Первые испытания
Над аэродромом и гранитными сопками висит незаходящий шар заполярного солнца. Чуть слышно шелестят листвой березки, раскинувшие свои ветви над узким ущельем. Глубоко внизу глухо бурлит порожистая безымянная речка.
Старший лейтенант Борис Сафонов еще прошлогодней весной облюбовал это живописное место на восточной окраине аэродрома для командного пункта своей эскадрильи и нередко, бывало, любил постоять над скалистым обрывом, послушать шум берез и нескончаемый говор бурлящей воды. Но сегодня, как вчера и позавчера, он не замечает ласкавшую еще так недавно глаз зелень листвы, не слышит по-прежнему бодрый голос речки. Все стало иным: шел уже третий день войны.
Борис Феоктистович, обычно спокойный, уравновешенный, явно взволнован. Это его состояние передается замкомэску старшему лейтенанту Александру Андреевичу Коваленко, сидящему за столиком, врытым под двумя теснящимися друг к другу березами.
Поводов для беспокойства у них достаточно. Активность фашистской авиации явно возрастает. Немецкие самолеты и небольшими группами, и в одиночку все чаще появляются над Мурманом, а истребителям эскадрильи пока не удалось сбить ни одного врага. Первый воздушный бой в небе Заполярья уже произошел. Летчик из соседней эскадрильи «чаек» старший лейтенант В. Д. Воловиков атаковал над Рыбачьим «хейнкеля» и «мессершмитта», но неудачно. Фашистские летчики, отстреливаясь, стали уклоняться от боя, а Воловиков, разгоряченный преследованием, вел непрерывный огонь, и, когда подошел к фашистам на короткую дистанцию, боеприпасы кончились. Вражеские самолеты безнаказанно ушли восвояси.
Борис Феоктистович собрал своих летчиков:
— Воловиков допустил ошибку, от которой летчик-истребитель должен все время предостерегать себя. Открыв огонь на большой дистанции, он оказался безоружным тогда, когда можно было ударить наверняка. Так воевать нельзя. Пусть этот промах послужит уроком для каждого из нас...
Сафонов и Коваленко то и дело нетерпеливо поглядывали на черный ящик телефона, прикрепленного у стола на одной из берез. Оба истомились за день, каждое мгновение ожидая приказа на вылет.
Это состояние напряженного ожидания боевого приказа началось в эскадрилье с той минуты, когда из репродуктора тревожно прозвучало: «Сегодня в 4 часа утра... германские войска напали на нашу страну...»
Суровым был митинг, состоявшийся в 72-м смешанном авиаполку. Летчики рвались в бой, в воздух, навстречу фашистским захватчикам. Каждый был полон решимости отдать все силы, а если понадобится — и жизнь ради достижения победы.
После митинга эскадрилья Сафонова получила приказ заступить на боевое дежурство в готовности № 1. Когда летчики прибыли на стоянку самолетов, комэск направился к капониру, попросил у техника звена Михаила Семенова белую краску и кисть и крупными буквами вывел на одной стороне фюзеляжа своего ястребка: «За ВКП(б)!», а на другой — «Смерть фашистам!»
Что вспомнил, о чем думал комэск в те первые минуты начавшейся войны?..
...Быть может, о том, как секретарь Тульского горкома комсомола, вручая ему в далеком тридцать первом комсомольский билет, говорил:
— Молодец, что сам научился стрелять с обеих рук и организовал в ФЗУ осоавиахимовский кружок. Мы всегда должны помнить, что наша Советская страна окружена гидрой империализма, которая готовится нас задушить. Ленин завещал нам никогда не забывать об этом и быть всегда готовыми защитить завоевания революции.
...Или о том, как отчим, Сергей Васильевич Ступин, сельский учитель, повесив над своим письменным столом портрет Владимира Ильича, впервые рассказал о Ленине, о том, что значит он для страны и всего мира, что дала народу Советская власть?
