16-я стрелковая имени Киквидзе...

Задача поставленная перед войсками Ситникова, была прежняя: занять Елань и отбросить дивизию Киквидзе с железной дороги Балашов — Камышин. [118]

Но сил для достижения этой цели белые бросили значительно больше, чем когда-либо раньше.

Стояли неслыханные морозы — даже пулеметы отказывали. Выпал глубокий снег, всадники должны были то и дело спешиваться, чтобы протаптывать дорогу.

Семь часов продолжался бой, прежде чем войска Киквидзе остановили белоказаков, обратили их в бегство, а затем и сами перешли в наступление по направлению к хутору Зубрилову. Особенно отличились артиллеристы батареи Михаила Воловатова — их картечь нанесла белой коннице урон огромный. Комиссар дивизии докладывал об этом бое в реввоенсовет армии: «Доблестная революционная 16-я дивизия под личным руководством т. Киквидзе одержала блестящую победу над ударной группой белогвардейцев под начальством генерала Ситникова. Занято Зубрилово, захвачено 5 орудий, 9 пулеметов, большой обоз и много пленных. Противник отступает, бросает раненых».

По всему фронту 9-й армии советские войска добились в эти дни перелома в ходе военных действий, как того и требовали от них Центральный Комитет партии, Владимир Ильич Ленин.

16-я дивизия успешно наступала, ломая яростное сопротивление противника. По замыслу командования ее части должны были получить поддержку бронепоездов со стороны Поворина. Но тут случилось непредвиденное. Армейские саперы не сумели вовремя восстановить железнодорожный мост у станции Касарка, и это привело к тяжелым последствиям. 16-я дивизия не только не дождалась бронепоездов, но вообще оказалась отрезанной от других советских частей. Между тем снаряды, патроны, продовольствие [119] и фураж у киквидзевцев были на исходе.

От вражеской разведки отчаянное положение дивизии, особенно ее ударной группы, не укрылось. Белое командование обрушило на 16-ю отборные войска. Расходуя последние снаряды и патроны, киквидзевцы отбивали яростные атаки.

Начдив докладывал новому командарму-9 П. Е. Княгницкому: «13 декабря противник большими силами вновь начал атаки на ударную группу. Бой длился до 24 час. Все атаки нами отбиваются, идут жестокие бои, кругом отрезаны, несем чувствительные потери в людях, каждый день отправляем в Поворино по 200 одних раненых, противник каждый раз несет огромные потери, двигайте поскорее мне на помощь на Бударино левый фланг Миронова или Уральскую дивизию.

Мы будем биться до последнего человека, пришлите патроны и снаряды... в окопах раненые находятся в ужасном положении, перевязочный материал весь вышел, пришлите немедленно летучий санитарный отряд и теплые вещи для раненых...»

Бойцы ударной группы дивизии, оказавшиеся в полном окружении, голодные, экономя последние драгоценные патроны, отбрасывали врага клинками и штыками.

Командный пункт Киквидзе располагался на хуторе Грачевском. Здесь была небольшая церквушка, с колокольни которой начдив вел наблюдение. Когда образовалась некоторая передышка, на колокольню забрался Кирилл Еремин, радостно сообщил, что в доме священника связисты нашли продукты и отправили их раненым, а из остатков вчерашнего поповского обеда сварили чугунок супа. Можно перекусить. [120]

Киквидзе, комиссар Лозовский и командир Рабоче-Крестьянского полка Чайковский спустились вниз, зашли в дом, согревая дыханием озябшие руки и оттирая ими уши.

Повар едва успел разлить черпаком — «разводящим» суп по мискам, как в дом ударил шальной вражеский снаряд. Несколько бойцов и попадья, хозяйка дома, были убиты. Чайковскому оторвало кисть правой руки. Еремина контузило. Киквидзе был ранен в голову и ноги. Санитары извлекли его из-под обломков дома в бессознательном состоянии. Тяжелое ранение получил и Лозовский.

Командование боем принял на себя Иосиф Чайковский, он отказался покинуть строй, попросил только потуже перетянуть ему культю. Так он и переходил от одной группы бойцов к другой, держа искалеченную руку высоко над головой — опустить ее он не мог, так как кровь немедленно пробивала повязку.

Казаки не сумели сломить сопротивление героев и откатились к Урюпинской.

Командарм-9 П. Е. Княгницкий приказал дивизии отойти на линию Александровский — Семеновка, дал ей недели две для отдыха и приведения частей в порядок.

