УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССРО присвоении звания Героя Советского Союза
командирам партизанских соединений и партизанам Ленинградской области
За образцовое выполнение заданий командования в борьбе против немецко-фашистских захватчиков в тылу противника и проявленные при этом отвагу и геройство и за особые заслуги в организации партизанского движения в Ленинградской области присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»:
ГОЛИКОВУ Леониду Александровичу...
Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин
Москва, Кремль, 2 апреля 1944 г.
На речке...
...В то время, о котором будет идти рассказ, на берегу Полы — одной из хлопотливых речек, что текут южнее озера Ильмень, стояла небольшая деревня Лукине, дворов на тридцать. Стояла она & одну улицу, лицом к реке, огородами к лесу. На краю деревни, неподалеку от устья, где Пола сливается с Ловатью, над самым обрывом поднимался двухэтажный старый дом с небольшим садиком на задворках. Там жил плотовщик Александр Иванович Голиков со своей семьей — женой Екатериной Алексеевной, дочками Валей и Лидой и сыном Ленькой.
Лето в тот год было знойное, с частыми грозовыми дождями. Со стороны Желтых песков поднимались тучи одна другой гуще, закрывали полнеба и разражались проливными дождями, с грохотом, треском и вспышками молний...
Как-то в горячий полдень возвращался Ленька с товарищами после неудачного грибного похода. Ребята только что миновали ручей и вышли на проселочную дорогу, когда Саша Гуслин заметил над лесом тяжелую черную тучу.
— Не успеем, в поле застигнет, — проговорил Сашка, вытирая рукавом потный лоб. — Круг давать эва какой!
Сашка был выше всех, худощав. От темного загара его русые волосы казались еще светлей.
— Если через Воронцово, успеем, — ответил Ленька. Он хоть и был невысокого роста — куда меньше своих однолеток-товарищей, но в силе и ловкости мало кто мог с ним сравниться. Прыгнуть ли со всего разбега через ручей, зайти ли в лес, в самую глухомань, или переплыть саженками речку — во всех этих делах Ленька почти никому не уступал. Сашка возразил:
— Через Воронцово нельзя — побьют.
— Если бегом, не побьют. Промчимся мигом.
— Побьют! Вы убежите, а меня побьют, — захныкал вихрастый Валька. Был он младше других, но ребята держали его в своей компании потому, что Валька лучше всех знал ягодные и грибные места. За это и прозвище ему дали — Ягодай.
— Не хнычь, Ягодай! — Серега, широколобый и скуластый мальчуган, пугливо поглядел на приближающуюся тучу. — Перед грозой нельзя хныкать — задавит еще! А если с градом, исхлещет до смерти.
— Опять свое завел!.. — недовольно обернулся Ленька. — Ты, как тетка Дарья, все с приметами носишься. Айда через Воронцово! Промчимся — воронцовские и глазом не успеют моргнуть!
У воронцовских и лукинских ребят были старые счеты. Жили они рядом — от деревни до деревни не будет и километра, зимой учились в одной школе, дружили. Летом же ссоры вспыхивали из-за каждого пустяка. Правда, если говорить по совести, ребята не чувствовали друг к другу никакой неприязни. Просто было интересно жить двумя лагерями, ходить в разведку, воевать, нападать из засад, заключать перемирие и снова начинать военные действия.
Последний раз ссора произошла из-за силков, которые поставили воронцовские птицеловы. Поставили и забыли где. Сами потеряли, а сказали, будто силки утащили у них лукинские. Лукинцам было трудно стерпеть такую несправедливость. И когда обнаружилось, что на речке кто-то срезал у них живцовые крючки, они заподозрили в этом воронцовских и по всем правилам объявили им войну. С этого дня никто из воронцовских ребят не должен был появляться около перевоза. Такой поворот военных действий необычайно ущемлял ворон-цовские интересы. Прежде всего их рыболовы лишались основного источника добычи конского волоса для лесок. Среди рыболовов всегда особенно ценился волос из белых конских хвостов — такую леску рыба не видит. Но добыть белый волос стоило большого труда. Только на перевозе, когда в ожидании парома на берегу скапливалось много подвод, иногда среди гнедых и вороных лошадей попадался конь белой масти. Владельцы белых сокровищ обычно даже не вступали в переговоры с рыболовами — кто же позволит портить хвост своей лошади! — но если хозяин подводы куда-то отлучится или заговорится с кем, тут можно было сразу обеспечить себя лесками на целое лето.
А из Воронцова путь к парому лежал через Лу-кино.
Воронцовские ребята в ответ закрыли лукинским дорогу через свою деревню. Теперь, чтобы попасть в заветные места за Воронцовом, лукинцам приходилось делать большой крюк.
