глаза, темные волосы. Вид не как у человека, который полностью контролирует себя, отдавая приказания, а как у бредово возбужденного субъекта. На лице — выражение удовлетворенной самовлюбленности».
Много было написано о его глазах, цвет которых якобы отражал все цвета радуги. По сути, они кажутся светло-голубыми, почти фиолетовыми. Но не этот цвет завораживает людей, а скорее глубина и выражение глаз, их яркий блеск имеют гипнотическое воздействие. В литературе время от времени можно обнаружить истории, подобно следующей. На встречу с Гитлером для поддержания порядка прислали полицейского, который был известен своей антипатией к нацистскому движению. Когда он стоял на посту, появился Гитлер.
«Он посмотрел в глаза полицейского тем гипнотизирующим и неотразимым взглядом, который сбил с ног несчастного. Этим утром, взывая к вниманию, страж порядка признался мне: «Со вчерашнего вечера я национал-социалист. Хайль Гитлер».
Эти истории вовсе не продукт нацистских ведомств пропаганды. Очень надежные люди, теперь в нашей стране, сообщали о подобных случаях среди их личных знакомых. Даже известные дипломаты рассказывали о редком свойстве глаз Гитлера и о том, как он, встречаясь с людьми, использует свой дар часто со страшными последствиями.
Есть и другие, подобно Раушнингу, которые находят его взгляд пристальным и мертвым, лишенным яркости и искристости неподдельного оживления. Однако не будем распространяться о его глазах и их особенном свойстве, поскольку относительно немногие немцы входили в такой близкий контакт с ним, что попали под их серьезное воздействие.
Каким бы ни был эффект внешности Гитлера, производимый на немцев в прошлом, разумнее будет допустить, что он регулировался миллионами плакатов, расклеенных в каждом заметном месте и изображавших фюрера достаточно презентабельной личностью. К тому же, пресса и кинохроника были постоянно наводнены тщательно подготовленными фотографиями и кинокадрами, в наилучшем виде показывающими Гитлера. Этими усилиями со временем было стерто любое неблагоприятное впечатление, которое мог произвести реальный человек в прошлом. Гитлера теперь знает большинство немцев, внешне это довольно видная личность. Подавляющее большинство людей имело единственный контакт с Гитлером — через его голос. Он был неутомимым оратором, и перед тем как пришел к власти, иногда мог произнести от трех до четырех речей за один день, часто в разных городах. Даже самые непримиримые его оппоненты признавали, что он — величайший оратор, которого когда-либо знала Германия. Это признание интересно еще тем, что звучание его голоса было далеким от приятного. Когда Гитлер возбуждался, скрежещущие интонации часто перерастали в пронзительный фальцет. Да и не дикция делала его великим оратором. В годы молодости она была особенно плохой. Это было сочетание верхнегерманского и австрийского диалекта. В целом же, его речи были долгими, плохо составленными и очень повторяющимися. Некоторые из них просто мучительно читать, но тем не менее, когда Гитлер провозглашал их, они производили необычайный эффект на аудиторию. Его сила и очарование в ораторском искусстве почти всецело основывались на способности почувствовать, что хочет услышать данная аудитория, а затем манипулировать таким образом, чтобы возбудить эмоции толпы. Вот что говорит Штрассер о его таланте:
«Гитлер реагирует на биение человеческого сердца, как сейсмограф... реагирует с точностью, которой он не смог бы достичь сознательно, и которая позволяет ему действовать наподобие громкоговорителя, провозглашающего наиболее тайные желания, наименее допустимые инстинкты, страдания и личное негодование целой нации».
До прихода к власти почти все его речи были сконцентрированы вокруг следующих тем: (1) предательство ноябрьских преступников; (2) необходимость ликвидации марксистского правления; (3) мировое господство евреев. Независимо от того, какие бы аспекты не были разрекламированы для конкретного выступления, он неизменно начинал распространяться на какую-либо из этих трех тем. И все же людям это нравилось, они посещали один митинг за другим, чтобы послушать его выступления. Следовательно, на аудиторию воздействовало не столько то, о чем он говорил, а то, как он это говорил.
Даже в начале своей деятельности Гитлер был позером с большим чувством драматизма. Он не только планировал свои выступления на поздний вечер, когда его аудитория будет усталой и менее критически настроенной, но и заблаговременно направлял помощника произнести короткую речь, дабы подогреть публику. Штурмовики всегда играли значительную роль на этих митингах, они выстраивались, образуя проход, по которому он должен был пройти. В психологически удобный момент Гитлер мог появиться в задней двери зала. Затем, во главе небольшой группы сопровождающих, он продвигался мимо штурмовиков к ораторскому столику. Идя по проходу, он никогда не смотрел по сторонам и очень злился, когда кто-то пытался приветствовать его или же мешал его продвижению. Где позволяла обстановка, всегда присутствовал оркестр, начинавший играть веселый военный марш, когда Гитлер шел. В начале своего выступления он, как правило, проявлял признаки нервозности. Обычно он не мог сказать чего-либо вразумительного до тех пор, пока не начинал чувствовать свою аудиторию. Однажды, сообщает Хайден, он так разнервничался, что, казалось, потерял дар речи. Для того чтобы что-то сделать, он ухватился за стол и начал передвигать его по помосту. Затем внезапно «поймал восприятие» и смог продолжать. Прейс описывает, что выступал Гитлер следующим образом:
«Начинает он медленно, с запинками. Постепенно входит в раж, когда духовный настрой громадной толпы возбуждается. Ибо он реагирует на этот метафизический контакт таким образом, что каждый член множества чувствует себя связанным с ним индивидуальным звеном сочувствия».
Все наши информаторы докладывают именно о медленном начале, о поиске контакта с аудиторией. Как только он находит его, темп возрастает в гладком ритме и звуке, пока оратор не начинает кричать, охваченный экстазом. На протяжении всей речи слушатель, похоже, идентифицирует себя с голосом Гитлера, который становится голосом Германии.
Все это соответствует концепции Гитлера о массовой психологии, изложенной в книге «Майн Кампф», где он пишет:
«Психика широких масс не реагирует ни на что слабое или половинчатое. Как женщина, духовная решимость которой определяется не абстрактной причиной, а неопределяемым эмоциональным стремлением к исполняющей власти, и которая, по этой причине, предпочитает подчиниться скорее сильному, чем слабому — так и масса предпочитает правителя просящему».
И Гитлер дает им это.
«Ньюсуик» сообщает: «Женщины падали в обморок, когда с багровым и искаженным усилиями лицом он выдавал свою магическую ораторию».
Фланнер говорит: «Его оратория состояла из расстегнутого воротничка, взъерошенных волос, огня в глазах; он был похож на загипнотизированного человека, доводящего себя до исступления».
Согласно Йетс-Брауну: «Он был перевоплощенным и одержимым человеком. Мы присутствовали при чуде».
Эта огненная оратория была новой для немцев и особенно для немногословных баварцев низшего класса. В Мюнхене его выкрики и жестикуляция были спектаклем, на который, чтобы попасть, нужно было платить деньги. Однако не только его пламенная оратория завоевала толпу для его дела. Без сомнений, это было нечто новое, но куда более важной была серьезность, с которой он произносил речи.
«Каждое из произносимых им слов было заряжено мощным потоком энергии: временами казалось, что слова, вырванные из самого сердца этого человека, причиняют ему ужасную боль».«Наклонившись с трибуны, как бы пытаясь имплантировать свое внутреннее «Я» в сознание всех этих тысяч людей, он держал массы и меня под гипнотическим колдовством... Было ясно, что Гитлер чувствовал восторг эмоциональной реакции, надвигавшейся сейчас на него... его голос поднимался до страстного предела... его слова были подобны бичу. Когда он замолчал, его грудь все еще вздымалась от чувств».
Многие авторы рассуждали о его способности гипнотизировать аудиторию. Стоили Хайт сообщает:
«Когда во время кульминации он качается со стороны в сторону, его слушатели качаются вместе с ним; когда он наклоняется вперед, они также наклоняются, а когда он заканчивает выступление, они либо приведены в благоговейный трепет, либо в экстазе вскакивают на ноги.«Бесспорно, как оратор он оказывал мощное влияние на обыкновенных немцев. Его митинги всегда были многолюдны, а когда он заканчивал выступать, то способность критического мышления у слушателей была подавлена до такой степени, что они были готовы поверить почти во все сказанное им. Он льстил им и обхаживал их. Он бросал им обвинения и тут же развлекал их и умилял; казалось, он создавал соломенного человека, которого быстренько сбивал с ног. Его язык был подобен кнуту, подхлестывающему эмоции аудитории. И каким-то образом ему удавалось всегда высказать то, что большинство слушателей уже тайно держало в уме, но не могло выразить словами. В ответ на реакцию публики в нем бурно проявлялись различные чувства. Благодаря этой обоюдной связи, оратора и его аудиторию охватывало эмоциональное опьянение».
Именно такого Гитлера знал, прежде всего, немецкий народ. Гитлера, пламенного оратора, который без устали мчался с одного митинга на другой, выматываясь до стадии истощения. Гитлера, чье сердце и душа принадлежали делу и который неустанно боролся против всепоглощающих бедствий и препятствий, чтобы раскрыть глаза слушателей на истинное положение вещей. Гитлера, который мог возбудить чувства и довести до сознания людей цель национального подъема. Гитлера мужественного, который решился сказать правду и бросить вызов как национальным властям, так и международным поработителям. Немцы знали искреннего Гитлера, чьи слова воспламенялись в тысячах сердец, призывая искоренить недостатки. Именно Гитлер откроет немцам путь к самоуважению, потому что он верит в них.
Это фундаментальное представление о Гитлере создало прекрасную основу для нацистской пропаганды. Он был так убедителен на ораторской трибуне и казался таким искренним в своих выступлениях, что большинство его слушателей было готово поверить всему хорошему о нем, так как они желали верить в это. Ведомства нацистской пропаганды не замедлили использовать свои возможности в полном масштабе.
Да и сам Гитлер создал отличный фундамент для нацистской пропаганды. С ранних дней своей политической карьеры он непреклонно отказывался раскрывать что-либо из своей личной жизни, в прошлом или настоящем. Действительно, для большинства своих ближайших соратников он был человеком тайны. Фактически, чем больше он скрывал факты своей личной жизни, тем более любопытными становились его сторонники. В самом деле, это была плодотворная почва для построения на ней мифа или легенды. Нацистская машина пропаганды посвятила все свои усилия задаче изобразить Гитлера как сверхчеловека. Все, что он делал, было представлено таким образом, чтобы показать его превосходный характер. Если он не ест мяса, не пьет алкогольных напитков и не курит, то это не вызвано тем фактом, что ему это противопоказано или же он считает, что дольше сохранит свое здоровье. Эти вещи просто не имеют для фюрера ценности. Он воздерживается от них, потому что следует примеру великого немца, Рихарда Вагнера, или же из-за того, что воздержание повышает его энергию и выносливость до такой степени, что он сможет целиком и полностью посвятить себя созданию нового германского рейха.
Согласно пропаганде, такое воздержание лишний раз подтверждает, что фюрер — это человек с громадной силой воли и самодисциплиной. Как сообщает Ганфштангль, Гитлеру нужна именно такая характеристика, ибо, когда кто-то спрашивает его, как ему удалось отказаться от этих слабостей, он отвечает: «Силой воли. Если я решу не делать чего-то, я просто не буду делать. А как только решение принято, оно не отменяется никогда. Неужели это так удивительно?»
То же касается и секса. Немецкому народу известно, что у Гитлера нет половой жизни, и это также преподносится не как аномалия, а как великая добродетель. Фюрер выше человеческих слабостей, и фон Виганд говорит нам, что «у него глубокое презрение к слабости людей к сексу, который делает из них дураков». Ганфштангль сообщает, что Гитлер частенько делает заявления о том, что никогда не женится на женщине, поскольку Германия его единственная невеста. Однако Гитлер, с его глубоким пониманием человеческой природы, видя эти слабости в других, терпимо относится к ним. Он даже не предает их анафеме и не запрещает среди своих ближайших соратников.
