Содержание
«Военная Литература»
Биографии

Павлик

Павликом мы ласково звали Тоню Павлову, механика по электроспецоборудованию, появившуюся в полку в январе 1942 года и назначенную в первую эскадрилью. В гимнастерке, ловко затянутая ремнем, круглолицая, коротко остриженная, с веселым и лукавым выражением блестящих глаз, она и впрямь чем-то напоминала мальчишку-подростка. Но к самолетам Павлик приближалась первое время не по-мальчишески робко. До прибытия в полк ей близко не приходилось видеть воздушные машины, ведь родилась Тоня в маленькой деревеньке Колбино Пензенской области. Здесь провела детские годы, окончила семилетку. В шестнадцать лет впервые увидела город.

— Конечно, в детстве я и не мечтала об авиации, просто и представления о ней не имела, — рассказывала позже Тоня, — ведь жила в глухой деревне, далеко от железной дороги. В те годы в селе было мало грамотных людей, жилось трудно, и мечты наши были самые простые — о хлебе, о достатке. А вот когда переехала в город, стала учиться на курсах химиков, а потом работать на Балашовском заводе, кругозор мой несравненно расширился. Об авиации в те годы говорилось так много... И вот я, секретарь заводского комитета комсомола, пошла в райком комсомола и стала просить, чтобы меня послали в летную школу. А секретарь райкома посмотрел на меня и с улыбкой говорит: «Маленькая ты очень. Поработай еще годок да подрасти немного, а потом можно и в летную школу...»

В 1939 году Тоня начала учиться в Саратовском индустриальном техникуме, отсюда и пришла в полк. Забавно было видеть, как она, маленькая, по-крестьянски трудолюбивая, быстрая в работе, трудилась у самолета. Одежда частенько доставалась нашим девушкам не по [108] росту. И вот бывало Павлик пытается подняться не плоскость, а огромные сапоги свободно снимаются с ног и остаются на земле. Куртка — большая, чересчур просторная — превращала хрупкую девичью фигурку в неуклюжую, неповоротливую. Но наш Павлик, как веселый муравей, быстро и аккуратно делала свое дело.

На фронте у застенчивой и не очень-то уверенной в себе девчонки появилась мечта о полетах. Помогли подруги, любившие Павлика, как младшую сестренку.

Как-то раз осенью (мы стояли в те дни в станице Ассиновская) Тоня вернулась с аэродрома усталая, вымокшая и продрогшая. К ней подошла адъютант эскадрильи Тоня Ефимова:

— Тебе, Павлова, нужно идти в наряд к самолетам, больше некому, — посмотрела на иззябшую фигурку и говорит: — Переодеться тебе надо. Снимай-ка все мокрое, я тебе свою теплую одежду дам.

— Пошли мы с Тоней на аэродром, — вспоминает сегодня Антонина Васильевна, — по дороге разговорились. Сердечный, чуткий человек была Тоня Ефимова. Адъютант эскадрильи, она летала на задания как штурман. Идем, расспрашивает меня о моей жизни, кто да откуда и вдруг говорит: «Хочешь, научу тебя штурманскому делу, летать будешь?» Я только коротко выдохнула: «Хочу!»

Но не пришлось Павлику заниматься с Тоней — неожиданная, нелепая в дни войны смерть вырвала Тоню Ефимову из наших рядов. А мечта о полетах, явившаяся, теперь не уходила. Павлик самоотверженно, как и раньше, трудилась, но про себя думала о летной работе, только вслух об этом говорить не решалась. О тайном ее желании догадалась Галя Докутович. Подошла.

— Павлик, хочешь буду тебя штурманскому делу учить?

И девушки стали заниматься — Галя знакомила Тоню со штурманской службой, с теорией полетов, бомбометанием. В ночь на 1 августа 1943 года Галя погибла, и Тоня опять осталась без учителя. Павлова так позже вспоминала об этом:

«Такая горечь на душе была после этой страшной ночи, бесконечно жаль было Галочку Докутович, крепко к ней сердцем прикипела я. Мои занятия снова прекратились и настроение было скверное. Эх, думаю, видно, рожденный ползать — летать не может. А так хотелось [109] в воздухе отомстить фашистам за наших девочек. И когда стали в полку формировать штурманскую груплу, я набралась смелости, обратилась к начальнику штаба Ирине Ракобольской с просьбой зачислить в эту группу и меня». Училась Павлик успешно, все дисциплины сдала на отлично. Начались тренировочные полеты днем. Тоню Павлову вывозила в первый полет Надя Попова. Требовательная, по-хорошему придирчивая летчица осталась довольна начинающим штурманом. Но физически Тоне в воздухе было плохо — ее укачало, и из машины она выбралась белее стенки. Сима Амосова, руководившая в тот день полетами, увидев Тоню, сразу спросила:

— Как себя чувствуешь? Ты такая бледная!

