Заочные встречи и первое знакомство с командиром «Л-3»
1944 год... Великая Отечественная война вступила в свой завершающий этап. Но до победы надо было еще дожить, надо было еще добить врага. По всему фронту продолжались ожесточенные сражения.
Флот, поддерживающий приморские фланги наступающих войск, потерял в боях значительное число командиров. Все больше росла потребность в хорошо подготовленных офицерских кадрах — с высшим военным и специальным образованием.
Для решения этой задачи 13 марта 1944 года Советским правительством было принято Постановление об организации Ленинградского военно-морского подготовительного училища, где мальчишкам предстояло готовиться к поступлению в высшие военно-морские училища.
Горсовет Ленинграда выделил для училища здание в Приютском переулке (ныне — Морской).
В июле 1944 года начался прием курсантов. Из Москвы и Сибири прибыли воспитанники эвакуированных первой и второй ленинградских специальных школ. Кроме них в подготовительное училище были зачислены матросы, солдаты и старшины, приехавшие прямо с фронта, а также обыкновенные «гражданские» мальчишки из школ всего Союза.
Трудно было «подготам» в сорок четвертом. Многие дома Ленинграда сильно пострадали в блокаду. Зажигательные бомбы, артиллерийские снаряды изувечили и училищные корпуса: почти полностью было разрушено одно крыло училища, зияли темными провалами окна без стекол, не было отопления, света. И вчерашним солдатам, матросам и школьникам пришлось спешно осваивать профессии каменщика, штукатура, маляра. Работали не покладая рук и учились, засиживаясь над учебниками допоздна... [5]
В такой, прямо скажем, по-фронтовому напряженной обстановке впервые встретились курсанты с адмиралом флота Иваном Степановичем Исаковым. Он только что оправился после тяжелого ранения, был на костылях. Вошел, однако, в спортзал сам, без сопровождающих. Сначала все замерли: вот он — адмирал, герой, живая легенда — рядом. Однако мальчишки быстро пришли в себя и, хотя никакой команды не прозвучало, выстроились вдоль стены. Адмирал улыбнулся, прошел, опираясь на костыли, в свободный угол зала. Все видели, как нелегко даются ему эти шаги. Вскоре завязалась непринужденная беседа.
Иван Степанович рассказал, что советские подводные лодки, несмотря на исключительно трудные условия базирования в восточном углу Финского залива, бесстрашно действовали на дальних коммуникациях врага, вплоть до южной части Балтийского моря.
Убедительно и в то же время просто объяснял он мальчишкам сложность и трудность Балтики для использования наших подводных лодок. На Балтийском театре военных действий, как ни на каком другом, противник создал сильнейшую противолодочную оборону. Тысячи мин, противолодочные сети перегородили Финский залив. Их дополняли природные препятствия — банки, мели, множество островов и разветвленных шхер. И все же подводники самоотверженно прорывали сложную заградительную систему, выходили в открытое море и наносили ощутимые удары по врагу в водах, где господствовали его силы.
Сразу же за «воротами» базы балтийцам приходилось погружаться, чтобы форсировать противолодочные ловушки, заграждения. То же предстояло им и при возвращении домой. Любая ошибка, даже оплошность в расчетах или действиях, могла привести к гибели.
Такая обстановка, очевидно, и выработала особый тип командиров — искусных подводников. Пожалуй, наиболее дерзким из них, мастерски совершающим опасные рейды и возвращающимся с победами является командир подводной лодки «Л-3» капитан 2 ранга Петр Грищенко. На этом закончил свой рассказ И. С. Исаков. Так впервые курсанты услышали имя прославленного подводника.
Вечером у курсантов в ротах было предостаточно разговоров. Конечно об Исакове и конечно же о Грищенко. Но в итоге они сводились к тому, куда идти служить после присвоения офицерского звания. И, хотя до этого было, [6] ох, как далеко — долгих и трудных шесть лет учебы, большинство уже тогда решили для себя: только на подводные лодки. Ну, в крайнем случае на торпедные катера. Так, многим мальчишкам военной поры, в том числе и мне, морскую профессию подводника помог выбрать Грищенко.
