Битва за Кавказ

Новое назначение

После двухсотпятидесятидневной героической севастопольской обороны надо было бы отдохнуть. Но до отдыха ли полководцу, когда на всех фронтах идут ожесточенные бои? После изнурительного перехода на подводной лодке генерал Петров в середине июля 1942 года прибыл из Новороссийска в Краснодар и явился в штаб фронта. Здесь сказали, что его вызывают в Москву, утром будет самолет.

Петров остановился в гостинице крайкома партии. Здесь же располагались некоторые недавно прибывшие севастопольские партийные работники. Бывшая заведующая отделом пропаганды Северного райкома Подойницына Анна Петровна, она и сегодня живет в Севастополе, мне рассказала:

— В Краснодаре мы все время с тревогой ждали, кто же еще прибудет из Севастополя. Ведь там оставалось много наших товарищей по работе. Вдруг узнаем: приехал генерал Петров! Я и Анна Михайловна Михалева, секретарь горкома по кадрам, побежали навестить Ивана Ефимовича. Только его увидели — обе заплакали. Иван Ефимович и сам разволновался: «Только не плакать. Пожалуйста, давайте без слез. Что же мне прикажете делать, ведь я больше всех оставил там близких людей, детей моих». Он так и сказал — детей. Уж мы-то знали, он действительно был всем отцом родным. Затем Иван Ефимович, видимо желая отвлечь нас от грустных мыслей, сказал: «Лучше помогите-ка мне в дорогу собраться, завтра утром лечу в Москву, может быть, Сталин примет. Пришейте-ка мне подворотничок на китель, у вас, женщин, это всегда лучше получается, хотя всю службу мы, мужчины, обычно делаем это сами». Мы тут же согласились. Юра Петров, сын и адъютант Ивана Ефимовича, дал нам китель, подворотничок, нитку, иголку и почему-то скептически улыбнулся — видно, обычно этим делом занимался он и считал себя мастером. В номере сразу же установилась [297] какая-то домашняя обстановка. Мы шили, Иван Ефимович негромко, домовито с нами пошучивал. В общем, за короткое время мы не только помогли Ивану Ефимовичу, но и сами душой отдохнули. Рано утром генерал улетел в Москву...

...У кого Петров был на приеме в Москве, о чем шел разговор, я не знаю. Из Москвы он вернулся уже командующим 44-й армией.

В этом назначении я вижу определенный и глубокий смысл и хочу поделиться им с читателями. Мне кажется необходимым коротко обрисовать общую обстановку тех дней, тогда более наглядно станет видна роль 44-й армии, которой Петрову предстояло командовать, и причина его назначения именно на этот участок фронта.

К июлю 1942 года уже произошли очень важные военные события: отгремело много сражений, больших и малых, воюющие стороны нанесли друг другу значительные потери. Пока верх одерживали немецкие армии. Они захватили большую территорию Советской страны, стояли недалеко от Москвы, Ленинграда, целились выйти к Волге и на Кавказ. Превосходство в силах, особенно в технике, инициатива оставались на стороне противника.

Есть в военной терминологии торжественное, на мой взгляд, определение — театр военных действий. Это, увы, совсем не то, что возникает по ассоциации со словом «театр». На этом театре никто и ничего не играет, здесь воюют и умирают по-настоящему. Коротко, не по-научному, театр военных действий можно определить как территорию, на которой развертываются армии и ведутся бои и операции. Изучение этого театра — целая отрасль военной науки. Причем первоначально эта наука занималась географическими особенностями территории и их влиянием на ход боевых действий. Позднее к этому прибавились политические, экономические факторы. С появлением авиации стали изучать и воздушное пространство, а теперь ракеты заставляют уже учитывать и пространство космическое. Кто дал такое название этой отрасли военной науки, я не знаю. Но это действительно наука. Театры военных действий могут быть величиной в несколько государств, например африканский, ближневосточный, или с многими морями — тихоокеанский.

Когда я учился в военной академии, в расписаниях [298] в дни лекций по этому предмету сокращенно писали три буквы — ТВД, отчего пропадала вся торжественность этих слов. Я не намереваюсь обрушить на читателей всю сложность науки о ТВД с ее разделами: народонаселением, природными данными, промышленностью, дорогами, климатом, реками, естественными рубежами, температурами и осадками по временам года, а также многим другим. Я просто хочу попросить читателей представить себе территорию, на которой развернутся события, где предстоит действовать генералу Петрову в этой части моего повествования. Кстати, в академии одним из учебных пособий при изучении этой дисциплины была книга, написанная Петровым в 1936 году.

Будет наглядней и понятней, если вы при чтении последующих глав положите перед собой карту Кавказа, ну хотя бы в ученическом атласе.

Кавказ — огромное скопление гор между Черным и Каспийским морями. Здесь в горах и долинах расположено несколько республик и автономных областей: Азербайджан, Армения, Грузия, Дагестан, Чечено-Ингушетия, Северная Осетия, Кабардино-Балкария, Ставропольский и Краснодарский края. Главный Кавказский хребет, перегораживая пространство между морями, пролегает от Новороссийска почти до Баку. Расстояние от Ростова до Баку, если двигаться по прямой, более тысячи километров. Территория эта в большей своей части труднопроходима для всех видов транспорта, в горных районах доступна только лошадям, а в более высокой части гор недоступна и им. Только люди могут преодолевать эти горные вершины. Наиболее удобна для ведения боевых действий северная, равнинная часть, ставропольские, Сальские степи и узкая полоса вдоль Черного моря. Вот здесь и развернулись боевые действия, вошедшие в историю как битва за Кавказ.

Еще до начала Великой Отечественной войны здесь был Закавказский военный округ, обеспечивающий безопасность южных границ страны. Когда началась война и бои шли на территории Украины, Белоруссии, Молдавии, задача Закавказского военного округа несколько изменилась: не только прикрыть границу от вторжения турецких войск, а еще и со стороны Черного моря — от возможных десантов гитлеровцев.

Наши войска были введены и в Иран согласно советско-иранскому [299] договору 1921 года, так как гитлеровцы готовили вторжение на территорию СССР и со стороны Ирана, раскинув там широкую сеть своей агентуры, которая создавала у советской границы склады боеприпасов, оружия, взрывчатки. В правительственных учреждениях Ирана и немецких фирмах в 1941 году было сосредоточено под видом служащих больше 5 тысяч офицеров и работников гитлеровской разведки, которые не только сами были готовы к действиям, но и формировали отряды из антисоветски настроенных местных жителей, а также белоэмигрантов и всякого сброда, вышвырнутого из нашей страны еще в двадцатые годы. В общем, Закавказский округ был нацелен для встречи врага со стороны Турции, Ирана и с моря. Турция даже не скрывала своей подготовки к нападению на Советский Союз. В ее планах было не только содействие фашистским завоевателям. У нее были и свои весьма и весьма агрессивные цели. Турецкий журнал «Чинаралты» писал в феврале 1942 года:

«Настанет день, когда мы, как Тимур, пройдем из Анатолии в Индию, взойдем на Гималаи и создадим союз Дагестана, Крыма, Казани, Ирана. Все враги Турции будут уничтожены».

Ближайшей задачей, поставленной на повестку дня, был захват района Баку с его нефтяными источниками. Уже была произведена мобилизация, и 26 турецких дивизий в полной готовности стояли у советской границы. Начало военных действий было назначено на ноябрь 1942 года, после того как Берлин объявит о падении Сталинграда.

С приближением опасности к Кавказу с запада, со стороны Донбасса и Дона, Ставка Верховного Главнокомандования развернула часть войск Закавказского военного округа, переименованного в Закавказский фронт, в сторону этой новой угрозы. Командующим этим округом в январе 1942 года был назначен опытный, хорошо знающий эти края и их особенности военачальник, уже прошедший через две войны, генерал армии Иван Владимирович Тюленев. Он был участником февральской и Октябрьской революций, делегатом первого Петроградского Совета рабочих и солдатских [300] депутатов, членом партии большевиков с 1918 года. В годы первой мировой войны Тюленев был унтер-офицером 5-го драгунского Каргопольского полка, полным георгиевским кавалером. После революции он стал красным командиром в буденновской коннице, сначала начальником разведывательного отдела полевого штаба армии, а затем комбригом в 4-й кавалерийской дивизии. Он воевал против деникинцев, белополяков, врангелевцев, петлюровцев, махновцев и антоновцев. 1920 году Тюленев участвовал в разгроме белогвардейцев на Северном Кавказе. В марте 1921 года вел 137-й Минский стрелковый полк на штурм мятежников Кронштадта. В гражданскую войну за героизм и мужество Тюленев был награжден тремя орденами Красного Знамени. В те годы немногие имели столько высоких наград.

В 1931–1932 годах Тюленев служил в Инспекции кавалерии РККА, которую возглавил С. М. Буденный. В те годы служил здесь и Г. К. Жуков, он так вспоминает о Тюленеве:

«Месяца через три с начала моей работы в Инспекции кавалерии РККА у нас состоялось общее партийное собрание коммунистов всех инспекций и управлений боевой подготовки тогдашнего Наркомата обороны. На этом собрании меня избрали секретарем партийного бюро, а заместителем секретаря — Ивана Владимировича Тюленева. Принципиальность, прямота, доброжелательность и стремление оказать товарищу помощь в работе — таковы черты характера генерала армии Тюленева».

В 1938–1940 годах Тюленев командовал Закавказским военным округом. В мае 1940 года, когда в Красной Армии были введены генеральские звания, И. В. Тюленев в числе первых трех генералов армии получил это звание.

Штаб Закавказского фронта разработал «План обороны Закавказья с севера». 16 июля 1942 года Тюленев отправил этот план на утверждение в Генеральный штаб. В плане на 44-ю армию возлагалась основная задача по обороне главнейшего района нефтедобычи — Грозного и Баку. 44-я армия, проходя доукомплектование, [301] одновременно занималась созданием обороны в указанном ей районе — рыла траншеи, строила огневые точки, убежища.

Генерал Петров вступил в командование армией 2 августа 1942 года. В эти дни наступление гитлеровцев с рубежа Дона развивалось стремительно. Оборонительные работы 44-й армии пришлось вести в крайне тяжелых условиях. В ее распоряжении не было специальных инженерных и саперных частей. Понятно, что своими силами, без соответствующей техники трудно было своевременно построить прочную оборону.

В Баку был создан Особый оборонительный район, имевший свой штаб. Под руководством ЦК КП(б) Азербайджана и военного командования на северных подступах к Баку было сооружено несколько рубежей, в строительстве которых участвовали не только войска, но и местное население. В первую очередь строились оборонительные сооружения по рекам Терек, Урух, на грозненском и махачкалинском обводах.

Передний край главной полосы проходил по правому берегу Терека от населенного пункта Бирючек до Майского и далее по правому берегу Уруха до его истоков. В устье Терека велись работы по подготовке к затоплению этого района.

Учитывая напряженную обстановку, создавшуюся в боях на Северном Кавказе, в середине августа 1942 года Ставка Верховного Главнокомандования в короткий срок произвела перегруппировку войск Закавказского фронта.

Войска 44-й армии из района Махачкалы, Баку были выдвинуты к оборонительным рубежам на реках Терек, Сулак и Самур. В то же время на рубеж рек Терек и Урух с советско-турецкой границы и с Черноморского побережья было переброшено шесть стрелковых дивизий, одна танковая бригада, две стрелковые бригады, одна морская стрелковая бригада, три артиллерийских полка, бронепоезд и несколько других частей.

Чтобы усилить войска Закавказского фронта, одновременно с этой перегруппировкой из резерва Ставки были выделены два гвардейских стрелковых корпуса — 10-й и 11-й, а позднее еще 11 стрелковых бригад.

Так, к первой половине августа 1942 года на Северном Кавказе была создана новая линия обороны — по рекам Терек и Урух. Особое внимание при этом уделялось [302] надежному прикрытию бакинского направления и подступов к Грозному как наиболее вероятных и доступных для наступления войск противника.

План операции «Эдельвейс»

Когда случаются неудачи, начинают искать не только причины этих неудач, но и виновных. И, как правило, таковыми оказываются не те, по чьей вине случились беды, а те, на кого можно свалить эти неудачи. Фюрер просто бесновался от негодования. Начальник генерального штаба генерал-полковник Цейтцлер так пишет об этой манере Гитлера сваливать вину на других:

«Это был обычный метод Гитлера. Совершая ошибку, он сваливал свою вину на другого, снимал его с должности и на его место назначал нового человека. Он никогда не делал правильных выводов из своих неудач, иначе он мог бы если не исправить ошибки, допущенные в прошлом, то по крайней мере уменьшить влияние их на события в будущем».

