Глава 15

За большим столом сидел грозный главный маршал авиации сэр Хью Даудинг. Его глаза холодно поблескивали под кустистыми бровями, поджатые губы придавали изрезанному морщинами лицу суровый вид. Подчиненные звали его «Склочником», потому что он мог быть очень сварливым. Даудинг, не мигая, уставился на Бадера и сухо спросил:

«Ну что там у вас с техникой, и почему вы отправили такую телеграмму?»

Бадер объяснил, что сделал все возможное, чтобы достать инструменты и запасные части, и решился на такой экстраординарный поступок лишь потому, что в случае немецкого налета его эскадрилья не сможет даже взлететь. Без единого слова Даудинг протянул ему письменный рапорт. Бадер увидел, что он поступил от начальника службы снабжения и содержал запись телефонного разговора. Он быстро просмотрел бумагу и сказал:

«У меня было очень неприятное объяснение с начальником службы снабжения, сэр. Но мы — офицеры в одном звании. Он попытался отговорить меня, утверждая, что вы пришли в бешенство после моей телеграммы, и она мне еще аукнется».

«Так он сказал, что я пришел в бешенство?» — Даудинг нажал кнопку вызова.

Через минуту вошел майор службы снабжения. Он злобно уставился на Бадера, который ответил не менее злым взглядом. [195]

«Вы сказали, что меня привела в бешенство телеграмма из 242-й эскадрильи?» — спросил Даудинг.

«Да, сэр. Я знаю, что вас подобная депеша должна была очень рассердить», — ответил майор.

Даудинг холодно заметил:

«У меня нет офицеров, занимающихся толкованием моих слов и предсказанием моего поведения. Ваша работа заключается — точнее заключалась — в том, чтобы помогать командирам фронтовых эскадрилий. Вы покинете мой штаб в течение 24 часов».

После того как майор вышел, Даудинг немного отмяк. Он надавил другую кнопку, и вскоре появился седой вице-маршал авиации — «Дэдди» Никол, который командовал службой снабжения Истребительного Командования. Он выслушал Бадера, которому пришлось повторить свою историю, потом взял его за руку и мягко сказал:

«Ничего. Вы пойдете вместе со мной, и мы во всем разберемся».

* * *

На следующий день в Колтишелле Безигель устроил расследование относительно дел 242-й эскадрильи. На следующее утро, еще до того как начальник склада успел собрать свои бумаги, чтобы освободить место преемнику, мимо часовых у ворот один за другим покатили грузовики. Они направлялись к ремонтному ангару, где Уэст, добродушно подшучивая, мобилизовал всех своих механиков на разгрузку ящиков с запасными колесами, магнето, масляными насосами, гаечными ключами, напильниками, прокладками цилиндров и другими запасными частями чуть ли не 400 наименований. К вечеру, когда ушел последний грузовик, вокруг Уэста высилась настоящая гора ящиков и коробок.

«Теперь вам достаточно, мистер Уэст?» — спросил Бадер.

«Достаточно? Да у меня теперь имущества на 10 эскадрилий, сэр. Теперь мне нужно решать, куда все это распихать», — воскликнул Уэст.

«Ну, это уже ваша проблема. Далее самолетами будете заниматься вы, а я все время отдам подготовке пилотов. Наша эскадрилья станет лучшей в Истребительном Командовании, или я сдохну». [196]

Он отбыл в свой офис и отправил телеграмму в штаб авиагруппы с копией в штаб Истребительного Командования:

«Теперь 242-я эскадрилья полностью боеспособна».

Надо сказать, что пилоты уже начали считать себя лучшей эскадрильей Истребительного Командования, резко изменив свои взгляды. Теперь «Харрикейны» почти все время находились в воздухе, носясь над графством Норфолк туда и обратно. Отрабатывались полеты в строю, полеты в облачности, резкий набор высоты для перехвата, пикирование и обстрел наземных целей, проводились учебные бои. Даже когда летчики оставались на земле, они всегда находили занятие. В основном это были лекции командира, который с пылом проповедника излагал свои взгляды на ведение воздушного боя. Бадер уверовал в свою доктрину настолько пламенно, что вскоре в нее уверовали и остальные. Он заставлял каждого из пилотов вести звено в учебную атаку и нещадно ругался, если кто-то делал ошибку. Это была практическая учеба, учеба на примерах. Но все пилоты понимали, что Бадер «больше лает, чем кусает». Если уж он укусит — рана, скорее всего, окажется смертельной.

