Большевик-летчик
Сегодня лётчики-моряки эскадрильи старшего лейтенанта Сафонова проснулись раньше обычного. Их командир отправлялся в дом отдыха, и лётчики решили организовать ему проводы.
Выйдя из землянки, каждый неизменно прикладывал к глазам ладонь козырьком; солнце слепило их. Уроженцы других широт, в большинстве только недавно прибывшие сюда, в полк морской авиации, они с трудом привыкали к яркому свету заполярного солнца. Уже больше месяца оно, не заходя, стояло высоко в небе и лило пламенный свет на сопки и тундру, на суровые просторы Заполярья.
Лётчики ещё не успели сделать физическую зарядку, а командир уже побывал в своём капонире, переговорил с механиком. Теперь он сидел на командном пункте и наносил какие-то знаки на большую, во весь стол, карту Заполярья. Яркий ровный свет заливал низко склонённую фигуру командира. От его руки с зажатым красным карандашом на испещрённую знаками карту ложилась бледная расплывчатая тень. Чтобы различить обозначения, Сафонов заслонял карту от света рукой, всё ниже склоняясь над столом.
Но вот все дела к сдаче готовы. Теперь его заместитель, лётчик Коваленко, сможет с утра же приступить к исполнению обязанностей командира. [8]
Сафонов взглянул на часы, потом перевёл взгляд на видневшуюся вдали землянку, где жили лётчики. Из двери землянки выскочил кто-то из лётчиков, за ним погнались другие.
— Коваленко, конечно. И чего ему не спится! — заметил Сафонов дежурному, ясно различая высокую сутуловатую фигуру лётчика. Тот бежал к ручью, далеко опередив своих товарищей. Через минуту он остановился и шутливо кому-то погрозил.
Сафонов невольно улыбнулся. Даже этот жест выходил у Коваленко забавным. Лётчики толпились вокруг Коваленко. Весёлый, чернобровый, неистощимый на всякого рода шутки и выдумки, он был в эскадрилье всеобщим любимцем.
— Богато освещения, да нема отопления! — воскликнул, поёживаясь, старший лейтенант Коваленко и побежал к ручью умываться.
Покровский, Семененко, Максимович, Виниченко и Животовский — лётчики-комсомольцы, недавно прибывшие в полк морской авиации, — уже успели крепко сдружиться с Коваленко. Однако умываться они пристроились поодаль от него. Все же он улучил минуту и обрызгал из ручья Покровского и Семененко студёной водой. Те растерялись от неожиданности, потом накинулись на обидчика, пытаясь столкнуть его в ручей. Но сделать это было нелегко: крепкий, весь в узлах мускулов, на которых играли солнечные блики, он стоял, как врытый в землю, и только хохотал.
— Двое с одним справиться не могут? — раздался сзади отрывистый низкий голос. — А, ну-ка, я помогу!
Это был старший лейтенант Сафонов. Выше Коваленко ростом и пошире в плечах, он был достойным соперником могучему украинцу. [9]
— Эге, трое на одного, товарищи! — запротестовал Коваленко. — Хиба ж то честно?
— Зачем втроём? — возразил Сафонов. — Давай один на один!
Это была старая, любимая игра двух друзей. Ещё в лётной школе они начали меряться силами, и ни разу ни один из них не одолел другого.
В этот день их схватка кончилась необычно: оба полетели в ручей, так и не разомкнув железных объятий.
После физической зарядки до завтрака оставалось ещё много времени, и каждый занялся своими делами.
Сафонов, как всегда, до начала занятий отправился в штаб полка. Коваленко, в ожидании своего командира, сел писать письмо на родную Украину. Но писал он недолго.
— Вот что, хлопцы, — предложил он товарищам. — Пойдёмте в красный уголок, я покажу вам такое, такое... — И он с комической таинственностью поджал губы. Однако показать в этот раз ему ничего не пришлось.
Раздался сигнал боевой тревоги. Коваленко первым выбежал из землянки.
Сафонов огласил сообщение, только что полученное им в штабе полка:
— Сегодня фашистские самолёты-разведчики нагло нарушили в одном пункте нашу приморскую границу...
— Фашисты нащупывают наши слабые места, — сказал в заключение Сафонов. — Возможны любые неожиданности...
