Формулы победы

С наступлением августа напряжение боев и в воздухе несколько спало, хотя фашистская авиация все еще пыталась шиковать большими силами позиции советских войск, Мурманск, Полярный, аэродромы и боевые корабли. Но и перерывах между боями летчики эскадрильи впервые с начала войны смогли по-настоящему выспаться, помыться в бане, перевести, как говорили они, дух.

Вот теперь можно и осмотреться, — сказал Сафонов своему заместителю и военкому. — Дрались мы много и в целом неплохо, но не каждый умело, не каждый пока взял на свое вооружение все то лучшее, что появилось у нас в тактике.

Тут же условились поговорить об этом с коммунистами, Пронести в ближайшие дни и комсомольское собрание.

Коваленко предложил небольшой, но емкий план совершенствования тактической подготовки летчиков на ближайший месяц. Замкомэска предусмотрел освоение каждым пилотом приемов и способов ведения боя, которые принесли эскадрилье больше всего успехов. Были запланированы разборы отдельных боев, совещания, на которых летчики могли обменяться опытом, оригинальными тактическими находками.

Несмотря на относительное затишье, боевая деятельность эскадрильи не прерывалась ни на один день, и свободного от полетов времени оставалось не так много, но замкомполка настойчиво добивался выполнения намеченного. И первое совещание было посвящено выступлению Сафонова с обобщением уже довольно богатого опыта. Ведь Недаром уже стали крылатыми в морской авиации и на всем флоте выражения: «сафоновский почерк», «бить врага по-сафоновски», «сафоновская тактика», «сафоновская школа».

Сафонов построил свою беседу на конкретных примерах, анализируя удачные полеты и просчеты. Летчики слушали его и словно заново побывали в тех боях, где так или иначе отличился кто-либо из пилотов. Но тогда, в горячке боя, до анализа ли было, да и разбор полета после выполнения задания тоже запоминался меньше — напряжение боя еще продолжало владеть летчиком. А теперь, спустя какое-то время, разбор деталей воздушной атаки, тактических приемов и находок давал благодатные результаты: летчики словно «примерялись» к тому, на что обращал внимание командир эскадрильи.

Обобщая сказанное, Сафонов говорил:

— То, что крайне необходимо каждому летчику-истребителю в бою, в общих чертах сводится к следующему: осмотрительность, взаимодействие и взаимовыручка, строжайшая летная дисциплина, умение прочно завладеть инициативой в любой схватке и пойти на осмысленный риск. Не менее важно умелое сочетание маневра и огня, внезапная лобовая атака, смелое сближение с врагом, удар с короткой дистанции, наверняка. Это все — главное, основное. Но есть и много деталей, без соблюдения которых также невозможно рассчитывать на успех в бою. Обо всем в беседе не скажешь. Надеюсь, такой разговор у нас не последний, но главная наша школа и академия — это бой, это разбор действий каждого летчика — и снова бой.

В июльские и особенно августовские дни резко возрос интерес на флоте и за его пределами к боевому опыту и личности Сафонова, к его эскадрилье.

— В воздухе он атакует фашистов, а на земле его атакуют журналисты, — шутили летчики, видя, как зачастили к комэску корреспонденты местной и центральной печати, радиожурналисты.

О Сафонове в те первые месяцы войны писали много, нередко привлекали его самого к выступлениям на страницах газет и журналов. А политическое управление флота в начале августа выпустило листовку с призывным заголовком; «Бить врага по-сафоновски!» Когда же война выявляла в подготовке летчиков характерную серьезную слабину или когда боевая практика ставила их перед новой важной проблемой, Сафонов и сам испытывал необходимость поделиться в печати своими мыслями и соображениями.

«Меня часто спрашивают, чем объяснить достигнутые нами успехи? — писал он в одном из своих газетных выступлений. — Может быть, это воинское счастье? Нет, дело не в счастье. Отличное знание и владение боевой техникой, помноженные на храбрость, высокую дисциплину, — вот что обеспечивает победу в бою».

Статьи и очерки комэска читали в эскадрилье и во всем полку с большим интересом.

Военком полка Филипп Петрович Проняков не раз вспоминал приезды, в полк командующего флотом вице-адмирале А. Г. Головко, члена Военного совета дивизионного Комиссара А. А. Николаева, начальника политуправления бригадного комиссара Н. А. Торика и начальника политического отдела североморской авиации полкового комиссара И М. Комиссарова еще в первые дни войны. Слушая доклады о победах Сафонова и его боевых соратников, уточняя детали, они подчеркивали, что многое из условий, обеспечивавших эти успехи, представляет ценность для всех Военно-Воздушных Сил.

— И наша задача, задача командиров и политработников, — сказал тогда Головко, — всесторонне изучать этот опыт и всемерно помогать, чтобы он стал достоянием других, был освоен как можно большим числом летчиков.

