Свети, солнце, свети!
Пятый день гостила Лариса Филипповна у мужа — командира 108-й отдельной разведывательной авиационной эскадрильи гвардии майора Василия Ивановича Дончука. На исходе был октябрь 1944 года. В эти дни наши войска завершали разгром врага в Советском Заполярье.
В разговорах летчиков Лариса Филипповна то и дело слышала названия незнакомых городов, подхватывала их, запоминала, а потом часто повторяла вслух, словно какую-то влекущую к себе мелодию:
— Питкяярви... Ах-ма-лахти... На-утси... Кир-ке-нес.
Сегодня в голове неотступно звучало лишь одно: Киркенес. Туда, в район этого города вылетел Василий с товарищами. И Лариса Филипповна никак не может унять все более завладевающего ею беспокойства.
— Ну что я опять? Ну что? — твердит она себе. — Разве раньше он не вылетал на опасные задания? Вылетал. Вылетал и всегда возвращался. И прекрати паниковать! — успокаивала себя молодая женщина и бралась за какое-нибудь дело.
Но проходило несколько минут, и беспокойство возвращалось. Перед глазами снова вставал сосредоточенный и настороженный взгляд мужа, его чуть заметная улыбка. Порой ей казалось, что она чувствует на плечах его сильные руки и слышит твердый и спокойный голос:
— Все будет в порядке. Ты только не волнуйся!
— Василий, Василий! Где же ты? Что случилось? Почему так долго не возвращаешься? — взволнованно вопрошала она безмолвную пустоту комнаты, продол-
вождения, освоил 14 типов самолетов и налетал более миллиона километров.
В полку Василия Ивановича уважали и любили. После того как Дончук не вернулся с боевого задания, о нем стали распространяться настоящие легенды. Главная причина их возникновения однако никто не хотел верить, что такой опытный летчик мог погибнуть.
Постепенно из рассказов боевых друзей, родных и близких Василия Ивановича Дончука, из документов, писем и многочисленных корреспонденции, опубликованных о нем в газетах и журналах как в годы войны, так и в послевоенное время, сложился образ этого выдающегося и мужественного летчика.
Ларисе Филипповне часто вспоминается лето 1936 года. Москва. Парк Центрального Дома Красной Армии. Теннисный корт. Высокий голубоглазый летчик протягивает ей ракетку и предлагает партию в теннис. Так она познакомилась с Василием Дончуком, потом вышла за него замуж и вместе с ним уехала на Камчатку.
Три года летает Василий по всему Дальневосточному побережью от Владивостока до Камчатки, возит пассажиров, почту и грузы. Около 2100 часов в воздухе. Более 350 тысяч километров над непроходимой тайгой, морями, реками и тундрой!
Жили дружно, весело, интересно.
Василий часто рассказывал о себе. У него было нелегкое детство. Рано умер отец. Одиннадцатилетний Вася оказался на улице, среди беспризорников. Пять лет воспитывался в Киевском детском доме, размещенном в Покровском монастыре. Там учился, стал пионером, вступил в комсомол. Затем учеба в ФЗУ, работа на заводе. В 1930 году по путевке комсомола поехал строить Сталинградский тракторный завод. Там и остался мастером цеха. И опять учеба — на этот раз в институте. На заводе вступил в партию.
В 1932 году Василий стал курсантом Ейской военной школы морских летчиков. После учебы служил в авиационных частях ВВС Московского военного округа, а потом стал работать начальником летной части и одновременно инструктором аэроклуба Осоавиахима. [46]
Летом 1938 года Василий Иванович принимал участие в боях у озера Хасан. В его летной книжке записано: «Полеты по особому заданию командования Тихоокеанского Флота РККА в районе озера Хасан на самолете МП-1 бис — 1230 км (6 часов 40 минут)». А среди личных документов — удостоверение участника боевых действий в районе озера Хасан.
Осенью 1940 года Василий Иванович был направлен в Воркуту командиром отдельного авиаотряда специальной авиационной группы. Летал в проливе Югорский Шар и над побережьем Северного Ледовитого океана. Был и разведчиком, и первопроходцем, и спасателем, а главное — возил людей и грузы.