Так и не уехал в этот день старший лейтенант Сафонов в дом отдыха. [10]
Борис Сафонов был назначен командиром эскадрильи всего год назад. Но этого срока ему оказалось вполне достаточно, чтобы сделать эскадрилью лучшей в полку. Более того, учебные полёты эскадрильи были настолько блестящи и слаженны, что стали примером для всех других подразделений военно-морской авиации.
Не просто и не легко это было достигнуто. Если лётчику вообще необходимо много и постоянно учиться, то от морского лётчика это требуется ещё в большей степени. В морской авиации и лётная и штурманская служба — намного посложнее и потруднее. Здесь много таких особенностей, связанных с морской стихией, одолеть которые может только лётчик, отлично постигший тактические приемы и сухопутной и морской авиации.
Оттого-то эскадрилье Сафонова как передовой по боевой подготовке командование придавало большое значение.
За образцовую постановку лётной учёбы эскадрилья уже тогда получила широкую известность как «Сафоновская». Командование флота высоко оценило инструкторские способности Бориса Сафонова и превратило его эскадрилью в своего рода учебную, непрерывно направляя сюда новые и новые группы молодых лётчиков.
Сафонов, однако, не останавливался на достигнутом. Он с каждым днём ставил перед собой, перед своими лётчиками всё более трудные и сложные задачи.
Всеми полётами в эскадрилье Борис Сафонов неизменно руководил сам. Он привлекал к этому и лучшего в эскадрилье лётчика Коваленко. Главное внимание при этом уделялось накоплению лётчиками навыков искусно летать в своеобразных [11] условиях Севера. Сафонов знал по себе, как трудно вначале ориентироваться над тундрой, унылой и однообразной, над голыми сопками, похожими одна на другую. После изумительного по красотам Чёрного моря, откуда он прибыл, после крымского безоблачного небосвода, облётанного им, здесь, в суровом северном небе, надо было многому учиться заново.
Превосходный морской лётчик-истребитель, Борис Сафонов был к тому же и терпеливым педагогом, чутким общительным товарищем. Он был в равной мере требовательным как к подчинённым, так и к себе. Поэтому его взыскательная требовательность вызывала глубокое уважение учеников. Молодые лётчики любили своего командира, который, впрочем, был ровесником самому старшему из них: ему не было ещё двадцати шести лет.
Сафонов разделил группу на звенья, одним из которых командовал он сам, и поднимался в воздух с лётчиками поочерёдно. Внимательным взглядом следил он за каждой эволюцией, наблюдал, с необходимой ли точностью и быстротой ученики выполняют его команды. При этом он поднимал звенья в воздух в самых различных метеорологических условиях — в туман, в дождь, при снежных ветрах, дующих с Ледовитого океана, стремительных и пронизывающих.
Такие полёты, конечно, были нередко сопряжены с риском. Но ведь в военных условиях придётся итти на любой риск, следовательно, лётчики должны быть к этому всегда готовы!
С первых же дней занятий Сафонов стал приучать лётчиков совершать посадку в наиболее трудных условиях.
— До сих пор, товарищи, вас учили действовать на больших аэродромах, — говорил он молодым лётчикам. — Но тут вам не крымские равнины [12] и даже не крымские горы. Видели?! Скалы и топкие болота. Каждому придётся не один раз иметь дело с ограниченными и очень узкими площадками. Значит, здесь от вас требуется особая точность. Малейший просчёт грозит опасностью выкатиться с рабочей площадки в овраг, а то и зацепиться за деревья или соседнюю сопку...
И он учил молодых лётчиков, и не только теоретически. Когда это требовалось, он садился со своими учениками на двухместный учебный самолёт: молодой ученик имел полную возможность убедиться в изумительном мастерстве учителя. Каждый лётчик, сумевший перенять ценный опыт Сафонова, обогащался искусством пилотажа в сложных условиях Заполярья и новыми передовыми приёмами, найденными командиром в упорном труде.
Сейчас в учебный полёт вёл машину Владимир Покровский, большие способности которого Сафонов отметил с первого вылета. В прошлый раз Сафонову показалось, что Покровский недостаточно точно отработал взлёт, особенно координацию действий в полёте. Отдельные элементы посадки были у него в начале также недостаточно чёткими.
