Усмешка Сфинкса
Поражение у ворот Каира
Роммель стремительно пересек египетско-ливийскую границу, и логика событий требовала ни в коем случае не прекращать преследования стремительно откатывающихся на восток обескровленных остатков 8-й армии британцев. Немцы без особого труда захватили Мерса-Матрух, Фука и Эль-Даба вместе с их многочисленными армейскими складами, аэродромами и коммуникационными сооружениями. Уже 1 июля сильно потрепанные в жестоких боях немецкие части стояли в сотне километров от Александрии, под Эль-Аламейном. Призрак надвигающейся катастрофы замаячил перед англичанами: неоспоримая победа Роммеля в мгновение ока вытеснила Великобританию из западного и центрального Средиземноморья.
Английское командование даже переправило линейный корабль королевского ВМФ из сухого дока Александрии в Джибути. Теперь, кроме интернированных в порту Александрии французских военных кораблей, британцы контролировали в Средиземном море только Мальту и Гибралтар. Итальянский флот должен был бы добиться решающего превосходства над противником и одерживать одну победу за другой — но не добился и не одержал...
Обескураживающий упадок боевого духа царил в британской армии. Вот что написал Мурхед о пораженческих настроениях, охвативших английскую колонию в те далекие дни:
— Британский флот покинул Александрию. Все портовые сооружения были заминированы. Большая часть [106] экспедиционной армии покинула город, а оставшиеся подразделения находились на казарменном положении. Командование отзывало офицеров из отпусков и командировок и отдавало приказ незамедлительно убыть в расположение своих частей. Даже в Каире был продлен комендантский час. Улицы были забиты автомобилями из Александрии и прилегающих областей, а также военными транспортами с откатывающегося фронта. Перед дверями английского консульства выстроились длинные очереди желающих получить въездную визу в Палестину. Поезда в том направлении шли переполненными. Около здания британского посольства на набережной Нила и у квартала Генерального штаба ощутимо пахло дымом — правительственные чиновники и военные сжигали секретную документацию. Под усиленной охраной в Палестину уходила одна транспортная колонна за другой. Глубокой ночью американцы начали эвакуацию своей штаб-квартиры в суданский Хартум и Асмару в итальянском Сомали. Южноафриканский женский добровольческий батальон в полном составе погрузили в поезд и отправили в южном направлении. Семьи британских военнослужащих получили указания подготовиться и ждать срочной эвакуации. Очинлек забрал у Ричи его коммандос и, наконец, отважился на вылазку в пустыню, чтобы принять командование фронтом...
В течение 1 июля Роммель безрезультатно пытался захватить хорошо укрепленные позиции англичан. Не принесли успеха и попытки обойти укрепления с юга. Видимо тогда маршал окончательно понял, что на этот раз армия исчерпала до дна свои далеко не безграничные возможности. Взятие Тобрука открыло путь на восток, и всего лишь несколько километров отделяли маршала от дельты Нила, которая перезревшим яблоком должна была упасть под гусеницы немецких танковых дивизий, но сил для нанесения последнего удара уже не оставалось. Конечной целью прорыва Африканского корпуса Роммеля был захват и блокирование зоны Суэцкого канала на стыке Африки и Азии, но Эль-Аламейн в 104 км от Александрии стал крайней [107] восточной точкой, которую удалось достичь германским войскам.
В последующие дни Роммель неоднократно предпринимал попытки прорвать оборону противника, но прикрытые солеными озерами с севера и низменностью Кваттара с юга позиции британцев под Эль-Аламейном оставались неприступными. Аламейн был как наглухо перекрытое ущелье на пути в Александрию. Британцы построили здесь мощнейший больверк с тщательно оборудованными артиллерийскими позициями, железобетонными укрытиями, дотами и дзотами, окопами и системой траншей. Все подходы к укрепрайону перекрывали минные поля и заграждения из колючей проволоки, а на юге продвижение к дельте Нила преграждали менее мощные, но не ставшие от этого менее опасными многочисленные форты англичан.