— Хорошо, все хорошо, — отвечала Павлик, боявшаяся, что если узнают о ее плохом самочувствии в воздухе, то отчислят из штурманской группы.

Учеба продолжалась. И вот последний тренировочный полет днем. Павлова взлетела с командиром эскадрильи Диной Никулиной. Этот полет Тоня вспоминает частенько, хотя и не был он ни боевым, ни опасным.

Погода на маршруте поначалу была плохая, низкая облачность, обледенение. Но молодой штурман четко прокладывала курс, и экипаж точно вышел к конечному пункту. Небо к этому моменту прояснилось, над головой ни облачка, солнце. Впереди, километрах в пятнадцати, находилась железнодорожная станция. Павлику захотелось посмотреть на нее сверху, и она, забыв свои обязанности, не дала летчику команду на разворот. Залюбовавшись пейзажем, перестала следить за курсом, высотой и скоростью полета. К реальности ее вернул строгий голос командира:

— Где мы находимся? С каким курсом лететь на аэродром? — спрашивала Дина Никулина.

Павлик перепугалась, совсем по-детски и растерянно ответила:

— Не знаю.

Никулина вывела самолет к Кубани и полетела к аэродрому. Тоня замерла на своем месте, мучительно переживая вину. Она глубоко уважала, искренне любила Дину Никулину и Симу Амосову. В эти минуты ей казалось, что своей оплошностью она подвела их. Павлик горячо раскаивалась в досадном просчете и сразу [110] же решила, что ей, конечно, не разрешат больше летать. Но старшие подруги все поняли...

На Тамани началась для Тони Павловой боевая работа. Она стала летать с летчицей Люсей Клопков0й в звене Тани Макаровой. Первый боевой вылет был суровым испытанием мужества и остался в памяти на долгие-долгие годы...

23 октября 1943 года Клопкова и Павлова поднялись в воздух, чтобы лететь на Ляховку на Керченском полуострове. Когда долетели до цели, Тоне показалось, что здесь сосредоточен весь огонь зенитной артиллерии противника. Обстановка и впрямь была для наших ласточек здесь очень трудной. Только отбомбилась Тоня, как их самолет был пойман пучком прожекторов и на него обрушился огонь зениток. Опытная, обстрелянная в четырехстах боевых вылетах летчица в какой-то миг сумела поддержать своего штурмана. По переговорному устройству до Тони донеслось:

— Держись, Павлик! Командуй, как в обычном полете! И повнимательней!

Тоня, оправдывая доверие своего командира, считала прожектора и зенитки, замечала, откуда они бьют, передавала команды летчице. Экипаж благополучно вырвался из огня, лег на курс к родному аэродрому. И вот внизу коса Чушка, кажется — опасность миновала. Но на протяжении всего Керченского пролива девушки летели под огнем противника.

Приземлились, доложили о выполнении боевого задания. Командир полка и комиссар поздравляли Тоню с началом боевой работы.

— Поволновались мы тут за вас, — сказала Бершанская, — отсюда видно было, как долго вы находились в лапах прожекторов и под обстрелом.

— Да, настоящее боевое крещение ты, Тоня, прошла, — добавила замполит Рачкевич. — Ну, удачи вам, девочки!

С этой ночи началась боевая работа штурмана Антонины Павловой и продолжалась почти до конца войны, до 9 марта 1945 года, когда Тоня была тяжело ранена. Первые ночи она делала по одному вылету, потом по два, по три, постепенно втягивалась в боевой напряженный ритм.