Так было и после катастрофы под Москвой. 19 декабря 1941 года Гитлер вызвал главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича и устроил ему двухчасовую головомойку. Через два часа Браухич вышел из кабинета Гитлера уже не командующим сухопутными войсками, а генерал-фельдмаршалом в отставке. Гитлер считал катастрофу под Москвой чуть ли не личным оскорблением. Он говорил Геббельсу об этом следующее (Геббельс записал эти слова в своем дневнике):

«Если бы Браухич сделал то, что от него требовали и что он обязан был в действительности делать, наше положение на Востоке оказалось бы совсем иным. Фюрер не имел ни малейшего намерения наступать на Москву. Он хотел захватить Кавказ и тем самым поразить советскую систему в ее самом уязвимом месте. Но Браухич и его генеральный штаб считали это неверным. [303] Браухич все время требовал наступления на Москву. Он хотел успехов ради престижа вместо настоящих успехов».

И действительно, когда еще принималось окончательное решение о нападении на Советский Союз, шел спор, куда именно нанести главный удар. Часть крупных военных, участвовавших тогда в разработке плана, была за то, чтобы нанести удар на Москву и Ленинград, это, считали они, приведет Советскую страну к краху и падению. Победа во многих войнах так и выглядела: разгром вооруженных сил и взятие столицы государства.

Гитлер и другая группа генералов считали: необходимо направить удар на юг, лишить Советский Союз основных промышленных центров. Еще в дни разработки плана «Барбаросса» Гитлер говорил:

«Цель операции должна состоять в уничтожении русских вооруженных сил, в захвате важнейших экономических центров и разрушении остальных промышленных районов, прежде всего в районе Екатеринбурга (Свердловска. - В. К.) ; кроме того, необходимо овладеть районом Баку».

Таким образом, Гитлер с самого начала был сторонником южного варианта. Он считал, что советские вооруженные силы надо подорвать прежде всего экономически, лишить их энергетических ресурсов, и тогда даже то, что не будет уничтожено, без горючего остановится само собой.

Главнокомандующий сухопутными войсками Браухич и начальник генерального штаба Гальдер были сторонниками нанесения удара на Москву. Поэтому после нападения Германии на Советский Союз, несмотря на то что войска действовали на широком фронте, главный удар, главный нажим, главная концентрация войск все же были в северной части, то есть направлены на Москву.

Но уже в августе, когда стало ясно (ясно прежде всего самому Гитлеру), что молниеносная война не состоится, фюрер, чувствуя, что дело добром не кончится, [304] стал нервничать и пытался осуществить все-таки свой вариант, то есть удар на юг, в направлении Кавказа. 21 августа 1941 года была издана специальная директива, в которой говорилось:

«Соображения Главнокомандования сухопутных войск относительно дальнейшего ведения операций на востоке от 18 августа не согласуются с моими планами. Приказываю:

1. Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа; на севере — окружение Ленинграда и соединение с финнами...»

Я не берусь оценивать, какой из вариантов был целесообразнее с военной точки зрения, тем более что сейчас военной наукой уже доказано, что и тот и другой не имели бы успеха, потому что в целом вся стратегия гитлеровского генерального штаба носила авантюристический характер и не могла принести победы.

Но попытаемся, не касаясь всего огромного механизма войны, больших и малых рычагов, с помощью которых управляют этим механизмом, а просто чисто логически порассуждать над замыслом Гитлера, отказавшись от бранной клички «ефрейтор», которой его окрестили в годы войны. Гитлер к сороковым годам имел большой опыт создания вооруженных сил, военной промышленности и руководства крупными военными операциями, достаточно напомнить захват Польши, Франции и других государств Европы. Если вспомнить все это, то покажется не таким уж легкомысленным (а порой именно так его истолковывают) намерение Гитлера захватить источники нефти и лишить горючего всю военную технику Красной Армии.

В этой войне при ведении боевых действий мотор стал решающим средством. Он присутствовал всюду: на земле — в танках, автомобилях; в воздухе — в самолетах; на воде — на кораблях и подлодках. Без горючего вся эта техника, конечно, встала бы. Основные источники нефти в те годы у нас находились на Кавказе, здесь наша страна добывала 86 процентов ее. Многие нынешние известные месторождения Сибири и Поволжья [305] в те годы еще не были достаточно разведаны, не говоря уж об освоении.

Так вот, если на минуту представить себе такой вариант (пусть это не покажется кощунственным; ведь в 1939 году, например, могло показаться кощунством предположение, что немцы выйдут к Волге), если бы гитлеровцам действительно удалось захватить наши источники нефти на Кавказе — что произошло бы дальше?

Гитлер, видя героизм и мужество советских воинов, в глубине души уже боялся их и понимал: если так пойдет и дальше, то силу сопротивления советских людей не одолеть. Вот почему в беседах со своим окружением он говорил — зачем вступать в бой с советскими танкистами, с советскими летчиками, так геройски сражающимися? Когда у них не будет горючего, то и танки и самолеты можно будет собирать, как пустые консервные банки! Ну а те, кто на них воевал, без горючего останутся просто беспомощными.

В общем, Гитлер решил сам взяться за дело. Он теперь уже просто не доверял своим генералам, о чем говорил открыто. После краха наступления на Москву разгневанный фюрер кроме Браухича снял с высоких командных должностей командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока, Гудериана, Вейхса, Лееба — всего 35 высокопоставленных военачальников.

Фюрер издал приказ, что отныне он берет на себя командование сухопутными войсками. 1 июня 1942 года Гитлер прибыл в штаб группы армий «Юг», который располагался в Полтаве. С этого дня он решил лично руководить всеми операциями на Восточном фронте и особенно здесь, на юге, то есть добиться осуществления своей заветной цели — захватить источники нефти на Кавказе.

О том, какое большое значение фюрер придавал предстоящим операциям, свидетельствует хотя бы эта фраза, сказанная им на совещании:

«Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, я должен покончить с этой войной».

Во второй половине июля 1942 года немецкие войска заняли город Ростов и вышли к Дону. К этому времени [306] уже была разработана новая операция под кодовым названием «Эдельвейс», в основу которой легли личные указания Гитлера. Он подписал ее 23 июля 1942 года. Согласно этой директиве ближайшей задачей группы армий «А» было: окружение и уничтожение советских войск, ушедших за реку Дон, после чего группа армий «А» создает мощный кулак из танковых, моторизованных соединений, которым наносит удар в направлении Грозного и Баку.

Группа армий «Б» должна нанести удар в направлении на Сталинград, чтобы обеспечить фланг и безопасные действия группы армий «А», овладеть пространством между Доном и Волгой и прекратить перевозки по Волге, а после овладения Сталинградом наступать вдоль Волги.

Против такого решения высказался начальник генерального штаба Гальдер. Он сказал Гитлеру, что не считает в настоящее время возможным имеющимися силами выполнить обе эти задачи, и советовал сконцентрировать все силы сначала для удара на Сталинград. Новая попытка оттянуть захват нефтяных источников взбесила Гитлера, и он если и не снял Гальдера с поста начальника генерального штаба немедленно, то, во всяком случае, почти отстранил его от дел и долгое время с ним не общался.

Несколько позднее, 24 сентября, Гитлер все же снял Гальдера официально с этой должности и назначил на его место генерал-полковника Цейтцлера.

Вот теперь, учитывая те задачи, которые поставил перед своими армиями Гитлер, и те контрмеры, которые необходимо было принимать советскому командованию, вспомним, что назначение Ивана Ефимовича Петрова командующим 44-й армией состоялось в июле, когда не только стали известны эти планы германского командования, но когда гитлеровцы приступили уже к их осуществлению.

Слава генерала — мастера обороны в то время за И. Е. Петровым утвердилась уже прочно, он это доказал в Одессе и Севастополе, а поэтому, мне кажется, совсем не случайным было его назначение командующим именно 44-й армией, которой в составе Северной группы войск придется стоять на пути гитлеровцев, наносящих свой удар в направлении нефтеносных районов Кавказа.

Думаю, что даже и без карты многие представят себе [307] этот театр военных действий, потому что не раз, наверное, ездили отдыхать на Кавказ. Ну, город Ростов, которым в конце июля овладели немцы, всем хорошо известен. Он стоит на реке Дон. Вот как раз сюда, на рубеж этой реки, вышли в конце июля гитлеровские армии и даже захватили несколько плацдармов на противоположном берегу Дона.

От Ростова Гитлер планировал нанести три удара — один на Баку, другой через перевалы в Закавказье, третий вдоль железной дороги, по которой от Ростова вы едете к известным курортным местам на побережье Черного моря — к Туапсе, Сочи, Гагре, Сухуми, Батуми. Да простят меня военные за подобный способ ориентирования, но книгу ведь будут читать и штатские и, надеюсь, юноши, еще не служившие в армии. Им сейчас очень трудно представить, что на склонах Главного Кавказского хребта, обращенных к Черному морю, находились гитлеровцы и в бинокли разглядывали санатории и пляжи, но что поделаешь — так было.

Для осуществления операции «Эдельвейс» гитлеровское командование создало такую группировку: удар непосредственно по Кавказу наносят группа армий «А» под командованием генерал-фельдмаршала Вильгельма Листа, 1-я танковая армия (командующий генерал-полковник Эвальд фон Клейст), 4-я танковая армия (командующий генерал-полковник Гот), 17-я армия (командующий генерал-полковник Рихард Руофф), 3-я румынская армия (командующий генерал Петре Думитреску).

Всего в группе армий «А» было 40 дивизий: 18 пехотных, 3 танковых, 4 моторизованных, 6 горнострелковых, 3 легкопехотных, 4 кавалерийских и 2 охранных. Все соединения были хорошо укомплектованы и вооружены, располагали полным комплексом автомобилей, тягачей и бронетранспортеров.

Гитлеровское командование намеревалось наступать не только по открытым просторам, но нанести несколько ударов через перевалы Главного Кавказского хребта. Для этого в группу армий «А» был включен один из самых любимых Гитлером корпусов — высоко подготовленный профессионально 49-й горнострелковый корпус генерала горных войск Рудольфа Конрада. В него входили 4 лучших альпийских дивизии: 1-я и 4-я горнострелковые, 97-я и 101-я горноегерские.

1-й горнострелковой дивизией командовал генерал-лейтенант [308] Губерт Ланц. Эту дивизию называли «Эдельвейс». Сам Ланц был опытный альпинист, он прошел по многим горам: Альпам, Кавказу и Гималаям.

Еще до начала войны альпийцы дивизии «Эдельвейс» были любимчиками не только армии, но и правительства. Они постоянно жили и тренировались в горах Швейцарии, во Французских Альпах. Их называли ласково снежными барсами. Фотографии «снежных барсов» печатали на обложках журналов. Вот перед этими действительно очень хорошо подготовленными и оснащенными специально созданным для них горным вооружением и снаряжением альпинистами была поставлена задача — захватить перевалы и затем спуститься с гор на побережье Черного моря, в ту самую курортную зону, о которой я говорил, и содействовать наступлению войск, продвигающихся вдоль берега со стороны Новороссийска, Таманского полуострова.

Взяв на себя командование сухопутными войсками и руководство этой решающей операцией, Гитлер строил и начал осуществлять далеко идущие планы, которые не ограничивались захватом Грозного и Баку. Об этом свидетельствует переброска и сосредоточение в тылу группы армий «А» особого корпуса «Ф». Этот корпус получил такой условный шифр по имени своего командира — генерала Гельмута Фельми. Это действительно был особый корпус и по составу, и по подготовке, и по своим задачам. Особенность его заключалась в том, что он предназначался для введения в бой только после того, как группа армий «А» овладеет Тбилиси. Корпус «Ф» должен был начать наступление на Иран, Ирак, выйти к Персидскому заливу и в Индию.

Если учесть, что на советско-турецкой границе к тому времени стояли уже в полной боевой готовности 26 турецких дивизий, а в Африке наступали гитлеровские войска под командованием Роммеля и находились уже недалеко от Александрии, то тот замысел не выглядит очень уж фантастическим.

Корпус «Ф» был укомплектован исходя из специфики предстоящей задачи. Он не нуждался ни в какой поддержке и усилении. Все у него было свое. Свои высокоподвижные моторизованные батальоны, в каждом из которых насчитывалось до тысячи солдат и офицеров. Причем первый и второй батальоны были укомплектованы опытными, отборными солдатами и офицерами [309] вермахта, а третий полностью состоял из арабов — иракцев, сирийцев, ливийцев и других.

Каждый батальон по своим боевым возможностям был не меньше полевого пехотного полка. Кроме того, был отдельный танковый батальон — из 25 танков, авиационный отряд из 25 самолетов. И все необходимые специальные подразделения. Были свои артиллерия, зенитные средства, автотранспорт. Ну и все необходимые тыловые подразделения: хлебопекарня, санитарная часть, различные мастерские.

Кроме того, корпус «Ф» имел при себе достаточное количество вооружения для того, чтобы оснастить новую дивизию добровольцев и перебежчиков, которых командование надеялось встретить на своем пути.

Корпусу было приказано двигаться в тылу группы армий «А», и в зависимости от того, где быстрее обозначится успех наступления в сторону Баку, он должен был немедленно использовать этот успех, выйти на свое направление и вступить в Иран.