Векоре после встречи с И. С. Исаковым курсанты увидели в книжном магазине его книгу «Военно-Морской Флот СССР в Великой Отечественной войне». В ней были слова и о гвардейской подводной лодке «Л-3»: «Примерами большой смелости и искусства балтийских подводников могут служить рейды гвардейской подводной лодки «Л-3» под командованием Петра Грищенко. Эта лодка успешно преодолевала все опаснейшие преграды в Финском заливе (минные поля, шхеры и пр.) и на просторах Балтики топила немецкие суда. Только в одном походе Грищенко потопил четыре фашистских транспорта и миноносец...»
Книга Исакова была первой попыткой обобщить действия Советского Военно-Морского Флота в Великой Отечественной войне, рассказать о смелости и искусстве командиров кораблей. В ней рассматривались действия всех флотов, в том числе и Краснознаменного Балтийского.
Военно-морские силы фашистской Германии, внезапно начав в июне 1941 года военные действия против Советского Военно-Морского Флота на Балтике, имели большие преимущества. С первого же дня войны они располагали в Финляндии сухопутным плацдармом, то есть имели порты, базы, аэродромы, наблюдательные посты и радиостанции, приближенные к советской территории. Это создавало прямую опасность Ленинграду и Кронштадту, фактически ставило под угрозу всю систему базирования Балтийского флота.
У нашего флота преимуществ не было. К лету 1941 года имелась единственная база на полуострове Ханко (Гангут). Это был вынесенный на запад опорный пункт нашего флота на северном берегу Финского залива.
Но оборудование Ханко не было закопчено, и поэтому организовать огневое взаимодействие с южным берегом залива не представлялось возможным. Да и на самом южном берегу не было завершено строительство оборонительных сооружений и оборудование баз флота. Слишком мало времени прошло с момента вступления Прибалтийских республик в состав Советского Союза (лето 1940 года). Война застала Балтийский флот в стадии развертывания [7] кораблей в новые базы Прибалтики. Подводные лодки только-только пришли в Либаву (Лиепаю) и Ригу. К началу Великой Отечественной войны подводные силы Балтийского флота насчитывали 69 единиц. Первая бригада (в нее входила и «Л-3») базировалась на Ригу и Либаву. Постоянным местом дислокации была Либава. Вторая бригада подводных лодок базировалась на Таллинн и Ханко. Кроме того, имелись еще учебные соединения — одна бригада и один дивизион. Треть всего состава подводных сил составляли малые подводные лодки, способные вести боевые действия только у побережья в течение нескольких дней. Часть подводных лодок была устаревших типов, несколько лодок находились в ремонте и в постройке.
Особенно мало было боеготовых минных заградителей — специальных подводных лодок, которые могли брать на борт мины и переходить в дальние районы, чтобы на путях следования судов противника расставлять свое смертоносное оружие. Именно к ним относилась и «Л-3».
Развертывание балтийских подводных лодок для уничтожения фашистских кораблей и судов началось в первый же день войны. Через двое суток на позициях находилось уже 15 единиц (в том числе и «Л-3», вышедшая в море 22 июня из Либавы). Но вскоре фашисты захватили Либаву, Ригу, Таллинн. Часть подводных лодок была потеряна, некоторые получили серьезные повреждения. Все это усугубилось тем, что лодки теперь могли базироваться только на Ленинград и Кронштадт, а это значило: чтобы выйти в Балтийское море и топить вражеские суда, предстоял переход по Финскому заливу, контролируемому фашистами.
Для упрощения и улучшения управления боевой деятельностью поводных лодок все они были объединены в одну бригаду. Начался второй этап боевых действий балтийских подводников. Его главные события развернутся в 1942 году. Именно в этот период «Л-3» под командованием П. Д. Грищенко добьется выдающихся успехов.
Но и в 1941 году вклад «фрунзевцев» в общую копилку был достаточно велик — четыре корабля противника (в октябре на минах «Л-3» подорвался тральщик, в ноябре — три морских транспорта).
