Содержание
«Военная Литература»
Биографии

Итоги и размышления

Вначале несколько слов о мифах. Широко известен миф о непобедимости германской армии, порожденный и разрекламированный гитлеровской пропагандой и военным аппаратом. Он был необходим, создан умышленно и использовался для морального подавления противников. Надо прямо сказать, миф этот был не только хорошо разработан, но имел довольно убедительную основу: в несколько недель были разгромлены армии таких государств, как Франция, Польша, Бельгия, английские экспедиционные войска (под Дюнкерком). В прошлых войнах с этими государствами немцы бились годами, а тут в несколько недель все было кончено!

Однако история свидетельствует: полководцы, объявлявшие свои армии непобедимыми — Ганнибал, Александр Македонский, Наполеон и другие,— все же были разбиты. То же случилось и с гитлеровской военной машиной. Исход войны — самое убедительное доказательство рождения и гибели этого мифа.

На нашей стороне мифов тоже было немало. Один из них — о внезапности.

Воюющие стороны всегда пытаются оправдать свои поражения и ошибки разного рода объективными причинами или, попросту говоря, скрыть правду, потому что правда эта не в пользу тех, кто просчитался, кто виноват в поражении.

Как известно, гитлеровские руководители свалили свое поражение под Москвой на "генерала Зиму", как будто до начала войны они не знали, что в России бывают холода и снег. Об этом у любого немецкого школьника в учебнике по географии написано.

А чем мы объяснили наши беды, потери, отступления в первые месяцы войны? Внезапностью нападения Германии.

Давайте разберемся, была ли внезапность такой всеобъясняющей причиной. Не миф ли это?

Как все мифы, так и этот родился не просто так; как правило, они имеют какой-то импульс, и самое главное — миф кому-то и зачем-то нужен. Кому же и для чего он понадобился на этот раз?

Скажем прямо, момент нападения не столько проморгали (он был известен), сколько — самое страшное — не предприняли необходимых мер для отражения удара врага. Чтобы оправдать эту ошибку, надо было найти причину, так появилась "внезапность нападения": мол, нас обманули! Но когда обманывают государственных деятелей, это не делает им чести, вот и возникает необходимость создать ширму.

О том, что агрессивные устремления Германии направлены на Россию, было широко известно. (Об этом достаточно подробно говорилось в первых главах.) По мере приближения часа нападения прибавлялись и разведывательные данные о подготовке вторжения. Тут надо сказать о прекрасной работе советской военной разведки (обратите внимание, не всей нашей разведки, а именно военной): она своевременно и полно информировала о готовящейся войне.

Разведку вели два мощных органа: Наркомат внутренних дел под руководством Берии и Главное разведывательное управление Наркомата обороны, которое возглавлял генерал Ф. И. Голиков. Его многие обвиняют в ошибках и упущениях. Не во всех он виноват, так как возглавил военную разведку всего за одиннадцать месяцев до начала войны (с июля 1940 г.). Однако что касается "внезапности нападения", то за это он полностью несет ответственность, потому что располагал обширной информацией, но не смог ее правильно оценить, обобщить и убедительно доложить Сталину.

Тут следует оговориться: два наших разведывательных органа не только работали на общее дело, добывая разведданные, но еще и конкурировали между собой, причем конкуренция эта была не на равных в смысле положения внутри нашей страны. Берия и его предшественники Ежов и Ягода по ложным обвинениям истребили и упрятали в тюрьмы очень многих опытных и талантливых руководителей военной разведки, включая и начальника разведывательного управления Берзина, прекрасного организатора, умного и тонкого разведчика.

Кроме Берзина один за другим были репрессированы исполнявшие обязанность начальника РУ, бывшие заместители Берзина, опытнейшие руководители разведки Никонов, Орлов, Гендин, Проскуров. После Проскурова и был назначен Голиков, который в разведке ранее не служил, специфики ее не знал.