Англия несколько оправилась после сокрушительного поражения под Тобруком и, в конце концов, осознала, с кем имеет дело. Противник умело использовал несколько недель отсрочки, и теперь все преимущества были на его стороне. Как и после катастрофы под Дюнкерком непотопляемый Черчилль был крайне озабочен моральным состоянием войск, поэтому сменил каирское руководство и назначил нового главнокомандующего — Монтгомери — самого энергичного и способного противника Роммеля. Из Индии, Южной Африки и метрополии англичане отправляли в Северную Африку все, что могло бы усилить ближневосточную группировку. Так как люфтваффе утрачивали воздушное господство над Средиземноморьем, Монтгомери получал подкрепление непосредственно у линии фронта — в зоне Суэца, а ближайшая база Роммеля по-прежнему располагалась в крепости Тобрук. [108]
Назад к Эс-Саллуму
Первая же танковая атака британцев из глубины аламейнских позиций доставила немало неприятностей Роммелю. Необстрелянные экипажи противника действовали настолько яростно и решительно, что немецкая сторона впервые заговорила о возможности поражения, если не подойдет обещанное подкрепление. Звериное чутье на опасность не обманывало Роммеля и на этот раз — он чувствовал, что удержать позиции под Эль-Аламейном не удастся. Маршал принял решение оставить под Аламейном усиленные разведывательные подразделения и отступить на заранее подготовленные позиции к Эс-Саллуму, прикрытые с тыла крепостью Тобрук.
Уже были составлены подробные карты с обозначением боевых позиций танковых дивизий, прикрывавших южные рубежи Тобрука и препятствовавших обходу крепости со стороны пустыни. Но ни Берлин, ни Рим не желали ничего слушать о разумных планах Роммеля. Мало того, снабжение корпуса по воздуху с недавнего времени стало вызывать серьезную озабоченность генерал-фельдмаршала. Ставка требовала разрабатывать и продолжать наступательную операцию в направлении Александрии и Каира, обещая неограниченные резервы. Причем, кроме дислоцировавшейся на Крите парашютно-десантной дивизии генерала Рамке и нескольких маршевых батальонов, так и оставшихся недоукомплектованными после понесенных потерь, штаб-квартира не могла предложить ничего большего, учитывая крайне напряженное положение на Восточном фронте.
Одуревшие от избытка усердия чиновники по карте-схеме Каира определяли войска на постой и намечали подлежащие конфискации еврейские типографии, чтобы печатать распоряжения новой военной администрации и первый номер солдатской газеты «В дельте [109] Нила». Несмотря на весь свой оптимизм и хладнокровие, Роммель скептически относился к этим далеко идущим планам и был крайне осторожен в прогнозах. Вполне обоснованные опасения фельдмаршала вызывали квалифицированное военное руководство англичан, своевременно получаемое ими подкрепление и добротность британского снаряжения. Он всегда с уважением отзывался о вооружении английской армии, имея в виду, прежде всего американские танки «Шерман», лучше оснащенные и более скоростные разведывательные бронеавтомобили, блестящую моторизацию английской армии с ее небольшим количеством типов транспортных средств и мастерство английских водителей. Маршал Роммель считал Монтгомери весьма искусным, чисто британским полководцем.
Мурхед как-то назвал Роммеля «более способным, чем любой британский генерал». Посмотрим, что он пишет о самом выдающемся противнике Роммеля генерале Монтгомери, который как тень следовал за немецким фельдмаршалом в течение двух военных лет — вначале в Африке, а потом в Европе:
— Когда Бернард Монтгомери появился в Африке, это был худощавый мужчина с нервным изможденным лицом аскета. Он не употреблял спиртного и не курил. Монтгомери занимался изысканиями в области военной науки и всю жизнь избегал «искушений плоти». Вся нерастраченная энергия сублимировалась в религиозную одержимость, непоколебимую веру в себя и свое предназначение на этой «грешной земле» — сражаться. В нем возродился дух миссионеров, а душа пылала мессианским пожаром — огнем и мечом утверждать правоту своей веры и «наставлять заблудшие души на путь истинный». Не совсем обычный человек, не очень удобный соратник. Его идеи были логическим продолжением американской производственной «системы Бедо» и «стахановского метода» на советских предприятиях. По Монтгомери «все воинское искусство сводится к образцу и цифровым показателям, все основывается на войсковых частях и огневой мощи». Кроме этого, нового генерала сразу же признали в войсках. Его танк украшала надпись «Монти», а он сам разгуливал в расположении британских частей в очаровательном [110] головном уборе со значком. Офицеры старой закалки считали эти причуды моветоном, но войска принимали нового главнокомандующего «на ура».