Суровые испытания выпали на долю балтийцев. В самые критические моменты войны они не только активно участвовали в обороне Ленинграда, но и наносили удары [8] по врагу в удаленных районах Балтики. Важнейшая роль в этих действиях принадлежала подводникам.
Несмотря на внезапность нападения, превосходство в силах, наличие готового плацдарма в тылу нашего флота, врагу не удалось в 1941 году уничтожить силы Краснознаменного Балтийского флота в Таллинне — главной базе флота. Не удалось фашистам и заблокировать в 1942 году наши подводные лодки в Кронштадте и Ленинграде.
К весне 1942 года для боевых действий в Балтийском море было подготовлено 36 подводных лодок. Тремя эшелонами выходили они в течение 1942 года из Кронштадта: в первом и втором — по 10 лодок, в третьем — 16. Особо следует выделить две подводные лодки: «Щ-304» во главе с капитаном 3 ранга Афанасьевым Яковом Павловичем и «Л-3», где командиром был Петр Денисович Грищенко.
Лодка «Щ-304» — единственная, которая участвовала в выходе в море во всех трех эшелонах, а «Л-3» по всем боевым показателям, как отметит потом командующий Краснознаменным Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц, не имела себе равных в двух эшелонах.
Успешно действовали балтийские подводники и в последующем, до самого конца Великой Отечественной войны.
После Великой Отечественной войны, вплоть до конца сороковых годов, вновь построенных подводных лодок на Балтийском флоте еще не было. Службу продолжали только подводные лодки, принимавшие участие в боевых действиях. Они прошли через «заборы» из тысяч мин, сумели преодолеть стальные сети в несколько рядов, приняли на себя сотни глубинных бомб фашистов и выжили.
В первые послевоенные годы каждый офицер-подводник считал делом чести знать все лодки поименно. Довелось и мне увидеть и даже потрогать рукой теплую, нагретую солнцем рубку знаменитой гвардейской «Л-3», стоявшей у причала. Ощущение от встречи с кораблем, который стал легендой, непередаваемо. С волнением и душевным трепетом смотрел я на «Л-3», бережно касался вмятин, заплат, наваренных на пробоины кусков стали. Помню, как меня охватило чувство сопричастности к подвигу, совершенному людьми в этом стальном корпусе.
А что говорить о тех, кому довелось воевать на этом корабле? Они переживали каждую встречу с ним! Вот как описывает свидание с родной «Л-3» участник одного из труднейших ее походов писатель А. Зонин: «В 1957 году осенью я шел по причалу подплава... Я подошел ближе, и [9] сердце как-то сжалось. Я узнал корпус. Она?.. Да, это была она... Я побоялся расспросов лодочной команды, заторопился наверх, на причал..., чтобы справиться с душевной растерянностью».
Мои встречи с членами экипажа «Л-3» начались в 1950 году. Тогда я получил назначение младшим штурманом на подводную лодку «Д-2». По штату эта должность именовалась «командир рулевой группы». И вот ко мне, молодому лейтенанту, в подчинение попадает мичман Константин Емельянович Настюхин. Тот самый боцман Костя Настюхин с «Л-3», который в боевых походах управлял горизонтальными рулями, когда атаковал Грищенко. Умным, я бы сказал мудрым, оказался мичман. Чего скрывать, молодой, горячий, я порой не всегда прислушивался к тому, что думают другие. В таких случаях Настюхин, улучив момент, вспоминал, словно, так, к слову:
— Да, немало хороших командиров повидал я. И все они, а наш особенно, сильно требовали, но подчиненных выслушивали...
— ...А вы знаете, кто был минером на «Д-2», когда в 1933 году ее направили в числе других кораблей на север, чтобы создать Северный флот? — спросил как-то Настюхин и после паузы сам ответил: — Грищенко. Он знал устройство подводной лодки не хуже инженера-механика.
И как бы размышляя вслух, прищурив голубые глаза, Константин Емельянович с гордостью сказал:
— Может, поэтому Грищенко в 26 лет и стал командиром «Д-5» на Черном море...
