Бой у Родиловского озера

Мухарев и дядя Василий в задумчивости шли из штаба бригады. Им только что сообщили замечательную новость: Леньку Голикова представляют к званию Героя Советского Союза. Эта новость, конечно, очень их радовала, но узнали они и другое: Леньку забирают в бригаду. Предстоящая разлука огорчала обоих. Они сильно привязались к мальчику за месяцы боевой жизни.

— Да, Героя не каждому дают, — прервал молчание дядя Василий.

— Трофим сказал, из Москвы шифровка пришла. Приказано всех участников операции к званию Героя представить. А участников-то — Ленька один, и тому четырнадцать лет всего... Теперь это дело верное. Велели наградной лист заполнить... А расставаться жалко.

— А что, Василий Григорьевич, может, похлопотать можно? У нас ему тоже неплохо. Все под надзором парнишка!

— Говорил. Трофим ни в какую. Сказал: может, учиться отправят, а пока при штабной разведке будет. Верно, конечно, поберечь его надо... Нет, придется, видно, нам расставаться с нашим Ленькой.

Партизаны спустились с песчаного холма в заболоченную низину. Кое-где листочки осин начинали уже желтеть.

— Первый признак, — кивнул дядя Василий на трепещущие деревья. — Месяц-другой — белые мухи появятся. Где зимовать-то будем?

— Перезимуем!.. А ты не помнишь, дядя Василий, сколько Ленька мостов рвал — пять или шесть?

— Как шесть? Одних шоссейных штук семь будет. Под Весками раз, за Крутцом два, под Севера три... — дядя Василий, загибая пальцы, перечислял Ленькины боевые заслуги. — Ты это в наградном листе все напиши. Да еще на железной дороге два моста, когда всем отрядом ходили; три эшелона под откос спущено. Потом боев сколько... Отчаянный парень! Бесстрашная душа. А отпускать его так жалко — аж сердце щемит! Как к сыну к нему привык!

За следующей песчаной высоткой начиналось расположение отряда. Партизаны только что вернулись с аэродрома, который готовили к приему самолетов. Ждали самолеты со дня на день. По радио сообщили: этой ночью непременно придут, если не испортится погода. Но в небе не было ни единого облачка.

Ленька разводил перед шалашом костер, когда к нему подошел Мухарев.

— Ну, Леня, новости для тебя есть. — Василий Григорьевич присел на выбитую траву. Ленька, стоя на коленях, вопросительно глянул на учителя. С охапкой валежника подошел Митяй. — Сказали, не говорить пока, да уж ладно: к Герою тебя представляют!..

Ленька поднял бровь. На лице его мелькнуло растерянное выражение. Он не понимал — шутит Василий Григорьевич или говорит серьезно.

— За что? — вырвалось у него.

— За все вместе, а за генерала особенно. И еще одна новость: в штаб тебя забирают. Придется нам расставаться...

Открытая улыбка погасла на Ленькином лице.

— А я не пойду! Никуда не пойду!

— Придется идти. Приказ Глебова есть. Там тебе лучше будет...

— Все равно не пойду! Мне и здесь хорошо.

— Ну, посмотрим. Дня два еще есть в запасе. Ты вроде как в другой, в старший класс переходишь. Как раз к первому сентября подгадали. Собирай книжки! — Василий Григорьевич хотел пошутить, но улыбка получилась невеселая, шутка не удалась.

Печаль появилась и на лицах других партизан. В отряде не было человека, который отнесся бы равнодушно к уходу Леньки.

Но переход Леньки в бригадную разведку неожиданно задержался.

Три ночи кряду разгружали партизаны с самолетов оружие. Из советского тыла доставили боеприпасы, взрывчатку, одежду, продовольствие. К Родиловским болотам стягивались большие партизанские силы. Подходили отряды из других бригад, чтобы пополнить свои запасы. Кто знает, удастся ли еще раз до зимы снабдить партизанские отряды! Тюки, ящики, пакеты складывали в кустах, маскировали, а разгруженные самолеты взмывали в темноту неба, и к рассвету здесь опять становилось безлюдно и тихо. Кое-что из припасов развезли в отряды, но большая часть лежала в кустарнике на краю аэродрома. Пополнил свои запасы и отряд Гвоздева.

На рассвете четвертого дня партизаны вернулись в лагерь, проработав всю ночь.

— Давайте хоть каши сварим, — сказал Ленька. — Давно не ели, наверное, жевать разучились... Глядите, какая она, мигом сварится! — Ленька держал в руках пачки гречневого концентрата.

— А ты не жадничай, — предупредил дядя Василий. — Положи одну пачку — и хватит. Разварится...

— Нет, гулять так гулять. Обе сварим. Теперь заживем, дядя Василий!.. И соли привезли! А патронов сколько!.. — Ленька сорвал наклейки, размял в руках концентрат и высыпал его в закипевшую воду. Через несколько минут каша разварилась, начала подниматься, выпирать из котелка. Ленька явно перестарался, высыпав сразу две пачки.