— Сделайте ещё раз расчёт на посадку, — приказывал командир. — А сейчас посадку в ограничителях. Учтите — точно в ограничителях!
— Есть в ограничителях! — ответил Покровский, удивлённый настойчивостью командира эскадрильи.
Лётчик-комсомолец приложил все усилия, чтобы выполнить каждый элемент движения возможно чище. Сафонов остался им доволен. Можно было надеяться, что Покровский быстро добьётся полного успеха. Ему следовало преодолеть лишь незначительные отклонения в скорости на вираже.
— Колебание в скорости! — сказал командир в мегафон. — Передайте мне управление! [13]
Уступив командиру штурвал, Покровский стал следить за ориентирами, контролировал вираж командира по приборам. После того как фигура высшего пилотажа была Сафоновым закончена, у Покровского невольно вырвался возглас восхищения: глубокий вираж выполнен с блеском и чистотой. Безукоризненно, точно сохранены при этом постоянная скорость и высота!
— Повторите этот манёвр в точности! — услышал он в ларингофон и почувствовал, что командир выпустил ручку управления.
После того как молодой лётчик, наконец, отлично посадил машину, Сафонов сказал:
— Хорошо, сегодняшними результатами я доволен. При дальнейшей тренировке обратите внимание на отработку взлёта и на сохранение постоянных скоростей в полёте.
— Слушаюсь, товарищ командир, — ответил Покровский, гордый высокой оценкой.
Далеко не каждому удавалось услышать от Сафонова это слово: «хорошо». Много приходилось для этого работать, тренироваться, постигать с помощью командира такое, чего не было в учебниках, не преподавалось в школе. Лётчики, все как один, стремились заслужить похвалу командира.
Борис Сафонов ни на одну минуту не забывал о том, что советский лётчик, кому доверено хранить в безопасности высокое небо его Родины, должен неустанно совершенствоваться.
Постоянное стремление оттачивать и развивать своё мастерство, непоколебимая воля и упорство в достижении цели, умение повести за собой других — замечательные драгоценные качества большевика — составляли главную сущность богато одарённой натуры Бориса Сафонова. В этом как раз и заключается «секрет» того, что Борис Сафонов [14] почти с первых шагов в качестве военно-морского лётчика стал новатором тактики воздушного боя. А в период Великой Отечественной войны он сделался выдающимся лётчиком сталинской авиации, одним из талантливейших творцов новых наступательных приёмов воздушного боя.
Весь характер его, цельный, законченный, являлся типичным для советского человека великой сталинской эпохи. Формировавшийся с самого раннего детства сначала в пионерском отряде, потом в ленинском комсомоле и, наконец, в рядах великой партии Ленина — Сталина, характер одарённого от природы человека, каким был Сафонов, и не мог быть иным. [15]
В селе Синявино
Борису Сафонову не было ещё и пяти лет, когда умер его отец, Феоктист Дмитриевич, наборщик одной из московских типографий. На руках его матери-вдовы осталась большая, в тринадцать душ, семья. В деревне жили родные — мать решила оставить Москву. Они вернулись в родное село Синявино, под Тулой, которое покинули несколько лет назад. Это была родина Бориса. Здесь мать стала работать по найму у частных хозяев. Заработка её еле-еле хватало детям на хлеб. Помогали немного случайным заработком старшие дети. С появлением отчима, — спустя много времени мать вторично вышла замуж, — семья начала постепенно становиться на ноги. Сергей Васильевич Ступин, учитель местной сельской школы, стал детям Сафоновых настоящим отцом.
Среди своих братьев и сестёр Борис был одним из самых трудолюбивых. Сдержанный, терпеливый, он первым откликался, когда мать предпринимала какое-нибудь трудное дело, и всегда доводил начатое до конца.
У него был сильный подбородок с лёгкой вдавлинкой и резко очерченный, плотно сжатый рот. Вдавлинка на подбородке придавала его лицу приветливое, мягкое выражение.
Мать, задумываясь, все чаще останавливала свой взгляд на подрастающем сыне. Она почему-то [16] была уверена, что этот молчаливый, на вид замкнутый и не по летам серьёзный мальчик с серыми вдумчивыми глазами «сумеет пробиться в люди», завоюет в жизни достойное место.
