Это произошло утром...
Зенитом боевой славы Героя Советского Союза Бориса Сафонова было сентябрьское воздушное сражение, когда он во главе шести истребителей дал бой пятидесяти двум фашистским самолётам и закончил его победой.
В те дни на многочисленных аэродромах Финляндии и в Норвегии было сосредоточено много вражеских бомбардировщиков и истребителей. Предстояла борьба, упорная и жестокая, исход которой должен был окончательно закрепить за нами господство в воздухе.
Планы фашистского командования, стремившегося предпринять новое наступление на Севере, были во-время разгаданы. Советские войска готовились к решительному отпору. Перед авиацией была поставлена задача прикрыть перегруппировку наших войск на флангах и парализовать действия вражеской авиации.
В день наступления противника в эскадрилье Бориса Сафонова состоялось совещание личного состава. Кратко изложив обстановку, командир сказал:
— Ясно, что гитлеровцы будут наступать под прикрытием авиации. Поэтому от умелых атак наших истребителей в значительной степени будет зависеть исход борьбы. Весь вопрос заключается [86] в том, будут ли действовать вражеские бомбардировщики или нет.
Наша цель — не дать им выполнить задачу: мы должны разгромить фашистскую авиацию. Как бы ни сложился воздушный бой с врагом, помните — не отставать от товарищей, не терять из вида друг друга! Внезапные короткие атаки — вот главное... Сигналы известны всем?
По знаку Сафонова дежурный выстрелил из ракетницы.
В воздух поднялась девятка истребителей и пошла курсом на запад, построившись звеньями.
Внизу плыли белые островки. То белел на вершинах сопок не растаявший ещё с прошлого года снег. Ниже по склонам горной гряды зеленели чахлые берёзки. Справа ослепительно сверкала под солнцем гладь Баренцева моря. И уж далеко позади едва серебрилась узкая извилистая полоса Кольского залива.
Дорога, извиваясь, прорезала серую поверхность тундры, подползала к скалам, взбиралась на них.
Истребители летели над позициями наших войск. В траншеях и около землянок, вырытых в неподатливой каменистой почве, можно было разглядеть серые фигуры солдат.
Сафонов видел с высоты великое множество солдат и моряков, защитников родной земли.
Сафонов приветственно покачал плоскостями самолёта. Солдаты и матросы в ответ махали руками и, видимо, что-то кричали, кричали...
Потом впереди вспыхнули сизые облачка дыма: разрывы зенитных снарядов! Значит, здесь уже враг.
Финско-немецкие части двигались на восток колоннами, представляя собой заманчивые цели для бомбометания. И Сафонов впервые пожалел о том, что летел не на бомбардировщике. [87]
Между тем самолётов противника нигде не было видно. Это вовсе не значило, что вражеские лётчики сидели на аэродромах. Но им не спрятаться от советских истребителей!
— Искать! — приказал Сафонов.
После, когда Сафонова спрашивали о событиях первой половины этого дня, он говорил:
— Да, денёк был для нас горячий... Нас было только девять. А вражеских машин против нас оказалось столько, что мы на первых порах даже не смогли установить их число. Но подкрепления решил я не вызывать. Раз командир даёт задание, значит и силы рассчитал правильно. Мы ударили на гитлеровцев сверху одновременно. Сразу стало видно, что фашисты не ожидали столь дерзкого нападения и смешались. Во время этой схватки мы сбили пять вражеских истребителей. Остальные позорно бежали. «Юнкерсы» остались беззащитными и тоже начали отходить, сбрасывая бомбы на свои же позиции... Получилось, что в этот день мы сослужили двойную службу — и за истребителей, и за бомбардировщиков.
Это произошло утром... [88]
В воздухе Сафонов!
А вечером эскадрилья, уже в числе семи истребителей, была поднята снова. Шли двумя звеньями. Командир чуть-чуть выдвинулся вперёд. В первом звене за ним следовали Покровский и Максимович, во втором, за Коваленко, — Животовский, Семененко, Полковников.
Погода резко ухудшилась. Горизонт застилала низкая облачность. Седые пухлые облака медленно переваливали через сопки и сплошным маревом плыли над равниной.
Сафонов взвесил все данные. Сопки застланы облаками, значит, низко лететь — опасно: враг скрывается выше облаков, рассчитывая незаметно приблизиться к расположению наших войск, внезапно начать бомбометание. Эскадрилья проникла в глубину расположения вражеских войск на добрый десяток километров. И здесь вражеских самолётов не было!