Пропаганда изображает его также, как доброго и щедрого человека. В литературе повсеместно можно найти нескончаемые истории, иллюстрирующие эти добродетели. Прайс приводит типичный пример: привлекательная молодая крестьянка пытается приблизиться к нему, но путь ей преграждает охрана. Она начинает рыдать, и Гитлер, видя ее отчаяние, допытывается, в чем дело. Она рассказывает, что ее жениха выгнали из Австрии за нацистские убеждения и что он не может найти работу, а следовательно, они не могут сыграть свадьбу. Гитлер глубоко тронут. Он обещает найти молодому человеку работу и, в дополнение, полностью обставляет для них квартиру, вплоть даже до колыбельки для младенца. Делаются все попытки, чтобы представить Гитлера, как исключительно человечного, глубоко понимающего проблемы обычных людей. Многие авторы, как нацистские, так и антинацистские, постоянно пишут о его великой любви к детям, а нацистская пресса, конечно, полна фотографий, изображающих Гитлера среди малышей. Сообщается, что когда он находится в Берхтесгадене, он всегда приглашает соседских детей прийти к нему в гости после полудня и угощает их сладостями, мороженым и пирогом. Файр говорит: «Никогда не было такого холостяка средних лет, который был бы в таком восторге от компании детей». Принцесса Ольга рассказывала, что когда она нанесла визит Гитлеру в Берлине и во время их беседы речь зашла о детях, глаза Гитлера наполнились слезами. Нацистская пресса очень хорошо воспользовалась этим, и фотографии начали сопровождаться бесконечными комментариями. В таком же духе многое было написано о его увлеченности животными, особенно собаками. И опять же, появляется бесчисленное количество фотографий в подтверждение этого. Нацистская пропаганда на все лады воспевала скромность и простоту Гитлера. Один автор даже пошел настолько далеко, что объяснил его вегетарианство неспособностью выносить мысль о том, что животных режут на потребление человеку. Гитлера изображают как «любящего господина», полного нежности, доброты и услужливости, или же, по словам Ошснера, он великий утешитель — отец, муж, брат и сын каждому немцу, у которого нет или который утратил такого родственника.
Другая положительная черта характера, превозносимая пропагандой, это то, что власть не вскружила ему голову. Он остался таким же простодушным, каким был во время основания партии, а величайшая радость для него, это когда его принимают за «одного из парней». В доказательство этого указывают на тот факт, что он никогда не стремился к короне, никогда не появлялся в кричащей униформе и никогда особо не развлекался. Даже после того как он пришел к власти, он продолжал носить свою старую шинель и фетровую шляпу, а когда надевал униформу, это всегда была форма простого штурмовика. Многое было написано о том, как он радуется, когда его навещают старые знакомые, и как он любит, выкроив свободную минутку, посидеть с ними и припомнить былые времена. Больше всего ему нравится посещать свои любимые места и встречаться со старыми друзьями, с которыми он был в Мюнхене, либо же принимать участие в их пирушках. В глубине души он по-прежнему остается работягой, а его интересы всегда были интересами рабочего класса, с которым он близок по духу.
Гитлер также человек невероятной энергии и выносливости. Его день состоит из шестнадцати-восемнадцати часов непрерывного труда. Когда дело доходит до работы на благо Германии, он абсолютно не знает устали, и никакие личные радости не должны мешать выполнению этой миссии. Обыватель не может представить себе, какой бы человек на месте Гитлера не воспользовался своими возможностями. Единственно, что обыватель может, это представить себя на том же месте, кутящего в роскоши; но Гитлер это все презирает. Вывод однозначный — Гитлер не простой смертный. Филине сообщает случай с одним молодым нацистом, который однажды признался ему:
«Я бы умер за Гитлера, но я не поменялся бы с ним местами. По крайней мере, когда я просыпаюсь каждое утро, я говорю: «Хайль Гитлер!», но у этого человека нет в жизни развлечений. Ни сигарет, ни алкоголя, ни женщин — только работа до глубокой ночи!».
Многое сказано о решимости Гитлера. Снова и снова отмечается, что, приняв решение достичь конкретной цели, он никогда не сдается. Независимо от того, какой бы трудной не была дорога, он упрямо продвигается по ней с несгибаемой решимостью. Даже несмотря на то, что ему попадаются серьезные преграды, а ситуация кажется безнадежной, он никогда не теряет веры и всегда достигает того, к чему стремится. Он отказывается принудительно вступать в какие-либо компромиссы и всегда готов взять на себя полную ответственность за свои действия. Снова и снова вспоминаются великие испытания и невзгоды, которые партии пришлось преодолеть на пути к власти, и все заслуги приписываются Гитлеру и его фанатической вере в будущее. Даже его заявление о том, что на пути к великой цели угрызения совести недопустимы, трактуется как признак его величия. Тот факт, что он более десяти лет не общался со своей семьей, становится величайшей добродетелью, поскольку это означает суровые лишения для молодого человека, который полон решимости каким-то образом проявить себя, прежде чем вернуться домой!
Неоднократно также публично освещались его широта видения, способность постигнуть будущее, а также его умение организовать как партию, так и страну в подготовке к трудностям, которые им предстоит преодолеть. Пропагандисты в один голос заявляют, что Гитлер имеет необычайную силу в разрешении конфликтов и упрощении проблем, которые озадачивали всех специалистов в прошлом. Фактически, его непогрешимость и неподкупность не только подразумеваются, но и открыто утверждаются в различных формах. Он также человек огромного благородства, который не прольет ни капли человеческой крови, если этого можно избежать. Снова и снова ведутся разговоры о его великом терпении по отношению к демократиям Чехо-Словакии и Польши. Здесь, как и в частной жизни, он не теряет контроля над эмоциями. В целом, он человек мирный, который не желает ничего большего, кроме того, чтобы ему дали возможность уравновешенно и конструктивно работать над будущим Германии. Ибо в душе он строитель и художник, и это доказывается тем, что в его характере доминируют созидательные и конструктивные элементы.
Однако это не означает, что он трус. Наоборот, он человек исключительного мужества. Это доказывает его образ жизни, а также его завидный послужной список во время последней войны. В обиходе находится множество рассказов о его наградах за мужество: особое внимание уделяется его выдающемуся героизму, за который он был награжден Железным крестом первого класса. Тот факт, что рассказы о его службе время от времени противоречат друг другу, похоже, совсем не волнует людей.
В целом же, согласно нацистской прессе, Гитлер — стальной человек. Он хорошо осознает свою миссию, и никакие убеждения, принуждения, пожертвования или плохие обстоятельства не могут заставить его изменить свой курс. Перед лицом всяческих невзгод и неблагоприятных стечений обстоятельств он никогда ни на минуту не теряет самообладания. Но его человеческим качествам жестокость чужда. Он ставит превыше всего справедливость и правосудие, как две величайшие добродетели, и следит за ними с пристальным вниманием. Надпись над его дверьми в Берхтесгадене гласит: «Моя честь именуется справедливостью». Он — высшая точка немецкой чести и чистоты; воскреситель немецкой семьи и дома. Он — величайший архитектор всех времен, величайший военный гений истории, неистощимый источник знаний. Он — человек действия и создатель новых общественных ценностей. Он же, согласно нацистскому пропагандистскому ведомству, образец всех добродетелей. Несколько типичных примеров могут проиллюстрировать степень, до которой это ведомство дошло, восхваляя его:
«Затем появляется сам Гитлер: человек без компромиссов. В первую очередь, он не признает компромиссов с самим собой. У него есть одна единственная мысль, которая руководит им: возродить Германию. Эта идея подавляет все остальное. Он не ведает личной жизни. Он знает семейную жизнь не больше, чем изведал пороки. Он — воплощение национальной воли. Этот человек почти физически излучает уравновешенность и силу. В его присутствии облагораживаются другие. Как он реагирует на все! Его черты затвердевают, а слова падают, как камни... Классическая торжественность, с которой Гитлер и окружающая его группа соратников рассматривают свою миссию, не имеет аналогов в мировой истории».«Независимо от того, встречают ли Гитлера восторженными восклицаниями прохожие или же он, тронутый и шокированный, стоит у ложа своих убитых товарищей, он всегда окружен ореолом величия и глубочайшего человеколюбия... Это уникальная личность, великий и добрый человек. Дух Гитлера универсален: даже 100 картин не смогут передать человечности его естества».
«Гитлер — человек скромный, а миру необходим скромный человек. Следовательно, люди любят его. Как и каждый лидер, он должен быть эффективным последователем. Он сделался наискромнейшим учеником самого себя, самым строгим из всех надсмотрщиков за самим собой. Фактически, Гитлер — это современный монах, завязавший на своем невидимом кушаке три узла: бедность, целомудрие и послушание. Фанатик из фанатиков. Он не ест мяса, не пьет вина, не курит. Мне рассказали, что он не получает зарплаты, а живет за счет доходов от своей книги «Майн Кампф»...
Его рабочий день состоит из восемнадцати часов, и он часто засыпает на последнем часу работы. В его жизни было четыре женщины — но они лишь помогали ему мелкими услугами и деньгами... Однажды он читал в Байроте лекцию по Вагнеру, которая ошеломила музыкальных критиков и выявила в нем талантливого музыковеда... Чистый оппортунизм никогда не привлекал его больше, чем возможность исповедовать свою доктрину. Его качество — мессианское: его духовная тенденция — аскетическая; его реакция — средневековая...».
Гитлер не только был знаком с подобными текстами, но, вероятно, и санкционировал их. Поскольку он всегда был руководящим духом всей немецкой пропаганды и обычно планировал обширные абзацы, которые будут приведены далее, становится возможным допускать, что он сам несет ответственность за подстрекательство к развитию своей мифической личности. Бросая взгляд на формирование нацистской пропаганды, мы можем явственно увидеть, что с самого начала Гитлер планировал сделать из себя мифическую личность. Он начинает свою книгу «Майн Кампф» следующим абзацем:
«В этом маленьком городке на реке Инн баварцы по крови и австрийцы по национальности, озолоченные светом мучений Германии, жили в конце 80-х прошлого столетия мои родители: отец, преданный гражданский служащий, и мать, посвятившая себя уходу за хозяйством и воспитанию своих детей с бесконечно любящей добротой».
Это скорее классический способ начала волшебной сказки, а не серьезной автобиографии или политического трактата. В своей книге он превозносит то событие, что судьба уже улыбнулась ему во время его рождения: «Сегодня я подумал о хорошем предзнаменовании: судьба выбрала Браунау-на-Инне местом моего рождения». Как только Гитлер пришел к власти, в руках пропагандистов появилось новое оружие для его самовосхваления, и они хорошо воспользовались им. Безработица быстро пошла на спад, дороги, о которых немцы и не мечтали, прокладывались за одну ночь, с поразительной быстротой возводились новые, впечатляющие здания. Лицо Германии преображалось. Гитлер не отказывался от своих обещаний: он делал невозможное. Каждый успех в дипломатии, каждая социальная реформа провозглашались судьбоносными. И за каждый успех Гитлер скромно принимал заверения в собственном величии. Это всегда сделал Гитлер и то всегда сделал Гитлер; он побеспокоился, чтобы такие действия были зрелищными и получили одобрение общественности. Если же случалось так, что эти действия воспринимались с неодобрением, то виноватым всегда оказывался кто-то из его помощников. Были сделаны все усилия, чтобы представить Гитлера непогрешимым вождем, который выполняет свою миссию по спасению Германии.