А член Военного совета тогда добавил:

— Это особенно должны учесть коммунисты, а также наши печать, все отряды агитации и пропаганды.

«Как верно это было подмечено», — не раз ловил себя на этой мысли Проняков. И все последующие события покачали, сколько нового и рационального, причем интересного для летчиков и других эскадрилий, было в действиях Сафонова.

Как-то Губанов и Проняков попытались хотя бы бегло подытожить и проанализировать тактические новшества, появившиеся с началом войны в эскадрильях. Получалось, что большинство оригинальных и полезных новинок родилось у сафоновцев. И автором многих из них был сам комэск.

Эскадрилья Сафонова всегда отличалась высокой боевой организацией и незаурядным тактическим искусством, но с началом войны эти ее достоинства стали еще более совершенствоваться.

Один из вылетов группы Сафонова, в котором она рассеяла вражеские бомбардировщики, анализировали и вспоминали с особым восхищением и изумлением.

Случилось так, что тот вылет командир полка майор Губанов невольно прохронометрировал, поэтому последующий анализ всех действий группы оказался особенно впечатляющим.

Когда комэск подбегал к стоянке, его темно-зеленый тупоносый И-16 уже стоял весь напрягшийся и изготовившийся к взлету. Авиамеханик Колпаков в считанные секунды запустил мотор, а авиатехник звена Семенов, встретив командира с парашютом в руках, помог ему молниеносно набросить на могучие плечи расправленные лямки и защелкнуть замки-карабины. Через мгновение Сафонов оказался в кабине, и самолет начал разбег на взлет. С момента отдачи приказа на боевой вылет минуло не более минуты.

Чтобы быстрее набрать высоту, Сафонов уже на выдерживании убрал шасси, и «ястребок» с возросшей скоростью, не сделав обычного круга над аэродромом, круто взмыл к солнцу. За командирским самолетом, выстраиваясь в боевой порядок на ходу, ринулись навстречу армаде вражеских бомбардировщиков остальные истребители сафоновской группы.

Молниеносные, четкие действия при взлете позволили сафоновцам вовремя перехватить фашистские самолеты. Появление советских истребителей было настолько стремительным и ошеломляющим, что гитлеровцы беспорядочно сбросили бомбовый груз и спаслись бегством.

Бой Сафонова с «хейнкелем», который на большой высоте прорвался к аэродрому, был отмечен особым искусством и находчивостью. Сблизившись с Хе-111 скрытно, прикрываясь лучами солнца, комэск атаковал внезапно и почти в упор расстрелял фашистский самолет.

Стиль и хватка большого мастера воздушного боя, постоянно обогащаясь и совершенствуясь, с первых дней война становились эталоном для других летчиков-истребителей.

Смелость Бориса Сафонова в творческом поиске, проявившаяся еще в Качинском училище военно-морской авиации, им первый взгляд могла показаться лихачеством. Один из воспитателей так и записал в его характеристике: «Склонен к ухарству в полете». На фоне прекрасных отзывов о отзывов о летных качествах молодого летчика эта оценка звучала диссонансом и настораживала. Но стоило его командирам в Белорусском особом военном округе, и уже на Севере, внимательно присмотреться к исканиям Бориса Феоктистовича, к его подходу к проблемам пилотирования и воздушного боя, как эта настороженность исчезала. Майор Губанов очень скоро убедился в том, что сложные, необычные фигуры, которые выполнял Сафонов, его действия в воздухе, в ряде случаев не предусмотренные никакими руководящими документами, — не ухарство, а поиск, глубоко продуманные попытки «выжать» из машины Все, что она может дать, найти и проверить варианты атаки из любого положения, уничтожения цели в любой ситуации. Пытливость, стремление к наивысшему рационализму чувствовались буквально во всем — и в большом, и в малом. В первые дни войны полковые острословы начали подшучивать над летчиками сафоновской эскадрильи — дескать, беспокойный комэск и в воздухе хочет видеть своих подчиненных франтами. Проняков поинтересовался, в чем дело. Оказалось, что Борис Феоктистович стал сам надевать в боевые полеты шелковый шарф и порекомендовал это же делать своим пилотам. И вовсе не форсом это объяснялось, а тем, что летчик, осматриваясь в воздухе, постоянно поворачивал голову из стороны в сторону и нередко до боли натирал шею воротником кожаного реглана. От этого его внимание ослабевало. Когда же смысл «франтовства» стал широко известен, подшучивания прекратились, и у всех летчиков-истребителей полка появились шелковые шарфы.

В другой раз, когда Сафонов «модернизировал» свой шлем, уже никто этому не удивился. Увидев на шлеме вместо пряжек пришитые кнопки от парашюта, все летчики догадались, в чем дело, и поступили точно так же. Выигрыш от этого составил почти половину минуты — столько времени уходило раньше на застегивание пряжек, а защелкивание кнопок было секундным делом.