Группу армий «А» с воздуха поддерживал и обеспечивал 4-й воздушный флот, которым командовал генерал Рихтгофен, «первый ас Германии», как его называли. Гитлер привлек его к этой операции как одного из своих любимых, доверенных авиационных генералов.

В этой воздушной армаде, которая насчитывала более тысячи современных новых самолетов, находились лучшие немецкие летчики. Учитывая близость аэродромов к полям боев, к местам сражений, Рихтгофен мог очень быстро осуществить маневр своими соединениями и благодаря большой численности самолетов захватить господство в воздухе.

Для того чтобы группа армий «А» выполнила свои задачи наверняка, не опасаясь контрударов советских войск, ее с левого фланга обеспечивала группа армий «Б» под командованием фон Бока (с ноября 1942 года сформирована группа армий «Дон» под командованием генерал-фельдмаршала фон Манштейна, для деблокирования 6-й армии фон Паулюса).

Справа немецкие войска считали себя в безопасности — там высился Главный Кавказский хребет. [310]

Некоторые предварительные разъяснения и размышления

Поскольку Иван Ефимович Петров вступает в сферу боевых действий более крупных масштабов, мне кажется необходимым ввести читателя в курс некоторых стратегических обстоятельств, влиявших на операции, в которых участвовал Петров и вносил свою лепту в ход событий тех дней.

Планы германского верховного командования продуманы, решения приняты, приказ о проведении операции «Эдельвейс» написан, войска сосредоточены согласно намеченным замыслам.

Гитлер не только встал во главе сухопутных войск как главнокомандующий, но и прибыл в свою ставку в Виннице, поближе к театру военных действий, где должна решиться судьба не только войны, но и всех его грандиозных, как он считал, проектов покорения Востока и Запада! Фюрер уверен в успехе, планы его не только грандиозны, но и обеспечены необходимыми силами для их осуществления. Он покажет своим генералам и маршалам, как надо воевать! И не только им, а всему миру! Потому что весь мир будет знать — это он, фюрер, сам задумал и осуществил эту грандиознейшую в истории войн операцию и одержал решающую победу!

Тетива натянута, остается только пустить всесокрушающую стрелу! И даже не стрелу, а гарпун! И даже не гарпун, а таран, который никому не под силу остановить!

Но прежде чем рассказать, как ударил этот таран, посмотрим, что происходило на нашей стороне. Как наше командование понимало и оценивало обстановку? Как готовилось отражать этот мощный и решительный удар в сторону Кавказа?

Разумеется, Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин не выпустил из виду бои на Дону и приближение гитлеровских войск к Северному Кавказу. Но он не придавал этому направлению того значения, какое оно приобретало в связи с планами Гитлера. Бои на Южном фронте, которые шли и могли развернуться — в перспективе — летом 1942 года, оценивались Сталиным (а его мнение в Ставке было решающим), как бои на всех других, неглавных направлениях. Направлением вероятного [311] главного удара гитлеровской армии Сталин считал удар на Москву.

Тут, наверное, мне уже пора подкрепить сказанное надежными, неопровержимыми документами, а не ограничиваться только своими рассуждениями. Вот мнение маршала А. А. Гречко:

«Ставка при определении замысла врага на лето 1942 года считала, что основные события летом развернутся вокруг Москвы, что именно на этом направлении противник будет наносить главный удар».

Допустим, в те дни А. А. Гречко не знал общей обстановки, он не был еще маршалом, командовал армией, хотя следует заметить, что писал свои воспоминания А. А. Гречко уже будучи маршалом и министром обороны и конечно же располагал документами в полном объеме.

Но все же допустим... Тогда я приведу свидетельство человека, который почти ежедневно встречался со Сталиным.

Вот что пишет генерал С. М. Штеменко:

«Должен сказать, что советское стратегическое руководство во главе с И. В. Сталиным было убеждено, что рано или.поздно враг снова обрушит удар на Москву. Это убеждение Верховного Главнокомандующего основывалось не только на опасности, угрожавшей с ржевского выступа. Поступили данные из-за рубежа о том, что гитлеровское командование пока и не отказалось от своего замысла захватить нашу столицу. И. В. Сталин допускал различные варианты действий противника, но полагал, что во всех случаях целью операции вермахта и общим направлением его наступления будет Москва. Другие члены Ставки, Генеральный штаб и большинство командующих фронтами разделяли это мнение.

Исходя из этого, считалось, что судьба летней кампании 1942 года, от которой зависел последующий ход войны, будет решаться под Москвой. Следовательно, центральное — московское — направление станет главным, а другие стратегические направления будут на этом этапе войны играть второстепенную роль. [312]

Как выяснилось впоследствии, прогноз Ставки и Генштаба был ошибочным. Гитлеровское командование поставило своим вооруженным силам задачу: на центральном участке фронта — сохранить положение, на севере — взять Ленинград и установить связь на суше с финнами, а на южном фланге фронта — прорваться на Кавказ».

Ну и, наконец, мнение по этому поводу маршала Г. К. Жукова:

«И. В. Сталин опасался больше всего за московское направление. Ставка и Генштаб пришли к выводу, что наиболее опасными направлениями следует считать орловско-тульское и курско-воронежское с возможным ударом противника на Москву — обходом столицы с юго-запада. Вот почему было принято решение для защиты Москвы с этой стороны сосредоточить к концу весны значительную часть резервов Ставки в районе Брянского фронта».

Далее Жуков перечисляет еще многие силы, стянутые поближе к Москве.

В приказе Гитлера о проведении операции «Эдельвейс» было сказано:

«В первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы должны быть сосредоточены для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожить противника западнее Дона, чтобы затем захватить нефтеносные районы на Кавказе и перейти через Кавказский хребет».

Гитлер хотел одним мощным ударом на Кавказе завершить разгром Советской страны и продолжить агрессивные действия на Востоке — в Иране, Ираке, Индии — и Африке. А Ставка ждала его удара под Москвой. Этот просчет произошел не из-за отсутствия сведений о намерениях противника. Сведения были, и очень достоверные. Наша разведка выявила сосредоточение [313] войск для нанесения ударов на Кавказ. Вот тому подтверждение из воспоминаний маршала А. А. Гречко:

«В середине марта 1942 года наши разведывательные органы докладывали, что стратегическое построение группы армий «Юг» вскрывает намерения противника перенести центр тяжести в войне 1942 года на сталинградское и северокавказское направления».

Не только военные разведчики располагали такими сведениями. Вот свидетельство чекистов о том же:

«...в марте 1942 года в Государственный Комитет Обороны были представлены сведения, что летом 1942 года фашистское командование предпримет крупное наступление на Сталинград и Северный Кавказ. Указывались армейские группировки врага, которые должны были участвовать в наступательных операциях на юге».

Если бы просчет ограничивался просто спорами и дискуссиями на эту тему, то беда была бы невелика. Но просчет этот вел к такому распределению советских вооруженных сил, которое не соответствовало создавшейся обстановке. Маршал А. А. Гречко прямо подтверждает эту беду:

«Однако, несмотря на эти и другие доклады наших разведывательных органов, что центр тяжести весеннего наступления противника будет на юге, на этот участок фронта достаточных резервов направлено не было».

В «Истории второй мировой войны» приводится распределение сил по фронтам, которое очень наглядно показывает, к чему привел просчет Ставки.

Не принято в художественных произведениях приводить таблицы и схемы, но поскольку моя повесть не только художественная, но и документальная, рискну [314] предложить читателям хотя бы неполную, упрощенную таблицу, потому что из нее без долгих объяснений наглядно видна суть того, о чем я хочу сказать.

Итак, в таблице цифры показывают проценты к общей численности сил и средств действующей армии того времени, распределенной на 1 июля 1942 года по стратегическим направлениям.

Направления (участки) советско-германского фронта и действующие на них войска	Общевойсковые армии	Дивизии (расчетные)	Орудия и минометы	Танки	Боевые самолеты	Личный состав
Северный участок (Карельский фронт)	7,3	5,3	5,4	2,5	9,3	5,4
Северо-западное направление (Ленинградский, Волховский, Сев.-Зап. фронты)	27,3	29,7	27,6	16,0	14,2	23,8
Западное направление (Калининский, Западный фронты)	32,7	31,3	31,6	40,3	32,7	33,2
Юго-Западное направление (Брянский, Юго-Зап., Южный фронты)	25,4	28,3	29,6	38,3	29,2	31,1
Кавказский участок (Сев.-Кавк. фронт, 44-я армия Закавказского фронта)	7,3	5,4	5,8	2,9	14,6	6,5

Если учесть, что Калининский, Брянский фронты Западного направления находились в непосредственной близости от Москвы, то силы этих фронтов фактически [315] объединялись в защите подступов к столице, и если их сложить, то получится, что под Москвой было около половины всей нашей армии. А на Кавказе всего 5,4 процента всех наших дивизий, а танков, этой решающей ударной силы в современной войне, всего 2,9 процента!

Попробуем понять, что же заставило Ставку держать большие силы под Москвой. Мне кажется, это объясняется кроме стратегических и чисто психологическими причинами. В Ставке все испытали колоссальное потрясение, когда враг за короткое время прошел почти половину европейской части страны и кинулся на Москву! И мне думается, весной 1942 года, когда бои еще гремели недалеко от столицы, Ставка опасалась отпускать войска из-под Москвы, отдавать на юг резервы, потому что все еще ждала, что враг, находясь так близко, вновь пойдет на Москву. А что касается разведывательных данных об опасности на юге, то не раз приходилось убеждаться в их неточности, преувеличенности, а порой и ложности. Не дезинформация ли это со стороны противника с затеей на юге, рассчитанная на то, чтобы оттянуть советские войска от Москвы туда? Юг далеко, а лязг гитлеровских танков слышен вот здесь, под Москвой!

В общем, как бы там ни было, а в 1942 году врагу удалось осуществить подготовку и нанести удар гигантской силы по Кавказу. Просчет, о котором шла речь, обернулся для войск, оборонявших подступы к Кавказу, огромными трудностями и людскими потерями. Какими же героями надо было быть нашим солдатам и офицерам и какие невероятные трудности пришлось преодолеть командованию на Кавказе, чтобы выстоять при таком потрясающем несоответствии в соотношении сил!

Кто же противостоял гитлеровским армиям на юге с нашей советской стороны? Первые три дня боев, с 25 по 28 июля, — армии Южного фронта под командованием генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского и Северо-Кавказского фронта под командованием маршала С. М. Буденного. А 28 июля все армии на этом направлении вошли в состав Северо-Кавказского фронта.

Ширина обороны этого фронта от нижнего течения Дона и далее на юг по побережью Азовского и Черного морей была около тысячи километров. Правый фланг этого фронта держала 51-я армия (та самая, которая [316] неудачно оборонялась на Перекопе, а затем в Крыму). После изнурительных боев армия не имела в своем составе ни одного танка, не хватало артиллерии и боеприпасов. Командовал армией генерал-майор Т. К. Коломиец. Генерал Коломиец знаком читателям как командир 25-й Чапаевской дивизии, а позже командир сектора обороны Севастополя. Его назначение на должность командира свидетельствует о том, как высоко ценились командиры, прошедшие севастопольскую школу.

В этот же фронт вошли армии: 12-я (командующий генерал-майор А. А. Гречко), 18-я (командующий генерал-лейтенант Ф. В. Камков), 37-я (командующий генерал-майор П. М. Козлов), 56-я (командующий генерал-майор А. И. Рыжов). В тыл для переформирования были отведены 9-я армия (командующий генерал-майор Ф. А. Пархоменко) и 24-я (командующий генерал-майор В. Н. Марцинкевич): обе были совершенно обессилены в боях за Ростов.

Вроде бы армий немало, но в каком состоянии они находились! Для краткости и убедительности приведу цитату из воспоминаний маршала А. А. Гречко:

«К началу боевых действий численное превосходство в силах было на стороне противника. Войско Южного фронта к 25 июля (день начала наступления по осуществлению плана «Эдельвейс» - В. К.) располагали лишь 17 танками. Артиллерийское усиление войск Южного фронта было очень слабое. Числившиеся в его составе 17 артиллерийских полков не могли быть эффективно использованы из-за крайне недостаточного количества боеприпасов. Кроме того, из-за ограниченного количества переправ артиллерийские части при отходе на левый берег Дона оторвались от своих войск, а в 37-й армии артиллерийские полки потеряли всю материальную часть в боях при отходе за Дон».

Чего можно ожидать при таком соотношении сил? Резервов на казанском направлении у Ставки не было. Кроме того, были еще и объективные трудности, не зависевшие от Ставки. Генерал С. М. Штеменко уже в конце жизни, еще раз вспоминая эти критические для нас месяцы, писал: [317]

«Нужно сказать, что союзники обещали Советскому правительству открыть в 1942 году второй фронт... Однако чем дальше, тем становилось виднее, что никакого второго фронта пока не будет. Следовательно, Советской стране опять приходилось думать о единоборстве с фашистской Германией. Такое положение меняло дело. Стала видна решающая роль наших резервов, которые были израсходованы в зимних операциях. Предстояло подготовить новые общевойсковые, танковые, авиационные соединения и армии. Для этого предпринимались большие организационные усилия».

