«Иду за Гастелло!»

Они жили в опрятных, окруженных зеленью трехэтажных домах. Вернее, там жили их семьи, а сам командир эскадрильи Леонид Михайлов и его друзья — заместитель по летной части Михаил Живолуп и штурман эскадрильи Григорий Левенец большую часть времени проводили на аэродроме, где базировался их 10-й скоростной бомбардировочный авиаполк.

С тех пор как полк получил самолеты СБ, «эмка» все реже и реже привозила капитана Михайлова и его товарищей к семьям: нужно было как можно быстрее освоить новые машины. Но не только техника занимала служебное время пилотов. Комэск взял за правило: нет полетов — командирская учеба. Изучались тактика боя, инструкции, уставы. Особенно внимательно он относился к занятиям молодых пилотов, недавно окончивших училище, а те в свою очередь старались перенять у «стариков» их опыт.

«Стариков» отличали от молодежи не только высокое летное мастерство, но и слава боевых командиров, добытая в сражениях с врагами Советской Родины. Их мужество, храбрость и воинское умение принесли эскадрилье капитана Михайлова славу лучшей в полку. На гимнастерках комэска и его друзей были ордена. У таких пилотов стыдно было плохо учиться, тем более что «старики» сами стремились передать молодым [61] опыт и знания, готовы были для этого по нескольку суток оставаться на аэродроме.

...В 1935 году выпускник авиашколы Михайлов получил назначение в 10-й авиаполк и несказанно обрадовался, узнав, что служить ему придется под Ленинградом. Леонид Васильевич был доволен, что сможет часто бывать в родном городе, где ему все было знакомо с детства. Теперь он будет наверстывать упущенное — посещать театры, музеи, любоваться городом. Но часто бывать в Ленинграде Михайлову не довелось. Любовался он городом больше сверху, видел, как его панораму широкой лентой рассекала Нева, как приветливо сверкали позолотой купол Исаакиевского собора, шпили Адмиралтейства и Петропавловской крепости.

В 1937 году коммунист Михайлов был назначен командиром эскадрильи. И если она за короткое время стала передовой в полку, то в этом была немалая заслуга командира, сумевшего вдохновить подчиненных на самоотверженное воинское служение Родине.

Именно такой была служба в боевую морозную зиму 1939/40 года. Морозы досаждали тогда всем: пехотинцам, артиллеристам, танкистам, саперам. Но летчикам казалось, что хуже всех приходится им. Ведь если на земле температура воздуха падала до минус сорока, то на высоте в три-четыре тысячи метров она была еще ниже. И ни унты, ни свитеры, ни шарфы, ни меховые комбинезоны не помогали. В таких условиях совершать полет можно было, лишь обладая величайшей самоотверженностью.

Однажды полк получил приказ — разбомбить скопление вражеских войск на железнодорожной станции. Задание было дано полку, хотя в обычных условиях для его выполнения достаточно было эскадрильи. Командование понимало, что такая задача под силу далеко не каждому пилоту. Ведь лететь предстояло в мороз, при котором не заводились даже автомашины.

Сумела подняться в воздух только эскадрилья капитана Михайлова. В такую погоду враг никак не ждал появления советских бомбардировщиков. Михайлов повел свою «девятку» на небольшой высоте. Бомбы точно легли в цель. Железнодорожные эшелоны и станционные сооружения — все было охвачено вихрем огненных взрывов. Ошеломленный противник даже не смог открыть зенитный огонь. На обратном курсе Михайлова тревожило главным образом одно: не замерзла, ли во время полета смазка шасси у машин. Удастся [62] ли их выпустить при заходе на посадку? Но все обошлось благополучно.

Следующей, уже мирной зимой 1940/41 года, когда в эскадрилью к Леониду Васильевичу прибыли для прохождения службы новички из осеннего выпуска летных училищ, он заставил и их проводить тренировочные полеты в лютый мороз. Комэск готовил пилотов к войне в самых трудных условиях и ставил перед ними наиболее сложные задачи. Нелегко было ему в короткий срок, в зимних условиях обучить молодежь технике пилотирования и помочь освоить новые машины, поступившие в полк, который получил теперь название 10-го скоростного бомбардировочного авиационного полка, К маю 1941 года молодежь эскадрильи успела получить необходимые навыки. Леонид Васильевич хорошо знал каждого пилота, в каждом был уверен, как в самом себе, и радовался, что молодежь становится все более под стать «старикам».

* * *

Это был один из тех редких и замечательных вечеров, которые проводились в семье. Вернувшись с аэродрома, Леонид Васильевич сидел перед настежь открытым окном, слушал, как в соседнем доме на патефоне крутили пластинку, и сожалел о том, что мало бывает дома. Было уже далеко за полночь, когда в квартире раздался настойчивый телефонный звонок. А час спустя «эмка» уже мчала комэска в сторону аэродрома. Авиадивизия, в которую входил полк, получила приказ немедленно привести свои части в полную боевую готовность, с рассветом рассредоточиться на полевых аэродромах и подготовить боекомплект для действий по живой силе и аэродромам противника. Было ясно — война.

В тот день, 22 июня 1941 года, эскадрилья капитана Михайлова перебазировалась на другой аэродром, расположенный неподалеку от Луги. Отсюда начались боевые вылеты в Прибалтику, где 8, 11 и 27-я армии Северо-Западного фронта вели ожесточенные бои с напавшими на нашу страну фашистскими полчищами. Подвергшиеся мощным ударам крупных танковых и моторизованных соединений группы армий «Север», наши войска вынуждены были отступать, неся большие потери в живой силе и технике.

Эскадрилья краснозвездных бомбардировщиков наносила врагу удар за ударом. А делать это было нелегко: [63] плотный зенитный огонь противника, низкая облачность и, главное, полет без прикрытия истребителей. Надо было иметь большую выдержку и самообладание, чтобы, преодолевая огневой заслон зениток, выходить на цель. Со времени советско-финляндской войны комэск слыл в полку одним из лучших ведущих, а от ведущего в большой степени зависит успех всей боевой операции. Уверенность капитана передавалась командирам звеньев, каждому пилоту «девятки». Эскадрилья капитана Михайлова уничтожала вражеские переправы, колонны фашистских частей на марше, скопления гитлеровских эшелонов на узловых станциях. И каждый раз в шлемофонах пилотов звучал уверенный голос командира: «Не растягиваться», «Следить за дистанцией» и наконец: «Внимание! Выходим на цель!»

В результате упорного сопротивления частей Красной Армии и бомбовых ударов советской авиации противник, потеряв множество боевой техники, вынужден был приостановить продвижение своих бронетанковых частей. Лишь 4 июля, произведя перегруппировку, эти части вновь перешли в наступление. В тот день эскадрилья Михайлова получила боевой приказ: разбомбить колонну вражеских танков, двигавшихся в направлении Резекне — Лудза — Пыталово.

В 10 часов утра комэск поставил перед летчиками боевую задачу и предупредил:

— Истребителей нам не дадут. Но опыт полетов без прикрытия у нас есть. Если каждый в случае встречи с истребителями врага будет строго сохранять свое место в строю и следить за соседом — «мессершмитты» отвернут не солоно хлебавши. Итак, соблюдение плотного группового строя и согласованность маневра обеспечат успех. У меня все. Моим заместителям быть готовыми принять командование в воздухе.

Такое напоминание заместителям всегда делалось перед полетом, так как всем было известно, что огонь противника направлен в первую очередь на самолет ведущего, а заменить его нужно в любой момент.

По сигналу ракеты бомбардировщики один за другим поднялись в воздух и, пробив облака, собрались в «девятку». Во главе ее, как обычно, шел СБ Михайлова. На борту флагманской машины кроме командира находились штурман капитан Левенец и стрелок-радист старшина Шереметьев. Справа шел бомбардировщик капитана Живолупа. [64]

Эскадрилья миновала не одну сотню километров, прежде чем летчики обнаружили цель. В пяти-шести километрах от Резекне гигантской черно-зеленой змеей ползла по большаку колонна фашистских танков и автомашин. Ветер относил на поле поднятый гусеницами густой шлейф пыли. Вся эта бронированная армада шла на Ленинград.

— Приготовиться к бомбометанию! — отдал команду Михайлов.

Эскадрилья легла на боевой курс. И вдруг, откуда ни возьмись, — шестерка вражеских истребителей. Зенитный огонь сменился огнем авиационных пушек и пулеметов. Девятка плотным строем продолжала приближаться к цели. Стрелки эскадрильи меткими очередями отбили атаку, сбив при этом две фашистские машины. Но теперь в небе снова появились дымки от разрывов зенитных снарядов. Зенитчики сосредоточили огонь на самолете ведущего. Флагманскую машину подбросило вверх. Показалось багровое пламя, и полоса черного дыма потянулась за бомбардировщиком. Однако он по-прежнему оставался в строю, вел эскадрилью на цель. Михайлов отдал команду, и бомбы устремились точно в центр колонны танков. Следом за ведущим отбомбились и остальные. На дороге столбом поднялся дым, мелькали сполохи огня, лежали груды исковерканного металла, преграждая путь уцелевшим фашистским машинам, которые словно жуки начали расползаться от большака в поле.

Самолет ведущего продолжал гореть. Пламя подбиралось к кабине и бензобакам. Однако моторы работали, и поврежденный бомбардировщик подчинялся пилоту. «Надолго ли?» — с тревогой подумал Живолуп, машина которого летела рядом с флагманской. Он внимательно огляделся. Внизу, насколько хватало глаз, тянулся забитый фашистами большак. Можно, правда, было спланировать и посадить машину на поле, можно воспользоваться парашютом, но в обоих случаях впереди плен. Несмотря на пламя, флагманский СБ шел прежним курсом. Там, видимо, не думали о посадке, о парашютах. «Они еще могут спастись», — пронеслось в голове Живрлупа.

Он посмотрел вниз, а там сквозь дым, расплывшийся над большаком, виднелись остатки разгромленной армады. Уцелевшие танки по полю обходили воронки, груды поверженных машин и снова старались построиться в колонну. И вдруг заместитель командира эскадрильи [65] увидел, как флагман круто изменил курс и понесся туда, где скопились фашистские танки. В то же мгновение он услышал по радио приказ:

— Живолуп! Принимай командование, — передал открытым текстом комэск. — Я иду за Гастелло!

У Михаила Живолупа от волнения пересохло во рту, он понял, что наступил тот самый случай, о котором летчикам рассказывал комиссар полка Манухин. Речь шла о подвиге Гастелло. О нем говорилось в оперативной военной сводке. Капитан Гастелло повел подбитый врагом бомбардировщик на скопление фашистских танков и врезался в них. Этот подвиг взволнованно обсуждался в эскадрилье. Разговор о нем был и вчера. Начал его парторг эскадрильи Григорий Левенец.

— Экипаж Гастелло пошел на верную смерть, чтобы победить врага. Запомните этого человека.

Штурман был самым «старым» из «стариков» в эскадрилье. Он участвовал в войне с фашистами в Испании, защищал независимость народной Монголии в боях на Халхин-Голе, за что был награжден двумя орденами Красного Знамени.

— В Испании у нас бывали ситуации, когда плен казался неизбежным, но никто из ребят к фашистам не попадал, — взволнованно говорил Левенец. — Они берегли последний патрон.

— Если нас подобьют, мы ведь тоже так, — горячо заявил старшина Иван Шереметьев, — мы тоже в плен не сдадимся!

Ему ответил командир.

— Про патрон не знаю, а вот если с жизнью расставаться придется, Ваня, то и запросить за нее надо втридорога!

«Все это говорилось только вчера», — подумал Живолуп. Перед ним мысленно возникли все трое из экипажа флагмана. Он понял, что они делают то, о чем говорили вчера, — все трое! Он хорошо их знал. Ему вдруг отчетливо представилось, как там, в пылающей машине, звучали в наушниках штурмана и стрелка слова Михайлова, предлагавшего им покинуть самолет, как, услышав ответ обоих, комэск принял решение, бывшее их общим решением. Бомб больше нет, горящий самолет оказался последним средством, чтобы преградить путь врагу. Таран! Живолуп увидел, как огромной огненной стрелой СБ вонзился в скопление танков. Яркое пламя высоко взметнулось, опередив на [66] какое-то мгновение грохот содрогнувшего воздух взрыва.

Восьмерка самолетов сделала прощальный круг над местом гибели героического экипажа. Летчики в скорбном молчании смотрели, как вился над полем черный дым от пылавшего там огня. Капитан Живолуп повернул эскадрилью на обратный курс. Задание было выполнено.

22 июля 1941 года капитану Михайлову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

* * *

Шкут звал Кудряшову, а сам, не отрываясь, смотрел в одну из ям, которых за последние два дня его отряд «Поиск» — ребята из Даугавпилсского мебельного комбината — понарыл немало.

— Ольга Осиповна! Идите сюда!