Однажды он попытался заставить эскадрилью, выстроенную колонной, выполнить петлю. Но когда первые 4 самолета вышли в верхнюю точку, остальные свалились в штопор, и строй рассыпался. Командира это не устроило. Летчикам пришлось совершить новую попытку. Даже в столовой они продолжали обсуждать эту проблему, пытаясь найти способ выполнить сложный маневр.

Впервые Бадер устроил своим летчикам дежурство и спал вместе со своим звеном в домике на стоянке самолетов. Дежурное звено спало, не раздеваясь, хотя Бадер отстегнул протезы и поставил рядом с кроватью. Впервые летчики увидели его без протезов и не могли скрыть удивления. Разумеется, никто не сказал ни слова, однако было непривычно видеть, что такой энергичный и жизнерадостный человек действительно не имеет ног. Легенда оказалась правдой. [197]

Эскадрилья в дни войны подобна живому чувствительному организму. Летчики обретают славу и умирают молодыми. Наземный персонал живет долго и незаметно, и его изнурительная работа кажется бесконечной. Но если механик ошибется, это может привести к гибели пилота. В эскадрилье должно существовать взаимное уважение и доверие, и командир обязан поддерживать это хрупкое равновесие. (Однажды я попал в истребительную эскадрилью, куда только что прибыл новый командир. Он оказался слабым человеком, и в считанные дни сплоченный коллектив рассыпался на мелкие группки, потеряв уверенность в себе. Это произошло чертовски быстро.) Очень быстро 242-я эскадрилья превратилась в единое целое. Люди поверили своему новому командиру и были готовы ради него на все. Теперь они твердо знали, что должны делать, как и когда. И если они все сделают, как требуется, командир тоже сделает для них все.

В действительности Бадер смотрел на эскадрилью, как на свою собственность.

«Я чувствовал, что они принадлежат мне, все летчики и механики. Я разозлился бы, если бы кто-то плохо отозвался о них или что-то им сделал. Я договорился с полицией Норвича, что они никогда не будут передавать моих парней гражданскому суду, а будут отправлять ко мне, чтобы я во всем разобрался сам. С ними я вел себя строго, но всегда забывал о званиях, если пытался вмешаться кто-то третий. Я полагаю, что бы пристрастен в своем отношении к эскадрилье, однако она принадлежала мне, и я не собирался терпеть чье-либо вмешательство».

Очень часто он заставлял механиков работать, не глядя на часы, чтобы «Харрикейны» могли летать, но изо всех сил защищал их от коменданта авиабазы, который любил требовать выполнения уставных положений. Бадер и Руперт Ли очень часто вместе шли в кабинет коменданта, чтобы отстоять свою точку зрения. Все трое прошли школу Кранвелла, и между ними сохранялись традиционные неформальные отношения. Поэтому старший и младший [198] офицеры снимали фуражки и принимались обсуждать острые вопросы значительно более свободно, чем обычно дозволяла дисциплина. Разговор без фуражек очень часто переходил в жаркие споры, особенно когда немного позднее механики начали нарушать правила затемнения.

Теперь по вечерам пилоты 242-й эскадрильи, зашедшие выпить пивка, держались плотной группой вокруг своего непьющего командира. И Бадеру оставалось лишь гадать, сколько пинт они могут в себя влить, чтобы утром снова быть в полном порядке. Он привез Тельму в домик в Колтишелле, и ее присутствие помогло придать вечеринкам относительно приличный характер, хотя до полной благопристойности все-таки было далековато. Любимая игра летчиков заключалась в том, что кто-то из них ставил на голову кружку с пивом и обходил комнату по кругу, распевая песни и прихлопывая по коленям. При этом он должен был не расплескать пиво. Бадер на своих протезах не мог принимать участие в такой игре, но молодой канадский лейтенант Смит выучил его петь «Маленькую Ангелину», которая Бадеру очень понравилась.

Эскадрилья постепенно забывала о своих проблемах и разочарованиях. Бадер жил ради нее и хотел, чтобы остальные вели себя так же. Немного расхристанная фигура с характерной раскачивающейся походкой могла появиться в любое время в любом месте. Так властный глава семьи обходит свой дом, следя за порядком. Однажды Стен Тэрнер сказал Уэсту:

«Есть у него ноги или нет, не знаю, но я никогда не видел такого живчика, как этот парень».