От себя напомню для полноты картины: для вооружения этих резервов нужны были танки, пушки, автоматы, боеприпасы и другое снаряжение, а западные наши области с их развитой промышленностью были уже оккупированы врагом. Предприятия, которые удалось эвакуировать, находились еще в пути, в эшелонах или только разворачивались на новых местах. Стратегические запасы вооружения и продовольствия в большинстве находились тоже в западных районах, ведь в случае войны наши военачальники намеревались бить врага на его территории. Эти запасы в спешке быстротечных боев были частично розданы воинским частям, партизанам или уничтожены, но многое досталось и противнику.

Генерал Штеменко сказал, что союзники не выполняли принятые на себя обязательства. Теперь стали известны документы, уличающие наших союзников в том, что они вели нечестную, двойную, а на простом языке это называется предательскую, политику по отношению к нашей стране. Приведу очень короткое тому подтверждение.

Америка и Англия в этот очень критический момент в войне думали о своих корыстных целях. Они уже не были уверены в нашей победе. Президент Рузвельт, посылая в Москву своего представителя Уилки, откровенно сказал:

«Может случиться так, что вы попадете в Каир как раз в момент его падения, а в России, вы тоже можете оказаться в момент ее крушения». [318]

Рузвельт имел в виду возможное овладение Роммелём Каиром, а в Советской стране — возможное овладение гитлеровскими войсками районом Баку.

В августе 1942 года, в период напряженнейших боев в предгорьях Кавказа, в Москву прилетел Черчилль. Он пишет в воспоминаниях об этих днях:

«Я размышлял о моей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала: «Не будет второго фронта в 1942 году». Это было все равно что везти большой кусок льда на Северный полюс».

Как же не только оскорбительно, но и издевательски выглядят стишки Уэйвелла, о которых пишет в своем дневнике Черчилль! А он ведь не какой-нибудь простой шутник, он генерал, отлично понимающий и ситуацию и положение Советского Союза, по поводу которого он так зло шутит.

Союзники не выполняли обещаний, которые подписали в соответствующих договорах.

Именно в те августовские дни, когда бои начинались на последнем рубеже на пути к Баку — на рубеже реки Терек, где оборонялся генерал Петров со своей 44-й армией, — в Москве шли переговоры, и союзники прямо заявили, что второй фронт в 1942 году открыт не будет.

А 30 сентября 1942 года, в самые напряженные дни боев на Кавказе, Черчилль писал Сталину о своем желании будто бы оказать помощь, но на самом деле строя далеко идущие планы. В этом строго секретном личном послании сообщалась информация:

«Немцы уже назначили адмирала, которому будут поручены военно-морские операции на Каспийском [319] море. Они избрали Махачкалу в качестве своей главной военно-морской базы. Около 20 судов, включая итальянские подводные лодки, итальянские торпедные катера и тральщики, должны быть доставлены по железной дороге из Мариуполя на Каспий, как только будет открыта линия. Ввиду замерзания Азовского моря подводные лодки будут погружены до окончания строительства железнодорожной линии».

Вот так, стремясь напугать Сталина, уверить его, что уже все решено с достижением Каспийского моря гитлеровцами, Черчилль дальше продолжает:

«Мне кажется, что тем большее значение приобретает план, о котором я говорил Вам, усиления нами с американской помощью Ваших военно-воздушных сил на каспийском и кавказском театрах двадцатью британскими и американскими эскадрильями».

Так англичане лелеяли давнюю мечту — под шум идущей войны прибрать к рукам кавказские источники нефти.

Желание оккупировать Кавказ не только мечта — был разработан специальный план под кодовым названием «Вельвет». Согласно этому плану 10-я английская армия предназначалась для вторжения на Кавказ.

По стечении обстоятельств Петров оказался в эпицентре этого клубка военных, политических, дипломатических и просто житейских событий.

В 44-й армии

Общий замысел защиты Кавказа командующего фронтом И. В. Тюленева сводился к следующему. 44-й армии под командованием генерала И. Е. Петрова создать глубоко эшелонированную оборону на подступах к Грозному и Баку с севера и северо-запада и во взаимодействии с Каспийской военной флотилией не допустить форсирования противником Терека на участках [320] от устья до Червленной. Армейской группе генерала В. Н. Курдюмова в составе четырех стрелковых дивизий и 11-го гвардейского стрелкового корпуса занять оборону по рекам Терек, Урух. Особое внимание обращалось на прикрытие подступов к Грозному, Орджоникидзе, Военно-Грузинской и Военно-Осетинской дорогам. На 46-ю армию возлагалась оборона перевалов через западную часть Главного Кавказского хребта и Черноморского побережья, а также прикрытие границы с Турцией. 45-я армия и 15-й кавалерийский корпус должны были пресечь попытки нарушения государственной границы со стороны Турции.

Оторванность войск, защищавших Грозный и Баку, от штаба фронта, который находился в Тбилиси, вынуждала создать — для более оперативного управления этими войсками — свой штаб руководства, что и было сделано. 8 августа по приказу Ставки была создана Северная группа войск Закавказского фронта в составе 44-й и 9-й армий 11-го стрелкового корпуса (позже была включена и 37-я армия). Командующим Северной группой был назначен генерал-лейтенант И. И. Масленников.

К этому времени группа армий «А» оттеснила советские части к предгорьям Главного Кавказского хребта и реке Терек. Гитлеровское командование уже торжествовало победу. Генерал-фельдмаршал Лист сообщил Гитлеру приятную весть:

«Командование группы армий придерживается того мнения, что и это сопротивление можно сломить при сильном натиске. Также и сильные части противника в излучине Терека могут оказать только временное сопротивление массированному наступлению немецких соединений... Кажется, что противник по всему фронту выставил на передовой линии все имеющиеся в своем распоряжении силы и что после прорыва этой линии сопротивление противника будет сломлено».

Нетрудно представить радость, охватившую Гитлера: совсем немного километров осталось до желанной бакинской нефти! А дальше — паралич Красной Армии из-за отсутствия горючего, немецкая же армия с полной заправкой всех моторов ринется по намеченным им, [321] Гитлером, путям в Иран, Ирак, Индию! Да, он доказал своим спесивым генералам, что умеет воевать лучше их и понимает в стратегии глубже их.

Из Африки к нему тоже приходили радующие вести — Роммель в конце июня захватил Тобрук. Комендант крепости британский генерал Клоппер с 33 тысячами солдат и офицеров, несмотря на огромные запасы боеприпасов и продовольствия, сдался в плен. Трофеи захвачены настолько большие, что их хватит на несколько месяцев для армии Роммеля, а это значит, что она скоро сможет двинуться сюда, навстречу войскам, завершающим захват Кавказа.

Произведя необходимую перегруппировку войск, командование группы армий «А» 23 августа приступило к осуществлению плана по завершению захвата Кавказа. Для чего в этот день две танковые и две пехотные дивизии из 1-й танковой армии Клейста ринулись на Моздок. Но здесь их встретили высланные от Северной группы войск отряд майора Корнеева, курсанты Ростовского артиллерийского училища и части 26-й запасной стрелковой бригады. Они три дня вели тяжелейшие бои с многократно превосходящим их противником. Бойцы бились героически, но силы были неравные. Противник овладел Моздоком.

С выходом гитлеровских частей на рубеж рек Терек и Урух в бой вступают части, оборонявшиеся на этом рубеже, в том числе и 44-я армия под командованием И. Е. Петрова.

В первой книге читатели познакомились со многими человеческими и полководческими качествами генерала Петрова. Повторять и просто прибавлять какие-то новые эпизоды, подтверждающие эти же качества, наверное, нет смысла. Хотя, несомненно, одна из особенностей боевых операций заключается в том, что они не бывают похожи друг на друга. В каждой операции все складывается по-разному: силы сторон, их обеспеченность, моральный дух, характер местности, погода и десятки других факторов — все это заставляет полководца каждый раз по-иному оценивать, взвешивать, прикидывать возможности войск в новой обстановке и принимать соответственно новое, оригинальное, непохожее на все предыдущие решение.

Вот с этих позиций давайте посмотрим хотя бы бегло, что было в распоряжении Петрова для выполнения полученного приказа командующего фронтом, в каких [322] условиях находились части 44-й армии и какое решение, исходя из всего этого, принял в данной операции генерал Петров.

Прежде всего Петров конечно же, как это делает каждый военачальник, всесторонне продумал задачу, поставленную перед армией. Что ему приказано сделать и как это осуществить? Ему приказывалось оборонять участок фронта по реке Терек до берега Каспийского моря и не допустить прорыва гитлеровцев к Грозному и Баку. Как лучше осуществить этот приказ? Построить прочную оборону, это понятно само собой и не требует никаких пояснений. Но как построить оборону, чтобы она была сильной и непреодолимой для противника? Вот тут же начинают проявлять умение, опыт и талант командующие каждый будет строить ее по-своему. Но кроме личных качеств командующего есть еще два условия, не зависящих от него и необходимых для создания прочной обороны. Первое — это рабочие руки и инженерная техника и второе — время, которым располагает военачальник для создания обороны.

До прибытия Петрова в 44-ю армию ее войска уже занимались строительством траншей и полевых укреплений; кроме того, местные партийные и советские организации мобилизовали население для помощи в создании оборонительных рубежей.

Для построения устойчивой обороны большие значение имеет характер местности, она или помогает обороняющемуся, затрудняя продвижение противника, или создает дополнительные трудности. В данном случае местность способствовала выполнению оборонительной задачи. Река Терек неглубокая, но быстрая, с большим количеством камней в русле, берег, который занимали части 44-й армии и армии соседей слева, каменистый, русло реки неудобно для применения со стороны наступающих техники, особенно танков.

Можно усилить оборону еще за счет высокого морального духа обороняющихся. Петров по опыту боев в Одессе и Севастополе хорошо знал, какой это могучий фактор. Но там Петров имел в подчинении войска в большинстве своем кадровые, получившие необходимые знания и навыки еще до войны. А что представляли собой войска 44-й армии? Две дивизии были азербайджанские, одна армянская и одна грузинская, эти соединения были вновь сформированы, не прошли нужной [323] подготовки. Сами по себе люди, призванные из азербайджанских и грузинских городов и сел, были конечно же надежные, но у них не было навыков пользования оружием и, что немаловажно, большинство из них не знало русского языка, а это, естественно, очень затрудняло обучение бойцов и руководство ими в бою. Времени преодолеть этот усложняющий работу недостаток у командиров и бойцов не было.

Центральный комитет Коммунистической партии Азербайджана, чтобы помочь преодолеть эту трудность, послал в войска многих коммунистов, владеющих обоими языками. Это были стойкие политработники, они могли хорошо вести разъяснительную работу, но как командиры не имели необходимой военной подготовки.

За короткое время Петров успел побывать во всех частях, ознакомиться с их состоянием, поговорить со строевыми командирами и политработниками. Он широко повел разъяснения, выдвигая на данный момент три основных задачи: за короткое время прежде всего укрепить моральное состояние войск, обучить их и строить оборону. И эта трудная и напряженная работа была развернута. Одно обстоятельство осложняло и даже снижало результаты намеченной Петровым работы. Дело в том, что тут же, непосредственно в боевых порядках, во всей полосе обороны армии, по железной дороге, по полевым дорогам и тропам, просто по полям шли бесконечные вереницы людей, машин и повозок. Это уезжали учреждения, эвакуировалась техника заводов и фабрик, отходили остатки частей, разбитых на предыдущих рубежах, шли люди, покинувшие города, оккупированные противником. Они были усталые, измученные, обожженные солнцем, вид их был страшен. Все это плохо действовало на моральное состояние бойцов 44-й армии, тем более не имевших еще армейской закалки.

Вот картина, написанная в те дни с натуры писателем Виталием Закруткиным:

«Беспощадно жжет августовское солнце. Скрипят на пыльных дорогах обозные телеги. На телегах — раненые, окруженные патронными ящиками, сизыми от пыли шинелями, катушками проводов. Под глазами у них темнеют синие тени, бескровные лица кажутся [324] восковыми. Над обозом вьются тучи мух. Девушки с растрепанными волосами, в пропитанных потом гимнастерках, неустанно машут кленовыми ветками, отгоняя от раненых назойливых мух, а головы мертвых накрывают кусками залитой йодом марли.