К счастью, сохранилась агентурная сеть, созданная этими замечательными людьми, она продолжала, работать. Однако постоянная угроза, нависшая со стороны Берии, сковывала работников военной разведки, подрывала их авторитет в глазах Сталина, порождала недоверие к их докладам. Печальный пример тому — происшедшее с Рихардом Зорге. Он был военным разведчиком, работал в Токио; подружился с германским послом Оттом, через которого получал достоверную секретную информацию. Приведу лишь одну его телеграмму от 15 июня 1941 года:

"Война будет начата 22 июня". До этого Зорге сообщал о концентрации гитлеровских войск на нашей границе, о направлении ударов, сроках завершения подготовки и начала военных действий. Все эти сведения генерал Голиков имел, возможно, он их докладывал лично Сталину, ибо, как пишет Жуков, хотя и неизвестно, "что из разведывательных сведений докладывалось Сталину генералом Голиковым лично, минуя наркома обороны и начальника Генштаба, такие доклады делались неоднократно". Однажды, после войны, в разговоре на просмотре фильма о Зорге Жукова спросили, знал ли он об этом разведчике как начальник Генерального штаба. Жуков ответил:

— Впервые узнал о нем из этого фильма.

Беда с Зорге произошла потому, что Берия в докладах Сталину заявил, что Зорге — двойник, перевербованный немцами, и что его сведения — дезинформация. Когда Сталин сказал об этом подозрении Голикову, тот не сумел отстоять честность Зорге, и все его телеграммы (добытые с таким искусством и риском!) перестали принимать во внимание. Зорге вызывали "на совещание" в Москву, но Рихард, зная о судьбе некоторых военных разведчиков, исчезавших после таких вызовов, не поехал. Вскоре он был схвачен и казнен японской контрразведкой. У нас же его "зачислили" во "враги народа", а жену с дочерью репрессировали. Вот такая страшная судьба у замечательного патриота, талантливого военного разведчика Рихарда Зорге.

В Германии действовала хорошо законспирированная сеть советской военной разведки. Об этой секретной работе не раскрывают многих подробностей даже после окончания войны. Но проходят годы, "накал" секретности снижается, обжигающе-горячие сведения, прикосновение к которым в свое время могло стоить жизни, постепенно раскрываются. Недавно вышла книга Леопольда Треппера "Большая игра". Он один из участников подпольной разведывательной организации, которую называют "Красная капелла". Это название дало гестапо. Дело в том, что наши разведчики передавали сведения в "Центр" по радио. Эти радиопередатчики находились: три в Берлине, три в Бельгии и три в Голландии. Начинали они свою работу с условленной мелодии, по ней, как по паролю, в Центре опознавали своих "пианистов". Контрразведка гитлеровцев запеленговала несколько передатчиков и по этой мелодии назвала "музыкантов" "Красной капеллой".

Насколько это была широко осведомленная организация, можно судить только по двум примерам: с 1940 по 1943 год "Красная капелла" передала в Центр около полутора тысяч донесений о передвижении войск, производстве военной техники, разработке новых видов вооружения и даже планах верховного командования. Так, рассказывая о разработке наступательной операции на Москву осенью 1941 года, Л. Треппер пишет:

"Один из членов "Красной капеллы" присутствовал на этом совещании в военных верхах — сегодня я могу открыть эту тайну. Стенограф, тщательно записывавший высказывания Гитлера и его генералов, был членом группы Шульце-Бойзена".

Разведка любой страны могла только мечтать о таком бесценном источнике! Я уж не говорю о других наших немецких друзьях, работавших в этой сети. А было их немало! В своей книге Треппер приводит такие цифры: 48 членов группы арестованы в Бельгии и Франции. Некоторые из них были казнены, 29 выжили, 30 избежали ареста.

Кстати, сам Леопольд Треппер тоже был арестован, только не гестапо, а нашим НКВД. После победы над Германией Особое совещание "оценило" его великолепную работу в нашей разведке 15 годами. Треппер провел в советских тюрьмах и лагерях до 1954 года и был наконец освобожден и реабилитирован. Его книга "Большая игра" вышла в 1975 году, была издана в 15 странах, но мы о ней узнали только в 1989 году.