Мускулистый Тэрнер не был тихоней. Он питал пристрастие к пиву и временами любил пострелять из револьвера на публике. Подполковник предложил Дугласу:

«Ты должен избавиться от Тэрнера. Он ведь совершено дикий».

Но Бадер переговорил с глазу на глаз с Тэрнером, и тот остался. Ведь он был прекрасным пилотом, бесстрашным и решительным. Бадер даже сделал его командиром звена. После этого выходки Тэрнера прекратились, так как он должен был отвечать за других. [199]

Ли-Мэллори проявил незаурядную проницательность, назначив Бадера командиром 242-й эскадрильи. Канадцы вели себя слишком вольно и временами несколько шумно. Они уважали правила и традиции, только если те были полезными, и никогда за древность и номер статьи в книге уставов. Они уважали в Бадере те же самые качества, и понимали его, когда в нем темперамент прорывался за рамки дисциплины. Бадер понимал дисциплину как беспрекословное исполнение своих приказов и приказов тех людей, которых он уважал. Но в иной ситуации его поведение было сложно предсказать. Очень часто он давал волю языку, однако через пять минут жертва все забывала и прощала, как сам Бадер в подобных обстоятельствах простил бы любого.

Он уже положил глаз на нескольких пилотов, видя в них будущих командиров звеньев, в особенности он надеялся на Хью Тамблина, отличавшегося твердой рукой, верным глазом и чувством юмора. На статного Тамблина в воздухе можно было положиться абсолютно. Точно так же можно было доверять симпатичному курчавому Ноэлю Стансфилду и высокому худому Лори Кридерману. Два года назад Кридерман руководил джаз-оркестром, и ему было всего 24 года. Норри Харт был человеком совсем другого типа, невысокий, остроумный шутник, говоривший с сильным акцентом. На борту его «Харрикейна» был нарисован ночной горшок, в который сыплются свастики. Джон Латта не походил на них. Худощавый темноволосый молодой человек, он говорил немного протяжно и невольно заставлял вспомнить суровых шотландских предков. Бен Браун был симпатичным парнем, очень смелым и никудышным стрелком. Нейл Кэмпбелл был просто красавчиком. Коренастый Боб Грассик отличался полной невозмутимостью.

Все канадцы казались бесстрашными, но уроженец Калгари Уилли МакНайт выделялся среди них. Отличный снайпер, он уже сбил во Франции несколько немецких самолетов. Под курткой, украшенной Крестом за летные заслуги, скрывалась мягкая душа любителя музыки. У МакНайта была огромная коллекция пластинок Бинга Кросби, и каждый вечер он крутил их в столовой, страшно [200] сердясь, когда не имевший слуха Кридерман принимался подпевать Кросби.

Кроме Бадера и двух командиров звеньев, единственным англичанином в эскадрилье был Денис Краули-Миллинг, крепкий блондин, который выглядел на 17 лет, хотя на самом деле ему исполнился 21 год. Новозеландца Роя Буша выдавал только акцент, больше ничего экзотического в нем не было. Они были по горло заняты тренировками, чтобы превратить эскадрилью в отлаженный боевой механизм, хотя никаких боев пока не предвиделось. Никто даже не видел немецких самолетов. Лишь изредка вдалеке от берега в облаках проскакивал одинокий разведчик, хотя все твердо знали, что Гитлер собрал во Франции множество самолетов. Но пока немцы готовились к высадке, война на какое-то время стихла. Жаль.

Однако именно в этой обстановке прозвучали знаменитые слова Черчилля:

«Битва за Францию закончилась. Я жду, что начнется Битва за Англию. От исхода этой битвы зависит судьба христианской цивилизации. Поэтому давайте укрепим наши души для выполнения долга и будем вести себя так, что если Британскому Содружеству и Империи суждено погибнуть, и через тысячу лет люди говорили бы: «Это был их самый прекрасный час».