Лукинские ребята потому и остановились в раздумье перед тем, как броситься на прорыв через воронцовскую улицу. Надежда была только на внезапность да на быстроту ног, а надвигавшаяся гроза придавала решимости. Подойдя к околице, четверка ринулась вперед. На бегу Ленька скосил глаза на избу главного своего противника — Гришки Мартынова. Коновод воронцовских ребят обедал у раскрытого окна. Он так и застыл с разинутым ртом — настолько велико было его изумление. На какое-то мгновенье взгляды мальчишек скрестились. В глазах Леньки сверкнуло столько вызывающего торжества, что Гришка, поперхнувшись, бросил ложку и выскочил из избы через окно. Он свистнул, созывая свою ватагу, но было уже поздно…
Пробежав еще немного, товарищи сбавили шаг, остановились, погрозили кулаками обескураженному врагу и подчеркнуто медленно пошли дальше.
В пологой лощинке, отделявшей лукинские земли от воронцовских, мальчишки, взглянув на небо, снова пустились рысью.
Ребята подбежали к своей деревне, когда солнце исчезло за тучей и стало так темно, будто сразу наступил вечер. Ленька закричал матери еще из сеней:
— Мама, а мы через Воронцово шли! Гришка-то, как нас увидел, чуть не подавился. Выскочил, а нас и след простыл!
В это время во дворе зашумело, загрохотало, с треском захлопали рамы, полетели стекла. Мать бросилась закрывать окна, но ветер вырывал рамы из рук. Ленька тоже подскочил к окну и удивился — до чего изменилась вдруг улица! Ветер неистово трепал ветлы, гнул их к земле. Река будто закипела. Пенистые гребни срывались и вместе с оборванными листьями летели к другому берегу. Снова ударил гром, сверкнула иссиня-блед-ная молния, и по дороге, по крыше запрыгал град. Крупные градины отскакивали от земли; они были какой-то удивительной треугольной формы.
— Ой, мама, гляди, какие градины! — закричал Ленька. — Я их сейчас в дом принесу!
Мать не успела оглянуться, как он уже исчез за дверью. В тот же момент раздался страшный грохот, и Ленька почувствовал, как пол уходит у него из-под ног, а сени куда-то валятся. Все накренилось, загремели и покатились ведра, как живой, пополз по полу веник. Ленька вцепился в перила. А сени, сорванные ураганным ветром, кувыркались, как легкий фанерный ящик, и, разваливаясь на части, летели вместе с Ленькой к речке. Невероятная сила оторвала Леньку от перил, что-то больно ударило по голове. «Задавит! — промелькнуло в сознании, — Надо нырять».
Действуя что есть силы руками и ногами, Ленька нырнул. Теперь его спасение зависело только от одного — успеет ли он уйти глубоко под воду.
Под водой он открыл глаза. Свет едва пробивался сквозь коричневую толщу воды. Падая, Ленька не успел набрать в себя воздух и скоро начал задыхаться. Разгребая руками коричневую воду, он всплыл на поверхность, фыркнул, глубоко вздохнул. Протерев глаза, он увидел, что разбитые сени плывут по течению почти рядом. Буря продолжала неистовствовать, но за высоким берегом было сравнительно тихо. Ленька ухватился за какую-то доску и поплыл к берегу.
Через минуту, весь мокрый, бежал он к дому, где, появляясь то в одном окне, то в другом, металась мать. Темный платок оттенял смертельную бледность ее лица.
— Мама, видела, как я летел? — крикнул Ленька. — Здорово?
Теперь ему казалось, что все это было не так страшно. Но мать стояла ни жива ни мертва и сквозь слезы говорила:
— Сынушка ты мой, Ленюшка! Слава тебе, господи, что не изувечило!..
— Да что ты, мама! — заметив ее испуг, сказал Ленька. — Чего ты испугалась? Подай мне лучше веревку — надо сени подчалить, не то унесет их в озеро...
Недели две ходил Ленька с лиловым кровоподтеком на лбу. Ему было даже немного жалко, что синяк быстро проходит: память о таком событии!
Но вскоре затихшие было разговоры о Ленькином полете возобновились, В районной газете подробно описывалось, как налетел на деревню ураганный ветер, как сорвал несколько крыш и сени, в которых находился мальчик. Правда, имени Леньки в газете не называли, но все и без того знали, что летел в речку именно он, Ленька Голиков.
Неудавшаяся охота
...Ребята собрались в своем излюбленном месте — под двумя ветлами за голиковским огородом. Ленька лежал на животе в тени деревьев и сосредоточенно грыз соломинку. Штаны его были закатаны до колен, а пятки, похожие на пестики медной ступки, устремлены к солнцу. Против Леньки сидел Сашка и палкой ковырял дерн, стараясь выкопать ямку для жука, упавшего с дерева. Воробышком примостился на плетне Валька. Он и не подозревал, что скоро будет в центре внимания ребят. Набрав в подол рубахи мелких камней, Ягодай метал их в разбитый горшок, повешенный на кол. Попасть он никак не мог, но это его не огорчало. Валька прислушивался к разговору под ветлами.
