Творцы боевых побед
Более сорока лет назад приказом Народного комиссара ВМФ был введен нагрудный знак «Командир подводной лодки» — силуэт подводной лодки с поднятыми командирским и зенитным перископами и двумя пушками. Сегодня «лодочка» вместе со знаком «Гвардия» — старейшие из всех нагрудных знаков Советских Вооруженных Сил. Введены они практически одновременно: один — в мае, другой — в июле 1942 года. С тех пор и сохранились без каких-либо изменений.
Правом ношения знака «Командир подводной лодки» пользовались и пользуются сегодня только те офицеры-подводники, которые получили допуск к самостоятельному управлению кораблем, умеют обучать экипаж действиям в надводном и подводном положениях в любых условиях. Знак стал символом мастерства и искусства управления подводной лодкой.
Давно отгремели бои. Но по-прежнему командир подводной лодки, носящий этот нагрудный знак, вызывает уважение. Рассказывают, что именно с войны, когда появилось внешнее отличие командира подводной лодки от других офицеров, вошли в обиход теплые слова: отец-командир. Одни вкладывали в них некоторую иронию, считая командиров слишком молодыми, другие — особое уважение. Вторых, разумеется, было больше, ибо командиры, даже самые молодые, проявляли подлинно родительскую заботу о подчиненных и строгость к ним. Те, кого называли так, были окружены ореолом почтения. На каждом корабле считали: командир — он все может, он все знает, он все умеет.
Это его, только его, называли на корабле «товарищ командир» (а не по воинскому званию, как других офицеров). Это он в бою последним покидал свой корабль или уходил вместе с ним в морскую пучину. В море на ходу только командир может изменить курс и скорость корабля. И многое другое — только он! [40]
В эту особую когорту моряков вошел и Петр Грищенко: сначала — на «Д-5», после академии — на «Л-3».
Командир — самый подготовленный, самый опытный офицер на корабле. Но и у них, отцов-командиров, были и есть свои заботы, трудности, проблемы. Как вести себя с первых шагов командования? Обычно каждый из выпускников училища избирает уже проторенный путь, то есть берет себе в пример командира, у которого служит. Пожалуй, это наиболее верный путь. А если еще в самом начале офицерской службы повезло с хорошим командиром, то более умелого учителя не сыскать и не придумать. Не ошибусь, утверждая, что для каждого выпускника училища первый командир корабля навсегда остается в памяти.
Петру Денисовичу повезло. Он многое перенял от Л. М. Рейснера и Б. А. Секунова и, став в 26 лет командиром «Д-5», многое уже умел. Однако его постоянно мучили вопросы: как лучше управлять своим кораблем? каково место командира в обучении матросов, офицеров? а самое главное — как достигается победа в морском бою? Настойчиво искал ответы в прошлом, в истории военного искусства, помня афоризм: «Полнее сознавая прошедшее, мы уясняем современное, глубже опускаясь в смысл былого — раскрываем смысл будущего, глядя назад — шагаем вперед».
С первых шагов подводника Грищенко понял: учиться надо всю жизнь, только тогда и будет высокая цена опыту, приобретенной житейской мудрости. Вот с такими мыслями и ушел с «Д-5» молодой командир в Военно-морскую академию. Закончилась учеба — и снова на корабль. А ведь выпускнику академии Грищенко, как уже прошедшему командирскую должность, предложили повышение — в Главный морской штаб, недавно созданный в Москве как центр управления всем Военно-Морским Флотом.
Но... Петр Денисович, кроме как о командовании кораблем, ни о чем другом и слышать не хотел, поэтому категорически от повышения отказался. За строптивость, проявленную при отказе от новой должности, даже был наказан: отсидел пять суток ареста на гауптвахте за нетактичность в разговоре с начальством. Однако, потратив два месяца на доказательства правоты, своего добился — назначили командиром «Л-3».
