Глава 16
«Мужчинам трудно понять до конца женское сердце. Наверное, именно материнское начало помогает женщине воспринимать мир великодушнее, мягче, невольно заставляет глубже страдать, не дает привыкнуть к потерям, большим и маленьким. Сердце женщины, как драгоценный, со множеством тонких граней кристалл, ловит и преломляет даже самый крошечный луч света, пропускает сквозь себя явления жизни, задерживая, осаждая внутри них следы. С этим ничего не поделаешь. Уж такое оно — женское сердце. Хорошо это, но только очень трудно. В годину же грозных испытаний все — значительнее и острее. И ведь что интересно: вынести горя и невзгод может женское сердце больше мужского! Видно, и тут все та же причина — великое материнское начало...»
Так думала Вера. Сквозь приоткрытую дверь землянки до слуха ее доносится заладивший не на шутку глухой, монотонный дождь. Сыро и холодно стало в землянке, особенно по ночам, но дверь Вера не закрывает: съежившись под влажной шинелью, слушает дождь и размышляет. Бывают минуты, когда думается сразу о многом: совсем-совсем давнее сливается с тем, что произошло только вчера, и идет себе общей панорамой, не смешиваясь.
Трудной была жизнь у замполита, трудной, но потому и счастливой. Зато теперь, имея богатейший запас пережитого, впитанного сердцем, она легко понимает каждого человека в полковой семье. Это очень важно для политработника. Хорошо и другое: тот климат дружбы, в котором живет полк, естествен. О нем не думают, а тем более не говорят: это сродни воздуху, которым дышишь, не думая о нем, но без которого нет жизни. За этим — кропотливая, каждодневная работа и забота политсостава полка, командиров. Все заметить, все предусмотреть, чтобы никаких обид, недоговорок, разладов. Ведь дружба — прежде всего безграничная вера друг в друга, понимание с полуслова. А в бою без полного доверия нельзя. Это напряжение не только всех знаний и умений, но и душевных сил. Потому-то и дружат девушки со всей беззаветностью и преданностью, что проверена их дружба самой высокой мерой!
Вместе, боевой парой летают ведущая Ира Олькова — порывистая, звонкая, как песня жаворонка, — и ведомая Валя Гвоздикова — яркая, статная, веселая. Обе — отличные летчицы. В какие бы переделки ни попадала эта пара, как бы ни были сложны условия полета, всегда боевая задача решалась успешно. Словно две птицы, стремительные, ловкие, возвращались они на аэродром, докладывали спокойно: «Задание выполнено». Обе девушки до войны окончили аэроклуб: Ира — в Свердловске, Валя — в Пятигорске. Ира работала инструктором в родном аэроклубе, обучила летному мастерству немало отважных летчиков-парней, которые сражаются сейчас на фронте. Валя Гвоздикова после аэроклуба окончила Херсонскую авиашколу, работала инструктором в Москве, в аэроклубе Кировского района. Немалый налет имели подруги до войны.
...Замполит видит и строгое («Все равно не уговорите!») лицо Зины Соломатиной:
— Я только с Машей Кузнецовой полечу. Она мне в воздухе всем своим существом помогает!
Ну что с ними поделаешь! Они всегда вместе — и на земле, и в воздухе: Маша — ведущая, Зина — ведомая. Они настолько сдружились, что понимали друг друга в полете так, словно один человек ведет на врага два краснозвездных «яка».
Маша Кузнецова показывала в воздухе примеры настоящего героизма, мужества и мастерства. Она воевала еще на Волге, отбивая непрерывные атаки фашистских бомбардировщиков, рвавшихся к Сталинграду со смертоносным грузом, летала и на штурмовку техники, танков, скопление живой силы противника, а это не всякий истребитель сможет. С Машей Кузнецовой надежно в бою, да только не потому Зина Соломатина не хочет летать ни с кем другим: все летчицы в 586-м авиационном истребительном к осени сорок третьего получили отличную боевую закалку. Здесь совсем другое: спаянные дружбой сердца одинаково понимали творческое начало в бою.
Или дружба Оли Ямщиковой и Сони Осиповой... Удивительные они, хоть песню складывай о каждой!