— Я ж тебе говорил, много, — заворчал дядя Василий. — Откладывай в другой котелок.

С порожним котелком Ленька подошел к костру, зачерпнул ложкой кашу, да так и застыл.

— Немцы окружают! В ружье! — услышал он тревожные крики.

Партизаны схватили автоматы, винтовки, побежали к Гвоздеву. Он отдал приказание занимать оборону. Левее высотки разгорался бой. Засвистели пули, сбивая ветки деревьев.

Ленька залег с группой отрядной разведки. Был здесь и командир Гвоздев; всего человек десять. Партизаны лежали за скатом высотки, а гитлеровцы шли низиной. С другого холма строчил их станковый пулемет. Огонь лился такой, что нельзя было приподнять головы.

Высотка, где залегли партизаны, узким мыском вдавалась в сырую лощину. Позиция была удобная. Но гитлеровцы, Гвоздев сразу обратил на это внимание, вели себя как-то странно. Они шли стороной, боя не принимали, и только их станковый пулемет бил не переставая.

Другая часть партизанского отряда дралась ближе к дороге. Судя по напряженной стрельбе, бой там шел сильный.

Ленька лежал за кочкой и время от времени бил по врагам, мелькавшим среди кустов. Внимание его было сосредоточено на лощине, но он почему-то обернулся назад. Обернулся — и замер: сзади к партизанской цепи подползали гитлеровцы, человек сорок.

— Фашисты там! — приглушенно крикнул Ленька Гвоздеву.

— Уходить к дороге, передай по цепи, — скомандовал командир.

Цепь была короткая, команду слышали и без того. По скользкому мху перевалились на другую сторону гребня и ползком начали отходить к дороге, У разведчиков потерь не было, но в другой части отряда были убитые и шесть раненых. Здесь, как доложил Мухарев, немцы тоже вели себя непонятно. Наткнувшись на сопротивление, они пытались сбить партизан и в то же время обтекали высотку, устремляясь куда-то дальше.

Из-за деревьев выползла танкетка с черным крестом. Возле нее взорвалась граната. Огрызаясь огнем, танкетка отошла назад.

Гвоздев прислушался к бою. Сзади, оттуда, где располагался штаб бригады, тоже слышались выстрелы. Шел бой и на аэродроме.

— Рвутся к аэродрому, а мы им поперек дороги стали, — объяснил Гвоздев. — Веди-ка, Мухарев, туда отряд, а я прикрывать буду.

Мухарев повел отряд. Сначала вынесли раненых, проскочили через дорогу и, отстреливаясь, стали отходить к аэродрому. Но пришли туда слишком поздно. Половину аэродрома гитлеровцы уже заняли, а с другого края бой еще продолжался. Гитлеровцы теснили партизан. На стороне фашистов было явное преимущество.

Враги поспешно жгли запасы партизан, с таким трудом доставленные через линию фронта. Облитые бензином, пылали тюки с одеждой. В ярком дневном свете пламени почти не было видно. Только дымок поднимался над зеленым кустарником. Потом, как сосновые дрова, затрещали ящики с патронами, начали рваться гранаты. От бессильной ярости хотелось плакать.

Фашисты обнаружили отряд Гвоздева, атаковали его с двух сторон. Атаку отбили, но командир приказал отойти: силы были неравные. Ушли назад к лагерю. Отряд вырвался из окружения. Партизаны находились теперь позади гитлеровцев, занявших аэродром. Все были удручены свалившейся на них бедой.

— Как это они, дьяволы, подгадали! Сколько добра уничтожили!.. — Гвоздев шел рядом с Мухаревым. Думали, как быть дальше.

Прошли через брошенный лагерь. Костер еще тлел. На тагане из обгоревших сучьев висел Ленькин котелок, весь залитый гречневой кашей.

— Надо сдачи давать, — сказал Мухарев. — Фашисты на радостях небось голову потеряли. Этим надо воспользоваться.

Продираясь сквозь заросли, шли вдоль лесной дороги еще около километра. Две высотки с обеих сторон прижимались к дороге.

— Будем ждать здесь, — сказал Гвоздев. — Этого места им не миновать. — Командир остановил отряд.

Расчет был такой. Разгромив аэродром, гитлеровцы непременно возвратятся на Псковское шоссе. Дорога здесь только одна. После успешного налета вряд ли станут они осторожничать. План Гвоздева сводился к тому, чтобы залечь на сопках, подпустить гитлеровцев как можно ближе и в коротком бою разгромить, пока они не успеют прийти в себя.

— До моей команды огня не открывать. Пусть хоть на винтовку тебе наступят — не стреляй без приказа. — Командир сам показывал, кому где лежать.

— Да разве вытерпишь, товарищ Гвоздев? — сказал кто-то. — Как их увидишь, рука сама к автомату тянется.

— А ты не гляди! Уткнись в землю и лежи. Глядеть я за вас буду. Поняли? Стрелять только в упор.