...Или о том, как появилась мечта стать военным летчиком? Это произошло еще тогда, когда он учился в ФЗУ.
Словно почувствовав себя ответственным за судьбы и безопасность своей страны и своего народа, поступил он в планерную школу при Тульском аэроклубе.
Занятия в группе инструктора Валентины Гризодубовой определили его судьбу: летом тридцать третьего, после окончания аэроклуба, Борис уехал учиться в авиаучилище, находившееся в Каче, недалеко от Севастополя.
...Или вспомнилось ему начало службы в Белорусском поенном округе? Именно тогда особенно усилилось ощущение неизбежности смертельной схватки с фашизмом, быстро набиравшим силу в Германии. С тех дней им всецело руководит стремление овладеть всем необходимым, для того чтобы, если придется, разить врага наверняка, до полного его уничтожения. Это стремление он развивал и у своих боевых товарищей как коммунист, которым стал вскоре после окончания училища, как комсорг, а потом и как командир эскадрильи...
В те часы первого дня войны с необыкновенной четкостью и ясностью представилось ему положение дел в эскадрилье: все самолеты в строю, отработаны и многократно повторены основным летным составом учебные задачи, наиболее эффективные тактические приемы ведения боя. Молодым летчикам, недавно прибывшим в эскадрилью, хоть и не удалось еще полностью выполнить учебную программу, придется доучиваться в боях — каждый из них уже может вылетать на боевые задания в качестве ведомых.
Теплое чувство появилось при мысли о заместителях: помощники у него надежные. С Сашей Коваленко неразлучен еще с Качинского училища — прекрасный летчик и командир. Военком Редков тоже опытен в своем деле, с большевистской хваткой партийный работник.
Скорее бы в бой — так неспокойно было в бездействии, хотелось снова и снова помериться силами с фашистами, хотя и знал Сафонов, что у врага самолетов значительно больше, особенно истребителей. Хотелось на деле, в бою, выразить всю силу ненависти к захватчикам, готовность к бесстрашной защите Родины.
Прошло уже более двух суток, как на родную землю обрушился шквал войны. В тревожном ожидании очередного вылета мысли невольно обращаются к самым близким людям. Где-то там, в родном селе под Тулой, тревожится о нем мать Фекла Терентьевна. К ней и отчиму уехала жена с сынишкой. Как-то они там, его Женя, его Игорек? Скоро ли придется увидеться? Снова вспомнилась Белоруссия — именно там создалась их семья, там встретил он свою любовь — Женю, выпускницу Витебского мединститута. Там, на белорусской земле, вступил он в партию Ленина. В тревоге сжалось сердце при мысли, что может и к тем краям приблизиться враг...
Вспомнился брат Евгений. И он решил посвятить себя авиации, этим летом должен был окончить Качинское военно-летное училище — то же, что воспитало его, Сафонова.
И сердцем, и разумом комэск понимал, что охватившая его тревога за семью и друзей неотделима от большой тревоги за судьбу страны. Под угрозой оказались и жизнь близких людей, и те завоевания социалистического общества, с которыми не хотели мириться силы мировой реакции.
Но он, как и миллионы советских людей, безгранично гордится своей страной и будет защищать ее, не щадя ни сил своих, ни самой жизни...
Сафонов знал, что враг сосредоточил немалые силы, чтобы захватить советский Крайний Север — отсюда ведь могли идти постоянная угроза вермахту. Захватить незамерзающий порт Мурманск значило отрезать Стране Советов связи через Заполярье с внешним миром, перерезать жизненно важные водные артерии.
На территории Норвегии и в Северной Финляндии фашистское командование развернуло сильную армию — «Норвегию», в северных портах были сосредоточены мощные надводные и подводные корабли немецкого флота, вблизи советских границ вместе с дивизиями тирольских горных егерей базировались ударные эскадры фашистской бомбардировочной и истребительной авиации. Гитлеровцы имели и численное превосходство, и немалый боевой опыт.