Заведующая военно-патриотическим отделом редакции даугавпилсской газеты «Красное знамя», председатель секции «Поиск» Ольга Осиповна Кудряшова давно занималась розыском места героической гибели капитана Михайлова и его экипажа. Сведения собирали терпеливо, по крупицам.

Было известно, что фашистские танки шли в направлении Резекне — Остров, поэтому таран мог быть совершен и на территории Латвии и в Островском районе Псковщины. На запрос Ольги Осиповны военный комиссар Латвийской ССР сообщил, что по имеющимся в республиканском военкомате данным самолет капитана Михайлова был подбит у Острова. В выписке Архива Министерства обороны СССР указывалось более определенно — в 15–20 километрах юго-западнее города.

В этом направлении от Острова и начал свои розыски отряд «Поиск», которым командовал Я. И. Шкут. Под руководством Кудряшовой следопыты из Даугавпилса стали расспрашивать жителей сел и деревень. В деревне Рубеняты к ним пришла долгожданная удача. Жительница деревни Анна Ивановна Караманзина рассказала, что однажды, в начале войны, над их деревней произошел воздушный бой.

— Остров был уже оставлен Красной Армией и горел, — вспоминала она. — Самолеты летели большой группой, машин двенадцать или около того, а по дороге гитлеровские танки. Один из самолетов загорелся и врезался в самую их гущу. [67]

Рассказ Караманзиной подтвердили и другие ее односельчане. Оказалось, что жители нашли среди обгоревших обломков самолета останки летчиков. Их перевезли на ближайшее кладбище в деревню Федосино и захоронили в братской могиле.

Теперь поисковый отряд мог начать выборочные раскопки в точно указанном месте.

9 июля 1975 года ребята приступили к делу. Волновались при этом все — и сами следопыты, и их руководители, и прибывшие на место раскопок председатель сельсовета и подполковник — представитель райвоенкомата. Вот почему когда Шкут громко позвал Ольгу Осиповну, к нему поспешили и остальные. В это время в яме ребята ловко освободили от земли кусок обшивки фюзеляжа. По нему можно было бесспорно определить, что это советский самолет времен Великой Отечественной войны. Следом были обнаружены осколок плексигласа от фонаря, кусок целлулоида от планшета и обломок радиаторной трубки. Последняя находка помогла специалистам точно определить марку самолета. Именно с такими радиаторами были бомбардировщики 10-го авиаполка. Сомнений быть не могло — это был самолет капитана Михайлова.

В акте специально созданной комиссии говорилось:

«Комиссия считает доказанным, что наземный таран по фашистской мехколонне действительно был совершен у переправы через приток р. Великой — Березку, в 8 км южнее Острова, в районе Шлыковой горы, и что останки экипажа захоронены в годы войны на Федосинском братском кладбище.

Имена погибших должны быть обозначены на могиле с возданием воинских почестей».

На месте свершения подвига Псковский обком КПСС принял решение поставить памятник. Теперь здесь установлен мраморный обелиск.

Есть героям и другой памятник. Он не менее прочен, чем мрамор, камень или сталь. Недавно Герой Советского Союза генерал-майор авиации Михаил Андреевич Живолуп побывал в части, где навечно зачислен в списки личного состава его бывший командир и боевой друг. В этой части, сформированной на базе 10-го авиаполка, ежедневная перекличка начинается так:

— Капитан Михайлов Леонид Васильевич!

— Герой Советского Союза капитан Михайлов пал смертью храбрых в боях за Советскую Родину! — следует четкий ответ правофлангового. [68]

Михаил Андреевич с волнением рассказал летчикам о подвиге своего командира, сказал и о последних его словах, запомнившихся на всю жизнь: «Иду за Гастелло». Генерал подчеркнул, что и после гибели командира эскадрилья оставалась одной из лучших в дивизии и до конца войны успешно выполняла самые ответственные боевые задания. Летчики этой эскадрильи Николаев и Люлин при освобождении Риги в 1944 году повторили подвиг Михайлова, совершив огненный таран по скоплению вражеских войск. К тому времени Николаев был командиром полка, а Люлин его штурманом.

— Ваша часть прославилась в боях за честь, свободу и независимость нашей Родины, на ее стяге — государственные награды. Я рад видеть, — заключил свой рассказ генерал-майор, — что традиции героев живут среди вас.

— Служим Советскому Союзу! — раздалось в ответ.

Михаил Андреевич вынул из кармана аккуратно сложенный листок и показал его. Это было письмо из ленинградской школы-интерната № 62. Ребята писали генералу о том, что у них в пионерской комнате есть стенд, посвященный подвигу капитана Михайлова и его экипажа.

— Традиции бессмертны, — сказал Михаил Андреевич, — если они подхватываются новыми поколениями. Ребята, написавшие это письмо, и юные следопыты из Даугавпилса, и вы, летчики, служащие в авиачасти, — продолжатели этих традиций.

А. Ярошенко. Взрослели в боях

Летчик младший лейтенант Владимир Плавский возвратился из госпиталя в полк и сразу же отправился на аэродром, к товарищам. Самолеты один за другим шли на посадку. Плавский вскоре увидел своего командира звена младшего лейтенанта Ивана Грачева. Обрадовался, заторопился к нему.

— Командир, а я как будто повзрослел за эту неделю, — сказал Плавский после приветствий. — Ей-ей, повзрослел. [69]

Грачев и подошедший Николай Кузнецов переглянулись и рассмеялись. Они вспомнили недавнюю историю и поняли слова товарища. А случилось это в первых боях с фашистами.

Три наших истребителя завязали бой с «мессершмиттами». На каждого приходилось по три вражеских самолета. Плавский атаковал одного из них и как будто подбил его. Фашист пошел в облака, Плавский устремился за ним — очень хотелось добить. А там, наверху, кружились еще шесть «мессеров». Они с разных сторон набросились на советского летчика. Кто знает, как бы закончился этот бой, не подоспей на помощь молодому летчику Грачев и Кузнецов.

На разборе Грачев сделал Плавскому серьезное замечание за отрыв от группы. А на следующий день бой сложился примерно так же, и снова Плавский увлекся, оторвался от товарищей. Он был ранен, приземлился не на своем аэродроме, откуда его отправили в госпиталь. В полк возвратился через неделю. На раздумья о первых боях имелось достаточно времени. Там он и понял свою ошибку: повзрослел, как сказал теперь командиру звена.

Младший лейтенант Иван Грачев по возрасту был не намного старше своих подчиненных, ему шел двадцать шестой год, но он уже обладал большим опытом летной работы.

В авиацию он пришел по комсомольской путевке. Его детство прошло в деревне Фролово, Кораблинского района Рязанской области. Большая семья Грачевых жила дружно. У Петра Степановича росли пять сыновей и две дочери. Все работали в колхозе.

В 1931 году Иван уехал из деревни и поступил в ФЗУ. После окончания училища работал на заводе слесарем. Работа ему нравилась и трудился он с увлечением. Но молодому слесарю хотелось учиться, и в 1935 году он поступил в Московский политехникум. Вскоре появилось новое увлечение — авиация. Молодежь тогда грезила авиацией, как сейчас космосом. В августе 1936 года Иван Грачев поступил в Качинскую школу летчиков.

Три года учебы пролетели быстро, — незаметно летит время, когда человек увлечен любимым делом. А будущие летчики, все без исключения, были влюблены в свое дело, учились с энтузиазмом, с жадностью. Грачев был среди лучших. С отличной аттестацией молодой [70] пилот прибыл в 26-й истребительный авиационный полк, базировавшийся недалеко от Ленинграда.

Полковые будни проходили напряженно. Полеты днем, полеты ночью. Грачев летал все увереннее, за полеты и стрельбу получал только пятерки. А вскоре учебную практику проверили настоящие бои — начался военный конфликт с Финляндией. О молодом летчике стали говорить как об опытном воздушном бойце, способном выполнять сложные боевые задачи.

После боев — осмысливание фронтового опыта, снова учеба, а значит, и снова полеты.

— Я сразу заприметил Ивана Грачева, когда прибыл во вторую эскадрилью военкомом, — вспоминал Герой Советского Союза полковник в отставке В. А. Мациевич. — Ростом не могучий, а какая внутренняя сила таилась в нем! Конечно, мы тогда не могли предположить, что рядом с нами — будущий Герой Советского Союза. Но своей работоспособностью, настойчивостью, целеустремленностью он выделялся.

В апреле 1941 года Грачева назначили командиром звена в 191-й истребительный авиационный полк, тоже базировавшийся недалеко от Ленинграда. Там его и застало нападение фашистской Германии на нашу страну.

Защитникам ленинградского неба сразу же пришлось столкнуться с врагом. Фронт от Ленинграда проходил еще далеко, а воздушные бои закипали ожесточенные — фашисты стремились «прощупать» противовоздушную оборону, нанести удары по городу. Однако ни в первые дни, ни даже в первые недели вражеские самолеты не смогли прорваться к городу на Неве.

В августе фашисты усилили натиск: 22-го они захватили Лугу, 25-го — Любань, через два дня — Тосно. Враг вышел на ближние подступы к Ленинграду и стремился захватить его с ходу. В один из августовских дней на Ленинград шло одновременно, волна за волной, более трехсот самолетов. Наши летчики-истребители вели очень трудные бои. Один против десяти, пятнадцати шли они навстречу врагу, атаковали, отгоняли.

Как тут пригодился Ивану Грачеву его опыт! Молодые летчики учились у него, взрослели рядом с ним.

Свой боевой счет Иван Грачев открыл 27 августа 1941 года. Группа в составе семи самолетов под командованием младшего лейтенанта Егора Новикова вылетела [71] на прикрытие станции Мга. На высоте две тысячи метров шли двадцать пять бомбардировщиков Ю-87 под прикрытием двенадцати «мессершмиттов». Грачев повел свое звено навстречу истребителям, чтобы сковать их боем, а Новиков с остальными атаковал «юнкерсы». Семь против тридцати семи! Особенно трудно пришлось звену Грачева, ведь на каждый И-16 — по четыре «мессершмитта». Грачев атаковал, атаковал, навязывал противнику свою волю, не давая ему возможности применить маневр. Зайдя одному «мессеру» в хвост, он дал длинную очередь и поджег его.

Звено сумело боем сковать вражеские истребители. «Юнкерсы» остались без прикрытия, и с ними расправлялась группа Егора Новикова. Фашистам стало не до бомбежки станции.

Эскадрилья капитана Георгия Жуйкова каждый день находилась в боях. Летчики еще больше сблизились, сдружились. «Неразлучными» называли Егора Новикова, Ивана Грачева, Николая Кузнецова, Владимира Плавского, Василия Добровольского. Именно дружба, взаимовыручка помогали бить численно превосходящего противника. Звенья Егора Новикова (товарищи звали его Георгием, Жорой) и Ивана Грачева часто приходили на помощь друг другу.

Налеты авиации противника были так часты, что летчикам-истребителям приходилось вылетать по семь-восемь раз в день. Нагрузка чрезвычайно большая, а Грачев все рвался в воздух. Иногда летчики так выматывались, что без помощи техников не могли выбраться из кабины.

Бой, проведенный 29 августа 1941 года группой, которую возглавлял младший лейтенант Иван Грачев, вызвал восхищение у всех летчиков полка. Бой проходил в том же районе — над станцией Мга. Пятерка Грачева прикрывала наши войска и станцию. Появились двадцать пять «юнкерсов». Соотношение — один к пяти, но все же надо было отогнать фашистов. Грачевская группа ринулась в атаку. Фашисты встретили ее плотным огнем, но Грачев прорвался к бомбардировщикам и одного из них сбил.

Атака за атакой, и фашистские летчики не выдержали, их боевой строй нарушился. Они куда попало сбрасывали бомбы и поворачивали обратно.

Не успел Грачев собрать свою группу, как увидел, что с юга снова идут бомбардировщики противника. Решение последовало мгновенно — побыстрее набрать [72] высоту и обрушиться на фашистские самолеты. Наши истребители зашли со стороны солнца и сверху пошли в атаку. Маневр оказался удачным: фашисты их не видели, и удар для них оказался ошеломляющим. И эти «юнкерсы» были разогнаны.

Уже на исходе было горючее, когда показалась третья фашистская группа. И снова нашим истребителям пришлось принимать бой с превосходящим по численности врагом. Когда на аэродроме товарищи начали расспрашивать их о подробностях боя, никто не мог их припомнить: таким он был напряженным и сложным. Летчики буквально валились с ног от перенапряжения и усталости. В тот день Грачев сбил два бомбардировщика, а всего его группа сожгла семь вражеских самолетов.

У Грачева стало правилом: бить врага в упор, открывать огонь не с дальних дистанций, а с 70–50 метров. Причем атаковал он в первую очередь ведущего, чтобы вызвать растерянность у противника.