В отряде три пулемета. Расставили их на сопках по обе стороны дороги. Раненых уложили на обратном скате. Митяю поручили их оберегать. Но многие раненые переползли ближе к засаде. Не вытерпел и Митяй.

— А вы чего здесь? — обрушился Гвоздев на раненых. — Давайте назад!

— Не лежится, товарищ Гвоздев. Мы хоть диски снаряжать будем, патроны подносить.

— Ну ладно.

Стрельба, доносившаяся сюда с разных сторон, постепенно стихла. Из засады была видна дорога, спускавшаяся с пригорка в топкую лощину. Трава и кустарник надежно скрывали партизан. Лежали долго — часа три. Кое-где партизаны начали перешептываться. Гвоздев по цепи приказал прекратить разговоры.

Только далеко за полдень из-за пригорка показались фашисты. Впереди шла разведка — человек десять. Сзади, в полсотне метров, двигалась другая группа солдат, Они несли раненых. Иные раненые шли сами. А дальше двигался основной отряд. Сколько там было солдат, сразу не сосчитать, но не меньше сотни. Возбужденные победой, они беспечно шагали с автоматами за плечами. Шли, нарушив строй, с засученными по локоть рукавами и громко смеялись.

— Пьяные, дьяволы! — услышал Ленька злой голос дяди Василия.

Все нетерпеливо глядели на приближающихся врагов. Много нужно иметь силы воли, чтобы сдержаться и не выстрелить раньше времени. Гвоздев понял состояние партизан.

— Уткнись в землю! Не глядеть на гадов! — повторил он приказ. Ленька наклонил голову, стал смотреть на траву, на муравья, переползавшего через травинку. Но выдержать долго не смог. Снова перевел глаза на дорогу. Немецкие разведчики уже миновали засаду. Ленька очень близко видел белые черепа и кости на рукавах солдат. Все ближе подходил основной отряд. Пора бы их бить! Как долго Гвоздев не подает команды! Пора!.. Ну?! Чтобы не выстрелить раньше времени, Ленька снова опустил голову. Митяйка лежал рядом, Глаза у него горели.

— Огонь! — Гвоздев крикнул это в полный голос. Следом ударил залп.

На долю секунды каратели замерли на месте. Потом упало сразу несколько человек. Остальные стали разбегаться, шарахались в стороны, но их настигали партизанские пули. Не отрываясь от автомата, Ленька выпустил весь диск, сменил его и застрочил снова. Он увидел, как немецкий офицер выхватил пистолет, поднял его над головой, что-то крикнул солдатам и рухнул на землю. Леньке показалось знакомым лицо офицера — узенькая бородка и очки в светлой оправе. «Не Гердцев ли?» — подумал он. Но больше в лица он не вглядывался. Все фашисты были ненавистными врагами.

Лесной бой продолжался минут десять. Гитлеровцы, уцелевшие от пуль, начали отстреливаться. Ползком, на четвереньках выбирались каратели из лощины. Падали, снова ползли или недвижимо застывали на земле.

Карательный отряд был уничтожен полностью. Только очень немногим удалось вырваться из огненного ада, который устроили партизаны фашистским солдатам.

А трофеев набрали столько, что не могли всего унести. Обвешанные оружием партизаны вернулись в покинутый лагерь, похоронили убитых. Над братской могилой дали залп и углубились в болотистый лес разыскивать свою бригаду.

Добраться до бригады удалось только к вечеру. Глебов сидел на пеньке, скинув кожанку. Рукав его гимнастерки был разрезан до плеча, и девушка-санитарка бинтовала ему руку.

— Вот и все, — сказала она. — Завтра надо еще перевязать.

— Ладно, там видно будет, — ответил командир. — Спасибо. Иди остальных перевязывай — там еще девять раненых.

Командир бригады с трудом втиснул в рукав раненую руку.

— Положение осложнилось, — сообщил он Гвоздеву. — Сегодня передам донесение. Враги нащупали нас и теперь не отстанут...

Утром отошли еще глубже в лес. Остановились на дневку, и Глебов собрал совещание с командирами четырех отрядов. Он уточнил потери. Они были не так велики, но все снаряжение, доставленное по воздуху, было потеряно. В отрядах недосчитывались многих людей. Накануне боя они ушли на задания и еще не вернулись. Связь с ними была потеряна.

— Каратели нанесли нам тяжелый удар, — сказал Глебов, выслушав всех командиров. — Скрывать это нечего. Но и поддаваться унынию тоже нет оснований. Надо решить, как нам быть дальше. Сначала я хочу послушать товарищей.

Голоса разделились. Одни предлагали возвращаться обратно в партизанский край, другие — стоять на месте, третьи — уходить дальше, готовить аэродром и снова ждать самолетов.

— У меня есть предложение, — поднялся с пенька Глебов. — Мы слишком густо собрались в одном месте. Это выгодно гитлеровцам. Так им легче расправиться с нами. Наши запасы уничтожены, а в деревнях добывать продовольствие трудно — вокруг немецкие гарнизоны. Поэтому отрядам надо немедленно рассредоточиться, запутать следы и оторваться от противника. Есть сведения, что он собирает вокруг нас большие силы. Согласие фронта на мое предложение сегодня получено. Считайте это приказом.