Тогда Сафонов сделал крутой разворот и дал сигнал:
— Пробивать облачность!
Когда истребители прорвали облака, глазам лётчиков предстала картина, поразившая даже их. Над облаками, по широкому кругу, направляясь в сторону советских позиций, летело свыше тридцати «юнкерсов»! А над ними носились десятками «мессершмитты». [89]
«Врага не считают, а бьют!» — с улыбкой повторил Сафонов любимую суворовскую поговорку, когда один корреспондент допытывался у него после: против какого именно числа истребителей сражался капитан Сафонов в этом бою.
Советские истребители мгновенно исчезли в облаках.
Здесь Сафонов приказал обоим своим звеньям рассредоточиться. Он решил, как и утром, атаковать врага, не вызывая подкрепления.
«Если их сейчас около полусотни или более, то они, безусловно, примут наш вызов и завяжут бой. А тут мы ещё посмотрим, кто — кого! Но уж от расположения наших войск мы их наверняка оттянем...»
Так рассуждал он.
Управление массовым боем в воздухе крайне осложнено. Лётчики знали, что Сафонову трудно будет руководить этим боем, стало быть, от каждого из них потребуется тончайшее понимание всех манёвров, мгновенный учёт изменяющейся обстановки. Исход боя зависел от их выучки, от инициативы и отваги.
Рассредоточив силы, Сафонов старался не выпускать врага из поля зрения. Скоро головные фашистские бомбардировщики достигнут расположения наших войск... Впрочем, вот они уже достигли. Какой-то гитлеровец уже успел сбросить бомбовый груз...
Сафонов дал полный газ и рванулся вперёд. За ним устремилась и шестёрка ведомых. Вот тот самый самолёт, что успел отбомбиться. Впрочем, всё равно какой! С первого же сафоновского удара поражённый «юнкерс» пошёл к земле, тщетно пытаясь сбить пламя.
Но в этот момент на Сафонова, прямо в лоб, пошли три «мессершмитта», а четвёртый начал заходить [90] сбоку. Сафонов принял вызов и открыл по переднему «мессершмитту» огонь. Лётчик-фашист не выдержал и ушёл вниз. Два других проскочили мимо, не решившись напасть на отважного истребителя. Тогда Сафонов развернулся и атаковал заходившего сбоку. И этот не выдержал, взмыл ввысь.
Между тем фашисты поняли, что, не отделавшись от советских истребителей, нельзя выполнить боевого задания. Против сафоновцев была брошена девятка «мессершмиттов». Бомбардировщики развёртывались вдоль линии фронта, чтобы начать бомбометание.
Этого нельзя было допустить.
Семь сталинских соколов, не обращая внимания на вражеских истребителей, одновременно, с разных сторон, бросились на «юнкерсов». Стрелять фашисты не могли, боясь попасть в своих, а сафоновцы, маневрируя, стреляли на выбор. Сразу же фашистские боевые порядки были расстроены.
Приём коротких атак, значение которых так высоко оценило командование флота, Борис Сафонов применил теперь уже шире — в масштабе сражения и как основной тактический приём массового боя.
Сафонов и его ведомые набрасывались на заранее намеченные цели, били по ним в упор и сейчас же исчезали в облаках; через секунду, то один, то другой, они внезапно появлялись уже с противоположной стороны и, набрав высоту, пикировали на цель. Затем снова скрывались. Этим приёмом в каждом отдельном случае достигалась внезапность атаки.
У врага создавалось убеждение, что советских машин бесчисленное множество. Враг терялся и отходил. [91]
Но бой ещё не окончен!
Враг отбивался всё яростнее, прибегая к самым изощрённым уловкам. Теперь в бой вступили немецкие истребители. Пользуясь численным перевесом, немецкие лётчики пытались рассеять наши самолёты, чтобы поодиночке разделаться с ними. Были моменты, когда на одного нашего лётчика фашисты шли звеньями.
По знаку своего командира наши самолёты располагались в таких случаях тесным кругом, и никакие ухищрения врага не могли разорвать их стальное кольцо.
На помощь «мессершмиттам» пришло еще двенадцать. Но Сафонов не дал им возможности развернуться для атаки. Он первым атаковал их во главе звена, и фашисты, не приняв боя, поспешно повернули назад.
Пришло, наконец, время разделаться с оставшимися. Горючего в баках не так уж много, и не до заправки сейчас...