Я понимал, к чему клонит Настюхин: дескать, ночаще прислушивайся к подчиненным, не гнушайся учиться у них — будешь, как Грищенко. Но меня другое заинтересовало:
— Откуда вам, товарищ боцман, известно про службу Грищенко на «Д-2» и «Д-5»? Читали послужные списки?
— Нет, товарищ лейтенант, это нам не положено. Да и не нужно. Мы о своих командирах не по аттестациям знаем, не по анкетам. Есть наш флотский, если хотите — «матросский телеграф», баковый вестник.
— Это еще что за источник информации? — поинтересовался я.
— Да это молва — мнение нашего брата матроса или старшины о командире. Хорош командир — «батя», с причудами — «чокнутый», вы уж извините за такое слово, а воли чересчур вежливый — «паруся». [10]
— А как по вашему «телеграфу» называли Грищенко?
— «Батей», — тепло сказал Насттохип и после паузы добавил: — А ведь был очень молод...
Такие беседы с боцманом Настюхиным, признаюсь, доставляли мне удовольствие: знал он немало, а главное — умел неторопливо, с доброй, лукавой своей усмешечкой, с чувством-толком рассказывать. Говорили мы чаще всего об экипаже «Л-3» и конечно же о Грищенко.
Видно, и впрямь здорово работал «матросский телеграф». Во всяком случае Настюхин знал о своем командире столько, сколько не вместит в себя никакая анкета.
Знал боцман, что его командир был выходцем из бедной крестьянской семьи, проживавшей на Херсонщине, детство имел трудное. Рано оставшись без отца, умершего от тифа, с двенадцати лет батрачил. Затем, не вынеся хозяйских побоев, сбежал в портовый город Одессу, где нанялся чистить от накипи пароходные котлы. Знал Настюхин и то, что его будущий командир едва не умер, надсадившись в малолетстве непосильным трудом и заработав туберкулез.
Но в той беспросветной жизни будущий командир не отупел, не озлобился. С детских лет любил фантазировать мальчуган, мечтал о дальних странах, о чужих морях. Фантазия вторгалась в его детские сны, где он был не босоногим Петькой Грищенко, а — шутка ли! — самим капитаном Немо. А ведь капитан Немо, заметьте, не кто-нибудь — подводник!
И здесь, как правило, Настюхин веско изрекал: «Вот так, мол, знал, командир, какие сны видеть — «подводные». И нет на Балтике, пожалуй, другого командира, в ком бы еще в детстве рыцарь морских глубин проснулся... Призвание имел!»
Но путь к морю для Петра Денисовича оказался нелегким. Кем только ни приходилось Петру Денисовичу быть — батраком и слесарем, рабочим в порту и на железной дороге. Но всегда и везде он считал: надо учиться, где только можно.
И учился: в церковно-приходской и железнодорожной школах, в вечернем электромеханическом техникуме. И так всю жизнь, тем более что революция открыла ему, сыну матроса, эту возможность. Но главное — море. И комсомольская организация дала ему путевку на флот — курсантом в военно-морское училище.
Однако медицинская комиссия вдруг к полной его неожиданности обнаружила у него дальтонизм. Короткое [11] заключение: «Не годен по состоянию здоровья». Казалось, все пути в моряки, да еще в военные, отрезаны.
Но желание, настойчивость помогли и здесь. Не поверил диагнозу прежде всего сам Грищенко. Искал встреч с моряками, пытался разобраться, что же это за хитрое слово «дальтонизм». Однажды в поезде познакомился с молодым флотским командиром. Тот только что закончил военно-морское училище в Ленинграде. Молодой Грищенко рассказал попутчику о своем горе.
— Слушай, браток! Ну-ка, взгляни сюда! — услышал он в ответ на свой рассказ. Военмор, отодвинувшись в сторону, разложил на полке две тельняшки, рядом высыпал горсть пуговиц, отливающих золотом, зеленью и еще какими-то неясными цветами.
— Та-ак! — протянул военмор. — Какого цвета полоски на этой тельняшке?