Олю называют в полку русской мадонной — столько в ней теплоты, нежности, чистоты. И вместе с тем Оля — принципиальный коммунист, опытный, талантливый летчик-истребитель. Ну как не восхищаться красотой и бесстрашием души русской женщины!
Тоненькой шестнадцатилетней девчушкой пришла когда-то Оля Ямщикова по путевке горкома комсомола в Ленинградскую школу авиационных мотористов. Мыла самолеты, чистила, ремонтировала моторы, вникая в самую суть, влезая во все подробности и совершенно не обращая внимания на то, что порой очень трудно. Наступил день, когда Оля впервые поднялась на учебном самолете У-1 в небо... После школы авиамотористов Оля окончила летную и высшую парашютную школы. Техника увлекала, полеты стали единственной страстью. В них было истинное счастье! Оля старалась вылетать на каждом новом типе самолета — хотелось все уметь, все знать. А планёры? Полет на планёре так упоителен! В тридцать пятом году в составе трехпланёрного женского поезда, буксируемого самолетом Р-5, Ольга Ямщикова совершает перелет из Ленинграда в Коктебель и обратно, перелет, ставший мировым достижением в протяженности маршрута и количестве участниц. Потом — Военно-воздушная академия имени Жуковского и... война.
Ямщикова прибыла к майору Расковой. Ольге предложили стать инженером полка, но она считала, что сама должна летать, бить врага, мстить за смерть мужа. Аргументы выдвинула веские: знание всех типов истребителей, налет свыше тысячи часов.
— Техника потом, — сказала она Марине Михайловне Расковой. Сказала тихо, но с такой убежденностью и силой, что возражать было излишне. — Пока идет война, я должна быть истребителем.
Техник самолета Соня Осипова буквально боготворила своего командира. Да ведь и было за что. В свою очередь, Ольга не сомневалась, что лучшего товарища и техника, чем Соня, быть не может. Замполит видела: ни у кого не возникает в глазах при таком Ольгином заявлении обиды — не обижаются за правду.
Задолго до подъема и вечером, уже после отбоя, можно было видеть худенькую Сонину фигурку возле «яка». Самолет прямо светился, как льдинка, словно и не штопаный был, не пробитый вражескими снарядами, — Соня доводила его до идеального состояния. Даже когда Ольга улетала на задание, Соня все равно мастерила что-то, придумывала. А может, так легче ей было ждать возвращения подруги? И если вдруг задерживалась Ольга, Соня так страдала, что у замполита сжималось сердце при виде этого.
Ольга всегда возвращалась на аэродром благополучно: в этом помогали ей не только опыт и мастерство, но и высокая ответственность техника самолета Сони Осиповой, и беззаветная дружба, связывающая их.
Глава 17
Сегодня приземлился на аэродром самолет Ла-5. Высокий летчик размашисто шагал к КП, внимательно поглядывая вокруг, явно ища кого-то.
— Мне бы повидать Машу Батракову, — козырнув, обратился он к оперативной дежурной Нине Андреевой.
Всего за несколько минут до этого произошло следующее. Служба оповещения засекла вражеского разведчика. Взревели моторы, со старта два истребителя ринулись наперерез фашисту. Ведущая пары — Маша Батракова, ведомая — Валя Петроченкова.
А потому оперативная дежурная Андреева сказала:
— С удовольствием бы исполнила вашу просьбу, но Маша несколько минут назад вылетела на боевое задание.
Летчик огорчился, постоял минуту молча, сказал:
— Вот ведь как получается: учились с Машей, в тренировочном центре вместе занимались. Повидаться же на фронте никак не можем, хоть и рядом воюем. В Воронеж прилетел — Маша в Касторное улетела. Когда довелось в Касторное попасть — там уже никто не базировался. Теперь вот в Курск прилетел, а Маша в воздухе... — Махнул рукой досадливо: — Эх...
— А подождать не можете?
— Никак не могу, времени в обрез. — Парень смущенно посмотрел на Нину. — Что ж, передайте ей большой привет. Скажете, Леша прилетал...
Он так славно улыбнулся, что у Нины, как потом она призналась, сердце екнуло — очень уж хороший парень...
Летчик прошагал по полю, самолет его сделал приветственный круг над аэродромом и растаял в вышине.