11 июля совершенно неожиданно тучи накрыли Колтишелл, пошел дождь, и эскадрилья оказалась прикована к земле. Бадер дремал в кресле на стоянке, когда зазвонил телефон. Дежурный сообщил, что они засекли подозрительный самолет, летящий воль берега с севера на юг. Нельзя ли поднять звено? Бадер быстро ответил:

«Нет, мы не можем поднять звено. Тучи идут над самой землей, и я не хочу посылать своих пилотов в воздух в такую погоду. Это невозможно».

«Неужели совершенно невозможно? Он направляется к Кромеру, и мы почти уверены, что это немец», — встревоженно сказал дежурный.

Ох, этот соблазнитель!

«Ладно, я попробую сам». [201]

Он бросил трубку и заковылял под дождем к своему «Харрикейну».

Взлетать пришлось практически вслепую, под проливным дождем, который хлестал по аэродрому. И буквально через пару секунд самолет оказался в туче. Бадер вызвал дежурного по полетам, чтобы запросить пеленг цели, однако вода залила рацию, и та немедленно вышла из строя. Набор высоты по приборам — занятие не слишком сложное, если вскоре рассчитываешь пробить облачный слой. Когда стрелка альтиметра заколебалась возле отметки 1000 футов, «Харрикейн» пробкой вылетел из туч. Однако выше себя Бадер увидел второй слой облаков, и без помощи службы наведения у него почти не было шансов найти что-нибудь в небе. Но все-таки он повернул на север в направлении Кромера, больше для очистки совести, чем всерьез на что-то рассчитывая. Найти вражеский самолет где-то над Англией не легче, чем отыскать иголку в стоге сена.

Но далеко впереди появилась черная точка. Она начала стремительно расти, так как мчалась прямо навстречу. Неизвестный объект держался чуть выше, под вторым слоем облаков. Это никак не мог быть неприятель, так как лишь слепой полетит прямо на британский истребитель. И совершенно неожиданно для себя Бадер понял, что неизвестный самолет имеет двойной киль. «Дорнье»!

С бьющимся сердцем Бадер заложил крутой вираж, чтобы выйти в атаку. «Дорнье» проскользнул чуть выше на расстоянии 200 ярдов от истребителя. Немцы заметили Бадера в тот момент, когда «Харрикейн» буквально стоял на крыле, и «Дорнье» рванулся вверх, к облаку. На хвосте «Дорнье» замигали огоньки, это стрелок открыл огонь. Но тут бомбардировщик оказался на перекрестии прицела Бадера. Он нажал гашетку, и пулеметы выплюнули длинную струю свинца. Потом еще одна очередь. Немецкий пулемет умолк, однако «Дорнье» нырнул в облако. «Харрикейн» последовал за ним, по-прежнему ведя огонь. Бадер не видел ничего, кроме молочно-белой мглы, и мчался совершенно вслепую. Однако под ним было море, и такой полет не мог завершиться ничем хорошим. Поэтому Бадер прекратил погоню, спустился под облака и повернул назад [202] на базу, бормоча под нос нечто выразительное, но совершенно непечатное. Приземлившись, он позвонил дежурному и рассказал ему о том, что произошло. После этого он рухнул в свое кресло, намереваясь подремать.

Но через 5 минут снова зазвонил телефон. Это был дежурный по полетам. Он торжествующе крикнул:

«Насчет того «Дорнье». Береговые наблюдатели видели, как он вывалился из облаков и рухнул прямо в море. Вы прикончили его!»

Вечером в столовой была устроена пирушка, но Бадер ограничился стаканом оранжада. Как-то неожиданно для себя он обнаружил, что сбил первый вражеский бомбардировщик в такую погоду, которая до сих пор считалась нелетной. Во всяком случае, он не мог позволить лететь другим пилотам. Что ж, он еще раз показал парням, чего стоит.

Но потом он снова подумал, что ему еще не раз придется доказывать свою состоятельность. Это не кончится никогда. Внешне все обстояло нормально, однако внутри него сидел маленький злобный демон. Демон родился вместе с ним, окреп в детстве и стал еще сильнее, когда Бадер потерял ноги. Он просто обязан быть много лучше остальных, чтобы обрести уверенность в себе. Такие демоны никогда не умолкают надолго, но ему можно заткнуть глотку на время новым достижением. Все великие люди живут с таким демоном, хотя демон сам по себе не делает человека великим. Он только пришпоривает его, заставляя выкладываться до предела и сверх него.

