Большая игра
Отставка фон Рундштедта
Неблагоприятное развитие событий на Восточном фронте заставило Гитлера прервать поездку на фронт и срочно вернуться в Бергхоф. Теперь, когда была окончательно исчерпана возможность решения проблемы военными методами, Роммель и Рундштедт могли не опасаться «суда истории» и возможных обвинений в том, что они «поторопились и спасовали в решительный для судеб рейха час». Фельдмаршалы собрались на совет. Фон Рундштедт с самого начала занял несколько странную позицию и отделывался (как это в свое время делал Гинденбург) фразой о «богемском ефрейторе». В свете дальнейших событий и поведения Рундштедта во время следствия по делу о «заговоре 20 июля»{32} фигура маршала предстает в достаточно неприглядном виде.
После встречи под Суасоном окончательно подтвердились подозрения Роммеля о том, что у Гитлера развилась своего рода «фронтофобия» и он неадекватно реагирует на действительность. С этого момента фюрер стал для него воплощением зла. Роммель принял твердое решение: во время запланированной повторной поездки диктатора на Запад в ультимативной форме потребовать от него как можно быстрее прекратить войну во Франции, чтобы избежать «избиения вермахта с воздуха» и удержать расползающийся по швам фронт в Советской России. Но с тех пор Гитлер так никогда и не появился на Западном фронте. [270]
Зато в штабе группы армий «Запад» появилось изрядное число «приказов фюрера», отстраняющих от должности за «неподобающее вольнодумство» ни в чем не повинных офицеров. Так главнокомандующий танковой группой «Запад», генерал, барон Гейр фон Швеппенбург, попал в опалу и был обвинен в «пораженческих настроениях» только за одно предложение в своей докладной записке:
— ...мужество и героизм немецких пехотинцев и танкистов не компенсируют фактическое отсутствие в вермахте двух родов войск...
28 июня генерал-фельдмаршалов Рундштедта и Роммеля вызвали на оперативное совещание в Оберзальцберг. Увы, долгожданной беседы тет-а-тет так и не состоялось — наученный совещанием в Суасоне фюрер не захотел остаться наедине с маршалом. Обсуждение положения на Нормандском фронте проводилось только в широком кругу и все больше смахивало на поиски «козлов отпущения». Обоим маршалам удалось поделиться своими опасениями только с генерал-фельдмаршалом Кейтелем и пережить приятное потрясение — твердокаменный глава ОКБ разделял их позицию и даже произнес:
— Да, да. Я все знаю, но уже ничего нельзя сделать...
Через несколько дней после возвращения маршалов из Ставки Гитлер сместил фон Рундштедта и назначил его преемником фельдмаршала Клюге. Это был реванш фюрера за их беседу с Кейтелем. Начиная с июля положение на фронте резко ухудшилось. Лимит прочности и боевого духа немецких войск в Нормандии и Бретани давно уже был исчерпан. За месяц ожесточенных боев вермахт безвозвратно потерял 250000 солдат и офицеров, включая две дюжины генералов и 300 командиров среднего звена. За это время на передний край не было передислоцировано ни одного взвода, кроме 30000 военнослужащих, вернувшихся на фронт после выписки из госпиталей. Неоднократные [271] просьбы об усилении гарнизонов Атлантического побережья Франции, особенно в зоне Английского канала, встречали решительный отказ ОКБ. Наконец, Кейтель спохватился, но было уже поздно. Так называемая «Канадская дивизия» вермахта дислоцировалась на Нормандских островах и не сделала ни одного выстрела за всю кампанию. Роммель добивался ее перевода на полуостров Котантен для обороны Шербура, а когда услышал очередное «нет», в сердцах воскликнул:
— В таком случае через 4 или 5 недель лопнет вибрирующая струна фронта и танковая волна союзников хлынет во Внутреннюю Францию. Враг выйдет на оперативный простор, а за нашей спиной нет больше резервов, чтобы встретить их под Парижем...
По меткому замечанию американцев, летом 1944 года германский фронт в Нормандии представлял собой «твердую скорлупу с мягкой сердцевиной незащищенного тыла».
«Преображение» Клюге
В самый напряженный и решительный для судьбы фронта момент генерал-фельдмаршал фон Клюге сменил фон Рундштедта на посту главнокомандующего группой армий «Запад». Штаб-квартира фюрера поставила перед ним недвусмысленную задачу: «навести, наконец, порядок на Западе и добиться от Роммеля неукоснительного выполнения приказов ОКБ». Так Клюге появился на КП группы армий, твердо уверенный в том, что до сих пор неудачи фронта были связаны с неграмотными действиями Роммеля и Рундштедта. Первая же встреча с Роммелем закончилась острой стычкой, когда, нарочито растягивая слова, Клюге изрек:
— Герр Роммель, нужно же и вам когда-нибудь научиться подчиняться! [272]
Роммель вспылил, хлопнул ладонью по столу и вскричал:
— Герр фельдмаршал фон Клюге, ответьте мне на вопрос: где, когда и при каких обстоятельствах я выказывал неповиновение?