Нина сказала потом по секрету, что даже разволновалась не на шутку.
Но тут на КП поступило сообщение от Машеньки Батраковой: «Противник сбит, упал в квадрате...»
Вот так Машенька! Разве забудет парень такую девушку? Ничего нет удивительного, что прилетал, искал.
Через несколько минут истребители приземляются. Подруги выпрыгивают на землю, отстегивают парашюты. Подполковник Гриднев как всегда сдержан, но по глазам видно — доволен.
Тут же, у крыла самолета, разобрали молниеносный бой. Летчицы увидели вражеский самолет — он круто пикировал на фоне синего неба. Заметив преследование, фашист пытался замаскироваться на фоне темнеющего внизу леса. Но летчицы, не выполняя разворота, с ходу расстреляли врага.
Маша Батракова и Валя Петроченкова были назначены в 586-й полк, когда он базировался на Воронежском аэродроме. Обе прибыли из тренировочного центра, где проходили переучивание на военные самолеты новых образцов. Да, именно переучивание; задолго до воины отдали сердца юные героини авиации, осваивать самолет начали в аэроклубе. Валя родилась в деревне Костенки, что на Смоленщине, семья была дружная, все накрепко привязаны к земле, а Валентину манило небо, словно магнит. Уехала в Москву, окончила аэроклуб, потом работала летчиком-инструктором.
Машенька Батракова — из рабочей семьи. Черноокая красавица, украинка. Окончила перед войной педагогическое училище в Енакиеве, работала учительницей младших классов. Там же, в Енакиеве, занималась в аэроклубе: сначала в парашютной группе, потом в пилотской. Затем стала на общественных началах готовить курсантов для авиашкол.
Когда началась война, Енакиевский аэроклуб эвакуировали в Оренбургскую область. Маша уехала вместе со всеми, чтобы продолжать работать с учлетами. Но не оставляла мысли о фронте: считала, что должна бить врага, чувствовала в себе силы, знала — сможет. И еще — душила ненависть к врагам: родной город, в котором осталась семья, страдал под фашистским гнетом. С сентября сорок второго года Маша Батракова — в рядах Советской Армии...
Глаза у Машеньки горят как звездочки, щеки пылают от возбуждения: шутка сказать — только что сбила матерого фашиста.
— Молодец, Маша, поздравляю! — Замполит крепко жмет руку летчице.
Тут подходит Нина Андреева, улыбается лукаво:
— А скажи-ка нам, Машенька, кто такой Леша, что гоняется за тобой на Ла-пять по всем аэродромам и передает приветы?
Маша так растерялась, что даже бисеринки пота выступили на гладком высоком лбу.
— Что ты выдумываешь, какой Леша?
— Такой, — говорит Нина, — высокий и красивый. — И рассказала все в подробностях.
— Не Леша он, — тихо, мечтательно произнесла Машенька, — просто он песню все пел: «Эх, Леша...». Вот я его так и стала называть... Вообще-то он Андрей. — И улыбнулась. — Настоящий он парень, друг настоящий. И летчик замечательный. — Потом вдруг встрепенулась: — Жалко, что не дождался — у меня сегодня такой день удачный!
— Напиши ему письмо, Маша, — улыбнулась замполит, — напиши, что за подарком для него летала!
Так и стали называть сбитый Машей Батраковой самолет — «подарок для Леши»...
Глава 18
Фронтовая жизнь полна риска и напряжения, но и в ней, считала замполит, должны быть радости. Всякие — большая радость победы и маленькие, «домашние», которые при близком рассмотрении оказывались вовсе не пустяковыми... Например, хотелось девушкам яблок. Хотелось — и все, и ничего нет удивительного в этом.
А яблок вокруг Курска уродилось в том году видимо-невидимо. Вот и решили замполит с парторгом раздобыть для девушек яблок.
Но было тут и другое. Знала, видела Вера Ивановна, как трудно живут люди после фашистской оккупации — полураздеты, оборваны. Почти два года хозяйничали фашисты, разорили и разграбили все. Хоть чем-то хотелось помочь людям.
И вот сложили девчата в кузов грузовика что было у кого запасное: чулки, носки, мыло, белье. На складе в батальоне раздобыла Вера Ивановна списанные гимнастерки, мужское белье, валенки — — все пошло в дело. Целый кузов добра повезли в ближайшую деревню и выгрузили все около здания правления колхоза.