Белая лошадь Муссолини
В то время как Роммель с беспокойством наблюдал за развитием событий под Эль-Аламейном, Муссолини волновали совершенно другие проблемы: он боялся опоздать к дележке «каирского пирога». Его белую лошадь, гордо восседая на которой он принимал от Балъбо «Меч ислама» на параде в Триполи, успели «эвакуировать» в Италию. Дуче мечтал о создании «священной римской империи» от Италии до нильских пирамид и загадочного сфинкса включительно, поэтому в пожарном порядке лошадь вернули в Африку — на глазах восхищенных египтян Муссолини собирался принимать на ней парад Победы в Каире.
Роммель тщательно разрабатывал план отступления. Когда он был в основном готов, в его штаб-квартиру срочно прибыл Этторе Бастико и заклинал маршала ни при каких обстоятельствах не отступать. Снова, как когда-то под Тмими, повторилась давнишняя история, и закружилась бесславная политическая чехарда: Бастико сообщил Муссолини о намерениях Роммеля, и дуче опять обратился к Гитлеру с требованием «держаться под Аламейном до последнего», несмотря на отсутствие боеприпасов и горючего и практически иссякшее снабжение германских войск.
В своей книге «Иллюзия и реальность» Эрих Кордт пишет:
В Риме лихорадочно комплектовали штаты военной администрации Египта и с удовлетворением констатировали, что Гитлер не возражает, чтобы на посту губернатора [111] находился итальянец. В недрах итальянской бюрократии был рожден удивительный документ, согласно которому немецкий солдат мог приобрести в Египте товаров на сумму, не превышающую 100 рейхсмарок. По всей видимости, речь шла о дельте Нила, поскольку в египетской пустыне магазинов попросту не было!
Тем временем положение под Эль-Аламейном становилось все более угрожающим. Германские газеты пестрели заголовками — «Бомбардировщики дальнего действия над Суэцким каналом», «Бомбардировка сирийских нефтепроводов». Впрочем, «взрывные» статьи мало кого могли ввести в заблуждение, и за ними не стояло ничего, кроме нескольких малоэффективных налетов немецких люфтваффе. С тяжелыми минами, действительно сброшенными в канал, очень быстро справились британские минные тральщики, а бомбардировка нефтепроводов была еще более сомнительным предприятием — поврежденные в результате взрывов трубы быстро демонтировали и устанавливали новые. Эти булавочные уколы не могли повлиять на высадку англичан, которые морским путем отправляли сюда гигантские конвои с оружием, боеприпасами и подкреплением изо всех уголков империи, Америки и мыса Доброй Надежды. Монтгомери оставалось только дождаться, пока спадет страшный летний зной, и, согласовав свои действия с высадившимся в Западной Африке американским десантом, обрушиться всеми силами на Африканский корпус Роммеля.
Пророческое предостережение
После того как Гитлер отклонил план передислокации к египетско-ливийской границе, Роммель решил нанести упреждающий удар. На этот раз он решил застать врасплох британские войска под [112] командованием Монтгомери. В случае удачи Роммель рассчитывал получить необходимую передышку для усталых, обескровленных и ждущих подкрепления войск. При сложившемся соотношении сил и недостаточном снабжении корпус был не в состоянии долго удерживать позиции под Аламейном, как это уже было раньше под Тмими.