Но начавшаяся война решительно все изменила. С ее первого часа Василий со свойственным ему упорством стал добиваться перевода на фронт и своего добился.
В конце 1941 года на одном из прифронтовых аэродромов Карело-Финской особой авиагруппы произвел посадку самолет П-5. Из него вышли двое и направились на командный пункт.
Не прошло и получаса, как на аэродроме все знали, что один из прибывших — командир первого авиаотряда.
Поодаль от командного пункта оживленно переговаривались летчики.
— На своем самолете прилетели?
— На своем.
— Говорят, из полярников?
— Бортмеханика спрашивали. Сказал, что оба летали на Камчатке и Чукотке, потом на Крайнем Севере, где-то за Воркутой.
— Ребята, видать, крепкие, им опыта не занимать. Север слабых не любит.
Тем временем Василий Дончук и его бортмеханик Владимир Лосев прошли штабное «чистилище» и неторопливо шагали к домику, в котором, как сказали им, жили летчики первого авиаотряда.
— Ну, вот мы и дома, командир! — сказал Лосев.
— Дома? — скептически ухмыльнулся Дончук. — Не так-то сразу. Еще посмотрят, чего мы с тобою стоим.
Опасения Василия Ивановича были напрасными. Он и прежде легко сходился с людьми. Так было и на этот [47] раз. Через неделю-другую никто в авиагруппе не считал его новичком.
Летчики авиагруппы (впоследствии 5-го авиационного полка ГВФ) выполняли различные задания. С их помощью командование фронта поддерживало постоянную связь с партизанскими отрядами, действовавшими в тылу врага на территории Карелии. Значение такой авиации возрастало здесь с каждым днем, потому что Карельский фронт по протяженности (1250 километров) был самым длинным из всех фронтов Великой Отечественной войны. К тому же, в Карелии почти не было шоссейных дорог, а фронт в силу большой протяженности и особенностей местности не представлял сплошной линии войск.
— Я много раз летал в войска фронта и в Москву с летчиками А. М. Быстрицким, П. П. Москаленко, В. И. Дончуком, — вспоминает бывший член Военного совета Карельского фронта генерал Г. Н. Куприянов. — Всегда прилетал в намеченный срок и без каких-либо приключений. Обычно летали на маленьких самолетах. Они были подвижны, легко маневрировали, могли летать очень низко, а потому, вероятно, при полетах к линии фронта мне никогда не приходилось встречаться в воздухе с самолетами противника.
В отряде Василий Иванович выполнял самые сложные и опасные задания командования. Уже в январе 1942 года он неоднократно вылетал за линию фронта: перевозил на своем маленьком П-5 партизан, подпольщиков и разведчиков. Еще чаще доставлял партизанским отрядам оружие, боеприпасы, продовольствие и обмундирование, а на Большую землю увозил больных и раненых партизан, важные донесения о противнике.
Это была очень сложная и опасная служба. Но Василий Иванович стремился к большему. Он не мог смириться с тем, что лично не уничтожает фашистов, и однажды пришел к мысли о переоборудовании своего самолета.
«П-5 — это лишь почтово-пассажирский вариант самолета-разведчика Р-5, — рассуждал Дончук. — А у того не только пулеметы, но и бомбы. Почему бы не попытаться приспособить мой почтовик под легкий бомбардировщик? Подкрыльные бомбодержатели на пару «соток» наверняка найдутся». [48] Советовался с наиболее опытными летчиками полка Владимиром Никитовым и Николаем Матвеевым. Поддержали. Сказали, что и сами все время думают об этом.
Однажды Василий Иванович подошел к главному инженеру полка Юрию Семеновичу Майбороде и рассказал ему о своих планах.
— Ну и неугомонный ты, Василий Иванович! — покачал головой инженер. — Мало тебе, что и без бомбежек каждый день головой рискуешь?
— Мало, — серьезно подтвердил Дончук. — Чего туда-сюда попусту воздух утюжить. Парочка «соток» никогда не помешает. А подходящая цель всегда найдется.
— Ладно, — согласился инженер, — поговорю с техниками.