Обозы растянулись на десятки километров... медленно бредут молчаливые бойцы, поскрипывают длинные колхозные арбы, в которых едут женщины-беженки. Окутанные облаками пыли, несутся по степям конские табуны. Кони связаны поводьями — по пять, восемь, десять голов, за ними бегут тонконогие жеребята. Старые пастухи с дорожными торбами через плечо, с длинными посохами гонят стада коров и свиней, овечьи отары. Все пришло в движение, и кажется даже, что вот-вот снимутся с мест кубанские хаты, оторвутся от земли яблони и тополя, и золотые скирды соломы, и копны сена, и все это устремится вперед, вслед за людскими потоками, чтоб не осталось врагу».

Как каждый полководец, Петров оценивал силу и возможности своих войск и сравнивал их с силами противника. На первый взгляд, их нельзя было сравнивать: читатели знают, какой могучий таран противника выходил на рубеж рек Терек и Урух. Но Петров учитывал, несомненно, еще и то, что противник понес немалые потери в предыдущих боях, он хотел и имел успех и продолжал наступать, но все это далось ему не даром, много танков и солдат осталось в степях и предгорьях, по которым прошли войска Листа. Кроме того, Петров, как опытный военачальник, понимал, что даже просто, без боев пройти своим ходом 600 километров от Дона до Терека — по полям, горам, бездорожью — не так-то легко! Снабжать и обеспечивать войска на новом рубеже, имея такие растянутые коммуникации, противнику тоже будет трудно. А у войск Петрова удобный природный оборонительный рубеж, да к тому же еще оборудованный (пусть не до конца, но все же оборудованный) на переднем крае и несколькими позициями в глубине обороны. Войска пусть не очень обученные, но все же свежие, их будет поддерживать хорошо расставленная артиллерия. Все это в какой-то степени выравнивает силы наступающих и обороняющихся.

Было два фактора, в которых противник имел несомненный [325] и пока ничем не компенсируемый на нашей стороне перевес. Во-первых, господство в воздухе было за противником, его самолеты почти непрерывно висели в воздухе и бомбили как отходящие колонны наших войск, так и войска на новом оборонительном рубеже. И во-вторых, наличие у противника большого количества танков; для борьбы с ними местность, конечно, благоприятствовала, но противотанковой артиллерии у нас было явно недостаточно.

Оценивая обстановку, генерал Петров, естественно, обратил внимание и на соседей, опыт военачальника подсказывал: всегда надо думать о своих флангах. Так вот, что касается соседей, то там оборонялись тоже в основном недавно сформированные и примерно так же обученные и оснащенные дивизии. Для того чтобы коротко и наглядно показать состояние всех этих вновь сформированных частей и уровень их обеспеченности, приведу лишь одну справку: Закавказскому фронту недоставало около 75 тысяч винтовок, 21 500 противотанковых ружей, 2900 станковых и ручных пулеметов, 700 минометов, 350 орудий. Аналогичное положение было с боеприпасами, инженерным обеспечением и средствами связи. В таком состоянии были войска к концу июля 1942 года, то есть к моменту прибытия Петрова в 44-ю армию.

Петрову предстояло командовать армией не только плохо обеспеченной, необученной. Армия была сформирована в июле 1941 года на Кавказе. Недолгое время, всего несколько недель, она была в Иране, а затем возвратилась на территорию Кавказа и проходила обучение в Азербайджане и Дагестане около трех месяцев. Первым боевым испытанием для армии было ее участие в десантной операции на Керченский полуостров в конце декабря 1941 года. В той самой десантной операции, помощи от которой ждали севастопольцы, оборонявшие в те дни Севастополь.

Как мы уже знаем, наши армии, находившиеся в то время в Крыму, потерпели тяжелое поражение, были отброшены частями Манштейна и выбиты с Крымского полуострова. Горечь этого поражения пережила и 44-я армия.

Надо признать, что и армия и обстановка достались Петрову очень и очень трудные. И отстоять нефтеносные районы Грозного и Баку было непросто, если напомнить, что гитлеровцы стремительно наступали [326] огромными силами и прошли уже более 600 километров.

И вот здесь опять Петров проявил свое воинское чутье и находчивость, которые, на мой взгляд, стали одним из решающих факторов успеха его армии в боях на рубеже реки Терек. Петров нашел возможность усилить соединения своей армии очень оригинальным способом.

Наблюдая за отходящими остатками наших частей, Петров понимал, что они действуют деморализующе на его бойцов. Некоторые отступающие, если подойти к ним строго юридически, должны быть привлечены к ответственности за отход и получить кто что заслужил. Однако Иван Ефимович, глядя на измученных, обожженных солнцем, голодных бойцов, оценивал их по-своему. Он увидел в них прежде всего то, чего не хватало недавно сформированным национальным дивизиям. Отступающие в большинстве своем были кадровые, обученные, опытные воины. Ну случилась беда, так не по их вине — они просто не могли устоять против той силищи, которая на них обрушилась. И необеспеченность артиллерией, танками, авиацией, боеприпасами тоже не на совести этих воинов. Они же станут золотым фондом в среде молодых неопытных бойцов. А раз так, то Петров немедленно приказал развернуть в тылу своей армии походные кухни, столовые, полевые бани. И вот эти усталые, запыленные воины помылись, переоделись в чистое белье, побрились, почистились, поели досыта, отдохнули, и заиграла на их лицах вместо усталости благодарная улыбка. И пошли они вместо долгих следственных разбирательств на усиление вновь сформированных частей. А солдат с хорошим настроением, да еще с душой, благодарной за оказанное доверие и заботу, — великая сила! Все это понимал Петров. Уже и здесь, на новом участке фронта, пошла по армии добрая слава об Иване Ефимовиче, вспомнилось и то, что этот генерал 250 дней отстаивал Севастополь, а за таким генералом солдаты пойдут в огонь и в воду.

Вот какой неожиданный психологический и моральный перелом совершил генерал Петров за очень короткое время, за несколько дней до начала боев на этом рубеже. Армия из слабой, неустойчивой, благодаря влитым в нее. бойцам, прошедшим кадровую выучку, — белорусам, украинцам, русским, татарам, бойцам кавказских [327] национальностей — превратилась в крепко сцементированную, боеспособную армию. Скрепленная еще и коммунистами, направленными ЦК, обкомами компартий Азербайджана, Грузии, Армении, эта армия стала еще более стойкой и оказалась способной не только выдержать удар врага, но, отразив его, перейти в наступление.

Разыскал я некоторых сослуживцев Петрова по 44-й армии. С одним из них мне особенно повезло: полковник в отставке Юрий Михайлович Кокорев оказался не только человеком наблюдательным, но в силу своей профессии и хорошо осведомленным и пишущим — он бывший редактор газеты 44-й армии. Вот что он рассказывал:

— О прибытии к нам в армию нового командующего я узнал от члена Военного совета бригадного комиссара Уранова. «Можешь радоваться, — немного торжественно сказал мне Владимир Иванович, — прибыл к нам командующий. Это особый человек. Генерал Петров Иван Ефимович. За плечами у него три войны. Кавалер пяти орденов. Оборонял Одессу. Оттуда сразу в Севастополь. Двести пятьдесят дней под обстрелом! По-моему, всякий, кто был в Севастополе, от солдата до генерала, — герой. А теперь вот без передышки к нам. Я думаю, что таких, как он, Ставка назначает на решающие направления. Вот и соображай, какова роль у нашей армии. Тебе надо обязательно ему представиться. Он газете поможет. Он многое подскажет. Сейчас Иван Ефимович, правда, занят, с войсками и со штабом знакомится, но я договорюсь с ним, чтобы принял тебя. Только учти, он не любит, когда к нему в рот смотрят и ждут. Приходи со своими предложениями». Вот эти предложения-то потом чуть и не испортили всего дела. Не откладывая, мы в редакции коллективно наметили главные, на наш взгляд, направления. Кажется, ничего не забыли. Пропаганда героизма, вопросы воспитания, организация партийной работы, отдельные проблемы по родам войск... С этими самыми «тезисами» я и предстал перед вновь назначенным командующим. Из-за стола поднялся плотный, среднего роста генерал с усталым лицом. Небольшие усы, выгоревшая на солнце гимнастерка. Внимательный взгляд из-за стекол пенсне. Внешность его напоминала тип старого русского интеллигента. Первое впечатление совсем не совпадало с героическим образом [328] защитника Севастополя, который я составил себе из рассказа Уранова. Голос у командующего был глуховатый, говорил он чуть-чуть в нос, и это создавало впечатление, что он чем-то недоволен. Поинтересовавшись, много ли в редакции кадровых военнослужащих и ее участием в боевых операциях, генерал спросил: «Где сейчас размещаетесь?» Я ответил, что мы пока используем типографию «Дагестанской правды» и потому приходится работать в Махачкале. «Небось в самом центре? — задал вопрос командующий и, услышав утвердительный ответ, проворчал: — Неудачно. При первом же налете центру больше всего достанется. И вообще вам лучше всего перебраться из города в поле. Махачкала слишком мирной жизнью живет. Базар, театры, кино, по вечерам в парке танцы... Для населения это, может быть, и неплохо, но военных, которым завтра выступать в бой, такая обстановка расслабляет. Вам надо немедленно перебраться куда-нибудь рядышком с Хасавьюртом. Связь вам обеспечим». Я ответил, что для передвижения нам нужно три большегрузные автомашины: для ротации, стереотипного и наборного цехов. Командующий поморщился, кивнул и сказал: «Торговаться не будем. Один «студебеккер» дам. На большее в ближайшее время не рассчитывайте. Подниметесь за два-три рейса, но из города выбирайтесь. Ну а теперь о работе. На что собираетесь нажимать?»

И тут я вытащил свои «тезисы» и стал читать их по порядку пункт за пунктом, после каждого поднимая глаза на Петрова. Он согласно кивал. Я уже начинал внутренне торжествовать. Значит, все правильно. Когда я кончил читать, командующий снова кивнул и, протянув руку, сказал: «Дайте-ка сюда...» Пока он, задумавшись, перечитывал наше творение, я обратил внимание на регулярно повторявшиеся кивки и вдруг понял: ведь это чисто конвульсивное подергивание головой, которое бывает после тяжелой контузии. А тем временем генерал Петров усмехнулся и, подняв глаза на меня, решительно и твердо сказал: «Есть все, и нет главного. Надо буквально в считанные дни сломать мирные настроения. У нас сегодня нет непосредственного соприкосновения с противником. Войска армии в массе своей еще не обстреляны. Правда, они в окопах, но впереди и вокруг тишина. И это создает видимость вольготного, мирного существования. А разрозненные [329] отступающие части, которые нам приходится пропускать через свою линию обороны и задерживать их уже в тылу, порой привносят дух паники. Запомните: через пять дней, самое большое через неделю, нам придется боем встретить передовые наступающие немецкие части. Значит, надо создать предбоевой накал, помните, как у Блока: «И вечный бой! Покой нам только снится...» А нам он и сниться не должен. На политическом языке это называется быть бдительным на каждом участке и каждую минуту». Петров встал из-за стола и, опуская на него кулак в конце каждой фразы, как бы ставя точку, заговорил горячо и темпераментно: «Газета может и должна создать среди солдат и офицеров боевую приподнятость, если хотите, определенную жажду боя... Вам виднее, как это лучше сделать, но мне кажется, что все материалы надо пронизывать именно этим тоном, и немедленно. Повторяю — речь идет о нескольких днях, а потом начнется проверка боем. И все время бить в одну точку. Терек — наш последний рубеж. Дальше отступать некуда. Народ не позволит и не простит. И учтите еще состав нашей армии. Две азербайджанские дивизии, одна армянская, одна грузинская. Я вот несколько номеров газеты бегло просмотрел, у вас все больше фотографии русских, украинцев. Не годится так. Раз основная сила армии — народы Кавказа, значит, надо их славу поднимать, отыскивать героев среди них, использовать их национальные традиции и даже предания. Вот, например, у азербайджанцев есть свой национальный герой древности — Кёр-оглы, у грузин — Адмиран, Тариэл. Поднимайте дух бойцов на примерах подвигов их предков. Это создаст у них и гордость и уверенность. А русские не обидятся. Мы все за Россию воюем. Писать надо смело и взволнованно, может быть, даже словом рядового солдата — из тех, кто уже воевал, и тех, кто встретит этот бой впервые. Чтобы шло это слово от души, говорило о самом дорогом — о жизни, светлой любви к отчизне и сокрушающей ненависти к поработителям. Это должно быть слово перед боем. Слово призыва: стих, рассказ о подвиге и совет бывалого, очерк и отчет о партийном собрании. И в первую очередь привлечь к участию опытных разведчиков, истребителей танков, артиллеристов и минеров. Не забыть письма из тыла. Письма родителей и родных. Пусть они звучат как наказ родины. И все [330] это в течение самых ближайших дней, начиная буквально с завтра... Итак, устранить размагниченность, создать боевой накал, а уже потом все, что вы наметили и написали». И, протягивая мне два листка нашей «программы», генерал Петров закончил: «Очень хочу, чтобы газетчики поняли, почувствовали обстановку и самым оперативным образом повернулись сами и повернули других к решению нашей главной проблемы. Если все ясно, то у меня больше вопросов нет». И когда я уже повернулся и сделал шаг к двери, командующий добавил: «А с городом поскорее прощайтесь. Насчет машины зайдите к начальнику автоотдела. Я ему позвоню».