Наступление началось 31 августа и продолжалось до 5 сентября. «Шестидневные скачки» закончились далеко не в немецкую пользу и позволили гарантированно предсказать мрачное будущее танковой армии «Африка». Атака в песках под палящими лучами безжалостного августовского солнца и убийственный климат, который каждый день уносил из поредевших колонн сотни тяжело заболевших солдат, оказались для немцев более суровым испытанием, чем взятие Тобрука в июне. И снова Роммель предпринял попытку обхода британских позиций полуохватом с юга — на этот раз через низменность Кваттара. Наступление развивалось успешно до тех пор, пока королевские ВВС не нанесли массированный бомбовый удар по площадям и танковым дивизиям Роммеля, которые понесли тяжелейшие потери. Как всегда Роммель находился в первых рядах атакующих и на своей шкуре испытал, что значит попасть под «адскую лавину» ковровой бомбардировки. В то время термин «ковровая бомбардировка» был совершенно неизвестен в Германии и Европе, и нам, фронтовым журналистам, приходилось прилагать немало усилий, чтобы объяснить в редакциях, что же мы имели в виду. Уцелевший после страшной бомбардировки, обычно невозмутимый Роммель воскликнул:
— Если нам не удастся отомстить и отплатить врагу той же монетой, а эскадрильи британских бомбардировщиков вернутся в Европу и Германию, то война будет проиграна.
Только мобилизовав все оставшиеся силы, Роммелю с большим трудом удалось вернуть на исходные [113] позиции вырвавшиеся далеко вперед танковые батальоны, израсходовав при этом последние, неприкосновенные запасы горючего. Три итальянских танкера, прибытия которых с нетерпением ждали в корпусе в эти решающие дни, вышли в море с явно недостаточным эскортом и были пущены ко дну британскими подводными лодками.
Об эффективности боевого применения королевских ВВС свидетельствует официальный рапорт американского летчика, генерала Арнольда на имя начальника американского генштаба:
За время боевых действий в пустыне в 1941/1942 годах англичане создали мощные ВВС с образцовой боеготовностью. Несмотря на потери обширных сухопутных территорий, Королевский воздушный флот в большей или меньшей степени имел воздушное господство над ливийской пустыней. Противодействие британских ВВС стало одной из важнейших причин, почему Роммелю так и не удалось уничтожить 8-ю армию. Во многом благодаря умелым действиям ВВС британцы смогли остановить Роммеля под Эль-Аламейном.
Последняя надежда вырваться из вражеского кольца, воспользоваться моментом и сорвать, возможно, еще больший банк, оказалась иллюзорной. Оставшаяся без горючего танковая армия Роммеля оказалась парализованной и была вынуждена дожидаться атаки Монтгомери, стоя на месте.
Немцы и англичане сражались яростно и бескомпромиссно, но и в этих жестоких сражениях воюющие стороны твердо придерживались главного закона войны в пустыне — быть милосердными и человечными. Роммель постоянно ратовал за строжайшее соблюдение рыцарских методов ведения войны. Мы часто приглашали британских военнопленных к себе в палатки, а Роммель охотно общался с английскими офицерами и генералами. Гуманное отношение бойцов Африканского корпуса к военнопленным всегда отмечали наши британские оппоненты. [114] Признательность и уважение противника в первую очередь заслуживает сам Роммель как командир экспедиционного корпуса, непосредственно отвечающий за стратегию, тактику и методы ведения войны. Когда Африканский корпус Роммеля стоял под Аламейном, в штаб поступил печально известный «указ о заложниках», фактически предписывающий убийство захваченных в плен солдат противника. Маршал собственноручно уничтожил директиву Ставки и ни единым словом не обмолвился о ее существовании. Он не знал, что такое нечистоплотность. Мурхед пишет:
— ...Отношение немцев к военнопленным оказывало существенное влияние на боевой дух британцев. Дюжины наших солдат ежедневно бежали из плена, и все в один голос утверждали, что немцы ведут себя превосходно, сразу же кормят и дают воду. Никаких «допросов 3-й степени с пристрастием» и т.п. Они относились к нашим пленным значительно лучше итальянцев. Один солдат рассказывал, что немец забрал у него фотокамеру, а проходивший мимо офицер приказал вернуть ее. Другой сообщал, что ему дали пятьдесят сигарет и стакан пива. Третий добавил, что долго беседовал с парочкой нацистов, владевших английским, и те высказывали мнение, что немцы и британцы должны были бы быть вместе...