На разборах полетов, особенно с молодыми летчиками, Сафонов нередко вдавался в арифметические подсчеты:

— В нашем деле и секундам нет цены. В полете незаметно набегает минута, а за минуту вражеский самолет в среднем пролетает шесть — восемь километров. Вот и прикиньте сами, какие преимущества получит враг, прорывающийся к нашим объектам, если из-за своей неорганизованности и несобранности будем терять минуты.

И летчик, прибывавший в эскадрилью, с первых же дней приучался ценить время, учитывать самые разнообразные мелочи и детали — все, что хотя бы в малейшей степени способствовало боевому успеху. С подобных азов и начиналась в эскадрилье школа, которую с полным правом называли сафоновской.

В этой школе не последнее место занимала забота о боевой выучке авиаспециалистов. К ним, к их профессиональной подготовке комэск предъявлял не меньшие требования, чем к мастерству летного состава. В этом заключалось еще одно важное условие побед сафоновцев. Среди авиаторов флота было широко известно высказывание Бориса Феоктистовича о том, что он добрую половину сбитых им самолетов врага относит на счет авиаспециалистов:

«Приготовленный ими к вылету самолет ни разу не отказал мне в воздухе, а все пробоины, так сказать его боевые раны, быстро залечивались».

Сафонов обладал большим талантом познания людей, он умел верить и доверять им, а когда требовалось, твердо становился на их защиту. Герой Советского Союза С. Г. Курзенков в своих мемуарах «Под нами земля и море» рассказывает о таком случае. В одном из воздушных боев он ночью по трагическому недоразумению сбил свой самолет Пе-2. Хотя экипаж сумел посадить бомбардировщик на фюзеляж и не пострадал, командующий военно-воздушными силами флота намерен был сурово наказать Курзенкова. Но Сафонов, зная, что в случившемся есть доля вины и членов сбитого экипажа, попросил назначить расследование.

Финал этой истории не стал печальным. В результате тщательного разбирательства тяжкое обвинение с арестованного было снято. Комэск, приехав за Курзенковым, сначала отчитал за оплошность, а потом вдруг и похвалил:

— Молодец! Здорово стрелял! Знаешь, сколько попаданий сделал?.. Сто тридцать восемь... Вот так и стреляй впредь... Но... только не по своим.

«Еще какое-то время я стоял и хлопал глазами, пока не наступило прояснение: «Значит, обвинение отпало», — пишет С. Г. Курзенков. — Как я ни крепился, спазмы сжали горло, непрошеные слезы потекли по щекам...

Возвращая оружие и документы, Сафонов сказал:

— Получай свое имущество и — в эскадрилью. Я знал, что вернешься, поэтому никому не разрешал летать на твоем самолете. Он ждет тебя».

Командир и военком полка поначалу приятно удивлялись тому, что Сафонов, человек немногословный, очень добродушный и мягкий, пользуется столь безграничным влиянием на летчиков и авиаспециалистов эскадрильи. Но, присмотревшись пристальнее к нему, к стилю его работы с людьми, они разглядели за этими чертами характера капитана глубокое чувство ответственности, большую внутреннюю силу, огромное самообладание, такт и уважение к подчиненным, редкое, удивительное обаяние. Особенно собранным и требовательным был он в боевой работе, но голос его всегда оставался спокойным, а движения — неторопливыми, сдержанными. И было ясно, что это — проявление огромной тренированной воли и высокой общей культуры.

Сафонов действительно умел владеть своими чувствами и не горячился, не раздражался даже тогда, когда, казалось, сохранить спокойствие, «не выйти из себя» трудно. Если ему и приходилось делать выговор, провинившийся чувствовал в словах командира прежде всего стремление помочь в овладении «формулами победы», как называли в эскадрилье и в полку элементы сафоновской тактики.

В одном из боев новичок Животовский, вступив в поединок с Ме-109, дал по нему несколько очередей с расстояния 300–350 метров. «Мессершмитт» удалился с резким снижением.

— Предполагаю, что «мессер» сбит, — с нотками гордости и радости докладывал летчик командиру эскадрильи. — На своем самолете имею много пробоин.

Сафонов, осмотрев его машину, установил, что все пробоины получены со стороны задней полусферы. И вместо похвалы Животовскому пришлось выслушать серьезное внушение:

— В этом бою вы дрались плохо. «Мессершмитт» оказался в хвосте вашего самолета. Надо не гордиться такими пробоинами, а стыдиться их. Вам не хватило осмотрительности и умелого маневра. И стреляли неважно.

В другой раз подобную ошибку допустил летчик Плотников. Сафонов, по обыкновению чертя на песке прутиком схему боевого маневра, показывал сплоховавшему питомцу наиболее выгодные приемы уничтожения вражеской машины того или иного типа.

По его заданию замкомэска Коваленко организовал оборудование в удобном овраге небольшого стрельбища, рядом с аэродромом. В качестве мишеней приспособили снятые со сбитых самолетов противника бронеспинку сиденья и бронещитки двигателя.