Сафонов почти весь день провел на ногах. Исхожена вдоль и поперек стиснутая скалистым ущельем площадка командного пункта. Останавливаясь, он поворачивался лицом к западу и подолгу смотрел вдаль, словно пытаясь разгадать, что происходит там, за ломаной чертой горизонта, где гранитные сопки смыкаются с небом.
День уже близился к концу — об этом свидетельствовали только часы, — когда Коваленко не выдержал, проговорил:
— Присел бы, комэск, поберечь силы надо. Чует мое сердце, что-то задумали фашисты...
— И я об этом же думаю.
В эту минуту Сафонов заметил в направлении главной базы флота над горизонтом темные шапки разрывов, и тут же прозвучал звонок телефона. Командир полка майор Губанов сообщил, что курсом на Полярный движется большая группа фашистских самолетов, и приказал перехватить ее.
— Есть перехватить! — ответил Сафонов и, положив трубку, повернулся к Коваленко: — Лечу я, а ты будь на «товсь». Ракету!
Над аэродромом взвилась зеленая ракета, и на стоянке истребителей все пришло в движение. Когда комэск подбежал к своему капониру, самолет уже был готов к вылету. С помощью техника Сафонов с ходу надел парашют, в считанные секунды оказался в кабине. Истребитель вырулил на полосу и после короткого разбега взмыл в воздух. Прошло не более минуты после телефонного звонка, а в небе уже ложились на боевой курс наши ястребки.
Тяжело груженные двухмоторные «юнкерсы» и «Хейнкели-111» самоуверенно, будто не замечая огня зенитных батарей, приближались к главной базе. Но когда по их курсу на подступах к Полярному стремительно появилась группа Сафонова, фашистские бомбардировщики беспорядочно сбросили на голые сопки груз бомб и пустились восвояси.
Горючее было уже на исходе, и Сафонов повел группу на аэродром.
Через некоторое время после приземления над южным полем аэродрома появился вражеский разведчик — «Хейнкель-111». Сафонов, находившийся у своего самолета, мгновенно сел в кабину и сразу же, с места дал газ. И-16, набирая скорость, легко взлетел и, поднявшись на 700–800 метров, стал настигать разведчика. Решив атаковать фашиста, комэск для скрытности стал заходить со стороны солнца. Расстояние до цели быстро сокращалось, уже были отчетливо видны черные кресты на плоскостях и свастика на хвосте. Лишь в эти мгновения гитлеровцы заметили И-16 и начали отстреливаться.
Комэску не терпелось открыть огонь, но сознание заставляло не спешить, чтобы подойти к цели поближе и ударить наверняка. Враг, проявляя нервозность, стремился уклониться от удара, нырял из одного облака в другое, огрызался в просветах пулеметными очередями. Но истребитель стремительно приближался к «хейнкелю». И наступил миг, когда пальцы Сафонова решительно нажали на гашетку пулемета. Одна очередь, другая... Фашистский самолет как-то вздрогнул, но удержался и стал отворачивать в сторону моря. Сафонов, продолжая сближаться, над бухтой Зеленцы пошел в непростреливаемый сектор «хейнкеля» и меткими очередями отсек ему хвост.
Бомбардировщик, медленно кувыркнувшись, на глазах у катерников флота грузно врезался в воду и быстро затонул.
С чувством исполненного долга возвращался комэск на аэродром. Невольно вспомнил своего первого инструктора Валентину Степановну Гризодубову. Очень захотелось Сафонову в тот час, чтобы узнала его строгая наставница о боевом успехе лучшего своего учлета и, может быть, как не так бывало в аэроклубе, похвалила: «Молодец!».
На аэродроме приземлившийся И-16 окружили все, кто был в тот час поблизости. Комэск, выбираясь из кабины, лишь улыбался в ответ на радостные, возбужденные возгласы друзей.
Первая победа! Не только Сафонова — всей североморский авиации. И одержана она благодаря строго выдержанному тактическому приему, который комэск настойчиво внедрял в эскадрилье. Много значила она для авиаторов в ее первые дни: стало очевидно, что, хотя у врага больше самолетов, причем новейших типов, сбивать их вполне можно.