...Раненые утверждают, что немецкие лазареты — это какое-то чудо. У них масса медикаментов, и они лечат британцев так же, как и своих. Вскоре об этом знала вся наша армия...
...Нужно признать, что они прекрасно обращаются с пленными. По крайней мере, со мной они обращались чертовски прилично... [115]
... Холодными ночами поисково-спасательные отряды немцев пробирались на поле боя. Они гуманно обращались с нашими ранеными. Давали горячий чай беспомощно лежащим рядом с дымящимися останками их боевых машин танкистам, укутывали одеялами тяжелораненых, которые в противном случае могли бы замерзнуть...
...После всех боев в пустыне я бы определил немецкую позицию следующим образом: это чистая, ничем не омраченная война в безлюдной пустыне, где нет гражданского населения и... «политических соображений». Это солдатская война...
Прорыв Монтгомери
Уже полтора года Роммель не мог позволить себе и одного дня отдыха. Полтора года он работал не покладая рук, испытывая непосильные трудности, едва не сгибаясь под неподъемным грузом ответственности. После «шестидневных скачек» он исчерпал запасы душевных и физических сил, а его здоровье было серьезно подорвано после обострения желудочной болезни. Ему было крайне необходимо хотя бы на пару недель съездить в Европу — отдохнуть и подлечиться.
В начале октября генерал-фельдмаршал уже давал пресс-конференцию иностранным журналистам в Берлине. Роммель в очередной раз поверил обещаниям Гитлера «срочно отправить в Африку подкрепление всех видов и наладить бесперебойное снабжение войск», поэтому заявил представителям международной прессы, что позиции под Эль-Аламейном будут удержаны любой ценой. Фельдмаршал очень надеялся на то, что его пропагандистский блеф остудит боевой пыл врага, и вышеупомянутое подкрепление успеет прибыть в Северную Африку до начала боевых действий.
Тем временем Монтгомери основательно подготовился к началу наступления. Он имел представление о состоянии немецких войск и прекрасно знал свои силы — на этот раз их было вполне достаточно, чтобы окончательно покончить с танковой армией противника. 24 октября британский главнокомандующий атаковал немецкие позиции под Эль-Аламейном. Роммель прервал только начавшийся, крайне необходимый курс лечения и поспешил назад в африканскую пустыню.
Как пишет Алан Мурхед — англичане не преминули воспользоваться отсутствием генерал-фельдмаршала:
— Обстоятельства благоприятствовали британцам: немецкая [116] контрразведка сплоховала — и нам удалось узнать, что Роммель уехал в Германию. Его заместитель, фон Штумме, сделал то, что сам маршал не сделал бы ни при каких обстоятельствах — он распределил силы более или менее равномерно по всему фронту. Основой обороны должны были бы стать отборные мобильные части, вместо этого фон Штумме «привязал» их к позициям, лишив главного козыря — подвижности. Когда Роммель в спешке вернулся из Берлина, ему не потребовалось много времени, чтобы осознать — в этом хаосе уже ничего нельзя изменить. Наверное, не осталось ни одной ошибки, которую не совершил бы его заместитель: он принял за чистую монету мнимое сосредоточение британской техники на позициях за Эль-Аламейном, он неправильно определил направление главного удара, а когда спохватился, то было невозможно исправить создавшееся положение.
Англичане сконцентрировали на участке прорыва 800 пушек, подвезли к артпозициям около миллиона снарядов, и через десять дней нанесли атакующий удар. Когда Монтгомери бросил в бой бронетехнику, то на тысячу стальных колоссов британцев пришлось около двухсот немецких танков. Немцы яростно оборонялись, но соотношение сил в зоне прорыва было явно не в их пользу -1:10. Англичане сообщали, что у всех оказавшихся в плену немцев были ранения разной степени тяжести, а некоторых из них приходилось буквально вытаскивать из стрелковых щелей в полубессознательном состоянии.