Здоровой рукой Глебов открыл полевую сумку, развернул на земле карту.

— Отряд Гвоздева отходит в сторону Луги и действует на железной дороге. Другой отряд...

Командир бригады указывал на карте районы действия партизанских отрядов, ставил задачи. Его больше всего беспокоила связь. Только ночью с большим трудом удалось связаться по радио с фронтом. Батареи едва давали напряжение, а новые сгорели на аэродроме.

— Тяжелораненых оставим на хуторе, — предложил Глебов. — Это надежное место. Для связи с ними выделим группу в несколько человек. После выздоровления раненые будут уходить в лес. Этой же группе поручаю связь с теми партизанами, что ушли на задания. Их нужно собрать и направить в свои отряды. Выступаем немедленно. Я вместе с штабной разведкой, с отрядом охраны направляюсь в Гдовский район, примерно вот сюда. — Глебов указал на реку Плюссу, синенькой жилкой протянувшуюся на карте вдоль Чудского озера.

В тот день расстался Ленька со своим отрядом. Прощались наспех — все торопились, хотели засветло пройти километров десять. Почти со всеми партизанам! Ленька попрощался за руку, а с Василием Григорьевичем и дядей Василием расцеловался.

— Ну, ступай, ступай, Леонид, не мешкай. Ваши тоже уходят, — сказал дядя Василий и отвернулся.

Тут же был и Митяйка.

— Ну, прощай! — сказал он.

— Прощай, — ответил Ленька. Ребята не хотели показывать своих чувств. Пожали друг другу руки.

Василий Григорьевич тоже был грустен.

— Будь здоров, Леня. Если удастся, пришли весточку. — Учитель обнял Леньку и вместе с Митяйкой и дядей Василием пошел нагонять отряд. Ленька постоял немного, посмотрел им вслед. Его друзья скрылись в зарослях леса, но шорох раздвигаемых ими ветвей еще долго доносился до Леньки. Потом стих и он...

Штаб партизанской бригады недели две не мог вырваться из лесов Струго-Красненского района. Только в половине ноября, когда снега еще не было, но морозы наступили крепкие, штаб в сопровождении трех десятков партизан пришел в Гдовский район к болотистым промерзшим берегам реки Плюссы.

Острая Лука

Ночевали на лесном хуторе, не дойдя километров семи до штаба бригады. Разведчики здесь бывали не раз. Хутор стоял на отшибе, в стороне от проезжих дорог; люди там жили надежные, и партизаны охотно заворачивали сюда, идя в разведку или на обратном пути.

Разведчиков было четверо: Николай Лежнев — Ленькин земляк, Павел Мохов, Ленька да Иван Костин, чернявый молодой балтиец.

Группа ходила на задание в Плюсский район, отсутствовала дней десять и теперь пробиралась к хутору Яны, где обосновался Глебов со своим штабом.

Голодные и усталые, разведчики постучались в крайнюю избу. Вошли, поздоровались. Старик принес охапку соломы, расстелил ее на полу. Партизаны блаженствовали, оттирая занемевшие на морозе ноги.

Разведчики собирались уходить на рассвете и рано улеглись спать. Дед накинул кожух, вышел из избы, побродил с полчаса по хутору, настороженно прислушиваясь к тишине. Воротился он с заиндевевшей бородой и сосульками на усах. Вместе с ним в избу ворвались клубы холодного пара.

— Однако, мороз, того, крепкий! — сказал он, плотнее прикрывая дверь. — Спите, в случае чего — подниму.

Но долго спать разведчикам не пришлось. Старик разбудил их среди ночи.

— Ребятки, а ребятки, — толкал он заснувших партизан, — будто едет кто... Проснитесь...

Партизаны в потемках схватили полушубки, автоматы, нахлобучили шапки и выскочили во двор. Прислушались. Из лесу отчетливо доносился скрип полозьев и громкие голоса. Через несколько минут подъехали подводы. Их сопровождал отряд неизвестных людей. Были они хорошо вооружены, все в меховых шапках и в полушубках. Многие курили. В отсветах цигарок в темноте вырисовывались молодые лица.

— Кто бы это? — недоумевал Костин. — Может, предатели-полицаи? Отходи задним двором в лес.

Подводы остановились посреди хутора.

— Товарищ Чигрин, ночевать, что ли, будем? — послышался в темноте чей-то голос.

— Нет, в такой морозище дальше поедем! Вот дубовая голова!.. Конечно, ночуем. Разводи коней по дворам, а сами — в избы. Ночкин, караулы поставь.

Говоривший стоял недалеко от избы, где укрылись разведчики.

— Свои, — сказал Костин, — можно выходить. Партизаны открыли калитку и вышли на улицу.

— Что за люди? — услышали они тот же голос, который приказывал разводить лошадей. Человек потянулся за пистолетом.

— Свои, — неторопливо ответил Костин. — Брось пистолет! Партизаны мы.