Внешне Бадер был просто воплощением самоуверенности, и ему удалось обмануть всех, даже Тельму. Он казался сильным и всезнающим, и никто не допускал мысли, что его могут убить. Пилотов ему тоже удалось обмануть. Такой командир был особенно ценен для эскадрильи, потому что большинство летчиков были молоды, и за внешней развязностью пытались скрыть обычный страх. Услужливое подсознание подсказывает: «Со мной этого не случится». Однако логика говорит, что может, и хорошо, если человек выдержит эту борьбу.

Теперь в эскадрилье имелось 18 «Харрикейнов», но ему прислали трех лишних пилотов. Как ни странно, все они [203] были морскими летчиками, присланными Адмиралтейством, так как Королевским ВВС отчаянно не хватало летчиков, и они выскребали все, что только можно. Одному из них, мичману Паттерсону, было всего 19 лет, и щеки у него еще были покрыты юношеским пухом. Суб-лейтенанты Дикки Корк и Джимми Гарднер были всего на год или два старше. Корк был крепким, рослым парнем, и Бадер взял его в собственное звено. Третьим был маленький остроглазый Уилли МакНайт.

8 августа возле острова Уайт около 60 пикировщиков Ju-87 атаковали со стороны солнца британский конвой. Через 2 часа тот же конвой атаковали еще около 100 самолетов. На перехват вражеских самолетов были подняты истребители из Тангмера и с других аэродромов. Дымящиеся самолеты падали в море, а два корабля, охваченные пламенем, взорвались и затонули. Во второй половине дня около 130 немецких самолетов подвергли жестокой бомбардировке конвой возле Борнемута. Началась ужасная битва. На аэродромах к югу и востоку от берегов Англии Геринг имел около 4000 самолетов. Эскадрильи первой линии Истребительного Командования насчитывали около 500 самолетов и пилотов, при том что резервов практически не было.

Снова прилетели «Штуки», и теперь бомбы посыпались на Портленд и Веймут, а также на конвои в устье Темзы. Геринг намеревался уничтожить уязвимые транспорты и прощупать нашу ПВО. После этого 200 бомбардировщиков 11 волнами атаковали Дувр. Следующим стал Портсмут, потом опять Портсмут. Противник поднял в воздух более 400 самолетов сразу. Истребители 11-й авиагруппы, прикрывавшей Лондон и южную Англию, атаковали их, и Люфтваффе потеряли более 200 самолетов. Бомбардировщики Королевских ВВС нанесли удар по баржам, которые противник собирал на другом берегу Ла-Манша, готовя высадку.

Оборона Англии оказалась прочнее, чем думали немцы. Геринг обещал сокрушить КВВС к середине сентября, так как Гитлер намеревался 21 сентября высадить 21 дивизию [204] на побережье между Фолкстоном и Уортингом. 15 августа бомбы посыпались на аэродромы истребителей по всей юго-восточной Англии — Дувр, Диль, Хокиндж, Лимпн, Миддл-Уоллоп, Кенли и Биггин-Хилл. На следующий день 600 немецких бомбардировщиков атаковали истребительные аэродромы в Кенли, Кройдоне, Биггин-Хилле, Манстоне, Уэст-Маллинге, Нортхолте и Тангмере. Десятки горящих самолетов, как немецких, так и английских, рухнули на землю.

Но Бадер и его 242-я эскадрилья не видели ни одного, хотя весь день летчики провели в своих «Харрикейнах» в готовности к вылету. Бой вела 11-я авиагруппа, а 12-я оставалась в резерве, чтобы прикрыть промышленное сердце Англии к северу от Лондона. Сгорая от нетерпения, Бадер позвонил Ли-Мэллори и попросил разрешения на вылет. Однако Ли-Мэллори сказал ему:

«Мы не можем класть все яйца в одну корзину, Бадер. Вы должны стоять и ждать. Не сомневаюсь, что враг был бы рад увести наши истребители из Мидленда. В любом случае, я не пошлю вас, пока об этом не попросит 11-я группа».

Но ждать было очень трудно.

Затем наступила еще одна передышка, и Англия, потрясенная бомбежками, сумела перевести дух. Геринг, испуганный своими потерями, решил сделать перерыв. А затем вмешалась погода.

