Содержание
«Военная Литература»
Биографии

«Я публично опозорен»

Однажды летом 1946 года генерал Дж. Кенни, глядя на проконсула, пребывавшего в благодушном настроении, принялся вслух размышлять о том, сколько тонн конфетти, резаной бумаги, листовок обрушит Нью-Йорк на Макартура — именно так встречал этот город прославленных полководцев.

Д. Макартур, улыбнувшись, сказал, что он не собирается возвращаться на Манхэттен. Покачивая головой то ли в знак сомнения, то ли отрицания, он добавил: «Я, пожалуй, поселюсь где-нибудь подальше, в Милуоки. На пути к дому я заскочу в мебельный магазин и куплю самое большое кресло-качалку из красного дерева. Я поставлю его перед входом, а [274] рядом — приличную пирамиду камней. После этого начну качаться». Дж. Кении спросил: «А камни для чего?» «Американский кесарь», не задумываясь, ответил: «Чтобы бросать в тех, кто придет ко мне говорить о политике».

Наверное, в тот летний вечер Д. Макартур был искренен в своих мечтаниях. Он ничем не отличался от других властолюбивых и тщеславных деятелей, которые, как раз, имея реальную власть, чувствуя силу, уверенные в будущем, позволяли себе разговоры о желании отойти от активной деятельности, вместо политики заняться рыбной ловлей или воспитанием внучат. Но, как показала жизнь, редко кто уходит с политического Олимпа (в США или любой другой стране) по своей собственной воле. Да Д. Макартур и не был таким человеком, чтобы из озорства или стремления к легкому времяпрепровождению швырять в политиков камнями. Он мог делать это в свое удовольствие только в том случае, если сам оставался политиком. Тем более в то время, когда звезда Д. Макарту-ра в лучах оккупированной им Страны восходящего солнца неуклонно поднималась. Приближалось событие, которое должно было возвести эту звезду на вершину. Событие народам несло несчастья. Для Макартура оно должно было стать еще одним и самым главным счастливым шансом.

Вот почему, когда грянула корейская война (1950 — 1953 гг.), Макартур буквально преобразился (его глаза засветились радостью и надеждой), даже помолодел. В этот момент никто бы не сказал, что ему 70 лет. Он заявил, не скрывая восторга:

«Решение президента оказать быстрое сопротивление северокорейской агрессии для всей Азии прибавило пламя света в лампе надежд, которая едва светила и уже угасала. Оно означало для Дальнего Востока главный и поворотный пункт в борьбе этой части мира за свободу. Одним ударом оно отбросило в сторону все лицемерие и софистику, которые приводили в смущение и заблуждение так много людей, находящихся на далеком расстоянии от места событий». [275]

Получив сообщение о начале боевых действий, Макартур потребовал трубку — «кукурузный початок» — знак, что генерал идет на фронт, на линию огня. Старый солдат подумал, что еще долго ему не придется покупать к ре ело-качалку, а камни, может быть, предстоит складывать у Белого дома — он надеялся выиграть войну и «победителем коммунизма» вернуться в США. Он ждал эту войну.

После возникновения Китайской Народной Республики государственный секретарь Дин Ачесон заявил, что «Соединенные Штаты намерены воспрепятствовать дальнейшему расширению коммунистического господства в Азии или в районе Юго-Восточной Азии». В 1949 году Национальный Совет Безопасности США принимает секретный документ, в котором фиксируется вывод о том, что острова у берегов Азии, в том числе Япония и Филиппины, представляют «нашу первую линию обороны и в то же время нашу первую линию для наступательных операций, откуда мы можем попытаться сократить сферу коммунистического контроля».

В 1949 году в Европе создается Североатлантический блок (НАТО). В 1950 году Совет национальной безопасности США в глубокой тайне обосновывает требование выделить из общего национального продукта 20 процентов на военные цели с тем, чтобы «Соединенные Штаты смогли помочь некрасным нациям повсюду оказать сопротивление любой красной угрозе».