— Со своим командиром Люсей Клопковой мы крепко подружились, на земле, бывало, договоримся [111] обо всем, а в воздухе каждый четко выполняет свое дело. Я себя с ней чувствовала уверенно, да и Люся была мной довольна. Только однажды Люсю послали в наряд, а меня назначили лететь с командиром звена Таней Макаровой. Я, конечно, заволновалась — штурман-то я неопытный, вдруг что не так, — вспоминает Антонина Васильевна. — Идем к самолету, а Таня говорит: «Ты, Павлик, не бойся летать: Люся самый лучший летчик в нашей эскадрилье, опытный, умелый, на нее всегда можно положиться, и человек она очень справедливый». А меня и уговаривать не надо — для меня лучше Люси не было командира.

Макарова и Павлова выполнили задание, удачно вырвались из света прожекторов и огня зениток, легли на обратный курс. Летят над Керченским проливом, и Тоня с удивлением замечает, что летчица начала набирать высоту. Обычно с задания возвращались на более низких высотах.

— Бери управление, — говорит Макарова. — Как бы ты повела самолет, если бы меня, например, ранило?

— Как я могу взять управление, я ведь не летчик. А что делать? — позже рассказывала Павлик. — Взяла, повела машину. Как я управляла, это только Таня знает, но через небольшое время она берет управление и говорит: «Посмотри на высоту!» Смотрю — 600, а была 1200 метров. Это я ввела самолет в штопор, и если бы действительно что случилось с летчицей, мы бы погибли. Вот такой урок мне Таня дала. В ту ночь мы выполнили с командиром звена пять боевых вылетов, и в каждом, когда выходили на свою территорию, Таня учила меня вести самолет. С этого полета я всегда следила за действиями летчика в воздухе.

Таня Макарова была заботливым и умелым воспитателем для начинающих летчиц и штурманов. После полетов с ней Тоня почувствовала себя свободнее, раскованнее и не волновалась уже так, когда ей приходилось летать не с Люсей Клопковой, а с другими летчицами. С Макаровой Павлова летала и на Багерово. В одном из таких вылетов сброшенная Тоней Павловой бомба попала в цистерну с горючим. Видимо, недалеко находились боеприпасы — раздались взрывы и начался сильный пожар. Правда, девушкам было тоже жарковато. Плоскость самолета была пробита, но экипаж не пострадал. [112]

А в другом полете на Багерово с Наташей Меклин Тонины бомбы попали в склад с боеприпасами, но у самолета снарядом разворотило левую плоскость. Уходили на север в сторону Азовского моря. Наташа с трудом удерживала самолет в воздухе, а Тоня переживала, сознавая невозможность помочь в эти минуты летчице...

Экипаж Тони Павловой и Люси Клопковой стал очень дружным, слаженным. Спустя 20 лет после войны Люся писала о своем штурмане: «Для меня лично Тоня была заботливой, внимательной сестрой. Я была ограниченно годной к полетам, но скрывала это, скрывала свою болезнь. Когда полет был продолжительным, с трудом доводила машину до цели, а на обратном пути передавала управление штурману. И маленькие Тонины руки умело держали штурвал. Своими боевыми успехами я во многом обязана ей». Не многие из нас в те дни знали об этом — о терпеливом мужестве Люси, о молчаливой преданности ее штурмана, ее младшей боевой сестры. Немало испытаний выпало на долю подруг.

В начале декабря 1943 года в тяжелых условиях оказался десант моряков, высадившихся на полуостров в район поселка Эльтиген. Полеты на помощь мужественным десантникам были очень напряженными, требовали от экипажей огромного самообладания и выдержки, четкой, слаженной работы. В непроглядной густой тьме точно выдержать курс, сбросить боеприпасы и продовольствие, развернуться и уйти в море, чтобы не столкнуться со своим же самолетом. Вражеские прожекторы и зенитки, низкая сплошная облачность над проливом, снег пополам с дождем — все было против летчиц, и все они преодолевали. Таких полетов у Тони — четырнадцать.

Отдыха в эти дни почти не было. Спали в нетопленом домике рыбачьего поселка, на нарах, по двое в спальном мешке. Сон короткий, полный тревожных видений.