Бои на перехват самолетов сменялись вылетами на штурмовку наземных войск гитлеровцев. За август и сентябрь 1941 года он совершил 24 таких вылета. Десятки сожженных автомашин, танков, сотни уничтоженных фашистов. И переполнялось гордостью сердце комсомольца Ивана Грачева: значит, можно заставить фашистов ползать по земле, дрожать от страха.

В сентябре 1941 года бои под Ленинградом достигли высшего напряжения. Фашисты прилагали все силы, чтобы захватить город. За месяц они совершили на Ленинград 23 массированных налета, в которых участвовало в общей сложности 2717 самолетов. На ближние подступы к городу выходили колонны танков.

Грачев и его товарищи в эти дни все время находились в боях. В полковом журнале, где регистрировались вылеты, фамилия Грачева упоминается по нескольку раз на каждой странице.

День 8 сентября для ленинградцев стал самым тяжелым: фашисты вышли к Неве, захватили Шлиссельбург (ныне Петрокрепость) и блокировали Ленинград. Фашистское командование бросило на Ленинград большую группу самолетов. Часть из них прорвалась к городу, от бомбежки возникло 180 пожаров.

Иван Грачев и его товарищи в тот день прикрывали Красносельское направление. По пять-шесть боевых вылетов совершили они и почти в каждом из них вели тяжелейшие воздушные бои. К вечеру летчики еле держались [73] на ногах. Солнце уже склонилось к закату, я все думали, что полетов больше не будет. Но в 19 часов их вызвал командир полка майор А. Ф. Радченко.

— На полевом аэродроме около Любани фашисты сосредоточили большое количество самолетов для удара по Ленинграду, — сказал он летчикам. — Нам приказано вместе со сто пятьдесят восьмым полком сегодня вечером нанести удар по этому аэродрому. Задача очень важная. Для ее выполнения предложено выделить по двенадцать самолетов.

Летчики стояли с картами в руках, но они на них могли и не смотреть — не раз летали в том районе.

— Наша группа в составе двадцати четырех самолетов И-16 в назначенное время пошла к цели, — вспоминает Герой Советского Союза Александр Савченко. — Шли звеньями. Ведущими звеньев у нас были Жуйков, Грачев, Новиков, Кузнецов. Я был в паре с Николаем Савченковым. Летели на высоте четыреста — шестьсот метров, дымка от пожаров на линии фронта скрывала самолеты. К аэродрому противника подошли на бреющем и внезапно нанесли удар. Стали в круг и несколько раз повторили атаки. На аэродроме бушевал пожар — горели машины с горючим, самолеты. Когда уходили, еще долго видели зарево пожара. Сожгли и повредили тогда до тридцати самолетов. На следующий день этот аэродром уже не действовал.

Так же без отдыха с утра и до темноты летал Грачев 11 сентября. Пять летчиков — Новиков, Грачев, Кузнецов, Плавский и Добровольский в районе Красного Села встретили около двадцати «юнкерсов». Грачев пошел в атаку на ведущего. Позиция была выгодная — сверху, со стороны солнца. Фашистский пулеметчик успел открыть огонь, но Грачев не отвернул, первой же очередью поджег бомбардировщик. Фашистский самолет врезался в землю и взорвался. Вслед за ним по одному «юнкерсу» сбили Новиков и Кузнецов.

Подошли еще два эшелона бомбардировщиков. Их стало около сорока. Наши истребители завязали с ними бой. Один «юнкерс» все же прорвался через заслон наших истребителей и направился к городу. Грачев устремился за ним, догнал и ударил по кабине. Бомбардировщик перевернулся и, распуская шлейф дыма, пошел к земле. В этом бою по два самолета сбили Новиков, Грачев, Кузнецов, Плавский и один — Добровольский. Ни один вражеский самолет из этой группы к Ленинграду не прорвался. Этот бой наблюдал Маршал [74] Советского Союза К. Е. Ворошилов и объявил всем летчикам благодарность.

Убедившись, что противовоздушная оборона города сильная, фашистское командование решило ее подавить. На аэродромы, позиции зенитных батарей в те дни налетало по 20–30 вражеских самолетов.

На аэродром 191-го истребительного авиационного полка фашистские самолеты совершили налет ранним утром 17 сентября. Наши летчики находились уже на стоянке машин. Как только услышали гул самолетов, дежурное звено взлетело и устремилось навстречу врагу. Взлетел и командир эскадрильи Георгий Жуйков. Он с первой атаки сбил «мессершмитт».

«В схватку вступили Иван Грачев и Василий Добровольский, успевшие набрать скорость и высоту, необходимые для маневра, — вспоминает в своей книге «Фронт над землей» Герой Советского Союза Н. Ф. Кузнецов. — Бешено завертелся клубок самолетов — одиннадцать вражеских и пять наших. Вспыхнула машина Георгия Новикова, бесстрашного вожака истребителей, боевого стража штурмовиков».

Новиков и на горящей машине ринулся в атаку, но вражеская пуля оборвала жизнь героя. Его машина неуправляемой пошла вниз.

Этот бой видели все, кто находился на аэродроме. Наши летчики все же отогнали фашистские самолеты и не позволили им бомбить аэродром.

После боя летчики собрались вместе, говорили о Жоре Новикове. Иван Грачев сказал товарищам:

— У нашего Георгия была книжечка, куда он записывал сбитые самолеты врага. Давайте продолжим записи.

Летчики поддержали его предложение. Так появился счет имени Георгия Новикова. Иван Грачев, ставший к тому времени заместителем командира эскадрильи, немало делал для того, чтобы этот счет постоянно увеличивался. Обязанностей у него прибавилось: требовалось учить молодых летчиков, вводить их в боевой строй, заботиться о ремонте боевой техники. Ежедневно самолеты получали повреждения, и в течение ночи надо было их восстанавливать. Грачев сам часто помогал техникам.

Бои становились все более ожесточенными. Фашисты бешено рвались к Ленинграду. Бомбардировщики шли волна за волной днем и ночью. Советские летчики-истребители во взаимодействии с зенитчиками самоотверженно [75] отражали натиск врага. Не было дня, чтобы Грачев не вылетал на боевое задание.

Шестерка истребителей под командованием Грачева 23 сентября прикрывала наземные войска. На высоте трех тысяч метров появились двенадцать «мессершмиттов». Грачев вывел группу на выгодную позицию для атаки — сверху, сзади, со стороны солнца. Атаковали противника с двух сторон. Грачев подошел к «мессеру» на 50 метров и первой же очередью поджег его. Два самолета сбили его ведомые. Фашисты не выдержали боя и повернули назад, нанести удар по нашим войскам они не смогли.

Боевой счет Ивана Грачева увеличивался быстро. С 27 августа по 23 сентября 1941 года, по существу за месяц, он сбил девять фашистских самолетов лично и еще четыре — в групповых боях. И это при условии постоянного подавляющего численного превосходства противника. На его груди засверкала первая награда — орден Красной Звезды.

О боевом мастерстве Грачева стали говорить не только в полку, о нем писали в газетах. Поэт Виссарион Саянов посвятил ему стихотворение. В нем были такие строки:

Лишь появятся вдруг самолеты врага,
Ястребок их встречает сурово, —
Николаевка, Лигово, станция Мга
Ловят тень самолета Грачева.

Вскоре доблесть отважного воздушного бойца была отмечена высшей наградой Родины: Указом Президиума Верховного Совета СССР в январе 1942 года Ивану Петровичу Грачеву присвоено звание Героя Советского Союза. Тем же Указом присвоено звание Героя и его товарищу — Егору Павловичу Новикову.

Вся первая военная зима для Грачева, как и для его товарищей, прошла в боях. Невероятные трудности блокады, тяжелые бои над Дорогой жизни, на подступах к городу. И еще — тревога за близких. Старшие братья Михаил и Александр на фронте. Жена Анна Васильевна с сынишкой Сашей, которому и двух лег не исполнилось, эвакуировалась из Ленинграда в Рязанскую область. Где они, как они? Тревога и за семью и за всю страну, над которой нависла смертельная опасность. И коммунист Грачев всю свою волю, все силы направлял на то, чтобы бить врага каждый день. [76]

В апреле 1942 года Иван Грачев оказался в госпитале. Потом снова бои, только уже на Северо-Западном фронте в составе 28-го гвардейского истребительного авиационного полка. Здесь его назначили командиром эскадрильи. Он горячо включился в работу. Командир полка гвардии подполковник О. Родионов отмечал в характеристике его высокую боевую подготовку, большие организаторские способности, умение воспитывать молодых летчиков. Многие из них повторяли, может выть в несколько иной форме, те слова, которые сказал после первых боев младший лейтенант Владимир Плавский: «Спасибо, командир, я повзрослел».

В начале 1943 года на фронте появились новейшие фашистские самолеты-истребители «Фокке-Вульф-190». Они имели большую скорость, чем другие, и более мощное вооружение, поэтому сражаться с ними было нелегко. Грачев быстро нашел у них уязвимые места и начал их сбивать. 5 марта 1943 года он возглавлял группу: пять истребителей прикрывали бомбардировщики Пе-2. Появились шесть «фокке-вульфов» и попытались атаковать бомбардировщики. Грачев разгадал их замысел и тактику. С двумя товарищами он пошел навстречу им, два самолета оставив для непосредственного прикрытия бомбардировщиков. Бой завязался горячий. Грачев один за другим сбил два «фокке-вульфа». Его группа разогнала фашистские истребители и не допустила их к бомбардировщикам.

На счету Ивана Грачева стало 13 лично сбитых самолетов и 8 — в групповом бою.

Увеличивался боевой счет и у его подчиненных. Грачев с восхищением говорил об их боевых делах. В воздухе они понимали друг друга без слов, приходили на выручку в минуты опасности.

— В том бою, как почти и всегда, силы были неравными: нас четверо, фашистских истребителей восемь, — рассказывал Грачев об одном из боев — Я атаковал «мессера», а в этот момент на меня набросились сразу четыре фашиста. Я же увлекся атакой и не заметил опасности. Но мой ведомый Михаил Родин, как всегда, был начеку. Он сделал боевой разворот вправо и заградительным огнем отсек «мессершмитты». Один фашистский самолет он подбил, а остальные отвернули. Тем временем я завершил атаку и «свалил» фашиста. В паре с Михаилом Родиным мы провели пятнадцать воздушных боев. Обеспечив мне победу над четырьмя [77] вражескими самолетами, он сам уничтожил три. Он всегда был верен девизу: «Атакуй, ведущий! Я охраняю тебя надежно!»

Весной следующего, 1944 года Грачев распрощался с товарищами по эскадрилье. Его перевели в 68-й гвардейский истребительный авиационный полк, сражавшийся на 1-м Прибалтийском фронте. Он принял эскадрилью и быстро вошел в полковой коллектив.

В то время советские войска вели напряженные бои по освобождению Прибалтики. Враг оказывал яростное сопротивление на земле и в воздухе. Летчики полка, в котором служил Грачев, в июле сбили 22, а в августе 28 фашистских самолетов. За эти два месяца на четыре самолета увеличил свой счет и Грачев, ставший гвардии майором.

В сентябре 1944 года наши войска развернули стратегическую операцию по освобождению Советской Прибалтики. Уже завязались бои за Ригу. 1-й Прибалтийский фронт отрезал противнику пути отхода в сторону Восточной Пруссии. Здесь враг сопротивлялся особенно яростно. Шли непрерывные бои и в воздухе. У Грачева — ежедневно по нескольку вылетов. После одной из схваток в его самолете насчитали пять пушечных пробоин.

Воздушная разведка показала, что на аэродроме под Ригой противник сосредоточил много самолетов. Советское командование решило нанести по ним мощный удар. К этому аэродрому 14 сентября направились двадцать три пикирующих бомбардировщика Пе-2. Прикрывал их тридцатью шестью самолетами-истребителями 68-й гвардейский авиационный полк. Вел группу истребителей командир полка гвардии подполковник Н. И. Магерин.

Разъясняя летчикам задачу, командир предупредил, что бой будет трудным, так как противник может быстро поднять в воздух свои истребители.

Полк был разделен на две группы. Одной ставилась задача атаковать вражеские истребители, сковать их боем, чтобы они не смогли подойти к бомбардировщикам. Другая непосредственно прикрывала бомбардировщики.

Через полчаса после взлета впереди по маршруту увидели шестнадцать «Фокке-Вульф-190» и одновременно справа и слева две группы по двенадцать — шестнадцать истребителей. Вскоре насчитали уже более [78] пятидесяти «фокке-вульфов». Одни из них пытались атаковать советские бомбардировщики. Летчики ио главе с подполковником Н. И. Магериным и гвардии старшим лейтенантом П. А. Смирновым устремились навстречу вражеским истребителям, сковали две группы, завязали с ними бой на виражах.

Другие фашистские истребители продолжали атаковать бомбардировщики. Их отражала группа непосредственного прикрытия, возглавляемая Героем Советского Союза гвардии майором И. П. Грачевым. Противник численно превосходил ее, поэтому бой завязался трудный. Грачев вскоре поджег вражеский самолет, другую машину сбил капитан М. Я. Заболотнов.