25 июня 1950 года войска марионеточного южнокорейского правительства Ли Сын Мана с ведома Вашингтона развернули боевые действия против Корейской Народно-Демократической Республики. Армия КНДР нанесла сокрушительные удары по воинству Ли Сын Мана. Тогда в события вмешались США, прикрывавшиеся флагом ООН. Одновременно американцы фактически оккупировали китайский остров Тайвань. Д. Макартур мобилизовал весь свой талант, опыт полувековой службы в армии, энергию, чтобы одержать военную победу. Другой альтернативы он не признавал. [276] Генерал много раз выезжал на фронты Кореи. Он планирует и проводит операции, которые американские военные специалисты заносят в разряд выдающихся, особенно десант в Инчоне{12}. И вдруг...

В 1 час ночи 11 апреля 1951 года Трумэн созвал корреспондентов и объявил о том, что он направил Дугласу Макартуру послание. В нем говорилось:

«Я глубоко сожалею, что в мою обязанность как президента, верховного главнокомандующего вооруженными силами Соединенных Штатов входит решение освободить вас с постов верховного главнокомандующего вооруженными силами союзников, главнокомандующего вооруженными силами ООН, главнокомандующего вооруженными силами США на Дальнем Востоке...»

«Американскому кесарю» сообщили об увольнении во время обеда, который он давал сенатору У. Магнусону в банкетном зале посольства США в Японии. Лицо Д. Макартура вытянулось, потом застыло. Казалось, на него легла железная маска. В чьем-то стакане звякнула серебряная ложка. Макартур повернулся к супруге и сказал: «Джинни, мы наконец едем домой». Прошло девять с половиной месяцев после начала войны. Впереди еще, как оказалось, было более двух лет жестоких сражений. Д. Макартур далеко не исчерпал свои возможности как командующий. К тому же сами американцы любят повторять, что «на переправе лошадей не меняют». С ветераном, говорил автору этой работы американский посол на Филиппинах, поступили так, как поступали в Спарте со слабенькими новорожденными — их выбрасывали с обрыва лишь только потому, что родственники признавали их никудышными, не способными стать солдатами.

Сразу после решения президента и до сих пор задается вопрос, почему же все-таки отставили [277] Д. Макартура? Причин называют много. Все даже трудно перечислить. Д. Макартур действительно многих раздражал своим поведением, у него хватало врагов, которые, мягко говоря, не желали ему добра. Одни из личной неприязни, другие — из политических соображений, третьи — из карьерных (многим мешал в продвижении по службе). И раньше своеволие, капризы Д. Макартура, непослушание, принятие решений без консультаций вызывали недовольство в Вашингтоне. Чашу терпения, как разъяснили решение президента его помощники, переполнили действия генерала, которые разошлись с общим направлением политики США по отношению к Китаю и Тайваню. К тому же из-за желания покрасоваться он говорил то, о чем следовало помалкивать. Особенно часто при этом, как иллюстрацию, вспоминали послание Д. Макартура американским ветеранам и его поездку на Тайвань. Обратимся к документам.

Действительно, первый раз вопрос об увольнении Д. Макартура встал тогда, когда он в августе 1950 года совершил поездку на Тайвань. До визита Белый дом заверял американскую и международную общественность в том, что выступает за скорейшее разрешение «корейского конфликта» и в связи с этим придерживается политики «нейтрализации Формозы». Д. Макартур, напротив, оставался верен доктрине, согласно которой Тайвань следует еще более активно втягивать в «проведение стратегии и тактики американских вооруженных сил». А ведь это была не его собственная доктрина. Именно ее в качестве руководящей выдвигали Д. Ачесон, национальный совет безопасности США, другие деятели и учреждения.