Здесь, в Синявине Плавского района, где 26 августа 1915 года родился Борис, он впервые переступил порог школы. Он легко и прочно усваивал уроки, и учительница всегда ставила его в пример ученикам-одноклассникам. Грамота сразу увлекла его, он с первых же школьных дней почувствовал себя взрослее, стал понимать, как трудно матери содержать семью. И когда подошла весна, он решительно заявил ей, что наймётся пастухом, станет зарабатывать на себя и на братьев. Мать расплакалась, но дала согласие.
Нелегко было девятилетнему мальчику справиться со стадом. От него требовалось неустанное внимание, чтобы стадо не забрело в хлеба, нужно было умело перевести стадо с одного выгона на другой...
При своих первых самостоятельных шагах мальчик почувствовал ответственность за порученное дело. Ему приходилось самостоятельно решать трудные подчас вопросы и самому же выполнять задуманное.
Именно тогда у маленького Бориса Сафонова могли возникнуть первые, ещё неясные мечты о лучшем в жизни...
Иногда мать спрашивала сына:
— Хорошо ли бережёшь скот, Боренька?
Он отвечал ей кратко, не по-детски серьёзно:
— Раз взялся пасти, значит пасу хорошо.
Мать только молча проводила рукой по его выгоревшим от солнца волосам и сокрушённо вздыхала:
— Учиться и учиться бы тебе, сынок. На инженера вышел бы... [17]
— А погоди, мама, и выучусь. Смотри, я уже букварь прошёл весь.
Он и в степи не расставался с книжкой.
Несмотря на то, что теперь и у Бориса был свой заработок, матери всё еще приходилось нелегко. Одеть, обуть подраставших ребят ей было не под силу. Борис прибегал из школы посиневший, с замерзшими руками.
Мать, оттирая ему оледеневшие пальцы, с тоской говорила:
— Трудно нам жить на свете. Дал бог тебе, сынок, талант к ученью, да не дал зипуна с валенками.
Но взглянув на высокий лоб недовольно хмурившегося сына, тут же меняла тон, говорила бодрым голосом:
— Ничего, Боренька, вытерпим. Мы еще заживём!
Борис усмехался, помалкивал. Такие слова ему больше нравились.
Но спасли семью не только упорство и воли, с которыми преодолевались трудности. Советская власть всегда, как и ныне, оказывала всемерную поддержку всем трудящимся, попавшим почему-либо в затруднительнее положение, Многодетным матерям помощь оказывалась в первую очередь. Семье Сафоновых оказали содействие в переезде на родину. Была установлена и постоянная денежная помощь в виде пенсии.
— Теперь, сынок, тебе и учиться можно будет по-серьёзному. В пастухах уже не надо тебе ходить...
Сколько раз впоследствии вспоминал об этой отеческой заботе родной советской отчизны прославленный лётчик: всегда, когда думал о заботливой и любимой матери своей. Ей так и не пришлось [18] увидеть сына, когда он уже достиг в жизни большого счастья, такого большого, о котором она, по скромности своей, не смела и думать...
Никакие трудности не могли ослабить его интереса к знаниям. Борис недавно вступил в пионерский отряд. Он рано начал понимать, что только знания и развитие своих природных способностей откроют ему широкий путь в жизни. Подросток Сафонов стал ещё более усидчиво и упорно заниматься. Нередко он засиживался за учебниками до позднего вечера. Даже самые заманчивые игры не могли отвлечь его от занятий. Пионерская организация помогла ему осознать, что для достижения больших целей нужен и большой твёрдый характер, нужны упорство и воля, умение работать и работать...
Активный по натуре, увлекающийся всем новым, Борис Сафонов, закончив с отличием семилетку, вступил в ряды Всесоюзного Ленинского комсомола. Это было в 1930 году. Комсомол как раз и явился для него той средой, в которой могли полностью проявиться его замечательные качества будущего героя.
Борис Сафонов стал одним из передовых комсомольцев. Он не отказывался ни от какой работы, добросовестно выполнял любое поручение организации. Но когда секретарь комсомольской организации предложил Борису взять на себя руководство кружком Осоавиахима, он наотрез отказался. Надо сказать, что синявинская организация Осоавиахима работала тогда слабо, и юный комсомолец ещё не знал, как можно было бы там оживить работу.
