Призвание — служба

Кавалергардский полк во все времена считали самым аристократичным полком в русской кавалерии. Офицеры недаром шутили: дескать, голубая кровь течет не только в нас, но и в лошадях. Царственные особы шли первыми в списках полка. Во времена службы Скобелева возглавлял этот список Александр II. Представители знатнейших российских фамилий, бароны, графы, князья, вели под уздцы на выездке в манеже арабских, ахалтекинских, донских скакунов, стоивших на аукционах баснословные суммы. Но кроме внешнего блеска полк имел славную боевую историю, традиции. «Настоящий кавалергард должен быть без страха и упрека» — таков был девиз полка.

Первое боевое испытание полк держал в 1805 году при Аустерлице и в проигранной баталии заслужил похвалу Наполеона: «...Ке§1теп1 а п1е поЫетеп* 8оп деуо1г«{8}. В Тильзите кавалергарды входили в состав императорского конвоя и лицезрели того, кто так лестно отозвался о них. Под Витебском, Смоленском и при Бородино они яростно рубились в самых жарких точках сражений. Грозное звучание полковых труб и литавр сопровождало бегство неприятеля из России. В полку долго ходили рассказы о вступлении конной гвардии в Париж, а в знаменном зале стояли георгиевские штандарты с надписями: «за Лейпциг и Кульм» — как постоянное напоминание о славном боевом пути.

Кавалергарды имели репутацию задир, слыли почитателями Бахуса, были кумирами светских красавиц и немало досаждали столичному градоначальству буйными проделками. Но в стенах казарм шла жизнь иная — деятельная, боевая, соперничество в удали, в джигитовке, во владении оружием. Гвардейцы дорожили узами войскового товарищества, неизменной была и готовность к ратным подвигам.

22 ноября{9} 1861 года Скобелев предстал вместе с такими же, как и он, юными воинами перед командиром полка генерал-майором князем Барятинским. В день принятия воинской присяги Михаил Скобелев услышал такие слова: «Без сомнения, братцы, вы сознаете, что служба ваша почетна; охраняя священную нам всем особу Государя Императора и защищая Святую Веру нашу и дорогую нашему сердцу Русь, вы приносите великую пользу своей родине. Почему говорят, что служба наша честная и святая? Потому, что для пользы общей — всей земли русской — мы жертвуем нашей кровью и жизнью».

Какие мысли пронеслись в голове Скобелева, когда на посвящении он поцеловал Евангелие и крест? Отныне он навсегда отрешался от бытия спокойного, размеренного, далекого от опасностей и вступал в жизнь, где действовали присяга, законы воинской чести и доблести, долг, дисциплина, ответственность, где человек оценивался по ратному мастерству. Готов ли был восемнадцатилетний юноша к такой жизни? Физически — нет. Поэтому ему многих трудов стоило стать вровень со всеми. Послаблений по службе ждать не приходилось. Постигать мудреную науку владения конем, стрельбу, рубку, действия в строю Михаил Скобелев начал с нуля; с сигнала побудки и до сигнала зори занимался он в манеже, в учебном городке, в классе, а по ночам при свете свечи читал описания войн и сражений, книги по истории военного искусства. Знать больше того, чему тебя учат, — такой принцип сформулировал для себя молодой кавалергард и следовал ему на протяжении всей жизни. В одной из первых аттестаций Скобелева содержится лестная оценка: «Служит ретиво, не щадя себя». Не потому ли менее чем через год (8 сентября 1862 года) его производят в портупей-юнкера?!

Как дворянин, он имел право на льготное получение первого офицерского звания после двухлетней службы юнкером. Но уже 31 марта 1863 года на его плечах заблестели офицерские погоны. Корнет Скобелев не позволил товарищам усомниться в верности и преданности традициям, и производство в первый офицерский чин кавалерии было отпраздновано на полковой вечеринке. На ней много говорилось и о его успехах и уважении, которое он завоевал у сослуживцев, еще помнивших деда и хорошо знавших отца. Но похвальные слова не вскружили голову Скобелеву. Уже на старте офицерского марафона он взял за правило реально оценивать свои достижения.