Ленька лениво протянул:
— Теперь скоро охоту объявят.
— А толку что? — возразил Сашка. — Ружье-то негде взять...
— Можно лук сделать и стрелы, — предложил Толька, старший брат Ягодая. — Из иного лука стрелу пустишь — с глаз скроется. Только надо из орешины делать, чтоб тугой был.
— Еще не хватало — лук! Что мы, дикари какие? Лучше ружье купить вскладчину.
Это сказал безбровый Эдик, или Мамис, прозванный так за свою привычку чуть что бежать к матери ябедничать. В деревню они приехали на лето из Старой Руссы, отец его работал там не то в банке, не то в финотделе. Ребята недолюбливали Эдика — вечно всем недовольного и обидчивого мальчишку, глядевшего на всех свысока. Эдику ответило сразу несколько голосов:
— А деньги где взять?
— Ишь какой богач нашелся!
— Ему хорошо: скажет отцу, и все — на тыщах сидит!
Многие были уверены, что работать в финотделе значило «сидеть на тыщах» и распоряжаться деньгами как вздумается. Отца Эдика всего несколько раз видели в Лукине. Не так давно приезжал он в деревню на несколько дней. Ходил по улице в серой шляпе, в синих галифе с кожаными заплатами на заду и на коленках. Он носил очки, бородку клинышком и коротко подстриженные усы. Держался отец Эдика прямо, ходил, оттянув назад плечи. Иногда он прогуливался по деревне с женой и сыном, а всех других сторонился, ни с кем не разговаривал.
И фамилия у них была трудная, не сразу выговоришь — Гердцевы. Лукинским ребятам Виктор Николаевич Гердцев не понравился. Толька определил: «Ходит, будто аршин проглотил».
В ответ на дружные возгласы Эдик надулся.
— Много вы понимаете! — обидчиво пробормотал он. Коричневые его глаза в белесых ресницах стали злыми. — Захочу — куплю себе ружье и один пойду на охоту.
— Ну и катись отсюда! — вспылил Ленька. — Нужен ты нам больно!
— Мама! Они меня прогоняют! — заскулил Мамис и побежал, оглядываясь, домой.
— Беги, беги, скатертью дорожка! — закричал Толька ему вслед.
— Да ладно! — прервал его Сашка. — Давайте про охоту лучше. Дело не в ружье. Люди охотились, когда ружей еще не было, — на мамонтов, например. Они зверей хитростью брали. Мы с Ленькой тоже придумали одну вещь. Уток можно наловить во сколько!.. Расскажи, Ленька!
Приподнявшись на локтях, Ленька сперва повернулся к Вальке:
— Ягодай, по-утиному кричать можешь?
Валька, не понимая еще, к чему все это, уселся поудобнее на плетне, набрал воздуха, втянул в рот нижнюю губу, обнажив верхний ряд зубов, и закрякал. Да как закрякал! Закрой глаза — и покажется, будто совсем рядом утка не то утят созывает, не то селезня кличет.
— Здорово! — восхитились ребята. — Как крякуша!
— Слушайте дальше! Достать бы нам домашнюю утку — и в пожни. Понятно, в чем дело?
Нет, многие еще не понимали. Ленька объяснил, что нужна, собственно, не утка, а ее чучело. Валька наденет на голову утиное чучело, залезет по шею в болото и станет крякать, пока не прилетит какой-нибудь селезень. Конечно, он подплывет к чучелу. Тут Ягодай должен хватать селезня за ногу и тянуть в воду.
— Так за день можно натаскать не знаю сколько! — с жаром закончил Ленька.
Все были в восторге от предложенного плана. Валька соскочил с плетня, начал приплясывать и крякать на разные лады.
Но достать чучело оказалось делом нелегким. Уток в деревне никто не резал, бить их начинали по первым заморозкам, а сейчас был разгар лета. Правда, Толька предложил — и все с ним согласились, — вместо утки взять петуха или курицу: ведь главное здесь — хорошо крякать, а кто там крякает, селезень сразу не разберет,
Охота в районе разрешалась с первого августа, и, хотя у ребят ружей не было, все же они решили единогласно — закона не нарушать и начинать охоту только в положенный срок. Но до охотничьего сезона было еще далеко, и ребята уговорились провести репетицию на болоте за Воронцовом.