Уже после первой встречи у меня создалось убеждение, что Петров человек крупного масштаба, большой культуры, с широким политическим кругозором. И боевой. Одесса и Севастополь говорят о многом. И вот эта еще способность наряду с большими категориями не забывать маленьких, казалось бы, частных вопросов: обремененный огромными задачами и величайшей ответственностью за судьбу бакинского направления, он не забыл о такой мелочи, как машина для редакции, — нам ее выделили... После первой встречи, несмотря на некоторый афронт с нашими наметками по работе газеты, я уходил от Петрова под его обаянием, с желанием завтра же во весь голос сказать через газету то, что не просто приказал, а в чем меня убедил командующий... О своем визите к командующему и планах я тут же рассказал Уранову. Получил «добро» на исполнение. Шагая по комнате, Уранов говорил: «Вот видишь, я тебя предупреждал, что наш командующий человек особый. Он сразу тебе главную точку нашел. Узнаешь поближе — полюбишь его». Было ясно, что сам Уранов уже переживал этот период влюбленности. Но не только он. Петрова действительно полюбили в войсках. Полюбили, несмотря на довольно крутой нрав, за справедливость, за безусловную личную смелость, за уменье слушать и прислушиваться к голосу самых простых людей, за чуткость и отзывчивость.

Дальше я привожу рассказ В. И. Уранова:

— В первые же дни знакомства открыл я в Петрове одно удивительное качество: совестливость. Поехали мы с ним к командующему Северной группой войск представляться. Отутюжились, конечно, как положено, [331] все регалии надели. У меня-то раз-два — и обчелся, а у Петрова — во всю грудь. Едем это мы под Грозный, а дороги забиты. Женщины бредут с детьми, тачки со скарбом, повозки катят, скот гонят. Уходит народ от немца. И около одного мостика застряли мы. Пришлось пережидать. Вот здесь-то и подошла к нашей машине одна женщина. Усталая, запыленная. Заглянула в машину, увидела нас да сказала громко так, звенящим голосом: «Генералы... Как на парад вырядились... Пол-России провоевали, а ордена нацепили. Хоть бы народа постыдились...» Как пощечина эти слова хлестнули. Сидим молча. А когда поехали, Петров давай ордена с кителя снимать. Я ему: «Что вы, Иван Ефимович?» А он дрожит прямо и отвечает: «Права она... Права! Нельзя нам сейчас свои былые заслуги выставлять. Вот погоним немца, отвоюем город — я сам себе один старый орден повешу, отвоюем другой — второй повешу... А пока нечего нам выхваляться». И дело даже не в том, прав он или не прав, а вот к сердцу горячо он ее слова принял, и движение души было правильное...

Отношения между командующим и членом Военного совета Урановым с первого дня сложились очень доброжелательные. По своим человеческим качествам они не были похожи. И в то же время удивительно дополняли друг друга. Уранов своим спокойствием, чувством юмора, житейской практичностью порою как бы сглаживал взрывные начала в кипучей натуре Петрова. Всего несколько месяцев им пришлось поработать вместе, но за это время между ними ни разу не пробежала черная кошка. Уранов полюбил командующего сразу и ни от кого не скрывал этого. Петров очень уважительно относился к члену Военного совета и всегда и во всем считался с его точкой зрения. Эта уважительность, полная согласованность в действиях высших армейских руководителей создавали добрую рабочую атмосферу и в штабе армии и в подчиненных войсках.

И еще один эпизод из рассказов Кокорева: — Однажды я встретился около домика командующего с начальником инженерных войск Смольяниновым. Оказывается, наши саперы на два дня раньше срока сумели скрытно сосредоточить около будущей переправы через Терек все необходимое и ждали только команды. А теперь он докладывал командующему, что [332] за эту ночь удалось без потерь восстановить мост, с утра открыли движение, и наши войска на северном берегу реки уже получили столь необходимые для них боеприпасы, горючее и продовольствие. Войскам и командующему очень нужен был этот мост. Доклад инженера очень всех обрадовал. Петров встал из-за стола, подошел к рослому Смольянинову, пожал ему руку и улыбаясь сказал: «Отлично! Представьте людей к награждению. Хорошие вести принес. Вот раньше старый русский обычай был: гонцу, приносящему добрые известия, шубу с царского плеча дарить. — Генерал улыбнулся еще шире и развел руками. — Я лишен этой возможности. Во-первых, не царь, а во-вторых, и шубы-то у меня нет». Он на минуту задумался, а потом вдруг радостно произнес: «Хотя знаешь что? У меня бурка есть. Возьми в подарок. Не погнушайся...» Командующий снял висевшую над кроватью бурку и, как ни отказывался Смольянинов, набросил ее на плечи начальника инженерных войск, оглядел его и удовлетворенно отметил: «Прямо как на тебя сработана! Теперь только шашку, кубанку да коня — и казак! Настоящий казак!»... Уже на улице растроганный начинж снял бурку и дрогнувшим голосом сказал: «Вот человек... Ведь всего пять дней назад он меня так пробирал из-за этой переправы, что я места себе не находил. А теперь вот бурка... За это его, наверное, народ и любит».

Бои с каждым днем все приближались к рубежу обороны на реке Терек, они уже гремели в районе курортных городов Пятигорска, Железноводска, Ессентуков, Кисловодска. Там в упорных боях сдерживала наступление противника 37-я армия. Ей удалось оторваться от противника, и к 16 августа она вышла и закрепилась на рубеже рек Баксан и Гунделен.

Несколько слов о себе

Если читатели помнят, я обещал в этой книге рассказать и о своей судьбе в точках ее соприкосновения с жизнью Петрова. Но в годы битвы за Кавказ я с Иваном Ефимовичем не встречался. Последний раз я его видел перед войной, когда он, попрощавшись с курсантами училища, уехал к месту нового назначения. [333]

Не знаю, много или мало одной пылкой преданности для того, чтобы считать себя не только связанным, но и близким к замечательному человеку. Впрочем, в истории много примеров подобной любви. Во всяком случае, я ощущал свою близость к Ивану Ефимовичу даже в те годы, когда мы не встречались. Что же касается первых двух лет войны и периода битвы за Кавказ, то в эти годы, как я говорил, у меня не было встреч с Петровым, но зато были значительные или даже экстраординарные точки соприкосновения наших судеб, когда жизни и его и моя находились на волосок от большой беды, а может быть, даже от смерти. Причем, как это ни странно, его жизнь и благополучие в какой-то мере зависели от меня.

В нашей исторической и мемуарной литературе называется несколько критических и трагических дней, когда стране грозили непоправимые последствия. Так было в период боев под Москвой и под Сталинградом. И это вполне справедливо. Но я хочу напомнить читателям, что не меньшая опасность нависла над нашим отечеством и в дни боев на Кавказе. Фронт здесь практически рушился, наши армии откатывались — часть к Сталинграду, часть в Кавказские горы. Гитлеровская группа армий «А» не только, как огромный пресс, выжимала все наши части с краснодарских и ставропольских равнин. Наши силы, те самые 7 процентов общей численности советских войск, о которых уже было сказано, конечно же не были в состоянии сдержать мощную группу армий «А».

«Располагая большим количеством танковых и моторизованных соединений, — рассказывает маршал А. А. Гречко, — немецко-фашистские войска превосходили наши войска в маневренности. Поэтому дивизии Южного фронта не сумели оторваться от противника и организованно отойти на указанные им рубежи. Кроме того, во время отхода нарушилось управление. Штабы фронта и некоторых армий часто теряли связь со своими войсками и не всегда имели точные данные о действиях подчиненных частей. Отступая, войска иногда оставляли населенные пункты без серьезного сопротивления.

К концу дня 28 июля между армиями образовались большие резервы. Фронт обороны был нарушен. Войска [334] оказались уже неспособными сдержать натиск превосходящих сил врага и продолжали Откатываться на юг».

Обстановка на кавказском направлении сильно осложнилась. Выход танковых и моторизованных войск противника в задонские и Сальские степи и на степные просторы Краснодарского края создал непосредственную угрозу прорыва в глубь Кавказа.

В нашей Ставке поняли нависшую опасность. Но отреагировать немедленно уже не было возможности. Группа армий «Б», наступающая на Сталинград, практически оградила свои армии, рвущиеся к Баку, от наших фланговых контрударов.

28 июля 1942 года народный комиссар обороны И. В. Сталин издал приказ № 227, известный всем фронтовикам под названием «Ни шагу назад!». Этот приказ не имеет себе равных в течение всей войны. Это был не только крик души, не только горькое обвинение, брошенное фронтовикам, — это было последнее предупреждение, в котором, как говорится, открытым текстом звучало: быть или не быть нашей родине!

Маршал А. М. Василевский называет этот приказ «одним из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряженности».

Вот несколько отрывков из этого приказа:

«Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население».

«Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения, и что хлеба у нас всегда будет в избытке... Такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.

Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства небезграничны; территория Советского государства — это не пустыня, [335] а люди — рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети... После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории — стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас уже сейчас нет преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину».

«Из этого следует, что пора кончить отступление. Ни шагу назад!»

«Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности».

«Можем ли мы выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, авиаэскадрильях. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину».

Этим приказом предписывалось снимать командующих армиями, командиров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск. Те же меры предлагалось применять и к командирам и комиссарам полков и батальонов за оставление воинами без приказа боевых позиций.

Этим приказом вводились штрафные батальоны, что имело самое прямое отношение ко мне.

Причем если для всех этот приказ был «ни шагу назад», то в моей личной судьбе с этого приказа началось «движение вперед».

Дальше, чтобы мой рассказ не выглядел натяжкой, я для подтверждения высказанной выше мысли приведу [336] цитату из воспоминаний, которые были написаны мной в 1966 году и опубликованы в книге «Советские писатели на фронтах Великой Отечественной войны», то есть задолго до того, как была задумана эта книга о Петрове, и являются, по сути дела, таким же документом, как и многие другие, приведенные в этой книге по иным поводам.

Здесь читатели опять встретятся с проблемой, давно решенной на XX съезде КПСС. Но я пишу об этом не для того, чтобы ворошить старые дела и высказывать обиды. Просто этот факт был в моей биографии и, как говорится, из песни слова не выкинешь, тем более что все это имело прямое отношение и к Петрову. Итак, из моих воспоминаний:

«Эти воспоминания придется начать с того, что я не знал о грянувшей войне. В наши дни может показаться странным — как такое оглушительное, потрясшее весь мир событие могло пройти мимо какого-нибудь человека. И все же это так. Я не знал о начавшейся войне ни 22 июня 1941 г., ни через неделю, ни через месяц. Не может такое быть? Очень даже может.

В те дни я сидел в одиночной камере.

За что я угодил сюда? В те годы попасть в тюрьму было очень просто. Достаточно было сказать... Впрочем, это не тема наших воспоминаний. О тех временах написано много... Не берусь делать каких-либо обобщений. Скажу лишь о себе.

Я жил с родителями в Ташкенте. В 1939 г., после окончания средней школы, поступил в Ташкентское военное училище им. В. И. Ленина. В мае 1941 г. в училище произошел очередной выпуск лейтенантов. Но на складе остался невыданным один комплект обмундирования: шинель и гимнастерка с двумя кубарями на петлицах, новый хрустящий ремень, хромовые сапоги, чемодан и прочее «приданое» молодого командира. Это был мой комплект. Его шили для меня. Я ходил на примерки.

Меня арестовали незадолго до выпуска. И вот за что.

Однажды, готовясь к семинару, я читал брошюру о работе Ленина «Что делать?»... Сразу предупреждаю: никаким сознательным борцом против культа личности Сталина я не был. Просто я очень любил Ленина, [337] и меня коробило от того, что о Ленине вспоминали все реже.

Вот и в тот вечер, читая брошюру, я подчеркнул в ней красным карандашом имя Ленина — оно упоминалось 60 раз, а синим карандашом — Сталина, о нем говорилось 80 раз. Затем сказал соседу, такому же курсанту, как я, он сидел за этим же столом:

- Черт знает что! Когда Ленин писал «Что делать?», он даже не знал, что на свете существует Сталин. Они встретились гораздо позже! Ну почему нужно заслонять Ленина Сталиным? Зачем ему приписывать то, чего он не делал?

Я показал соседу свои подсчеты в брошюре. Этого было достаточно. Меня арестовали. В 19 лет я стал «врагом народа». Первый вопрос, который мне задали на допросе, звучал так:

- Кто вам давал задание компрометировать вождя народов Иосифа Виссарионовича Сталина?

Серьезная формулировка для тех дней! И попробуйте на этот вопрос ответить!