Знаний после академии прибавилось, и опыт уже был, но стало гораздо тяжелее. С того, кто больше знает, [41] и больший спрос. Академик! Второй лодкой командует! Вот и приходилось трудиться до седьмого пота, не жалеть себя, стараться, чтобы пятьдесят пар глаз экипажа видели, чувствовали собранность, организованность командира.
Главное для командира — завоевать авторитет. С первых же дней! А авторитет — это прежде всего личный пример во всем. Влияние командира держится на высочайшей грамотности и мастерстве, инициативе и безупречной личной исполнительности. Последнее давалось Грищенко нелегко. Уже в начале войны сам себе признавался: командир корабля с академическим образованием «неудобен» некоторым начальникам, которые исполнительность ставили на первый план, а инициативу не поощряли. Трудно было им с таким командиром: по-своему оценивает обстановку, имеет свое мнение, да еще и отстаивает его. А Грищенко с ними — и того труднее...
И все же приобретенные знания, оперативный кругозор стали бесценными в боевых походах — помогали решать поставленные задачи. Но знания, навыки сами по себе без их претворения в жизнь ничего не стоят. Вот здесь велика роль волевых усилий. Но волевые качества не появляются спонтанно, их приходится постоянно в себе воспитывать, формировать. А корабельная служба, как никакая другая, развивает их.
Придя на «Л-3», Петр Денисович уже хорошо понимал, что преодолеть все трудности только собственными силами, найти правильное решение в одиночку невозможно. Надо приобретать единомышленников на своей лодке, перенимать опыт соседей, друзей, чьи корабли здесь, рядом, стоят борт о борт с «Л-3».
У каждого из командиров есть свой метод, прием, выстраданный, проверенный. Собрав и обобщив все это, становишься богаче и мудрее. На корабле — ты голова. И все ждут, даже уверены, что поступишь правильно. Промахнуться нельзя. Последнее особенно дорого стоит в боевом походе, здесь нередко ценою является корабль со своим экипажем. Конечно, не каждая погибшая подводная лодка — просчет, ошибка командира. Войны без потерь не бывает.
Дорого доставался каждый успех в начале войны — и на суше, и на море. В 1941 году на одну погибшую лодку Краснознаменного Балтийского флота приходилось всего одно вражеское судно — пять на пять. Но росло [42] мастерство подводников. В 1942 году уже пять, а в конце войны совсем весомо — тридцать кораблей и транспортов противника приходились на одну потерянную нами подводную лодку. Решающую роль сыграл накопленный боевой опыт балтийских подводников. Но и перебазирование в сентябре 1944 года советских подводных лодок в Финляндию, вышедшую из войны, уменьшило наши потери. Теперь не надо было форсировать Финский залив, преодолевать смертельную паутину из мин, сетей и дозоров врага.
Да, число наших погибших лодок в 1941 году значительно. Безусловно, сказалась внезапность нападения фашистской Германии. Но были и другие причины. О них с грустью вспоминает Петр Денисович. Пять лодок были взорваны в Либаве. Они находились на капитальном ремонте. Почему всего в ста километрах от границы вероятного противника поставили корабли на ремонт? В этом неповинны их командиры. Кроме ремонтирующихся кораблей в Либаве были еще девять исправных и готовых к боевым действиям небольших подводных лодок, ласково именуемых «малютки». Три получили задание нести дозор, остальным шести было приказано покинуть Либаву и идти в Таллинн, как ни странно, в надводном положении.
Штабы, как бы по инерции, продолжали предвоенные ошибки и просчеты, требуя совершать переходы в надводном положении. В данном случае сомнительный выигрыш во времени в целях быстрейшего перебазирования подводных лодок в Таллинн еще до начала их активных действий обернулся потерями трех «малюток». На одной из них — «М-78» погиб и командир дивизиона капитан-лейтенант С. М. Матвеев.
Пренебрежение штабами скрытностью как главным качеством подводных лодок в целях выигрыша во времени будет сказываться в 1941 году и при форсировании Финского залива. Потребуются месяцы, трагический Таллиннский переход флота, другие походы, чтобы признать, что преодолевать Финский залив в надводном положении — это даже не просчет, а просто нелепость и безумие. В дальнейшем распоряжение о надводных переходах лодок будет отменено.