Дня через два всей гурьбой двинулись на подготовительную охоту. Чтобы не связываться с воронцовскими, деревню их обошли стороной и пошли вдоль речки тропкой, которая привела их на широкую луговину.
Сначала все шло очень хорошо. Валька, непрестанно подтягивая штаны, говорил по дороге, что, будь у него чучело, назад без добычи он нипочем бы не вернулся. Ему возражали, что охота пока запрещена и ловить уток они будут понарошку. Вместо чучела он накинет на голову кошелку, а если утку и поймают, то придется ее сразу же отпустить.
Ягодай огорчился, будто ему уже приходится выпускать пойманную утку, но спорить не стал и продолжал уверенно семенить босыми ногами. Он наслаждался вниманием и даже некоторым почтением, с которым относились сейчас к нему ребята. Но, миновав луговину, Валька начал скисать, а на болоте, куда добрались они через полчаса, Ягодай наотрез отказался лезть в воду.
Болото походило скорее на озеро. Около берега, поросшего шершавой осокой, поднимались невысокие кочки, а между ними была чистая вода и росли желтые кувшинки. Дно здесь было топкое, илистое. Плавать Валька не умел, и его взял страх.
— Я что, отказываюсь, что ли, крякать? — упрямо говорил Ягодай, обламывая веточки с пахучего багульника. — Третьего дня я что, не крякал на плетне? Крякал! И сейчас буду. А в болотину не полезу, утопнуть можно.
— Да не утопнешь ты! — волнуясь, убеждал его Ленька. — Хочешь, я сперва сам пойду, гляди!..
Ленька засучил штаны и полез в болото. Под ногами сочно чавкала тина. Вскоре Ленька погрузился по пояс и добрел до широкой кочки, из которой торчали голубые хохолки незабудок.
— Дойди хоть вот сюда и крякай, — упрашивал Ленька. Но Ягодай стоял на своем. Самоотверженный Ленькин поступок не оказал на него никакого действия.
— Не пойду, — решительно произнес он и на всякий случай отошел подальше от берега. — Сказал — буду с берега крякать. А в воду сами лезьте, если охота.
— Ну пойми ты, что, кроме тебя, никому нельзя лезть в воду, — стараясь говорить спокойно и внушительно, убеждал Ягодая Сашка Гуслин. — Селезень прилетит, с ним для первоначала поговорить надо. А мы что! Кроме тебя, по-утиному и слова ему никто сказать не сможет...
Однако скрытая лесть, таившаяся в Сашкиных словах, также не повлияла на Вальку. В это мгновение над самыми головами ребят, посвистывая крыльями, пролетел селезень и плюхнулся в воду на другой стороне озерка.
— Видал?! Все из-за тебя! Лучше бы и не связываться! — воскликнул Серега, досадливо махнув рукой.
Появление селезня еще больше разожгло охотничий пыл ребят. Это, кажется, взволновало и Вальку. Он сделал несколько шагов к берегу и... остановился.
— Не... Топко. И осока, как серп, острая. Изрежусь, мать заругается...
Бились с Валькой и уговаривали еще довольно долго, а под конец решили просто столкнуть его в воду. Предложил это Сашка Гуслин. Он так и сказал:
— Раз такое дело, давайте, ребята, дрессировать Вальку. Бросим его в воду силком. Первый раз страшно будет, а потом обвыкнет. Я читал: собак так учат.
Ленька тоже был сторонником крутых мер. Упиравшегося Ягодая схватили и поволокли к болоту. Он неистово орал, начал кусаться, вырвался из рук и дал стрекача. Бросился он не к Лукину, а в другую сторону — к кустам, тянувшимся вдоль просторного заливного луга.
От дрессировки пришлось отказаться, и, чтобы Валька не заблудился, пошли за ним следом.
Ленька брел мокрый, кумачовая рубаха его казалась сшитой из двух разных кусков. Внизу до пояса, где материя была влажной, она потемнела, а на груди и плечах оставалась светлой.
Толька, заложив в рот два пальца, пронзительно свистнул. Ягодай не ответил.
— Боится! — сказал Сашка. — Думает, мы его опять в болото потащим.
— Ягода-а-ай! Не бойсь! — закричали ребята все вместе.
Валька вышел из кустов, но к ребятам подойти все же не решился, так и шел всю дорогу далеко сзади.
Когда миновали луга и надо было поворачивать влево к деревне, Сашка предложил:
— А знаете что? Дома чего сейчас делать в такую рань? Идемте лучше на речку!
Не больше чем через час ватага была уже на песчаных отмелях Ловати, Искупались, позагорали, потом принялись гонять мальков, стараясь брызгами загнать их в крохотный заливчик между берегом и отмелью.