На 12-й день наступления Монтгомери добился поставленной цели. По всему фронту британцы глубоко вклинились в оборонительные порядки немцев. Роммель был вынужден вести маневренные бои, чтобы не потерять то, что еще можно было спасти. Так, маршал отдал приказ отступить на заранее намеченные и подготовленные позиции и отправил в Ставку радиограмму, в которой аргументировал принятое решение. Вечером шифровку приняли в штаб-квартире фюрера, но никто не отважился сообщить Гитлеру о событиях под Эль-Аламейном. Только на следующий день, [117] около полудня ему сообщили о случившемся. Фюрер бушевал, кричал, ругал Роммеля и, в конце концов, отправил в Африку приказ:
— ...Армии «Африка» немедленно развернуться и занять старые позиции...
Подробнее об инциденте в штаб-квартире фюрера сообщает Эрих Кордт:
— Дежурный офицер, не рискнувший разбудить Адольфа Гитлера ночью, когда пришла шифрограмма от Роммеля, был разжалован и отправлен на фронт. В узком кругу доверенных лиц Гитлер утверждал: если бы ему удалось «укрепить духовную энергию» Роммеля, он удержал бы позиции под Аламейном.
Даже самая изощренная магия не помогла бы сейчас танковым дивизиям Роммеля, да и сам он в этот момент был не лучшим объектом для трансцендентных медитаций. На этот раз диктатору не удалось добиться желаемого результата даже с помощью собственноручно подписанного «приказа фюрера». Фронт был окончательно прорван, и остатки немецких дивизий организованно отступали на запад, сдерживая возрастающее давление наступающих британских войск. Только таким образом маршал и его солдаты могли избежать судьбы армии Грациани.
Наверное, в этот момент обычно сдержанный Ром-мель перестал скрывать свой скептицизм по отношению к Гитлеру. Умудренный фронтовым опытом, хорошо знающий специфику боевых действий в пустыне командир, он лучше далекого ОКБ и самого Гитлера знал, какие действия нужно предпринимать в сложившейся ситуации и что в конечном итоге пойдет на пользу его армии. Берлин больше беспокоился по поводу усилившегося давления русских и разгорающегося на Восточном фронте кризиса в связи с событиями вокруг Сталинграда, поэтому Гитлер и генштаб продолжали заниматься африканскими проблемами спустя рукава. Критикуя Гитлера, Роммель был еще [118] внутренне не готов назвать главную причину роковых неудач и обвинить во всем фюрера. Его сомнения вызывали монополизирование диктатором права на принятие решений по чисто военным вопросам и бездарные фигуры двух его ближайших военных советников — Кейтеля и Йодля, которые тем не менее наряду с Гитлером определяли военную стратегию «Третьего рейха». Понимание того, что Гитлер руководит вермахтом дилетантски, пришло к маршалу значительно позже. У Роммеля возникали мысли подать прошение об отставке, но офицерская порядочность и чувство ответственности за вверенные ему войска не позволяли ему уйти из армии в сложный для фатерланда момент.
Наверное, в это же время и в Гитлере впервые пробудились мнительность и болезненное недоверие к «самому молодому фельдмаршалу», который осмелился действовать самостоятельно, не дожидаясь «ценных указаний» из Берлина. Диктатор не желал понимать, что проблема отступления давно переросла рамки чисто академического спора между ним и Роммелем и стала вполне закономерным итогом его же недальновидной политики, некомпетентного руководства и реальным результатом колоссального давления превосходящих сил противника.
Роммель и приказ от 18 октября
Отступление от Эль-Аламейна было тяжелым, но маршал остался верен себе и своим принципам. Его порядочность, чистоплотность и человеколюбие проявились и в отношении к октябрьскому спецприказу Гитлера. Этот приказ — печально известный как «указ о заложниках» — стал темой обсуждения на заседании [119] комиссии международного трибунала во Дворце правосудия в Нюрнберге, 18 июня 1946 года.