Вскоре подкрыльные бомбодержатели для двух авиабомб и приспособление для сбрасывания было готово, и самые опытные летчики полка Дончук, Матвеев и Никитов в одну из февральских ночей 1942 года первыми бомбили военные объекты противника с самолетов П-5. Потом совершили несколько успешных налетов на воинские казармы в Суомуссалми и на вражеский аэродром в Кестеньге. Аэродром они разбили так, что впоследствии противник был вынужден оставить его.
С наступлением весенних дней дел у летчиков прибавилось.
В начале апреля 1942 года Василий Дончук получил задание доставить в тыл врага группу разведчиков.
Несколько часов сидел он над картой, что-то вымеривал, высчитывал, чертил. А когда начало смеркаться, небольшой самолет после короткого разбега оторвался от летной дорожки и через минуту-другую скрылся в затянутом облаками вечернем небе...
«Главное, пройти незамеченным через линию фронта, — рассуждает Дончук, поглядывая на приборы и на полетную карту. — Уж очень светло. Если засекут, могут сбить».
Бесшумно планируя над лесами, озерами и болотами, самолет словно скользит в серой облачной мгле апрельской ночи, а где-то под ним в полном неведении молчат вражеские зенитные батареи, в землянках и блиндажах спят ничего не подозревающие фашисты. Ни одного выстрела не раздалось с земли. [49] А вот и условный сигнал. Не делая традиционного круга, летчик с ходу идет на посадку, словно бывал здесь уж не раз. Он благополучно сажает самолет на затерянной среди лесов поляне, вылезает из кабины сам и помогает выбраться своим пассажирам. Их ждут. К самолету подходит несколько вооруженных партизан. Они благодарят летчика, поздравляют прибывших с благополучным полетом и приглашают всех в штаб отряда.
Но близится утро. На востоке уже розовеет очистившееся от облаков небо. Василию надо торопиться в обратный путь.
«Да, теперь, наверное, не проскочить», — думает он, взлетая с партизанского аэродрома.
И действительно, как Дончук ни хитрил, как ни лавировал между болотами и озерами, на этот раз проскользнуть незамеченным не удалось. Настроив рацию, он слышит, как всполошились фашистские наблюдатели.
— В воздухе советский самолет! Советский самолет! — летят в эфир сигналы зенитным батареям.
А вот и первый обстрел. Правда, Василий летит на полной скорости и быстро проскакивает зенитную батарею. Но если бы она была здесь только одна!
Чем ближе подлетает Дончук к линии фронта, тем чаще попадает под огонь.
— Надо пройти! Надо ускользнуть! — упрямо сжав губы, твердит он, яростно ругая и фашистов, и так некстати очистившееся от облаков небо, и слишком быстро наступившее утро.
Кругом разрывы. Василий слышит, чувствует, как впиваются в машину осколки и пули, как содрогается самолет. Вот уже пробит бак, и бензин бьет из него струей, угрожая вспыхнуть. Осколки снарядов рвут в клочья плоскости, хвостовое оперение, перебили трос левого элерона, продырявили кабину. Теперь машина уже не так послушна, как прежде, — она то кренится, то входит в вираж, то проваливается и теряет высоту...
— Ничего! Мы еще живем! Мы еще летим! — говорит Дончук. Изо всех сил удерживая поврежденный самолет в горизонтальном положении, он настойчиво заставляет его лететь на восток.
Дончук ускользнул от фашистов и на этот раз. Хотя, что называется, «на честном слове», но вернулся на аэродром. Когда самолет остановился, умолк гул мотора и замер винт, Василий наконец разжал руки, [50] выпустил ставшую горячей ручку управления и тяжело откинулся на сиденье.
— Вот мы и дома! — удовлетворенно проговорил он.
Потом радостно посмотрел на только что взошедшее солнце и на голубое утреннее небо, забыв, что всего несколько минут назад ругал их на чем свет стоит.
А к самолету уже сбегались друзья, осматривали истерзанную машину, удивлялись:
— Как только долетел?!
Более ста пробоин насчитал техник в небольшом П-5. Изумленный, качал головой и приговаривал:
— Ну и ну! Видал виды, но чтоб на таком решете лететь, — такого не было.