Сколько же радости было! Одели, хоть не роскошно, все село! В благодарность посыпались в опустевший кузов душистые антоновские яблоки.
— Ох, похрустят подружки! — радовалась Клава.
Годами Касаткина не многим старше большинства однополчанок, но ответственность за людей, с которой спаялась Клавина душа на партийной работе, давно научила по-матерински заботиться о других. И в этом похожи были парторг и замполит полка, легко им было понимать друг друга.
— Похрустят, — улыбнулась Вера, представляя оживленные лица девушек.
Пьянил забытый душистый запах антоновки, светились янтарно-желтые плоды земли, отвоеванной, политой кровью, покрытой пеплом. Была в этом вечная мудрость жизни, которую никогда не победить злу, разрушению, смерти...
И тут они увидели сидящую у окна низкой хаты девушку, почти девочку: прекрасные темные глаза ее смотрели неопределенно, тонкое лицо было бы очень красиво, если бы не остановившийся, ни на чем не сосредоточенный взгляд. Голова девушки подрагивала, как у глубокой старухи.
— А ну, Клава, пойдем. — Вера Ивановна сердцем почувствовала то, что услышала потом от изможденной, не по летам седой женщины — матери девочки.
...Красавицу-Катюшу она прятала от иродов сколько могла. Однажды рано утром в избу вошел офицер. Катя не успела спрятаться — фашист заметил ее. Осклабился, захлопал ладонями жирных коротких рук. Мать закрыла собой дочку, но гитлеровец отшвырнул женщину, схватил девочку, волоком потащил за дверь.
— Катя сильная была тогда, вырвалась, кинулась бежать. Фашист просто озверел: кричал что-то, разбрызгивая слюну. Сбежались солдаты, догнали... — Женщина заплакала беззвучно, закачала седой головой, будто хотела отогнать страшное воспоминание.
Мать нашла дочку только вечером: истерзанная, она лежала без памяти у амбара на краю деревни...
Молча возвращались замполит и парторг на аэродром. Сидели в кузове на яблоках и думали, думали об одном.
— Неужели наступит время, когда люди забудут о войне? — спросила вдруг Клава, неотрывно глядя на золотистую, пахучую груду яблок.
— Не забудут, — твердо сказала Вера. — Не должны забыть, чтобы снова не повторилась война. Никогда! — Мысли теснились, их было много, а слова получились скупые, жесткие, и голос у замполита был чужой.
Полковой врач Раиса Бенгус, выслушав капитана, сразу отправилась в деревню. Вернулась мрачная, разбитая.
— Хорошо бы отвезти девочку в госпиталь, — сказала она. — Сильнейшее нервное потрясение, боюсь, что вылечить ее будет нелегко.
Уже через несколько дней полковая машина мчала Катю в Курск, в госпиталь. Там обещали: «Сделаем все, что в наших силах».
«На войне сражаются не только армии, — ожесточенно думала Вера. — На войне сражаются идеологии. Фашизм уже потому обречен, что не может человеческий разум мириться с ним». И словно в ответ на ее мысли, пришло сообщение, которое значило неизмеримо много: переименованы фронты! Калининский фронт — в 1-й Прибалтийский, Прибалтийский — во 2-й Прибалтийский, Центральный — в Белорусский, Воронежский — в 1-й Украинский, Степной — во 2-й Украинский, Юго-Западный — в 3-й Украинский, Южный — в 4-й Украинский.
Войска 1-го Украинского фронта закончили наступательную операцию с лютежского плацдарма на западном берегу Днепра.
Войска 3-го и 2-го Украинских фронтов, развивая наступление, освободили Днепропетровск и Днепродзержинск.
Под ударами войск 4-го Украинского фронта противник поспешно отходил на никопольский плацдарм и на правый берег Днепра в нижнем его течении.
Глава 19
Киев был освобожден накануне 26-й годовщины Великого Октября. Оба праздника, завоеванные подвигами и кровью двух поколений, излучали такую радость, что согрели сильнее, чем согрело бы летнее солнце.