Передо мной лежит заверенная стенограмма беседы генерала Вестфаля, начальника штаба танковой армии «Африка», и его защитника, доктора Латернсера.
Латернсер:— Как там велись боевые действия?
Вестфаль:
— Я отвечу одной фразой — мы воевали по-рыцарски безупречно.
Латернсер:
— Допускал ли сам фельдмаршал Роммель нарушения военного кодекса или, возможно, потворствовал таким нарушениям?
Вестфаль:
— Никогда.
Латернсер:
— В какой должности вы состояли при Роммеле?
Вестфаль:
— Я был 1-а, а потом начальником его штаба.
Латернсер:
— Значит, у вас были достаточно тесные служебные контакты с Роммелем?
Вестфаль:
— Вне всякого сомнения. Кроме этого, я поддерживал с ним дружеские отношения и во внеслужебное время.
Латернсер:
— Вам известно о существовании специального приказа, подписанного Гитлером 18 октября?
Вестфаль:
— Да.
Латернсер:
— Вы получили этот приказ?
Вестфаль:
— Да, в пустыне под Сиди-Баррани. Нам доставил его офицер связи. [120]
Латернсер:
— Как отнесся генерал-фельдмаршал Роммель к этому приказу?
Вестфаль:
— Мы вышли из грузовика и стоя прочитали этот приказ, потом я предложил не передавать его дальше «по команде». Мы сожгли его прямо там, в песках. Мы решили сделать это по нескольким причинам: обоснование приказа было, если мне не изменяет память, во введении. Мы хорошо знали британское «Руководство ближнего боя». В Африке мы пережили несколько актов терроризма и диверсий. Мы помнили и о лозунге британцев под Аламейном — «убей немца, как только его встретишь» — и о множестве других решений и призывов, ужесточающих ведение боевых действий. Однажды в наши руки попал приказ по 4-й английской танковой бригаде, который предписывал не давать немецким военнопленным воды. Несмотря на беспрецедентную враждебность противника, мы все же решили не передавать приказ в войска, чтобы не усугублять ожесточение еще и с нашей стороны — все это могло иметь непредсказуемые последствия и завести нас слишком далеко. Поэтому ровно через десять минут после получения мы сожгли приказ. Такое неповиновение, я бы сказал, выдающееся неповиновение можно было позволить себе на другом континенте, вдали от центра. Не думаю, что подобным образом можно было бы действовать на Западном или Восточном фронтах.
Латернсер:
— Расскажите, пожалуйста, подробнее об эпизоде с племянником фельдмаршала Александера.
Вестфаль:
— Осенью 1942 года за линией германского фронта был захвачен в плен близкий родственник фельдмаршала [121] Александера — сын или племянник. Он был вооружен немецким пистолетом и носил головной убор бойцов Африканского корпуса, что автоматически ставило его вне закона. Фельдмаршал приказал обращаться с ним так же, как и с остальными военнопленными. Роммель считал, что молодой человек не отдавал себе отчет в том, чем чреваты подобные поступки.
В начале ноября из воевавшей на Восточном фронте 9-й армии в Африку был переведен старинный приятель Роммеля еще со времен 1-й мировой войны, некто Бюловиус. Маршал был потрясен рассказами армейского инженера о том угрожающем положении, в котором оказались немецкие армии на бескрайних просторах России. Во время этих разговоров он впервые узнал правду о положении на Волге и под Сталинградом. Проникнутая болью и разочарованием исповедь товарища по оружию оставила тяжелый осадок в душе Роммеля и сыграла впоследствии не последнюю роль в двух подряд тяжелейших нервных срывах, закончившихся полным истощением нервной системы. Рассказ о положении на восточном театре боевых действий позволил ему без иллюзий оценить ближайшую перспективу своей армии. Роммель решил искать встречи с Гитлером и при первой же возможности открыть глаза на реальное состояние дел ему и его ближайшим военным советникам.