Уже скоро немецкий народ был готов признать Гитлера не человеком, а Мессией Германии. Весь сценарий был создан для нагнетания сверхъестественной, религиозной атмосферы, а появление Гитлера больше подобало Богу, чем человеку. В Берлине один из самых известных картинных магазинов на Унтер ден Линден выставил в центре витрины громадный портрет Гитлера. Этот портрет был полностью окружен, как ореолом, различными копиями с картин Христа. Займер сообщает, что на картине, изображающей гору в Оденвальде, известную своим водопадом, в углу на белом полотне черными буквами были выведены следующие слова:
МЫ ВЕРИМ В СВЯЩЕННУЮ ГЕРМАНИЮСВЯЩЕННАЯ ГЕРМАНИЯ — ЭТО ГИТЛЕР
МЫ ВЕРИМ В СВЯЩЕННОГО ГИТЛЕРА!
Робертс сообщает:
«В Мюнхене в начале осени 1936 года я видел цветные фотографии Гитлера в настоящем серебряном одеянии рыцарей Грааля; но их вскоре сняли. Они портили шоу, они были слишком близки к истине о менталитете Гитлера».
Тилинг пишет, что на Нюрнбергском съезде нацистской партии в сентябре 1937 года висела большая фотография Гитлера с надписью: «Вначале было Слово...» Он также говорит, что мэр Гамбурга заверял его: «Нам не нужны ни священники, ни исповедники. Мы общаемся с Богом напрямую через Адольфа Гитлера. У него много качеств, сходных с качествами Христа». Вскоре эти сантименты были предложены официальными кругами. Раушнинг сообщает, что партия приняла такое кредо: «Мы все верим на этой земле в Адольфа Гитлера, нашего фюрера, и мы признаем, что национал-социализм — единственная вера, которая может принести спасение нашей стране». Ренишская группа «Германский христианин» в апреле 1937 года приняла такую резолюцию: «Слова Гитлера — это закон Божий, указы и законы, представляющие его, наделены Божественной силой». А рейхсминистр по делам церкви Ганс Керрл говорит: «Возникла новая власть, за которую стоят Христос и христианство — это Адольф Гитлер. Адольф Гитлер... истинный Святой Дух».
Каким его знают соратники
Картина нацистской пропаганды, нарисованная Гитлером, без сомнений кажется экстравагантной. Фантазии супермена ему не занимать, но как бы не разыгрывалось его воображение, временами кажется, что он приближается к такой личности, завоевывая уважение и восхищение своих коллег. В такие времена он самый настоящий демон работы и часто работает несколько дней подряд почти без сна. Его воля к сосредоточению необычайна, и он может постигнуть очень сложные проблемы, сократив их до простых, фундаментальных факторов. Он гордится этой своей способностью и заявляет: «У меня есть дар сокращать все проблемы до наипростейших основ... Дар прослеживать все теории до их корней в реальной жизни». И у него действительно этот дар есть. Не обремененный абстрактными теориями или традиционными точками зрения и предрассудками, он в состоянии смотреть на сложные проблемы довольно наивным образом, отбирать из них наиболее характерные и значительные элементы и применять их к конкретной ситуации в довольно простой и действенной манере. Чтобы чувствовать себя уверенно, он не решает всю проблему, а лишь выделяет задействованный в ней человеческий элемент. Поскольку именно эта часть интересует его больше всего и дает немедленные результаты, его высоко ценят, и он завоевывает восхищение ближайших коллег с самых первых дней своей политической карьеры.
В эти периоды активности Гитлер полностью поглощен стоящей перед ним задачей. Совещание следует за совещанием. Его суждения быстры и решительны. Ему не терпится сделать дело, и он желает, чтобы каждый отдавался делу с таким же усердием, как он сам. Следовательно, он требует от своих коллег большого самопожертвования.
Однако в эти времена он также очень человечен. Он проявляет необычайную степень участия к другим и определенную терпимость к их слабостям. Когда он делает перерыв на обед, он не начинает есть, пока не обслужат всех его коллег. Когда сверхусердный слуга пытается обслужить его раньше всех остальных, он часто поднимается и передает свою тарелку одному из своих подчиненных. Во время всего этого он находится в самом лучшем расположении духа и шутит со всеми окружающими.
У него необычайная память, и он часто вспоминает забавные случаи из прошлой жизни окружающих его людей. У него великолепная мимика, и он часто изображает того человека, о котором рассказывает, к величайшему удовольствию всего штаба, в то время как этот самый человек, изрядно смущаясь, сидит и смотрит это представление. Тем не менее, он польщен, что фюрер выделил его и так хорошо запомнил его самого и его действия. Во время этих периодов Гитлер также воплощение добродушия и щедрости. Он похож скорее на старшего брата для своих подчиненных, нежели на фюрера, и ему удается очаровать их всех.
Но в глубине души он истинный фюрер. Он проявляет необычайное мужество и решимость. Он проявляет много инициативы и желает взять на себя полную ответственность за тот курс, который он начертал. Он очень убедителен и может собрать и организовать свой народ в эффективную, хорошо работающую массу. На время исчезают личностные трения, у всех есть единая мысль: сделать то, чего желает фюрер. Он работает с большой уверенностью и точностью, полностью владея ситуацией. Любые факты и цифры, касающиеся проблемы, он приводит без малейшего колебания или усилия, к удивлению окружающих его людей. Он может по памяти назвать водоизмещение кораблей различных флотов. Он точно знает, какое вооружение, какую броню, водоизмещение, скорость и количество человек экипажа имеет любой корабль британских ВМС. Он знает количество оборотов авиационных двигателей любых существующих моделей и типов. Он знает, какое количество выстрелов делает в минуту пулемет, будь-то легкий, средний или тяжелый, будь он сделан в США, Чехо-Словакии или Франции.
Его штабу известно, что когда Гитлер находится, как говорится, в ударе, он достигает непогрешимости, особенно когда в проект, в котором он сам задействован, необходимо внести поддержку других людей. Это может показаться неоправданным утверждением, но чтобы наше исследование не было односторонним, мы должны оценивать как слабости, так и достоинства Гитлера. Вряд ли можно отрицать, что у него были необычайные способности там, где касалось психологии среднего человека. Ему удавалось тем или иным образом выявить и успешно применить многие факторы, присущие групповой психологии, важность которых не была повсеместно осознана: некоторые из них мы также могли бы применить с успехом. Все это можно кратко изложить следующим образом:
1. Полное понимание роли народных масс в успехе любого движения. Гитлер очень хорошо изложил это в своей книге «Майн Кампф»:
«Отсутствие понимания внутренних движущих сил великих перемен привело к недостаточной оценке важности роли больших масс людей; этим объясняется скудный интерес к социальному вопросу, недостаточная обработка души низших классов нации».
2. Признание бесценности завоевания поддержки молодежи; осознание громадного импульса, данного общественному движению яростной энергией и энтузиазмом молодых людей, а также важности раннего образования и внушения идей.
3. Признание роли женщин в развитии нового движения и того факта, что реакция масс, как единого целого, имеет многие женские характеристики. Еще в 1923 году он сказал Ганфштенглю:
«Знаете ли вы, что публика в цирке точь-в-точь похожа на женщину. Человек, не осознающий истинно женский характер масс, никогда не сможет стать эффективным оратором. Спросите себя: «Чего женщина ожидает от мужчины?» Ясности, решимости, силы и действий. Мы хотим заставить массы действовать. Как женщина, массы колеблются между крайностями... Толпа не только похожа на женщину вообще, но женщины составляют наиболее важный элемент аудитории. Обычно лидируют женщины, за ними следуют дети и, наконец когда я уже завоевал всю семью, — следуют отцы».
А в «Майн Кампф» он пишет:
«Люди, в подавляющем большинстве, так женственны по своему характеру и в своих взаимоотношениях, что их действия и мысли менее мотивированы трезвым рассуждением, чем чувствами и сантиментами».
4. Способность чувствовать, идентифицировать и выражать страстным языком глубочайшие нужды и чувства среднего немца, предоставляя ему возможности для их удовлетворения.
5. Способность взывать к наиболее примитивным, как и наиболее идеальным, склонностям человека, возбуждать самые первичные инстинкты и все же прикрывать их благородством, называя все действия средством достижения идеальной цели. Гитлер осознавал, что люди не начнут объединяться и посвящать себя общей цели, пока эта цель не будет идеальной и действительно осуществимой для их поколения. Он также понимал, что люди пойдут на смерть за идеал лишь в том случае, если их постоянное усердие и смелость поддерживать реальными земными вознаграждениями.
6. Понимание факта, что массы также голодны к стойкой идеологии в политической акции, как они голодны к хлебу. Любое движение, которое не удовлетворяет этого духовного голода масс, не сможет рассчитывать на всецелую поддержку, и ему судьбой уготован провал.
Вся сила, не исходящая из твердого духовного убеждения, будет колеблющейся и неуверенной. Ей будет не хватать устойчивости, которая может основываться только на фанатичной жизненной позиции.
Любая попытка борьбы с жизненной позицией посредством силы, в итоге обречена на провал, если борьба против нее не будет представлять форму нападения ради новой духовной направленности. Лишь в борьбе двух жизненных позиций друг против друга сможет оружие грубой силы, используемое непрерывно и безжалостно, привести к решению в пользу поддерживаемой им стороны.
7. Способность изображать конфликтующие человеческие силы в яркой, конкретной образности, которая понятна и доходчива обычному человеку. Это достигается использованием метафор, ведь образность, как сказал Аристотель, является наиболее могущественной силой на земле.
8. Дар взывать к традиции народа и, ссылаясь на великие классические мифологические темы, пробуждать глубочайшие подсознательные эмоции аудитории. Факт, что на подсознание наиболее интенсивное влияние оказывают великие вечные символы и темы, обычно не осознается большинством современных ораторов и писателей.
9. Осознание того, что воодушевленные политические действия не дадут результата, если глубоко не затронуты чувства.
10. Оценка готовности масс принести себя на алтарь социального улучшения или духовных ценностей.
11. Понимание важности артистизма и драматической напряженности в проведении больших митингов, заседаний и фестивалей. Это включает не только оценку способности артиста, писателя, музыканта и художника пробуждать эмоциональные реакции, но также признание руководителем необходимости его участия во всем драматическом эффекте в качестве главного персонажа и героя. Гитлер стал режиссером всех спектаклей по освещению его собственной роли в движении за Великую Германию. Это очень хорошо описывает Лохнер:
«Прожектор играет на его одинокой фигуре пока он медленно идет по залу, ни разу не посмотрев по сторонам, правую руку подняв в салюте, а левой держась за пряжку ремня. Он не улыбается — это религиозный ритуал, это продвижение современного Мессии во плоти. За ним следуют его адъютанты и агенты секретной службы. Но только его фигура залита светом».
К тому времени, когда Гитлер добирался до трибуны, массы были настолько психологически обработаны, что были уже готовы выполнять его волю.
12. Острое понимание важности лозунгов, меткого словца, драматических фраз и веселых эпиграмм в проникновении на более глубокие уровни психики. Разговаривая с Ханфштенглем на эту тему, он как-то использовал такое образное сравнение:
«В человеческом мозгу столько места, насколько он велик, и если вы обставите его своим лозунгами, у противника не хватит места повесить туда свои картины, поскольку комната мозга уже будет переполнена вашей мебелью».
Ханфштенгль добавляет, что Гитлер всегда восхищался тем, как пользуется лозунгами католическая церковь, и пытался имитировать это.
13. Осознание одиночества и чувства изоляции у людей, живущих в современных условиях, их острое желание принадлежать к какой-либо активной группе, которая проводит в жизнь определенный статус, последовательна в своих действиях и дает индивидууму чувство личной ценности и принадлежности.
14. Оценка той отличительной особенности, которая определяет лицо иерархической политической организации и которая допускает прямой контакт с каждым индивидуумом.
15. Способность окружить себя группой верных помощников, чьи таланты дополняют его собственные, и поддерживать их лояльность по отношению к себе.