Сафонов предпринял одну за другой групповые атаки. Быстро и чётко исполняли сафоновцы приказания командира. В каждую минуту, даже в секунды менялась обстановка сражения. Но основное правило, внедрённое Сафоновым, попрежнему оставалось нерушимым во всех случаях: если один из наших истребителей избирал себе цель для нападения, то другие сразу же становились на прикрытие. Нападающий в этот миг был занят только одним: он цепко повисал на хвосте у фашиста, бил его насмерть.
Вот Животовский таким приёмом сбил «сто десятого». Александр Коваленко, оттянув в сторону «Мессершмитт-110», делал эволюции, изумительные по технике. Он изматывал своего противника. [92]
Пусть же Коваленко, не отвлекаясь, доканчивает! Сафонов сумеет расправиться с прикрытием. Сафонов не забывал оглядываться и на хвост своего самолёта.
Вот «сто десятый», один из прикрытия «коваленковского» противника, пристраивается для атаки Сафонова. Сафонов спокойно потянул ручку на себя. С рёвом машина выровнялась. Крутой боевой разворот, и Сафонов вышел навстречу атакующему.
Накрытый огнём, враг метнулся в сторону. Позади оказался второй «мессершмитт» того же прикрытия. Зайдя ему в хвост, Сафонов на полной скорости атаковал его. Видя, что прямым путём не уйти, «мессершмитт» начал пикировать. Старая история! Фашист хотел выйти из боя на бреющем полёте.
Не удастся! Сафонов не отставал от него, повторяя его манёвры. Надо было бить наверняка, не тратить драгоценных сейчас патронов. Искусно вышел Сафонов на короткую дистанцию. Сохраняя необходимое превышение, он взял врага на прицел и нажал на гашетку пулемёта.
Для «сто десятого» пулемётной очереди оказалось недостаточно. Последовал особенный, сафоновский удар, точный, неизбежно смертельный. От такого удара в щепки разлеталась вражеская машина.
В ужасе наблюдали за этим поединком истребителей лётчики фашистских бомбардировщиков. Они уже давно познакомились с таким «воздушным почерком» морского истребителя и хорошо знали, кому он принадлежит.
Сафонов снова набрал высоту и осмотрелся. Падали, дымя, «юнкерсы». Вот от удара Коваленко на куски развалился вражеский бомбардировщик. В воздухе повисло несколько парашютистов. [93]
Но невдалеке от побережья продолжали еще активно действовать «мессершмитты». Целая девятка их заходила на двух советских истребителей. Положение создалось тяжёлое.
К ним!
Вновь решил дело смелый удар Сафонова. Он расколол строй фашистских истребителей. Часть их сразу ушла в сторону и скрылась.
Сафонов и двое его ведомых напали на оставшуюся четвёрку.
С первой же атаки Сафонов понял, что и тут напал на фашистских ассов, знавших много уловок. Побеждённый на виражах, но ещё не сломленный атакой «мессершмитт» то падал, симулируя гибель, то взмывал вверх и притом так круто, что держался лишь на моторной тяге.
Но и это не спасало. Тогда «сто десятый», выключив моторы, начинал падать на хвост, словно подбитый. В таком положении он падал сто и больше метров.
Но вот «подбитый» снова выпрямился, стал набирать скорость.
Сафонов настиг его, дал очередь.
— Готов! — решил Сафонов: ведь изворотливый фашист падал в этот раз не меньше трехсот метров, рискуя сломать рули. Однако он внезапно перешёл на нос и медленно, набирая высоту, выровнялся.
«Простая, не доведённая до вершины петля. Трусливая симуляция. Даже о штопоре не подумал...»
Сафонов взял прицел и ещё раз накрыл врага огнём. Фашистский самолёт стал падать листом. За ним тянулся сизый дымок.
«Ну теперь-то уж добит».
Каково же было удивление Сафонова, когда [94] враг, дав «обратную ногу», перевернулся и скользнул к облакам.
«Матёрый попался!»
Дорогу фашисту заступил подоспевший Коваленко.
Сафонов передал ему своего противника, как передают мяч на футбольном поле, а сам поспешил к тем двум своим товарищам, которые попали в критическое положение.
Коваленко был достойным партнёром. Скупо расходуя боезапас, он принялся «гонять» перехваченного противника, будто это и впрямь был футбольный мяч, а не вражеский самолёт.