* * *

Как немного нужно юности, чтобы стряхнуть с души тяжелые, угнетающие впечатления, выпрямиться и веселой минутой, песней или шуткой вернуть себе оптимизм, без которого нельзя жить и бороться. Как часто мы смеялись и пели в самой казалось бы неподходящей обстановке и как это помогало нам... [113]

Сложными были полеты на Керчь. В одну из ночей во втором вылете в машину Клопковой — Павловой попал снаряд и повредил один цилиндр. Трудно представить, каких отчаянных усилий стоило Люсе вывести машину и перетянуть через пролив. Воля мужественной летчицы, её опыт, мастерство и попутный ветер помогли экипажу — пролив остался позади, но дотянуть до аэродрома не удалось.

— Павлик, придется садиться на вынужденную, — сказала Люся. — Или пан, или пропал. Если что — не поминай лихом. Сядем, стреляй ракетами. Девочки наши сверху увидят, будут знать, где нас искать.

Тоня выпустила несколько белых ракет, освещая землю. Спустя несколько томительных мгновений машина коснулась земли и, удачно избежав многочисленных рвов и воронок, остановилась. Девушки определили, что находятся где-то в районе Фонталовской.

— Павлик, постарайся поскорее добраться до аэродрома. Я останусь с самолетом до рассвета, — сказала) Люся.

Подруги крепко обнялись. Тоня решительно зашагала в темноту. Ей хотелось как можно скорее найти своих, чтобы помочь любимому командиру. Павлику повезло — первая же встреченная танкетка шла в нужную* сторону, и очень скоро Тоня очутилась в полку. Доложила о случившемся и, так как была еще ночь, вылетела на очередное задание с Надей Топаревской. И в каждом вылете с Надей, проходя над местом вынужденной посадки, она сигналила Люсе ракетами, подавая подруге знак, что о ней знают, помнят, скоро придут на помощь.

Эта ночь оказалась для Тони одной из самых тяжелых. В последнем вылете был поврежден мотор. Снова вынужденная посадка, не менее отчаянная, чем первая, снова сжимающее сердце волнение. Только на этот раз посадку произвели прямо на Керченском полуострове, тянуть через пролив было невозможно. По счастливому стечению обстоятельств, сели именно на тот небольшой клочок земли, который был отвоеван нашими, и были сразу же обнаружены своими. Бойцы санитарного батальона разместили девушек в своей палатке. Утомленная до предела волнениями бесконечно долгой ночи, Тоня забывалась буквально на несколько мгновений и тут же просыпалась. В сознании с удивительной четкостью [114] вновь и вновь всплывали самые острые моменты сегодняшних вылетов. Охватывала тревога за Люсю. Потом снова одолевала усталость, приглушенные голоса бойцов, охранявших у землянки покой своих неожиданных гостей, явившихся с небес, отодвигались, и на несколько минут Тоня засыпала. Так прошли короткие часы отдыха.

Утром Павлику удалось улететь на Большую землю с одним из «братцев» — летчиков полка майора К. Бочарова, а Надя осталась с машиной и вернулась в полк через два дня, после того как самолет был отремонтирован.

Павлик, Павлик! Нежная, любящая, самоотверженная душа... Вспоминаю сегодня годы войны и дивлюсь, как в грубой военной обстановке, полной не только смертельной опасности, но и чисто физических лишений, бытовых неудобств, мы сохраняли нетронутыми нежность и чистоту, свойственные юности. Как свято берегли отношения товарищества, какой непорочно чистой, незамутненной была любовь, когда она встречалась на фронтовой дороге девушки-воина! А как мы дорожили ею и берегли ее — эту любовь!

Нередко встречались на путях-дорогах фронтовых и родственники. В те дни, когда мы летали на Севастополь и мыс Херсонес, по соседству с нами стоял полк морской авиации, в котором летчиком служил брат Тони. Эти дни, по признанию Антонины Васильевны, были для нее и радостными, и по-особому трудными. Ночью полеты, а днем тревога за брата. У Павловых были установлены сигналы, которыми они давали друг другу знать о себе. Расстояние в три километра между аэродромами полков-соседей брат и сестра преодолевали легко и при малейшей возможности спешили увидеться.

— Вчера нам крепко досталось, — с жаром рассказывала Тоня, встряхивая мальчишеским чубчиком, — но и фрицам не поздоровилось. Мы с Люсей оказались над их аэродромом в тот момент, когда самолеты выруливали на старт. Высота у нас была приличная. Подошли с планирования, сбросили «гостинцы». Здорово! Но тут же угодили в сплошной огонь, еле ноги унесли. Вернулись, а Леля Евполова — это наш техник — говорит: «Что же вы натворили? Ведь ни перкали, ни эмалиту не хватит, чтобы залатать «ласточку». [115]

— Эх, Тонечка, сказал бы тебе — будь осторожнее, да ведь сам летаю, знаю, что к чему. Хочется жить до Победы, но еще больше хочется прогнать гадов с нашей земли, — обнимая сестренку за плечи, говорил брат.