16. Понимание того, что доверие людей можно завоевать лишь в том случае, если постоянно напоминать им о своей эффективной деятельности как в политической организации, так и в правительстве. Например, пища и товары уже находятся на местных складах, но объявляют, что их будут распределять через две недели. Хотя все можно распределить незамедлительно, это дата устанавливается именно для того, чтобы создать впечатление сверхэффективности точного выполнения обещаний. Делаются все усилия, чтобы избежать обещаний, которых невозможно будет выполнить в четко определенное время.
17. Оценка важной роли, которую играют мелочи в повседневной жизни как отдельного человека, так и в формировании морали народа.
18. Полное признание того факта, что в своем подавляющем большинстве люди желают, дабы ими руководили, и готовы подчиняться, если лидер сможет завоевать их уважение и доверие. В этом отношении Гитлер имел успех, так как смог убедить своих сторонников, что глубоко уверен в своих силах, и находил подходящие моменты для создания впечатления собственной непогрешимости.
19. Это в большинстве своем стало возможным, потому что он по своей природе — гениальный тактик. Его выбор времени для принятия решений и начала действий был почти стопроцентным. Как пишет Тиссен:
«Иногда его умственные способности поразительны... удивительная интуиция, лишенная всякого морального смысла, но необычайно точная. Даже в наиболее сложной ситуации он понимает, что возможно, а что нет».
20. Вероятно, наиболее ярким качеством Гитлера есть его твердая убежденность в своей миссии и демонстрация перед публикой своей решимости посвятить всю жизнь ее осуществлению. Это спектакль, разыгранный человеком, чьи убеждения настолько сильны, что он жертвует собой ради дела, которое привлекает других и побуждает их следовать его примеру. Это требует фанатического упрямства, которым Гитлер обладает в наивысшей степени. «Лишь буря пылающей страсти может изменить судьбы наций, но эта страсть может быть возбуждена лишь человеком, который несет ее в себе».
21. Он также владеет способностью взывать к людям, порождать в их сердцах сочувствие к своей персоне и покровительственное отношение, представлять себя в качестве этакого носильщика их тяжестей, гаранта их будущего; в результате он становится для индивидуумов делом личной озабоченности, а многие, особенно женщины, питают к нему нежные и сострадательные чувства. Они всегда осторожны, чтобы не вызвать несвоевременного раздражения или страдания фюрера.
22. Способность Гитлера интуитивно принимать политические решения стала более действенной, нежели способность большинства социально-ответственных мужей логически прогнозировать будущее. Следовательно, он мог избрать такой курс действий, который показался ему наиболее эффективным, и не обращать особого внимания на критические выступления своих оппонентов. Результат был таков, что он часто переигрывал противников и достигал целей, которые было бы не легко достичь нормальным путем. Именно это помогло создать миф о непогрешимости и непобедимости Гитлера.
23. В равной степени важна его способность убеждать других людей отказаться от их индивидуальных представлений, дабы позволить ему самому мыслить за них. Затем он сможет указывать индивидуумам, что правильно, а что нет, что допустимо, а что недопустимо, и может свободно использовать их для достижения своих собственных целей. Как сказал Геринг: «У меня нет сознания. Мое сознание — это Адольф Гитлер».
24. Это позволило Гитлеру сполна использовать террор, а затем — страх людей, который он предвидел с жуткой точностью.
25. Гитлер способен учиться у других, несмотря даже на то, что он может яростно противостоять всему, во что они верят и за что выступают. Например, он говорит, что он научился: пользоваться террором у коммунистов, нравоучениям — у католической церкви, пропагандой — у демократов, и т. д.
26. Он мастер искусства пропаганды. Людеке пишет:
«У него уникальный инстинкт пользоваться преимуществом каждого дуновения ветра, чтобы вызвать круговорот. Нет ни одного самого ничтожного скандала, который он не смог бы увеличить до государственной измены; он может выявить наиболее хитроумно разветвленную коррупцию в высших кругах и наполнить город плохими вестями».
Его главные правила: никогда не позволяй общественности охладеть; никогда не признавай свою вину или ошибку; никогда не признавай, что в твоем враге может быть что-то положительное; никогда не оставляй места для альтернатив; сосредоточься на своем враге и обвини его во всем, что происходит неправильно; люди поверят в большую ложь скорее, чем в маленькую; если вы будете повторять ее достаточно часто, люди рано или поздно поверят в нее.
27. У него нет пораженческого духа. После некоторых из своих самых суровых неудач, он мог собрать своих ближайших подчиненных и начать разрабатывать планы «реванша». События, которые могли бы раздавить большинство личностей, по крайней мере, временно, похоже, действуют как стимуляторы еще больших усилий Гитлера.
Вот некоторые из выдающихся качеств личности Гитлера. Они позволили ему редко используемым способом добиться беспрецедентной власти за невероятно короткий период времени. Ни один высокопоставленный нацист не владеет этими способностями в какой бы то ни было сравнимой степени, а следовательно, Гитлер в умах масс — незаменим.
Сторонники Гитлера признают его исключительность, они восхищаются им как вождем, имеющим особенное влияние на народ. В дополнение, они любят его за человечные качества, когда на него находит озарение и он готовится предпринять какое-то важное начинание; этих особенностей личности Гитлера нам никогда не следует забывать, оценивая его влияние и на своих коллег, и на немецкий народ. У него есть дар особого притяжения, который гипнотизирует людей и, похоже, освобождает их от критического мышления. Эту связь нелегко разрушить даже перед лицом свидетельских данных о том, кем он есть на самом деле, потому что народ верит в своего кумира. Теперь мы имеем представление о Гитлере, когда он пребывает в состоянии озарения. Но сейчас давайте посмотрим на другую сторону его личности — сторону, известную лишь тем, кто находится с ним в довольно близких отношениях. Наверное, самыми правдивыми словами, когда-либо написанными Геббельсом, являются: «Фюрер не меняется. Теперь он такой же, каким был мальчишкой». Если мы бросим взгляд на его детство, то увидим, что Гитлер был далеко не образцовым учеником. Он изучал то, что ему хотелось изучать, и по этим предметам достаточно успевал. Вещи же, которые его не интересовали, он попросту игнорировал, даже несмотря на то, что его оценки были «неудовлетворительно» или «неуспешно». На протяжении года (до смерти своей матери) он ничем не занимался, насколько известно, кроме как слонялся вокруг дома или изредка рисовал акварельные картинки. Хотя родители жили в затруднительных финансовых обстоятельствах, Адольф не искал работу и не пытался поправить дела в школе. Он был своенравным, застенчивым и ленивым. В Вене, после смерти матери, он не изменил свой привычный образ жизни, хотя часто голодал и попрошайничал на улицах. Ганиш, его приятель по ночлежке, сообщает, что «он никогда не был большим тружеником, не способен был проснуться утром, с трудом начинал что-либо и, похоже, страдал от паралича воли». Как только он продавал картину и у него в кармане заводилось немного деньжат, он прекращал работать и проводил время, слушая выступления политических деятелей, листая в кафе газеты или читая пространные политические лекции своим товарищам по ночлежке. Такое поведение Гитлер оправдывал тем, что должен отдохнуть. Когда Ганиш спросил его однажды, чего он хочет, Гитлер ответил: «Я и сам не знаю».
Повзрослев, он по-прежнему не меняется, за исключением тех случаев, когда пребывает в своем активном настроении. В 1931 году Биллинг писал:
«Внутренние трудности правительства Гитлера проявятся в личности самого Гитлера. Гитлер не сможет приспособиться к какой-либо упорядоченной умственной деятельности».«Он страдал от всеобъемлющей неорганизованности. Естественно, со временем она стала меньше, но сперва была видна во всем».
Она и впрямь была настолько явной, что в начале истории движения партия даже назначила специального секретаря, который должен был присматривать за Гитлером, чтобы тот вовремя выполнял свои обязанности. Однако это помогло лишь частично: «Гитлер постоянно был в движении, но редко успевал». Он и сейчас редко пунктуален и часто заставляет, чтобы его подолгу ждали важные иностранные дипломаты, а также его собственный штат.
Гитлер неспособен придерживаться какого-либо расписания. Его рабочий день крайне неупорядочен, и он может лечь спать в любое время между полуночью и семью часами утра, а проснуться между девятью утра и двумя дня. В прежние годы рабочий день длился несколько дольше, и для Гитлера было непривычно, как раз до начала войны, ложиться спать на заре. Ночь, однако, он проводил не работая, как утверждают агенты пропаганды, а просматривая один-два художественных фильма, бесчисленную кинохронику, прослушивая музыку, развлекаясь с кинозвездами или же просто болтая с персоналом. Похоже, ему сильно не нравилось ложиться в постель или же оставаться одному. Часто он среди ночи звонил своим адъютантам, после того как гости расходились по домам, и требовал, чтобы они сидели и говорили с ним. Особо сказать ему было нечего, и часто адъютанты засыпали, слушая его разговоры о пустяках. Однако он не обижался до тех пор, пока хоть один из них бодрствовал. Среди его подчиненных бытовал неписаный закон никогда не задавать вопросы на этих утренних ранних сеансах, так как это может переключить Гитлера на другую тему и вынудить их остаться еще один час.
Гитлер спит очень плохо и уже несколько лет имеет привычку принимать перед сном снотворное. Возможно, он требует, чтобы кто-то был рядом с ним, пока снотворное подействует и наступит сон. Однако его поведение не соответствует этой гипотезе, поскольку он произносит монолог и часто увлекается темой. Это вряд ли способствует сну, и мы должны предположить, что есть какая-то другая причина его позднего рабочего дня. Даже после того, как Гитлер отпускает своих адъютантов и идет спать, он обычно берет с собой кипу иллюстрированной периодики. Обычно это журналы с фотографиями по морским и армейским аспектам, и обычно среди них есть американские журналы. Ширер сообщает, что с начала войны Гитлер улучшил распорядок своего рабочего дня и регулярно завтракал первый раз в семь утра, а второй раз в девять. Возможно, это было так в первые дни войны, но очень сомнительно, что Гитлер смог бы придерживаться такого распорядка более продолжительное время. Раушнинг утверждает, что у Гитлера «мания кровати», которая требует, чтобы постель была застелена особым способом, когда стеганое одеяло складывается специальным образом, а прежде чем Гитлер ляжет спать, ее должен расстелить мужчина. По поводу этого у нас нет никакой другой информации, но судя по общей психологической структуре Гитлера, такое наваждение может быть возможным.
Его рабочий день до войны был очень неорганизованным. Раушнинг сообщает: «Он не знает, как работать стабильно. Действительно, он не способен работать». Ему не нравится кабинетная работа, он редко обращает внимание на кипы докладов, которые ежедневно ложатся на его стол. Какими бы важными они не были, или сколько бы адъютанты не просили его заняться конкретным вопросом, он отказывается воспринимать их серьезно, если только проект не заинтересовывал его. В целом, немногие доклады интересуют его, если они не связаны с армейскими или военно-морскими делами, или политическими вопросами. Он редко присутствует на заседаниях кабинета, поскольку они нагоняют на него скуку. В некоторых случаях, когда оказывается достаточный нажим, он занимается делом, но резко встает после заседания и уходит без извинений. Позднее было обнаружено, что он уходил в свой собственный кинозал и заставлял оператора показывать фильм, который ему особенно нравился. В целом же, он предпочитает обсуждать дела кабинета лично с каждым сотрудником, а затем передавать свое решение всей группе.
У него страсть к газетным новостям и собственным фотографиям. Если кто-то заходит в его кабинет с газетой, он прерывает наиболее важные совещания, чтобы изучить газету. Очень часто его настолько поглощают новости или собственные фотографии, что он полностью забывает обсуждаемый вопрос. Людеке пишет:
«Даже в обычные дни в те времена было почти невозможно заставить Гитлера сосредоточиться на одном пункте. Он мастерски уходил от разговора или же, когда его внимание отвлекалось внезапным обнаружением газеты, он алчно начинал ее читать, или же прерывал ваш тщательно подготовленный доклад долгой речью, как будто находился перед аудиторией».