— Я лучше с пионерами буду работать, — решительно заявил Борис секретарю комсомольской организации. [19]
— Тебе не к лицу отказываться, — ответил секретарь. — С пионерами у нас дело обстоит хорошо и без тебя. А вот в Осоавиахиме начинать все заново надо.
И секретарь подробно рассказал Борису, как следует перестроить работу, как вовлечь в неё комсомольцев, сельскую молодёжь, посоветовал заняться стрелковым и парашютным спортом.
— Можно даже планеризм наладить. В Туле обещали оказать помощь.
На другой же день Борис выехал в Тулу для ознакомления с работой областных осоавиахимовских организаций.
Эта поездка имела для него решающее значение. Собственно, с этого времени и зародилась в нём всепоглощающая страсть к лётному делу, которому он посвятил всю свою замечательную жизнь. До этой поры он думал, что лётчики — особенные люди, и лётчиком стать может не каждый. Нужно обладать какими-то необычайными способностями...
И вдруг он, пятнадцатилетний подросток, недавно окончивший семилетку, увидел лётчиков лицом к лицу! Он встретил их в Тульском городском клубе планеристов. Это были общительные, простые юноши-комсомольцы, всего на каких-нибудь три-четыре года старше его. Они охотно рассказывали о своих полётах на планёрах, со знанием дела разбирали разные системы самолётов. Их рассказы он воспринял, как самую увлекательную повесть об отваге и мужестве. Заманчиво говорили они о неисчерпаемых возможностях для советского юноши: при большом желании каждый мог стать, кем бы он ни захотел.
— Неужели и я могу стать пилотом? — робко спросил Борис инструктора клуба.
— А почему бы и нет, — просто ответил тот. — Сейчас наша страна нуждается в лётных кадрах, и [20] если ты здоров и хочешь стать лётчиком, — в добрый путь! Поступай в школу или начинай заниматься у нас в клубе.
— А трудно это? Очень? — преодолевая застенчивость, продолжал расспрашивать Сафонов.
— Сумеешь. Не бойся. Кто захочет добиться своего, — ничто не трудно ему.
— У нас ребята интересуются, товарищ инструктор, долго ли учиться надо лётчику?
— Всю жизнь! — с улыбкой ответил инструктор. — Но не боги горшки обжигают. Знают твои ребята эту пословицу?
— А когда можно к вам ещё притти?..
За короткий срок пребывания в Туле Борис постарался разузнать обо всём, что нужно было для налаживания работы синявинской организации Осоавиахима; заручился стрелковым инвентарём, мишенями, взял руководство для планерного кружка, образцы моделей. В заключение ему даже удалось посидеть в настоящем самолёте. Он ощупывал отдельные его части, вновь и вновь забирался в кабину лётчика, с удивлением рассматривая приборы управления.
В эти дни он почувствовал, что нет и не может быть в жизни ему иного призвания, как стать лётчиком.
Вернувшись домой, он настойчиво принялся налаживать работу кружков. Горячо и убедительно говорил со своими товарищами о том, что видел в Туле, об овладении знаниями военного дела. И через какие-то два-три месяца синявинская организация Осоавиахима стала одной из лучших в Плавском районе. Синявинские парашютный и стрелковый кружки возникли первыми в районе, по ним стали равняться другие. [21]
С великим нетерпением ждал теперь Борис тот день, когда отправится в Тулу. И как только получил свидетельство об окончании школы второй ступени, он заявил матери и отчиму:
— Теперь поеду в Тулу, поступлю в школу фабрично-заводского ученичества, а потом стану лётчиком.
Фёкла Терентьевна и Сергей Васильевич знали характер Бориса: если он что-либо задумал, то уже не откажется и добьётся своего.
Но всё-таки Фёкла Терентьевна, чтобы лишний раз убедиться в этом, сказала:
— Трудно нам будет без тебя, сынок. Мы уже радовались, что через год-другой помотать нам станешь...
— Буду помогать, когда выучусь. Учиться мне надо...
Старики с нескрываемым удовольствием переглянулись между собой.
— Что ж, родной! Счастливый, добрый путь тебе в жизни!
