Примечания
Отметим попутно, что сам Власов, если судить по его письмам и по показаниям его адьютанта майора Кузина, Сандалова уважал: «Власов, работая в 20-й армии, считался, уважал и хорошо отзывался, как о военном работнике, только о начальнике штаба армии генерал-майоре Сандалове».
«Офицер арестовал неизвестного. Последний был одет в длинную блузу, которую обычно носят чины советского командного состава. Германский офицер сразу узнал Власова по роговым очкам, но тот, не дожидаясь вопроса, на ломаном немецком языке сказал:
Не стреляйте! Я генерал Власов».
Все-таки верно и очень самокритично пишет сам Кирилл Александров, что «печальным явлением для исследований новейшей российской истории остается марш дилетантов»...
Свои показания Мария Игнатьевна Воронова давала 21 сентября 1945 года в Барановичах, куда вернулась из Германии.
Я привык к тому, что крестные родители ничего не знают, рассказывал отец Александр, и принялся читать «Верую», как это делал обычно, чтобы Власов мог повторять слова следом за мною. Каково же было мое удивление, когда этот советский генерал от начала до конца самостоятельно пропел все «Верую»...
Рённе торопил провести акцию с листовками еще в августе, как можно скорее, но долго не могли определиться с подписью. Подписать листовку именем «Русского Освободительного Комитета» было нельзя, свою фамилию ставить под листовкой Власов не хотел.
«К моменту опубликования Манифеста с этой стороны фронта в пределах, к тому времени уже очень урезанной с востока и запада Европы насчитывалось от 18 до 20 миллионов русских, пишет генерал И.А. Поляков. Это составляло свыше 10% населения нашей страны, но политически удельный вес этой массы был неизмеримо большим. С этой стороны почти не было детей и людей старше 50 лет. И военнопленные, и привезенные на работу были или совсем молодыми людьми, или в начале так называемых средних лет. Беженцы были, как правило, более старших возрастов, но ни многодетные семьи, ни старые люди не могли двинуться в такую неизвестность, да и не могли уйти в такую даль. Если они и уходили от родных очагов, то еще до границы Советского Союза их настигал быстро двигающийся на запад фронт.
Главную массу количественно составляли «остовцы». Их насчитывалось до 12 миллионов, в то время нередко цитировалась даже такая подробность, что 8 миллионов их занято в сельском хозяйстве и 4 миллиона в промышленности.
До пяти миллионов считалось беженцев, несмотря на большую быстроту передвижения фронта сумевших каким-то образом добраться до границ Германии и перейти через них.
Следующей по численности была группа военнопленных, разделенная на рабочие команды, мало чем отличающиеся от остов.
Около 800 тысяч было служащих в германской армии».
«У нацистской верхушки, конечно, было основание не доверять русским. Они понимали, что Русское Освободительное Движение (РОД) и Русская Освободительная Армия (РОА) в одинаковой мере направлены как против большевизма, так и против нацизма. Через свою агентуру немцы знали о настроениях русских, они были осведомлены о спорах: кто враг № 1 большевики или немцы? Очень многие антикоммунисты считали врагом № 1 немцев. «Бей немцев, а потом разберем, что к чему...» Все русские, т.е. ОСТ-овцы и военнопленные, не то что не любили немцев, а ненавидели их острой ненавистью. Да и было за что. Эти люди на своей собственной спине убедились, что немцы никогда не могут быть друзьями русских».
Биографы Власова эту версию отвергают, мотивируя тем, что, во-первых, на полу джипа слишком мало места для человека такого сложения, как у Власова; а во-вторых, вряд ли Власов, уже отвергший столько уговоров бежать и уйти в подполье, стал бы вдруг прятаться в последнюю минуту...
Все верно... Но ведь это версия советского наблюдателя, человека, который видел, как привез капитан Якушев Власова в штаб 25-го танкового корпуса. Если это было так, то привезти Власова он ехал по местности, где бродили разрозненные группы солдат власовской армии, Якушев только так и мог, завернув в ковер, втиснув на пол джипа...
Понятно, что все это Токарев сам и придумал, но интересно, как он это придумал... Токарев пишет, например, что сокамерники завистливо удивлялись как это удалось Власову выпросить двойную норму питания (а Власову действительно была назначена двойная норма), и приводит такой диалог Власова.
Мне голодно, я большой человек, жаловался он надзирателям.
Не большой, а прожорливый, отмахивались они.
Их начальник распорядился выдавать двойную пайку «чтоб не скулил перед судом».