Через несколько дней умелые руки техников и механиков совершили чудо — самолет Дончука был отремонтирован, и летчик снова полетел через линию фронта.
За время пребывания в 5-м полку В. И. Дончук совершил более двухсот боевых вылетов за линию фронта, в том числе 18 из них — в глубокий тыл врага.
Его заслуги были отмечены высокими правительственными наградами — орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени и медалью «Партизану Отечественной войны» I степени.
И все-таки Василий Иванович не переставал мечтать о переходе в боевую авиацию. Вскоре его мечта осуществилась.
В ноябре 1943 года после кратковременного переучивания на самолете-бомбардировщике Б-ЗА («бостон») Дончук был назначен командиром эскадрильи 114-го Краснознаменного гвардейского ближнебомбардировочного авиаполка.
Десятки вылетов на бомбежку вражеских аэродромов, железнодорожных станций, скоплений войск и техники противника произвел Василий Иванович в состава гвардейской эскадрильи. Кроме этого, постоянно выполнял важные задания разведывательного управления фронта. Особенно прославился как разведчик аэродромов в глубоком тылу врага. Он не только обнаруживал тыловые аэродромы, но потом вместе с товарищами и бомбил их.
Способности В. И. Дончука как универсального летчика, особенно его талант воздушного разведчика, не [51] остались незамеченными. Во второй половине апреля 1944 года, когда Карельский фронт начал подготовку к решающей наступательной операции, Василий Иванович был назначен командиром 108-й отдельной разведывательной эскадрильи.
Часть, в которую был назначен Дончук, понесла немалые потери. К моменту прибытия нового командира в ней оставалось лишь три экипажа, во главе которых были опытные воздушные разведчики капитан Кочетков, лейтенанты Степанищев и Михалев.
Василий Иванович прилетел на «бостоне». Вместе с ним были его испытанные боевые друзья штурман Николай Абрамов, воздушный стрелок Василий Кожухов и радист Василий Сергеев, который летал с ним еще в 5-м полку ГВФ.
В начале июня Василий Иванович получил приказ разведать ближайшие тылы противника.
— Полетим на бреющем над Онежским озером, — сказал он штурману Николаю Абрамову. — Маршрут проложи подальше от берега.
— Штиль, командир, «зеркалка», — попытался возразить штурман.
— Ничего, Коля, летали мы и в «зеркалку». Зато в район разведки дойдем без приключений: над озером не заметят.
День был безветренный. В озере отражались облака. Не всякий летчик может мчаться на огромной скорости над зеркальной гладью воды, когда очень легко потерять пространственную ориентировку. В таком полете главное — доверять приборам. Если все время летишь прямо, то вроде бы и нет ничего особенного. Глаз не спускай с высотомера, «авиагоризонта», и все будет в порядке.
А если придется маневрировать? Вот тут-то «зеркалка» и ловит неопытного летчика. Может ослепить, а может и запутать. Покрутил летчик головой туда-сюда и запутался — где небо, где земля. Тут бы на приборы посмотреть. Да растерялся и забыл. А то и посмотрел, да не поверил; подумал, что неверно показывают приборы. «Зеркалка»!
Дончук много летал над морем и был хорошо знаком с особенностями такого полета. Вот и в этот раз он спокойно и уверенно вел свой тяжелый самолет над огромным водным зеркалом Онеги. [52]
Выйдя к назначенному месту, воздушный разведчик внезапно для врага появился над железнодорожной станцией. На путях стояло несколько эшелонов.
«Что в них?» — подумал летчик.
— А ну-ка, Вася, устрой проверочку — дай огоньку по вагонам! — приказал он воздушному стрелку Кожухову.
Нескольких пулеметных очередей оказалось достаточно: из вагонов стали выпрыгивать вражеские солдаты.
— Ага, признались! — воскликнул Дончук и, взглянув на паровоз, стоявший под парами, отметил про себя: «На юг торопятся, к линии фронта».
Таким же образом обнаружил он войска и на другой станции, затем обследовал шоссейную дорогу, по которой двигалась автоколонна. Все, что увидел, сфотографировал.