В Туле Борис Сафонов поступил в школу фабрично-заводского ученичества при железнодорожном узле. Эта школа привлекла его главным образом тем, что находилась вблизи планерной школы. Он прилежно занимался в школе фабзавуча — здесь ему было обеспечено жилище и питание. Всё свободное время он проводил у планеристов.
Новый мир открылся перед ним.
Модели новейших планеров, самолёты, действующие и разобранные моторы! Он готов был не отходить от них целыми сутками. Скоро он научился читать чертежи, изучил схемы. Перед любознательным юношей вставала величественная, полная героизма и самоотверженности история открытий русских [22] учёных, смелых искателей, аэронавтов. Юноша в первый раз услышал имена выдающихся соотечественников — Жуковского, Можайского, Нестерова, Уточкина... Лётчики говорили о них с гордостью и любовью.
Тула — славный старинный город русских оружейников, никем непревзойдённых «мастеров тонкого дела». Всё здесь было интересно любопытному глазу. Борис нередко в то время посещал Тульский оружейный музей и основательно ознакомился с историей русского оружия.
Придя в музей впервые, он перед одним столом, на котором лежал игрушечных размеров наган, стоял так долго, что хранитель музея удивился:
— Любуешься? — спросил он юного посетителя. — Смотри, смотри — великие люди делали, наш народ русский!
— Неужто и стрелять из него можно? — воскликнул Борис, поражённый крошечными размерами нагана.
— Вполне настоящий. В муху попасть можно!
Хотя этот подросток, уже обладавший к тому времени большими, разносторонними знаниями, всегда скромно держался в стороне, обращался с вопросами лишь в редких случаях и был крайне застенчив, его умение работать над собой скоро увидели. Увидели и его повышенный интерес к конструкциям. О моделях его самолётов заговорили на совещании. Ему предложили поступить в школу планеристов.
Он с радостью услышал об этом, но не решался совсем порвать с железнодорожным училищем.
— Будете заниматься у нас вечером, — сказали ему в планерной школе.
Два года учился Борис Сафонов одновременно в двух учебных заведениях, и в каждом из них сумел [23] обратить на себя внимание своими способностями, умением работать.
Оба училища Борис Сафонов закончил блестяще. И тотчас же, в числе лучших планеристов, был зачислен в школу лётчиков Осоавиахима. Родные гордились его успехами в учёбе.
В одно весеннее утро Борис Сафонов впервые сел в самолёт не как пассажир или ученик, а в качестве пилота. Сзади него сидел инструктор, зорко следивший за всеми движениями новичка. Это была первая большая радость в его жизни.
С первых же практических уроков Борис Сафонов обнаружил недюжинные способности в лётном деле.
— У тебя есть главное для лётчика, — сказал инструктор после полёта, — чувство полного слияния с самолётом. Таков и должен быть настоящий пилот. Ему одинаково хорошо, что на земле, что в воздухе.
— А мне в воздухе как-то ещё лучше дышится, — счастливо смеясь, заметил Сафонов. [24]
Заветная мечта
Быстро, как лёгкий, красочный сон пролетели радостные дни обучения в лётной школе. В 1933 году Борис Сафонов окончил школу с отличной аттестацией и получил звание пилота.
Но не это было пределом его стремлений. Он считал, что вступил лишь на первую ступеньку, приближающую его к намеченной цели. Его конечной целью было — стать военным лётчиком, и не просто лётчиком, пусть и военным, знающим лишь своё узкое ремесло, но таким, который смог бы широко использовать неограниченные возможности могучей техники страны.
Только там, в великом коллективе, в рядах ленинско-сталинской партии, большевиков сможет он воспитать себя полезным сыном Отчизны.
Стать достойным носить высокое звание большевика-лётчика отныне явилось главной целью всей его жизни. Он хорошо знал, что, выполняя указания великого вождя народов товарища Сталина, отечественная авиационная промышленность начинает выпускать всё более совершенные типы самолётов. Мысль советских конструкторов и самолётостроителей неустанно работала над тем, чтобы создать лучшие в мире машины, на которых наши лётчики могли бы летать быстрее и выше, чем лётчики капиталистических стран, и ему хотелось освоить эти новые машины, хотелось каждую из них испытать в воздухе. [25]
То были годы, которые вошли в историю как годы великого триумфа и славы нашей советской сталинской авиации. Тогда яркой звездой загоралась слава великого советского лётчика Валерия Чкалова. Тогда же отважные лётчики-полярники, спасая челюскинцев, широко разнесли по всему миру свою громкую славу сынов великого народа. Советская страна готовила сталинских соколов к перелётам через полюс, к берегам Америки.