А Ханфштенгль сообщает:
«Штаб Гитлера обычно бывает в отчаянии оттого, что он откладывает решения со дня на день... Он никогда не воспринимает протесты коллег достаточно серьезно и обычно отметает их, говоря: «Проблемы не решаются в суете. Если наступит время, проблема будет решена тем или иным путем».
Хотя Гитлер пытается представить себя, как очень решительную личность, которая никогда не колеблется, столкнувшись с трудной ситуацией, однако получается это у него далеко не лучшим образом. Именно в нынешнее время его откладывания со дня на день становятся все более выраженными. В такие времена почти невозможно заставить его что-либо предпринять. Он много времени проводит в одиночестве и часто недоступен даже для своих непосредственных подчиненных. Он часто впадает в депрессию, у него ухудшается настроение, он мало разговаривает и предпочитает читать книги, смотреть фильмы или играть с архитектурными моделями. Согласно сообщению из Голландии, его колебания в действиях не вызваны противоречивыми взглядами среди его советчиков. В такие времена он редко обращает на них внимание и предпочитает не обсуждать вопрос.
«Известно, что качество информации вовсе было для него необязательным. Он быстро становился нетерпеливым, если его вводили в детали проблемы. Он очень отрицательно относился к экспертам и мало уважал их мнение. Он смотрел на них, как на «вьючных животных», подметальщиков и растиральщиков красок».
Известно, что в некоторых случаях он без извещения покидал Берлин и ехал в Берхтесгаден, где гулял по сельской местности в полном одиночестве. Раушнинг, встретивший его во время одной из таких прогулок, говорит: «Он никого не узнает. Он хочет остаться один. Бывают времена, когда он просто убегает от человеческого общества». Рем часто подчеркивал: «Обычно он внезапно, в самую последнюю минуту, решает проблему, откладывание которой становится опасным только из-за того, что он проявляет нерешительность и мешкает».
Именно в эти периоды безделья Гитлер ожидает, чтобы им начал руководить его «внутренний голос». Он не обдумывает проблему обычным путем, а ждет пока ему «подскажут» решение. Раушнингу он сказал:
«Пока у меня не появится непоколебимая уверенность в том, что это вот именно то решение, я ничего не буду делать. Даже если вся партия попытается заставить меня действовать, я не буду действовать; я буду ждать, чтобы ни случилось. Но если заговорит голос, тогда я буду знать, что настало время действовать».
Эти периоды нерешимости могут длится от нескольких дней до нескольких недель. Если его вынуждают говорить о проблеме в это время, он становится мрачным и раздражительным. Однако когда решение найдено, у него появляется огромное желание проявить себя. Затем он вызывает своих адъютантов, и они должны сидеть и слушать его, пока он не выговорится, какое бы это время суток не было. В этих случаях он не желает, чтобы они задавали ему вопросы или даже понимали его. Похоже, он просто хочет поговорить.
После этого выступления Гитлер вызывает своих советников и информирует их о своем решении. Когда он кончит, они вольны выражать свое мнение. Если Гитлер считает, что одно из этих мнений ценное, он будет слушать долго, но обычно эти мнения мало влияют на его решение, когда оно сформировалось. Лишь если кому-то удастся предоставить новые факты, появляется хоть какая-то возможность заставить его поменять свое решение. Если же кто-то высказывает мнение, что предложенный план слишком трудный или обременительный, он чрезвычайно злится и часто говорит: «Мне не нужны люди, у которых свои умные собственные идеи, а нужны скорее люди, которые достаточно умны, чтобы найти пути и средства осуществить мои идеи».
Как только у него есть решение проблемы, его настроение коренным образом меняется. Он опять становится фюрером, которого мы описали в начале этого раздела. «Он очень жизнерадостен, все время шутит и не дает никому возможности говорить, пока сам подшучивает над всеми». Это настроение продолжается в период, необходимый для проделывания нужной работы. Как только отданы нужные приказы для выполнения плана, Гитлер теряет к нему интерес. Он становится абсолютно спокойным, занимается другими вопросами и спит необычно долго.
Это очень фундаментальная черта характера Гитлера. Он не обдумывает вещи в логической и соразмерной манере, собирая всю доступную информацию, касающуюся проблемы, и начерчивая альтернативные курсы действия, а затем взвешивая доказательства «за» и «против» для каждого из них, прежде чем прийти к решению. Его умственные процессы происходят наоборот. Вместо изучения проблемы, как сделал бы интеллектуал, он избегает этого и занимается другими вещами, пока подсознательные процессы не обеспечат его решением. Тогда, имея решение, он обращается к фактам, которые подтвердят, что оно правильное. В этой процедуре он очень умен, и ко времени, когда представляет решение своим соратникам, оно имеет вид рационального суждения. Тем не менее, развитие его мысли следует от эмоционального до фактического вместо того, чтобы начинать с фактов, как обычно делает интеллектуал. Именно из-за такой особенности мыслительного процесса обычному человеку трудно понять Гитлера или же предсказать его будущие действия. В этом отношении ориентация Гитлера — это ориентация артиста, а не государственного деятеля.
Хотя Гитлер чрезвычайно успешно использовал технику вдохновения для определения своего курса действий (и нам напоминают о его следовании этим курсом с точностью лунатика), он небезупречен. Он становится зависимым от своего «внутреннего голоса», что приводит к непредсказуемости, с одной стороны и беспомощности, с другой. Результат таков, что он не способен модифицировать свой курс перед лицом неожиданных событий или твердого противостояния. Штрассер говорит нам: «Когда он столкнулся с противоречивыми фактами, то начал барахтаться». И Рем говорит: «В реализации его мыслей нет системы. Он хочет, чтобы вещи были такими, какими их хочет видеть он, а когда встречается с твердой оппозицией на прочной основе, приходит в бешенство». Эта окоченелость умственного функционирования очевидна даже в обыкновенных повседневных интервью. Когда Гитлеру задают неожиданный вопрос, он полностью теряется. Лохнер дает нам великолепное описание его реакции:
«Я видел, как этот кажущийся самоуверенным человек покраснел, когда я затронул тему германо-американских отношений... Это, очевидно, застало его врасплох. Он не привык, чтобы бросали вызов его непогрешимости. Какое-то мгновение он краснел, как школьник, запинался и мямлил, затем выдавил что-то о множестве проблем, которые необходимо обдумать, поэтому у него нет времени заниматься Америкой».
Почти все писавшие о Гитлере упоминали его приступы ярости. Они известны его коллегам, которые привыкли бояться его. Описания его поведения во время этих приступов значительно различаются. В наиболее крайнем описании утверждается, что в экстазе он катается по полу и жует ковер. Ширер сообщает: «В 1938 году он делал это так часто, что его соратники называли его припадочным». Но никто из наших информаторов, которые были близки к Гитлеру, такие люди как Ханфштенгль, Штрассер, Раушнинг, Гогенлое, Фриделинде, Вагнер и Людеке, никогда не видели, чтобы он вел себя таким образом. Более того, они твердо убеждены, что это огромное преувеличение, а информатор нидерландского посольства говорит, что этот аспект следует отнести к области «глупых сказок».
Даже без этого дополнительного штриха с жеванием ковра его поведение по-прежнему необузданное и показывает полное отсутствие контроля над эмоциями. В самых худших приступах ярости он, несомненно, ведет себя подобно испорченному ребенку, который не может добиться своего, и барабанит кулаками по столам и стенам. Он ругается, орет, заикается, а в некоторых случаях слюна пенится в уголках его рта. Раушнинг, описывая одно из таких неконтролируемых проявлений характера, говорит: «У него был тревожный вид, волосы растрепаны, глаза сужены, лицо искаженное и побагровевшее. Я боялся, что он либо скончается, либо его хватит удар».
Однако не следует предполагать, что эти приступы ярости случались лишь тогда, когда он сталкивался с главными проблемами. Наоборот, очень незначительные проблемы могли вызвать такую же реакцию. В целом, — она случалась всякий раз, когда кто-то противоречил ему, когда были неприятными новости, за которые он мог чувствовать себя ответственным, когда был какой-либо скептицизм в отношении его суждений или когда возникала ситуация, в которой ставилась под сомнение или преуменьшалась его непогрешимость. Фон Виганд сообщает: «В его штабе есть тактическое понимание: «Ради Бога, не возбуждайте фюрера», что означает не сообщать ему плохих вестей, не упоминать вещей, которые не такие, как он полагает».
Вогт сообщает:
«Близкие соратники всегда говорили, что Гитлер всегда такой — малейшая трудность или препятствие могут заставить его завопить от ярости».
Многие информаторы считают, что такие приступы ярости всего лишь игра. Эта точка зрения довольно убедительна, поскольку первая реакция Гитлера на неприятную ситуацию — не простое возмущение, как обычно бы следовало ожидать. Он внезапно приходит в странную ярость и внезапно охладевает. После этого начинает говорить на другие темы абсолютно спокойным тоном, как будто ничего не произошло. Изредка он может застенчиво посмотреть вокруг, как бы проверяя, не смеется ли кто-нибудь, а затем продолжает говорить без малейших признаков обиды.
Некоторые из его соратников почувствовали, что он сознательно провоцирует эти приступы ярости, чтобы запугать окружающих. Раушнинг, например, называет их «...хорошо спланированными приступами ярости, которыми он приводит все свое окружение в замешательство и делает его более покладистым». Штрассер также считает, что все дело именно в этом: «Ярость и оскорбления стали любимым оружием в его арсенале». Сейчас не время вступать в детальное обсуждение природы и целей этих приступов ярости. В настоящее время достаточно понять: коллеги Гитлера прекрасно сознают, что он может вести себя таким образам и делает это. Это часть того Гитлера, которого они знают и с которым вынуждены иметь дело. Однако мы можем отметить, что эти приступы ярости не только сознательное актерство, так как для актера почти невозможно побагроветь, если он по-настоящему не находится в эмоциональном состоянии. Есть еще много других аспектов личности Гитлера, какие известны его коллегам и какие не вписываются в образ фюрера, представленный немецкому народу. Гитлер показан, как человек большого мужества, со стальными нервами, который всегда полностью контролирует ситуацию. Тем не менее, он часто бежит от неприятной, неожиданной или трудной ситуации.
Бейлис сообщает о двух инцидентах, которые иллюстрируют такую реакцию:
«Особенно заметной является его неспособность справиться с неожиданными ситуациями, и это удивительным образом обнажилось, когда он закладывал фундамент дома Германского Искусства в Мюнхене. Ему вручили изящный, в стиле рококо, молоточек, чтобы он произвел три традиционных удара по фундаменту; но, не осознавая хрупкости молоточка, он опустил его с такой силой, что при первом же ударе тот разлетелся на кусочки. Затем, вместо того, чтобы спокойно подождать, пока принесут другой молоточек, Гитлер полностью потерял самообладание, покраснел, начал дико оглядываться, подобно маленькому мальчику, которого поймали на воровстве варенья, и едва не убежал со сцены. Его удовольствие от Берлинских олимпийских игр было полностью испорчено, когда фанатичная голландка, которая получила от фюрера личное поздравление, неожиданно ухватила его здоровенными руками и попыталась поцеловать его на виду у ста тысяч зрителей. Гитлер потерял самообладание, не вынес непочтительного хохота иностранных гостей и оставил стадион».
Такой тип поведения иллюстрируется еще более ярко в отношении с Грегором Штрассером, который угрожал расколоть партию, если не будет достигнуто соглашения по четкой программе. Гитлер избегал подобной ситуации, насколько это было возможно, в надежде, что что-то произойдет, что ситуация каким-то образом решится сама по себе. Когда же этого не случилось, он согласился с требованием Штрассера на встречу в Лейпциге, где можно было бы обстоятельно обсудить их разногласия. В назначенный час Гитлер опоздал. Едва он сел за стол, как извинился за то, что ему нужно идти в туалет. Штрассер подождал некоторое время, а когда Гитлер не вернулся, он забеспокоился. К его удивлению, он обнаружил, что Гитлер выскользнул через задний выход и уехал обратно в Мюнхен, не обсудив ни единого пункта.