Очень трудно было командирам подводных лодок в водах Балтики. Даже появилось невеселое сравнение: «Воевать в Финском заливе и просто ходить по нему — одно и то же». [43]
Самой большой опасностью были мины, это помимо глубинных бомб, снарядов, возможности попасть под таран — помимо всего, что обрушивалось на лодку, когда она атаковывала врага или даже просто совершала переход по Финскому заливу.
В Финском заливе насчитывались десятки тысяч мин. В 1941–1943 годах на каждую нашу погибшую лодку их приходились тысячи! А для гибели хватало всего одной. Чтобы пройти через смертельную завесу, командир подводной лодки должен был не только виртуозно управлять кораблем, но и быть искусным тактиком, провидцем. И многие командиры преуспели в этом. Тысячу раз в году могла встретить свою смерть каждая подводная лодка, а находила свой счастливый, единственный шанс лишь та, на борту которой командир был чуть-чуть искуснее, чуть-чуть удачливее. При этом главным было — не только самому выжить, вернуться, но и уничтожить один, два, пять и более вражеских транспортов.
Знакомы командиры между собой или нет, при встрече они единомышленники. Всегда помогали друг другу, делясь пережитым, искали вместе пути к победе. Провожая товарища в новый поход, «на счастье» отдавали стальные швартовы его корабля. Командиры были сильны дружбой. То была поистине одна большая семья: вместе праздновали боевые успехи, горечь потерь переживали тоже вместе. И редкие часы отдыха перед новыми боевыми походами тоже проводили вместе.
Воспоминания о часах отдыха перед походами вызывают в душе Грищенко чувство гордости за причастность к отважной семье подводников и светлой грусти...
Подводники собирались то в одной из кают плавучей базы, то на квартире у кого-нибудь в блокадном Ленинграде. Нет такого командира, который бы забыл те встречи, беседы и споры.
Эти собрания ценил Грищенко. Члены экипажей, а точнее, все окружение командиров кораблей воспринимали их как какое-то священнодействие, как особую «командирскую» учебу. Были здесь, конечно, и шутки, и просто разговор для разрядки. Но в конечном счете все беседы сводились к одному: как пройти Финский залив, где искать врага, как воевать? Командирская мысль и здесь непрерывно работала на предстоящий, всегда смертельно опасный поход.
Случались у подводников и особые собрания. Проводились они в «литературном салоне» — так в блокадном [44] Ленинграде называли квартиру писателя Всеволода Вишневского.
На Песочной улице, рядом с Электротехническим институтом имени Ульянова (Ленина), стоял небольшой двухэтажный домик. Принадлежал он другу семьи Вишневских О. К. Матюшиной, вдове известного художника. В этом доме в свое время бывали А. Блок, В. Маяковский, В. Хлебников.
После долгого и напряженного рабочего дня в Политическом управлении, или, как тогда его называли, в Пубалте, размещавшемся в Электротехническом институте, Всеволод Витальевич спешил к себе на Песочную — благо близко, на одной улице. Дома лучше работалось. А еще — дома часто ждали друзья — писатели Штейн, Крон, Азаров, Зонин. Бывали здесь и подводники.
Нередко писатели и командиры подводных лодок собирались на плавбазе «Ока»{2}.
Плодотворными были творческие встречи в тяжелом 1942 году, еще до выхода в море первого эшелона лодок (до этого, в сорок первом, подводные лодки ходили поодиночке). В первом эшелоне должны были пойти друзья Грищенко. Как только вскрылась Нева и сошел лед, на лодках начали готовиться к переходу в Кронштадт, а затем дальше на запад — в Балтику.