...Наступил новый, 1919 год. Для советских войск на Южном фронте он начался успешно. 4 января перешли в наступление на центральном участке 8-я и 9-я армии. В первый же день наступления части 9-й армии овладели Борисоглебском и, уничтожив здесь крупную группировку противника, устремились к Новохоперску.

10 января по приказу командования перешла в наступление и 16-я дивизия. Ее полки успешно продвигались в направлении Зубрилов — Ярыженская — Алексиково. [121] Белые отступали, но в районе Преображенской они прорвались в тыл дивизии Миронова. Соседу нужно было помочь.

К вечеру 11 января Тамбовский полк вторично занял хутор Зубрилов и отбросил противника за речку Кордоил. Боем руководил Киквидзе, своим последним боем.

На опаленную сражением землю опустились ранние январские сумерки. Полк расположился на ночлег, выставив сторожевое охранение. Еремин проследил за установкой полевого телефона в избе, предназначенной для начдива, и спросил у Киквидзе, какие будут дальнейшие распоряжения.

— Пока никаких, душа любезный Кириле! — весело ответил Киквидзе.

Он был явно доволен успешным началом наступления и не скрывал этой своей радости.

— Пока никаких, — повторил он. Потом приказал: — Поедешь со мной на рекогносцировку. Вернемся — ужинать будем.

Выехали небольшой группой: Киквидзе, начальник его полевого штаба Григорьев, командир тамбовцев Чистяков, Еремин, как начальник команды связи при начдиве, и три бойца.

Легко цокали копытами по мерзлой, заснеженной земле кони. Ночную тишину изредка лишь нарушали одиночные выстрелы со стороны противника. Ехали молча, только Киквидзе изредка перебрасывался отрывочными фразами с Чистяковым.

— Надо бы поскорее взять Ярыженскую, — донесся до Кирилла голос начдива, — это облегчит положение Миронова.

Когда группа подъехала к мостику на северо-западной окраине Зубрилова, на горке за речкой, возле поворота дороги на хутор Галушкинский, показались [122] зыбкие на фоне густо-лилового неба силуэты трех всадников. Показались и тут же исчезли. Но успел сухо треснуть одиночный выстрел. Киквидзе рухнул головой на гриву лошади.

Чистяков и Еремин первыми, еще ничего не понимая, подскакали к начдиву.

— Васо! — с ужасом заорал Кирилл. Впервые за год он, мгновенно забыв про субординацию, обратился к Киквидзе так, как обращался к нему на правах старого друга только наедине: — Васо!

Ответа не последовало.

Еремин и Чистяков осторожно сняли начдива с седла, уложили на брошенную кем-то торопливо наземь бурку. На груди Киквидзе расплывалось темное пятно. Глаза были закрыты. Из горла вырывались клекочущие хрипы. Так, на бурке, Киквидзе и перенесли на перевязочный пункт Тамбовского полка.

Осмотрев рану — тринадцатую по счету! — фельдшер только тяжело вздохнул и горестно покачал головой. Пуля вошла начдиву в грудь на палец выше левого соска и вышла сзади под лопаткой. Губы Василия Исидоровича посинели, иногда слабо шевелились, веки подрагивали, но не раскрывались. Чистяков положил голову Киквидзе себе на колени, да так и просидел с полными слез глазами до утра, словно надеясь услышать из запекшихся губ начдива прощальное слово.

В 7 часов 30 минут утра сердце Василия Исидоровича Киквидзе слабо ударило в последний раз и замерло.

Тело перенесли в штаб Тамбовского полка. Во дворе, по-детски всхлипывая и стирая порой с лица слезы, Кирилл Еремин сколачивал гроб.

Приехал Медведовский. Не снимая шинели, только [123] бросив в сенях шапку, прошел к гробу, сел рядом. Долго смотрел на застывшее, спокойное лицо друга. Последние недели Киквидзе из-за ранения в голову не брился, на щеках и над верхней губой у него успели отрасти темные волосы. Эти непривычные усы и бородка неожиданно омолодили его. Обычно суровое выражение лица растаяло, сразу стало заметно, что Киквидзе всего-навсего неполных двадцать четыре года.

Долго сидел безмолвный Медведовский у гроба начдива. Потом вынул из кармана свою фотографию, написал на ней несколько слов и положил у изголовья. Вслед за ним стали подходить другие командиры, один за другим опускали они в гроб фотокарточки и прощальные записки со словами клятвы: до последней капли крови сражаться за победу революции, за власть Советов, как сражался Киквидзе.