Приведу еще свидетельство о самой широкой возможности получать разведывательные сведения быстро и, как говорится, из первых рук. В германском посольстве в Москве работал наш разведчик — антифашист Герхард Кегель. Он тоже написал книгу воспоминаний "В бурях нашего века", она вышла в Берлине в 1983 году, а у нас в 1987 году.

Вот только один пример, показывающий ценность информации, которую давал Кегель. Перед нападением Германии на Советский Союз в нашу страну под личиной представителя химической промышленности приехал один из руководителей нацистской разведки Шелленберг. В посольстве, в кругу людей, которым он доверял, Шелленберг не только говорил о скором начале войны, но и довольно подробно излагал, как и в какие сроки будут действовать войска. "Все значение рассказанного Шелленбергом я понял лишь позднее,— пишет Кегель,— когда стало ясно, что суть сообщенных им сведений является частью... плана "Барбаросса". Эти и другие сведения "я, разумеется, тщательно накапливал" и передавал Павлу Ивановичу. А последний был работником нашего разведывательного управления Генерального штаба, который в те дни уже возглавлял Жуков. Накануне нападения Кегель позвонил Павлу Ивановичу, вызвал его на экстренную встречу и предупредил о начале войны.

Куда шли эти сведения? Почему их не знал Жуков?

В большинстве армий других государств стратегические задачи разведке ставит начальник Генерального штаба, он же анализирует, оценивает и вырабатывает и проекты решений, соответствующие общей обстановке и данным, добытым разведкой. Жуков пишет сам по этому поводу, что начальник разведуправления генерал Голиков был выведен из непосредственного подчинения начальнику Генерального штаба и ходил на доклады к наркому обороны или к Сталину.

И это, несомненно, было еще одной из причин наших неудач в начале войны. Однако будет неправильным полагать, что Жуков находился в неведении о подготовке Германии к нападению, о силе ее армии, сосредоточении ударных группировок на наших границах и даже сроках начала войны. Все эти сведения были и у него, и у работников Генерального штаба, так как сводки разведывательного управления регулярно поступали в управления центрального аппарата и в штабы военных округов. Да и с генералом Голиковым разговоры в служебном порядке происходили нередко.

Но, имея достовернейшие сведения (а их было много!), мы оказались под сокрушительным ударом, а для того чтобы оправдаться, появился миф о внезапности.

Кто же виноват в этих бедах? Виновника установить можно без долгих поисков. Кто породил миф о внезапности нападения, тот и думал скрыть за ним свою вину. А кто породил? Первое официальное, на государственном уровне, заявление об этом было сделано в 12 часов дня 22 июня заместителем Председателя Совнаркома СССР и наркомом иностранных дел В. М. Молотовым. В первых же словах своего выступления Молотов назвал того, кто был автором формулировки о "внезапности":

"Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление..."

Следовательно, поручили "Советское правительство и его глава товарищ Сталин...".

А что такое вообще внезапность в военном деле? Наша советская военная наука определяет ее так:

"Внезапность — неожиданные для противника действия, способствующие достижению успеха в бою, операции, войне. Внезапность является одним из важных принципов военного искусства и заключается в выборе времени, приемов и способов боевых действий, которые позволяют нанести удар тогда, когда противник меньше всего подготовлен к его отражению, и тем самым парализовать его волю к организованному сопротивлению".

Жуков понимал роль внезапности в современной войне. В своем выступлении на совещании перед большими маневрами в декабре 1940 года (о нем рассказывалось в предыдущих главах) он говорил:

"Все приемы и способы оперативной тактической маскировки и обмана противника должны быть широко внедрены в Красную Армию и войти составной и неотъемлемой частью в систему обучения войск, командиров и штабов... Части Красной Армии в будущих наступательных сражениях и боях должны показать высокий класс оперативной и тактической внезапности".