Гайдн также рассказывает нам, что в 1923 году Гитлер был на совещании с Людендорфом и вдруг неожиданно выскочил без каких-либо извинений. Весной 1932 года он прибыл на митинг группы Вербанд Вайришер Индустриеллер, где собирался выступить. Эта группа единомышленников не была расположена к нему, но для Гитлера было важно завоевать их. «... Он останавливается, с озадаченным молчанием смотрит на стол. Внезапно Гитлер круто поворачивается на каблуках и, не говоря ни слова, направляется к двери». То же случилось спустя год, когда в качестве канцлера он должен был выступать перед Рейхсвербанд дер Дойчен Прессе. Опять он почувствовал недоброжелательность группы и опять ретировался со сцены. «... Этот трюк фюрер будет использовать часто: когда ситуация становится затруднительной, он прячется».
И в самом деле, когда возникают затруднительные ситуации, великий диктатор, который гордится своей решительностью, твердостью и другими качествами лидера, ломается и плачет, как ребенок, взывающий к сочувствию. Раушнинг пишет:
«В 1932 и 1934 годах он жаловался на неблагодарность немецкого народа в хныкающих тонах дешевого артиста мюзик-холла! Слабое существо, которое обвиняло и дулось, взывало и умоляло, умывая руки в задетом тщеславии ( «Если немецкий народ не хочет меня!?») вместо того, чтобы действовать».
Отто Штрассер докладывает:
«Он схватил мои руки, как уже делал два года назад. Его голос захлебывался от стенаний, а по щекам текли слезы».
Гайдн сообщает о сцене, которая произошла, когда по приглашению партийных лидеров прибыл Грегор Штрассер:
«Никогда я бы не поверил тому, как может вести себя Гитлер. Он закричал, положил голову на стол и заплакал. На глаза многих из присутствовавших накатились слезы, когда они увидели, как их фюрер плачет. Юлиус Штрейхер, которого многие годы унижал Штрассер, отозвался со своего укромного местечка на заднем плане: «Позор, что Штрассер так обращается с нашим фюрером!».
В сложных ситуациях Гитлер открыто угрожал совершить самоубийство. Иногда возникает мысль, что он использовал это как форму шантажа, хотя в других случаях кажется сложнее, чем он мог вынести. Во время Пивного путча он сказал чиновникам, которых держал в качестве пленных: «В моем пистолете еще пять пуль — четыре для предателей, и одна, если дела пойдут наперекосяк, для меня». Он также угрожал госпоже Ханфштенгль, что совершит самоубийство; это было непосредственно после провала путча, когда он скрывался от полиции в ее доме. И опять же в Ландсберге он начал голодовку и угрожал замучить себя. В 1930 году он угрожал покончить жизнь самоубийством после странной смерти его племянницы Гели, о которой мы поговорим позже. В 1932 году он опять угрожает осуществить эту акцию, если Штрассер расколет партию. В 1933 году он угрожает свести счеты с жизнью, если его не назначат канцлером, а в 1936 году угрожает совершить это, если оккупация Рейнской области окажется неудачной.
Однако это были относительно не частые проявления, хотя его приближенные осознали, что всегда существует такая вероятность и разумно будет не заводить фюрера слишком далеко. Более частыми были его депрессии, о которых много написано. Абсолютно точно, что время от времени он впадает в очень глубокие депрессивные состояния. В годы пребывания в Вене (1907-1912 ) он, без сомнений, много страдал от них. Ганиш сообщает: «Я никогда не наблюдал, чтобы так беспомощно впадали в отчаяние». Также возможно, что Гитлер страдал от депрессий во время войны, как сообщает Менд. После смерти своей племянницы Гели (1930), он также впал в жесточайшую депрессию, которая продолжалась некоторое время. Грегор Штрассер по-настоящему опасался, что он мог совершить самоубийство в этот период, и был возле него несколько дней. Есть определенные доказательства, что Гитлер действительно пытался сделать это, но ему помешали. Также интересно отметить, что через несколько лет после смерти племянницы он впал в депрессию во время Рождественских праздников и несколько дней один бродил по улицам.
Раушнинг предоставляет нам яркое описание его состояния после кровавой чистки 1934-го. Он пишет:
«Но сейчас он не создает впечатление победителя. С распухшим лицом и искаженными чертами он сидел напротив меня, когда я докладывал ему. Его глаза были мутными. Он не смотрел на меня. Он играл своими пальцами. Мне показалось, что он не слушал меня... Все время мне казалось, что он боролся с отвращением, усталостью и презрением, а его мысли были далеко... Я слышал, что он мог спать всего лишь час... Ночью он беспокойно бродил по дому. Снотворное не помогало ему... Предположительно, он пробуждался от своего короткого сна в приступах рыданий. Его регулярно рвало. Он сидел в кресле и дрожал, укрытый одеялами... Иногда он хотел чтобы везде зажгли свет и его окружали люди, много людей; однако в следующий момент, он никого не хотел видеть».
Это были серьезные кризисы его жизни, и мы можем допускать, что они, возможно, представляют наихудший вариант его депрессии. Без сомнений, у него очень часто бывают менее серьезные кризисы, когда он удаляется от своих приближенных и размышляет в одиночестве, или периоды, когда он отказывается кого-либо видеть, и раздражителен и нетерпим к своему окружению. Однако, в целом же, похоже, что доклады о депрессиях Гитлера были сильно преувеличены. Ни один из наших информаторов, тесно общавшихся с ним, не имеет никаких сведений о том, что он когда-либо отправлялся в санаторий во время таких периодов, и лишь один источник указывает, что он когда-то прибегал к психиатрической помощи, а это сообщение серьезно воспринимать нельзя. Мы должны допускать, что многие газетные публикации были цветочками, посажеными ведомствами нацистской пропаганды, чтобы увлечь нас ложными ожиданиями.
Есть ряд и других аспектов, по которым Гитлер не кажется своим приближенным тем самоуверенным фюрером, каким ему нравится считать себя. Одним из наиболее выразительных из них является его поведение в присутствии признанных авторитетов. При таких обстоятельствах он явно нервничает и очень скован. Еще в 1923 году Людеке сообщает: «На конференции с Лохнером Гитлер сидел и изо всех сил мял руками свою фетровую шляпу. Его выражение лица было почти покорным».
Фромм пишет:
«Готовность Гитлера войти в милость к присутствующим коронованным особам много комментировалась. Он клялся, дергался и едва не вставал на колени в своем усердии угодить слишком толстой и уродливой принцессе Луизе фон Шахшен-Майнинген, ее брату — наследному принцу Георгу, а также их сестре — великой герцогине Захен-Веймар. Сияя в своем подобострастии, он лично рвался принести им закуску из буфета».
Во время его визита в Рим Гусе пишет: «Сопровождая королеву Елену в Риме, он был похож на вынутую из воды рыбу. Он не знал, что делать со своими руками». Чрезвычайно подобострастен он был к Гинденбургу. Его отношения с людьми очень четко иллюстрируют фотографии, снятые на этих встречах. На некоторых из них он выглядит так, как будто вот-вот собирается поцеловать руку президента. Фланнери также сообщает, что Гитлер, впервые встретившись с Петеном, взял его под руку и проводил к машине. Ханфштенгль сообщает, что он нашел Гитлера за дверьми банкетного зала, в котором давали обед в честь бывшей жены кайзера. Он не мог решиться войти и встретиться с ее высочеством. Когда Ханфштенгль в конце концов, убедил Гитлера войти, последний был настолько скован, что мог лишь, заикаясь, вымолвить несколько слов, а затем попросил разрешения удалиться. Можно привести много других примеров. Под весом доказательств кажется верным, что Гитлер действительно теряет самообладание, когда лицом к лицу встречается с признанными авторитетами, занимающими высокое положение в обществе, или с особами королевской крови.
Такое подобострастное отношение также очевидно, когда он пользуется титулами. Это хорошо описано Ланиа в отчете о суде над Гитлером:
«В ходе его заключительной речи он стал говорить о генералах Людендорфе и фон Зекте; в такие моменты он стоял по стойке смирно и выкрикивал слова «генерал» и «превосходительство». Для него не было разницы, что один из генералов был на его стороне, в то время как другой, фон Зект, главнокомандующий рейхсвера, был его врагом; он полностью отдался удовольствию произносить громозвучные титулы. Гитлер ни разу не сказал: «Генерал Зект», он говорил: «Ваше превосходительство, герр генерал-полковник фон Зект», позволяя словам таять на языке и смакуя их привкус».
Многие другие информаторы также комментировали стремление Гитлера использовать полные титулы. Как бы там ни было, можно допустить, что это заметная черта его характера, которая становится все менее явной по мере его продвижения вверх, но, однако, не исчезает.
Фюрер также неуютно чувствует себя в компании дипломатов и, по возможности, избегает контактов с ними. Фромм описывает его поведение на дипломатическом обеде следующими словами:
«Гитлер был скован, неуклюж и угрюм. Фалды его фрака смущали его. Снова и снова его рука искала ободряющую поддержку портупеи. Каждый раз, когда он не находил этой знакомой прохладной и бодрящей поддержки, его беспокойство росло. Он мял свой носовой платок, дергал его, сворачивал, — это была явная боязнь сцены».
Гендерсон пишет:
«Я всегда буду сожалеть, что мне ни разу не удалось изучить Гитлера в его частной жизни, ведь это дало бы мне шанс увидеть его в обычных условиях и поговорить с ним, как мужчина с мужчиной. За исключением нескольких коротких фраз при случайных встречах, я никогда не общался с ним. Он не посещал неофициальные вечеринки, на которых могли бы присутствовать дипломаты, а когда мои друзья пытались организовать их, он всегда отказывался встречаться со мной на основании прецедента... Но он всегда выглядел застенчивым, когда ему приходилось развлекать дипломатический корпус, что обычно случалось три раза в году».
Гитлер также нервничает и имеет тенденцию терять самообладание при встречах с журналистами. Будучи гением пропаганды, он понимает мощь прессы в формировании общественного мнения и всегда на церемониях обеспечивает корреспондентов привилегированными местами. Однако когда дело доходит до интервью, он занимает оборону и требует, чтобы вопросы подавались заблаговременно. Когда же интервью имеет место, он в состоянии контролировать себя, так как у него уже готовы ответы. Даже в этом случае он отказывается отвечать на дальнейшие вопросы, незамедлительно принимаясь за обширные рассуждения, которые иногда переходят в тирады. Когда он иссякает, оканчивается и его интервью.
Гитлер также приходит в ужас, когда его просят выступить перед людьми образованными или перед любой группой, в которой он чувствует оппозицию или возможность критики.
В общем, Гитлер плохо ладит с людьми. По существу, он не имеет настоящих близких отношений ни с кем из своих коллег. Единственный его соратник, который когда-либо имел привилегию обращаться к нему с фамильярным «ты», это Гесс. Даже Геринг, Геббельс и Гиммлер должны обращаться к нему с формальным «вы», хотя каждый из них, наверное, пожертвовал бы свою правую руку ради привилегии обращаться к нему не таким официальным образом. Действительно, помимо его семьи, несколько людей в Германии, а именно — госпожа Бехштайн и семья Уинфреда Вагнера, обращаются к нему на «ты» и называют его прозвищем «Вольф», но таких людей мало и большего им не дано. Как правило, он всегда поддерживает определенную дистанцию с другими людьми. Людеке, который какое-то время был близок к нему, пишет:
«Даже в моменты его душевного спокойствия я не видел фамильярности со стороны сотрудников, между ними и Гитлером всегда была определенная дистанция, едва уловимое чувство отчужденности...».
И Фрай говорит: «Он живет среди многих людей и все же живет один».