Не видя огня, враг решил, что у нашего лётчика вышли все патроны. Контратакуя, фашист делал ещё более сложные эволюции и на разворотах стал почему-то пускать густые облака дыма.
Раздражённому большой потерей времени с изворотливым вражеским истребителем Коваленко показалось, что он глотнул смрадного дыма. Он не вытерпел:
«Ото ж, дьявол! Небо наше коптыть!»
Коваленко занял, наконец, позицию для короткой очереди. Бил он всегда наверняка. Мгновенье, и его истребитель взвился из-под самого «живота» «мессершмитта» вверх. Фашистская машина загорелась.
Сафонов зорко наблюдал за ходом боя.
«Молодец, Коваленко!» — радостно подумал командир, когда самолёт Коваленко, не теряя времени, с хода атаковал нового противника.
Но тут же внимание его снова привлёк бой, который как будто удачно вели Покровский и Максимович. Сафонов почему-то не был спокоен. Какое-то, ему одному сейчас доступное, чувство подсказывало, что там нарастает опасность. [95]
Покровский атаковал шедшего первым «мессершмитта». Тот принял вначале атаку. Максимович во-время прикрыл товарища. «Мессершмитт» на боевом развороте проскочил мимо Покровского. Не принял атаки и второй фашист. Именно это и заставило насторожиться Сафонова.
«Отвлекают!» — подумал Сафонов. — «Затягивают время — ждут новых подкреплений».
Хотя Максимович молниеносно засёк и метким огнём сбил переднего, Сафонов решил держать эту позицию под особым наблюдением. Ведя бой, он неуклонно приближался к ним.
Уже в следующие секунды положение обоих лётчиков-комсомольцев осложнилось. Четыре вражеских звена, вышедших на прикрытие, насели на них и отрезали от эскадрильи. Молодые лётчики дрались самоотверженно, не помышляя о выходе из боя.
В бой поочерёдно, то группами, то в одиночку, вступали подоспевшие фашистские истребители прикрытия.
Назревал тот переломный момент, когда ещё один-другой мощный удар мог решить вопрос, за кем останется поле сражения. Сафонов уловил этот момент и нашёл наиболее уязвимое место противника. Ничего, даже ещё лучше, что на этом участке действуют отборные фашистские лётчики!
Сафонов без сожаления оставил своего очередного противника. Надо было итти на выручку боевым друзьям.
Он перерезал путь одному самолёту в минуту, когда тот заходил в хвост Покровскому.
— Смелее! — радировал Сафонов друзьям. — Иду в лобовую. На ведущего! Смотреть за хвостом!
Покровский пошёл на прикрытие командира.
С новым ожесточением закипел бой. Ободрённые [96] командиром, лётчики проявляли чудеса храбрости и находчивости. Кто из них не знал сокрушающей силы сафоновской атаки!
Сафонов зашёл сзади слева, открыл огонь, потом справа, дал ещё очередь. Стрелок вражеского самолёта не вёл огня, но ствол его пулемёта медленно поворачивался в сторону Сафонова.
«Ладно, притворяйся! — усмехнулся Сафонов. — Посмотрим, кто кого перехитрит!»
Сафонов вышел на самую близкую дистанцию. В какое-то едва уловимое мгновенье он уменьшил скорость. Не опасаясь теперь проскочить мимо немца, у которого скорость была меньше, Сафонов взял в прицел вражеского стрелка, с силой нажал на гашетку. Дрогнул гитлеровец, отвернул. Освободившийся Покровский поспешил на выручку Максимовичу.
Сафонов усилил огонь. Гитлеровец вилял в поисках спасения, бросался в сторону, яростно отстреливаясь. Малейший удобный момент использовал он, чтобы контратаковать советского лётчика. Но Сафонов не выпускал инициативы в течение всей атаки. Всю скоростную и маневренную мощь своего самолёта использовал он, чтобы сократить дистанцию до предела и занять позицию в «мёртвом» необстреливаемом конусе.
Ещё, ещё огня — вот и задымил гитлеровский асс. Вражеский лётчик всей своей шкурой почувствовал, что не уйти ему живым от советского истребителя. Потеряв от страха рассудок, он истерически завопил по радио:
«Спасайтесь! Окружены!..»
Факт «окружения» сафоновской семёркой свыше полусотни гитлеровских машин вошёл в историю нашей славной сталинской авиации, в историю Великой Отечественной войны. [97]
Многие станции и лётчики в воздухе слышали, как, охваченный животным страхом, враг радировал открытым текстом; «Помогите! Окружены советскими истребителями!»