Третьего июня 1942 года к зданию нынешнего Нахимовского училища, что в конце Петровской набережной, подошла черная «эмка» Пубалта. Из нее вышли писатели Александр Фадеев и Всеволод Вишневский. Их встретили командир дивизиона подводных лодок капитан 3 ранта В. А. Егоров, командир «Л-3» капитан 2 ранга П. Д. Грищенко и командир «Щ-320» капитан 3 ранга И. М. Вишневский. Группа направилась на плавбазу «Ока». Как всегда при таких встречах, писатели и подводники делились впечатлениями, горячо спорили, с интересом обсуждали новости. Всем как-то незаметно руководил Всеволод Вишневский, необыкновенный человек — ровесник века и моряк эпохи Октября.
Любимцем Всеволода Вишневского среди подводников, помощником в организации встреч был его однофамилец — Иван Макарович Вишневский, личность весьма незаурядная.
В 1941 году И. М. Вишневский совершил два похода. [45]
Действуя в Южной Балтике, он на третьи сутки плавания успешно атаковал транспорт, шедший в составе конвоя. В 1942 году «Щ-320» под командованием Вишневского вышла из Ленинграда в третий поход. Через полтора месяца, исчерпав почти все запасы топлива и продовольствия, Вишневский привел лодку в Ленинград. Три транспорта противника в двадцать две тысячи тонн общего водоизмещения с вооружением, горючим и войсками были пущены на дно Балтики.
Командующий флотом высоко оценил в этом походе работу командира и комиссара: «И. М. Вишневский и военком М. Д. Калашников умело организовали в походе партийно-политическую работу. Командир считал себя ответственным за нее наравне с комиссаром. Тем, кто думал, будто у командира одни обязанности, а у комиссара — совершенно другие, Вишневский прямо говорил, что это легкомысленное рассуждение. По его глубокому убеждению, комиссар должен становиться квалифицированным подводником. А командир не мог называться коммунистом, если не помогал комиссару и парторгу».
Сам Иван Макарович говорил: «Много требований надо предъявлять подводникам, но самое главное для нас — умение при любых обстоятельствах сохранить спокойствие».
При встречах Вишневский и Грищенко не раз обсуждали этот, на первый взгляд, нехитрый принцип, которому обязан следовать командир любого корабля. Что тут, казалось бы, сложного.
— Мысль сама по себе простая, но в этом, действительно, сила командира подводной лодки, — говорил Петр Денисович. — Если бы я не следовал этому правилу, то не знаю, вернулась бы «Л-3» из похода в августе — сентябре 1942 года. Тогда в боевой обстановке пришлось уйти в центр Балтики и начать тренировку матросов и офицеров экипажа в умении выполнить торпедный залп. (Это в боевом-то походе!)
Разговор на «Оке» принимал все более оживленный характер.
— Отцы-командиры! — обратился Фадеев к подводникам. — Вы бы рассказали что-нибудь интересное.
Иван Вишневский улыбнулся и, глядя на своего однофамильца Всеволода Витальевича, поддержал:
— А ведь это дело! Перед походом — в самый раз! Но, — после паузы он обратился к Фадееву, — Александр [46] Александрович! За Вами первое слово как за инициатором.
— Пусть будет так, — согласился Фадеев. — Слушайте! Я к вам сюда причалил прямо с передовой, а она, как знаете, недалеко — трамвайчиком туда и обратно. Что там делается... Но стоят насмерть! Свидетелем был...
...Сидим в землянке. Принимают в партию молодого солдата — паренька лет восемнадцати-девятнадцати. По аттестациям и рекомендациям — герой, а перед коммунистами, своими же солдатами и командирами, зарделся, как красная девица. «Да», «нет», «была атака» — и не больше. Вдруг над головой как ухнет! Все мы пригнулись — инстинкт самосохранения сработал. Оказалось прямое попадание в крышу землянки. Выдержала, родимая! В три наката была!
— Я сидел у стола, — продолжал Фадеев, — на котором стояла коптилка, рядом со мной — молодой коммунист.