— Тогда другое дело. Из какого отряда? Не глебовские ли?

— Они и есть. С разведки домой идем.

— А я Чигрин. Командир отряда. Слыхали, может? Идем на выручку к вам. Прямым ходом... Да чего мы здесь стоим? Пошли в хату.

Разведчики слыхали про отряд Чигрина. Недели три тому назад его сбросили на парашютах в районе Порхова. Командир Чигрин сразу завоевал себе славу храброго, даже отчаянного, но очень неосторожного человека. На другой же день, как только разбросанные по лесу парашютисты собрались вместе, Чигрин напал на вражеский гарнизон. Разгромил его, забрал с десяток подвод и с тех пор шел на северо-запад, никуда не сворачивая, громя по пути гарнизоны, обозы. Каратели, всполошившись, пошли следом, висели у Чигрина на хвосте, но он увертывался от преследователей и снова шел напрямик в сторону Гдовского района.

Чигрин первым вошел в избу.

— Ночкин, давай огня!

От Чигрина пахло водкой. Зажгли свечу, и разведчики увидели его лицо. Было ему лет тридцать. Густой чуб закрывал половину лба. Темные прищуренные глаза смотрели остро, а тонкий с горбинкой нос и выдающийся подбородок придавали его лицу выражение хищной птицы.

— Мы им вчера дали жару... — рассказывал Чигрин. — Увязались за нами, да и все. Ну, мы их пропустили мимо, а сами с тыла и ударили. Теперь будут помнить!.. Так, говорите, глебовские вы? Далеко стоите?

— Потом поговорим, — ответил Костин. — У стен, говорят, тоже уши бывают.

— Или военная тайна? — насмешливо спросил Чигрин. — А я вот не таюсь: пусть хоть кто знает! Чем больше паники, тем лучше.

— Слыхали уж мы про эту панику. Только в бригаду прямиком не ходи, как раз немцев и приведешь к нам. Им того только и надо.

— А вы уж и перепугались?! Засиделись на месте, окопались, видать. А по-нашему — или грудь в крестах, или голова в кустах. Мы вас воевать обучим!.. Правильно я говорю?..

Партизаны-чигринцы, в большинстве молодые ребята, одобрительно засмеялись.

— А по-нашему, — холодно ответил Костин, — цыплят по осени считают — еще кто кого учить будет.

— Ну, ладно, — перевел разговор Чигрин. — Давайте ужинать.

Разведчикам спать так и не пришлось. До рассвета оставалось часа полтора-два, и они, подкрепившись, решили идти в Яны.

— Так вы все-таки поосторожней, — прощаясь, предостерег Костин. — Заехал бы ты сперва к Глебову посоветоваться.

— Ему надо, пусть сам приедет, а мне ни к чему. У меня отдельный отряд, я Глебову не подчиняюсь.

Костин и Чигрин разошлись, недовольные друг другом.

Утром разведчики доложили Глебову о встрече с чигринским отрядом. Глебов забеспокоился и решил сам выехать навстречу. При штабе оставалось у него человек двадцать пять. На днях он отправил последнюю группу для связи с чигринским отрядом, но связные, видимо, не нашли его и до сих пор не воротились.

В сопровождении десятка партизан Глебов пошел в сторону хутора, где ночевали разведчики. Шли лесной дорогой. Снегу выпало мало, идти было легко.

Прошло не больше часу, когда справа от дороги раздались выстрелы и разрывы мин. Глебов прислушался.

— Бой идет. Привел все-таки! — огорченно сказал он. — Голиков, беги в бригаду, передай приказ — готовиться к отходу. Да вот еще. — Глебов отвел Леньку в сторону и тихо сказал: — Найди Трофима Петрова и скажи, чтобы документы он положил отдельно. Он знает, какие. Пусть положит в мой вещевой мешок. В случае, чего храните их. Беги!

Ленька повернул назад. Глебов шел и прислушивался к разгоравшемуся бою. Прошли еще с полкилометра.

— В Гнилой балке прижали, — определил Глебов. — Выручать надо.

Партизаны вышли к оврагу и увидели, что большая группа гитлеровцев заходит в тыл чигринскому отряду Солдаты на лыжах в белых халатах почти сливались заснеженным лесом. Положение осложнялось...

— Костин, — приказал Глебов, — живо ползи к Чигрину. Предупреди, что его окружают. Отходите лощиной на Яны. Теперь все равно уходить придется. Мы попробуем задержать немцев.

— Есть! — козырнул моряк, и его гибкая фигура исчезла между деревьями.

Партизаны Глебова подпустили карателей поближе и ударили из автоматов. Но вражеские солдаты оказались опытными. Потеряв несколько человек, они не отступили, а залегли в снегу и начали отстреливаться из-за деревьев. Вскоре засвистели и начали рваться мины. Падали они позади того места, где залегли партизаны. Глебов приказал отходить. Поодиночке отползали на другую позицию. Бой на Гнилой балке тоже начал стихать. Только временами настойчиво били пулеметы и опять надолго замолкали. «Отходят, — решил Глебов. — Значит, вовремя пришел Костин. Теперь и нам уходить можно».