Бомбардировщики были уже у границ аэродрома, развертывались для нанесения удара. А в воздухе творилось что-то невообразимое: били вражеские зенитки, кружились десятки самолетов. Вой моторов, грохот стрельбы...

Бомбы легли точно в цель, аэродром пылал, клубы дыма и огня взметнулись высоко в небо. А истребители противника продолжали наседать. Машина Грачева загорелась...

В полковом журнале боевых действий появилась запись: «Герой Советского Союза гвардии майор И. П. Грачев не возвратился на свой аэродром».

В этом бою было сбито пятнадцать фашистских самолетов, разгромлен вражеский аэродром.

* * *

Проходят годы, десятилетия, все дальше отходят события Великой Отечественной войны. Но советские люди помнят и всегда будут помнить героев, отстоявших независимость социалистической Родины. И среди них — Героя Советского Союза гвардии майора Ивана Петровича Грачева.

В один из ленинградских музеев входит группа солдат. В первом зале — портреты летчиков Героев Советского Союза. Здесь и портреты Ивана Грачева и Егора Новикова.

Ветераны войны рассказывают молодым воинам об их подвигах.

— Какие они были молодые, — говорит один из солдат, рассматривая портреты.

Герои, отдавшие жизнь за Родину, навсегда остались молодыми... [79]

А. Михайлов. Фотографии из архива

Фотографии ветеранов... Пожелтевшие, чуть потрескавшиеся по краям — и тут же четкие, чистенькие, снятые современным объективом. Рядом с изображением молодцеватого летчика военных лет снимки пожилых людей, мало чем напоминающих героев войны.

Это фотографии из семейного архива Алексея Родионовича Зинченко. Последней из них нет еще и десяти лет. На ней запечатлена встреча с бывшим фронтовым другом Иваном Алексеевичем Васильевым.

Впрочем, почему — бывшим? Они всегда оставались друзьями, хотя и не виделись много лет. Этой встречи они ждали давно. Может быть, еще с тех грозных военных лет, когда летали в одном самолете и в короткие перерывы между боями мечтали о прогулке по набережной Невы. И хотя смерть ходила где-то рядом, они не сомневались в такой встрече, в такой прогулке. Ведь они были молодыми парнями, веселыми, мечтательными.

Фронтовая жизнь их была нелегкой, связанной с тяжелыми боями, с потерей друзей. Об одном из таких эпизодов, полном драматизма, уже после войны рассказала газета «Труд».

«На рассвете шестерка самолетов Ил-2 под командованием лейтенанта Зинченко поднялась в воздух. Вот и цель: отчетливо видна петляющая по лесу дорога и движущиеся по ней автомашины, повозки и колонна пехоты.

Зинченко дал сигнал: «Приготовиться к атаке!»

Самолеты образовали круг. Было видно, как заметались вражеские солдаты, скрываясь в лесу. Но поздно! «Илы» один за другим заходили в атаку, сбрасывали бомбы, поливали врага пулеметно-пушечным огнем. Несколько бомб разорвалось на дороге. Ее запрудили подбитые, горящие автомашины, повозки.

Но противник уже оправился от первого удара. В воздухе повисли шапки разрывов. В это время на цель заходил лейтенант Александр Гарбуз. Неожиданно самолет резко подбросило. Александр все больше отжимал штурвал, ловя цель в перекрестие прицела, дал [80] полный газ. Вдруг запах гари заставил летчика оглянуться: за самолетом потянулся след дыма. Пламя начало проникать в кабину. И Гарбуз, стиснув челюсти и до боли в пальцах нажав на гашетку, направил свой смертельно раненный самолет на врага...

На аэродроме лейтенант Зинченко доложил командованию полка о выполнении боевого задания и о гибели лейтенанта А. И. Гарбуза, повторившего бессмертный подвиг Николая Гастелло...

Менее полутора месяцев отделяло этот вылет Зинченко от первой записи в его летной книжке. От первого вылета, состоявшегося в 1942 году.

Принято говорить: человек словно рожден для своего дела. Так и Алексей Зинченко. Он был прирожденным авиатором. Отвагой молодого командира звена, а затем и штурмана эскадрильи в 448-м полку восхищались многие.

Вот что рассказывает о своем однополчанине Алексей Николаевич Баженов.

Впрочем, прежде чем привести его слова, — несколько слов о самом Баженове. Они взяты из журнала безвозвратных потерь за 1941–1944 годы. «Воздушный стрелок старший сержант А. Н. Баженов. В РККА призван Красносельским РВК г. Ленинграда. 15 февраля 1943 года не возвратился с боевого задания». Это был его двадцать первый вылет. Много позже, когда война осталась позади, Алексей Зинченко узнал, что Алексей Баженов не погиб, а в тяжелом состоянии был доставлен в полевой госпиталь, где его сумели снова поставить на ноги...

— Алексей Родионович Зинченко никогда не возвращался, не выполнив задания или выполнив его не до конца. Бывало, летим — сплошная стена заградительного огня. А Зинченко, если у нег,о не получается с первого захода, идет во вторую атаку — опять в этот ад! Во второй ли, в третий ли раз — но обязательно добьется успеха.

* * *

К концу 1943 года на счету Зинченко было свыше восьми десятков боевых вылетов. Результаты их были столь эффективны, что командиру эскадрильи 448-го штурмового авиационного полка А. Р. Зинченко было присвоено звание Героя Советского Союза.

...Война застала гражданского летчика, уроженца Ставропольского края Алексея Зинченко на Севере. [81]

Он водил свой самолет по трассе Пермь — Кудымкар и далее до самой Гайны. Доставлял мешки с почтой и грузы, необходимые жителям отдаленных поселков. Условия работы заставляли его принимать быстрые решения, летать в сложной метеорологической обстановке. Для взлета и посадки иной раз приходилось пользоваться едва подготовленной, ограниченной в размерах площадкой. А мечталось ему о полетах на Северный полюс, о рейсах над белым безмолвием Арктики...

Но с первых же дней Великой Отечественной войны Алексей уже не думал ни о чем ином, кроме фронта. Попасть туда было не просто: на маршрутах, где он летал, тоже были нужны пилоты. И ему долго отказывали. Наконец, на очередной рапорт пришел положительный ответ.

Сначала ег.о, естественно, направили учиться, а уже потом он получил назначение на Волховский фронт, где дислоцировался 448-й штурмовой авиационный полк.

Штурманом эскадрильи, в которую назначили лейтенанта Зинченко, был тогда Павел Данилович Ковалев. Профессиональный военный, он раньше летал на средних бомбардировщиках. С первых же боевых вылетов бомбардировщики стали наносить врагу значительный урон. Но и полк поредел. Как и другие летчики, Ковалев на себе испытал всю горечь первоначального превосходства противника в воздухе.

В июле 1941 года подбитый самолет Ковалева врезался в болотце около белорусской деревушки в тылу врага. Приземлившегося на парашюте раненого советского летчика долго прятали местные жители. После выздоровления — партизанский отряд, потом переход через линию фронта, назначение в 448-й штурмовой авиационный полк.

Вот он-то, Павел Данилович Ковалев, и получил задание «обкатать» новенького лейтенанта Алексея Зинченко.

Потерявший за последнее время не одного боевого товарища, штурман мысленно пожелал новичку солдатского счастья. Вслух же ничего не сказал. Лишь взмахом руки подал знак садиться в машину.

Раздалась команда:

— От винта!

Молодой летчик легко поднял машину в воздух, позже спикировал, ввел штурмовик в кабрирование. [82]

И вот самолет на земле. Заглушив мотор, Алексей подошел к Ковалеву и с тревогой стал ждать разбора своих действий. Но никакого разбора не было. Ковалев снял шлемофон. Зинченко машинально сделал то же самое. Некоторое время они молча стояли, словно прислушиваясь к тишине леса, готовой в любую минуту взорваться, как это часто бывает на войне, ревом самолетов, свистом и грохотом бомб.

Вскоре Ковалев был назначен командиром эскадрильи, а Алексей Зинченко, успевший уже побывать на заданиях, хорошо показать себя в воздушных передрягах, стал его заместителем по штурманскому делу.

— Вместе с ним мы обучали летчиков слепым полетам, — вспоминал потом Ковалев. — Конечно, первым долгом освоил их сам Зинченко. Меня порой удивляла его настойчивость. Бывало, не успокоится до тех пор, пока не усвоит как следует поставленные всем нам задачи. Так было и с полетами под колпаком. Это когда фонарь кабины затягивали плотной тканью, имитируя ночь...

Умение летать в условиях ограниченной видимости очень помогало советским штурмовикам в их нелегкой боевой работе. Характерен такой пример.

Войсковая разведка сообщила, что у населенного пункта Сольцы находится фашистский аэродром. Надо было его разгромить. Но сколько ни пытались обнаружить аэродром с воздуха, ничего не получалось. И тем не менее было известно, что в указанном в разведдонесении квадрате то и дело появлялись и как-то незаметно исчезали вражеские самолеты.

Было принято решение попытаться обнаружить аэродром в сумерках, когда чувство опасности несколько притупляется и вероятность демаскировки боевой деятельности войск увеличивается.

После захода солнца эскадрилья штурмовиков в полном составе вылетела на задание. Едва вышли в указанный квадрат, заметили двух вражеских бомбардировщиков, нырнувших вниз, в черноту леса.

Ведомые Ковалевым штурмовики ринулись вслед за ними. Проложенные в лесу взлетные полосы хорошо маскировались и с воздуха напоминали лесные просеки. Но теперь-то летчики ясно видели, что перед ними аэродром. Пронесясь над землей, советские штурмовики подожгли несколько фашистских самолетов, пробомбили взлетные полосы. [83]

Уходили в полной темноте. А тут еще туман над Ильмень-озером. Превратившись в плотную беловатую массу, он так окутал самолеты, что, казалось, протяни руку — и наткнешься на что-то твердое.

Вот когда пригодились тренировки под колпаком! Ведь радиосвязью пользоваться почти нельзя. О бортовых огнях над территорией, занятой противником, и речи не могло быть. В таких условиях важно не сбиться с курса, не поддаться ложному чувству неуверенности в показаниях приборов. Порой кажется — явный крен вправо, надо выправлять машину. А приборы говорят совсем другое. Оглянуться бы, сравнить положение своего самолета с другими. Но куда там! Лишь на мгновение по команде комэска, словно подбадривая, вспыхивают бортовые огни.

И снова темнота.

Этот полет в ночных условиях, при плохой видимости стал для Алексея Зинченко, как и для всех молодых летчиков, настоящим экзаменом на боевую зрелость.

И еще такой вылет, когда остаешься как бы наедине с собою, запомнился Алексею Зинченко.

...Едва штурмовики появились над расположением противника, как перед ними встала стена заградительного огня. Но летчики не обращали внимания на жестокий обстрел, на вздувшиеся отверстия на плоскостях и уверенно вели машины к цели.

И вдруг жаркое пламя лизнуло самолет Алексея, перекинулось на фюзеляж. Охваченная огнем машина потеряла управление и, готовая опрокинуться через хвост, взмыла вверх.

— Держись! — крикнул Ковалев по радио.

Навалившись на штурвал, словно желая перейти в пике, Алексей постепенно выровнял машину.

«Только бы удержать... — мелькнула мысль. — Только бы удержать, дотянуть до своих...»

Самолет еще немного пошвыряло, но все же он повиновался пилоту.

Бойцы нашей передовой оборонительной линии с удивлением увидели советский штурмовик, который, словно прихрамывая, тяжело снижался прямо на окопы.

Немного не дотянув до своих, машина рухнула на нейтральной полосе. [84]

Вытащили обоих — летчика Алексея Зинченко и стрелка-радиста Ивана Васильева — в полубессознательном состоянии...

Фотографии из личного архива ветерана... А еще — письма.

«Здравствуйте, дорогой Алексей Родионович! Мы, пионеры 5-го «в» класса средней школы № 2 города Георгиевска Ставропольского края, боремся за право, чтобы наш отряд носил Ваше имя. Просим: отзовитесь на наше письмо...»

Здесь же рукой Зинченко пометка: «Ответил 17 февраля. Выслал два фото».

Еще одно письмо:

«Дорогой Алексей Родионович! Примите наш скромный подарок — альбом с видами Москвы и настольные часы. Мы купили его на свои, заработанные деньги. Алексей Родионович! Как мы и обещали Вам, учебную четверть мы закончили со стопроцентной успеваемостью. Ваши фотографии мы поместили на большом стенде. Рядом — рассказ об одном из Ваших подвигов во время Великой Отечественной войны. Ребята нашего класса организовали в школе выставку из фотокопий, присланных Вами. Она получилась очень интересной.