В том же докладе, анализируя возможности войск в связи с появлением новой техники и массовым применением ее в боевых операциях в Европе, Жуков приходил к выводу, касающемуся именно внезапности:

"Особенно важно то, что моторизация армии дает возможность в полной мере применить внезапность действий крупных размеров. Войска, предназначенные для наступательных действий, могут быть рассредоточены и скрыты в районах, удаленных от линии фронта на расстоянии 80-100 км, и к месту наступления могут быть переброшены одним маршем... Современное оперативное искусство и тактика, в результате внедрения в армию новых современных технических средств борьбы, получили такие могучие факторы, как скорость, внезапность и сила удара. На основе этих новых качеств значительно увеличилась оперативная и тактическая маневренность войск и их ударно-пробивная способность".

Знать-то мы про все это знали, но действовали не в ладу с таким знанием. После войны, обобщая ее опыт, Жуков в своих воспоминаниях говорит и о причинах, породивших "внезапность":

"Генеральный штаб, нарком обороны и Сталин не делали практических выводов из новых способов ведения войны в начальный период. Наши оперативные и мобилизационные планы не отвечали характеру возникшей войны. Они соответствовали минувшим войнам, когда от объявления войны до вооруженного столкновения основных группировок проходило значительное время, позволявшее сторонам провести мобилизацию, сосредоточение и развертывание войск.

Все мы, и я в том числе, как начальник Генерального штаба, не учли накануне войны возможность столь внезапного вторжения в нашу страну фашистской Германии, хотя опыт подобногорода на Западе в начале второй мировой войны уже имелся".

Следовательно, причины наших неудач в первые месяцы войны надо искать не в самом факте внезапного нападения, а в том, что наше военное искусство, предвидение, расчетливость оказались хуже, чем у немецких военных специалистов.

Хотел написать — "они перехитрили нас". Но это будет неточное определение, хотя гитлеровцы и применяли дипломатию, дезинформацию и другие меры для введения нашего руководства в заблуждение. Но это одна сторона дела, главная же беда в том, что Сталин попался на эту приманку, проглотил ее и, как говорится, сидел перед началом войны на этом крючке Гитлера. Отмечу при этом, что Жуков, присоединяя себя к виновникам главного просчета, поступает так по этическим соображениям: не мог же он написать, что он это. все предвидел, предлагал другие выходы, но его не послушали...

Мы в июне 1941 года обладали значительными военными силами, располагали пусть недоделанными, но все же мощными оборонительными полосами на границе, прекрасными природными оборонительными рубежами, выгодно для нас — с севера на юг — лежащими на пути наступающих. Один Днепр чего стоит! Запасы оружия и боеприпасов были сосредоточены на приграничной территории, их не надо было подвозить. Никто не мешал нам создать надежную систему связи, а наша армия, Генштаб оказались просто беспомощными и слепыми из-за отсутствия связи. Мы находились на своей земле и были вольны делать любые приготовления для отражения врага, но вместо этого Сталин и Молотов дезинформировали народ и армию, успокаивая, что войны не будет (напомню только обобщение ТАСС за несколько дней до нападения). Получается просто парадокс — наше руководство как бы само готовило эту внезапность.

В общем, наша страна, армия, военное и государственное руководство располагали необходимыми средствами для отражения пусть даже внезапного нападения. Все теоретики и практики войны считают, что для успешных оборонительных действий достаточно сил в три раза меньших против наступающего. А мы имели силы большие, чем гитлеровцы! В журнале "Коммунист" № 14 1988 года опубликован подсчет соотношения танков в начале войны: у гитлеровцев 3582 танка и штурмовых орудий, из них 1634 танка новейших конструкций. С советской стороны им было противопоставлено 1475 танков КВ и Т-34; которые на протяжении всей войны считались лучшими в мире, и большое количество танков устаревших конструкций. Ведь только с января 1939 года по 22 июня 1941 года Красная Армия получила более семи тысяч танков! Соотношение сил и средств советских войск и войск противника в полосе Киевского Особого военного округа на 22 июня 1941 года было в нашу пользу: по личному составу составляло 1,2:1; по орудиям и минометам-1,4:1; по средним (Т-34) и тяжелым (КВ) танкам-3,5:1; по легким танкам (Т-26, БТ-7)-5:1; по самолетам-2,5:1. Повторяю — в нашу пользу! Уже одно это сопоставление показывает, что причины неудач и поражений крылись не столько и соотношении сил, сколько в способности распорядиться ими. (Расхождения в количестве и качестве типов банков и самолетов хотя и имеют значение для хода боевых действий, но не решающее, так как и в этом превосходство на стороне противника не было подавляющим.)