И уже десятки других радиопередатчиков вражеских самолётов наполняли эфир отчаянными криками:
«Внимание! Внимание! В воздухе Сафонов! В воздухе Сафонов!»
То был последний смертный вопль очередного «Юнкерса-87», сбитого Сафоновым. Спустя мгновенье, он со всем своим бомбовым грузом косо «пикировал» в расположение своих же войск.
Покровский и Максимович, своевременно поддержанные командиром, вышли из действительного окружения двенадцати вражеских самолётов. Оба молодые лётчика в свою очередь атаковали каждый по «юнкерсу».
И вот свершилось, казалось бы, невероятное: последние фашистские самолёты-истребители не выдержали напряжения боя. Один за другим начали покидать они поле сражения. За ними поспешили и бомбардировщики.
Свыше пяти десятков вражеских самолётов бежали от семёрки советских истребителей!
Сафонов скомандовал:
«Не выпускать врага!»
Сафоновцы пошли наперерез «юнкерсам». Заметив новый манёвр советских истребителей, фашистские бомбардировщики начали торопливо сбрасывать бомбы. Большая часть их угодила в расположение немецких же войск.
И тогда Сафонов качнул крыльями своего самолёта:
«Домой!» [98]
Фашистские зенитчики злобно и беспорядочно палили по возвращавшимся советским истребителям.
Всеобщим ликованием провожали воины переднего края отважное подразделение сталинских соколов, возвращавшихся на аэродром. Войска видели, что небо над ними чисто. И лётчики, уходя, заметили, как крупные соединения Советской Армии и морской пехоты пошли в наступление.
— В добрый путь, друзья! Желаем удачи! — мысленно произнёс каждый из лётчиков.
Славное имя Сафонова передавалось из уст в уста. [99]
За Полярным кругом
Весть о победе дошла до наших войск быстрее, чем эскадрилья долетела до аэродрома.
Сафонов так рассказывал впоследствии о заключительном эпизоде этого боя.
Из-за сопки показался силуэт разведчика «хеншеля».
Фашистское командование, очевидно, не допускало и мысли о том, что при таком громадном превосходстве сил немецкие самолёты могут потерпеть поражение. С нахальной самоуверенностью «хеншель» спешил фотографировать результаты боя.
Сафонов набрал высоту.
— Ладно, иди, иди! Тут тебе встреча обеспечена.
«Хеншель», однако, скоро сообразил, в чём дело, и повернул обратно.
— Нет, не уйдёшь!
Сафонов догнал «хеншеля» над заливом. Патронов у него осталось мало. Он довёл дистанцию до предела. Уже стало отчётливо видно, как суетится в машине стрелок, видны чёрные заклёпки на фюзеляже. Сафонов ударил последними патронами, сделал круг. И вот на косогоре одной из сопок дымятся обломки — всё, что осталось от фашистского разведчика.
В этом бою Герой Советского Союза Борис Сафонов сбил три фашистских самолёта. За один [100] день два звена сафоновцев сбили одиннадцать «юнкерсов» и «мессершмиттов». Среди последних преобладали «сто десятые». И ещё один «хеншель». Три вражеских самолёта подбили зенитчики.
Имя Героя Советского Союза Бориса Сафонова облетело все фронты, всю страну.
На Севере ему посвящали рассказы, стихи, поэмы... о нём была сложена песня:
Запевайте песню, славой озарённой.«...Мурманск — могучая наша северная крепость, стоял и будет стоять вечно неприступным форпостом в далёком Заполярье. «Северные ворота» североморцы держат на крепком замке».
Так заканчивалась статья командующего Северным флотом адмирала А. Г. Головко об итогах первого полугодия войны на Севере.
Да, уже полгода минуло с того дня, как прозвучал первый приказ о боевом вылете! [101]
Было что вспомнить за эти сто восемьдесят календарных дней майору, командиру полка морской истребительной авиации Борису Феоктистовичу Сафонову.
Семнадцать вражеских самолётов значилось на его личном счету, не считая самолёты, которые он сбил в групповых боях. Иными словами, почти три самолёта в месяц, или — по одному в каждую декаду сбивал знаменитый североморский лётчик.
В самый канун Нового 1942 года он сбил и восемнадцатый.
К Сафонову, произведённому после знаменитой сентябрьской победы в майоры и назначенному командиром полка, пришёл представитель военно-морского музея.