Решительный разговор был на некоторое время отложен, и по рекомендации маршала Роммеля фон Клюге отправился в инспекционную поездку на фронт. К чести фон Клюге, он как опытнейший практик-фронтовик очень быстро составил себе представление о реальном положении дел и понял, что его попросту ввели в заблуждение в Бергхофе и напрасно настроили против Роммеля. Потрясенный Клюге своими глазами увидел обескровленные остатки немецких дивизий, проявлявших неслыханное мужество и героизм, которыми восхищались даже враги. Он увидел истекающий кровью фронт, выполняющий «приказ фюрера держаться любой ценой».
Ведомство Геббельса неистовствовало в восхвалении новых систем вооружения, «способных повернуть ход войны вспять и нанести сокрушительный удар по врагу». Так как никакого подкрепления в ближайшее же время не предвиделось, эта попытка «реанимации боевого духа» рвущего жилы фронта влекла за собой катастрофические последствия — вермахт ожидали разочарование, потрясение, шок и коллапс.
В июле в штаб-квартире Роммеля разыгрались драматические события. Вначале для беседы с маршалом прибыл генерал-квартирмейстер{33} Вагнер, связанный с группой Вицлебена, Бека и Штауффенберга. Вагнер привез из Берлина своего ближайшего друга, полковника Финка, в свою очередь уже много лет дружившего с графом фон Штауффенбергом. Финк вступил в должность [273] обер-квартирмейстера при главнокомандующем группой армий «Запад». Через несколько дней на оперативном совещании при главнокомандующем экспедиционными войсками во Франции Штюльпнагеле генерал Шпайдель заявил о «невозможности нанесения запланированного контрудара под Каном из-за катастрофической нехватки резервов».
9 июля в Ла-Рош-Гюйон к Роммелю прибыл связной Герделера, подполковник фон Хофакер. Он привез послание руководства заговорщиков с анализом военно-политического положения Германии: ...после не вызывающего сомнения военного успеха союзников во Франции и развала Западного фронта необходимо стремиться к заключению перемирия и сепаратного мира с Великобританией и США, чтобы бросить все силы на Восток и остановить русскую армию. Союзники не захотят иметь дел с Гитлером, Герингом, Гиммлером или Риббентропом и ни при каких обстоятельствах не сядут с ними за стол переговоров. Для спасения Отечества военное руководство Западного фронта должно проявить инициативу и предпринять самостоятельные шаги. «Запад» обязан вступить в прямые переговоры с Эйзенхауэром или Монтгомери. Меморандум с подробными планами, включающими взаимную перегруппировку войск и прекращение воздушной войны, следовало как можно быстрее передать союзникам. Герделер возлагал особые надежды на Роммеля и надеялся, что именно он возглавит и осуществит эту акцию... Маршал одобрительно отнесся к меморандуму Герделера — требования заговорщиков в целом соответствовали его собственному видению проблемы и политическим намерениям — и пообещал Хофакеру свою полную поддержку. Роммель считал целесообразным изложить содержание меморандума еще и фельдмаршалу фон Клюге.
Я склонен допустить, что Роммель не был посвящен в реальную подоплеку событий «20 июля». Генерал Шпайдель утверждает, что Хофакер, двоюродный [274] брат полковника фон Штауффенберга, не поставил маршала в известность о готовящемся покушении на фюрера. Так или иначе, но, заручившись поддержкой генерал-фельдмаршала, Хофакер убыл через Париж в Берлин с известием о некотором прояснении ситуации на Западе.
Сохранились записки бывшего главы военной администрации Франции министериальдиректора{34} доктора Михеля со ссылкой на переговоры между подполковником Хофакером и фельдмаршалом Роммелем:
— ...военную администрацию переходного периода должен возглавить генерал-полковник в отставке Бек, а следующим шагом станет провозглашение нового правительства с рейхсканцлером Герделером, ныне обер-бургомистром в отставке. Получено принципиальное согласие генерал-фельдмаршала Роммеля возглавить немецкую делегацию на переговорах о заключении мира на западноевропейской арене военных действий. Фон Хофакер считает, что после предварительной проработки вопроса Роммелю следует предложить пост рейхспрезидента в новом правительстве с тем, чтобы максимально использовать его имя и авторитет в целях возрождения Отечества. Хочу особо подчеркнуть важность этого момента и напомнить, что появление в правительстве чрезвычайно популярной в народе фигуры Роммеля (сегодня он второй по популярности после Гитлера!) совершенно необходимо при смене режима для сглаживания неизбежных внутриполитических осложнений...
Маршал энергично взялся за дело: сначала он собирался в осторожных беседах прояснить для себя позицию командующих армиями и прозондировать почву в генеральской среде, параллельно форсируя подготовку к переговорам с союзниками. Под предлогом инспекционной поездки Роммель отправился в действующую армию. Маршал вернулся в Ла-Рош-Гюйон опустошенным и измученным — для него было тяжелейшим испытанием видеть обескровленные, находящиеся на грани полного изнеможения войска. [275]
Фронт держался на честном слове и мог рухнуть в любую минуту.