На этом стрельбище командир эскадрильи делал обстоятельный разбор боевых действий. Проанализировав приемы стрельбы, Сафонов приказал открывать огонь из пулеметов с различного расстояния: 200, 150, 100 и 50 метров. Летчики, стреляя с дальних дистанций, проделали на броне лишь вмятины, а с ближних пробили броню насквозь.

— Вот что значит бить на максимальном сближении, — резюмировал Сафонов наглядный опыт. — Стреляя с дальней дистанции, только щекочешь фашиста, зря тратишь боеприпасы.

После такой учебы комэск брал с собой молодых летчиков в полеты и в бою показывал, как надо сбивать врага, уклоняясь от его огня. Такая наглядность и личный пример Бориса Феоктистовича были важнейшим достоинством его школы, из которой вышло немало замечательных летчиков-истребителей.

За короткий срок умелыми воздушными бойцами стали и прибывшие в эскадрилью в ходе боев Животовский, Плотников, Романов и другие выпускники летных училищ.

Другой характерной чертой Сафонова как воспитателя было стремление понять психологию человека и как можно вернее использовать ее особенности в становлении летчиков и авиаспециалистов. Он умел в нужный момент отметить отличившегося и добрым словом ободрить неудачливого.

Как большую награду воспринял командирскую похвалу на разборе полета сержант Петр Семененко, который в одном из своих первых боев сбил Ме-109, а другого «мессершмитта» загнал в море таранной атакой.

Доброе, отеческое участие комэска помогло Хусину Абишеву, преследуемому на первых порах боевыми неудачами, обрести уверенность в своих силах и открыть личный счет сбитым фашистским самолетам. Капитан знал, что этому молодому летчику, «ходившему» в ведомых, просто не везло, и ни разу не упрекнул его. Когда же Абишев начал вовсе падать духом, Сафонов вызвал его на командный пункт и, как мог, ободрил, высказал советы, подсказанные личным опытом и опытом талантливых товарищей и учеников, таких, как Александр Коваленко, Владимир Покровский, Петр Семененко, Василий Адонкин, Дмитрий Реутов, Виктор Максимович и другие. Но самым действенным уроком был полет, когда комэск взял молодого летчика своим ведомым. На этот раз в отчаянной схватке с врагом Абишев надежно прикрывал командира, а когда выдался случай, с первой же атаки поджег «юнкерс», а затем и свалил его на сопки.

Вновь прибывавшие в эскадрилью летчики с первого же дня чувствовали обостренную нетерпимость своего командира к любым, даже малейшим проявлениям расхлябанности, недисциплинированности, к отступлениям от установленных норм и правил в повседневной жизни и особенно в воздухе, в бою. Сафоновцам надолго запомнился случай, происшедший с лейтенантом Захаром Сорокиным из группы «мигов». Этот летчик, как и все его товарищи, прибывшие с Черноморского флота, быстро «вписался» в коллектив сафоновцев и воевал смело, расчетливо, искусно. Правда, в первом вылете на перехват вражеских бомбардировщиков и истребителей он хотя и добился боевого успеха, но допустил оплошность, которая послужила суровым уроком и для него, и для других летчиков.

В том полете Сорокин был ведомым у командира группы капитана А. Н. Кухаренко. Молодому лейтенанту казалось, что к своему первому бою он подготовился как нельзя лучше. Тщательно облетал новенький, только что собранный «миг», изучил суровую местность Кольского полуострова, отработал основные, наиболее целесообразные боевые приемы, проанализировал особенности тактики фашистской авиации. Четко представлял он и свою задачу — надежно, не отрываясь ни на один метр, прикрывать самолет командира группы сзади. Все будто бы предусмотрел и учел. Но бой показал другое.

Шестерка «мигов» удачно перехватила фашистские самолеты и устремилась в атаку. Капитан Кухаренко, ворвавшись в боевой строй врага, точной пулеметной очередью срезал один из «мессершмиттов». В эти мгновения Сорокин заметил второго «мессера». Охваченный боевым азартом, он оставил ведущего и ринулся преследовать фашистский самолет. Истребитель Сорокина на предельной скорости сближался с противником. И тут летчик совершил еще одну ошибку: забыв о выдержке, он открыл огонь с большой дистанции и вел его, пока не иссякли боеприпасы. По счастливой случайности с последними выстрелами «мессер-шмитт» загорелся и стал падать в море.

В это время в наушники резко ворвался суровый голос ведущего: «Кама-7, Кама-7, где вы? Почему бросили меня?»

Кухаренко сообщил, где он находится.

И только тогда, подавляя бурную радость от только что одержанной первой своей победы, лейтенант осмотрелся вокруг и сделал резкий поворот в сторону Ура-губы, откуда радировал командир группы.

На аэродроме механик по вооружению, осмотрев на приземлившемся самолете Сорокина зарядные коробки, выразил удивление тем, что на борту не осталось ни одного патрона.