Д. Макартур всегда разделял позицию тех, кто рассматривал Тайвань как один из главных бастионов, назвав его «непотопляемой плавучей базой, авианосцем США». Но он не только разделял, но и проводил (не по своей воле, таково было разделение труда в правящем эшелоне) идеи экспансионизма в жизнь. Однако Макартур волен прибегать к тем конкретным действиям, которые считает нужными. Поэтому он, [278] чтобы осуществить доктрину на практике, уточняет ее:

«Географическое положение Формозы таково, что, окажись остров в руках недружественной Соединенным Штатам державы, он сразу выводит противника в самый центр американских стратегических диспозиций на Тихом океане».

Услышав, как кто-то из американских деятелей заявил, что, «защищая Формозу, мы тем самым отталкиваем от себя континентальную Азию», Д. Макартур тут же дал отпор:

«Те, кто говорит так, не понимают Восток. Они не знают, что восточной психологии свойственно уважать агрессивное, решительное, динамичное лидерство, а значит, и следовать за ним. Ей свойственно быстро отворачиваться от лидера, который проявляет нерешительность и колебания. Они недооценивают восточное мышление. За последние пять лет ничто так не поднимало дух у Дальнего Востока, как американская решимость сохранить бастионы нашей стратегической позиции на Тихом океане».

Визит к Чан Кайши проходил на глазах у всего мира. Д. Макартур четко представлял, что активизация Тайваня подольет масла в разжигание корейской войны и может привести к вступлению в нее КНР. Вот великолепная возможность осуществить главную цель — нанести удар по Китаю, точнее, по китайской революции. Тем более, обращал внимание Д. Макартур, страна находилась в тяжелом экономическом положении, и лучшего случая для того, чтобы «остановить распространение коммунизма, не найти». Макартур говорил об этом вслух. Вот и получилось как по известной присказке: что у Вашингтона на уме, то у Макартура на языке.

Д. Макартур, прибыв на Тайвань, с удовольствием принял все полагающиеся почести. Наконец, поцеловав ручку мадам Чан Кайши (она всех удивила тем, что, ни разу не встречавшись ни с одним членом делегации, каждого приветствовала по имени), спокойно, якобы «не оглядываясь на Белый дом», пошел совещаться с ее супругом. Причем совещался два дня. Поездка на Тайвань вызвала такой серьезный международный [279] резонанс, что Вашингтон смутился и, не успев ничего придумать, заявил, будто ничего о ней не знал и не ведал. Наивно, конечно. За два дня переговоров можно было послать Д. Макартуру сотни телеграмм и отозвать его. Полет на Тайвань, переговоры с Чан Кайши и его супругой были запланированы и согласованы на высшем уровне. Теперь же Трумэн и Ачесон сделали вид, будто ничего не знали о поездке Д. Макартура на Тайвань, были будто бы даже ошарашены вестью о ней. Президент Трумэн, продолжая играть перед журналистами и иностранными представителями свою роль, изображал, что кипит от злобы, готов разорвать генерала на куски. Однако не «разорвал» и даже не сместил.

Президент «кипел» и «негодовал» таким же образом, когда Макартур обратился к ветеранам войны за рубежом по просьбе руководителя этой организации (17 августа 1950 г.) с посланием. В нем и на сей раз доказывалось, что Тайвань — это территория, которая должна быть не только не нейтральной, но, напротив, ее следует превратить в плацдарм для ведения активных наступательных действий. Д. Макартур вновь обратил особое внимание на значение Тайваня для тихоокеанской политики США. Прекрасно представляя аудиторию, к которой обращался, «Наполеон Лусона» напомнил, что «исторически Формоза была трамплином», последним примером чего является «использование ее японцами во время второй мировой войны». Тайвань с самого начала военных действий «играл важную роль как плацдарм подготовки операций и вспомогательная база для различных японских сил вторжения». Значит, надо оставить за островом эту роль. Но уже играть ее должно на пользу США.

Разве не излишняя откровенность?! За это увольняют. Об этом все чаще и чаще говорят в Вашингтоне. Д. Макартур удивлен, уязвлен, раздосадован.