Снова подошла и новая разлука. Херсонес был освобожден, и мы перелетели в Белоруссию.

Если бы своими глазами не видела, сама не летала, то и не поверила бы теперь, что можно летать с таких площадок, с каких летали мы в лесной и болотистой Белоруссии. Особенно сложными были полеты в районе Минского котла. Площадки обычно выбирали около леса, а из леса нередко выходили «бродячие» группы гитлеровцев.

Как-то летали с площадки за Березиной. Площадка у самого леса, машины тщательно замаскированы. Подходят Люся и Тоня к своему самолету и видят, что от леса идут четверо немцев с поднятыми руками, а за спинами — автоматы. Здесь подоспели другие девушки, и немцев под конвоем отправили в штаб.

Ярким примером самоотверженной фронтовой дружбы стал вылет на одну из станций железной дороги Гродно — Белосток. Мы базировались восточнее Гродно. В ту ночь первыми бомбить логово врага вылетела Татьяна Макарова с Верой Белик — своим незаменимым штурманом. За ними в воздух поднялся экипаж Клопковой — Павловой. Девушки, летевшие за своим командиром звена, увидели, как на машину Макаровой обрушилась стена вражеского огня. И они, не раздумывая, бросились на помощь подругам.

Отвести удар от товарищей, принято огонь на себя — это особое мужество. Самолет Клопковой — Павловой оказался в настоящем пекле. Ослепительный свет прожекторов, разрывы снарядов, треск пулеметов. Снарядами разорвало плоскость и фюзеляж, но машина, вся в пробоинах, продолжала полет к цели. В этот момент на помощь подругам поспешили экипажи Иры Себровой и Наташи Меклин. Они приняли огонь врага на себя. Удачно сброшенными бомбами заставили замолчать несколько зениток, Люся и Тоня сумели вырваться из лап прожекторов, избежать пулеметных очередей.

Верный, испытанный друг, терпеливая, многострадальная «ласточка» вышла из этой переделки основательно покалеченной. Надежды добраться на ней до своего аэродрома почти не было. [116]

— Будем садиться в Гродно, Павлик, до своих не дотянуть, — сказала командир.

Тоня подсвечивала ракетами, но подходящей для посадки площадки не находилось. На израненной и обожженной земле не было ни одного мало-мальски ровного кусочка — воронки, рвы, траншеи... Люся продолжала вести изуродованную машину вперед и вперед и каким-то чудом дотянула до своего аэродрома.

Приземлились благополучно, зарулили на заправочную полосу. И тут Павлик перепугалась за своего командира. Клопкова, не шевелясь, сидела в кабине, не делая даже попытки встать и выбраться из самолета.

— Люся, что с тобой? Тебе плохо? Ты ранена, да? Скажи же что-нибудь!

— Все в порядке, Павлик, все хорошо. Просто устала как никогда.

Через несколько минут девушки докладывали на КП о выполнении боевого задания.

— Машина в тяжелом состоянии, хотели даже садиться в Гродно, — добавили они после официального доклада.

— Ну, девочки, под счастливой звездой родились, — воскликнула Бершанская. — Гродно снова немцы захватили. Если бы вы там сели, прямо в руки к фашистам топали бы...

Немало эффективных вылетов совершил экипаж Клопковой — Павловой в районе Ломжи и Остроленки на территории Польши. Августовской ночью 1944 года подруги, довольные результатами своего вылета, возвращались на свой аэродром.

— Скоро будем дома, осталось совсем немного, — говорила Тоня. — Бомбы сегодня легли как надо. Ты не видела, какой пожар полыхнул у фрицев?

А на земле их встретила тяжелая весть: погибли Таня Макарова и Вера Белик. Милые, родные девочки! Сколько лет минуло с той трудной, горькой поры! Мы выросли, повзрослели, а потом и постарели, а вы остались, живете в благодарной памяти нашей все такими же юными, прекрасными. Прошли длинные годы, но сердце снова и снова сжимает боль за павших подруг и в памяти снова звучат ваши веселые, чистые голоса.

«Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика» — мелодия любимой Таниной песни словно преследовала [117] Тоню. В голове никак не укладывалось, что Тани и Веры нет в живых.

В эскадрилью назначили нового командира — хорошего опытного летчика Клаву Серебрякову и нового штурмана — Лиду Демешову. Боевая работа шла своим чередом. Тоня вновь и вновь поднималась в грозное ночное небо, чтобы мстить ненавистному врагу за поруганную землю, за гибель подруг. В кармашке ее планшета хранилась фотография Тани Макаровой — любимого командира.

Наутро 9 марта 1945 года Тоня вместе с Клавой Серебряковой полетели бомбить скопление немцев d Гданьске. Этому полету было суждено стать последним в жизни штурмана Антонины Павловой.

Много позже Тоня рассказала, что произошло в том полете.

«На цель мы вышли нормально, отбомбились хорошо, но Клаву ранило. Когда стали возвращаться, погода начала стремительно портиться. Ветер, снег — ни зги не видно. Наш аэродром был закрыт, приняли решение тянуть подальше на юго-восток. Искать посадочную вблизи не решились — из-за опасения попасть в «котел» к немцам. Думаем, надо сесть поближе к городу и недалеко от дороги, чтобы сразу же, ночью, определить обстановку. Я выпустила две осветительные ракеты, просматривая местность, и больше ничего не помню. Очнулась к концу следующего дня. Не знаю, после меня или раньше пришла в сознание Клава. У меня было странное состояние: вроде бы все вижу, понимаю, что с нами, а что произошло — ни понять, ни вспомнить не могу.

— Тоня, ты можешь стрелять? Дай знать, может нас найдут... — сказала Клава. — Только три патрона оставь, вдруг немцы. Тогда — сначала меня, потом себя. Слышишь?

— Слышу, — отвечала я, чувствуя вместо губ какие-то лохмотья.

Клава лежала под обломками самолета, а меня выбросило чуть в сторону. Мне удалось встать на уцелевшую ногу и повиснуть на стоявшей ребром плоскости. Но я даже не сознавала, что у меня сломаны рука и нога. Лицо было все разбито. Я что-то делала, но для чего это нужно — не понимала. [118]

Привстав, увидела, как немецкие ребятишки катаются на санках. А как подошли немки с детьми — не помню. Заметила их уже рядом с обломками самолета. Я не знала немецкого, они не понимали по-русски. Потом женщины стали перетаскивать меня и я снова потеряла сознание. А когда очнулась, у самолета стоял невысокий красноармеец.

Он отыскал мой планшет, положил меня на санки и повез в госпиталь. Я невнятно, но с жаром повторяла ему:

— Там летчица осталась, там Клава...

Боец успокаивал меня:

— Клаву доставим в тот же госпиталь. Не волнуйся! Лежи, лежи спокойно!

В госпитале Тоню и Клаву поместили в одну палату, но они даже разговаривать не могли. У Павловой были обнаружены переломы руки и ноги. Клаве грозила ампутация ноги.

В палату к Клаве и Тоне часто заглядывал выздоравливающий летчик-фронтовик Кузьма Ильич Яковенко. Читал раненым летчицам вслух книги, газеты, писал письма родным. В Белоруссии во время оккупации у Кузьмы Ильича случилось горе — погибла жена, остался сын. Кузьма Ильич заботливо помогал Тоне, когда она училась ходить сначала на костылях, а потом с палочкой. Около нашей нежной и всегда улыбающейся Тони он оттаял, потеплел.

После окончания войны Тоня по просьбе Кузьмы Ильича приехала к нему в Ленинград, где в то время стояла его часть...

В послевоенной жизни наш отважный штурман Тоня Павлова, награжденная орденами Красной Звезды, Отечественной войны, Красного Знамени и боевыми медалями, выбрала очень женскую, очень мирную профессию — стала учителем. У Антонины Васильевны и Кузьмы Ильича Яковенко большая, дружная семья — три сына, дочь, внуки. Девятого мая, в День Победы, мы встречаемся с нашим Павликом в сквере у Большого театра, и хотя годы изменили нас, нам как и тогда, на фронте, легко и просто друг с другом. [119]

Дальше