Доставленные Дончуком сведения о противнике помогли командованию в планировании наступательной операции.
Напряжение боевых действий с каждым днем возрастало. Дончук получил разрешение подобрать в эскадрилью новые экипажи. Он очень тщательно отбирал летчиков. Перебрал несколько десятков человек и наконец в полку пикирующих бомбардировщиков отобрал четыре экипажа, командирами которых были молодые, хорошо подготовленные летчики — лейтенанты Долгов, Мещанов, Бондарчук и Бачин.
Подготовка фронта к наступлению заканчивалась, но воздушные разведчики продолжали свою трудную и опасную работу. Несмотря на то что летчиков не хватало, Василий Иванович не спешил посылать на задания новые экипажи.
Он упорно и настойчиво обучал их мастерству воздушной разведки. Все же боевые задания в это время либо поручал бывалым разведчикам эскадрильи Кочеткову, Михалеву и Степанищеву, либо выполнял сам.
21 июня Карельский фронт перешел в наступление в Южной Карелии.
— Пора выпускать молодежь, — сказал командир. — Наши войска успешно продвигаются. Теперь нам будет полегче.
С каждым днем молодые летчики становились опытней, и командир стал поручать им ответственные задания. [53] И все-таки, как и прежде, самые трудные из них выполнял сам.
В июле был получен приказ произвести разведку важнейшего аэродрома в глубоком тылу врага. Летчику предстояло подобраться к аэродрому внезапно, чтобы установить, сколько и каких самолетов на нем базируется. Василий Иванович решил сам лететь на это задание.
Он сумел выйти к тыловому аэродрому фашистов внезапно и успел все сфотографировать. Не ожидавшие столь дерзкой разведки неприятельские зенитчики не успели сделать ни одного выстрела. Василий Иванович прошел в глубь вражеской территории и затем, часто меняя курс, повел машину обратно. А вскоре над фашистским аэродромом показались наши бомбардировщики. Противник потерял 19 машин. Из них 14 были уничтожены на земле.
Таких полетов у Дончука было немало.
— В результате успешной воздушной разведки тыловых аэродромов врага, в которой основная заслуга принадлежит лично В. И. Дончуку, — вспоминает генерал И. М. Соколов, — воздушной армии удалось за короткий срок уничтожить на этих аэродромах 145 и повредить 12 вражеских самолетов.
За успешную разведку аэродромов в глубоком тылу противника В. И. Дончук весной 1944 года был награжден первым орденом Красного Знамени, а летом — вторым. Ему было присвоено воинское звание «гвардии майор». Правительственных наград были также удостоены и многие другие воины 108-й отдельной разведывательной авиаэскадрильи.
7 октября Карельский фронт начал операцию по завершению разгрома врага в Советском Заполярье. Особенно тяжелые и кровопролитные бои завязались в районе Киркенеса. Воздушные разведчики часто летали в этот район. Не раз летал туда и Дончук.
На пути к последнему узлу обороны противника было несколько сильно укрепленных высот. В скальных расщелинах были тщательно укрыты крупнокалиберные пулеметы. Фашисты имели здесь и очень сильную противовоздушную оборону.
— Я сам однажды решил лететь туда, чтобы увидеть все своими глазами, во всем убедиться самому, — вспоминает генерал И. М. Соколов. — Но не прошел. Пришлось вернуться, так как самолет был сильно поврежден. [54] Но я-то мог вернуться, а воздушный разведчик нет. Он обязан был привезти командованию необходимые сведения о противнике. Поэтому каждый полет на разведку в район Киркенеса был подвигом.
20 октября Василию Ивановичу позвонил по телефону генерал Туркель, который координировал действия авиации фронта и Северного Морского Флота:
— Завтра необходимо послать разведчика в район Киркенеса, — сказал он. — Задание чрезвычайной важности. Сегодня у вас будет представитель разведывательного управления. Он все подробно расскажет. Прошу иметь в виду, что от результатов разведки зависит успех предстоящего штурма Киркенеса, жизнь тысяч советских воинов.
— Задание будет выполнено, товарищ генерал, — спокойно и уверенно ответил Дончук.