Командир бригады приказал выходить из боя.

Гитлеровцы преследовали отряд Чигрина и глебовскую группу почти до самого хутора. Здесь, на поляне, снова разгорелся бой. Утих он только с наступлением темноты. Но каратели и ночью не покинули леса. Вблизи хутора они жгли костры, и багровые отсветы освещали вершины деревьев.

— Да, Чигрин, оказал ты нам медвежью услугу, — говорил Глебов, сидя в избе, где находился его штаб. Были здесь и Трофим Петров, и еще несколько работников штаба бригады: ждали темноты, чтобы незаметно покинуть хутор. Чигрин был смущен постигшей его неудачей. Он хорошо понимал, что, не предупреди его Глебов, каратели могли окружить и уничтожить отряд. Возражал он Глебову больше из упрямства.

— Просто не повезло! — пытался оправдаться он. — Тут дело случая. Вчера я их, сегодня они меня. А завтра я им опять духу дам. Раз на раз не приходится!..

— Не то здесь, Чигрин, дело не в случае. — Глебов был взволнован, но старался держать себя в руках. — Ты думаешь, партизанить — это круши, бей направо и налево? Вот и накрушил... Говорили мне, как ты рассуждаешь: окопался, мол, Глебов, отсиживается, драться не хочет. А знаешь ли ты, товарищ Чигрин, что за эти месяцы мы сделали не меньше, чем другие в самых тяжелых боях? — Глебов поднялся, оперся руками о стол. — От Луги до Пскова у нас теперь везде свои люди. Мышь не пробежит к Ленинграду, чтобы мы о ней не узнали, не то что немецкий эшелон. А ты — случай!.. Не там причину ищешь... Вот он, результат нашей работы. Смотри! — Глебов приподнял со скамьи вещевой мешок, в котором были уложены документы, сводки, донесения. — Это дороже всего. Надо только доставить вовремя. А ты нам все спутал.

Он замолчал, стараясь успокоиться.

— Я думаю, Семен Михайлович, нам к первой бригаде нужно идти. Недалеко это, а следы запутаем. Чигринских коней придется оставить, — предложил начальник штаба.

— Как оставить? А ездить на чем? Никому не отдам своих коней! — вспылил Чигрин. — Никому! Лучше назад уйду...

Глебов не выдержал. Он подошел к Чигрину и, глядя на него в упор, сказал, чеканя каждое слово:

— Ты будешь делать то, что тебе прикажут. И пешком ходить будешь. А станешь портить дело — расстреляем.

Чигрин тоже поднялся, сдвинул брови, хотел сказать что-то резкое, но удержал себя. Махнул рукой:

— Ладно. Выведу штаб, как приказано, а там буду сам себе хозяин. Говорите, что надо делать.

— Вот так-то лучше! — Глебов сел на свое место. — Отойдем к бригаде, а лошадей пустим в другую сторону. Пусть фашисты гонятся по следам. Прикажи, Трофим, трогаться.

Глебов надел шапку. Выходя из избы, он сказал Чигрину:

— Раз и навсегда запомни, Чигрин: одним ухарством не возьмешь. Думать надо... Ты извини меня, я погорячился немного...

Вскоре штаб бригады покинул Яны. Лошадей незаметно вывели с хутора, и трое партизан погнали их в противоположную сторону.

Штаб бригады стоял в лесу, сразу же за овражком, который угадывался в серой мгле ночи. Партизаны вышли по косогору на ровное место и увидели, что впереди за деревьями будто горят огни.

— Чего это они удумали — костры жечь? — удивился Трофим Петров. — Здесь что-то не так!

Подошли ближе. Костры ярко горели в разных местах. Глебов приказал разведать, в чем дело. Отряд остановился.

— Костин, Голиков! — негромко позвал командир бригады. — Пойдите узнайте, что там такое. Ты, Голиков, бывал в бригаде?

— Бывал.

— Ну хорошо, идите.

Тени разведчиков слились с тенями высоких стволов. На деревья падали багровые отсветы пламени. Разведчики подкрались ближе и увидели, что горят не костры, а землянки. Людей около пожарища не было. Только на снегу лежало несколько убитых.

— Эх, Чигрин, Чигрин!.. — вздохнул Костин. — Будто я вчера в воду глядел. И сюда привел врагов...

Разведчики обошли разгромленный лагерь. Определили, что партизаны покинули его несколько часов назад. Вернулись и доложили Глебову. Командир бригады задумался.

— А следы обнаружили? Бригада куда ушла?

— Следы есть, но, возможно, ложные, — ответил Костин.

Решили нагонять штаб первой бригады. Шли до рассвета. Нагнать не удалось. Вскоре и следы затерялись. Костин был прав: партизаны искусно запутали свои следы и исчезли в неизвестном направлении. Глебов объявил привал. Измученные люди засыпали мгновенно. В разные стороны Глебов послал три разведки. Проблуждав несколько часов, разведчики ни с чем вернулись обратно. Соседняя бригада исчезла, точно провалилась сквозь землю.