До конца 1863 года Скобелев проходил службу в лейб-гвардии Кавалергардском полку. Этот год принес серьезные потрясения России. Восстала Польша. На знаменах повстанцев красовался лозунг: «За вашу и нашу свободу». Речь шла об отделении Польши от России, причем с территориями Западной Украины и Белоруссии, некогда насильно присоединенных к Речи Посполитой. Антирусская авантюра, главной целью которой было восстановление польского государства в границах, существовавших до 1792 года, то есть до первого раздела Польши между Австрией, Россией, Германией, отличалась жестокостью противоборствующих сторон. К великому огорчению россиян, на стороне повстанцев сражалось немало русских солдат и офицеров, наивно веривших, что таким образом добьются лучшей жизни.

Корнет Скобелев был сторонником самых крутых мер к посягнувшим на спокойствие Отечества. Не без помощи дяди Михаил получил назначение в свиту генерал-адъютанта Баранова, которому Александр II поручил обнародовать манифест к полякам. Но едва посольство пересекло границу Польши, как молодой ординарец захандрил и стал тяготиться немудреными свитскими обязанностями. Баранов скрепя сердце уступил настойчивым просьбам корнета отпустить его волонтером в войска. Генерал-адъютант лишился расторопного офицера, а поисковая партия подполковника Занкисова обрела добровольца, одолеваемого неуемным желанием испытать себя в бою. Вскоре такой случай представился. Стычка с отрядом косинеров под предводительством Шемиота была скоротечной и жестокой. Ситуация менялась стремительно, словно в калейдоскопе. Люди падали под ударами сабель и кос, оставляя на земле кровавые следы. Смерть не щадила ни поляков, ни русских. Выстрелы из ружей, пороховой дым, скрежет металла, ржание лошадей, призывы и команды слились в единую какофонию, присущую только войне. Поведение Скобелева в этом бою в реляции описано так: «Прямое и отличное исполнение приказаний, а также оказанное мужество при взятии в плен повстанца Безкишкина, 15 апреля, вполне заслуживает награды св. Анны IV ст. за храбрость». Когда бой затих, Занкисов пожал Скобелеву руку, а по прибытии в лагерь обо всем подробно доложил командиру полка.

Так на груди Михаила Скобелева появился первый боевой орден. Напомним: в ту пору ему шел двадцать первый год. Познав запах пороха и окунувшись в боевую жизнь, Скобелев оказался в стихии, которая давала обильную пищу воображению, испытывала на прочность характер. Юный кавалергард сумел доказать, и в первую очередь самому себе, что он не трус и не спасует перед превратностями судьбы. А она хранила его и была благосклонной.

Впрочем, Скобелев не единожды понапрасну испытывал ее в, казалось бы, бессмысленных проделках, где его жизнь порой висела на волоске. Ну как можно оценить, например, пари, которые заключал Скобелев? Он на спор переплыл Вислу вместе с конем, да еще ранней весной! Опять-таки на спор сиганул из окна третьего этажа — способ бегства от ревнивых мужей. Но совершенно внезапно шумные офицерские пирушки лишились одного из непременных заводил. Для любителей пображничать дверь в комнату, которую снимал Скобелев, оказывается закрытой, а негостеприимный хозяин, незлобиво чертыхаясь, просит оставить его в покое. Сослуживцы посмеивались: дескать, Михаил циркулем и линейкой прокладывает дорогу к сердцу очередной избранницы. Но говорившие так находились в полном неведении — жилище корнета было завалено книгами по военной истории и обширными картами походов великих полководцев — от Цезаря до Наполеона, а сам он, уподобившись стратегу, строил планы будущих кампаний.

Восстание шло на убыль, и Скобелев должен был определиться в службе. Блеск и элегантность формы гродненцев, задиристость и озорство гусар сказались в итоге на выборе. Скобелев подал рапорт о зачислении в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, создание которого неразрывно связано с именем героя Отечественной войны 1812 года генерал-майора Я. П. Кульнева. Под его началом служил некогда и дед, Иван Никитич Скобелев. Гусары чтили боевую историю полка, помнили незабвенного командира и во всем стремились подражать ему. Преуспел в этом и Михаил Скобелев, которого 30 августа 1864 года произвели в подпоручики.

В таком стремительном шествии по ступенькам военной карьеры не было ничего предосудительного. Император, с неизменной симпатией относившийся к гродненцам, дядя — министр двора — и, конечно, отец во многом способствовали тому, что Скобелев в считанные годы стал вровень с теми, кто начал службу ранее его. И то, что вскоре на его погонах появилась еще одна звездочка, подтверждает сказанное. Правда, и Скобелеву нельзя отказать в завидном трудолюбии, полнейшем пренебрежении к трудностям армейской жизни. Уже тогда у него начали проявляться черты, которые создадут ему впоследствии всенародную славу. В воспоминаниях офицеров Гродненского полка Скобелев остался «истым джентльменом и лихим кавалерийским офицером». В воспоминаниях одного из сослуживцев есть такие слова о нем: «Чудак. Отличный малый, лихой, берет сумасшедшие барьеры».