Ленька зашел подальше, споткнулся о скользкую корягу и, поднимаясь, заметил, что в воде что-то блеснуло. Он нагнулся и вытащил из воды небольшой, величиной с ладонь, потемневший старинный крест.
— Чур, одному, чур, одному! — закричал он, показывая свою находку.
Ребята окружили Леньку. Металлический крест был словно из кружева, а в промежутках между узорами виднелась белая и голубая эмаль. Кое-где эмаль отвалилась. В середине креста блестела бусина вишневого цвета величиной с крупную горошину. Ленька протер ее и посмотрел на свет.
— Смотрите-ка, что здесь! — изумленно воскликнул он. — Как переводная картинка!
Ребята поочередно прильнули глазом к вишневой бусине, и каждый отчетливо увидел бородатого человека, идущего в гору с крестом на плече.
— Вот это да! — восхищенно прошептал Ягодай.
— Не трогайте! — предупредил всех Серега. — Это, может быть, цыганский крест, от него всякие напасти бывают.
— Да брось ты! — обозлился Ленька. — Все это бабушкины сказки.
— А вот попробуй разбей крест! Сразу тебя громом шарахнет! Разбей, если бабушкины сказки!
— Захочу и разобью.
— Ну захоти!
Ленька огляделся, увидел валун, поросший мхом, положил на него крест, схватил другой камень и что есть силы ударил по кресту. Брызгами полетела эмаль, и от креста остался только бесформенный кусок темного металла.
— Ну, что? Вот тебе и гром, и цыганский крест... Жалко только глазок с картинкой.
Серега был несколько обескуражен таким оборотом дела. Он верил в магическую силу цыганского креста, так же как верил в домовых и русалок. Ленька сильно поколебал его уверенность. Но Серега в спорах придерживался правила: ни с чем не соглашаться и ни в коем случае не сдаваться.
— Тебе все сказки! — возразил он Леньке. — Может, и свистуны тебе тоже сказки?
— Какие свистуны?
— А те, что за теткой Дарьей гнались на Сухой ниве? Змеи такие, как бесхвостые чурбаны, с петушиными гребешками. Тоже, может быть, не поверишь?
— И не поверю! Когда это они гнались?
— Ну давно, когда нас еще и на свете не было. А что гнались, это точно. Свистят и скачут за ней. Она им что-нибудь бросит, они остановятся, понюхают и опять скачут. А гребешки красные, кровяные, и зубы как у собаки. Ух, страшно!
— Небылицы! — возразил Сашка, хотя с интересом слушал рассказ про зубатых свистунов, которые ночами гоняются за людьми...
Только подходя к деревне, ребята почувствовали, как они голодны.
Ленька прибежал домой и сразу уселся за стол.
— Мам, — проговорил он с полным ртом, — я на Ловати цыганский крест нашел. Глянь!
— Какой же это крест, сынок?
— Нет, он не такой был. Это я его камнем разбил. На спор. Сказали, что громом меня убьет, а я вон как его разукрасил — и ничего.
— Да что ж это ты, греховодник, делаешь! — рассердилась вдруг Екатерина Алексеевна. Рассердилась, так, что лицо ее покраснело. — Беды нажить хочешь? Да видано ли дело, чтобы православный крест камнем бить? Вот я тебя сейчас!..
Мать ухватила с порога обшарпанный веник. Ленька никогда не видел ее такой сердитой.
— Ты чего? — едва не плача, Ленька выскочил из-за стола. — Все равно бога нет!..
— Перестань богохульничать! — Она говорила что-то еще, но Леньки в избе уже не было.
Спал он на сеновале. Утром проснулся чуть свет, сразу вспомнил про вчерашнюю ссору, и у него снова испортилось настроение. Хмурый вошел он в избу. Но мать встретила его новостью: отец собирается в Ленинград по делам и хочет взять с собой Леньку. Вот это была радость! Где уж тут вспоминать о вчерашних неприятностях! Мир в доме был восстановлен.
Через неделю собрались ехать. Александр Иванович попрощался с женой, с дочками, проверил бумаги, посмотрел, не забыл ли чего, взял фанерный баульчик с вещами. В сапогах и ватном пиджачке гордо и широко шагал Ленька по улице рядом с отцом. Он не чувствовал жары, он вообще, казалось, ничего не чувствовал, кроме огромной радости: ему предстояло впервые ехать на поезде, да еще так далеко — в Ленинград!
Серебряная гробница
Ребята сидели около самой воды на горячем песке. Ленька в пояснение своего рассказа о Ленинграде чертил что-то хворостиной на сыром песке, а мягкие волны тотчас же стирали, будто слизывали, его чертежи и рисунки. Ленька уже объяснил товарищам, что Эрмитаж — это такой музей, где чего-чего только нет, а раньше там жили цари. Ребятам порой казалось, что их приятель кое-где подвирает, но они пока помалкивали. Однако настал момент, когда они не выдержали. Подумать только: Ленька сказал, что в одной из комнат Эрмитажа стоит гроб Александра Невского. Стоит будто бы около стенки, весь серебряный, а весит девяносто пудов.