Хорошо известно, что он не может поддерживать обыкновенную беседу или дискуссию с людьми. Даже если присутствует один человек, говорить будет только Гитлер. Его манера речи вскоре начинает все меньше напоминать беседу и становится похожей на лекцию, а также легко может развиться в тираду. Он просто забывает о своем собеседнике и ведет себя так, как будто обращается к большому скоплению людей. Штрассер дал краткое описание его манеры говорить:
«Теперь Гитлер встал по стойке смирно и выражением своих глаз ясно показал, что обращается не только ко мне: он обращался к воображаемой аудитории, которая находилась далеко за стенами гостиной».
Это касается разговоров не только о политических проблемах. Даже когда Гитлер остается наедине со своими адъютантами или ближайшими помощниками и пытается вести себя дружелюбно, он не в состоянии завязать беседу «вопросов и ответов». Временами, похоже, он хочет сблизиться с людьми и рассказывает о своей личной жизни ( «Когда я был в Вене» или «Когда я служил в армии»). Но и в этих случаях не дает собеседникам вставить слово и всегда повторяет одни и те же истории в абсолютно одинаковой форме, как будто он заучил их наизусть. Суть большинства этих рассказов содержится в книге «Майн Кампф». Его друзья слышали их десятки раз, но это не мешает ему повторить их снова с большим энтузиазмом. В своих жизнеописаниях он касается только поверхностных аспектов. Кажется, что он не желает поведать о себе что-нибудь существенное.
Прайс говорит: «Когда присутствуют больше чем два человека, даже если это его приближенные, общего разговора не бывает. Либо Гитлер говорит, а они слушают, либо они говорят между собой, а Гитлер молчаливо сидит». Он совсем не раздражается, когда члены группы разговаривают между собой, пока, конечно же, не почувствует охоту поговорить самому. Но обычно, похоже, ему нравится слушать других, делая при этом вид, что сосредоточился на чем-то ином. Тем не менее, он слышит все, о чем идет речь, и часто использует это позднее. Однако он не поощряет человека, от которого узнал что-то новое, а просто выдает услышанное за свое. Раушнинг говорит: «Он всегда был позером. Он помнит услышанные им вещи и имеет способность воспроизвести их таким образом, что слушатель поверит, будто они его (Гитлера) собственные». Рем также сетует по этому поводу: «Если мы пытаемся что-то посоветовать ему, он делает вид, что уже это знает, и смеется нам в лицо, а позднее предпринимает действия, выдавая их за результат собственных идей. Кажется, он даже не осознает, какой он нечестный».
Еще один трюк Гитлера, который приводит людей, и особенно его коллег, в смятение, это его способность забывать. Известно, что сегодня он говорит одно, а через несколько дней — совершенно противоположное, полностью позабыв о своем первом заявлении. Он делает так не только в связи с международной политикой, но и по отношению к своим ближайшим коллегам. Когда же они проявляют свое неудовольствие и говорят о его непостоянстве, он впадает в ярость и вопрошает, не считают ли его лжецом. Ясно также, что и другие высокопоставленные нацисты научились этому трюку, ибо Раушнинг говорите «Большинство нацистов с Гитлером во главе буквально забывают, подобно истерической женщине, все, что не желают запоминать».
Хотя Гитлер почти неизменно вставляет в свои речи несколько юмористических элементов и создает впечатление большого умника, похоже, что чувство юмора у него развито слабо. Он не может подшутить над собой. Хейст говорит: «Он не в состоянии очистить свою мрачную душу самоиронией и юмором». Фон Виганд сообщает, что Гитлер особенно чувствителен к подшучиваниям в свой адрес, а Гусс говорит: «Себя он воспринимает серьезно и вспыхивает яростью при малейшем посягательстве на достоинство и святость государства и фюрера». Когда все идет хорошо, он иногда впадает в веселое и эксцентричное настроение в кругу близких друзей. В этом случае его юмор почти полностью ограничен поддразниванием или простецкими шутками. Шутки эти обычно связаны с мнимыми любовными похождениями его соратников, но они никогда не бывают вульгарными и лишь содержат намек на сексуальные факторы. Фриделинда Вагнер приводит пример такого подшучивания. И Геринг, и Геббельс присутствовали в то время, когда Гитлер сказал семье Вагнеров:
«Все вы знаете, что такое вольт и что такое ампер, не так ли? Правильно. Но знаете ли вы, что такое Геринг и что такое Геббельс? Геббельс — это объем глупостей, которые человек может сказать за один час, а Геринг — это количество металла, которое можно приколоть на грудь одного человека».
Мимика — еще одна форма его юмора. Почти все признают, что в этой области у него проявляется талант, он часто изображает своего коллегу в присутствии других, доставляя им удовольствие, за исключением жертвы. Он также любит передразнивать сэра Эрика Пиппа и Чемберлена.
Плохая адаптация к людям у Гитлера, возможно, наиболее ярко проявляется в его отношениях с женщинами. Поскольку он стал политической фигурой, вокруг его имени запестрели женские имена, особенно в иностранной прессе. Хотя германская общественность, похоже, очень мало знает об этой грани его жизни, его коллеги видели многое, и понятно, что эта тема всегда вызывает всяческого рода предположения. Грубо говоря, его отношения с женщинами разделяются на три категории: (1) женщины, значительно старше его, (2) актрисы и проходящие увлечения, (3) более или менее продолжительные отношения.
1. Еще в 1920 году фрау Карола Хофман, вдовушка шестидесяти одного года, взяла его под свое крылышко и годами играла роль матери. Затем настал через фрау Елены Бехштайн, жены известного берлинского владельца фирмы по производству пианино. Она потратила большие суммы денег на Гитлера в ранние дни партии, ввела его в свой социальный круг и одарила материнской любовью. Она часто говорила, что хотела бы, чтобы Гитлер был ее сыном, а когда он попал в тюрьму, она заявила, что приходится ему приемной матерью, дабы иметь возможность навещать своего любимца. Штрассер говорит, что Гитлер сидел у ее ног, положив голову ей на грудь, а она нежно гладила его по голове и шептала».
С тех пор как он пришел к власти, дела не пошли так гладко. Она находила изъяны во всем, что он делал, и безжалостно ругала его, даже при людях. Согласно Фриделинде Вагнер, она — единственная женщина в Германии, которая может вести монолог в присутствии Гитлера и которая может сказать ему все, что она думает о нем. Во время этих нравоучений Гитлер стоит, как пристыженный школьник, совершивший проступок. Согласно Ханфштенглю, фрау Бехштайн опекала Гитлера в надежде, что он женится на ее дочери Лотти, которая была далеко не привлекательной. Из-за чувства долга Гитлер действительно сделал Лотти предложение, но получил отказ. Фрау Бехштайн была неутешна из-за провала своих планов и начала критиковать как социальные реформы Гитлера, так и его действия. Тем не менее, Гитлер, из чувства долга, продолжал наносить ей визиты, хотя и старался делать их нечасто. Затем также была фрау Виктория фон Дирксен, которая якобы потратила на него и его карьеру целое состояние, а также другие женщины. В более поздние годы роль матери взяла на себя госпожа Геббельс; она следила за его удобствами, вела его домашнее хозяйство и пекла ему сладости, которые он особенно любит. Она также выступала в качестве свахи, надеясь женить его на одной из своих подруг, а следовательно, еще теснее привязать его к себе. Она жаловалась Людеке: «Как сваха, я неудачлива. Я оставляют его наедине с моими наиболее очаровательными подругами, но он на них не реагирует». Была также его старшая сводная сестра Анжела, которая вела для него хозяйство в Мюнхене и Берхтесгадене и некоторое время играла роль матери.
Об Уинфред Вагнер, невестке Рихарда Вагнера, также есть обширная информация. По национальности она англичанка, была очень привлекательная и примерно одного с Гитлером возраста. Она познакомилась с Гитлером в начале 20-х годов, и с того времени является одним из его верных сторонников. Он стал частым гостем в доме Вагнеров в Байрете, а когда пришел к власти, построил для себя и своего штата дом в поместье Вагнеров. После смерти Зигфрида Вагнера посыпались сообщения, что она должна стать женой Гитлера. Но этого не произошло, несмотря на тот факт, что с точки зрения обеих сторон это был бы идеальный брак.
Тем не менее, Гитлер продолжал быть частым гостем в доме Вагнеров. Несомненно, госпожа Вагнер сделала все возможное, чтобы Гитлеру было удобно и он чувствовал себя как дома. В семье Вагнеров было трое детей, мальчик и две девочки (одна из девочек, Фриделинда, позже стала нашим информатором). Вся семья называла Гитлера прозвищем «Вольф» и обращалась к нему на «ты». В этом доме он чувствовал себя в такой безопасности, что часто приходил туда и проживал без телохранителей. Иногда он проводил с этой семьей Рождественские праздники, став ее полноправным членом. Но дальше этого заходить не хотел, даже несмотря на то, что этот брак с Уинфред Вагнер был бы исключительно популярным среди немецкого народа.
2. Затем идет долгий список проходящих увлечений. В большинстве это звезды кино и театра. Гитлеру нравится быть окруженным хорошенькими женщинами и он обычно просит кинематографические компании прислать несколько актрис всякий раз, когда в канцелярии проводится прием. Похоже, он приходит в необычайный восторг, очаровывая этих девушек рассказами о том, что он собирается свершить в будущем, или же старыми рассказами о своей прошлой жизни. Ему также нравится производить на них впечатление своей властью, приказывая студиям обеспечить их лучшими ролями или обещая проследить за тем, чтобы они снимались в новом фильме. Большинство его связей с женщинами такого сорта, а было их очень много, насколько нам удалось выяснить, не заходили дальше такого общения. В целом же, он чувствует себя более комфортабельно среди артистов, нежели в любой другой компании, и часто ходит обедать в студийные рестораны.
3. Было несколько других женщин, сыгравших более или менее важные роли в жизни Гитлера. Первая, о которой мы что-либо знаем, это Хенни Гофман, дочь официального фотографа партии. Хенни, согласно докладам, была обычной проституткой и большую часть своего времени проводила среди студентов в Мюнхене, которые утверждали, что ее можно было иметь всего за несколько марок. Генрих Гофман, ее отец был членом партии и близким другом Гитлера. По странному повороту судьбы Гофман снял фотографию толпы в Мюнхене в начале прошлой войны. Позднее, когда Гитлер стал известен среди мюнхенских политиков, Гофман обнаружил его на фотографии и обратил на это его внимание. Гитлер был очарован, между ними завязались близкие отношения. Супруга Гофмана также очень любила Гитлера и некоторое время играла роль матери по отношению к нему. Со смертью фрау Гофман их дом стал притоном для гомосексуалистов и лесбиянок. Здесь много пили и была большая свобода сексуальных отношений всех видов. Гитлер часто присутствовал на вечеринках в доме Гофмана и очень подружился с Хенни. Связь продолжалась некоторое время, пока Хенни, которая была очень словоохотливой особой, как-то ночью не напилась и не стала говорить о своей связи с Гитлером. Ее отец пришел в ярость и некоторое время не общался с ним. До этого времени Гитлер упрямо отказывался фотографироваться для публикаций на том основании, что лучшая реклама — это оставаться таинственным человеком, а также из-за того, что если его фотография появится в прессе, его легко узнают, когда он будет пересекать коммунистические территории. Вскоре после описанного выше эпизода, Гитлер назначил Гофмана официальным фотографом партии и отдал ему исключительное право на свои фотографии. Эти привилегии, как предполагается, со временем принесли Гофману миллионы долларов. Среди соратников Гитлера бытовало мнение, будто Гитлер совершил с Хенни какую-то сексуальную непристойность и купил молчание Гофмана, даровав ему эти эксклюзивные права. Как бы там ни было, но Хенни вскоре вышла замуж за Бальдура фон Ширака, лидера нацистского молодежного движения, у которого была репутация гомосексуалиста. Его семья всеми силами противостояла браку, но Гитлер настоял. Разногласия между Гитлером и Гофманом, похоже, исчезли, и сегодня он один из наиболее близких соратников Гитлера, а также оказывает на него большое личное влияние.