В 1866 году Скобелев подает прошение о зачислении в Николаевскую Академию Генерального штаба и в этом же году блестяще сдает вступительные экзамены.

Созданная Николаем I в 1832-м в качестве «центральной стратегической школы» и укомплектованная преподавательским составом, утвержденным лично им, академия готовила высший командный состав для русской армии исходя из формулы: плац, парад, палка. Крымская война 1853-1855 гг. со всей очевидностью доказала, что это упрощенное понятие исчерпало себя. Стало ясно как Божий день, что военная система России нуждается в глубоких и осмысленных преобразованиях. Горечь поражения поддерживала их необходимость, и в цепи Великих реформ они занимали одно из важнейших звеньев.

В Крыму сотворился парадокс. По военным дарованиям морские военачальники — адмиралы В. А. Корнилов, П. С. Нахимов, В. И. Истомин — оказались на голову выше, чем их собратья по оружию, руководившие армиями и дивизиями. Их имена, за редкими исключениями (С. А. Хрулев, М. Д. Горчаков), канули в Лету, реку забвения. Так неужели оскудела на воинские таланты Россия? Неужели поубавилось природной смекалки у оружейных и пушкарских дел мастеров? Неужели иссякло желание юных дворян служить Отечеству верой и правдой? Конечно, нет!

Государство вынуждено было поднатужиться, в чем-то поприжать землевладельцев, обложив их дополнительными налогами, но деньги в копилку на реформирование вооруженных сил поступали исправно. В обществе существовало единодушие, которое зиждилось на том, что без боеспособной армии Россия немыслима.

А между тем в подготовке офицерского корпуса имелось множество недочетов. В большинстве случаев «недоросли из дворян» с гимназической скамьи, как, например, Скобелев, поступали в полки юнкерами или вольноопределяющимися. Рост по службе юношей определялся «правом происхождения». Малоимущие и не отмеченные знатностью дворяне отдавали своих отпрысков в губернские кадетские корпуса. В них будущие офицеры получали лишь основы военных знаний, а затем должны были держать экзамены либо в Дворянский полк, либо в специальные военно-учебные заведения, какими являлись Михайловское артиллерийское и Николаевское инженерное училища. Не осилившим программу обучения в кадетских корпусах предстояло тянуть унылую лямку армейской службы. А она далеко не всем казалась «фунтом изюма», и поместное дворянство ежегодно пополнялось военными, уходившими в отставку. Академическое образование удавалось получить считанным десяткам офицеров.

Конечно, такое положение дел не могло не беспокоить Александра II, и реформа военно-учебных заведений находилась под пристальным вниманием императора. Еще в бытность профессором военной академии Д. А. Милютин в ряде своих записок-проектов ставил вопрос о необходимости существенных изменений программы и методики преподавания. Академический курс грешил педантизмом, школярством, отрывом от практики. Милютин настаивал на том, чтобы «офицеры Генерального штаба знали внутреннее устройство войск, владели механизмом войскового управления».

Чистое теоретизирование уходило в прошлое, а на смену ему пришла твердая программа подготовки высокообразованных офицеров. Она прежде всего делала упор на знание картографии, на построение расчетов не наобум, а исходя из законов математики. Все предметы, изучаемые в академии, были поделены на две группы. В основную входили: тактика, стратегия, военная история, военная администрация, военная статистика, геодезия. Вспомогательная группа предполагала изучение артиллерийского и инженерного дела, политической истории и иностранных языков. В Академии укрепилась практика военных игр на карте и макетах местности. Надо ли говорить, как это способствовало развитию воображения будущих военачальников! Число офицеров, ежегодно принимаемых в стены Академии, не превышало пятидесяти человек. Но претендовать на право сдавать вступительные экзамены мог лишь тот, кто имел за плечами четырехлетний багаж офицерской службы.

Скобелев учился в Академии Генштаба, когда ее возглавлял генерал-майор А. Н. Леонтьев. В официальных источниках время пребывания его на этом посту оценивается как эпоха ее расцвета. Уже то, что академические кафедры возглавляли видные военные теоретики России Г. А. Леер{10}, М. И. Драгомиров, а к числу предметов добавились русская литература и международное право, свидетельствует о серьезных намерениях дать выпускникам довольно обширный багаж знаний.