С рассветом полки дивизии возобновили наступление. Бойцы шли вперед яростно, горя жаждой мщения за смерть любимого начдива. Белоказаки были разбиты наголову и отброшены за Хопер, станица Урюпинская — важнейший опорный пункт красновцев — взята.

Пришла телеграмма из Реввоенсовета республики:

«Ваш вождь Киквидзе, один из лучших солдат Революции, выбыл из строя. Недавно контуженный, он продолжал оставаться на своем посту. На этот раз вражеская пуля попала метко, один из самых грозных врагов красновской контрреволюции выбыл из наших рядов. 16-я дивизия отныне будет именоваться дивизией имени Киквидзе. Отныне дивизия Киквидзе должна знать только один лозунг, один клич: «Беспощадная месть за гибель своего вождя. Смерть красновцам!» Вечная память герою Киквидзе!» [124]

После телеграммы Реввоенсовета бойцам, посуровевшим от горя, зачитали приказ С. Медведовского, временно принявшего на себя командование дивизией:

«Из наших стройных и железных рядов выбит вражеской пулей наш дорогой начальник товарищ Киквидзе, который более тринадцати месяцев бесстрашно и без отдыха сражался на красном фронте за идею освобождения всего порабощенного народа. Много раз товарищ Киквидзе смотрел в глаза смерти. Много раз он, сраженный пулей, оставался до последней минуты на своем революционном посту и умер в рядах своей дивизии, как должен умирать истинный революционер... Много говорить, много писать о его деятельности на военном и политическом поприще нам не приходится, ибо почти всем и каждому из нас известна вся его работа, и смерть его служит лучшим доказательством его борьбы за идеалы человечества. Если контрреволюция сразила нашего вождя, то дух его и имя его будут всегда с нами и будут будить в нас силу, бодрость и уверенность в нашей победе...

«Победа или смерть». Вот лозунг нашей дивизии, и мы его выполним до последнего человека в дивизии имени Киквидзе. Будем еще сплоченнее и отомстим за смерть своего любимого вождя товарища Киквидзе... Дивизия имени Киквидзе! Вперед!»

По решению Советского правительства тело В. И, Киквидзе было отправлено в Москву. Для сопровождения гроба и участия в похоронах на Ваганьковском кладбище были выделены по два лучших красноармейца от каждой части и по одному от каждой отдельной команды. Медведовский распорядился, чтобы всем им подобрали обмундирование поновее и почище... [125] Долго шел до Москвы похоронный поезд, и на каждой станции рабочие, крестьяне, красноармейцы выходили на перрон, чтобы проститься с легендарным красным героем.

...А дивизия пошла дальше. Сначала под командованием Р. П. Эйдемана, а затем и до конца войны С. П. Медведовского она освобождала Новороссийск, громила белополяков, прорывала считавшиеся неприступными сморгонские позиции, громила контрреволюционные банды Антонова.

За победы в гражданской войне дивизия была награждена Почетным революционным Красным знаменем, этих наград удостоены были также ее бригады и полки по отдельности. За успехи в военном строительстве уже в мирное время дивизия в честь вождя мирового пролетариата В. И. Ульянова-Ленина была наименована Ульяновской.

За храбрость и отличия в боях против врагов социалистического Отечества высшей награды республики — ордена Красного Знамени — были удостоены около четырехсот киквидзевцев, в том числе ветераны дивизии командир Тамбовского полка Николай Богданов, командир батареи Петр Карпухин, командир бригады Федор Нырненко, начальник штаба дивизии Борис Шехаев, помощник командира роты связи Кирилл Еремин... Двумя орденами Красного Знамени были награждены начдив С. П. Медведовский, командиры полков Павел Богомолов и Кузьма Подлас, командир батареи Михаил Волосатое.

И в послевоенные годы 16-я дивизия оставалась одним из лучших соединений Рабоче-Крестьянской Красной Армии, бережно хранившим свои боевые традиции. С гордостью пели на марше красноармейцы-киквидзевцы: [126]

В первые месяцы Великой Отечественной войны 16-я стрелковая Краснознаменная Ульяновская имени В. И. Киквидзе героически сдерживала под Таллином натиск превосходящих сил гитлеровских войск и обеспечила эвакуацию столицы Советской Эстонии. В жестоких боях киквидзевцы нового поколения стояли насмерть. Почти все они пали смертью храбрых, но до конца выполнили свой воинский долг, не нарушили клятвы верности, которую их отцы впервые принесли у знамени дивизии в незабываемом восемнадцатом году.