— В советский тыл выходить будем, — окончательно решил Глебов. — Пойдем на Поддорье — здесь километров двести. Чигрин проводит нас до партизанского края, а там доберемся сами. Главное — сохранить документы.

Так в январе 1943 года начался поход штабной группы от Чудского озера к линии фронта. Сначала дней десять бродили в Лядском и Полновском районах — искали лазейку между взбаламученными Чигриным гарнизонами. На дорогах им всюду встречались немецкие патрули.

С большим трудом удалось выбраться в Струго-Красненский район. С боем перешли железную дорогу Псков — Луга. Здесь стало полегче. Правда, не всегда хватало еды, и донимали морозы — многие партизаны шли в разбитых сапогах, замотанных проволокой или бечевкой.

Шли ночью, а днем сидели на глухих хуторах. Разведка уходила вперед километров на пять и чуть что — сообщала штабу. Часто приходилось менять направление, обходить гарнизоны, возвращаться назад и снова идти по заснеженным холмам, пробираясь к линии фронта.

Через неделю пересекли железную дорогу Псков — Порхово. Перешли удачно — без единого выстрела. Места здесь были знакомые. Остановились на дневку в деревне. Перед вечером к Глебову зашел Чигрин. После того разговора с командиром бригады Чигрин ни разу не проявил своего буйного нрава. Вел себя сдержанно, но явно тяготился выпавшей ему ролью командира охраны штаба. Чигрина тянуло на боевые дела; он с трудом сдерживал себя, наблюдая, как осторожно ведет себя Глебов, как внимательно изучает он каждый раз предстоящий маршрут. «Документы, документы! — думал Чигрин. — Куда они денутся, эти документы? Стукнуть бы разок-другой гитлеровцев, тогда бы заплясали. А то бегаем сами, как голодные волки...»

На этот раз Чигрин вошел к Глебову с твердым намерением поговорить с ним откровенно.

— Что ж, Семен Михайлович, — сказал он, — теперь километров сорок осталось до партизанского края. Скоро можно и расстаться.

— Надоело быть сторожем? — усмехнулся Глебов. — Горячий ты, как Ленька наш. Но тому хоть простительно...

— Не в том дело, что горячий, — без дела маетно, Семен Михайлович! — В голосе Чигрина появились просительные нотки. — Отпустил бы ты меня сейчас? Сегодня вот... Честное слово! Я бы сейчас обратно подался, шум, гам поднял, а вы бы тем временем под шумок и проскочили. Всего-то здесь два перехода осталось.

В предложении Чигрина был смысл. Действительно, места здесь пошли знакомые, а группой в двадцать пять человек будет легче проскользнуть, чем в сотню.

— Как думаешь, Трофим, может, и правда отпустим? — повернулся Глебов к Петрову.

— Что ж, теперь мы можем без него обойтись, — согласился Петров. — Боев вести мы не собираемся, а одним, может, и правда легче сделать эти два перехода. Дальше партизанский край начинается. Там уж будем как рыба в воде.

— Ну, партизанский край уже не тот, — возразил Глебов. — Каратели осенью все пожгли. Несколько дивизий туда бросили. Там теперь как в пустыне.

— Что ж, придется померзнуть: до самого фронта жилья не будет. Не привыкать к этому! И Чигрин тут нам не поможет.

Чигрин ждал решения командиров, нетерпеливо переводя глаза с одного на другого. Глебов подумал и согласился:

— Хорошо, ступай. Помни только наш старый разговор...

Чигрин вскочил, цыганские глаза его заблестели, он расчесал пятерней волосы, тряхнул головой и, казалось, готов был плясать от радости.

— Ну и дам же я им духу, Семен Михайлович!.. Спасибо вам! Так я пойду собирать орлов.

Опасаясь, как бы командир бригады не передумал, Чигрин торопливо вышел из хаты. Не дожидаясь темноты, его отряд выступил из деревни и пошел обратно к железной дороге.

А когда настала ночь, штабная группа Глебова тронулась на Дедовичи. В отряде оставалось двадцать три человека. За ночь прошли километров двадцать — половину пути, отделявшего их от линии железной дороги Дно — Новосокольники. Там, за линией, и начинался сожженный, но непокоренный партизанский край. Оставалось сделать один переход. На дневку расположились в двух просторных избах. Поставили охрану и улеглись спать. Каждый думал: это последняя дневка по соседству с фашистскими гарнизонами...

Железную дорогу партизаны переходили следующей ночью. Разведчики залегли по обе стороны переезда, выждали, прислушались и дали сигнал. Мороз казался невыносимым. Ленька боялся, как бы вовсе не закоченели руки: тогда негнущимися пальцами не нажмешь на спусковой крючок автомата.