«Я и прежде отправлял подобные послания многим организациям и рассматривал это как рутинное дело,— защищается он от нападок.— Послание отражало мою личную точку зрения на Формозу и ее место в наших оборонительных [280] позициях на Тихом океане. Ничего политического в нем не было. Я направил его через департамент вооруженных сил за десять дней до съезда. Сотрудники департамента, вероятно, не нашли ничего предосудительного в послании. Оно полностью согласовалось с провозглашенной президентом политикой по отношению к Формозе».

И действительно. Мало того, что генерал повторил то, что было давно известно, но и направил послание по тем каналам, где его можно было остановить в любой момент и на любом этапе. Вероятно, поэтому вместо документа об увольнении готовятся документы для встречи с Макартуром, чтобы послушать его, чтобы выработать общую тактику. Совещание состоялось на острове Уэйк.

Готовясь к встрече с «генералом-неслухом», президент Трумэн заказал пять полукилограммовых коробок конфет фирмы «Блум». Их, оказывается, больше всего любила Джин Макартур (в Японии же «Блум» завозили редко); Гарриман таким же образом решил угодить Макартуру. Чтобы конфеты были посвежее, он приобрел их в Гонолулу — одну коробку, но двух-килограммовую. Таким образом, состоялась «конфетная демонстрация», проведенная для того, чтобы показать, какие добрые отношения царят между президентом и его главнокомандующим. Вероятно, столь тонкое и оригинальное проявление симпатий несколько успокоило генерала. Ведь даже показной гнев начальства задевал Д. Макартура. Казалось бы, на Уэй-ке «инцидент исчерпан», и американская политика продолжала жить своей привычной жизнью.

Корейская война затягивалась. Конца ей не было видно. Точнее, американцы опасались, что этот конец может оказаться для них не таким, каким бы хотели его видеть. Непонятная, тревожная перспектива заставила думать о перемирии, прекращении огня, о переговорах. И вот тут Макартур снова занял свою позицию, а точнее, принялся играть отведенную ему роль.

Рождество и канун 1951 года Макартур встретил в [281] Токио за традиционным американским праздничным столом с традиционной индейкой. В окопах американским солдатам выдали рождественский паек. На другой день Д. Макартур оставил Токио и отправился в Корею. Вскоре он уже поднимался на борт боевой машины. Д. Макартур удивил командира самолета приказом: «Поворачивай к устью реки Ялу».— «Может быть, не стоит,— засомневались Уитни и другие штабные офицеры.— Опасно» (к тому же дело шло к нарушению воздушного пространства суверенного государства) .

Но Макартур был непреклонен. Он решил провести «собственную личную рекогносцировку», чтобы убедиться в степени «активности противника». Самолет на высоте 5000 футов повернул на восток и направился к советской границе. Немного увидел Макартур. Уитни записал: «Перед нашими глазами повсюду лежали огромные голые пространства сельской местности... Все, кроме черных вод Ялу, было заковано безжизненным снегом и льдом».

За «дерзкую воздушную вылазку» Д. Макартур получил высокую награду, которой удостаивались асы, к тому же особо отличившиеся,— летный крест за заслуги. Это было своего рода одобрение определенных кругов США и одновременно поощрение «энергичного Макартура» по-прежнему руководствоваться девизом — в войне нет другой альтернативы, кроме победы.

Война в Корее была нужна американской реакции не только для того, чтобы взбодрить вооруженные силы США и «привести их в надлежащую форму, согнав нежелательный «жирок» безделья и успокоенности» (за это тоже ратовал Д. Макартур). Кроме вышеуказанных, преследовались и другие гораздо более важные и опасные цели (некоторые из них обозначил президент Трумэн в письме Д. Макартуру от 14 января 1951 года). Прежде всего подстегивание гонки вооружений за счет включения в нее стран Западной Европы, расширение вмешательства США в дела азиатских стран, увеличение помощи контрреволюционным, [282] реакционным силам и режимам, сопротивление сближению стран Азии, Африки, Ближнего Востока с Советским Союзом.