Фашистский бомбардировщик был уничтожен вечером, но в тот же день об этом успехе узнал весь флот. Именно тогда, 24 июня сорок первого, сделал, командующий Северным флотом Арсений Григорьевич Головко ту запись в дневнике, которую мы привели в начале книги.
В тот памятный день командир полка майор Георгий Петрович Губанов, выслушав короткий доклад Сафонова о том, как был сбит «Хейнкель-111», крепко пожал ему руку и сказал:
— Еще раз поздравляю. Верил и верю: то новое, что ты стремишься внести в тактику истребителей, сам же и утвердишь в боях. Желаю успеха!
— Будем стараться. Без хитрости и умения, одной храбростью с фашистами много не навоюешь, — у них есть и опыт, и техника.
— Что верно, то верно, — отозвался майор. — Но несомненно и то, что без смелости и отваги трудно быть хитрым в бою.
— Согласен. — Сафонов с удовлетворением еще раз отметил про себя, что почти во всем, особенно в вопросах тактики, организации боя, творческого подхода к ним, их взгляды всегда совпадают. А Сафонов очень дорожил мнением Губанова, опытного летчика. Героя Советского Союза, удостоенного этого высокого звания за мужество и мастерство, проявленные во время советско-финляндского вооруженного конфликта.
Раздался телефонный звонок. Губанов взял трубку:
— Слушаю, товарищ генерал. Он как раз у меня. Есть. Понял. Будет исполнено.
Майор положил трубку и, тепло посмотрев на Сафонова, сказал:
— Командующий ВВС флота генерал Кузнецов выражает тебе благодарность. Но предупредил, что действия фашистской авиации пока носят в основном разведывательный характер. Враг еще не атаковал наш сухопутный участок фронта. Так что основные события впереди, и к ним надо быть готовыми. На это командующий настоятельно обратил внимание.
— Эскадрилья готова к любым боям, — твердо ответил Сафонов. — Учились мы немало в мирное время, но главные университеты, конечно, впереди. Вот только возможностей для настоящей учебы сейчас нет. Не столько вылеты по тревоге, сколько патрулирование отнимает много сил и времени.
— Ничего не поделаешь, — отозвался Губанов. — Пока не получим скоростные самолеты, от патрулирования нельзя отказываться: не всегда успеваем перехватывать самолеты врага, взлетая с аэродрома. Слишком близко к линии фронта расположены фашистские базы, да и скорость наших истребителей невелика. Но скоро, скоро поступят долгожданные «миги».
Скорее бы, — обрадовался Борис Феоктистович. — А пока их нет, постараемся бить фашистов на своих «ишачках» и «чайках».
Вернувшись на командный пункт эскадрильи, Сафонов рассказал о благодарности и предупреждении командующего ВВС военному комиссару эскадрильи Петру Александровичу Редкову и своему заместителю Александру Андреевичу Коваленко. Решили использовать каждую возможность, чтобы все летчики и авиаспециалисты достаточно глубоко уяснили сложные задачи, морально подготовились к тяжелой борьбе за господство в воздухе. Каждый должен быть готов к поиску наиболее эффективных тактических приемов ведения воздушного боя на имеющихся самолетах, рациональных способов обслуживания авиационной техники. В коротких перерывах между полетами Сафонов и его помощники, коммунисты и комсомольские активисты обращали особое внимание на то, что не удалось отработать до конца перед войной, на устранение выявившихся в первых боевых буднях упущений и недостатков.
Войска немецко-фашистской армии «Норвегия» перешли наступление в конце июня — начале июля. На Мурманском направлении части горного корпуса генерала Дитля атаковали группу войск нашей 14-й армии в ночь на 29 июня.