Помню хорошо: «Взрыв и тишина, коптилка погасла. А паренек, как призрак, освещаемый чьей-то зажигалкой, не шелохнулся. Только уж чересчур быстро — хлоп себя по лбу ладонью. Я даже не поверил, успел подумать: «Нашел время комаров бить». А он тихо, оглядев нас всех: «Вот! Еще тепленький...»
И кладет на стол осколок немецкого снаряда. Как он влетел? А на лбу у бойца только синяк. И стоит, лишь побледнел, отчего еще больше на девицу стал похож», — закончил Фадеев.
Петр Денисович, вспомнив эту встречу, рассказывал:
— Я просил тогда Фадеева описать случай с солдатом в очерке или рассказе. Но писатель отшутился: «Никто в такое не поверит».
Постепенно разговор вернулся к предстоящим боевым походам. Иван Макарович доверительно вставил, улыбаясь:
— Раскрою тайну: на одной из лодок пойдет в море наш командир дивизиона. — И Вишневский уважительно посмотрел на Владимира Алексеевича Егорова.
Егоров отшутился:
— За разглашение планов придется наказать! Ну, а если серьезно, о тех, кто пойдет в море, то самого доброго слова заслуживает Афанасьев.
Егоров был удивительным подводником, достойным восхищения. Он стал членом партии в 20 лет, успешно окончил военно-морское училище и экстерном сдал экзамен [47] по программе специальных курсов. Еще в 1935 году был награжден орденом Ленина.
— Будьте терпеливы! Неделями надо ждать и искать свой «трофей»! Если не будет командир храбрым, решительным, терпеливым, инициативным, так и все остальное без пользы, — не раз говорил Егоров молодым командирам лодок.
У него всегда были новые смелые мысли.
— Хорошо помню, — рассказывает Грищенко, — как в дивизионах обсуждали его идею действовать тремя-четырьмя лодками, управляя ими с той, которая ведет разведку для всей группы подводных лодок.
Очень интересной личностью был и Яков Павлович Афанасьев, командир «Щ-304». Его путь в подводники был несколько необычным. Рабочий паренек, комсомолец начала двадцатых годов, он с юных лет мечтал стать кавалеристом. Окончил военно-кавалерийское училище с отличным дипломом, а в 1933 году направляется для дальнейшей учебы в Военную академию. Однако там ему учиться не довелось. В ту пору, когда быстро развивался наш подводный флот, не хватало офицеров-подводников. Решением Наркома обороны СССР часть армейских офицеров, отлично сдавших вступительные экзамены в военные академии, была направлена на флоты.
Афанасьев получил назначение на Балтику, в Кронштадт. После годичного обучения на специальных курсах командно-начальствующего состава при Учебном отряде подводного плавания, которые сокращенно именовались СКОС — специальные курсы офицерского состава (сами слушатели в шутку и чтобы это сокращенное слово отождествляло союз подводников называли курсы КУКРЫНИКСЫ), Яков Павлович получает назначение на подводную лодку «Звезда» («П-2») минером. Через год он снова командируется на эти же курсы, но рангом выше и возвращается на свою «П-2» уже помощником командира. В конце 1940 года Афанасьев аттестуется на должность командира подводной лодки и назначается на «Комсомолец» («Щ-304»).
Но встретились Петр Денисович Грищенко с Яковом Павловичем Афанасьевым значительно позже. Это было в морозный день блокадной зимы на заводе во время ремонта «Комсомольца».
Встреча оказалась случайной, но разговор получился интересный. Незаметно для себя оба командира начали [48] обсуждать идею командира дивизиона Егорова о действиях лодок в группе, спорили.
Грищенко доказывал жизненность идеи только для двух лодок, а Афанасьев убеждал его, что где две, там есть возможность и для трех и даже четырех.
Но тогда творческий спор так и остался незаконченным. За Афанасьевым прибежал матрос, сообщив, что его срочно просят прийти в управление завода...
В тот июньский вечер, когда писатели и командиры собрались на «Оке», с ними не было Афанасьева. «Щ-304» готовилась первой выйти в боевой поход в составе первого эшелона.