Конечно же, Д. Макартур не возражал против такой программы. Он был целиком за. При этом одним из немногих, кто не только рассуждал, теоретизировал, но и делал. По этой причине «Американский кесарь» мог с полным основанием считать себя «игроком в команде», с которым считаются все, особенно те, кто обговаривает ход игры до ее начала и которому по этой причине не грозит штрафная площадка.

Так почему же сыр-бор? Почему «рутинное дело» с рутинными выкладками американских военных теоретиков, ни для кого уже не являвшихся секретом, обернулось Макартуру неприятностью, подкосило «сильного человека»? Какую он допустил дерзость? В чем излишняя самоуверенность и неподчинение?

Если разобраться, то криминал Д. Макартура (в послании ветеранам он якобы, сетовали в Белом доме, «раскрыл карты американской политики») был составной, неотъемлемой частью общего криминала, то есть всей политики правящих кругов США. Поездка на Тайвань, выступления Д. Макартура не были изолированными явлениями. Так же, как корейская война не являлась каким-то отдельным, самостоятельным событием. Ее уже тогда рассматривали как эпизод, как один из фронтов наступления на национально-освободительное движение. Президент Трумэн заявлял, что Соединенные Штаты намерены не только защищать режим Ли Сын Мана и Чан Кайши, но поддерживать карательные операции против филиппинских хуков, а также войну французов против Хо Ши Мина во Вьетнаме.

Д. Макартур не только соглашался с ним, но подвел даже теоретическую базу, заявив, что «после второй мировой войны началась война между христианской демократией и империалистическим коммунизмом».

Совещание на острове Уэйк продемонстрировало полное единство взглядов президента и «кесаря» на [283] главный вопрос — Соединенные Штаты и в дальнейшем будут проводить широкую, многоцелевую и многоплановую политику экспансии в Азию. Кроме развязывания вооруженных действий против хуков, других национально-освободительных движений, против социалистических стран, она предполагала экономическую и культурную интервенцию, сколачивание агрессивных блоков. Уже продумывались планы создания СЕАТО, уже глаза стратегов не отрывались от Индокитая, уже разрабатывались маневры для «приручения» вырвавшихся на свободу бывших колоний, в результате чего появился, например, «Корпус мира» программы «размывания» социалистического содружества.

Однако под давлением мирового общественного мнения, под давлением обстоятельств, среди которых немаловажную роль сыграли очевидный провал военного решения «корейского вопроса» плюс огромные всевозрастающие потери — только США за время войны оставили на полуострове убитыми 390 тысяч солдат и офицеров — и перспектива втягивания США и Запада в целом в большую войну, Белый дом вынужден был заговорить о прекращении огня. Правительство США согласилось на переговоры, которые начались 10 июля 1951 года{13}.

В такой ситуации Д. Макартур продолжал выступать с заявлениями, смысл которых сводился не только к необходимости продолжения войны, но и ее расширения. Последовал ряд раздраженных высказываний со стороны Трумэна, его помощников. Наконец, на заседании объединенного Комитета начальников штабов под председательством генерала Брэдли единодушно принимается рекомендация освободить Д. Макартура от всех занимаемых постов.

Вне всякого сомнения, «Американский кесарь» [284] стал жертвой противоборствующих сил в высшем эшелоне американской элиты, этого главного штаба военно-промышленного комплекса. В нем четко оформились правые и ультраправые группировки. Д. Макартур относился к последним. Он выступал за проведение наиболее жесткого антикоммунистического курса, без всяких компромиссов. Шаги, приближающие к принятию идеи мирного сосуществования, он называл «умиротворением», постоянно приговаривая при этом, что следует стремиться только к «полной победе», что «полной победе нельзя найти никакой замены». Такая позиция вызывала недовольство не только в США, но и у союзников Соединенных Штатов. Она лишала буржуазию возможности маневрировать, использовать полнее пропагандистские средства для достижения все тех же антикоммунистических целей, но не столь кондовыми методами, за кои ратовал Д. Макартур.