— У нас на Севере так не воюют, — строго указал лейтенанту Сафонов. Он напомнил молодому летчику, что стрелять надо, сблизившись с противником, когда для того, чтобы сбить его, вполне достаточно двух-трех очередей.

— Но вы допустили и более серьезную оплошность, оставив Кухаренко без прикрытия. — Голос комэска стал еще суровее. — Докладывайте, как проходил полет.

Сорокин рассчитывал, что одержанная им победа сгладит его вину, но этого не произошло. Капитан расценил ошибку летчика как из ряда вон выходящую, с горечью отметив, что она могла привести к гибели и ведущего, и ведомого.

Случай с Сорокиным комэск обстоятельно проанализировал на разборе полетов, напомнив всем летчикам, что взаимодействие и взаимовыручка — непременное условие успеха в бою.

Захар Сорокин горько переживал случившееся. В следующем же полете он постарался отличиться, сбив фашистский самолет. И никогда больше не допускал он отступлений от боевых инструкций и заповедей сафоновцев. А однажды, когда боевые товарищи оказались в сложнейшей, критической ситуации, вовремя подоспел им на помощь.

В том тяжелом бою с многочисленными бомбардировщиками и истребителями Сафонов сбил два вражеских самолета. А когда у комэска были на исходе боеприпасы, к месту ожесточенной схватки подошла новая группа Ме-110. «Мессеры» с ходу насели на младшего лейтенанта Виктора Максимовича. Искусно маневрируя, он удачно отбил атаки трех истребителей. Но тут и у него иссякли боеприпасы. Выйти же из боя ему не удавалось — на И-16 ринулись еще два «мессера». Максимович умело и находчиво уклонялся от их ударов, а временами сам имитировал нападение, давая гитлеровцам понять, что ловит момент для открытия огня. Сафонов догадался, в чем дело, и с пустыми зарядными коробками ринулся на помощь младшему лейтенанту. Максимович отбивался от ближнего «мессера», а на второго стал пикировать Сафонов. Он демонстрировал одну атаку за другой, словно пытаясь занять выгодное положение для открытия огня. Гитлеровец не выдержал поединка и скрылся в облаках. Тогда комэск бросил свою машину наперерез «мессершмитту», продолжавшему наседать на Максимовича. Но летчик этого вражеского самолета не собирался оставлять поле боя, и Сафонову ничего не оставалось, как пойти на таран. Комэск повел свой И-16 в лобовую атаку...

Машины стремительно сближались. Казалось, еще несколько секунд, и последует таранный удар. Но в последний момент нервы фашиста сдали, и он отвернул свой самолет. Уйти же ему не удалось. Неожиданно появившийся из облаков на своем «миге» Захар Сорокин двумя короткими очередями в упор расстрелял вражескую машину. Объятый пламенем, «мессер» врезался в сопки.

Все истребители сафоновской группы благополучно возвратились на базу. В том на редкость тяжелом бою они уничтожили пять фашистских самолетов.

В ожесточенных схватках с сильным и коварным врагом мужали сафоновцы. Летчики совершенствовали свое летное и воинское мастерство, следуя девизу комэска — «учиться воевать по-новому».

С первых дней войны у Сафонова с особой силой проявлялось новаторское тактическое мышление, складывались свои, оригинальные взгляды на тактику использования истребителей. Он одним из первых в советской авиации вместо принятого в то время клинообразного строя звена, сковывавшего маневр, утвердил способ действий в бою парой самолетов — ведущего и ведомого. Борис Феоктисто-вич вскоре же после начала войны стал эффективно применять и такой тактический метод, как деление истребителей на ударную и сковывающую группы.

И сегодня хорошо помнят однополчане бой сафоновской группы истребителей с вражескими самолетами над прибрежной Большой дорогой, по которой в тот день следовали подразделения морского отряда.

...При подходе к этому району комэск обнаружил немецкого разведчика «хеншеля» и вышел в атаку. Коваленко же с несколькими И-16 на случай появления фашистских истребителей прикрывал действия командира. И такой случай не заставил себя ждать. Когда вражеский разведчик попытался уйти из-под удара, из-за сопки с набором высоты на сафоновский И-16 бросились два Ме-109. Наперехват им устремился Коваленко с остальными летчиками группы. «Мессеры», не приняв боя, повернули обратно. Замкомэска настиг одного из них и стал пулеметным огнем прижимать его к земле. Ме-109 так и не смог вывернуться: неотступно преследуемый советским истребителем, он врезался в болото. А Сафонов тем временем сбил «хеншеля».

Блестящий успех принес сафоновцам воздушный бой 9 августа 1941 года — и на этот раз был применен метод ударной и сковывающей групп.

Глубокой белой ночью посты наблюдения за воздухом оповестили о появлении над линией фронта целой армады фашистских самолетов — более 60 бомбардировщиков и истребителей стремились прорваться к базам флота.