В августе 1942 года готовился к выходу второй эшелон в составе десяти подводных лодок, в числе которых были «Л-3» и «Щ-304». На этот раз еще задолго до выхода Грищенко и Афанасьев снова встретились. И опять много спорили, искали оптимальный вариант совместного форсирования Финского залива. Сошлись на главном: первая лодка идет как разведчик, вторая за ней. Однако замысел не удалось осуществить. По решению командования первыми в море вышли «Л-3» под командованием капитана 2 ранга П. Д. Грищенко и «М-96» под командованием капитан-лейтенанта А. И. Маринеско, а «Щ-304» 11. П. Афанасьева уходила в поход значительно позже.
Встретились Грищенко с Афанасьевым в очередной раз уже только в октябре 1942 года перед их совместным выходом в третьем эшелоне лодок. Это была их последняя встреча.
Яков Павлович был человеком сильным и мужественным, необычайно смелым подводником, настоящим мастером торпедных атак.
Последнюю встречу Грищенко с Афанасьевым не назовешь мимолетной. Началась она 29 октября 1942 года с митинга перед совместным выходом «Л-3» и «Щ-304».
Митинг открыл член Военного совета флота Н. К. Смирнов. С пламенной речью выступил Всеволод Вишневский. Затем контр-адмирал Смирнов предоставил слово командиру «Щ-304» Якову Павловичу Афанасьеву.
— Никогда не было так трудно воевать подводникам Балтики, как сейчас, — начал он. — Нам выпала тяжелая доля. Минные поля, несущие смерть, сети и дозорные корабли, самолеты, подводные лодки подстерегают нас в каждом квадрате Финского залива. Мы знаем, на что идем, и, несмотря на это, никогда еще не было у нас [49] такого неодолимого желания скорее выйти в море, скорее встретиться с врагом...
Гром аплодисментов заглушил его последние слова. Всеволод Вишневский крепко обнял Афанасьева и расцеловал.
Митинг закончился принятием клятвы. Ее текст от имени комсомольской организации зачитал командир отделения радистов «Л-3» Василий Титков.
Член Военного совета Смирнов, закрывая митинг, напутствовал:
— Крепче удары! Желаю вам семь футов под килем.
«По местам стоять, со швартовов сниматься», — раздались слова команды одновременно на «Л-3» и «Щ-304». Обе лодки друг за другом бесшумно скользнули в темноту осенней ночи.
До начала похода Грищенко не раз собирал командиров боевых частей и начальников служб, чтобы выслушать их мнение о том, как лучше выполнить боевую задачу. Разговор шел о глубинах в Финском заливе, о скорости хода лодки и ее глубине погружения на различных участках маршрута. Вместе выбирали точки подвсплытий для разведки. Все это заставляло каждого не только готовиться к походу по своей специальности, но и мыслить тактически, считать себя причастным к выбору будущих курсов при форсировании Финского залива. Старпом, военком, командиры боевых частей и начальники служб участвовали в подготовке решения командира на боевой поход. По принятому решению командир ставил задачи штурману и минеру, командирам групп и механику, знакомил помощника со своим замыслом, обговаривал с замполитом, куда направить усилия парторга.
По выходе за кронштадтские боны{3} Петр Денисович, как правило, собирал штурманов и вахтенных офицеров для знакомства со своим окончательным решением — как, где и каким способом форсировать залив. Так было и в этот раз.
Но, прежде чем принять окончательное решение на переход Финским заливом, Грищенко лично уже в который раз тщательно изучил каждую карту, все журналы [50] вернувшихся с моря подводных лодок. Снова и снова перечитывал свои документы с «Л-3», которые велись в августовско-сентябрьском походе. Ведь прошло немногим более месяца Переговорил с каждым командиром подводной лодки из второго эшелона. Самая длинная и обстоятельная беседа была с Яковом Павловичем Афанасьевым. Им наконец предстояло выходить вместе. Сверил Петр Денисович полученные «живые» данные с разведсводками штаба подводных лодок и штаба соединения. Постепенно у него сложилось свое четкое мнение о каждом участке предстоящего похода. Благодаря многократному мысленному переходу ему не требовалось ничего записывать. Память была исключительно обостренной, весь маршрут по Финскому заливу протяженностью 220 миль он представлял до мельчайших подробностей.