Так, например, Фулбрайт, сенатор от Арканзаса, которого называют антиподом Макартура (представляется более точным другое сравнение: Макартур и Фулбрайт шли одной и той же дорогой, только первый, громко топая сапогами, маршировал по правой, а второй, мягко расстилая «простыни из либеральных кружев», осторожно ступал по левой стороне), считал, что в интересах капитализма следует совершенствовать его, вырабатывать гибкость по отношению к другим народам. Невыгодно, убеждали сторонники идей сенатора, загонять оппонента в угол. От этого он становится вдвойне сильнее, а значит, вдвойне опаснее. Д. Макартур же хотел загнать всех в угол. Именно это он считал наиболее выгодным для США. Часто такая мистика (а разве не мистика оценка силы СССР и социалистических стран) превращалась для Макартура в реальность. Именно здесь лежит главная причина его проигрыша как политического и военного деятеля. А отнюдь не капризы, неуживчивость, мания величия. Хотя, конечно, эти черты поддерживали мистицизм. В данном случае у опытного генерала прагматизм превращался [285] из ускорителя движения по трассам политической жизни США в его тормоз, наконец, в тупик-ловушку, из которой нет выхода.

Конечно же, в Вашингтоне не могли не принимать во внимание мощь Советского Союза, укрепление сил социализма, нарастание национально-освободительного движения. Поэтому там пытались лавировать. Д. Макартур же шел напролом, он требовал крови коммунистов, не боялся на людях «перегнуть палку».

Скорее всего Д. Макартур удержался бы на своем посту и даже преодолел бы «проэйзенхауэровское тяготение» значительной части американской буржуазии и стал президентом. Если бы не поражение американской военной машины в корейской войне. Кого-то надо было наказать. На кого-то свалить вину. Президенту к тому же хотелось в глазах мирового общественного мнения прослыть миротворцем, а Д. Макартур был далеко не «голубем» и «в клюве» носил не оливковую ветку, а атомную бомбу. Не Трумэн-де, не военно-промышленный комплекс раздувал атомный психоз, осложняя обстановку, вывалял в грязи престиж США, ибо в конце концов провалился со своей агрессивной войной, не сумев поставить на колени Корейскую Народно-Демократическую Республику. Во всем-де виноват солдафон Макартур со своими «безответственными заявлениями», ошибками как военного стратега. Макартур представился идеальной фигурой, и его не пощадили те, кто растил проконсула, кто осыпал его наградами и поздравительными телеграммами.

Это было необычное на таком уровне увольнение — немедленное, в 24 часа, без церемоний, приемов, обмена речами, без передачи толком дел, без букетов роз и фейерверков. Но стоило ли обижаться Макартуру на своих? Да, выставили из «Дай ичи», не придерживаясь джентльменских правил, грубо, оскорбительно. И до и после Макартуру приходилось переживать неприятности, особенно тогда, когда его «ставили на место». Вскоре после войны американская компания «Ремингтон рэнд» предложила Д. Макартуру [286] пост председателя совета директоров (если он выйдет в отставку). Генерал поблагодарил, сам того не зная, что придет время и он воспользуется предложением.

Как-то на собрании акционеров «Ремингтон рэнд» один из участников спросил, почему у Макартура нет ни одной акции компании?

— Сядьте!— отрезал генерал задавшему вопрос, в котором он узнал капрала, служившего в дивизии «Радуга».

Это не понравилось почтенной публике. Не уловив ситуацию, Макартур продолжал:

— Я вкладываю свои деньги в предприятия военной промышленности, чтобы помочь своей горячо любимой родине.

Еще больше рассердились «одернутые». Когда же Д. Макартуру сказали, что бывший капрал, которого он «осадил», владеет 30 процентами акций «Рэнд», он испытал то, что испытывал капрал, когда на него обрушивались брань и угрозы генерала. Дуглас Макартур немедленно приобрел акций на 12 тысяч долларов. Об этом объявили на следующем заседании акционеров «Ремингтон Рэнд». Льюис Гилберт улыбался: «Капрал поменялся ролями с пятизвездным генералом». По словам журналиста, «его унизительно раздели за такую тривиальную вещь», почти так же, как это «сделал Першинг в 1918 году».