Осень выдалась на редкость дождливая — на всей земле, кажется, нет сухого места! Особенно достается техникам: одежда просыхать не успевает, так и работают девчонки мокрые, грязные с ног до головы. В большой землянке, где живут технари, дневальный круглые сутки поддерживает в печках огонь: на веревках вечно сушатся ватники, портянки, брюки, вокруг печек — кирзовые сапоги... И ведь что удивительно — ни одного случая простуды!
— Некогда, товарищ капитан, нам болеть! — белозубо смеется Катя Полунина. До войны она была спортсменкой-динамовкой, стахановкой, теперь — старший техник звена, награждена орденом.
— И потом, все болезни от плохого настроения бывают, — подхватывает техник Паня Радько, светясь милым нежным лицом. Не раз помогала Паня подругам и делом, и добротой своего сердца. — Такая радость! Киев освобожден! Стоит ли обращать внимание на дождь!
И верно: невзирая на отчаянно нелетную погоду, боевая жизнь аэродрома не прекращается даже ночью. На всех участках, вверенных под защиту полка, противовоздушная оборона полностью обеспечивает их безопасность.
Слаженно действуют все службы аэродрома. Ни одной жалобы, ни одного недоразумения из-за тягот, которые конечно же остро ощущаются женщинами.
С самого серенького промозглого рассвета до глубокой ночи ходит от самолета к самолету Вера Степановна Щербакова — инженер полка по спецоборудованию.
Замполит знает, что Вере Степановне труднее многих: она значительно старше по возрасту да и здоровьем не блещет. Но целый день неугомонная, заботливая и строгая Вера Степановна учит молодых, внимательно проверяет их работу.
Девушки зовут ее ласково: Мать-мачеха. Если все хорошо сделано — настоящая мама: улыбнется, похвалит, таким родным теплом обдаст! Но уж если что не так — берегись!
— Ты на войне, дочка, а не в школе, — тихо скажет, но так весомо, что сквозь землю готова провалиться провинившаяся девушка. Вера Степановна помолчит значительно, потом поправит, научит, а под конец обязательно скажет: — Чтобы в первый и последний раз такое, дочка. В следующий раз пощады не жди.
Замполит и раньше слышала эту фразу инженера полка и знает: оплошности никто из девчат не повторит...
К Вере Степановне тянулись, ее любили глубоко и нежно, уважали как мастера своего дела. А специалист Вера Степановна Щербакова действительно превосходный. В армии она, выпускница авиационной школы специальных служб ВВС РККА, с 1931 года.
И помощницы инженера полка Щербаковой тоже народ опытный, знающий, ответственный: Емельянова Ира, Карикорская Лена, Андреева Нина. Все они пришли в полк из ГБФ, как и техник по радиосвязи Волкова Клава.
Был еще один человек, о котором много в эти дни думала Вера Ивановна, — Зина Будкарева.
Зина — укладчица парашютов. В полку с самого начала, упорно училась своему ответственному делу.
— Понимаете, у меня особое отношение к парашюту, — рассказывала она, загораясь, — я ведь ткачихой до войны была. А теперь вот радуюсь, сознавая, что шелк идет на парашюты, которые спасают замечательных, героических летчиц...
И хотя по инструкции полагается проверять парашют раз в месяц, Зина это делает каждый день: сыро, дожди, может слежаться шелк, и тогда не раскроется парашют. Проверит все и улыбнется:
— Ну вот, теперь моя душа спокойна.
Курская стоянка оказалась короткой, вскоре пришел приказ о перебазировании полка в Киев.
Замполиту Тихомировой, только что получившей звание майора, было уже привычно возглавлять передовую команду. Вера вылетела в Киев с эскадрильей Ольги Ямщиковой.
Земля, которую они увидели сверху, была истерзана до предела и, казалось, взывала к мщению. Языки пламени, черный дым, вздыбленные танки, развороченные орудия... Прекрасный город был разрушен...
Когда приземлились на Киевском аэродроме, то сразу поняли: здесь уже базируется авиационный полк.
— Не заруливайте, ждите меня, — приказала замполит комэску Ямщиковой и зашагала в направлении самолетных ящиков — единственных построек аэродрома.
Девушки смотрели, как решительно удаляется маленькая фигурка в летной зимней форме — короткой куртке, унтах.