По сигналу тревоги эскадрилья Сафонова взмыла в воздух. Как и обычно, чтобы выиграть время и сэкономить горючее, самолеты выстроились в боевой порядок с ходу, не делая традиционного круга над аэродромом. План предстоящего боя был прост и конкретен: ударной группе Сафонова надлежало взять на себя «юнкерсов», а группе замкомэска — «мессершмиттов»; атака — из засады, со стороны солнца.

Эскадрилья шла над морем, все более удаляясь от береговой черты. В намеченной точке она набрала высоту и резко повернула на юг. Через несколько минут Сафонов впереди у горизонта заметил вражескую армаду и повел эскадрилью на сближение. «Юнкерсы» шли под прикрытием большого количества истребителей. Сафонов решил ударной группой атаковать ведущую девятку бомбардировщиков.

Передав об этом летчикам, он добавил:

— Стрелять по моей команде! Главное — сбить с курса «юнкерсы».

И-16 ринулись на противника со стороны солнца. Снижаясь, они неслись на предельной скорости. Гитлеровцы не сразу обнаружили их в ослепительных солнечных лучах. Когда же заметили, было уже поздно. «Мессершмитты» попытались было перехватить ударную группу, но были отброшены отсекающим огнем группы Коваленко. Сафоновская шестерка прорвалась к передним «юнкерсам» и, открыв огонь с короткой дистанции, сбила три из них, а остальные рассеяла. Затем Сафонов повел группу на следующую девятку и свалил на сопки еще два бомбардировщика.

Фашистских летчиков, растерявшихся от столь стремительной и дерзкой атаки советских самолетов, охватила паника. Узнав по «почерку» сафоновцев, они стали отчаянно посылать в эфир предостережение подходившим бомбардировщикам: «Ахтунг! Ахтунг! В воздухе Сафон!»

«Юнкерсы», отсеченные от своих истребителей, беспорядочно выходили в пикирование и, сбрасывая бомбы на тундру, торопливо поворачивали на запад. Преследуя их, советские истребители уничтожили еще восемь фашистских самолетов.

На этот раз боевой счет эскадрильи существенно пополнили Александр Коваленко, Виктор Максимович, Захар Сорокин, Тимофей Раздобудько, Василий Адонкин. Сам комэск уничтожил три «юнкерса».

Через день, 11 августа, Совинформбюро сообщило: «На днях 60–70 немецко-финских самолетов пытались совершить массовый налет на район Мурманска. Отряды вражеских самолетов встретила наша истребительная авиация... Попытка крупнейшего за время войны налета немецко-финских самолетов на район Мурманска скандально провалилась. В тридцать первый раз советские истребители и зенитчики этого района побили немецких и финских летчиков, не дав им возможности сбросить бомбы на важные объекты.

Во время этого боя наши истребители сбили в воздухе 13 немецко-финских бомбардировщиков. 3 вражеских самолета подбила зенитная артиллерия... Наши самолеты, взяв с самого начала боя инициативу в свои руки, не выпускали ее до полного разгрома немцев».

Большой успех летчиков Северного флота был достойно отмечен: на флот поступила правительственная телеграмма, всем участникам боя были выражены поздравления и благодарность.

Срыв массированного налета на Мурманск и крупные потери в самолетах утвердили фашистское командование во мнении, что в этом бою действовали крупные силы советской авиации.

В тяжелых боях оттачивали свое летное и снайперское мастерство летчики эскадрильи Сафонова, стремясь быть достойными своего командира, который не только проявлял сам виртуозное владение самолетом, редкую выдержку и трезвый, обоснованный расчет, но без устали обучал этому своих подчиненных. И летчики сафоновской эскадрильи вместе с армейской авиацией безраздельно господствовали в воздухе.

После ряда неудач командующий воздушным корпусом в Норвегии генерал Штумпф издал особый приказ: «Избегать боя с советскими истребителями во всех случаях, когда на нашей стороне нет очевидного численного превосходства».

Это было красноречивое признание превосходства советских летчиков в боевом мастерстве, смелости и решительности. Явно поубавилось спеси у гитлеровских асов. И напрасно предостерегал фашистский генерал своих летчиков. Они и без того, завидев краснозвездные истребители, резко меняли курс на обратный. А если и завязывались воздушные бои, то советским истребителям почти всегда приходилось вести их при явном численном перевесе противника.

В начале сентября гитлеровское командование возобновило активные боевые действия в Заполярье. Начав наступление на Кандалакшском и Лоухском направлениях и не достигнув успеха, командование армии «Норвегия» в соответствии с приказом ставки вермахта перенесло главный удар на Мурманское направление. Северная группа противника (усиленный горнострелковый корпус) за 9 дней с большим трудом продвинулась всего лишь на 4 километра, но к середине сентября врагу удалось перерезать дорогу Титовка — Мурманск и создать угрозу выхода в район Мурманска.