Проскрипели полозья розвальней. Разведчики пропустили отряд и присоединились к товарищам. Железная дорога осталась позади. Все облегченно вздохнули. Люди знали, что впереди еще немало тяжелого, но всем казалось, что самое главное — пересечь железную дорогу, что именно здесь их может подстерегать опасность. Оставалось пройти еще несколько километров, миновать последний населенный пункт, а дальше начинался партизанский край. Там партизаны могли чувствовать себя почти в безопасности.

Подошли к селению Острая Лука. Разведчики доложили, что немецкого гарнизона в селе нет. Вражеский отряд стоит в двух километрах, ближе к железной дороге. Чиркнув спичку, Глебов сверил маршрут по карте. Вокруг командира тесным кругом столпились партизаны. Дорога на Поддорье, к линии фронта, проходила краем села.

Заняли три крайние избы.

Дозоров на улице Петров решил не выставлять, чтобы не привлекать внимания. Дежурили поочередно у замерзших окон. Все, кроме дежурных, погрузились в сон.

А рано утром на улице вдруг взорвалась граната, загрохотал станковый пулемет.

— В ружье! — крикнул Глебов. В окно он увидел немецких солдат, перебегавших по огородам. Они окружали крайние избы.

Выскочили во двор. Серая лошаденка пугливо прислушивалась к близким выстрелам. Прислонившись к углу избы, Костин бил вдоль улицы из автомата. Гитлеровцы стреляли издали, боясь подходить ближе. Было их не меньше сотни. Они полукольцом окружали партизан, укрываясь за домами на противоположной стороне улицы. Партизаны, отстреливаясь от карателей, отошли задами. На некоторое время огонь поутих.

Издалека донесся голос:

— Партизаны, сдавайтесь! Вас окружили, теперь не уйдете...

— Сами сдавайтесь, дьяволы! — выкрикнул Ленька. Приметив карателя, высунувшегося из-за дома, он дал очередь.

Бой возобновился. Упал Костин. Когда Ленька подбежал к нему, моряк был уже мертв.

По дороге на помощь фашистам ползли две танкетки.

— Товарищи, будем пробиваться к лесу, — приказал Глебов. — Берегите патроны. Открывай ворота!

Дощатые ворота выходили на огороды. Заваленные снежными сугробами, они не открывались. Партизаны налегли все вместе, распахнули ворота и выбежали наружу. Впереди немцев не было, они расположились с флангов. Отстреливаясь, партизаны ползли по глубокому снегу. Трофим Петров повернулся назад, приподнялся, чтобы выстрелить, и рухнул: автоматной очередью ему перебило обе ноги. Ленька хотел помочь Трофиму, но тот, выругавшись, крикнул:

— Отходи, Голиков, за командиром! Я прикрывать буду...

Трофим приподнялся и, не обращая внимания на пули, начал стрелять. Он разрядил весь диск. Больше патронов не было. Ленька отполз еще шагов на двадцать, оглянулся. К начальнику штаба подбегали фашисты. Трофим приложил к виску пистолет и выстрелил.

Партизаны — их оставалось совсем немного — отползали полем к ручью. Посреди поля виднелся большой обледенелый валун. Добраться бы до него! Там хоть можно передохнуть, укрыться от пуль. Со стороны ветряной мельницы заговорил вражеский пулемет.

— Ложин, бей по мельнице! — Глебов хотел сказать что-то еще и словно поперхнулся.

Ленька подполз к командиру бригады.

— Спасайте... Документы... — прошептал Глебов и упал лицом в снег.

Ленька свободной рукой ухватил вещевой мешок и пополз дальше. Ложин отстал. Он повернул пулемет в сторону мельницы, ответил длинной очередью. Ленька все полз. Ему казалось, что теперь весь смысл его жизни заключен в этом брезентовом мешке, который он волочил за собой. Лишь бы добраться до камня! Он был уже близко. Но пули дырявили снег, и Леньке не суждено было укрыться за камнем. Он вдруг почувствовал, будто его со всего размаха ударили по спине тяжелой палкой. Руки, тело — все обмякло. Ленька не мог двинуться с места. Мимо него полз Ложин.

— Ложин, возьми документы... В мешке они... Теряя сознание, Ленька увидел, как Ложин подхватил за лямки мешок и пополз с ним за камень.

Очевидно, Ленька недолго лежал без сознания. Когда он открыл глаза, бой продолжался. Ленька поднял голову. В белых маскировочных халатах приближались немецкие солдаты. Они взяли в кольцо всю поляну, где проходил бой. Ленька медленно перевел взгляд к ручью. Глаза его оживились. Он узнал Ложина. Пулеметчик, вырвавшись из вражеского кольца, бежал вдоль ручья с мешком в руке. Рядом бежали еще двое. Ленька не мог их разглядеть. Глаза застлало туманом. Потом сознание снова прояснилось. Гитлеровцы все еще обстреливали поляну, хотя никого из партизан уже не было в живых. Ленька увидел, что трое партизан, перебежав ручей, приблизились к лесу и скрылись за деревьями. Он удовлетворенно закрыл глаза; еще одна пуля ударила его в грудь. Но этого Ленька уже не почувствовал...