Все это были унизительные, оскорбительные ситуации. Но, конечно, несравнимые с позором отставки. Даже не самой отставки, а формой, в которой все это произошло. «Я публично опозорен после 52 лет службы»,— горько пожаловался он Уильяму Себолду, главному представителю госдепартамента в штабе. От себя Себолд добавляет: «Смотреть на него было больно». С «Наполеоном Лусона» обошлись хуже, чем с Наполеоном Бонапартом, когда выпроваживали его на Эльбу, заметил один из близко знавших генерала. Вспомним, 6 апреля 1814 года Наполеон во дворце Фонтенбло отрекся от престола — таковым было требование Александра, русского царя, признанного главы [287] антинаполеоновской коалиции. Удивительное совпадение — ведь именно в апреле, только пятью днями позже был свергнут и «Наполеон Лусона».

Попрощаться с Д. Макартуром приехал Хирохито. «По лицу императора, когда он обнимал генерала,— свидетельствует Уитни,— текли слезы». Автокортеж в аэропорт 16 апреля 1951 года напоминал похоронную процессию.

Итак, «Наполеон Лусона» заканчивал карьеру. Не так, как он этого хотел и ждал.

Д. Макартура нередко, и в общем справедливо, называют знаменем правящего класса. Да, унижая его, выгоняя с позором, американская буржуазия унижала и себя. Но при сложившихся обстоятельствах не в той степени, в какой бы это могло произойти, то есть допустимой, неопасной. Лучше назвать Макартура «выжившим из ума стариком, дутой фигурой, страдающей паранойей и манией величия», чем наградить подобными эпитетами объединенный комитет начальников штабов, президента, Белый дом, систему.

Смещение Д. Макартура, внешне грубое, бестактное, тем не менее многим представляется довольно тонким, хотя в общем тривиальным психологическим ходом. Трумэн с советниками сознательно прибегли к такой форме увольнения. Они хорошо знали настроения как в США, так и за рубежом — росло требование прекратить войну. Английские солдаты, находившиеся в Корее под знаменем ООН, устроили грандиозную попойку, услышав, что «окопавшийся Дуг» смещен. «Конец войне!» — говорили они. Такой же праздник закатили солдаты контингентов других стран. В мире сразу появилась надежда на то, что скоро остановится «корейская мясорубка».

Трумэн с советниками, хорошо зная генерала, его психику, недостатки, особенности характера, ожидали бурной реакции. Так оно и произошло: Макартур взорвался. Он жаловался на Белый дом всему свету. Негодовал. «Слезы» Макартура стали видны миру. Поднятые кулаки оскорбленного ветерана, в прошлом фельдмаршала, [288] ныне пятизвездного, придавали дополнительный драматизм, заставляя спрашивать: как же Трумэн сумел поднять руку на Макартура?

Но именно этого и нужно было правящим кругам. Решение устранить Д. Макартура придавало действиям Белого дома видимость искренности, помогало убедить мировую общественность, что во всем виноват именно Д. Макартур — видите, как он сердится! Ведь самая обидная обида — это сказать человеку правду. «Ее» и сказали Д. Макартуру.

12 апреля Наполеон принял яд. Однако то ли сильный организм обладал могучей сопротивляемостью, то ли цианистый калий выдохся (Наполеон долго возил его с собой), но, несмотря на мучения, бывший император остался жив. Он подписал договор, предоставлявший ему в пожизненное владение остров Эльбу. Кстати, Макартур также сначала заявил, что в США не вернется, а, как Наполеон, уедет на какой-нибудь островок в Океании. Но ему позвонил Г. Гувер и посоветовал ехать в Соединенные Штаты, «иначе они вас сотрут в порошок и вымажут в грязи».

Дальше