Большое Вам спасибо за все. Мы очень гордимся Вами. Желаем Вам хорошего здоровья и успехов. До свидания. С искренним уважением — ученики 7-го «д» класса Икшанской трудовой школы несовершеннолетних».

Это письмо требует комментария. Несколько лет назад «Комсомольская правда» опубликовала подборку писем читателей, которые просили через редакцию выразить благодарность ветеранам войны и труда. Под рубрикой «Поблагодари, «Комсомолка» было помещено и письмо директора школы С. Туманяна. «В трудовой школе для несовершеннолетних, — писал он, — мы работаем с подростками, совершившими правонарушения. Слова не всегда доходят до них. Иное дело — личный пример. Мы благодарны многим ветеранам гражданской и Отечественной войн, пришедшим к нам на помощь. Защитник Брестской крепости А. Романов, Герои Советского Союза Н. Федутенко и А. Зинченко, участница прорыва блокады Ленинграда Ф. Лаврова и многие другие часто навещают ребят, рассказывают им о героизме советских людей в годы войны, о настоящем и будущем нашей Родины». [85]

Последняя запись в летной книжке полковника Л. Р. Зинченко: «За период Великой Отечественной войны произвел боевых вылетов на самолете Ил-2 сто восемнадцать... Из них ночью — одиннадцать».

118 боевых вылетов! Каждый из них связан со смертельной опасностью. Каждый из них требовал беспредельного мужества, подлинного героизма.

В. Зенкин. Полтораста бомбовых ударов

Сильный, порывистый ветер не утихал уже несколько дней. Гонимые им темно-серые облака проносились так низко, что казалось, вот-вот заденут за крыши строений.

Что и говорить, погода явно нелетная. И все же жизнь на аэродроме не замирает ни на минуту.

После того как начавшиеся в январе 1944 года бои по снятию блокады Ленинграда завершились полным разгромом фашистов и наши войска вышли за Чудское озеро, Ленинградский фронт с первого марта перешел к обороне. Но если для наземных войск установилось относительное затишье, то авиация продолжала боевую работу. Наши летчики вели непрерывную разведку, наносили бомбовые удары по вражеским траншеям, огневым точкам, боевой технике и живой силе врага.

И так — ежедневно.

Вот и сегодня летчики второй эскадрильи 34-го гвардейского бомбардировочного авиационного полка собрались на аэродроме в полном составе. Впрочем, объяснить этот сбор боевой работой — значит допустить некоторую неточность. Несмотря на нелетную погоду, боевую задачу получили два экипажа во главе с командиром эскадрильи гвардии майором Иваном Лаврентьевичем Сиренко. Остальные летчики собрались у машины комэска, чтобы поздравить его с днем рождения.

Об этом знали все. И заранее готовились отметить его как следует в столовой или в штабе. Но война есть война. Поэтому и собрались сейчас здесь, у самолета, чтобы поздравить командира, пожелать ему и его товарищам успеха в нелегком ратном труде. [86]

Командир полка гвардии подполковник Колокольцев вызвал именинника еще до рассвета и поставил ему задачу: вылететь парой машин в район Чудского озера и там, в прибрежной части переднего края обороны противника отыскать и разбомбить наблюдательный пункт.

На карте, которая лежала перед командиром, вражеская цель выглядела едва приметной, но вполне конкретной точкой. Когда комэск перенес эту точку на свою карту, гвардии подполковник поздравил его с днем рождения и пожелал удачного выполнения боевого задания.

— В этом году твой день рождения, Иван Лаврентьевич, начинается с утра, — улыбнулся Михаил Николаевич. — Желаю, чтобы он хорошо завершился!

Для человека со стороны такая фраза Колокольцева могла показаться несколько странной. Что значит «с утра»? День рождения есть день рождения независимо от времени суток. Но Иван Лаврентьевич знал, о чем говорит командир.

* * *

Капитан Сиренко прибыл на должность командира звена в 34-й гвардейский полк год тому назад, как раз накануне своего дня рождения.

Каждому, конечно, было интересно познакомиться с новым сослуживцем, увидеть его, как говорится, в деле. Ведь он прибыл в часть, богатую боевыми традициями. В полку законно гордились тем, что еще до Великой Отечественной войны военком эскадрильи И. И. Кожемякин и командир звена М. Т. Трусов были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

С первых дней фашистского нападения полк защищал Ленинград, принимал участие в Тихвинской операции, а недавно стал гвардейским, был награжден орденом Красного Знамени.

В те дни, когда Иван Сиренко прибыл в полк, обстановка на Ленинградском фронте была нелегкой. После прорыва советскими войсками блокады Ленинграда гитлеровцы прилагали отчаянные усилия, чтобы срезать горловину, через которую город на Неве получил выход из кольца вражеского окружения на Большую землю. Летчикам бомбардировочной авиации приходилось по нескольку раз в день наносить удары по немецким войскам, атаковавшим наши позиции.

25 марта 1943 года, в день своего рождения, гвардии [87] капитан Сиренко поднимался в воздух пять раз, действиями звена руководил умело, что позволило ему и его подчиненным успешно выполнить боевые задания.

Уже поздно вечером, когда стало ясно, что больше вылетать не придется, когда технический состав доложил о готовности техники к новому боевому дню, капитан как-то невзначай обронил:

— Что и говорить, удачно отметил свой денек...

— День рождения, что ли? — спросил кто-то из стоявших рядом летчиков.

— Ага...

— Так вы, товарищ капитан, настоящий именинник! Слетали мы хорошо. Фашистам дали прикурить здорово! Вот и подарок ко дню рождения.

Откуда стало известно об этом разговоре, Иван Лаврентьевич не знал. Только вызвали его чуть не за полночь в штаб, и тут поздравили его командир полка, заместители командира, начальник штаба и все, кто здесь находился.

Вот об этом случае и напомнил майору подполковник Колокольцев.

С тех пор миновал ровно год. И конечно, как и всегда на войне, произошло за такой длительный срок многое.

Если год назад летчики настороженно присматривались к новому товарищу, изучали, на что он способен, то сейчас он считался одним из лучших бомбардировщиков полка. Его полеты на разведку войск противника, бомбовые удары по вражеским дальнобойным батареям, обстреливавшим Ленинград, успешное выполнение многих других боевых заданий показали, что Иван Сиренко — мастер своего дела. И потому назначение гвардии капитана командиром эскадрильи и присвоение ему очередного воинского звания было воспринято в полку как должное, вполне заслуженное боевым офицером.

Теперь у Ивана Лаврентьевича работы прибавилось. Он не только водил эскадрилью на выполнение боевых заданий, но и обучал всему тому, что знал, молодых летчиков. Главное, чему уделял внимание комэск, — бомбометание с пикирования. Вначале — парой самолетов. Потом — звеном. А затем и всей эскадрильей.

Такой прием повышал точность попадания, увеличивал бомбовый залп, а значит, и ударную силу бомбардировщиков. [88] Атакуя цель эскадрильей, экипажи получали возможность использовать такой порядок боевого построения, который обеспечивал наилучшую оборону от истребителей противника.

Именно так и действовала эскадрилья 15 сентября 1943 года.

Тогда она получила задание вывести из строя железнодорожную станцию Мга. Иван Сиренко искусным маневром провел машины сквозь шквальный зенитный огонь, ввел их в крутое, почти отвесное пикирование, чем уменьшалась вероятность артиллерийских попаданий по самолетам. И эскадрилья разбомбила станцию вместе с вражеским эшелоном, груженным боевой техникой.

Когда в полк стала поступать радиосвязь, первым внедрил ее в своей эскадрилье гвардии майор Сиренко. Теперь летчики могли из кабины самолета связываться с наземными командными пунктами и друг с другом. Это намного повысило эффективность действий бомбардировщиков.

Новый комэск пришелся по душе авиаторам. Его любили и уважали за знания, боевой опыт, выдержку, ровный характер. Даже за строгость, в которой всегда были видны не только командирская воля и требовательность, но и забота о подчиненных.

Родился Иван Сиренко в 1910 году в башкирской деревне Порофеевка. Окончил военно-техническую авиационную школу, а затем Качинскую школу военных летчиков. Отличное знание авиационной техники и тактики воздушного боя позволили ему стать настоящим военным летчиком. Командование по достоинству оценило его отношение к службе, его знания, и вскоре молодого авиатора коммуниста направили на курсы армейских политработников. Этим, собственно, и объясняется тот факт, что, когда началась Великая Отечественная война, Иван Лаврентьевич занимал должность комиссара эскадрильи.

В первом же воздушном бою военком Сиренко сбил «мессершмитта». В другом — уже пару вражеских машин.

Во время обороны Москвы бомбардировочная эскадрилья, в которой Сиренко был комиссаром, нанесла немалый урон наземным войскам противника. В одном из боев, например, ведомая комиссаром Сиренко семерка разгромила танковую колонну.

И в 34-м гвардейском бомбардировочном полку [89] считалось в порядке вещей, когда эскадрилье гвардии майора Сиренко поручалось выполнение наиболее сложных задач. Как правило, выполнялись они мастерски, тактически грамотно, смело.

Одно из таких ответственных заданий получил гвардии майор и в тот свой день рождения — 25 марта 1944 года.

* * *

Глядя на низко висевшие облака, Иван Лаврентьевич подумал о том, что они не только затрудняют полет и обнаружение цели, но и могут помочь скрытно приблизиться к ней. Надо только суметь разглядеть ее в этой белесой пелене.

Вспомнился вылет в район Вырицы в октябре прошлого года. Предстояло установить место нахождения вражеской танковой колонны. Небо тогда тоже было затянуто облаками. Но задание получено. И Сиренко вылетел.

Вскоре на кромках крыльев появился белый налет: началось обледенение. Самолет затрясся, и Сиренко пошел на снижение.

Стрелка высотомера показала двести, затем сто метров. А земли все еще не видно. Того и гляди — врежешься в высокое дерево или какую-нибудь остроконечную постройку. Очень хотелось взять штурвал на себя, но летчик продолжал снижение.

Наконец самолет оказался под кромкой облаков. Сиренко внимательно вгляделся в проносившуюся под ним землю. Через несколько минут он увидел в стороне от шоссейной дороги танки. Они хорошо просматривались на фоне снега, немного припорошившего землю.

— Пять... десять... двенадцать, — считал танки стрелок-радист Лагунов.

Сиренко снова вошел в облака. После доклада командиру полка сюда прилетела группа бомбардировщиков, чтобы меткими бомбовыми ударами уничтожить фашистские бронированные машины.

И на этот раз комэск-2 решил для выполнения задания использовать облачность.

Около одиннадцати часов пара бомбардировщиков, поднимая клубы снежной пыли, взлетела и вскоре скрылась в облаках.

Между тем облачность из сплошной под напором ветра становилась все более редкой. Когда самолеты подходили к намеченному району, она и вовсе исчезла. [90] На плоскостях самолета заиграли солнечные лучи. Внизу стала отчетливо просматриваться прибрежная полоса. И тем не менее пришлось несколько раз «прогуляться» вдоль берега в обоих направлениях, пока обнаружили вражеский наблюдательный пункт. Бомбометанием с пикирования уничтожили его и легли на обратный курс.

Неожиданно со стороны солнца нашу пару «Петляковых» атаковали шесть «фокке-вульфов».

— От них не уйти, — сказал Сиренко. — Придется отбиваться!

Сиренко дал до отказа газ — и бомбардировщик устремился навстречу фашистским истребителям. Второй экипаж последовал его примеру.

В прицеле комэска оказался ведущий. Последовала длинная очередь. Вражеский истребитель вспыхнул и, охваченный пламенем, рухнул вниз.

Но силы были неравны. Вслед за фашистским истребителем упал на лед советский бомбардировщик.

Гвардии майор Сиренко продолжал вести бой в одиночку. Он не только виртуозно уклонялся от атак, но и сам атаковал врага.

— Сзади сверху двое! — послышался голос стрелка-радиста.

Майор убрал газ и резко потянул штурвал на себя. Самолет взмыл вверх. Один из «фокке-вульфов», увлекшись атакой, проскочил мимо советского бомбардировщика и попал под огонь крупнокалиберного пулемета Федора Лагунова. Фашист задымил, свалился на крыло и врезался в лед.

Сколько ни отстреливались стрелок-радист и штурман от наседавшего противника, как ни уклонялся пилот от вражеских атак, численное превосходство гитлеровцев — четыре против одного — сделало свое дело: одна из фашистских очередей прошила бомбардировщик. Он стал почти неуправляем. Языки пламени заплясали по фюзеляжу. Кабину затянуло дымом. Стало трудно дышать.

Сиренко сорвал колпак.

— Прыгать! — приказал он.

Перевалившись через борт, Лагунов пошел вниз. За ним выпрыгнул Скиба. Сиренко покинул самолет последним.

Войдя в пике, фашистские истребители принялись расстреливать опускавшихся на парашютах советских воинов. [91]

Чтобы затруднить врагу прицеливание, Сиренко подобрал боковые фалы и начал скользить. То же сделали и остальные члены его экипажа.