И все же, когда начал снова проверять карты штурманов с нанесенными курсами, тут же некоторые подправил на пять-шесть градусов. Было желание учесть все, что накопилось в памяти. Грищенко не только понимал, но и твердо знал: для Финского залива ошибка даже в полградуса иногда стоила жизни. Эта привычка Грищенко скрупулезно изучать все моменты предстоящего похода была если не самой важной, то принципиальной особенностью его как командира-балтийца.
От Кронштадта до Лавенсари «Л-3» шла вместе с «Щ-304», При подходе к острову Сескар обе лодки были атакованы вражескими торпедными катерами. Наше охранение встретило их артиллерийским огнем. Били по катерам и пушки с подводных лодок.
Отбив атаку, командиры «Л-3» и «Щ-304» согласно плану перешли на катер, а лодки, управляемые помощниками, легли на грунт. Оба командира на катере направились к острову для последнего ознакомления с обстановкой. С Яковом Павловичем засели в небольшой комнатке на флагманском командном пункте (глубоко под землей) и с помощью начальника оперативного отделения Лавенсарской военно-морской базы капитана 2 ранга Теумина «проползли» по всем картам обстановки Финского залива. На них были нанесены последние данные разведки. Сверили каждый курс: были небольшие расхождения. И тогда Грищенко предложил:
— Яков! Ведь «Л-3» только в сентябре вернулась оттуда. Я взвесил, учел все детали твоих походов. Давай реализуем идею Егорова. Не раз с тобой обговаривали. Я иду первым, ты за мной, «слушаешь» меня и точно [51] по акустике держишь мне в кильватер. Одним словом, разведку ведет «Л-3». Меньше риска на двоих.
Так они и порешили. И успешно прорвались через Финский залив.
Но... домой вернулся только Грищенко. 18 ноября 1942 года он снова был на Лавенсари. От Афанасьева донесений не было. Можно утверждать, что, следуя в группе за Грищенко, он прошел-таки через Финский залив, так как уже после войны по трофейным документам установлено, что «Щ-304» действовала в центре Балтики до декабря, уничтожив шесть фашистских кораблей. Значит, сработали идея Егорова и практика Грищенко я Афанасьева — прошли лодки...
Все ждали Якова Павловича Афанасьева — оставалась еще надежда. Ждал его и Петр Денисович, нока лед не сковал Финский залив. Тогда только стало ясно — не придет «Щ-304».
Но не забыты экипаж «Комсомольца» и его командир. Сегодня все корабли отдают почести героям-подводникам, пересекая меридиан маяка Найссар в Финском заливе, где предположительно погиб Яков Павлович Афанасьев со своим экипажем, возвращаясь после шести побед домой, в базу.
Именно здесь, в районе Таллинна, проходил в те грозные годы один из мощных противолодочных рубежей фашистов, через который буквально продирались балтийские подводники — и при выходе в Балтику, и при возвращении в Кронштадт.
О командирах подводных лодок прекрасно написал бывший командующий флотом адмирал Трибуц: «Слана и вам, командиры подводных лодок и дивизионов, бесстрашно воевавшим в 1942 году». Он показал их как мастеров своего дела, как мозг корабля, как главных исполнителей замыслов командующего флотом, от мастерства которых в конечном счете зависела реализация решения командующего.
Но корабль в море — это десятки, сотни людей, и вместе с тем — это неразрывное целое. Это коллективное оружие, ядром которого является командир.