Бадер отсутствовал на стоянке, когда офицер наведения приказал поднять одно звено для прикрытия конвоя. Однако сильный дождь и густые тучи, шедшие над самой землей, помешали самолетам сесть. Молодой Паттерсон был в составе поднятого звена и не вернулся. Кто-то из моряков конвоя утверждал, что видел «Харрикейн», который, потеряв управление, рухнул из тучи прямо в море. Бадер чуть не сошел с ума и страшно изругал офицера наведения, который послал пилотов на задание в такую ужасную погоду. Глядя на него, можно было подумать, что это отец, потерявший одного из своих сыновей.

На следующий день, 21 августа, погода улучшилась, и Бадер поднял звено, чтобы провести еще одну тренировку [205] над аэродромом. Он уже собирался приказать своим летчикам садиться, когда услышал в наушниках:

«Вызываю лидера ржаво-красных. Звено ржаво-красных в воздухе».

После этого появился офицер наведения:

«Хэлло, лидер ржаво-красных. Бандит, ангелы 7 над Ярмутом. Вектор один-один-ноль».

Ярмут находился в 15 милях на юго-восток, а «ржавый» был позывным 66-й эскадрильи Руперта Ли. Как только Бадер все это услышал, он сразу двинул сектор газа и бросился в сторону Ярмута.

Он вышел к побережью севернее города, но ничего не увидел. Звено «ржавых» так и не появилось. На высоте около 8000 футов небо закрывал слой рваных облаков. Может быть, что-то находится выше? Бадер поднял нос истребителя и врезался в облака. Через 20 секунд он выскочил из серой пелены под яркий солнечный свет и не поверил собственным глазам. Прямо перед ним оказался Do-17. Немецкий самолет находился в 700 футах выше и пересекал его курс слева направо всего в 200 ярдах. Пока Бадер шел вверх, немецкий пилот его увидел и тут же спикировал к облаку. Однако Бадер находился между немцем и спасительной мглой.

Быстро сближаясь, Бадер открыл огонь, но навстречу ему тоже протянулась светящаяся ниточка трассы. Хвостовой стрелок «Дорнье» тоже начал стрелять. Бадер находился прямо позади немецкого самолета, когда из хвоста бомбардировщика вылетело нечто вроде цепи с подвешенными грузами, которая проскочила под самолетом Бадера. Он надавил на гашетку и выпустил длинную очередь по немецкому самолету. Но тут «Дорнье» нырнул в облако, и Бадер последовал за ним, продолжая стрелять вслепую.

Внезапно он оказался под облаками. Никаких признаков «Дорнье». Бадер сделал несколько кругов, старательно осматриваясь. Немецкий самолет пропал бесследно. Взбешенный Бадер вернулся на базу.

Передышка закончилась 24 августа. Вечером ПО немецких истребителей и бомбардировщиков попытались атаковать Лондон, но были перехвачены над Мэйдстоуном [206] и бежали. На следующий день бомбардировкам подверглись Портсмут и Саутгемптон, несмотря на все усилия английских истребителей. Затем пришел черед Дувра, Фолкстона, устья Темзы и Кента. Снова и снова большие группы немецких самолетов пересекали Ла-Манш, чтобы схватиться в кровопролитном бою с летчиками 11-й авиагруппы. Потери 11-й группы были очень высокими. Эскадрилье из 12 самолетов приходилось вести бой против 100 или даже 200 самолетов. У англичан не хватало истребителей, но при этом часть эскадрилий приходилось держать в резерве. Вице-маршал авиации Парк не мог знать, где и когда немцы нанесут следующий удар. Отметка «более 100» на планшете могла оказаться просто уловкой. Если он бросит на перехват все истребители, потом им придется садиться для дозаправки, а в это время немецкие самолеты беспрепятственно прорвутся к своей цели.

День за днем, пока шла битва, Бадер сидел мрачный и ругался в домике на стоянке в Колтишелле. Он вместе со своими пилотами сидел в готовности, но командование игнорировало их, и это было невыносимо. Хотя они жаждали ринуться в пламя битвы, вместо этого им приходилось беспомощно сидеть на земле и ждать, ждать, ждать... Бадер не мог осознать, что в бою его могли убить. Поэтому он, как и все остальные, считал величайшей глупостью то, что их держали на земле, пока остальные эскадрильи сражались против превосходящих сил противника. Бадер был слишком прямолинейным человеком и не скрывал своего мнения, рыча на каждого, кто пытался заговорить об этом. С помощью тренировок ему удалось поднять дух летчиков на нужную высоту, но теперь их настроение снова покатилось вниз. Наверное, так вели себя древние воины, когда чуяли дым битвы, а вместо этого им предлагали торжественные марши.