Выпущенные из истребителей очереди не задели парашютистов, и «фоккеры» начали новую атаку.

Так продолжалось не один раз.

Коснувшись льда, Сиренко быстро отстегнул парашют и побежал, чтобы помочь товарищам. Но тут же упал, настигнутый пулеметной очередью.

Не повезло и Лагунову. При падении он сломал ногу. Напрягая силы, Федор пополз к командиру.

Сиренко лежал без сознания. От возгласа Лагунова он очнулся и попытался встать, но тут же снова рухнул в снег.

Разрезав парашют, Федор туго перевязал командира, раненного в обе ноги и левую руку. Осмотревшись, они увидели неподалеку от обломков самолета неподвижно лежавшего штурмана старшего лейтенанта Скибу.

Превозмогая боль, майор пополз к лежавшему. Приблизившись к неподвижному телу, он осторожно смахнул с его лица снежинки, долго смотрел в него, словно ожидая, что боевой товарищ очнется и скажет, как не раз это делал в воздухе, встречаясь с вопросительным взглядом командира:

— Все нормально, товарищ майор! Идем точно по курсу!

Нет, не проложит больше курса командирскому кораблю штурман Скиба, человек, с которым Сиренко поднимался в воздух вот уже целый год — от одного своего дня рождения до другого.

Майор увидел выжидающий взгляд Лагунова:

— Здесь лед, и мы ничего не сможем сделать. Доберемся до своих, объясним, где лежит наш товарищ. Запомним это место...

— Запомню, товарищ майор!

— Ну что, Федя, надо бороться.

— Поборемся, Иван Лаврентьевич!

— Тогда пошли...

Легко сказать: пошли! Оберегая раненые ноги, помогая друг другу, они медленно ползли к восточному берегу озера.

Мороз крепчал. Ярко-красный диск солнца заходил за горизонт, когда силы совсем покинули их.

Время от времени они поднимали руки, размахивали шлемофонами, зная, что свои где-то недалеко. Их [92] заметили располагавшиеся на восточном берегу автоматчики, пришли на помощь.

В санчасти Иван Сиренко и Федор Лагунов встретили стрелка-радиста второго из бомбардировщиков Александра Кузина. Саша рассказал, что в их машине разорвался снаряд. Командир и бортмеханик были убиты, а он сумел выбраться из охваченного огнем самолета и, отделавшись небольшими ожогами, благополучно опустился на парашюте.

Вот так закончился второй в этом полку день рождения Ивана Лаврентьевича Сиренко.

Впрочем, что там день рождения! Сиренко забыл о нем. Война есть война, и все памятные в жизни человека даты на войне проходят в нелегкой боевой работе, в ежедневных схватках с врагом.

Задание они выполнили. Но какой ценой! Гибель боевых товарищей вызывала у Ивана Лаврентьевича боль куда большую, чем раны.

Комэска-2 и его стрелка-радиста отправили в один из ленинградских госпиталей. Здесь они пробыли около месяца.

Когда выписывали Федора, Сиренко упросил врачей, чтобы выписали и его. Правда, раны еще как следует не зарубцевались. Потом они не раз напоминали о себе в кабине самолета. Но летчик, превозмогая боль, поднимал бомбардировщик в воздух и вел эскадрилью на вражеские доты и траншеи, скопления боевой техники и живой силы противника.

17 сентября 1944 года войска Ленинградского фронта начали Таллинскую наступательную операцию. В 7 часов 30 минут артиллерия произвела огневой налет по обороне гитлеровцев. В 8 часов последовал второй, еще более мощный налет по врагу из всех артиллерийских и минометных стволов.

Артиллерийская подготовка сопровождалась боевыми действиями авиации. В обработке переднего края противника участвовали все полки 276-й Гатчинской дважды Краснознаменной ордена Суворова авиационной дивизии.

Входивший в состав дивизии 34-й гвардейский Тихвинский Краснознаменный бомбардировочный авиационный полк вылетел на бомбежку полным составом во главе с командиром гвардии подполковником Колокольцевым. Вторая эскадрилья шла замыкающей. Несмотря на сильный зенитный огонь, бомбардировщики обрушили на врага весь свой боезапас, подавляя [93] и уничтожая огневые точки и живую силу гитлеровских войск.

Когда отходили от цели, машину Сиренко изрядно тряхнуло. Осколки разорвавшегося рядом с самолетом зенитного снаряда угодили в правый мотор. Из него повалил дым, показалось пламя.

Подобное с Иваном Лаврентьевичем уже случалось. Год назад при налете на станцию Мга был подбит левый мотор, пробит масляный бак. За самолетом потянулся шлейф черного дыма. В сложной обстановке командир эскадрильи проявил настоящую выдержку и хладнокровие. Он выключил зажигание, перекрыл подачу бензина. На одном моторе летчик дотянул до своего аэродрома и благополучно посадил самолет.

Не потерял Сиренко самообладания и на этот раз. Он и теперь отключил зажигание и прекратил подачу горючего в поврежденный мотор. Но мотор продолжал гореть. Резким скольжением Сиренко сбил пламя. К тому времени машина находилась на такой малой высоте, что с парашютом, если бы пришлось, не прыгнешь.

Впрочем, летчик сейчас думал не о том, чтобы прыгать, а о том, как спасти машину и экипаж.

— Будем тянуть! — крикнул Сиренко.

— Давай, командир! — услышал он в ответ.

Вести самолет на одном моторе нелегко. Все еще давало себя знать ранение руки. Превозмогая боль, летчик медленно, но все более уверенный в счастливом исходе, двигался к линии фронта.

Невдалеке от переднего края наших войск была посадочная площадка, которой пользовались самолеты разведки и связи. Ее малые размеры не были рассчитаны на приземление тяжелых самолетов. И все же майор Сиренко сумел посадить здесь свой израненный бомбардировщик.

Когда все члены экипажа оказались на земле, командир облегченно вздохнул и спросил:

— Как самочувствие, Федя?

— Теперь — хорошее. Признаться, не думал, что уцелеем. После войны буду рассказывать — не поверят.

— Я и сам не поверил бы, что на такую площадку можно посадить бомбардировщик с одним мотором, если бы это случилось не с нами. Но вот видишь: оказывается, бывает!.. [94]

В ноябре 1944 года гвардии майора Сиренко назначили заместителем командира полка. К этому времени 34-й гвардейский бомбардировочный авиационный полк был переброшен на 3-й Белорусский фронт, где вошел в состав 1-й Воздушной армии.

13 января 1945 года войска фронта нанесли сильный удар по глубоко эшелонированной обороне гитлеровцев в Восточной Пруссии. Действия наземных войск поддерживала советская авиация.

Бои не утихали ни днем, ни ночью. К концу марта фашистские войска оказались прижатыми к заливу Фринес-Хафф. Попавшая в окружение группировка дралась с особым ожесточением. Поэтому перед авиаторами была поставлена задача усилить удары с воздуха, уничтожать боевую технику и живую силу врага в прибрежном районе, не дать ему возможности вырваться из кольца окружения ни по суше, ни по воде.

27 марта 34-й гвардейский полк совершил налет на прибрежный город Бальго, в порту которого скопилось много немецких частей, приготовившихся к погрузке на суда. Самолеты вели гвардии майор Иван Сиренко с полковым штурманом гвардии майором Александром Труновским. При подходе к городу бомбардировщики были атакованы «фокке-вульфами». Наши истребители сопровождения завязали с ними бой. Им помогали экипажи бомбардировщиков, открыв по противнику массированный огонь из крупнокалиберных пулеметов.

В этой сложной обстановке хорошо себя проявили ведущие звеньев молодые пилоты Виктор Самофалов, Константин Тюряев, Иван Захаров, Анатолий Ефремов и другие.

Иван Лаврентьевич и не сомневался в них, в их выучке. В период подготовки к наступлению они не раз вылетали с майором на выполнение различных боевых заданий. И конечно, опыт заместителя командира полка многое дал им, еще только начинавшим свою военную и летную биографию.

И вот теперь в схватке над городом Бальго ни один из экипажей не спасовал, не дрогнул.

Истребители и бомбардировщики отбили несколько атак «фокке-вульфов», прежде чем удалось выйти в район порта. Теперь все внимание на цель. Прорвавшись сквозь заградительный огонь, полк сумел нанести массированный удар по немецким транспортам, [95] скоплениям боевой техники, по ожидавшим погрузки и расположившимся на отдых фашистам. Бомбы ложились кучно, точно в цель.

При подходе к аэродрому базирования гвардии майор Сиренко в наушниках шлемофона услышал голос командующего Воздушной армией генерал-полковника Т. Т. Хрюкина:

— Молодцы! Задачу выполнили отлично!

Что и говорить, поработали неплохо. Возвращались в полном составе, нанеся врагу ощутимые потери, не дав ему возможности выскользнуть из кольца.

6 апреля войска 3-го Белорусского фронта начали Кенигсбергскую наступательную операцию. На следующий день Ивану Сиренко довелось вести девятку самолетов для бомбежки южной части Кенигсберга, превращенного гитлеровцами, как они считали, в неприступную крепость.

Немецкие зенитчики встретили советские самолеты огнем. И все же Сиренко сумел вывести свои пикирующие бомбардировщики на цель. Один за другим самолеты ринулись вниз, нанесли бомбовый удар. Столб огня и черного дыма взметнулся на высоту нескольких сотен метров.

Еще до того, как вражеский объект был подвергнут бомбежке, летчики сделали его фотоснимки. Съемку повторили после того, как столб дыма и огня рассеялся. Проявленная после возвращения девятки на аэродром фотопленка показала, что от крупного склада боеприпасов ничего не осталось. Мощным взрывом он был уничтожен до основания.

На следующий день — новая задача: на аэродроме Деван, расположенном в северо-западной части Кенигсберга, уничтожить боевые и транспортные самолеты и штабные машины.

И в этот раз гвардии майор Сиренко выполнял задачу со второй эскадрильей. Он сроднился с ней, с ее людьми. Командуя ими, он понимал, что от их умения, их боевой выучки будет зависеть не только успешное выполнение боевых заданий, но и жизнь каждого из членов экипажей. Поэтому добивался, чтобы эта выучка была отличной, чтобы каждый действовал смело и наверняка.

Получив повышение по должности, Иван Лаврентьевич по-прежнему опекал свою эскадрилью, свою «двойку», заботливо помогал молодому комэску в работе по совершенствованию летного мастерства, военных [96] и технических знаний подчиненных. В авиации то, чему учат на земле, проверяется в воздухе.

В тот день погода была неважной. Моросил дождь и, естественно, ограничивал видимость. Вторая эскадрилья прижалась к земле. То и дело мелькали хутора. Во все стороны расползались дороги. Кое-где над землей стлался дым от пожарищ.

Но вот показалась река Прегель. Шедшие плотным строем самолеты взяли курс на цель. И тотчас навстречу им понеслись огненные трассы — фашисты открыли стрельбу изо всех видов оружия.

Умело маневрируя среди огненных трасс, Сиренко приближался к точке нанесения удара. За ним неотступно следовали остальные экипажи. Низкие облака и неожиданно хлынувший ливень начисто скрыли цель. О бомбежке нечего было и думать. Но и вернуться, не выполнив задания, летчики не могли.

Гвардии майор Сиренко принял решение: коль скоро цель скрыта облаками и дождем, пройти дальше, развернуться и на обратном пути поразить намеченный объект. Вряд ли ливень будет продолжительным. Возможно, к моменту возвращения видимость улучшится.

Отвернув влево, пикировщики вышли из зоны огня. Взяв курс на северо-запад, они шли над городом, в котором полыхали сотни пожаров. Дым доходил до самолетов, шедших по-прежнему на малой высоте, забирался в кабины, застилал глаза.

Эскадрилья легла на обратный курс. На большой скорости она устремилась к аэродрому. На этот раз он был виден хорошо. Можно было без особого труда разглядеть не только самолеты, автомашины, но и разбегавшихся фашистов.

Хлестанули огнем зенитные орудия и пулеметы. Вокруг рвались снаряды. Но машины уже легли на боевой курс. По сигналу штурмана Ролина девяносто стокилограммовых фугасных бомб обрушились на фашистский аэродром. В то время как штурманы сбрасывали этот боевой груз, стрелки-радисты обстреливали цели из пулеметов.

Снова задание было выполнено отлично. И что самое отрадное — снова без потерь.

Вечером в полк пришла телеграмма от комдива. За успешное выполнение задания генерал объявил благодарность всем участникам налета на вражеский аэродром. [97] Особо он отметил умелые действия ведущего девятки гвардии майора Сиренко и штурмана гвардии капитана Ролина.

До конца войны оставалось совсем немного. И чем ближе была развязка, тем злобнее огрызался враг. Трудными и опасными были задачи, которые выполняли пикировщики под командованием Ивана Лаврентьевича Сиренко.