Среди искусных командиров подводных лодок В. Ф. Трибуц называет А. И. Маринеско. И не случайно. До сих пор к этому подводнику привлечено внимание многих писателей, журналистов и моряков, а то и просто людей, интересующихся морем, флотом, кораблями.
Петр Денисович не раз говорил, что его осаждали [52] вопросом: «Что представлял собой капитан 3 ранга Маринеско до исторической (январской 1945 года) торпедной атаки?»
— Это был, безусловно, замечательный, талантливый командир, — рассказывал Грищенко. — В годы войны мы не были близкими друзьями, но как командиры подводных лодок знали друг друга. Хорошо помню, как во втором эшелоне в августе 1942 года уходили вместе в море. Он — на «М-96», а я — на «Л-3». Запомнилось, что на его «малютке» был самый большой процент коммунистов. Только два человека из всего экипажа не были членами партии. А ведь у Александра Ивановича по штату не было комиссара. Думается, это исключительный факт: формирование партийного экипажа, создание коллектива, где все коммунисты.
О Маринеско как о мастере торпедных атак Петр Денисович узнал гораздо позже. Он оценил его после потопления «Вильгельма Г уст лова», 30 января 1945 года. Но с тех пор он никогда не переставал восхищаться им как командиром подводной лодки и всегда принимал самое близкое участие в нем, в человеке с исключительно трудной жизненной судьбой.
Боевые друзья и товарищи Грищенко были отличными командирами подводных лодок. А служба с ними — всегда школа. У командира гвардейской подводной лодки «Л-3» учился ее будущий командир В. К. Коновалов. Многое перенял у командира «Л-3» еще один известный подводник, ставший Героем Советского Союза уже будучи командиром «Щ-406» — Е. Я. Осипов.
Так было и остается сегодня — хороший командир в памяти на всю жизнь. Вспоминая командиров, с которыми рядом воевал Петр Денисович, невольно думаешь: «А что же представляют собой командиры подводных лодок сегодня?»
Когда я рассказывал Петру Денисовичу о том, что вот этот стал комфлотом, а вот тот Героя получил за поход на полюс, эти двое сходили в кругосветку — Грищенко искренне восхищался.
Мы часто с ним делились мыслями об управлении кораблем, о талантливых командирах. Говорили и об интуиции, и о везении, и о командирском «почерке»...
А что является главным критерием командирского искусства?
Во время войны он прост: по числу побед тебе и цена. Ну, а в мирное время, сегодня? Ведь действия многих [53] послевоенных командиров тоже заслуживают самого пристального изучения, а не только внимания. Звания Героя Советского Союза просто так не удостоят. Само это высокое звание обязывает изучать «почерк» таких командиров. А их послужные списки великолепны: первый корабль, второй, третий, комбриг, командующий...
Каждый из них может явиться образцом для подражания, и о каждом из них можно написать много теплого и доброго.
О современных подводных лодках Петр Денисович слушал всегда внимательно, никогда не перебивал.
Изредка только задавал вопросы, и больше о людях.
А что переняли сегодняшние командиры от Афанасьева, Вишневского, Грищенко и многих других?
Однозначно на это не ответишь, да и, перечислив «набор качеств», никого не убедишь. Поэтому я назвал Петру Денисовичу имена моряков, которые сегодня хорошо известны на флоте, а в прошлом они — бывшие командиры подводных лодок. У них есть нечто общее с Грищенко. Он командовал двумя подводными лодками, и они командовали не менее чем двумя кораблями. Продолжительность командования кораблем или число кораблей, которыми пришлось командовать офицеру, — своеобразный оселок. На нем оттачивается моряк для дальнейшей службы.
Но, пожалуй, самое главное — современные командиры не просто руководители, а, как и в прошлом, личности. У каждого из них свой стиль, свои отличительные качества. У одних — быстрота мышления, умение влиять на экипаж, у других — удивительная память, у третьих — прекрасное знание морского дела. Их не спутаешь ни с кем и друг с другом тоже. А общее у них то, что все они — исследователи, творцы. Творцы блистательных побед. [54]