После эпизода с Хенни Гофман Гитлер начал появляться на публике со своей племянницей Гели, дочерью его сводной сестры Анжелы, которая приехала вести домашнее хозяйство Гитлера в 1924 году. Ко времени, когда эта связь окрепла, ее мать уехала в Берхтесгаден, и Гитлер с Гели жили одни в своей мюнхенской квартире. Они стали неразлучными спутниками и объектом многочисленных комментариев в партийных кругах. Многие члены партии, включая Грегора Штрассера, считали, что это плохая реклама, вызывающая много неприятных разговоров. Другие члены партии требовали вызвать Гитлера «на ковер», чтобы он объяснил, где берет деньги на одежду и развлечения для Гели, если он не пользуется для этих целей партийными деньгами. Гитлер стал очень ревнив, он запрещал Гели встречаться с другими мужчинами. Некоторые информаторы утверждают, что он закрывал ее на весь день, когда не мог взять с собой. Связь продолжалась несколько лет, несмотря на отрицательное отношение партии. Вскоре Гели была найдена мертвой в квартире Гитлера, — она скончалась от пули, выпущенной из его револьвера. Сошлись на том, что это было самоубийство, но Гели похоронили на элитарном кладбище в присутствии католического священника. Было также много измышлений: застрелилась ли она сама или ее застрелил Гитлер. Какими бы не были факты, Гитлер впал в глубокую депрессию, которая длилась месяцы. В первые дни после похорон с ним оставался Грегор Штрассер, чтобы предотвратить его самоубийство. Людеке говорит: «Любовь Гитлера (к Гели) по-прежнему остается загадкой для его наиболее приближенных людей».
На протяжении нескольких лет после смерти Гели Адольф мало общался с женщинами, но иногда это делал. Однако где-то в 1932 году он заинтересовался Евой Браун, помощницей фотографа Гофмана. Эту свою связь Гитлер не воспринимал серьезно. Но, когда пришло время, он купил любовнице много разных вещей, включая модные автомобили и дом между Мюнхеном и Берхтесгаденом, где он часто проводил ночи по пути в свое деревенское поместье или возвращаясь из него. Ева Браун также частый гость в Берхтесгадене и Берлине. Ошнеру говорили, что в спальне Гитлера, после одного из ее визитов в Берхтесгаден, нашли некоторые части ее нижнего белья. Видеман говорит, что иногда она проводила всю ночь в спальне Гитлера в Берлине. Норбурт сообщает: «Ева Браун переехала в канцелярию 16 декабря 1939 года; говорят, что Гитлер собирается жениться на Еве Браун, когда окончится война». Еще она дважды пыталась покончить жизнь самоубийством, а один из охранников Гитлера сбежал из Кехльштайна из-за того, что был влюблен в нее, но испугался гнева фюрера.
Однако связь с Евой Браун не была исключением. За этот период Гитлер также часто виделся, по крайней мере, с двумя кинозвездами. Это продолжалось дольше, нежели большинство его связей с актрисами, и отношения были более интимными. Девушек часто приглашали в канцелярию поздно ночью, а покидали они ее рано утром. На протяжении всего времени девушки находились с Гитлером за закрытыми дверьми, и даже его непосредственный персонал не знал, что происходило между ними. Первой была Ренара Мюллер, которая покончила жизнь самоубийством, выбросившись из окна берлинского отеля. Вторая — Лени Рифеншталь, которая продолжала быть гостьей канцелярии вплоть до начала войны.
Соратникам известно, что в отношениях с женщинами Гитлер совсем не тот аскет, в которого он и его бюро пропаганды хотели бы, чтобы верил немецкий народ. Но никто из соратников, за исключением Гофмана и Шауба (личного адъютанта), не знает подробностей его сексуальной жизни. Поэтому в партийных кругах появилось много догадок. Некоторые считают, что его половая жизнь нормальная, но ограниченная. Другие, что у него иммунитет к искушениям такого рода и что ничего не происходит, когда он остается наедине с девушками. И все же кое-кто считает, что он гомосексуалист. Последнее убеждение основывается на том факте, что в ранние дни партии многие из руководящего звена были гомосексуалистами. Рем и не пытался скрывать своей гомосексуальной активности, а Гесс был широко известен, как «фройлян Анна». Были также и многие другие, по этой причине считалось, что Гитлер принадлежал к данной категории.
В связи с притязаниями Гитлера на моральную чистоту и важность его миссии в строительстве Великой Германии, весьма удивительно, что он так беспечно относится к своим соратникам. Он никогда ни в чем не ограничивал их, за исключением времен кровавой чистки в 1934 году, когда оправдывался тем, что ему необходимо очистить партию от нежелательных элементов. Во все другие времена Гитлер был либерален и прощал своим соратникам различные прегрешения.
Гитлер сказал: «Единственным критерием для членства в партии является то, чтобы заявитель был безусловно послушен и искренне предан мне». Когда кто-то спросил его, применимо ли это к ворам и преступникам, Гитлер ответил: «Их частная жизнь меня не касается».
Людеке утверждает, что, разговаривая с моралистами, которые жаловались на действия людей из СА, Гитлер заявил:
«Я предпочел бы, чтобы мои люди из СА имели дело с женщинами, а не с каким-нибудь пузатым денежным мешком. Почему я должен заниматься личной жизнью моих сторонников? Несмотря на то, что Рем известен своими пикантными похождениями, я могу абсолютно полагаться на него...».
Раушнинг говорит, что в партии была принята следующая установка: «Делай все, что тебе угодно, но не попадайся на этом».
Такое отношение к соратникам, конечно, не прибавило чести нацистскому движению. Когда капитан фон Мюкке вышел из партии; он сказал:
«Народная партия больше не партия почтенных людей, она выродилась и прогнила. Одним словом: это свинарник».
Раушнинг выражает схожее мнение:
«Наиболее презренное из всего — это зловонные испарения скрытой, неестественной сексуальности, которая наполняет и загрязняет всю атмосферу вокруг Гитлера. Ничто в этом окружении не искренно. Тайные связи, заменители и символы, фальшивые нежности и тайные похоти — все в окружении этого человека неестественно, все не имеет открытости природного инстинкта».
Одно из хобби Гитлера, которое тщательно скрывается от публики, это его интерес к порнографии. Он с трепетом ждет появления очередного выпуска журнала «Дер Штюрмер», а когда держит его в руках, то начинает алчно листать. Он явно получает большое удовольствие от низкопробных комиксов, которые характеризуют это издание. Раушнингу Гитлер сказал, что «Дер Штюрмер» — форма порнографии, разрешенная в третьем рейхе. У Гитлера есть большая коллекция фотографий с обнаженными женщинами, и, согласно информации Ханфштенгля и других, ему также нравится смотреть непристойные фильмы в его частном кинотеатре: некоторые из них Гофман предоставил ему лично.
Гитлер называет себя величайшим ценителем оперной музыки. Он с удовольствием читает лекции о Вагнере и о его творчестве. Не может быть сомнений, что Гитлер наслаждается музыкой Вагнера, получая от нее большое вдохновение. Ошнер сообщает, что имел возможность близко наблюдать за Гитлером, когда тот слушал музыку, и видел, как «гримасы боли и наслаждения искажали его лицо, его брови сдвигались, его глаза закрывались, его рот плотно сжимался». Гитлер сказал: «Для меня Вагнер — это что-то божественное, а его музыка — моя религия. Я хожу на его концерты, как другие ходят в церковь». Однако согласно Ханфштенглю, Гитлер не любитель хорошей музыки в целом. Он говорит, что приблизительно 85 процентов предпочтения Гитлера в музыке это обычная музыкальная программа венских кафе. Возможно, именно поэтому Гитлер редко посещает оперу. Сейчас он, похоже, отдает предпочтение музыкальным комедиям и кабаре, в дополнение к фильмам, которые он смотрит в канцелярии. Поуп сообщает, что Гитлер часто ходит на «Веселую вдову»; ведущую роль в этом представлении играет американская актриса. Он говорит: «Я видел, как Гитлер подтолкнул локтем своего гауляйтера Вагнера и самодовольно ухмыльнулся, когда Дороти исполняла свой знаменитый номер в свете прожектора». В этом номере костюм Дороти украшен парой прозрачных крыльев бабочки. Гитлер наблюдает за исполнением в театральный бинокль и бывает, что приказывает сыграть представление только для него одного.
Нацистским бюро пропаганды было много написано о скромном образе жизни Гитлера. Это, по мнению его соратников, чрезмерно преувеличено. Хотя он вегетарианец — большинство из них считает, что его питание вряд ли можно назвать умеренным. Он ест много яиц, приготовленных различными способами лучшим шеф-поваром Германии, а также потребляет большое количество разнообразных свежих овощей. Гитлер очень любит всевозможные сладости и часто съедает до двух фунтов шоколада в день. Хотя его гардероб внешне не бросается в глаза, все сделано из наилучшего материала, наилучшими портными. У него также страсть собирать картины, и когда ему понравится какая-либо из них, он торговаться не будет и обязательно ее приобретет. Что касается жилищных условий, он действительно скромен, его спальня чрезвычайно проста, в ней стоят лишь белая металлическая кровать (украшенная у изголовья ленточками), комод и несколько стульев. Фриделинда Вагнер и Ханфштегль, которые видели его комнату, описывали ее идентично: это комната, где, кажется, живет горничная, а не фюрер.
Хотя Гитлер представлен германской общественности, как человек необычайного мужества, его непосредственные коллеги часто имели возможность усомниться в этом. Сообщалось о нескольких случаях, когда он не выполнял свою программу, боясь действий оппозиции. Это особенно характерно в его отношении к гауляйтерам. Похоже, он очень боится этих людей, и прежде чем встретиться с ними, обычно пытается выяснить, какую сторону проблемы поддерживает большинство. Во время митингов он предлагает план действий, который бы соответствовал настроению большинства. Согласно Гогенлое, он также отступил перед тремя армейскими генералами, когда они запротестовали против быстрого форсирования данцигского вопроса, а в Мюнхене он решил отложить сопротивление, так как увидел, что толпы, наблюдающие за маршем войск под окнами канцелярии, не были настроены к активным действиям.
Более того, удивляет крайняя предосторожность, предпринимаемая для его безопасности. Вся информация об этом тщательно скрывается от немецкого народа. Когда появляется Гитлер, он для всего мира выглядит исключительно бравым мужчиной, приподнявшимся над передним сидением своего открытого автомобиля и отдающим салют. Люди не знают об огромном количестве сотрудников секретной службы, затесавшихся в толпе, хотя охрана и выстраивается вдоль улиц, по которым он должен проехать. Не знают они также и обо всех мерах безопасности, предпринимаемых в канцелярии и Берхтесгадене. До войны его дом в Берхтесгадене был окружен 15 километрами электрической проволоки. Доты и противовоздушные батареи были установлены на ближних холмах. Когда Гитлер бывал в Байроте, за несколько недель туда направлялись войска, чтобы также установить пулеметы и противовоздушные батареи на непосредственно прилегающих холмах. Лохнер сообщает, что когда Гитлер путешествует на специальном поезде, его сопровождают 200 охранников СС, которые вооружены сильнее, нежели кортеж любого германского кайзера. После начала войны его поезд был бронирован и оснащен противовоздушными орудиями. И все же, когда кинохроника показывает его на фронте, он единственный из всех, кто не надевает каску.
Следовательно, существует значительное расхождение между Гитлером, каким он известен немецкому народу, и Гитлером, каким он известен своим коллегам. Тем не менее, оказывается, что большинство его коллег глубоко верны Гитлеру и вполне готовы простить ему или проигнорировать его недостатки. Похоже, во многих случаях коллеги забывают о противоречивых чертах его характера — для них Гитлер по-прежнему фюрер в те моменты, когда он фактически играет эту роль.