Свой последний, сто пятьдесят пятый боевой вылет он совершил 8 мая 1945 года. И не знал гвардии майор, что в этот день началось, как говорят в армейской среде, движение по команде, снизу вверх, представление на присвоение ему звания Героя Советского Союза.

Перечисляя заслуги гвардии майора Сиренко, командиры и начальники отмечали отвагу и мужество офицера, его высокое боевое мастерство, командирскую зрелость. Назывались фронты, на которых воевал Иван Лаврентьевич. И среди них — Ленинградский. Здесь, на этом фронте, у стен города на Неве, было совершено большинство из ста пятидесяти пяти боевых вылетов гвардии майора Сиренко.

Н. Мохов, В. Куперман. Орлиные крылья героя

Стрекот мотора ворвался в класс — и тишина, которую так тщательно поддерживал председатель собрания, сразу же нарушилась. Головы присутствовавших непроизвольно повернулись к окнам, а кое-кто даже вскочил с места, чтобы получше разглядеть пролетавший неподалеку от школы самолет.

— Что за неорганизованность! — покачал головой секретарь комсомольского комитета. — Прошу с мест не вскакивать! Некоторым, заболевшим авиацией, сегодня особенно необходимо проявлять серьезность.

Почувствовав упрек, Николай смутился и заторопился к своему месту.

Дождавшись тишины, секретарь взял со стола лист бумаги. [98]

«В комсомольскую организацию мелитопольской слесарно-механической школы фабрично-заводского ученичества имени Феликса Эдмундовича Дзержинского. От учащегося Лисконоженко Николая Гавриловича. Заявление. Прошу принять меня в члены Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Украины. Обязуюсь быть честным, преданным делу партии комсомольцем, не отступать ни перед какими трудностями, строго выполнять устав Ленинского комсомола...»

Закончив чтение, секретарь положил заявление на стол.

— Вопросы к Николаю Лисконоженко будут?

— Какие там вопросы!

— Все о нем известно...

— Пусть расскажет свою биографию.

— Значит, так... Родился шестого мая девятнадцатого года в Новоданиловке Акимовского района. Родители — селяне, бедняки. Отца не помню. Мать рассказывала — в четырнадцатом году взяли его на войну. Пришел весь израненный, отравленный газами. Умер перед моим рождением. Осталась мама с нами шестерыми. Ну я, как вы знаете, самый младший. В двадцать втором году переехали в коммуну «Заря». Это здесь неподалеку. Там жили до тридцать второго. Окончил пять классов. Потом приехал в Мелитополь, к старшей сестре Катерине. У нее и живу. Закончил семь классов. Потом поступил в наше фабрично-заводское училище...

Николай наморщил лоб, силясь вспомнить, что же еще значительное произошло в его жизни, и, не найдя ничего, по его мнению, заслуживающего внимания, молча махнул рукой: дескать, все!

— Знаем! Хороший товарищ! Принять!

Председательствующий предложил голосовать.

Присутствовавшие на собрании дружно подняли руки.

Они любили этого невысокого голубоглазого парня, хотя характер у него был отнюдь не компанейский. Молчаливый, серьезный не по годам, немного даже замкнутый, он не участвовал в шалостях, которые нередко затевали его одноклассники. Но товарищем был надежным. Друзья знали: Николай никогда не подведет. Если что пообещал — сделает. Если нужно помочь — поможет.

Учеба давалась Николаю нелегко. Но относился он к ней, как и ко всему в жизни, основательно, серьезно. [99]

Настойчиво старался во всем разобраться, любое дело довести до конца.

В августе 1936 года всех ребят из группы, в которой учился Николай Лисконоженко, по окончании ФЗУ направили на работу в паровозное депо станции Мелитополь слесарями по ремонту паровозов.

То было трудное, но героическое время. По всей стране разворачивалось социалистическое соревнование за высокие показатели в труде. Захватило оно и тружеников станции Мелитополь.

Здесь, в депо, Николай Лисконоженко очень скоро обратил на себя внимание вдумчивым отношением к делу. Старые кадровые рабочие не раз останавливались возле новичка. Наблюдая за тем, как он трудится, они удовлетворенно кивали головой, давали дельные советы.

— Хорошим будет слесарем, — говорили они.

Прошло не так много времени, и фамилия Николая появилась на доске ударников депо. Юноша не только хорошо трудился, но и принимал активное участие в общественной работе. Стал рабочим корреспондентом областной газеты. Нередко писал о своих товарищах, лучших производственниках депо, и в газету «Гудок».

Но больше всего влекло его к себе небо. Он жадно прочитывал в газетах, журналах все, что писалось тогда об авиации. Дома в ящике стола хранились вырезки из газет с портретами первых Героев Советского Союза, принимавших участие в спасении челюскинцев, с рассказами о беспосадочном перелете экипажа Валерия Чкалова из Москвы на Дальний Восток. На карте из школьного атласа Николай долго отыскивал крошечный островок Удд, на котором приземлился чкаловский экипаж. На той же карте прокладывал он маршруты полетов, которые собирался совершить в будущем.

Как-то осенним днем 1936 года в обеденный перерыв к Николаю подошел один из товарищей по работе.

— Пошли, Микола, в красный уголок. Там летчик пришел, что-то рассказывает.

Узелок с едой свалился с колен. Обгоняя товарища, Николай помчался в красный уголок. С трудом протолкавшись сквозь толпу молодых парней, он увидел за столом невысокого, ладно сбитого командира Красной Армии со «шпалой» в голубых петлицах. [100]

— Сейчас у нас три самолета У-2, что значит «учебный», второго, более совершенного выпуска, — продолжал командир рассказ, начатый еще до прихода Николая. — Потом их будет больше. Все зависит от того, сколько наберется желающих заниматься в нашем аэроклубе. Учиться будем по вечерам, после работы. Заниматься придется много. Познакомимся с историей развития авиации. Изучим устройство самолета. А весной начнем летать. Вы же знаете, что девятый съезд комсомола в тридцать первом году принял решение взять шефство над нашим Воздушным Флотом. Вот и здесь, в вашем красном уголке, я вижу плакат с призывом: «Сто пятьдесят тысяч комсомольцев — на самолет!» Видимо, среди вас найдется немало желающих войти в число этих ста пятидесяти тысяч. Может быть, среди вас есть и будущие Герои Советского Союза.

Заметив, что эта фраза вызвала некоторое оживление, летчик поднял руку.

— Должен вас предупредить, что авиации нужны люди дисциплинированные, прилежные и, конечно, физически крепкие. Если такие есть, приходите к нам. Будем рады встрече.

Отвечая на вопросы молодых рабочих, командир сказал, что он назначен начальником летной части недавно созданного в их городе аэроклуба, рассказал об условиях приема.

Поступать или не поступать в аэроклуб — для Николая такого вопроса не было. Его беспокоило другое: примут ли. Юноше казалось, что научиться летать можно, лишь обладая какими-то особыми физическими и моральными качествами.

Тем не менее он быстро собрал необходимые документы. Администрация и комсомольская организация депо дали ему, как он того и заслужил, хорошую характеристику с рекомендацией на учебу в аэроклубе. Немало поволновался Николай перед медицинской комиссией, но прошел ее легко. И не было предела его радости, когда узнал, что зачислен.

Начались занятия. Закончив смену в депо, Николай бежал на другой конец Мелитополя, — ведь городского транспорта здесь тогда еще не было, — чтобы не опоздать на занятия.

Как и предупреждал курсантов авиационный командир во время встречи в депо, заниматься приходилось много. Изучали историю авиации, аэродинамику, [101] метеорологию, устройство самолета, мотора, парашют, средства аэродромного обслуживания.

Ребята в аэроклубе подобрались хорошие — рабочие различных мелитопольских заводов.

Николай Лисконоженко подружился со Славой Лещенко, Петром Середой и Леней Кальяном. В характере всех четверых было много схожего — любознательность, настойчивость и, главное, влечение к авиации.

Конечно, никто из них тогда еще не знал, что им готовит судьба, никто и не предполагал, что все четверо станут военными летчиками-истребителями, что всем им за мужество и храбрость, проявленные при защите Советской Родины, присвоят высокие звания Героев Советского Союза.

Все это еще будет впереди. Но все уже чувствовали, что на горизонте собираются военные тучи. В перерыве между занятиями они оживленно обсуждали сообщения из газет о мятеже испанских фашистов, об агрессивных выступлениях заправил гитлеровской Германии и фашистской Италии. Шепотом передавали друг другу неизвестно откуда появлявшиеся слухи о помощи наших летчиков-добровольцев Испанской республике. Мечтали сами там побывать, хотя, конечно, понимали, что для такого дела нужны настоящие бойцы и что им до этого ох как далеко.

Быстро пролетела короткая украинская зима. Закончились теоретические занятия. И вот однажды апрельским днем, когда подсохла земля, их повезли на аэродром.

Начинались полеты — провозные, с инструктором. На вопросы «когда полетим самостоятельно?» летчик Андреев, в группе которого занимались «четыре мушкетера», как прозвали товарищи по учебе Николая и его друзей, неизменно отвечал:

— Когда освоите технику пилотирования!

Всем казалось, что они уже все хорошо знают. Но этого мнения не разделял инструктор. Он еще и еще раз давал курсантам провозные полеты. А между ними само по себе началось негласное соревнование за право первым самостоятельно взлететь.

В июле все еще продолжались полеты с инструктором.

И вот однажды, когда Николай доложил Андрееву: «Курсант Лисконоженко к выполнению задания готов» и с разрешения летчика занял свое место во второй кабине в ожидании, что место в первой займет [102] инструктор, как занимал его восемнадцать раз до этого, Андреев вместе с техником втащил туда тяжелый мешок с песком.

— Полетишь сегодня с моим заместителем Иваном Песковым, — пошутил инструктор.

Первый самостоятельный полет. Хотя и на учебном самолете, но какая это все-таки радость! Один в небе... Пьянящее чувство воздуха...

Многие курсанты удивились решению инструктора выпустить первым в самостоятельный полет Николая Лисконоженко. Хотя он и старался в учебе, но были успевавшие лучше его. А вот — на тебе!

Но инструктор сердцем почувствовал в юноше прирожденного летчика. И не ошибся.

— Ну как? Что почувствовал? Страшно было? — забросали товарищи Николая вопросами, когда он посадил машину и доложил инструктору о выполнении задания.

Николай пожал плечами.

— Ничегчо не помню. Одно скажу: страха нет, петь хочется.

Приступив к новому этапу учебы — самостоятельным полетам, курсанты настойчиво осваивали технику пилотирования, начали выполнять простейшие фигуры.

По вечерам, возвратившись с занятий, Николай рассказывал сестре и ее мужу, токарю станкостроительного завода, о своих полетах. Об авиации говорил с восторгом.

Тот год ознаменовался выдающимися перелетами советских авиаторов. В мае Герой Советского Союза Водопьянов, а затем летчики Молоков, Алексеев и Мазурук посадили тяжелые самолеты на Северном полюсе и высадили на нем четверку отважных папанинцев.

Вслед за ними в июне 1937 года снова совершила выдающийся перелет чкаловская тройка — через Северный полюс в США. Через три недели из Москвы в Америку смелый бросок совершил Михаил Громов.

Ничего не было удивительного в том, что Николаю и его товарищам после сообщений об этих перелетах хотелось обучаться летному делу особенно усердно.

Накануне двадцатилетия Великого Октября в Мелитопольском аэроклубе состоялся первый выпуск. Проходил он очень торжественно. За несколько дней до выпуска приехавшие из Москвы члены комиссии принимали зачеты по материальной части самолета и [103] технике пилотирования, подолгу беседовали с каждым выпускником.

На вечере начальник аэроклуба по одному вызывал их на сцену и под дружные аплодисменты всех присутствующих вручал удостоверения пилота. Музыканты духового оркестра каждому выпускнику играли туш.

Потом были танцы. Танцевали модные в то время польку, вальс, краковяк. У трех девчонок, которые тоже занимались в аэроклубе и тоже получили теперь свидетельства о его окончании, не было отбоя от кавалеров.

Николай не танцевал. Выйдя в коридор, поймал разгоряченного Петра Дахова, комсорга курсантской группы.

— Что будешь делать дальше? — спросил Николай.

— Собираемся с ребятами в Качу, — ответил Петр. — А ты?

— И я с вами. Хочу стать военным летчиком. Истребитель — это не «уточка», — с жаром говорил Николай. — Пойдем в военкомат, подадим заявления.

В Качинскую военную школу пилотов Николай Лисконоженко с товарищами по Мелитопольскому аэроклубу выехали в конце года. В вагоне поезда оживленно говорили о том, что их ждет впереди, о своей мечте стать летчиками-истребителями, о том, что после окончания учебы все вместе подадут заявления и поедут добровольцами в Испанию бить фашистов.