В академии Скобелев с трудом подходил под общую мерку. Существовало как бы два Скобелева: один — сама скромность и непритязательность. Жесткая кровать, образок Богородицы в изголовье, подсвечник, множество книг, рояль, на котором он изредка играл, — вот и все, что имелось в его холостяцкой квартире. Другой — безудержное буйство, всевозможные проделки, которые доставляли немало хлопот родным, шумные офицерские пирушки с обильными возлияниями и похождениями, иногда с драматическими финалами. Товарищи ценили его, начальство и преподаватели считали его способным, но ленивым. На самом же деле Скобелев занимался с огромным рвением тем, что его привлекало, и часто пренебрегал условными требованиями, которые предъявляли к нему академические педаты. Одно время в профессорской даже высказывалось мнение о его исключении, поскольку он «совсем бросил ходить на лекции, а рапорта о болезни не присылает, да и гуляет по городу. Просто невозможный шалопай». Способ пассивного сопротивления казенщине, выбранный Скобелевым, может показаться несколько странным, если учесть, что по истории военного искусства, по военной и политической истории, русскому языку и литературе, по иностранным языкам и вообще по предметам общего образования он имел высшие баллы и был в числе первых.

К тому времени относятся первые опыты Скобелева по исследованию законов войны. С присущей ему дотошностью он изучает биографии Наполеона, Суворова, в собственных сочинениях дает оригинальную оценку великим полководцам. И, как сообщает один из первых биографов Скобелева М. М. Филиппов, «эти сочинения пользовались популярностью среди слушателей, вызывали одобрение, споры».

У того же автора есть описание практического экзамена, который должен был держать Скобелев по окончании учебы в академии. Выпускнику достался вопрос: «Организация переправы конного полка через водную преграду». Местом переправы был выбран Неман. Как полагается, экзаменующийся получил карту, бумагу, на которой должен был письменно обосновать свое решение, дали Скобелеву и коня. Комиссия, которую возглавлял профессор Г. А. Леер, убедившись, что Скобелев уяснил суть задачи, последовала на другие точки, где выпускники старались одолеть вымышленного противника. Завершив объезд, Леер и сопровождавшие его возвратились к тому месту, где они оставили Скобелева. Их взору предстала картина почти идиллическая: выпускник грелся на солнцепеке, рядом пасся и его вороной. Возмущению корифея военной науки не было предела. Бумага оказалась девственно чистой, топографическую карту не потревожил ни один штрих. Леер взорвался: «Ну-с, так где же, сударь, место, выбранное вами для переправы?!»

На глазах присутствующих Скобелев резво вскочил на коня, бросился в воду и переплыл реку туда и обратно. Скобелев ожидал разноса, всего чего угодно, но Леер не скрывал восхищения, а по приезде в Петербург настоял на назначении Скобелева в Генеральный штаб. Незадолго до выпуска, 20 мая 1868 года Скобелева производят в очередной чин штаб-ротмистра.

Для любого из однокашников Скобелева попасть в Генеральный штаб было пределом мечтаний. Еще бы! Служить в столице империи, в здании, из окон которого открывается превосходный вид на Дворцовую площадь, Зимний дворец. Приемы, которые с особым постоянством устраивались в резиденции российского монарха для офицеров гвардии и Генерального штаба, разве сравнимы они с унылым прозябанием в каком-нибудь гарнизоне?

Но кабинетная тишь, шуршание бумаг, поскрипывание перьев и штабная суета быстро наскучили Скобелеву. Одному ему известным способом он добился назначения в отряд генерала Абрамова, которому предстояло проделать путь по условной границе России с Бухарским ханством. Однако и в отряде Скобелев не нашел себе применения. Военные занимались не «своим» делом: описывали местность, искали караванные тропы, ведущие к колодцам. Одним словом, Скобелев с неимоверной быстротой отделался от полномочий, данных ему Генеральным штабом, и объявился в Петербурге. И тут его ждала новость. В верхах было принято решение об организации экспедиции на побережье Красноводского залива.

Командиром отряда был назначен полковник Н. Г. Столетов, заблаговременно выехавший на Кавказ, где деятельно приступил к организации похода за Каспий. Какие сведения об этом крае мог почерпнуть Скобелев из учебников? Надо полагать, что весьма скудные. А раз так, то его место там, где в строжайшей тайне готовится экспедиция. Сознавал ли штабс-капитан, что это вовсе не прогулка, не заграничное путешествие, а необходимость, вызванная геополитическими интересами России? По-видимому, нет. Но он нажал на отца, Дмитрий Иванович — на свояка, графа Адлерберга, и заветное предписание и рекомендации вскоре были у него в руках. Так Скобелев объявился на Кавказе.