Однако вернемся к воспоминаниям о войне. Через несколько месяцев меня перевели в общую камеру. Естественно, я стал спрашивать, какие новости на воле. Мой собеседник, исхудавший человек, печально сказал:

- Дела плохи, наши войска оставили Киев.

В полной уверенности, что со мной говорит сумасшедший, я отошел от этого человека подальше. Затем я заговорил с другим, третьим. И стал замечать, что теперь уже от меня люди отходят с опаской. Они меня принимают за помешанного. И не напрасно — может ли быть человек нормальным, если у него в сознании провал, если он ни слова не знает о войне, которая полыхает над страной уже несколько месяцев?

Вот так я впервые услышал о войне. Дальнейшее развивалось по обычной для тех времен схеме. Чтоб не погибнуть в подземелье и выйти под небосвод, я «признал вину». Несправедливый суд... Пересыльный пункт. Обледеневшие товарные вагоны. Долгий путь на север. Лагеря».

Напомню: арестовали меня еще до начала Великой Отечественной войны. Именно в те годы и над головой Ивана Ефимовича ходили тучи, которые описаны мной в главах о «персональном деле» Петрова, обвиненного [338] в связи с «врагами народа». Тогда вроде бы все кончилось для Ивана Ефимовича благополучно, честные коммунисты не дали его в обиду. Но «благополучное завершение», если можно таковым считать «строгий выговор с предупреждением и с занесением в учетную карточку», оказывается, не было последним косым взглядом на Петрова какого-то недоброжелателя. Вот тому подтверждение. Когда мне задавали вопрос: «Кто вам давал задание компрометировать вождя народов Иосифа Виссарионовича Сталина?» — я конечно же не мог ничего ответить, потому что никто мне такого задания не давал, да и сам я в мыслях не имел такого намерения, даже если и заводил разговор о каких-то появившихся у меня сомнениях. И вот тут мне следователь подсказывает: «Ты еще молодой, тебе нет и девятнадцати, сам ты не мог до всего этого додуматься, вспомни, кто тебя натолкнул на такие мысли?» Я действительно пытался припомнить, но никто со мной о Сталине, да тем более в смысле каких-то сомнений, не говорил. А следователь подсказывал: «Ты часто бывал в доме Петровых, еще до поступления в училище, может быть, это Петров как-то сравнивал Ленина и Сталина?» Сначала я даже не насторожился от такой подсказки: ведь ничего подобного не было, в доме Петровых я общался с Юрой, а Иван Ефимович относился ко мне так, как обычно относятся к приятелю сына, да ему просто некогда было с нами заниматься какими-то разговорами. Но потом, когда следователь возвращался к этой мысли не раз, я вдруг уловил, куда он клонит! В одиночке у меня было достаточно времени, чтобы разобраться во всем этом. Я понял, как курсант и начинающий писатель не представляю большого интереса для людей, допрашивающих меня. Им хочется блеснуть крупным «делом», в котором были бы замешаны военные с большими званиями. И достаточно мне «вспомнить» какую-нибудь, хотя бы пустяковую фразу, оброненную Петровым или редактором военной газеты, где я тогда начинал печататься — о нем меня тоже спрашивали, — сразу же решилась бы судьба этих людей и возникло бы «крупное групповое дело». Поняв это, я по-своему, по-мальчишески стал хитрить. И на очередном допросе, когда разговор зашел опять о Петрове, я с напускной обидой сказал: «Никогда таких разговоров не было. Петров же солдафон! К нему не так подойдешь, не так руку к головному [339] убору приложишь, он тебя два-три раза кругом повернет и заставит снова обратиться. Какие могут быть с ним разговоры! У него «ать-два», «так точно» и «можете идти»!

Каюсь и винюсь перед светлой памятью Ивана Ефимовича, никогда он солдафоном не был. Но ложь моя, как говорится, была во спасение. К тому же Петров действительно никогда в разговорах со мной не касался каких-либо политических тем и тем более не высказывал никаких сомнений. Такую же напраслину я наговаривал и на умнейшего и доброжелательного ко мне редактора газеты «Фрунзенец», который часто беседовал со мной на литературные темы и главным образом давал советы как молодому, начинающему писателю. Но и он тоже никогда не вел со мной разговоров, в которых был бы какой-то подтекст.

В общем, я сделал все, чтобы не бросить тень на этих людей. И то, что оба остались на свободе в те очень опасные дни, служит лучшим подтверждением того, что я говорю правду.

Перед началом битвы за Кавказ я находился в лагере, на лесоповале, там, где, как в песенке поется, «шпалы кончились и рельсов нет», — в далеком Тавдинлаге.

Я несколько раз писал письма в Верховный Совет Михаилу Ивановичу Калинину с просьбой отправить меня на фронт, в действующую армию. Я человек с хорошей военной подготовкой, писал я, дайте мне возможность бить врагов и доказать тем самым свою преданность родине. Ответа на эти письма я не получал, скорее всего они не доходили до адресата.

Как это ни странно, нефть сыграла большую роль и в моей судьбе. Когда нависла угроза над Кавказом и перспектива для страны и армии остаться без горючего стала реальной, Государственный Комитет Обороны или какая-то другая руководящая инстанция решили сделать запасы нефти на Урале. Меня коснулось решение о строительстве нефтеям возле Свердловска. Летом 1942 года в нашем лагере срочно были отобраны люди поздоровее и помоложе, в число которых попал и я. В эшелоне, состоящем из красных теплушек, нас быстро привезли в Свердловск и разместили в лагере на окраине города. Мы стали строить нефтеямы. Строить, пожалуй, громко сказано. Все расчеты были сделаны инженерами, а мы, как простые землекопы с тачками [340] и носилками, рыли огромные котлованы, к которым подвели железнодорожные ветки, и прямо из цистерн в эти котлованы сливали нефть. Там, где довелось работать мне, нефтеям было вырыто много, запасы сделаны большие, наверное, были такие же хранилища и в других промышленных центрах, но я этого не знаю. Вот так я, в то время сам не ведая о том, соприкоснулся с Петровым, который защищал источники нефти на Кавказе.

Воспользовавшись близостью большого города, я однажды попросил вольнонаемного работника бросить в почтовый ящик в городе мое очередное письмо Калинину. Вот это письмо и дошло, так как в конце 1942 года поступил ответ (как выяснилось потом, не мне одному), в нем говорилось: удовлетворить просьбу заключенного (имярек) и отправить на фронт с зачислением в штрафную роту, чем дать возможность искупить свою вину перед родиной, а если эта возможность не будет использована вышеназванным (имярек), то досиживать оставшийся срок после окончания войны. Скажу еще и о том, что приказ № 227 от 28 июля 1942 года был подписан в день моего рождения, и с этой строжайшей бумаги у меня начиналась новая жизнь.

Я был зачислен в одну из создавшихся согласно этому приказу штрафных рот. Строгое положение об этих ротах требовало искупить вину кровью, то есть штрафник должен быть ранен или убит, только после этого снималась вина.

Надо сказать, при всей строгости и, как, может быть, покажется в наши дни, жестокости положения о штрафных ротах для многих в те дни эта суровость все же была возможностью искупления. Ведь иногда случалось: в бою оплошал человек, растерялся, порой даже не сам, а подчиненные подвели командира, отступили, не выдержали. Что же, сразу к стенке или к вырытой могиле ставить? Конечно же такого командира лучше бы направить в штрафную роту — больше пользы и для него, и для родины. И вот состоялась эта суровая справедливость — из первых штрафников. Тяжело, очень тяжело тому, кто был без пяти минут лейтенантом, начинать войну даже не рядовым красноармейцем, а еще ниже, совсем бесправным и даже в каком-то отношении презираемым штрафником.

Ну да ладно, речь не обо мне, речь о Петрове. И поскольку [341] он вложил в меня очень многое как мой наставник в военном деле и просто как человек еще до того, как я поступил в училище, скажу еще несколько слов, имеющих самое прямое отношение к Петрову, потому что умелыми действиями своими на фронте я обязан конечно же и ему.

Я прошел путь от рядового до гвардии полковника. Награжден всеми боевыми наградами, доступными солдату и фронтовому лейтенанту, начиная от медали «За боевые заслуги» и кончая званием Героя Советского Союза. И вот уже более сорока лет ношу высокое звание коммуниста.

По ту сторону фронта

Для того чтобы у читателей было ясное представление о боях 44-й армии Петрова на рубеже реки Терек, необходимо заглянуть в расположение противника. Мне кажется, лучше всего возвратиться здесь немного назад и дать короткую ретроспекцию с тех дней, когда начиналось наступление гитлеровцев с рубежа реки Дон.

Гитлер был абсолютно уверен в успехе наступления, не собирался ни с кем делить лавры предвкушаемой победы, поэтому, как уже говорилось, находился в Виннице, в специально построенной для него ставке, поближе к театру военных действий.

Кстати, ставку эту несколько месяцев строили военные инженеры под видом санатория для офицеров. Вся зона строительства была оцеплена охраной и колючей проволокой. Несколько тысяч военнопленных, работавших там, и даже некоторые немцы — мастера-отделочники догадывались, что строится здесь не то, о чем говорят официально, но чтобы эти их догадки не были разглашены, участвовавших в строительстве после его завершения эсэсовцы уничтожили.

Как уже было сказано, для обеспечения главной задачи — захвата Кавказа и прикрытия левого фланга группы армий «А» — был нанесен удар в направлении Волги и города Сталинграда. 12 июля фашистские войска вступили на территорию Сталинградской области. [342] Продвижение гитлеровских частей шло для них успешно, и поэтому в директиве Гитлера № 44 от 21 июля сказано:

«Неожиданно быстро и благоприятно развивающиеся операции... дают основания надеяться на то, что в скором времени удастся отрезать Советский Союз от Кавказа и, следовательно, от основных источников нефти и серьезно нарушить подвоз английских и американских военных материалов. Этим, а также потерей всей донецкой промышленности Советскому Союзу наносится удар, который будет иметь далеко идущие последствия».

Гитлер настолько был уверен в успехе своих войск в районе Волги и Сталинграда, что отобрал у группы армий «Б» 4-ю танковую армию и включил ее в группу армий «А», чтобы она тоже наносила удар в сторону Грозного и Баку.

17 июля советские войска на сталинградском направлении получили директиву:

«Ставка Верховного Главнокомандования приказывает под вашу личную ответственность немедленно организовать сильные передовые отряды и выслать их на рубеж р. Цимла от Чернышеская и до ее устья, особенно прочно занять Цимлянская, войдя в связь здесь с войсками Северо-Кавказского фронта».

17 июля авангарды дивизии 6-й, немецкой армии в излучине Дона на рубеже рек Чир и Цимла столкнулись с передовыми отрядами 62-й и 64-й армией Сталинградского фронта, высланными согласно этой директиве.

Вот с этого момента и считается начало великой Сталинградской битвы, со встречи этих передовых отрядов с 6-й армией Паулюса.

Шесть дней вели упорные бои эти передовые отряды, они заставили развернуться главные силы 6-й немецкой армии, и противник почувствовал, что он встретил здесь какие-то новые части и что выводы о легком [343] наступлении на сталинградском направлении несколько преждевременны. Уже 23 июля в очередной директиве Гитлер совсем по-другому оценивает силы советских частей:

«Во время кампании, продолжавшейся менее трех недель, большие задачи, поставленные мной перед южным крылом Восточного фронта, в основном выполнены. Только небольшим силам армии Тимошенко удалось уйти от окружения и достичь южного берега р. Дон. Следует считаться с тем, что они будут усилены за счет войск, находящихся на Кавказе. Происходит сосредоточение еще одной группировки противника в районе Сталинграда, который он, по-видимому, собирается оборонять».

Далее в этой директиве говорилось:

«На долю группы армий «Б», как приказывалось ранее, выпадает задача наряду с оборудованием оборонительных позиций на р. Дон нанести удар по Сталинграду и разгромить сосредоточившуюся там группировку противника, захватить город, а также перерезать перешеек между Доном и Волгой и нарушить перевозки по реке. Вслед за этим танковые и моторизованные войска должны нанести удар вдоль Волги с задачей выйти к Астрахани и там также парализовать движение по главному руслу Волги».

Вот так Гитлер силами группы армий «Б» планировал рассечь территорию до Волги и изолировать кавказское направление от Москвы и вообще от всей североевропейской части нашей страны.

Получая такое надежное и реальное обеспечение слева, группа армий «А», казалось бы, могла продолжать наступление на Кавказ. Однако группировка советских войск, находившаяся под Сталинградом, существовала и нависала над флангом немецких войск, рвущихся к Баку, и без разрешения этой важной стратегической проблемы по устранению угрозы с севера не могла быть обеспечена устойчивость всего кавказского направления. [344]

Гитлер теперь понимал, и если не сам дошел до этого, то ему, видимо, убедительно доказали его военные сподвижники, что от исхода сражения под Сталинградом зависело осуществление всех его планов на юге, намеченных на летнюю кампанию, и прежде всего захват Кавказа.