Однако все их мечты чуть не рассыпались в прах, когда командир с ромбом в петлице, начальник школы, сказал, что прибыли они поздно, что все группы уже укомплектованы, давно занимаются, и предложил приезжать в будущем году.

На все просьбы следовал категорический отказ. Правда, начальник вызвал дежурного по школе и приказал ему ребят накормить и устроить на ночлег. И тут же дал понять, что на большее рассчитывать не следует.

Поужинав, отправились в отведенное им место, не раздеваясь, улеглись на солдатских кроватях и так лежали, каждый по-своему переживая неудачу.

Наутро, позавтракав, отправились в штаб. И снова отказ. Выйдя из кабинета начальника, попали на глаза дежурному. [104]

— Кто такие? Что здесь делаете?

Перебивая друг друга, загалдели, как бывало в школе:

— Поступать приехали!

— Хотим стать летчиками!

— Начальник сказал, чтобы пришли завтра...

— А сейчас, говорит, идите в казарму...

— Раз сказал, значит идите. Нечего здесь толкаться!

Весь день старались не попадаться на глаза командирам. Наутро снова были у начальника.

— Я вам уже сказал, что вы прибыли поздно, что занятия давно начались, что все группы укомплектованы.

С интересом разглядывая ребят, начальник после небольшой паузы сказал:

— Нечего по школе разгуливать! Идите к дежурному и скажите, что я приказал, чтобы кто-нибудь проводил вас в класс материальной части. Посмотрите там, какие самолеты изучают наши курсанты.

Начальник школы отказывал им в приеме на учебу так, словно, как и они, чего-то ждал.

Через день все разъяснилось: в школе получили приказ народного комиссара обороны, которым разрешалось укомплектовать еще две группы с сокращенным сроком обучения.

И вот они курсанты. 1 января 1939 года начались занятия в их группах. Сокращенный срок обучения — это та же программа, те же занятия, только более плотные, более насыщенные. Учиться приходилось много, свободного времени не оставалось ни минуты.

Тут-то и сказалась усидчивость Николая. Допоздна сидел он над учебниками, конспектами, с удивлявшей всех дотошностью разбирал чертежи, схемы, копался в деталях и узлах самолета, выставленных на стендах и в учебных классах.

Как и в аэроклубе, Лисконоженко одним из первых был допущен к самостоятельным полетам на самолете-истребителе И-16, созданном тем же конструктором, что и У-2, — Н. Н. Поликарповым. У-2 курсанты любовно называли «уточкой». И-16 тоже «повезло» — с чьей-то легкой руки он получил прозвище «ишачок».

«Ишачок» был машиной строгой. Малейшая неточность — и он сваливался в штопор. Но Николай Лисконоженко на удивление быстро освоился с ней. [105]

За полгода он налетал свыше тридцати часов. Обучавший его полетам инструктор лейтенант Мурзин так характеризовал курсанта в летно-строевой аттестации, написанной на него перед окончанием учебы: «Физически хорошо развит. Воля сильная. Смел и решителен. К учебе относится с интересом. Летает хорошо. Морально устойчив. В преданности Родине и делу партии сомнений не вызывает. К использованию в истребительной авиации годен».

А в комсомольской характеристике отмечалось, что он проявил себя дисциплинированным комсомольцем, что к комсомольским поручениям относится исключительно добросовестно.

Через восемь месяцев состоялся выпуск групп с сокращенным сроком обучения. Приказом народного комиссара обороны СССР Николаю Лисконоженко, как и другим выпускавшимся летчикам, прибывшим с ним мелитопольцам, было присвоено звание «младший лейтенант», и он был направлен для прохождения военной службы в истребительный полк Ленинградского военного округа.

Как это нередко бывает, старожилы полка встретили новичка несколько настороженно. Но вскоре от этой настороженности не осталось и следа. Николай летал хорошо. Фигуры высшего пилотажа выполнял не хуже тех, кто летал уже несколько лет. По конусу и по наземным целям стрелял отлично.

Однажды во время занятий Николаю Лисконоженко пришлось вести учебный воздушный бой с одним из опытных летчиков. Тот перед вылетом даже подтрунивал над молодым пилотом. А когда после выполнения задания посадил самолет и вылез из кабины, вытер ладонью мокрый от пота лоб, подошел к Николаю, как-то удивленно, будто впервые видит, посмотрел на него и молча крепко пожал ему руку. Позже, отвечая на вопросы товарищей, обронил: «Крепкий орешек. Драться будет по-настоящему».

А война все ближе подступала к границам нашей Родины. Это явственно ощущалось по обстановке, сложившейся в Западной Европе. И потому учеба в частях Красной Армии велась с максимальным приближением к боевым условиям, которые могли встретиться советским воинам в случае нападения на нашу страну.

Вскоре в полк поступила новая техника — истребители ЛаГГ-3 конструкции С. А. Лавочкина, В. П. Горбунова [106] и М. И. Гудкова. Эти самолеты были более быстроходны и маневренны, чем «ишачок», имели более мощное вооружение.

Началось их освоение.

Помня об одном конфузном случае, происшедшем с ним в Качинской школе, Николай относился к учебе особенно старательно.

А случилось тогда вот что.

В плановую таблицу полетов были включены стрельбы по наземным целям. К тому времени Николай в полном объеме прошел предварительную подготовку. По данным, полученным от инструктора, он начертил схему огня, определил величину поправок на снос от ветра, запомнил высоты, на которых нужно начинать и прекращать огонь.

И вот самолет в воздухе. На расчетной дальности он начал пикирование, парировал снос, учел поправку на ветер и с заданной высоты открыл огонь.

«Отлично!» — такой была оценка стрельбы.

Через час неожиданно для Николая командир приказал повторить полет. Задача оставалась та же: поразить наземную цель.

Николай старательно скопировал свои действия и... все пули легли в стороне от мишени.

«Как же так?» — недоумевал курсант.

— Вы и не заметили, товарищ Лисконоженко, что ветер изменил направление и скорость, — объяснял руководитель занятий. — Перед повторным вылетом надо было снова запросить метеоданные. Вы же этого не сделали.

Да, это был урок!

Николай мучительно переживал неудачу и сделал из нее выводы. С тех пор он никогда не действовал по шаблону, всегда анализировал воздушную обстановку, обдумывал свои действия.

В полку, как и до этого в школе и в Каче, Николай, насколько позволяла обстановка, много читал, отдавая этому делу все свободное время.

Прочтя книгу об одном из первых русских летчиков Петре Николаевиче Нестерове, он с восторгом рассказывал товарищам об этом необыкновенном человеке, первым в мире осуществившем на самолете «Ньюпор-4» «мертвую петлю», названную впоследствии «петлей Нестерова».

Это случилось 27 августа 1913 года. А 26 августа 1914 года на самолете «Моран» летчик нагнал в районе [107] города Жолква двухместный австрийский самолет «Альбатрос» и после безуспешной попытки маневром посадить его пошел на таран.

Это был первый в мире воздушный бой. Как и петля Нестерова, так и его беспримерный подвиг навечно вошли в историю не только русской, но и мировой авиации.

— А ты, Николай, смог бы пойти на таран? — спросил его летчик Миша Зуев.

— Не знаю... Конечно, если обстановка сложится так, что надо таранить, — значит, смогу! — ответил Лисконоженко, не подозревая, что очень скоро воздушная обстановка заставит его поступить именно так.

* * *

К ноябрю 1941 года обстановка на фронте сложилась для наших войск весьма неблагоприятно.

Врав рвался к Москве, окружил кольцом Ленинград, Шли кровопролитные бои. А тем временем советское командование готовило мощный контрудар. Подходили резервы, шла перегруппировка частей и соединений. Их нужно было во что бы то ни стало защитить от ударов с воздуха, хотя на каждый наш истребитель приходилось по три-четыре немецких.

Перейдя в контрнаступление, 52-я армия генерала Н. К. Клыкова и 4-я армия генерала К. А. Мерецкова своими ударами сорвали замысел фашистского командования создать второе кольцо окружения Ленинграда.

2 ноября 1941 года командиру звена 513-го истребительного авиационного полка, который входил в состав 52-й армии, лейтенанту Лисконоженко была поставлена задача: вылетев звеном, прикрыть пехоту и артиллеристов, занимавших исходные позиции.

— На них не должно упасть ни одной бомбы! — сказал командир эскадрильи Николаю.

За несколько минут лейтенант Лисконоженко разъяснил задачу своим друзьям по звену летчикам Зуеву и Клочко. Вместе обсудили возможные варианты действий при встрече с воздушным противником.

И вот сигнал ракетой. Взревели моторы. Истребители промчались по полю, поднялись в воздух и взяли курс на запад.

Пока летели к линии фронта, все было спокойно. Когда долетели до переднего края и сделали разворот, увидели на горизонте черные точки. [108]

Фашисты быстро приближались. Вот уже хорошо видны среди туч шесть «юнкерсов». Над ними столько же «мессершмиттов».

Как было условлено еще на земле, Клочко стал набирать высоту, чтобы связать боем вражеские истребители. Лисконоженкс и Зуев, прибавив моторам оборотов, устремились к бомбардировщикам.

Но молниеносная атака не удалась. Слишком неравными были силы. Да и фашисты, видимо, попались опытные. Клочко оттянул на себя три «мессера». Остальные набросились на Зуева и Лисконоженко. Завязался бой на горизонталях. Истребители усиленно старались зайти один другому в хвост. Потом бой перешел на вертикали. Фашистам удалось разбить нашу пару, оттянуть ее от бомбардировщиков. Бомбардировщики беспрепятственно приближались к нашим войскам. Казалось, вот-вот полетят вниз бомбы.

Но что это? Один из «лаггов», начав камнем падать на «мессера», вдруг сломал линию, круто отвернул и оказался позади «юнкерса».

Командующий 52-й армией генерал-лейтенант Н. К. Клыков внимательно наблюдал со своего командного пункта, расположенного в землянке у села Каменка, за воздушным боем.

— Смотрите, какой молодец! — воскликнул генерал. — Сейчас он ему даст!

Но выстрелов не было слышно. Командующий и находившиеся рядом с ним работники штаба армии поняли, что у нашего летчика кончился боезапас и что теперь ему нечем помешать врагу сбросить бомбы.

И вдруг советский истребитель, вплотную приблизившись к бомбардировщику, ударил его винтом по стабилизатору. «Юнкерс» беспорядочно закружил в воздухе и рухнул с бомбами на землю.

ЛаГГ-3 продолжал лететь. Он выдержал таран. Но теперь его атаковали три «мессера». Меткие очереди прошили кабину. И тогда случилось такое, чего не ожидали ни фашистские летчики, ни те, кто наблюдал за боем с земли: советский летчик пошел на второй таран. Своим самолетом он ударил ближайшего из атаковавших его «мессершмиттов». Фашистский истребитель вошел в пике, закончившееся ударом о землю.

— Смотрите: летит! Он летит! — возбужденно воскликнул командарм.

Действительно, советский истребитель продолжал лететь, странно пошатываясь. [109]

А фашисты, потеряв два самолета, несмотря на численное преимущество, позорно покинули поле боя.

ЛаГГ приземлился невдалеке от командного пункта. Генералу доложили:

— Приземлился, товарищ командующий, командир звена лейтенант Лисконоженко. Тяжелое ранение в голову и плечо. Отправлен в госпиталь.

— Проверьте, чтобы немедленно была оказана помощь. Подготовьте ходатайство о присвоении звания Героя Советского Союза! — приказал командарм.

* * *

На воинском кладбище в городе Малая Вишера Новгородской области стоит высокий мраморный обелиск. На нем золотыми буквами высечено: «Герою Советского Союза лейтенанту Николаю Гавриловичу Лисконоженко, совершившему два тарана в одном воздушном бою».

Летом у подножия обелиска всегда лежат букеты живых цветов. В праздничные дни к могиле героя идут благодарные горожане. Идут по улице, которая носит его имя.

В такие же дни и тоже по улице, которая носит имя героя-земляка, идут в праздничных колоннах мелитопольцы. Идут дети и внуки тех, с которыми начинал свою трудовую деятельность, с которыми, расправив орлиные крылья, поднялся в небо молодой производственник депо станции Мелитополь. Идет во главе колонны локомотивного депо передовая бригада слесарей-ремонтников, в списки которой занесен навечно Герой Советского Союза Николай Лисконоженко. Бегает по стальным магистралям Приднепровской ордена Ленина железной дороги тепловоз, носящий имя героя. Работать на нем доверено лучшей комсомольско-молодежной бригаде. В Малой Вишере и в Мелитополе имя Николая Лисконоженко носят пионерские дружины.

А когда в первой эскадрилье воинской части, продолжающей славные традиции 513-го истребительного авиационного полка, старшина, начиная на вечерней поверке перекличку, первым называет имя Николая, правофланговый отвечает:

— Герой Советского Союза лейтенант Лисконоженко пал смертью храбрых в боях за свободу и независимость нашей Родины!

Герои не умирают. [110]