Летчики-североморцы, поднятые по тревоге, с самого начала вражеского наступления сосредоточили все свои усилии на прикрытии сухопутных войск с воздуха. Командование морской авиации при ее малочисленности вынуждено было использовать свои силы более или менее значительными группами за счет невероятного напряжения людей и техники. Летчикам приходилось совершать до семи-восьми боевых вылетов в день. В неравной борьбе из бомбардировщиков и с предельно короткой дистанции поражает его. «Юнкерс», загоревшись и войдя в отвесное пике, врезается в гранитные скалы.
В начале июля враг предпринял попытку нанести массированный удар по аэродромам Северного флота. В налете участвовали сорок два пикирующих бомбардировщика, появившихся с разных направлений. На сухопутном аэродроме в эти минуты из истребителей оказалась лишь группа Сафонова, но и она не могла взлететь — летчики его эскадрильи только что возвратились со штурмовки фашистских войск, и авиаспециалисты приступили к подготовке самолетов к новому вылету.
Выручили армейские летчики-истребители. На подступах к Кольскому заливу завязались воздушные бои. Лишь отдельным бомбардировщикам удалось прорваться к аэродромам.
Страдая от своей беспомощности в такой момент, Сафонов хватает ручной пулемет и, устроившись среди гранитных валунов, открывает огонь по воющему сиреной «юнкерсу». Когда вражеский самолет скрывается из виду, к комэску подбегает дежурный по полетам Коваленко и докладывает:
— Подготовка истребителей заканчивается!
— Отлично! Не достал с земли, достану в воздухе! Ракету, Александр!
Подбежав к самолету, уже нетерпеливо вздрагивающему от работы мотора, Сафонов вскакивает в кабину. Запыхавшийся от бега военком Редков пытается перекричать взревевший мотор:
— Надо переждать, опасно, собьют на взлете! Но истребитель комэска уже выруливает из капонира и взмывает в воздух. За командиром устремляются другие летчики.
Юго-западнее аэродрома группа Сафонова врезается в гущу вражеских самолетов, с которыми дрались армейские летчики. Внезапная стремительная атака со стороны солнца вносит перелом в ход неравного боя. Враг, потеряв несколько машин, сбрасывает бомбы и поворачивает обратно.
В этом бою сафоновцы увеличили боевой счет эскадрильи на два Ю-87 и три Me-109.
На аэродроме командир полка, выслушав доклад Сафонова, сказал:
— Молодцы. И армейцам спасибо. Такая туча «юнкерсов» шла, а прорвались единицы. Потерь у нас ни в технике, ни И людях нет... — Майор вдруг замолчал и осторожно добавил: Вот только зама твоего немного задело осколком.
— Коваленко? — встревожился Сафонов. — Ранило? А где он сейчас?
Губинов, зная о давней дружбе и взаимной привязанности командира эскадрильи и его заместителя, предвидел такую реакцию Бориса Феоктистовича и попытался успокоить его:
— Да ты не волнуйся так, военком Редков докладывал, что рана не очень серьезная. Коваленко в госпитале, И, надеюсь, нее обойдется благополучно.
— Нет, я должен видеть его, прошу разрешения отлучиться ненадолго.
— Ну, конечно, надо навестить. Бери штабную машину.
Пока ехали в госпиталь, комэск с тревогой думал о своем Друге и боевом соратнике. Их связывали не просто дружеские чувства. На глубоком духовном родстве была основана их взаимная привязанность. Большая симпатия друг к другу проявилась еще в курсантскую пору, и все последующие годы они шагали рядом, по-братски заботясь друг о друге. Одновременно окончили училище, служили одной эскадрилье — и в Белоруссии, и здесь, на Севере. Вместе вступали в партию, почти в одно время обзавелись семьями. Их сближало пытливое, творческое отношение к своему делу, единство взглядов на тактику воздушного боя и ее развитие, большая любовь к авиации. А в последние дни грозной опасности их еще теснее связала острая озабоченность за безопасность Родины, убежденность, что именно в небе Отчизны они смогут быть максимально полезными своему народу, своей партии...