Утром 15 сентября многим в эскадрилье казалось, что день предстоит нелетный: все небо заволокло облаками, которые едва не касались скалистых сопок. Но иного мнения был Сафонов. Он считал, что фашисты обязательно воспользуются низкой облачностью, чтобы пробиться к шипим объектам. И чутье не подвело опытного летчика. Вскоре девятка истребителей эскадрильи была поднята к воздух — к линии фронта в районе реки Западная Лица приближалось более 50 фашистских самолетов.

Враг полагался на резкое ухудшение погоды. Но и Сафонов решил сделать своими союзниками облака, нависшие над Кольским полуостровом. Еще в предвоенное время он овладел навыками полета в сплошной облачности и обучил этому летчиков эскадрильи.

Перед линией фронта истребители вошли в облака. Пройдя в серой мгле по приборам расчетное время, они стремительно пробили облачность и вышли точно над вражескими самолетами. Меткие пулеметные очереди сразили два «юнкерса». Объятые пламенем бомбардировщики врезались в сопки. Пока враг, и на этот раз застигнутый врасплох, приходил в себя, сафоновцы стремительно ушли о облака. Не прошло и минуты, как они вновь, уже с другого направления, обрушились на врага и сбили еще два самолета. Новая атака окончательно ввергла гитлеровцев в панический страх. Нарушая строй и беспорядочно сбрасывая бомбовый груз, «юнкерсы» пустились наутек. Но сафоновцы продолжали преследовать их и уничтожили еще один бомбардировщик. А эфир заполнили передаваемые открытым текстом радиограммы:

— Мы окружены большим количеством советских самолетов! Где наши истребители?!

Было от чего прийти в неистовство гитлеровскому командованию. К тому же начали поступать сообщения с передовой линии, что немецкая авиация, обращенная в бегство, сбрасывает бомбы на позиции своих войск. Но самое главное заключалось в том, что неудавшийся массированный налет на советские войска ставил под угрозу срыва задуманное гитлеровскими генералами наступление на Мурманском направлении.

Через несколько часов в воздухе появилась новая армада из 52 самолетов.

На этот раз на перехват врага взлетели лишь семь истребителей: шесть И-16 и один МиГ-3. Когда они появились над линией фронта, «юнкерсы» уже выходили на бомбометание. Заметив это, Сафонов, не теряя ни секунды, повел свою ударную группу в лобовую атаку. Замысел удался. Нервы у гитлеровских летчиков снова оказались слабее: бомбардировщики начали сворачивать с боевого курса, пытаясь создать круговую оборону. А в это время находившаяся в засаде группа Коваленко прорвалась внутрь кольца фашистских самолетов и стала разить их пушечным огнем. Сафоновская же группа продолжала бой снаружи кольца. Как и утром, наши истребители свечой взмывали в облака и, зайдя с другого направления, вновь пикировали на врага, ведя прицельный огонь с коротких дистанций. Атаки повторялись с такой быстротой, что гитлеровские летчики опять начали посылать в эфир радиограммы с требованием выслать на помощь истребители.

И вскоре к месту боя подоспели 22 «мессершмитта». У сафоновцев уже были на исходе горючее и боеприпасы, но комэск, решив пойти на риск, повернул все семь истребителей против «мессеров». Хваленые «асы» немецкого воздушного флота снова, не приняв боя, повернули назад. Ушли, не выполнив свою задачу, и «юнкерсы», более того, и на этот раз они обрушили бомбы на район расположения своих войск, вызвав взрывы складов с боеприпасами.

Память об этих днях хранит краткая хроника «СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945». Вот две записи из нее: «15 сентября 1941 года, понедельник.

— Семь самолетов-истребителей Северного флота под командованием капитана Б. Ф. Сафонова в ожесточенном бою с превосходящими силами противника сбили 13 самолетов врага и заставили противника отказаться от бомбардировки наших объектов. Из 13 самолетов 3 сбил капитан Сафонов.

17 сентября 1941 года, среда.

— Войска 14-й армии Карельского фронта (командующий генерал-майор Р. И. Панин) при участии морской пехоты, боевых кораблей и авиации Северного флота остановили продвижение противника на Мурманском направлении и начали закрепляться на перешейке полуострова Средний».

Добавим к скупым записям хроники, что 14-я армия частью своих сил при поддержке авиации и артиллерии Северного флота нанесла врагу контрудар и разгромила 3-ю горноегерскую дивизию, отбросив ее остатки за реку Западная Лица.

Так провалилось наступление фашистских войск на самом северном участке советско-германского фронта, наступление, на которое враг возлагал немалые надежды.

Свою неудачу в Заполярье гитлеровское командование пыталось объяснить тяжелыми условиями местности, отсутствием дорог и непрерывным усилением советских войск. В действительности же планы врага по захвату Кировской железной дороги и Мурманска были сорваны стойкостью воинов, тесным взаимодействием сухопутных войск и сил Северного флота, которые своими успешными действиями помогали воинам других фронтов, на которых шли тяжелые, кровопролитные бои.