Идея самого похода состояла в том, чтобы отправить за Каспий небольшой отряд, который провел бы рекогносцировку и обеспечил высадку основных сил. Конечно, Скобелев попал в первый эшелон. И вот тут-то и выяснилось, что в деле, требующем детального изучения и осторожного подхода, Скобелев оказался для Столетова помощником никудышным. Штабс-капитан выпросил у Николая Григорьевича небольшой отряд солдат и с ними сделал вылазку из импровизированного укрепления, созданного на берегу Каспия. Вылазка закончилась удачно, но наделала изрядный переполох у туркмен, которых явно озадачило внезапное появление русских. И хотя молодой и энергичный офицер пришелся по душе Столетову, он был вынужден все же расстаться с ним...

Скобелев возвратился в Петербург. Здесь его ожидало приятное известие. 5 июля 1872 года он получил чин капитана. Надо полагать, что именно отец убедил Михаила согласиться с назначением на должность адъютанта штаба дивизии, которая располагалась в Новгороде. Назначение это было формальным, дивизия, как и многие другие соединения Петербургского военного округа, находилась в стадии переформирования, и каким-то образом воздействовать на этот процесс Скобелев, естественно, не мог.

И тут у Скобелева неожиданно проявился интерес к штабной работе. Возник он не на пустом месте. В Военно-Учёном комитете Главного штаба, исполнявшего функцию оперативного управления, сходились нити преобразований, и Скобелев, на некоторое время оказавшийся в его стенах, воочию убедился, насколько сложным является механизм вооруженных сил, малейший сбой в котором сулил крушение многих планов. А они поражали своим размахом, продуманностью и реальностью, однако требовали значительного времени. Но Скобелев сгорал от нетерпения и брался за любое живое дело, лишь бы оно было связано с поездками. В одной из них и застало его известие о производстве в чин подполковника. Произошло это событие 30 августа 1872 года. Два года Скобелев колесил по России, пока его «служебные блуждания» не были прерваны женитьбой.

Летом 1874 года он обвенчался с фрейлиной императрицы княжной Марьей Николаевной Гагариной. Княжна не блистала красотой, но ровный, выдержанный и спокойный характер, проявлявшийся в ее мягком женственном облике и неспешной, распевной речи, должны были, наконец, по мнению Дмитрия Ивановича и Ольги Николаевны, «обуздать порыв». И, кажется, в первые месяцы это удавалось, иначе в письме к отцу не было бы таких слов: «Спокойствие есть почти целое счастье на земле».

Своего удовлетворения Дмитрий Иванович не скрывает. Сын, принесший столько хлопот в улаживании его постоянных конфликтов и долгов, обрел семейную пристань. «Радуюсь твоему настоящему степенству, — пишет он Михаилу, попутно делая комплимент его молодой жене, — радовался радостью твоей жены, она накупила удачно тебе в кабинет ковров...»

Внешне Скобелев действительно изменился, но мечты о жизни иной, деятельной, боевой, где властвуют удаль, хождение между жизнью и смертью, увлекали его сильнее, чем устланная мягкими коврами тахта и спокойное и ровное потрескивание свечей в уютной квартире. Судьбоносный жребий Скобелева был однозначно ясен: он рожден для баталий. Там, именно там его место. Не в тиши штабных кабинетов, а на полях сражений оттачивался его ум, озаренный блеском оригинальных военных решений.

Он буквально вымаливает назначение в Туркестан{11} и при посредничестве дяди получает долгожданное предписание, обычный, деловой стиль которого вызвал у Скобелева массу чувств. Наконец-то он избавился от унылого кабинетного сидения и затеплилась надежда испытать свой жребий в настоящем, столь необходимом для России деле.

Отъезд в Туркестан стал первым шагом к разрыву с женой. Их брак был расторгнут в 1876 году.

По прибытии он напишет дяде: «Жить моей жизнью, сознаюсь, для женщины нелестно». В разговорах с друзьями Скобелев часто говорил, что «Игнатий Лойола только потому и был велик, что не знал женщин и семьи...» И все же, ведя холостяцкую жизнь, Скобелев частенько выказывал желание «понянчить своих скобелят». К сожалению, этому не суждено было сбыться.