После этого разговора Василий Иванович пригласил к себе весь экипаж и слово в слово передал все, что сказал ему генерал.
— Ну что ж, командир! Бывали у нас всякие задания. Выполняли, — спокойно сказал Николай Абрамов. — Выполним и это.
Штурмана в один голос поддержали стрелок Василий Кожухов и радист Афанасий Сергеев.
— Вот и ладно, — удовлетворенно подвел итог Дончук. — Часа через полтора соберемся: приедет представитель разведывательного управления. А вечерком всех прошу ко мне, потолкуем, как и что. Да и жена просила зайти.
Собравшись у командира, члены экипажа долго и обстоятельно обсуждали план выполнения полученного задания. Они старательно все высчитали и вымерили по карте, прикинули возможные варианты полета. Потом поужинали, сердечно и дружно поблагодарили Ларису Филипповну за приятный вечер и разошлись: предстоял трудный полет — надо было как следует выспаться.
Наступило утро 21 октября. Оно неожиданно выдалось тихим и солнечным.
— Ну и что же, что солнце?! — успокаивает Василий Иванович жену. — Солнце нам тоже иногда хорошо помогает.
Подходят Абрамов, Кожухов и Сергеев, здороваются, что-то говорят о безоблачном небе, шутят и направляются на аэродром. Навстречу идет Костя Шемякин. Докладывает командиру. Самолет, как всегда у него, к полету готов. Василий Иванович останавливается, говорит Ларисе привычные слова:
— Все будет в порядке. Я скоренько вернусь. Ты только не волнуйся, — торопливо прощается и бежит догонять товарищей.
Через несколько минут «бостон» взлетает и, сделав прощальный круг над аэродромом и поселком, исчезает в небе.
...Первый раз экипаж вышел на связь уже в районе Киркенеса, доложив о скоплении войск на основном направлении предстоящего штурма.
— Как обстановка в воздухе? — спрашивают с командного пункта.
— Огонька хватает, — спокойно ответил Сергеев. — Кругом разрывы. Нас туда-сюда пошвыривает, но пока терпимо.
Второй раз экипаж доложил, что в фиорде разгружается вражеский транспорт. Потом последовали сообщения о других транспортах с войсками, о движении частей по шоссейной дороге...
Штурман, радист и командир по очереди докладывают результаты своих наблюдений. Сведения очень важные, и хотя почти все время работают фотоаппараты, Дончук, Абрамов и Сергеев продолжают докладывать о скоплении войск и техники в различных местах, о движении танков и артиллерии по дороге к Киркенесу, — обо всем, что кажется им важным...
Но вот на какое-то время связь с самолетом прекращается.
— Море огня! — раздается спустя минуту-другую голос Сергеева. — Что-то случилось с правым мотором — дымит...
Радистка Люба Забелина вся — внимание. Рядом с ней волнуется Костя Шемякин.
— Я — «Беркут-1». Я — «Беркут-1» — докладывает Дончук. — Правый двигатель дымит. Иду домой на одном...
Минуты тянутся, как часы. Люба даже прижала наушники ладонью, чтобы лучше слышать, что происходит в самолете командира. Но экипаж снова замолкает. [56]
На КП сразу устанавливается мертвая тишина. Только часы на стене бесстрастно выстукивают свое «тик-так».
Минут через пять, которые всем показались целой вечностью, Люба услышала в наушниках твердый, с какими-то незнакомыми нотками голос командира:
— Я — «Беркут-1» Атаковали «мессершмитты». Горит правый мотор. Преследуют. Ухожу над озером.
И снова молчание. А еще через несколько секунд в наушниках прозвучало с выражением тревоги и надежды:
— Свети, солнце, свети!..
Люба в тревожном недоумении подняла брови: что хотел сказать командир этими словами? Еще крепче прижала наушники, ожидая продолжения. Но рация самолета молчала. Рядом беспокойно топтался Костя Шемякин:
— Ну, Люба, вызывай, вызывай! Люба снова взяла микрофон:
— «Беркут-1», отвечай! «Беркут-1»! Отвечай!
Но «Беркут» так больше и не ответил. [55]