— Нет, — не выдержал Сашка, который до того очень доверчиво слушал все, что рассказывал Ленька, — ты бабушкины сказки нам не рассказывай. Что-то я ничего не слышал про такое. Может, скажешь еще, из чистого золота?
— Да я его своими газами видел! Провалиться мне на этом месте! Весь из серебра, и написано, что весит девяносто пудов. А называется он — усыпальница. Может, ты не поверишь, что там еще и кувшин стоит в тысячу пудов весом? Его на ста лошадях везли.
Тут все просто расхохотались. Валька начал подпрыгивать на одном месте и затараторил:
— Тыща пудов, тыща пудов!.. А как же если посушить надо, если на кол повесить — сто лошадей гнать? Это со всего колхоза не соберешь!.. Тыща пудов, тыща пудов! Я говорил, он все врет, а вы ему верили!
Рассерженный Ленька подскочил к Ягодаю, схватил за рубаху около плеча и почти шепотом проговорил:
— Молчи, утколов, не то...
Ягодай сделал плаксивое лицо, сморщил нос и попробовал вырваться. Но Ленька, продолжая держать его за рукав, повернулся к ребятам:
— Этот кувшин называется чашей, он весь каменный и стоит вроде для украшения. Его царю подарили, а привезли из Сибири на лошадях. Тогда железных дорог совсем не было... И гроб тоже стоит, я сам видел. Девяносто пудов весит — из чистого серебра... Честное пионерское!
Ребята растерялись. В самом деле, не будет же человек давать честное пионерское, если врет!
— Может, и верно, — сказал Толька. — Да что-то я не слыхал, чтобы из серебра гробы делали. Ну, кувшин, если для украшения, может быть... Тяжеловат, конечно... Может, полегче?
— Нет, не полегче, а может быть, даже больше тыщи. Не веришь — спроси у отца. Мы с ним вместе были.
— Да пусти ты меня, — зашипел Валька. — Чего вцепился?!
Ленька разжал руку и отпустил Ягодая.
— Я вам все равно докажу. Вот увидите! Пойду к Василию Григорьевичу, он все знает.
— Да будет вам! — примирительно сказал Сашка. В отличие от Сереги он не любил лишних споров. Ему и сейчас не нравилось, что ребята чуть не поссорились с Ленькой из-за этой серебряной гробницы. Чтобы восстановить дружбу, он начал выкладывать новости.
— За это время в Мануйлове два раза кино было. «Чапаева» смотрели, а в другой раз мать денег не дала. Хотели без билета проскочить, да вывели...
— А Гришка Мартынов сказал, что, если еще раз мы через Воронцово побежим, голову открутит.
— Руки у них коротки, — процедил Ленька.
— А еще Мамисова отца посадили... Он...
— Погоди, дай я расскажу, — перебил Сашку Серега. — Я сам слышал, как агроном говорил.
— Да рассказывай. Не все равно?..
— Не, я лучше знаю!.. Агроном из хмелевского совхоза ехал и говорил на перевозе, что в Старой Руссе лыжи к зиме привезли в магазин. Стали их разгружать с машины, а Эдиков отец подошел да две пары и своровал. Взял и пошел — среди белого дня украл. Спрятать небось хотел, но его тут же и поймали. А как поймали, он и признался. Теперь судить будут.
— Подумать только! — Сашка замотал головой. — На тыщах сидел, а на лыжи позарился. Сраму-то сколько!
А жена его с Эдиком, как случилось это, сразу же из деревни уехали...
Было уже поздно. Ребята поднялись с нагретого за день песка. Мать давно кричала Леньку, но он не отзывался — уж очень интересные были новости.
— Ладно, а про Эрмитаж я вам все равно докажу, — сказал на прощанье Ленька.
Ребята побежали по домам.
Ленька решил обратиться за помощью к учителю Василию Григорьевичу. Надо же было доказать, что на самом деле существуют и серебряный гроб, и тысячепудовая чаша! После обеда он отправился в Мануйлово.
Он уже подходил к ракитнику, разросшемуся перед селом, когда навстречу ему из кустов вышли Егор Зыков, комсомольский секретарь, и Васек Грачев, которого только что приняли в комсомол.
Егор был инвалидом — еще в детстве затянуло его в конную молотилку, повредило ногу и руку. Тяжелой работой он заниматься не мог и выбрал себе посильное дело — ухаживать за лошадьми. Но физический недостаток не мешал ему оставаться подвижным и жизнерадостным парнем. С худощавого лица Егора никогда не сходила веселая улыбка.