— Как же спаяла нас фронтовая жизнь, — сказала Ольга. — Словно за собственную мать волнуюсь, вдруг там фашисты? Война ведь... А комиссар ничего не боится! Хоть бы взяла с собой кого-нибудь на подмогу...
Потом они увидели, как вышли навстречу люди в таких же куртках и унтах и машут руками... И замполит в ответ тоже машет руками.
Майор Тихомирова умела владеть собой, но на сей раз не удалось, разговор с подполковником Скудиным вышел неприятный.
— Вашему пятьсот восемьдесят шестому надлежит в Броварах садиться, — сказал Скудин.
— Это почему же? — загорелась Вера.
— Спокойнее там для женщин...
— А я не делю человечество на мужчин и женщин, — рассердилась Тихомирова. — У нас в полку летчики-ночники, и гитлеровцы, когда ведут с ними бой...
— Знаю, майор, все знаю... — смягчился Скудин. — Да только есть приказ командующего фронтом, чтобы вы в Бровары садились.
— Это мы еще посмотрим... — И Вера быстро зашагала к самолетам.
Майор ничего не стала пока рассказывать. Решила любой ценой добиться, чтобы полк базировался в Киеве: Бровары расположены далеко от передовой, а это значит, командование бережет женский истребительный...
Тихомирова ни на минуту не сомневалась в том, что именно по этой причине, а вовсе не из-за недоверия сажают полк в Броварах. Но ее однополчанки, достигшие мастерства и умения совсем не меньшего, чем летчики мужских полков, будут обижены... Даже не то, сильнее, глубже: придет мысль, что им не доверяют. За этим потянется цепь переживаний, которая непременно отразится на моральном климате в полку, на боевой работе.
И замполит решила не сдаваться.
Она немедля отправилась в Киев к командиру корпуса генерал-майору Королю. Генерал по-отечески и с большим доверием относился к 586-му, хорошо знал, какие замечательные люди в полку: ведь именно он вручал героиням награды.
— А, товарищ Тихомирова! — сильно ударяя на «о», приветливо зарокотал генерал. — Прибыли, значит?
— Так точно, товарищ генерал, прибыли.
Вера хотела продолжить, но Король, хотя и мягко, но властно предупредил ее:
— Очень хорошо, что прибыли. Сегодня уже поздно, а завтра с утра перелетите на аэродром в Бровары.
— Почему?
— Это решение командующего фронтом. Я не имею права отменить решение... — А сам заговорщически этак посмотрел на майора: как прореагирует, что сделает?
— Разрешите, товарищ генерал, обратиться с просьбой.
— Обращайтесь.
— Помогите с транспортом: мне надо поговорить с товарищем Ватутиным. — И по глазам генерала поняла, что именно этого он ждал от нее.
...Она никому не рассказала, как уговорила командующего разрешить 586-му полку базирование ближе к передовой, на аэродроме Жуляны.
Лишь подполковнику Скудину сказала весело:
— Наша взяла!
Однако и без слов было всем ясно, что только благодаря решительности и настойчивости Тихомировой осуществилось общее желание — драться с врагом «напрямую», без скидок, ненужных и лишних для зрелого мастерства, умения, страсти, для той дерзновенной отваги, которыми бились сердца...
Теперь передовой команде предстояло решить другую задачу — тоже, казалось, невыполнимую: подыскать для полка жилье. Жуляны разрушены почти полностью, люди живут во времянках, ютятся в подвалах.
Наконец отыскали двухэтажное здание, сохранившееся лучше других: не было окон и дверей, зато стены целы.
Несколько дней освобождали здание от обломков, мыли, чистили. На развалинах соседних домов раскапывали оконные и дверные рамы, осколки стекол покрупнее и все это приспосабливали, как умели.
Дом получился отличный. Даже уютный. Потрескивали дрова в железных печурках, которые девушки нашли среди развалин, падал сквозь стекла дневной свет: отвыкли от этого в земляночной жизни!
Посмотрела замполит, порадовалась и хотела уже дать распоряжение Анастасии Кульвиц о передаче радиограммы в Курск: «Ждем, готовы». Спустилась на первый этаж, а навстречу — дежурные:
— Товарищ майор, выбросили ящики из-под лестницы, а за ними большая дыра... в подвал...