Неубедительно и объяснение некоторых теоретиков (да и практиков) успеха гитлеровцев, а наших неудач сосредоточением на направлении главных ударов превосходящих сил, которые сломили наше сопротивление. Это нисколько не оправдывает наших военачальников, а только еще раз подчеркивает их слабость по сравнению с гитлеровскими генералами, сумевшими создать — при равенстве сил — ударные группировки и нанести мощные удары. Позднее же сделал это Жуков под Москвой, а затем на Курской дуге! Не надо забывать: умение делать это, как и внезапность, входит в понятие военного искусства, в котором мы оказались, к сожалению, не на высоте. Это стоило нашему народу очень дорого.

Одним из крупных просчетов нашего командования, как установила теперь военная наука, было ошибочное предположение о направлении главной удара гитлеровской армии.

Давайте посмотрим на предвоенную карту: каковы очертания наших западных границ? Мне кажется, даже не будучи стратегом, но немного поразмыслив, легко увидеть, что кратчайший путь на Москву проходит через Минск и Смоленск (так вел свою армию и Наполеон). Здесь хорошо развитая система железных и шоссейных дорог, что очень важно для высокомеханизированной немецкой армии. Здесь аэродромы— находящиеся на территории Германии самолеты, базируясь на них, могут поддерживать действия своих войск на большую глубину. Все это очевидно.

Но Сталин приказал главные усилия сосредоточить на юге. Он не посчитался с компетентным мнением крупнейших военачальников, с Генеральным штабом, военными учеными и практиками. Исходя из своих единоличных, субъективных воззрений, Сталин приказал все имеющиеся планы и предложенный Жуковым план переработать и перенести главные усилия на юг. Это и исполнил Жуков в новом варианте по указанию Сталина; как он писал в своих воспоминаниях, "Сталин был для всех нас величайшим авторитетом, никто тогда не думал сомневаться в его суждениях и оценках обстановки...".

Теперь, когда все в прошлом, ход событий, история ясно показывают: своим волевым и, как оказалось, некомпетентным решением Сталин предопределил неудачи наших войск. В начальный период войны, они уже были заложены в новом предвоенном плане стратегического развертывания, разработанном Генштабом в угоду Сталину боевых действий снабжение гитлеровской армии горючим, продовольствием и другими военными запасами продолжалось, оно обрело лишь другую форму.

Дело в том, что согласно нашей доктрине — бить врага на его территории — огромные запасы были сосредоточены вблизи нашей границы, чтобы их можно было быстрее подавать войскам, которые, дескать, уйдут вперед — на Люблин, Варшаву, в Восточную Пруссию. Как стало теперь известно, почти половина всех наших запасов была расположена вблизи от границы и многое стало трофеями германской армии.

Вот подтверждение компетентного в вопросах тыла генерал-полковника Г. П. Пастуховского:

"...в случае агрессии пограничные военные округа (фронты) должны были готовиться к обеспечению глубоких наступательных операций... это, в свою очередь, обусловливало неоправданное сосредоточение и размещение в приграничных военных округах большого количества складов и баз с мобилизационными и неприкосновенными запасами материальных средств. По состоянию на 1 июня 1941 года на территории пяти западных военных округов (ЛенВО, ПрибВО, ЗапВО, КОВО и ОдВО) было сосредоточено 340 стационарных складов и баз, или 41 процент их общего количества. Здесь же размещалось значительное количество центральных складов и баз Главнефтесбыта и Управления Государственных материальных резервов. Необоснованная концентрация складов и баз в приграничной полосе стала одной из главных причин. больших потерь материальных средств в начале войны".