Кое-кто из рядовых 242-й эскадрильи довольно беспечно относился к затемнению своих домиков. Комендант базы, которого очень беспокоила возможность удара вражеских бомбардировщиков, решил преподать им урок. Он приказал всем нарушителям перенести постели в ангар и спать там. Бадер разозлился, когда узнал, что кто-то осмеливается [207] наказывать его измученных солдат без консультации с ним. Он прихромал в кабинет Безигеля, отдал честь, а потом снял фуражку и швырнул ее через всю комнату. После этого Бадер уселся на краешек стола коменданта, выколотил трубку о свое металлическое колено и заявил:

«Я думаю, вы законченный ...!»

Слегка порозовевший Безигель, оправившись от неожиданности, несколько меланхолически заметил:

«А вы знаете, я подозревал, что вы придете и скажете именно это».

После этого скандал развивался, как и положено, пока обозленный Бадер не рявкнул:

«Хорошо. Если рядовые должны отправиться спать в ангар, то же самое сделают и офицеры. Вся наша чертова эскадрилья будет спать там».

В результате все постели остались на своих местах. А Безигель втихомолку начал восхищаться возрождающейся эскадрильей.

Вскоре офицер разведки остановил Бадера в столовой.

«Вы помните «Дорнье», который упустили недавно?»

«Это ...!»

«Я думаю, вам следует знать. Наши выловили в море два тела недалеко от Ярмута. Судя по документам, это летчики того самого «Дорнье». Записи в журнале обрываются в то самое время, когда вы атаковали самолет. Похоже, вы его сбили. Все сходится».

Было очень приятно получить победу, на которую ты даже не претендовал.

Тельму очень беспокоили возобновившиеся жестокие воздушные бои. Она пыталась хоть немного унять его пыл, говоря, что впереди еще очень много боев, а он, в конце концов, не бессмертен.

«Не говори глупостей. Позади меня броневая плита, снизу — жестяные ноги, а спереди — мотор. Как они сумеют меня зацепить?» — успокаивал жену Бадер.

С ним было трудно спорить.

Утром 30 августа на стоянке эскадрильи зазвонил телефон, и дежурный по полетам сказал: [208]

«242-й эскадрилье немедленно вылететь в Даксфорд».

Даксфорд находился немного южнее и недалеко от Лондона и ближе к району боев.

Бадер немедленно схватил трубку и спросил:

«Что случилось?»

Дежурный ответил, что они тоже ничего толком не знают, однако на юге идет бой, и 242-я эскадрилья должна находиться в готовности как можно ближе к месту событий. На всякий случай. С радостными криками пилоты бросились к своим «Харрикейнам». Обрадованный Бадер заковылял, насколько позволяли его протезы, к своему самолету, стоящему всего в 5 ярдах от двери домика. Он быстро пристегнул ремни и уже через 2 минуты повел эскадрилью на взлет.

Но на полпути к Даксфорду офицер наведения вылил на них ушат ледяной воды, приказав немедленно возвращаться в Колтишелл.

Раздраженные летчики вернулись на базу, и Бадер немедленно обругал по телефону дежурного по полетам. Через час дежурный снова приказал им лететь в Даксфород, и на сей раз никто эскадрилью не вернул. К 10 утра «Харрикейны» были рассредоточены в уголке знакомого летного поля Даксфорда. Бадер и его люди томились ожиданием, не отходя от самолетов. И снова ждали. От дежурного они узнали, что несколько групп немецких самолетов наносят удары по южной Англии, однако штаб 11-й авиагруппы все еще не звал на помощь. Пришло время ленча. И прошло. Летчики жевали сэндвичи и пили кофе рядом с самолетами. Бадер сидел рядом с телефоном, нетерпеливо грызя потухшую трубку. В 16.45 телефон зазвонил, и он схватил трубку.

Дежурный отрывисто приказал:

«242-я эскадрилья на вылет. Ангелы, пятнадцать. Норт-Уилд».

Бадер швырнул трубку на рычаг и с диким воплем выскочил из домика. [209]