В госпитале после разговора с дежурным врачом Сафонов немного успокоился: да, Коваленко нужна операция, но чувствует он себя удовлетворительно и уже спрашивал, когда его выпишут.
Когда Сафонов вошел в палату, скуластое лицо Коваленко засветилось в радостной улыбке. Старший лейтенант оторвал голову от подушки и приподнялся, пытаясь встать на ноги, но Борис Феоктистович положил свои руки на его плечи и требовательно проговорил:
— Лежи, лежи, дружище.
Присев у койки и задержав в своей руке руку друга, он участливо спросил:
— Как же так?..
— Да вот, просто не повезло, — сокрушенно сказал Коваленко. — Только вы взлетели, с другой стороны навалился «юнкерс» и швырнул бомбы. Одна из них грохнула рядом с нашим КП. За весь налет лишь одному фашисту удалось прицельно отбомбиться, и надо же — угораздило меня оказаться поблизости. Раны пустяшные, жалко только — реглан осколками попортило. Так что мне здесь долго находиться просто незачем. Вот сегодня-завтра сделают небольшую операцию — и в эскадрилью. В такое-то время разлеживаться! Нет, это не по мне...
— Ты, брат, зря горячишься, — недовольно прервал товарища Сафонов. — Ты же летчик, а в воздух, в бой можно подниматься лишь здоровым, иначе в лучшем случае пользы от такого истребителя будет мало, а в худшем — собьют. Мы ждем тебя основательно поправившимся.
— Конечно же вернусь, когда почувствую, что смогу летать в полную силу. А сил у меня и сейчас немало. — Вот и договорились.
Рассказав о только что закончившемся воздушном бое, Сафонов поинтересовался:
— Писем и от твоих больше не было?
— Что то замолчали. — Обычно живые, веселые глаза Коваленко вдруг затуманились печалью. — Сам знаешь, что творится сейчас на Украине. Все думаю, живы ли?.. Ну что ты, Сашок, все будет хорошо, — убежденно проговорил комэск и поднялся со стула.
Коваленко невольно, в который уж раз за многие годы постоянного общения, залюбовался другом. Сегодня он смотрел на побратима снизу, лежа, и тот казался ему еще более высоким, плечистым и статным. Густые, слегка вьющиеся, зачесанные назад волосы, красивое открытое лицо, правильный, словно отточенный скульптором профиль, темные брови, широкий подбородок с ямочкой, большие внимательные глаза — вся могучая фигура Сафонова излучала силу, жизнерадостность, энергию и уверенность. Коваленко и сам не был обделен статью, но он всегда восхищался мужественностью, незаурядной внешностью и природным благородством своего друга. Рядом с ним всегда работалось уверенно, с большой отдачей, было как-то по-особому спокойно, хорошо.
Коваленко еще в госпитале узнал об Указе Президиума Верховного Совета СССР от 14 июля о награждении группы авиаторов полка. Ордена Красного Знамени были удостоены Губанов, Сафонов, летчики-истребители старший лейтенант С. И. Уваров, лейтенант Д. А. Реутов, младший лейтенант В. С. Адонкин.
Пока замкомэска был в госпитале, в эскадрилье и во всем полку произошло немало других событий. Внушительным стал боевой счет сафоновцев. В первой половине июля еще пять побед одержал сам командир, ставший уже капитаном. Об эскадрилье и самом Сафонове заговорили не только на флоте, но и на передовой, на всем Мурмане.
Командование военно-воздушных сил и Военный совет флота придавали большое значение боевому опыту сафоновской эскадрильи. В поздравлении сафоновцам командующего флотом А. Г. Головко и члена Военного совета А. А. Николаева, в специальном приказе комфлота и в обращении политического управления к североморцам содержался призыв бить врага по-сафоновски — дерзко, противопоставляя его численному превосходству умение, боевое искусство. Командование флота особо обращало внимание на необходимость пристального изучения новаторской тактики Сафонова и его учеников. Борису Феоктистовичу и некоторым его соратникам уже не раз поручалось выступить и в печати, и перед летчиками полка, который вплоть до октября сорок первого года оставался единственной ударной силой североморской авиации.