Бывали часто случаи, когда механизированные корпуса, выдвигаясь для нанесения контрударов, расходовали на марше всю заправку горючего, а прибыв в назначенный район, не могли участвовать в боях из-за пустых баков и представляли собой прекрасные мишени для вражеской авиации.

30 июня 1941 года Главный интендант Красной Армии генерал-лейтенант А. В. Хрулев докладывал Жукову как начальнику Генштаба:

"Дело организации службы тыла действующей армии находится в исключительно тяжелом положении. Ни я, как Главный интендант, ни Управление тыла и снабжения Генерального штаба на сегодняшний день не имеем никаких данных по обеспечению продовольственным и интендантским имуществом фронтов... Подвоза также нет, так как Главное интендантское управление не имеет данных, куда и сколько нужно и можно завозить".

Гитлеровские генералы в своих воспоминаниях с удивлением и радостью пишут о том, как они, израсходовав горючее, заправляли свои танковые и механизированные дивизии на наших брошенных базах, почему-то даже не сожженных.

К страницам "неизвестной войны" прибавлю еще и следующую. Сталин и Молотов, как уже говорилось, в соответствии с экономическим соглашением обеспечили гитлеровскую армию всем необходимым еще до начала войны. Как это ни парадоксально, но и с началом. Зададимся вопросом — кто же одержал верх в сражениях 1941 года?

О том, кто победил — не во всей войне, а на каком-то ее этапе,— обычно судят по захваченной или отданной территории, количеству артиллерии, танков и другой техники, а также по потерям — убитым, раненым.

Попробуем и мы оценить итоги боевых действий за 1941 год.

Что касается территории, то успехи гитлеровской армии очевидны: она -дошла до Москвы, захватила Белоруссию, Украину, Латвию, Литву, Эстонию, Молдавию, несколько областей России. На этой территории проживало около 80 миллионов человек, что составляло почти половину населения Советской страны того времени. На этой территории было оставлено, уничтожено или с нее эвакуировано огромное количество промышленных предприятий. Тысячи колхозов не успели убрать урожай, миллионы голов скота не смогли перегнать из районов, захваченных врагом.

Ни одно государство в Европе, на которое нападала Германия, не понесло таких потерь и рухнуло при гораздо меньших утратах. Мы выстояли.

Цена тому, что мы выстояли, исчисляется и выражается человеческими жизнями. Враг не продвинулся дальше, потому что, начиная с пограничников, уничтожавших гитлеровцев в первые часы войны и на первых метрах нашей земли, и кончая бойцами и командирами, истребившими фашистских мотоциклистов в Химках, то есть на последних километрах, отделявших их от Москвы, — все, кто даже попал в оккупацию и плен, до последнего защищая занимаемый рубеж, отдавшие жизнь за свободу родины,— все они и есть та цена, которой стоила наша непокоренность и не отданная дальше Москвыземля.

Каковы же количества, цифры? Скажу сразу, они настолько велики, что страшно даже представить себе реально такое число жертв. И еще одна оговорка. Те потери, которые указывались в докладах Сталина, Молотова и других наших государственных деятелей, недостоверны, а точнее — фальсифицированы, как и последняя, итоговая,— 20 миллионов человек. По сей день подлинных потерь мы не -знаем, а может быть, их и никто не знает, потому что учет всегда во всех инстанциях велся с тенденцией к занижению и даже скрытию наших действительных утрат. Вся статистика в период сталинщины была лживая и фальшивая, а с подсчетом человеческих жизней (а может быть, с ними тем более) обращались особенно бессовестно.

Итак, каковы потери сторон? Возьмем их на период с 22 июня 1941 года по конец марта 1942 года, когда Сталин все еще гнал вперед совершенно обессилевшие армии, требуя осуществления его гигантского замысла "общего наступления".

Потери противника регулярно фиксировались во всех частях и соединениях и в конечном итоге стекались к начальнику генерального штаба Гальдеру, он заносил их в свой дневник. Нет оснований, считать эти сведения заниженными, так как Гальдер — повторю — вел их для служебных надобностей, а не для публикации.