Васек Грачев был старше Леньки года на два. До робости застенчив, лицом нежный, как девушка. Загар не приставал к нему совершенно. Огромные пытливые глаза синели цветом васильков.
— Ты куда это, атаман, пылишь? — останавливая Леньку, спросил Егор.
— В школу, к Василию Григорьевичу.
— Чего, соскучился, что ли?
— Дело есть, — уклончиво ответил Ленька.
— А что, Васек, может, нам тоже сперва до Василия Григорьевича податься? Посоветуемся...
Учитель Василий Григорьевич Мухарев был дома. Поджав под себя ногу, он сидел на лавке около распахнутого окна и так был увлечен книгой, что не заметил вошедших. В светлой полосатой рубахе, в стареньких тапочках на босу ногу, он казался совсем нестрогим и непохожим на учителя. Был он постарше Егора — лет двадцати четырех, в кости широкий, роста повыше среднего, и потому Егор казался рядом с ним мальчиком. Волосы Василий Григорьевич носил бобриком — впереди над широким лбом они топорщились щеткой, а сзади были пострижены совсем коротко.
Дверь в избу стояла открытой. Егор постучал батожком о косяк и больше для приличия спросил:
— Войти-то можно, Василь Григорьевич? Учитель повернулся к вошедшим.
— Входите, раз уж зашли! Э, да здесь целая комиссия! И Голиков! Давно я тебя не видал. Ну-ка покажись, какой ты стал... Ничего! Загорел, поправился. А когда же расти будешь? Все такой же, меньше всех в классе... Ну, садитесь, рассказывайте, зачем пожаловали.
Ленька рассчитывал поговорить с учителем с глазу на глаз и растерялся, но Егор начал первый.
— Нагоняй мне, Василь Григорьевич, дали. В Полу вызывали. За плохую работу с детьми. Так и сказали: немедленно принимай меры, не то взыщем. Мы с Васьком в Лукине шли, встретили Леньку, он сказал — к тебе идет, и мы тоже заворотили, посоветоваться надо.
— Так вы поврозь, значит? У тебя, Голиков, что — свое дело есть?
— Да нет... — неохотно протянул Ленька. — Я в другой раз лучше...
Но волей-неволей пришлось ему выложить все, с чем он пришел. Начал он издалека. Рассказал о том, как ездил с отцом в Ленинград, как побывал в Эрмитаже, что видел там и как хотел рассказать обо всем ребятам.
— Ну и что же? — спросил Василий Григорьевич. — Очень хорошо!
— Да, хорошо... — протянул Ленька. — Ребята меня на смех подняли, не верят. Говорят, не может быть серебряный гроб.
— Подожди, подожди, какой гроб?
Ленька рассказал об усыпальнице Александра Невского, стоявшей в Эрмитаже.
— Правильно, — подтвердил учитель. — Я сам видел, когда там был.
Ленька оживился.
— А может быть, кувшин тоже видели? Он внизу стоит — тысячу пудов весит...
— Кувшин? — задумался учитель. — Нет, кувшина что-то не припомню.
— Да как же, везли его на ста лошадях! Из Сибири-то!..
— Кувшин?.. — повторил Василий Григорьевич, ероша свой бобрик. — А! Это, наверное, не кувшин, а чаша из яшмы? Правильно, тоже помню.
— Ну вот, — облегченно вздохнул Ленька. — А мне не поверили. Я даже честное пионерское дал... Василий Григорьевич, где бы мне про Александра Невского почитать и про серебряный гроб? Я бы им тогда доказал.
Васек с Егором не вмешивались в разговор, но слушали внимательно. Под конец Васек шепнул Егору:
— Вот бы на сборе поставить! Про Ленькину поездку и про Александра Невского!
— Правильно! — громко воскликнул Егор. Он вскочил с лавки и зашагал, прихрамывая, по избе. — Правильно, устроим костер на речке. Вот это я понимаю!.. Молодец, Васек! Как, Василь Григорьевич, одобряешь? Ты только Леониду подсоби. Ох и сбор проведем!
— Что ж, идея хорошая, — согласился Василий Григорьевич.
Учитель подошел к книжной полке.
— Вот тебе учебник истории, а вот «Путеводитель по Эрмитажу». Пойдет?..
Дома Ленька тотчас же уселся за книжки. Начал он с «Путеводителя» — пухлой розоватой книжечки. Ленька листал страницу за страницей, но вначале шли бесконечные списки картин, экспонатов, мелькали номера залов. Леньке стало скучно оттого, что многое здесь было непонятным.