— Товарищ майор, разрешите получить у вас экспонаты для нашего музея, — попросил он.
Адъютант Сафонова передал командиру ящичек. Сафонов высыпал содержимое на стол. Были тут и небольшого калибра снаряды и патроны с трассирующими и разрывными пулями. Всё это трофеи со сбитых Сафоновым самолётов, подобранные нашими частями и подаренные герою.
Среди этих вещей было много всевозможных амулетов, подобных тем, какими старались дикари предохранить себя от опасности. Тут были броши, металлические дощечки с заклинаниями, различные значки. Но фашистских дикарей не спасали талисманы. Изобилие амулетов, подобранных трофейными командами, красноречиво свидетельствовало об этом.
— А скажите, товарищ майор, сколько вами сбито фашистских лётчиков?, — спросил представитель музея. [102]
— На шестнадцати самолётах было всего пятьдесят два человека экипажа.
— Пленных много?
Сафонов несколько озадачен. Такой вопрос он слышал впервые. Как-то и не думалось об этом.
— Я хочу спросить — приходилось ли вам беседовать со взятыми вами в плен?
— А пленных у меня не получается.
— Пятьдесят два и ни одного в живых?
— Ни одного. Не получается. Пополам и вниз! — говорит Сафонов. — Талисманы сохраняются, а гитлеровские лётчики — нет, — шутит он. — Фашисты со своими талисманами летят ко всем чертям...
В течение последних трёх месяцев вражеская авиация пробовала налетать на Советское Заполярье, но делала это очень робко. Изредка, раз или два в месяц, покажутся несколько машин на большой высоте, но чуть приметят наших истребителей, сейчас же спешат обратно.
Отличное, налаженное взаимодействие авиации с морскими и сухопутными силами способствовало победам советских войск на всех участках фронта.
Давно прошли короткие в этих широтах лето и осень. Давно укатилось огнистое солнце за тёмную черту горизонта, чтобы на целых шесть месяцев погрузить Заполярье в сплошную ночь.
Полярная зима дунула пронизывающими ветрами, которые здесь носили выразительное название «зарядов». Они жгли холодом Ледовитого океана, засыпали побелевшие сопки и озёра крупяной порошей. [103] С утра и почти весь день небосвод был хмурым, чёрным, будто сплошь покрыт гудроном.
Под таким небом и снег становился тёмным. Он начинал сверкать лишь ночью, когда полыхало северное сияние.
«Заряд» шёл с моря. Он рождался где-то у самого полюса, шквалом прорывался между Шпицбергеном и Землёй Франца-Иосифа и со всей силой обрушивался на скалистые берега Кольского полуострова.
Ветер часами выл и метался над землёй, срывая и снося все на своём пути — людей, строения, мосты...
Застигнутые ветром пешеходы или оленьи упряжки спешили зарыться в снег. Но это не всегда было возможно: от палящей стужи снег становился лёгким, его сносило, и нередко бывало, что в одну минуту на месте глубокого наноса не оставалось и снежинки.
Так рождались снежные метели, принимавшие характер ураганов.
Во время одного из таких ураганов, в самый канун Нового 1942 года, Борис Сафонов по тревоге поднялся на своём истребителе в воздух: было получено сообщение о том, что в сторону Мурманска прошли три фашистских самолёта.
Борис Сафонов вылетел вдвоём со своим учеником, лейтенантом Реутовым. Они настигли вражеские самолёты на пути к Мурманску. Последовал скоротечный бой, и два самолёта врага были сбиты в первую же минуту. Лишь одному фашистскому лётчику, воспользовавшемуся темнотой, удалось скрыться.
Борис Сафонов первым доказал, что и на Севере можно летать и успешно вести бой при любых условиях. [104]
Лётчики сафоновского полка — Курзенков, Бокий и Красавцев — уже четвёртого января, не считаясь с нелётной погодой, блестяще провели воздушный бой, сбив несколько вражеских машин.
Так воевала наша советская молодёжь, наше крылатое сталинское племя, воспитанное великой непобедимой партией Ленина — Сталина.
И среди них сражался никогда не отступавший, не имевший ни одного поражения, бесстрашный лётчик, мастер воздушного наступательного боя — Борис Феоктистович Сафонов.
В воздухе, ведя бой, Сафонов узнал, что полк его награждён орденом Красного Знамени; и теперь, спустя немного дней после праздника, в воздухе же, получил он весть — его полк стал гвардейским. [105]