— Голубого, почти как небо! — грустно ответил Петр.
— Молодец! А на этой?
— Темно синего, словно вода в Черном море! — оживился Грищенко.
— Ну, а эта пуговица какого цвета?
— Золотистого!
— А вот эта?
— Позеленела, наверное, не чистили давно!
— Правильно, парень! Быть тебе моряком!
— А как же с дальтонизмом?
— Никакого дальтонизма у тебя нет, ты просто не понял условия задачи, которую перед тобой поставили: растерялся, глядя на разноцветные круги в книге, и не заметил цифры. Это по первости бывает...
Через день на заводском комсомольском собрании Петр Грищенко рассказал о своем «дальтонизме» и слезно просил дать путевку в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе, о котором поведал ему военмор. На этом же собрании заводской врач-окулист перед комсомольцами продемонстрировал злополучную «глазную» книгу, по которой молодой абитуриент здесь же, на собрании, уверенно называл цифры, изображенные разноцветными шариками.
Так было покончено с «дальтонизмом». Горком комсомола по ходатайству заводского комитета дал будущему командиру «Л-3» направление в военно-морское училище. Но до подводной лодки, на которой предстояло выйти в море, было еще очень далеко. А до командирского [12] мостика — и того дальше. Однако вера в мечту, упорство помогали, да и друзья всегда выручали.
Идя к заветной цели, Грищенко встретил много хороших людей. И он часто вспоминал их добрым словом. Это и квартирная хозяйка Мария Алексеевна, которая приютила, пока не было места во флотском экипаже, и делопроизводитель в Военно-морском училище имени М. В. Фрунзе Антонина Николаевна, которая радовалась каждому успеху «настойчивого хохленка», как она называла Грищенко, и студент, имя которого уже забылось, но сам он навсегда остался в памяти, на всю жизнь. Это он бесплатно, отрываясь от своих занятий, вечерами, а то и по ночам обучал молодого украинца русскому языку и литературе, чтобы тот сдал экзамены в училище...
Беседы с людьми, знавшими Грищенко, оставляли яркое впечатление о его личности. Необычайно интересными были рассказы подводников послевоенной поры, изучавших «почерк» командира «Л-3».
...Однажды в должности штурмана довелось мне выйти в море на гвардейской «Щ-303». В ту пору ею командовал капитан 3 ранга Алексей Михайлович Гонтаев. Стоя на мостике, Гонтаев сказал мне, указывая на остров слева по борту:
— Сюда меня высаживал Грищенко, возглавивший к тому времени разведку Балтийского флота. В 1943 году он прямо с должности командира подводной лодки был назначен начальником противолодочной обороны флота. Не знаю мотивов того перемещения, но считаю, что в последующем опыт противолодочника в сочетании с мастерством подводника сыграл решающую роль в назначении Грищенко в 1944 году начальником разведки флота...
Я посмотрел на «проплывающий» остров. Стремительно спустился вниз по трапу. Прочитал название острова на карте и оценил его расположение. Что ж, место для проведения разведывательной операции выбрано удачно. Тогда эту операцию предложил Грищенко, а выполнила ее группа матросов, возглавляемая разведчиком старшим лейтенантом Гонтаевым.
В ту пору не все детали операции можно было предать гласности. Но много лет спустя, когда это перестало быть тайной, появились чрезвычайно интересные подробности. И фигура Петра Денисовича Грищенко как начальника разведки флота повернулась к нам еще одной гранью...
...В середине июля 1944 года в Кронштадт в штаб [13] Балтийского флота пришло донесение: на Сескарском плесе, к востоку от Демантейских банок, подорвалось и затонуло кабельное судно «Киллектор». Причины его гибели были неясны — то ли подрыв на мине, то ли торпеда.
Вскоре в этом же районе подорвался малый охотник за подводными лодками «МО-304». «Вряд ли, — полагали в штабе, — его торпедировали: во-первых, торпеда дороже этого небольшого деревянного суденышка; во-вторых, в него попросту трудно попасть торпедой, настолько он мал. Тут явно была иная причина...»