Но во второй половине книжки стали попадаться знакомые названия. Ленька стал листать «Путеводитель» с большим интересом. «Ага! Вот и про кувшин! Так и есть — чаша! А они не верили! Тут даже написано, где ее делали... «Яшмовая чаша сделана на Колыванской шлифовальной фабрике. В поперечнике 7 аршин, высота с пьедесталом 3 аршина 10 вершков, а вес более 1200 пудов».
— Слышь, мама, я еще меньше сказал про кувшин-то! Иди, я тебе прочитаю!
Мать подошла к столу и, подперев рукой подбородок, стала слушать.
— «Чаша обтачивалась на фабрике два года и в феврале 1843 года была отправлена в Петербург, куда и доставлена в августе. До реки Чусовой — две тысячи верст — везли ее лошадьми, запрягая одновременно сто двадцать — сто шестьдесят лошадей». Вот дело-то какое! Сто шестьдесят лошадей везли, а мне и ста не поверили! — Ленька подскочил в восторге и замахал над головой книжкой. — А вот и про гроб! Так и есть, как говорил? Что?! А то — бабушкины сказки!.. Слушай: «Гробница Александра Невского из чистого серебра, весом 90 пудов. На усыпальнице изображена битва на Чудском озере...»
«Изображена битва на Чудском озере... Весом девяносто пудов...» — повторял Ленька, не обращая внимания на то, что получалась у него несуразица — будто девяносто пудов весила не то сама битва, не то озеро.
Ленька сломя голову выскочил на улицу и с «Путеводителем» в руке побежал вдоль деревни туда, где жили рядом Серега и Сашка. Сейчас он докажет! Будут в другой раз спорить!
Но вдруг Ленька резко остановился, будто со всего разбега ткнулся в забор. По тропинке от перевоза, поднимаясь в гору, навстречу ему шел Гришка Мартынов — коновод воронцовских ребят. Шел спокойно, не торопясь, словно это была его деревня. В тот раз они сколько думали, как проскочить через Воронцово, бежали — дух захватывало, а этот хоть бы что!..
Ленька с ходу решил принимать бой, драться одному, пока не подоспеет подмога. Он уже заложил пальцы в рот, набрал в грудь воздуху, чтобы свистнуть, дать сигнал боевой тревоги, но вовремя остановился. Следом за Гришкой, немного приотстав, поднимался из-за кручи Васек Грачев. Увидев Леньку, он издали улыбнулся, а Гришка только взглянул исподлобья.
— А мы к тебе идем. Едва его уговорил. — Васек кивнул на Мартынова. — Насчет костра надо поговорить. Я думаю, так сделаем... Пойдем присядем.
Васек начал излагать свой план. И по мере того как он говорил, у Леньки все больше пропадала охота возражать против совместного сбора с воронцовскими пионерами. На сборе Ленька должен был рассказать про свою поездку и про Александра Невского. Оказывается, мануйловский киномеханик привез из района кинокартину «Александр Невский». Как раз будет кстати. Обязательно надо ее посмотреть всем ребятам.
А в это время Сашка, Серега и Ягодай собрались к Леньке. Выйдя из-за поворота, они увидели невероятную картину: посреди улицы стоял Ленька и мирно разговаривал с лютым своим врагом — Гришкой Мартыновым.
— Вот те на! — только и сказал Сашка.
— За такое дело по шее бы Леньке надавать, — мрачно высказался Серега.
— Давайте пойдем по улице и будто невзначай встретимся. Посмотрим, что будет, — предложил миролюбивый Сашка.
Все трое неторопливо пошли вдоль улицы. Гришка, заметив их, поднялся с земли и незаметно повел глазами по сторонам: куда в случае чего подаваться. Но Ленька, к их удивлению, ничуть не смутился. Он радостно замахал книжкой и закричал:
— Смотрите! Теперь-то я вам докажу! Здесь все написано! — Он повернулся к Гришке: — Я им говорю — у Александра Невского гроб из серебра — сам видел! А они не верят...
— Когда же вы подружиться успели? Воевать, значит, кончили? — с подковыркой спросил Серега.
— А чего нам делить-то? — ответил Ленька. — Про пионерский сбор говорим... А про кувшин здесь тоже написано. Глядите!
Приятели склонились над книжкой. Васек, договорившись о сборе, ушел, а ребята еще долго сидели, рассматривая картинки. Перелистав все до последней страницы, пошли провожать Гришку. Остановились на пригорке, откуда хорошо была видна воронцовская улица. Гришка, помявшись, вдруг сказал:
— А силки-то мы свои нашли. В одном даже птица была. Дохлая...
— Ну вот! А на нас говорили!
— Вы на нас тоже зря думали — про крючки.
— Точно, зря...
— Ладно, чего теперь вспоминать...
Ребята распрощались с Гришкой и вперегонки побежали назад.