6 апреля 1942 года он записал:

"Потери с 22.6.1941 года по 31.3.1942 г.-Ранено-23541 офицер. 799389 — унтер-офицеров и рядовых; убито — 8827 офицеров (в пять раз меньше, чем истребил Сталин Советских командиров во время репрессий до начала войны.— В. К.); унтер-офицеров и рядовых — 225553; пропало без вести — офицеров 855, унтер-офицеров я рядовых 51665. Итого потеряно 33223 офицеров, 1074607 унтер-офицеров и рядовых. Общие потери сухопутных войск на Востоке (без больных) составили — 1 107830 человек, или 34,6% их средней численности (3,2 миллиона человек)".

Как определить потери наших войск? Сделать это, понятно, непросто. Попробуем по документам педантичных немцев выяснить некоторые цифры. Вот выписка из фундаментального научного труда, написанного в ФРГ в семидесятые годы (это уже не геббельсовская пропаганда). При всей нашей настороженности и подозрительности все же попытаемся отнестись к этим данным аналитически.

"В боях под Белостоком, Минском, Смоленском, Уманью, Киевом, Брянском и Вязьмой к 18 октября 1941 года было пленено 2 миллиона 53 тысячи советских воинов... К концу 1941 года 3 миллиона 800 тысяч военнослужащих Красной Армии были в плену".

На 1 июня 1941 года наши Вооруженные Силы составляли немногим более 5 миллионов человек, из них 3 с лишним миллиона находились в западных приграничных округах. Следовательно, в 1941 году мы потеряли все, что было в приграничных округах, и если бы не призванные по мобилизации и не переброска из внутренних округов и с Дальнего Востока, то ни одного бойца и командира не осталось бы на пути врага.

Но правильны ли эти астрономические цифры? К сожалению, есть основания им верить. Приведу документ, написанный лично одним из кровавых палачей — комендантом концлагеря Освенцим (по-немецки Аушвиц) оберштурмфюрером СС Рудольфом Гессом. Этот документ опубликовали в ФРГ в сборнике "Документы немецкой истории. 1939-1942 гг.".

"Я командовал Аушвицем до декабря 1943 года. и считаю, по меньшей мере, 2500000 жертв было уничтожено с помощью газа и сожжения; минимум еще полмиллиона умерло от голода и болезней, что составляет в целом 3000000 мертвых. Это число составляет примерно 70 или 80% всех лиц, которые были направлены в Аушвиц как пленные (имеются в виду узники разных стран, не только советские.— В. К.)".

А ведь лагерей таких было немало! И там творились такие же зверства, и цифры погибших там тоже с многими нулями.

Если бы фашист изворачивался, пытался преуменьшить число уничтоженных пленных, можно было бы усомниться в реальности приводимых цифр. Но он спокойно и хладнокровно называет их, без принуждения, сам, не рассчитывая ни на пропагандистские, ни на оправдательные цели. Таким образом, в цифру количества пленных в три с лишним миллиона, приведенную в первом документе, придется поверить.

А сколько было на фронтах убитых и раненых? Возьмем по аналогии с немецкими данными: у них соотношение убитых и раненых примерно 1:4, т. е. на каждого убитого четверо раненых. Так как считается, что— у нас убитыми за это время было около миллиона, то общее число раненых составит около 4 миллионов. (Разумеется, все эти подсчеты приблизительные, но в основу их заложены достаточно достоверные цифры.) И это лишь в первые девять месяцев войны!

Такова цена недальновидности, своеволия, деспотии Сталина и покорности всех, кто его окружал.

Чтобы мои суждения не выглядели субъективными, приведу мнение доктора исторических наук генерал-лейтенанта Н. Павленко:

"Ни в одной области человеческой деятельности не стоит столь остро вопрос о качестве руководства людьми, как в вооруженной борьбе. Это обусловлено главным образом тем, что в такой борьбе за все приходится расплачиваться кровью — и за успехи, и за неудачи. Причем за неудачи, просчеты и ошибки зачастую более дорогой ценой, нежели даже за крупные достижения стратегического масштаба. Вот почему руководить войсками в боевой обстановке методом "проб и ошибок" не только недопустимо, но и преступно...