В этот именно период Борис Сафонов добровольно вступил в ряды Советской Армии.
Он успешно сдал испытания и поступил в Качинскую лётную школу, откуда впоследствии вышла целая группа замечательных лётчиков морской авиации.
Чудесное небо Крыма, морской простор, овеянные славой высоты Севастополя и корабли, корабли... — всё это в первое время целиком занимало воображение молодого курсанта-лётчика. Не уронить священные традиции, стать достойным славы героических предков, живших и воевавших на этой исконной русской земле!
Старательно принялся он изучать режимы полётов над морем, изучал классы военных кораблей, барражировал над Севастопольской бухтой. А в досуги — неутомимые посещения музеев, театров, знаменитой панорамы Севастопольской обороны, живописных уголков Южного берега...
К тому времени молодой курсант заметно вырос и в политическом отношении. Он много читает, изучает труды В. И. Ленина и И. В. Сталина, серьёзно готовится к вступлению в ряды партии. В работе над повышением политического уровня проявляет большое рвение и обнаруживает такие успехи, что ему поручают руководство политкружками, доверяют выезжать с докладами в подшефные колхозы. [26]
Выдающиеся успехи в лётном деле и высокая политическая сознательность резко выделяют Бориса Сафонова из среды товарищей. Он отличается и в полётах, и в проведении общественно-политических мероприятий. Командование возлагает на него большие надежды и всячески поощряет его. Во время пребывания в Качинской школе Борис Сафонов неизменно входит в состав бюро комсомольской организации.
А в 1937 году сбылась давняя, самая заветная мечта Бориса Сафонова.
Встретив однажды секретаря партийной организации школы на берегу моря, Борис долго беседовал с ним. Рассказывал ему о доме, о том, как его захватывают красоты Севастополя и Крыма. Переговорили обо всём на свете, только, как казалось Борису, у него не нашлось подходящего повода поделиться мыслями о главном.
И лишь на другой день Борис, наконец, решился. К секретарю вошёл смело, но сразу оробел: что и как скажет он? А тут ещё и народу собралось много... Кажется, даже из центра люди!..
— Ты ко мне, Борис? — приветливо встретил его секретарь. — А мы о тебе тут как раз говорили. Аттестацию твою читал. Садись, гостем будешь.
— Я к вам по делу, важному... С личным вопросом. Я уж лучше завтра зайду.
— А зачем же откладывать на завтра? — возразил секретарь, представив Сафонова присутствовавшим, — посиди вот пока, минут пяток. Освобожусь — потолкуем.
— Есть у меня одна мечта заветная! — обратился Борис к секретарю, когда гости, окончив дела, распрощались. — Только такая большая, что и сказать боюсь. [27]
— А ты не бойся. Никогда ничего не бойся, — сказал секретарь и, подумав, добавил уверенно: — Знаю, зачем пришёл. Великое и хорошее дело замыслил.
— Да откуда же знаете? — изумился Борис. — Я и не делился ни с кем...
— Что ж, такими мыслями поделиться не грех. Кроме пользы, ничего не будет. Передовому комсомольцу в нашу большевистскую партию дорога не заказана.
— Я с этим и шёл! — воскликнул Сафонов, донельзя обрадованный и тёплым приёмом и тем, что так легко и просто обернулся вопрос, над которым он столько думал...
— Мы ведь давно тебя большевиком считаем, — продолжал секретарь. — Давно ждал я, когда подойдёшь с этим... Рекомендации-то есть у тебя? Если нужно, сам дам. Поручусь головой за тебя, Сафонов!..
В августе 1937 года Борис Сафонов был принят в ряды большевистской партии.
Через некоторое время его перевели из кандидатов в члены партии; приехавшей навестить его матери Борис, показывая новенький партийный билет, говорил:
— Жизнь свою до конца партии нашей посвящаю. Партии и товарищу Сталину.