Три дня спустя, 12 июля, в штаб-квартире группы армий «Б» состоялся первый разговор Роммеля с генерал-фельдмаршалом Клюге о реальном положении дел на Западном фронте. Впрочем, его искренние слова не могли стать откровением для имевшего свои источники информации в Берлине фон Клюге — маршал регулярно получал известия от близкого к кругам берлинских заговорщиков некоего барона фон Безелагера. Обратимся к воспоминаниям Шлабрендорфа:
— В конце июня Тресков отправил к фон Клюге своего представителя. Подполковник Безелагер получил приказ доложить о катастрофической ситуации на Восточном фронте, а потом просить, умолять, заклинать, требовать от командующего группой армий «Запад» открыть фронт, прекратить сражаться против британцев и американцев, а бороться с Гитлером и его кликой. В любом случае Клюге должен был добиться откомандирования в свой штаб Трескова или меня. Таким образом мы хотели усилить свое влияние на фельдмаршала. Во второй декаде июля Безелагер вернулся с ответом фон Клюге: нет никакой нужды уступать противнику хотя бы одну линию окопов. Вопрос прорыва — дело ближайших дней. Как главнокомандующий группой армий «Запад» он совершенно не уверен в своем штабе и не чувствует себя свободным в принятии решений. В настоящий момент не представляется ни малейшей возможности добиться перевода к нему Трескова или меня.
Последняя попытка
Роммель предпринял последнюю попытку решения проблемы мирным путем. В докладной записке на имя Гитлера он кратко изложил суть волнующих его проблем и отправил срочное послание в Ставку по беспроволочному телеграфу штаба группы армий «Запад». Он привел конкретные цифры и дал развернутый оперативно-тактический анализ создавшегося положения на Нормандском фронте. Обещанное подкрепление [276] — танки и самолеты — так и не подошли. Противник регулярно усиливается новыми прекрасно обученными и хорошо вооруженными дивизиями. Несмотря на массовый героизм немецких солдат, фронт рухнет в промежутке от двух до трех недель. Это повлечет за собой тяжелейшие последствия. В конце документа маршал сделал собственноручную приписку:
— Мой фюрер, прошу вас безотлагательно сделать необходимые «политические» выводы.
По словам начальника штаба, он настоял на том, чтобы из текста было убрано слово «политические». Впрочем, и так было понятно, какие «выводы» имелись в виду.
Это был самый настоящий вызов. Роммель раскрыл карты, и теперь уже для Гитлера не была секретом занимаемая маршалом позиция. Ультиматум Роммеля напомнил «фюреру немецкого народа» о судьбе всех диктаторов — о смещении, ссылке и даже смерти. И в конечном итоге, этот документ сыграл решающую роль при вынесении смертного приговора герою Африки. Роммель осознавал, какой страшной опасности подвергает свою жизнь, но не мог действовать вопреки своей совести.
Некоторое время Роммель ждал вызова в штаб-квартиру Гитлера или ответа на свое послание. Убедившись в тщетности предпринимаемых попыток, он решил действовать на свой страх и риск. План остался прежним: перемирие и сепаратный мир на Западе без подключения к переговорам Адольфа Гитлера.
Маршал предполагал связаться с Эйзенхауэром или Монтгомери через нейтральные страны, а в дальнейшем наладить прямой радиообмен двух фронтов. Он был готов вывести немецкие войска из зон оккупации на Западе и передислоцировать их в район Западного вала или за Рейн. В качестве ответного шага Роммель требовал от союзников прекращения «войны в воздухе» [277] и невмешательства на Восточном фронте. Его политическая декларация включала в себя развенчивание «культа фюрера» и правдивый рассказ о кровавых преступлениях режима, а Гитлер и его преступная клика должны были предстать перед Народным судом. Роммель был противником военной диктатуры и считал, что Германия должна стать в будущем демократическим парламентарным государством.
Уже после войны появилось множество публикаций, в которых утверждалось, что союзники никогда бы не пошли на предложения немецкой стороны о заключении перемирия и сепаратного мира. Не берусь утверждать, но на мой взгляд нет ничего невероятного в том, что тяжелые потери американцев и англичан на фронте вторжения заставляли Эйзенхауэра и Монтгомери во избежание дальнейшего кровопролития рассматривать и такой вариант развития событий на Западном фронте. Все прекрасно понимали, что даже краткосрочное перемирие не позволит немцам продолжить в дальнейшем военные действия. Кроме этого, заключение мира на Западе фактически означало бы и завершение войны на Восточном фронте, но союзники предпочли остаться в своем «кулачном праве» — их не «устраивала» свободная Германия, некогда отвергшая требования о «полной и безоговорочной капитуляции».
Для меня важен не факт согласия или несогласия союзников с военно-политической программой Роммеля, а то, что она вообще существовала. После того, как Гитлер отказался «безотлагательно сделать необходимые «политические» выводы», генерал-фельдмаршал начал действовать энергично, решительно и целеустремленно.