Наиболее крупные ошибки, порой трагического характера, совершались в стратегическом звене руководства войсками. И многие из них -лично И. В. Сталиным, который, по оценке маршала Г. К. Жукова, и перед войной, и в начале ее имел весьма смутное представление о военном деле. Тем не менее на протяжении свыше полутора лет (начиная с весны 1941 года) он мало считался с мнениями военных специалистов, полагая себя единственным стратегом. Только суровая действительность осени 1942 года поубавила амбиции полководца.

Общий итог войны за 1941 год, наверное, следует определить по осуществлению задач, которые ставили перед собой сражающиеся стороны.

Гитлеровская армия не осуществила цели, поставленные в плане "Барбаросса": "победить путем быстротечной военной операции Советскую Россию... Конечной целью операции является выход на рубеж Архангельск — Волга". Цели эти не достигнуты. "Молниеносная война" не состоялась. Но захвачена огромная территория, причинен огромный экономический ущерб нашей стране, большие потери понесла Красная Армия. Наряду с этим Германия, потерпела непоправимое политическое поражение, противопоставив себя как агрессор всем миролюбивым странам мира, в результате чего сложилась антигитлеровская коалиция, в которую вошли такие мощные союзники, как СССР, США и Англия. Во всех странах Европы, захваченных Германией, поднимались прогрессивные силы на борьбу с фашизмом.

Советская страна не осуществила свою военную доктрину: не только "один вершок", а огромное пространство было захвачено врагом, военные действия не были перенесены на территорию противника, не удалось воевать "малой кровью", кровь лилась реками, "братья по классу" не поднялись в тылу врага и не помогли первой в мире "самой прогрессивной" социалистической системе, немецкие "братья по классу", одетые в гитлеровскую военную форму, опьяненные посулами богатой жизни, творили чудовищные зверства на земле и в городах советских тружеников. Но, несмотря на огромные потери. Советская страна устояла на этом самом трудном и критическом этапе войны.

Если использовать для образного сравнения схватку двух боксеров, то. можно сказать, первый раунд закончился для немецкого бойца более успешно, однако и соперник его, побитый, весь в кровоподтеках, хоть и побывал несколько раз в нокдауне, но на ногах стоял твердо. Изловчившись, в свою очередь, он воспользовался удобным моментом и потряс гитлеровца сокрушительным ударом под Москвой. Противник тоже побывал, в нокдауне.

В целом объективность требует прийти к следующему выводу: первый раунд закончился с преимуществом немецкой стороны. Впереди предстояли еще кровопролитные схватки. Окончательную победу еще предстояло одержать в последующих раундах.

Но, зная исход борьбы, все же скажем, что для советской стороны это был раунд, который вошел весомым слагаемым в окончательную победу.

Личный вклад Г. К. Жукова на первом этапе войны очень значителен. Без преувеличения можно сказать, Жуков был один из немногих военачальников, который не растерялся в труднейшей критической ситуации, сохранил способность спокойно оценивать положение и руководить боевыми операциями.

Жуков первый на порученных ему участках фронта (Ленинград, Москва) организовал оборону, которую не смогли преодолеть гитлеровские армии. Он провел первые успешные наступательные операции под Ельней и в битве за Москву, которые причинили не только урон противнику, но еще имели огромное вдохновляющее значение для Красной Армии, для всего советского народа.

В единоборстве с опытнейшими, широко образованными профессионалами войны, каковыми были немецкие фельдмаршалы Браухич, Лееб, Бок, Клюге и мастера танковых сражений Клейст, Гудериан, Гепнер, Рунд-штедт и другие, Жуков оказался более талантливым и искусным в организации и проведении сложнейших операций и одержал над ними победы, причем в невыгодных для себя, худших для своих войск условиях обстановки и обеспеченности необходимым вооружением и снаряжением.

И это было только начало, талант Жукова созревал, набирал силу.

Конец первой книги

Дополнения