На подорванный «МО-304» срочно командировали одного из опытных офицеров штаба. Он выяснил все обстоятельства дела и установил: да, малый охотник все же был торпедирован.
Но торпеды были неизвестного образца. Пережившие атаку моряки рассказывали, что привычного пенного следа движущейся торпеды не видели. Эту загадку и предстояло разгадать.
В штабе внимательно изучили анализ происшествий с «Киллектором» и «МО-304». Судя по всему, противник применил торпеды повой конструкции, причем очень высокой эффективности.
Пожалуй, еще долго бы все оставалось на уровне догадок и предположений, если бы через несколько дней «МО-ЮЗ» (командир старший лейтенант А. П. Коленко) не потопил в районе Бьёркёзунда вражескую подводную лодку. Часть экипажа, в том числе и ее командир капитан-лейтенант Вернер Шмидт, были взяты в плен.
В ходе допросов выяснилось, что «У-250» — немецкая лодка, построенная всего несколько месяцев назад, была оборудована по последнему слову техники. Командующий флотом принял решение поднять затопленную «У-250».
Немецкие торпедные катера пытались помешать подъему. Но лодка была все же поднята и отбуксирована в док.
Здесь-то и проявился талант Грищенко-разведчика. На допросах он сумел убедить командира «11–250» в скором поражении Германии и склонить его помочь тем, кто заинтересован в быстрейшем окончании войны. Вернер Шмидт согласился проникнуть в лодку и извлечь из нее техническую документацию. Это было не простое дело, так как внутри подводной лодки были установлены специальные устройства для взрыва корабля в случае его захвата. [14]
Так была раскрыта тайна электрической самонаводящейся торпеды с акустической головкой...
В мае 1966 года я случайно оказался в одном вагоне с Героем Советского Союза контр-адмиралом Владимиром Константиновичем Коноваловым. Раньше мы не, были знакомы и никогда не встречались. Но я, конечно, его сразу узнал — известный подводник, длительное время служил на Севере, в штабе флота.
Мы поздоровались — и больше ни слова. Но на одной из станций я решил заговорить с ним. Подошел к Коновалову, когда тот одиноко прохаживался по перрону. Разговор завязался неожиданно просто. Мельком взглянув на мой знак командира лодки и одобрительно кивнув, контр-адмирал дружелюбно спросил:
— Что, на Севере?
— Так точно! — но, спохватившись, я поправился: — Был. Теперь уже нет.
Я с семьей переезжал к новому месту службы. Кстати, и Коновалов тоже, о чем я знал. Оба замолчали. В голове вертелась мысль: «Ведь это бывший помощник командира с легендарной «Л-3». Но я совсем забыл, что Коновалов стал командиром «Л-3» после Грищенко. Чтобы прервать неловкое молчание, я заговорил вначале на нейтральную тему. А говорить-то хотелось о Грищенко. И вдруг вспомнил эпизод из Великой Отечественной войны с неисправными рулями на «Л-3», которые были повреждены при бомбежке лодки. В этом эпизоде Коновалов — помощник командира — по решению Грищенко был главным действующим лицом.
Я без всякого перехода, прервав фразу, сменил тему разговора.
— Помните, когда вы были помощником у Грищенко, — горячо начал я. Говорил торопливо, несколько раз возвращаясь к эпизоду с рулями. Тогда лодка ночью всплыла для ремонта и находилась в надводном положении, готовая по команде Грищенко срочно погрузиться. Помощник командира Коновалов и военком Баканов — как самые миниатюрные в экипаже — пошли в надстройку на корме лодки выполнять работу. Другие по комплекции не подходили. Коновалов и Баканов знали: появись противник, у них не будет времени выскочить из надстройки и добежать до входного люка. Если погружение из-за них задержать, это грозит гибелью всему экипажу. При срочном погружении «Л-3» должна была уйти под воду без Коновалова и Баканова. [15]
Когда уже во второй или третий раз я заговорил об этом эпизоде, Коновалов остановился, взглянул на меня, и я вдруг смутился. Мне показалось, что я был бестактен. Герой Советского Союза! Контр-адмирал! А я ему про случай из его практики помощника командира. Уловив мое смущение, Коновалов просто разрядил обстановку. Он шутливо (но в шутке слышалась затаенная грусть) сказал:
— Все-таки я до сих пор остался для многих помощником у Грищенко! А ведь мне довелось после Грищенко командовать «Л-3», ходить в боевые походы уже в должности командира.