Исходя из этого, Гитлер посылал в бои под Сталинградом все новые и новые соединения. Совсем недавно он надеялся, что 6-я армия Паулюса легко выполнит задачу самостоятельно, а через две недели вынужден был перебросить с кавказского направления на сталинградское 4-ю танковую армию, без одного корпуса.

Гитлеру очень хотелось захватить Сталинград еще до начала наступления на Северном Кавказе, но этого не произошло. 22 июля 6-я немецкая армия вышла к переднему краю главной полосы обороны Сталинградского фронта, которая находилась в 120 километрах от города.

Но Гитлеру не терпелось поскорее осуществить свои планы. К тому же сил у него было достаточно и он знал, какие советские армии противостоят ему на Кавказе — измотанные в боях, не имеющие снабжения из центральной части страны. Гитлер спешил, и поэтому 25 июля все же был нанесен удар по Кавказу группой армий «А». В первые дни фашистское наступление шло так стремительно, что 27 июля начальник оперативного отдела генерального штаба сухопутных войск генерал Хойзингер передал начальнику штаба группы армий «А» генералу Грайффенбергу следующее:

«Из предмостного укрепления Ростов не нажимать слишком сильно на юг, чтобы не принудить противника к отступлению, прежде чем он будет окружен продвигающимся вперед левым флангом группы армий».

Наступление на Кавказе развивалось настолько успешно, что именно в эти дни Гитлер, как уже говорилось, разрешил перебросить 4-ю танковую армию на сталинградское направление, где все еще не удалось захватить город.

1 августа командующий группой армий «А» генерал-фельдмаршал [345] Лист послал командующему 4-й танковой армией телеграмму:

«В связи с уходом 4 т. а. из района группы армий «А» я еще раз вынужден ее благодарить как за хорошее руководство, так и за выдающиеся успехи частей. Перед армией стоит теперь новая тяжелая задача, выполнение которой должно одновременно обеспечить тыловое прикрытие группы армий «А». Я желаю армии успешно выполнить также и эту задачу и надеюсь по выполнении ее снова увидеть армию в составе группы армий «А»...»

Гитлеровские генералы мнили себя рыцарями. А я прошу читателей запомнить это решение Гитлера и его генерального штаба, потому что в дальнейшем станет очевидно: «рыцари» окажутся недальновидными вояками, этот просчет будет им очень дорого стоить. Можно сказать и более определенно: с передачей 4-й танковой армии под Сталинград случилось то, что на неофициальном, ненаучном языке называется удар не кулаком, а растопыренными пальцами. Ну а лично Гитлера это решение характеризует как непоследовательного стратега: приняв решение, поставив большие задачи, сосредоточив для их осуществления необходимые силы, фюрер уже на первом этапе стал их распылять; вот поэтому и называется такой удар ударом растопыренными пальцами, и в самом этом народном выражении таится невысокое мнение о том, кто наносит такие удары.

Однако все это станет очевидным несколько позднее, а пока генерал-фельдмаршал Лист попрощался с 4-й танковой армией и продолжал развивать наступление на Кавказ: 17-я армия устремилась к Краснодару и 9 августа овладела им. 1-я танковая армия рвалась через Армавир на Майкоп и дальше на Туапсе, чтобы окружить ту самую группировку, которую Хойзингер не советовал «выжимать» из района предстоящего окружения. 7 августа части 1-й танковой армии захватили Армавир, а 10 августа Майкоп.

Гитлер и многие его сподвижники были в радостном возбуждении. Майкоп — это уже первая нефть, к которой так они стремились. Начальник генерального [346] штаба итальянской армии маршал Кавальеро в своем дневнике в эти дни записал:

«За армиями Листа следуют 10 тысяч специалистов и квалифицированных рабочих, которые должны после взятия Майкопа восстановить нефтяные скважины. Согласно подсчетам для того, чтобы снова пустить их в эксплуатацию, потребуется от 4 до 5 месяцев».

Окрыленный успехами на юге, Гитлер ожидал включения в войну новых союзников, которые ему обещали свое активное содействие именно с этих рубежей. Он спрашивал: «Как дела с турками?» В августе ему доложили:

«Премьер-министр турецкого правительства Сараджоглу в беседе с германским послом заявил, что «как турок он страстно желает уничтожения России... Русская проблема может быть решена Германией — только если будет убита по меньшей мере половина всех живущих в России русских».

Более конкретно высказывался турецкий генеральный штаб. Он считал:

«Вступление Турции в войну почти неизбежно. Оно может произойти и произойдет в тот момент, когда турецкая армия будет располагать достаточным количеством вооружения. Турецкое наступление пошло бы через Иранское плоскогорье по направлению к Баку».

Фюреру также докладывали, что активизировались его сторонники в Иране. И действительно, по случаю занятия немцами городов Северного Кавказа многие профашистски настроенные элементы, подстрекаемые гитлеровской агентурой, вывешивали нацистские флаги. Среди населения распространялись слухи о том, что германская армия успешно овладевает Кавказом и в самое ближайшее время немецкие войска войдут в Иран. [347]

На Дальнем Востоке Япония уже открыто готовилась вступить в войну против Советского Союза. Еще совсем недавно генерал-полковник Руофф, указав на восток, в сторону горящего Батайска, картинно заявил японскому атташе, приехавшему в район боевых действий:

«Ворота на Кавказ открыты. Близится час, когда германские войска и войска вашего императора встретятся в Индии».

13 августа генерал-полковник Гальдер в своем дневнике записал:

«Становится очевидным намерение противника удерживать Северный Кавказ и создать для обороны Южного Кавказа группу на Тереке и к югу от него».

Через три дня Гальдер записал:

«Противник подбрасывает свежие силы от Баку на Махачкалу».

В дополнение к продвигавшимся на грозненско-махачкалинском направлении танковым и мотопехотным войскам Гитлер специально выделил одному из лучших соединений свежую дивизию, как он сам сказал, «для продвижения на Баку». Гитлер лично заботился об этой дивизии и дал указание как можно скорее обеспечить ее горючим, чтобы она дошла с этой заправкой до Баку.

Победа казалась Гитлеру совсем близкой. По всей Германии были развешаны праздничные флаги. По радио не умолкали марши и речи. Повод для торжества был эффектный и выразительный: на Эльбрусе установлены флаги со свастикой!

Берлинские газеты кричали: «Покоренный Эльбрус венчает конец нашего Кавказа!» В иллюстрированных журналах, кинохронике — всюду изображение капитана [348] Грота и его горных стрелков. Гитлер наградил Грота за Эльбрус высшей наградой — Рыцарским крестом, а его солдат Железными крестами. Радио Берлина прославляло «национальных героев».

Эти передачи слышали и в Москве, и они, конечно, вызывали гнев у Верховного, а следствием этого гнева было... Тут я лучше передам слово маршалу А. А. Гречко:

«Значительно усложнилась работа управления фронта и штаба 46-й армии по усилению обороны Главного Кавказского хребта в связи с приездом в Сухуми 23 августа в качестве члена Государственного Комитета Обороны Берии. Вместо конкретной помощи, в которой нуждались командование и штаб 46-й армии, Берия заменил целый ряд ответственных работников армейского и фронтового аппарата, в том числе и командующего армией генерал-майора В. Ф. Сергацкова.

Однако не грубое администрирование, а кропотливая организаторская работа штабов фронта и армии позволила новому командующему 46-й армией генерал-майору К. Н. Леселидзе взять в руки рычаги управления войсками и направить их действия на уничтожение просочившихся через перевалы вражеских войск».

Добавлю здесь от себя, что это «уничтожение просочившихся» произошло не сразу, а позже, частями 46-й армии, входившей в подчинение генерала Петрова, поэтому я и сделал этот небольшой экскурс в район Главного Кавказского хребта с участка 44-й арми».

Но коль скоро я начал этот экскурс, надо сказать несколько слов по поводу успеха гитлеровцев и нашей неудачи в боях за перевалы и за Эльбрус.

Неоднократно отдавались приказы и директивы командованием разных степеней вплоть до Ставки об укреплении обороны Кавказа, и в частности перевалов, но в горячке боев при отходе от Дона исполнение приказов и контроль за этим не были организованы так, как это следовало бы.

Беспокойство о перевалах несомненно было постоянным. Приведу директиву Верховного Главнокомандующего 20 августа 1942 года, которая была дана командующему [349] Закавказским фронтом генералу армии Тюленеву:

«Противник стремится вторгнуться в пределы Закавказья и для достижения этой цели не ограничится действиями крупных сил на основных операционных направлениях.

Враг, имея специально подготовленные горные части, будет использовать для проникновения в Закавказье каждую дорогу и тропу через Кавказский хребет, действуя как крупными силами, так и отдельными группами... Глубоко ошибаются те командиры, которые думают, что Кавказский хребет сам по себе является непроходимой преградой для противника. Надо крепко запомнить вам, что непроходимым является тот рубеж, который умело подготовлен для обороны и упорно защищается. Все остальные преграды, в том числе и перевалы Кавказского хребта, если их прочно не оборонять, легко проходимы, особенно в данное время года.

Исходя из этого, Ставка требует наряду с созданием прочной обороны на основных операционных направлениях немедленно усилить оборону Главного Кавказского хребта и особенно Военно-Грузинскую, Военно-Осетинскую и Военно-Сухумскую дороги, исключив всякую возможность проникновения противника на этих направлениях».

По стилю письма, по некоторым свойственным только Верховному фразам (например: «Надо крепко запомнить вам...» — и другим выражениям) можно без труда установить: Сталин сам писал эту директиву или проект ее. Написана она со знанием дела, указания в ней даны правильные.

А теперь я подскажу читателям: гитлеровские горные стрелки установили на Эльбрусе два флага со свастикой 21 августа 1942 года. Директива Верховным подписана 20 августа 1942 года. Сравните даты. Надо прямо сказать, что и командование Закавказского фронта не отличалось большой активностью и исполнительностью в подготовке к обороне кавказских перевалов. Чтоб не выглядеть пристрастным в оценке нашего командования, приведу цитату из книги ученого X. М. Ибрагимбейли, большого знатока обстановки и боев на Кавказе: [350]

«К сожалению, командование Закавказского фронта, готовясь в свое время к обороне высокогорных перевалов в центральной части Главного Кавказского хребта, недооценило всю важность укрепления этого района в инженерном отношении. Оно ошибочно считало, что горные вершины и высокогорные перевалы сами по себе — без дополнительного их укрепления скрытыми огневыми позициями, без минирования горных проходов, проезжих, вьючных дорог и троп, т. е. без организации их обороны войсками, — являются непреодолимой преградой для врага. Кроме того, командование фронта недооценило и возможности противника. Между тем в составе группы армий «А»... наступали специальные войска, сведенные в 49-й горнострелковый корпус под командованием специалиста войны в горах генерала горных войск Р. Конрада».

Горные стрелки из дивизии «Эдельвейс» еще задолго до начала войны разведали все эти перевалы и теперь уверенно вели подразделения по нашим горным дорогам. Цитирую из той же книги X. М. Ибрагимбейли:

«Как впоследствии стало известно, в боях за перевалы Главного Кавказского хребта в дивизии «Эдельвейс» участвовали многие офицеры, которые в 30-х годах посещали Кавказ в качестве туристов, поднимались на его вершины и высокогорные перевалы, бродили по глубоким ущельям. И теперь, идя на штурм Главного Кавказского хребта, они свободно ориентировались в этих местах».

Через много лет после этих событий, в 1978 году, я встретился с генералом И. В. Тюленевым в Центральном красногорском военном госпитале, наши палаты были рядом. Иван Владимирович был тяжело болен, но в минуты, когда болезнь его отпускала, он, отдыхая, любил поговорить, вспомнить былое и с горечью, очень самокритично говорил о неудачах командования в руководстве боями за перевалы. Я не помню точно его слова и, поскольку они касаются такого серьезного дела, как критика, лучше приведу написанное по этому поводу самим Тюленевым: [351]

«Анализируя сейчас причины захвата врагом этих важных перевалов, следует сказать, что в этом была немалая доля вины командования и штаба Закавказского фронта, опрометчиво решивших, что перевалы сами по себе недоступны для противника. Некоторые из нас считали главной задачей войск фронта оборону Черноморского побережья, где были развернуты основные силы 46-й армии. А она, в свою очередь, неправильно организовала оборону перевалов и попросту «проспала» их. Врага нужно было встретить на склонах гор, а не ждать, пока он поднимется».

В общем, план операции «Эдельвейс» близился к завершению; более двух третей территории, намеченной к захвату этим планом, было взято: почти весь Северный Кавказ, кубанские просторы и Сальские степи, майкопский нефтеносный район, перевалы через Главный Кавказский хребет, Эльбрус, увенчанный флагами со свастикой.

На пути к Баку остался один, последний рубеж с последними силами Красной Армии здесь, на Кавказе, — тремя армиями, одной из которых командует генерал-майор И. Е. Петров.