— Вот и вырос ты у меня, сынок! — с материнской гордостью ответила счастливая Фёкла Терентьевна.
Военную школу Сафонов окончил с отличной аттестацией. По основному предмету — технике пилотирования, — кроме отличной общей оценки, были особо отмечены быстрая и точная сообразительность [28] пилота в воздухе, умение образцово провести воздушные и наземные стрельбы, склонность к парашютному спорту.
Единственным недостатком молодого лётчика, как это также отмечалось в одной из аттестаций, была его «склонность к ухарству в полёте». Между тем Сафонов никогда не относил себя к «воздушным ухарям». Он и не был им. То, что, по мнению некоторых инструкторов, являлось «ухарством», на самом деле было выражением творческих исканий, быть может, трудных, опасных, но ничего общего не имеющих с легкомыслием и бесшабашностью «ухарства».
Сложные фигуры и виражи, какие Сафонов всё чаще и чаше практиковал, были не случайными, а строго продуманными попытками «выжать» из самолёта всю его мощь. Сафонов постоянно и пытливо искал новые, скрытые резервы и возможности маневрирования. Ведь не случайно в той же аттестации со всей объективностью и уверенностью за будущее лётчика-истребителя Бориса Сафонова подчёркивалась уже тогда — в 1937 году — его основная черта: «Любит воздушный бой».
Опытные командиры, как это доказывают документы, сумели своевременно разглядеть и по достоинству оценить в молодом лётчике качество, которое через несколько лет заставило трепетать вражеских налётчиков при одном упоминании имени Сафонова.
Эти резко выраженные черты цельного волевого характера, отмеченные в своё время в аттестациях, дают возможность понять и оценить исключительные достоинства лётчика-истребителя, ставшего в период Великой Отечественной войны одним из зачинателей новой тактики воздушного наступательного боя. [29]
В торжественной обстановке Борис Феоктистович Сафонов принимал военную присягу. Проникновенные слова присяги он хранил в своём сердце всегда: и в далёкой Каче, и в Белоруссии, где учили его, и здесь, на окраине советской земли, где сейчас сам он обучает лётчиков и будет сражаться с врагом до последнего дыхания. Эти клятвенные слова служили ему путеводной звездой в каждом поступке, во всей его жизни.
Из Качинской лётной школы Борис Сафонов был выпущен лейтенантом.
Указание на «ухарство» Сафонов принял без обиды, но стал тщательно следить за собой. Он возмужал, вырос за эти годы. Теперь и товарищи и командиры убедились в большой ценности его исканий. Его огромное трудолюбие служило примером для других. Никто не упоминал больше об ухарстве Сафонова. Все на деле давно уже видели и отмечали, что молодой лётчик обладает исключительными способностями; а главное — дарования свои он «не зарывает в землю», умеет целиком направить их на всестороннее овладение боевой техникой, техникой пилотажа.
Его работа в качестве пропагандиста и агитатора отличалась высокой идейностью и глубиной. Он умел использовать богатые познания свои и с душевной чуткостью подойти к каждому слушателю.
Слава лучшего агитатора прочно укрепилась за ним еще в первые месяцы пребывания в лётной школе.
В аттестации при выпуске из школы 16 января 1938 года было сказано:
«Идеологически выдержан, морально устойчив. Политически развит хорошо. До конца предан делу [30] партии Ленина — Сталина и социалистической Родине. Честный, откровенный, своё дело любит и много работает над собой. Хороший агитатор-общественник, часто выезжал в колхозы, выступал с докладами. Обладает сильными волевыми качествами. Энергичный, инициативный и настойчивый в своих действиях».
Сафонов работал на учебном самолёте с молодыми лётчиками весь день. Перед ужином к нему подошёл его заместитель, лётчик Коваленко. Он выпрямился и приложил руку к фуражке:
— Товарищ старший лейтенант, разрешите узнать: будет ли эскадрилья по-обычному продолжать полёты или ограничимся теоретическими занятиями?
— То и другое, — спокойно, даже с некоторым удивлением ответил Сафонов. — Тревоги могут происходить каждый день, но ведь у нас есть свои планы. Будем продолжать, как всегда. Завтра — обычные занятия в воздухе. [31]