— Не входить! — крикнула Вера.
Сердце ее вдруг остро почуяло недоброе: неспроста эта маскировка. Действовать столь коварным способом — в характере фашистов. И приказала всем покинуть здание, отойти подальше.
— Разрешите остаться, товарищ майор! — сказала начальник штаба Саша Макунина.
— Оставайтесь. Только идите за мной.
Они осторожно ступили в подвал. Пахнуло сыростью, в полутьме виднелся хлам, сваленный в большую кучу. Вера напрягла зрение, всматриваясь, и, когда глаза привыкли к темноте, различила на бревнах двухсоткилограммовую бомбу...
К зданию не подходить и никого не подпускать, — как можно спокойнее приказала Вера Ивановна.
Вызвали саперов. Бомбу обезвредили, извлекли из подвала, уложили на сани.
Вера Ивановна вышла на шоссе, остановила трактор. Стала уговаривать тракториста осторожно подцепить сани, на которые уложена бомба, и увезти подальше. Тракторист молча посматривал на саперов, видимо, обдумывал степень опасности. Потом крякнул, махнул рукой и сказал:
— Ладно, будем выручать. А то после не прощу себе, что такой симпатичной майорше не помог. Что я — трус? — даже рассердился на свою недавнюю нерешительность. — Садись, майор, в кабину, поехали.
— У вас все такие отчаянные? — спросил тракторист, когда закончился рискованный рейс. Он снял старенькую ушанку и вытер со лба пот, хотя стоял мороз...
Вера не ответила, только улыбнулась: «Эх, парень, если бы ты знал, каких героических девушек выручил!»
На следующий день Анастасия Кульвиц радировала командиру полка: «Все готово, можете вылетать...»
Глава 20
С аэродрома Жуляны полку предстояло круглосуточно прикрывать от налетов военно-воздушных сил гитлеровцев столицу Украины Киев, защищать переправы через легендарный Днепр в районах, прилегающих к городу. Как и прежде, вести борьбу с вражескими самолетами-разведчиками, сопровождать наши бомбардировщики.
Самолеты противника шли на Киев группа за группой, днем и ночью, несмотря на лютый мороз. Это раньше немцы выбирали для бомбежек погоду. «Теперь им не до жиру, быть бы живу!» — шутили летчицы.
Переправа через Днепр — артерия фронта. И враг с остервенением рвался к ней. То и дело с пункта связи раздавалась команда «Воздух».
...Комэск Ямщикова повела восьмерку истребителей на перехват вражеских бомбардировщиков. Летчицы увидели большую группу самолетов на высоте четырех тысяч метров, за ними еще одна группа быстро шла к переправе.
— Атакуем! — коротко приказала Ольга. И тотчас истребители ринулись на врага: Машенька Батракова, Агния Полянцева, Маша Кузнецова, Зоя Пожидаева, Валя Гвоздикова, Ира Олькова, Клава Панкратова.
Они напали так внезапно, так мастерски вели бой, что растерявшиеся гитлеровцы, беспорядочно покидав бомбы, повернули назад, так и не подойдя к переправе.
Через несколько дней одна из центральных газет писала об этом бое: «8 летчиц 586-го истребительного женского авиаполка во главе с командиром эскадрильи О. Н. Ямщиковой вылетели на перехват большой группы немецких бомбардировщиков, направляющихся для удара по переправе на Днепре в районе Киева. Отважные летчицы атаковали врага, сбили 7 самолетов и сорвали план противника по разрушению переправы».
Замполит читала газету перед строем. Звонкое «Ура!» потрясло морозный воздух над аэродромом, а после команды «Вольно» девушки радовались, как дети: обнимали героинь, тормошили; Олю Ямщикову пытались качать, но она так отчаянно махала руками и так смущалась, что затею эту оставили.
...Зима сорок четвертого выдалась на редкость морозная. Техническому составу полка нелегко приходилось: металл, вода, бензин на холоде были плохими помощниками. Работать в перчатках девушки отказались: пальцы не почувствуют изъяна, а это повлечет страшную беду... Не удивительно, что пальцы постоянно обмораживали. Да и щеки — смотришь — белые совсем! А неутомимые технари знай себе копошатся у мотора, возле пушки или пулемета, чинят пробоины в плоскостях, налаживают рацию.