Коновалов замолчал и после паузы вдруг твердо отчеканил:
— Но по большому счету так оно и есть! Пожалуй, все на «Л-3» — дело рук Петра Денисовича, а точнее — его головы! Рук было предостаточно. Не понимаете?
Не дожидаясь моего ответа, Коновалов отметил, что Грищенко для того времени, имелось в виду начало Великой Отечественной войны, был необычным командиром подводной лодки. Прошел большую жизненную школу в юности, окончил военно-морское училище, имел уже опыт командования кораблем, после чего закончил Военно-морскую академию. В ту пору в Советском Военно-Морском Флоте трудно было найти другого командира подводной лодки с таким послужным списком.
Высоко о Грищенко отзывались и другие его бывшие сослуживцы. Все чаще стали появляться книги и статьи о нем. Публикует он и свои собственные труды.
Мой товарищ — в прошлом командир одного из первых атомоходов, а позже преподаватель тактики подводных лодок — заканчивал исследование о действиях подводных лодок в годы войны. В одной из наших бесед он показал мне книгу, автором которой был Грищенко, и произнес восторженно: «Вот это командир!»
Так выразил свое отношение к командиру «Л-3» командир атомной подводной лодки... спустя 30 лет после боевых походов «Л-3». У меня остались в памяти именно слова «вот это командир», наверное, потому, что за ними многое стояло. То было восхищение смекалкой подводника, талантом тактика, расчетом и умением выбрать оружие.
Кроме торпедного оружия Грищенко поразительно просто, но очень умно и хитро использовал мины. О его тактике постановки мин есть даже рассказ под названием [16] «Не пустили» в книге С. Алексеева «Сто рассказов о войне».
Была еще одна встреча с именем Грищенко. Пришел к нам в академию вновь назначенный преподаватель). Во время беседы с ним в кабинет зашел начальник одного из факультетов. Очень эмоциональный, всегда несколько шумный и любящий читать мораль или «поучить» жить, контр-адмирал стал высказывать не совсем обоснованные претензии к кафедре.
Провожая его взглядом, молодой преподаватель сказал:
— Когда я учился во ВВМУРЭ имени Попова{1}, там был один замечательный начальник факультета! Вот это человек! Настоящий моряк! Он был настолько тактичен, что за весь курс обучения ни разу, никогда не повысил голоса. А как мы заслушивались его доказательствами достоинств подводных лодок! Внешне исключительно аккуратен, элегантен, к курсантам всегда внимателен и предупредителен.
Присутствовавшие невольно в один голос спросили:
— А кто был этим начфаком? И услышали в ответ:
— Капитан первого ранга Грищенко!
Это была последняя «заочная» встреча с командиром «Л-3». До сих пор испытываю чувство досады: почему с 1944 по 1980 год столько соприкосновений с именем и ни одной личной встречи?!
Искать самому? Пока я раздумывал, жизнь наконец сама свела нас. Произошло это в июне 1980 года в Москве, в Центральном доме литераторов имени А. А. Фадеева. Представляется, что это символично — ведь в 1942 году именно Александр Фадеев, имя которого сегодня носит Дом литераторов, писал о Грищенко и восторгался его боевыми делами.
Меня попросили выступить на военной секции писателей в Доме литераторов с лекцией о современном флоте. Были вопросы, и встреча закончилась непринужденной беседой. Многие начали расходиться, когда из дальнего небольшого зала ко мне подошел стройный, уже в возрасте мужчина. Шел он легкой и уверенной походкой. Высок ростом, крепок. Гордо посаженная голова с седыми пышными волосами, темные, почти сросшиеся брови. Тонкие, правильные черты лица. [17]
Признаюсь: я не поверил своим глазам. Но он подошел ближе — и сомнения отпали. Да, это был Петр Денисович, Грищенко.