— Теперь настал твой черед, — сказал военком полка Проняков Александру Коваленко, когда он возвратился из госпиталя. — Тебя тут называют истребителем истребителей. Расскажи другим, как это у тебя получается.
Действительно, на счету Коваленко были одни «мессершмитты», и Сафонов увидел в этом не случайность, а характерную черту боевого почерка своего заместителя. В беседе с Редковым командир эскадрильи высказал мысль о том, что в разработке тактики группового боя истребителей с фашистскими бомбардировщиками и «мессершмиттами» особенность мастерства Коваленко может стать важным элементом. В скором времени так оно и произошло.
Коваленко от души порадовался боевым успехам однополчан, в том числе победе старшего лейтенанта Воловикова, который тяжело переживал неудачу в первом бою и вот теперь «реабилитировал» себя, сбив за один вылет сразу два самолета.
Но особенно обрадовало пополнение эскадрильи высотными и скоростными «мигами» — МиГ-3. Летчики для них прибыли раньше и теперь в ожидании самолетов выполняли задание Сафонова: изучали местность в районе аэродрома, главной базы, Мурманска, передовой линии фронта. Сложный рельеф Заполярья — гранитные сопки, ущелья, болота требовал точного знания местности, иначе можно при вынужденной посадке погибнуть. И «безлошадники», как называли себя новички, за несколько дней изучили почти всю кольскую тундру. А когда прибыл эшелон с авиационной техникой, они вместе с техниками и механиками сутками, пользуясь полярным днем, не зная сна и отдыха, собирали прибывавшие «миги». Прошло лишь несколько дней, и бывшие «безлошадники», облетав под строгим присмотром своего комэска новенькие быстрокрылые машины, заступили на боевое дежурство в готовности № 1. Командир вновь прибывшей группы капитан Алексей Кухаренко вместе с пилотами лейтенантами Захаром Сорокиным, Дмитрием Соколовым, Николаем Толстиковым и другими активно включился в напряженную боевую жизнь полка.
Ожесточенные бои, не ослабевая, шли на суше и в воздухе. Враг, не считаясь с большими потерями, продолжал атаки на Мурманском направлении. И по-прежнему все усилия флотской авиации были сосредоточены на поддержке сухопутных войск, отражавших натиск горных частей. Самолеты смешанного полка вместе с армейской авиацией наносили удары по наступавшим войскам врага, по его артиллерийским и минометным батареям, колоннам автомашин и пехоты, направлявшимся к переднему краю, по мостим и переправам на горных реках, складам боеприпасов и горючего. Истребители полка, несмотря на количественное и качественное превосходство фашистской авиации, уверенно отражали ее налеты на Мурманск и силы флота.
Не помогало врагу и появление на его вооружении Мс-110 — мощного двухмоторного двухместного истребителя. Фашистское командование вынуждено было постоянно увеличивать истребительное прикрытие бомбардировщиков.
Высокая боевая активность, использование наиболее эффективных тактических приемов в воздушных атаках, изумлявших дерзостью и героизмом, позволяли сафоновцам все увереннее держать господство в воздухе.
Между тем боевые действия на самом северном фланге советско-германского фронта развивались не по планам гитлеровского вермахта. Численному превосходству врага защитники советского Заполярья противопоставили активные маневренные действия, стойкую оборону и решительные контратаки стрелковых частей с фронта и десантных сил с тыла при поддержке корабельной артиллерии и флотской авиации. В упорных боях бойцы и командиры проявляли образцы мужества, героизма и воинского мастерства.
Войска 14-й армии при активном содействии кораблей, авиации и морских отрядов Северного флота сорвали июльское наступление соединений 19-го горного корпуса, остановили их на рубежах реки Западная Лица и перешейка полуострова Средний.
На Мурманском направлении наступило относительное затишье.