Вера с трудом узнавала в неуклюжих фигурках ладных девчат. Попляшут, потопчутся, как медвежата, чтобы согреться, и опять в мотор уткнутся...
И вскоре поступила радиограмма из штаба корпуса: «...быть готовыми для участия в штурмовке корсунь-шевченковской группировки войск противника».
Штурмовой удар для истребителей — задание не обычное. Очень ответственное и трудное. Не всякий опытный летчик способен на быстроходном самолете нанести штурмовой удар. Даже воздушный бой для летчика-истребителя легче: освоены, приняты на «вооружение» и внезапность нападения, и смекалка, помноженная на опыт, помогающая применить единственную, самую верную именно для данного боя тактику...
В штурмовке внезапность нападения затрудняется из-за шума мотора при подходе к цели. Значит, встретит зенитный или пулеметный огонь противника, через который надо прорваться. Кроме того, жди нападения «мессеров». Да и многое другое. Короче, полученная телефонограмма определяла три важных условия. Первое — доверие командования, второе — необходимость доверие оправдать, третье — в сжатый срок сделать все необходимое, подготовиться к штурмовке.
Командир полка отобрал для участия в штурмовках летчиц: Агнию Полянцеву, Галину Бурдину, Раису Сурначевскую, Зою Пожидаеву, Анну Демченко, Ирину Олькову, Марию Кузнецову, Клавдию Панкратову, Тамару Памятных, Валентину Гвоздикову, Ольгу Шахову.
Подполковник Гриднев тщательно готовил летчиц. Каждый день после завершения боевой программы занимались: изучали район действия, порядок захода на цель, анализировали маневры...
Спустя несколько дней была получена команда: «Самолеты — в первую боевую готовность».
По аэродрому словно вихрь пронесся. Техники, радисты, оружейники в который уж раз проверяют машины, выделенные для штурмового удара. Летчицы уточняют с командиром характер цели, порядок действия над ней и ухода от нее; разбирают варианты боя с вражескими истребителями.
Наконец сигнал — ракета, и девять краснозвездных стремительных «яков», ведомых подполковником Гридневым, ложатся на курс...
Летчицы отлично справились с поставленной задачей. Много раз мчались они вместе с истребителями из других авиаполков в район Корсунь-Шевченковского для нанесения штурмовых ударов.
Возвращаясь на аэродром, на почерневшем снегу летчицы видели сверху то, что осталось от грозной и могучей военной техники врага: целые кладбища танков, орудий, самолетов, пушек... Искореженный, обгорелый лом. Впрочем, немало исправной техники и вооружения было брошено гитлеровцами в панике. Пятьдесят пять тысяч солдат и офицеров потерял противник в Корсунь-Шевченковском котле, восемнадцать тысяч были взяты в плен.
Во время одной из штурмовок летчицы 586-го авиационной полка уничтожили четыре танка, две батареи зенитной артиллерии, одну пулеметную точку, цистерну с горючим, девятнадцать грузовых автомашин, два самолета Ю-52 (на земле), десять парных повозок; уничтожили до двух батальонов пехоты противника.
Семь раз вылетала на штурмовки Аня Демченко. Самолет ее был изрешечен осколками снарядов, но отчаянная, смелая девушка только посмеивалась:
— Ничего, до свадьбы заживет!
Героически действовали все летчицы. Но, готовясь к открытому партийно-комсомольскому собранию, майор записала: «Особенно отличилась Демченко».
На собрании обсуждали один вопрос: «Личный пример коммуниста в бою».
Очень повзрослели девушки к зиме сорок четвертого, повзрослели внутренне. Определились, сложились характеры — сильные, цельные, — словно выковались в горниле войны, где все мелочное, лишнее выгорело.
Глядя в зал, замполит не просто любовалась героинями — гордилась ими, как мать. По лицу Клавы Касаткиной поняла, что и парторг испытывает сейчас то же.
Партийная организация полка выросла. Только в Жулянах в нее влилось пятнадцать молодых коммунистов. На этом собрании были приняты в ряды ВКП(б) летчицы Саша Акимова, Валя Петроченкова, Маша Батракова.