Заговорил он тихо. Слушал ответы на свои вопросы очень внимательно. Удивлялся восторженно. Если его что-то поражало, он простодушно восклицал: «Ишь ты!» И лицо озарялось светлой доброй улыбкой.
Таким — по-детски улыбающимся — и запомнил я Грищенко в первую нашу встречу.
Придя домой поздно вечером, я тут же перебрал номера Морского сборника. Это было единственное, что я всегда возил с собой по флотам. Нашел и перечитал о Грищенко очерк Фадеева, написанный им более 40 лет назад. В нем рассказывалось и о комиссаре этой лодки: «Я подружился в Ленинграде с двумя моряками подплава — Петром Грищенко и Михаилом Долматовым... До чего же это были разные люди! И все-таки их тянуло друг к другу. Петр Грищенко — красивый чернявый моряк со сросшимися бровями, сосредоточенный в себе, организованный, целеустремленный — человек с самостоятельным, независимым и непокорным мышлением. В сущности, у него только один самый задушевный друг — это дневник, который он ведет, и еще один хороший товарищ — это Михаил Долматов... — широкая русская натура, с настоящей русской повадкой, выходкой и хитрецой, которая помогает ему ладить с Грищенко».
Отложил журнал... И долго еще лежал с закрытыми глазами и никак не мог уснуть. Все сравнивал то, что прочитал, с первыми своими впечатлениями от встречи с Грищенко.
Перечитывая тогда очерк Фадеева, я не знал еще, что в Долматове было больше именно «хитрецы», чем товарищеской прямоты и доброжелательности. Это стало известно значительно позже из рассказов самого Грищенко. Но Петр Денисович не обижался на Долматова, зная ему цену как подводнику. Невысока была она. К сожалению, сам Долматов не понимал несовершенства своих знаний, поэтому не всегда знал свое место. Об этом не раз твердо и открыто напоминал ему Грищенко. И все-таки, сознавая важность единомыслия на корабле, Грищенко с Долматовым находил общий язык...
Вскоре я снова встретился с именем Грищенко — в повести А. Крона «Капитан дальнего плавания». Здесь командир «Л-3» назван подводным асом и согласно кроновской «табели о рангах» поименован «подводником [18] № 2». Подводники такой «табель» не приемлют. Думается, это не тот случай, когда героев можно расставить по ранжиру и номерам. Иерархия не подходит для победителей.
Да и сами командиры воевали не за то, чтобы и/х кто-то впоследствии нумеровал «подводник № 1, 2...» Будь они сейчас все вместе: и погибшие в суровых водах Балтики, и ушедшие из жизни после Великой Победы, и ныне здравствующие, — ни один бы из них не принял титул «личного врага Гитлера», потому что таким врагом был каждый советский человек — патриот своего Отечества.
И все-таки порассуждать об искусстве командования вообще необходимо, чтобы многое прояснилось не только моряку, но и широкому читателю. Сам Петр Денисович написал несколько книг, которые позволяют оценить действия экипажа «Л-3» в бою, познакомиться с его товарищами и друзьями с других подводных лодок. Но, к сожалению, можно предполагать из скромности, очень мало в книгах Петра Денисовича информации о нем самом как командире подводной лодки, его последующей службе, личных качествах и достоинствах, которые отмечали поэты и писатели в своих произведениях, изображали художники.
Встречались с П. Д. Грищенко и писали о нем в годы войны кроме А. Фадеева В. Азаров, Вс. Вишневский, А. Зонин, А. Крон, В. Кетлинская, А. Штейн, О. Берггольц и другие.
Как командира и ученого Грищенко высоко ценили видные советские флотоводцы Иван Степанович Исаков, Владимир Филиппович Трибуц.
Обращение к книгам и статьям о Грищенко, думается, поможет представить его как командира подводной лодки, как педагога и ученого, понять его личное призвание и призвание его друзей-подводников. [19]