Немалой была заслуга в достигнутом успехе летчиков Северного флота и, конечно, эскадрильи истребителей под командованием Б. Ф. Сафонова.

Активная, наступательная, постоянно обогащающаяся новыми эффективными приемами, основанная на внезапности и умелом сочетании осмотрительности, маневра и огня, сафоновская тактика позволяла эскадрилье воевать и добиваться внушительных побед не числом, а умением. И командование по достоинству оценило мастерство летчиков. В сентябре Александр Коваленко, Захар Сорокин, Петр Семененко, Владимир Покровский, Дмитрий Соколов и Виктор Максимович были награждены орденом Красного Знамени. Первым на Северном флоте удостоился этого ордена 72-й авиаполк, а Борис Феоктистович Сафонов первым среди авиаторов флота стал Героем Советского Союза. К этому времени от ударов летчиков полка враг недосчитался около 100 своих самолетов. Из них более 50 уничтожила сафоновская эскадрилья. 16 вражеских машин было на счету ее командира.

Сообщение из Москвы о награждениях и поступившее вслед за ним приветствие Военного совета флота вызвали в полку всеобщий радостный подъем. Летчики и авиаспециалисты собрались у командного пункта сафоновской эскадрильи на митинг. На торжества к ним прибыли командующий авиацией флота генерал-майор А. А. Кузнецов, военком М. И. Сторубляков, другие представители командования.

Военком полка Ф. П. Проняков, открывая митинг, говорил о славных боевых победах орденоносной части, о том, как гордятся авиаторы флота подвигами Бориса Сафонова и его соратников, о решимости однополчан с честью оправдать высокую оценку их ратного труда.

Выступили на митинге и герои дня — Александр Коваленко, Петр Семененко, Владимир Покровский. Летчики благодарили за награды, высокую оценку их мастерства, но каждый обращал свои слова любви и признательности к командиру Б. Ф. Сафонову — за воинскую науку, за наглядные примеры боевого умения в жестокой борьбе с сильным и злобным врагом.

— Капитан Сафонов, — с гордостью говорил Коваленко, — у нас действительно первый из первых. Я с интересом учусь у него и всегда стремлюсь следовать его примеру. Под руководством нашего командира, большого мастера воздушного боя, я сбил семь вражеских самолетов. Постараюсь уничтожить еще больше!

— Много новых, никогда и никем не применявшихся тактических приемов передает нам командир, — отметил Семененко. — Школа Сафонова, его летного мастерства увлекает всех нас виртуозностью и смелостью атакующих ударов.

Борис Феоктистович был глубоко взволнован и высокой наградой, и сердечными словами боевых друзей. Короткими были выступления авиаторов на том митинге, состоявшемся во время небольшого «окна» между боевыми вылетами. Короткой была и речь Сафонова:

— Сердечное спасибо большевистской партии и Советскому правительству за высокую оценку моей боевой деятельности. Мне хочется заверить родную партию и вас, моих боевых соратников, в том, что я с новой силой стану истреблять врагов. Нас ведет в бой ненависть к гитлеровцам и сознание того, что мы отстаиваем социалистическую Родину, отстаиваем дело коммунизма. Мы били и будем бить врага, пока вся наша родная земля не будет очищена от фашистской погани. И я буду драться до тех пор, пока руки мои держат штурвал.

Все в полку тяжело переживали положение в западных и южных областях страны. С горечью и гневом слушал Борис Феоктистович неутешительные вести с фронтов. Еще в юности, увлеченный историей страны, он исколесил почти всю Тулыцину, побывал на Кавказе, в курсантскую пору познакомился с Крымом, после училища сроднился с Белоруссией. И вот теперь прекрасную родную землю топчет и оскверняет поганый фашистский сапог...

В статье «Еще крепче будет мой удар по врагу», опубликованной тогда во флотской газете «Краснофлотец», Сафонов писал: «Я вырос в годы Советской власти. Комсомол, в который я вступил 16-летним юношей, и партия вырастили меня. Советский народ и партия дали мне возможность осуществить свою заветную мечту — стать военным летчиком. И всю свою жизнь я делал все для того, чтобы оправдать оказанное мне высокое доверие.

Когда фашистские полчища вторглись на мою родную землю, я дал себе слово беспощадно разить врага, драться до последнего дыхания. Это слово я никогда не забываю, держу его крепко...

День, когда я узнал о присвоении мне звания Героя Советского Союза, был счастливым днем в моей жизни. На поздравления и пожелания моих боевых друзей и командования флота хочется сказать только одно, что все мои силы, знания и жизнь принадлежат моей Родине. Во славу ее, за ее честь и свободу я буду нещадно, с удесятеренной силой бить злобного врага!..»

В посвященной прославленному летчику поэме поэт Александр Жаров писал: