По просьбе Сунь Ят-сена
В 1924 году отец был прикомандирован к Революционному совету Союза ССР для выполнения особо важных поручений и вскоре выехал за пределы Родины, получив ответственнейшее правительственное задание. Маршал Советского Союза В. И. Чуйков в статье «Герои живут в веках», опубликованной газетой «Правда» к 90-летию со дня рождения В. К. Блюхера, охарактеризовал суть этой поездки следующим образом: «Октябрьская социалистическая революция послужила толчком к подъему революционной борьбы во всем мире, пробудила и народы Дальнего Востока, Прогрессивные силы Китая во главе с доктором Сунь Ят-сеном поднялись на борьбу с иноземными угнетателями и продажными китайскими милитаристами. Осенью 1924 года Советское правительство по просьбе Сунь Ят-сена направило В. К. Блюхера под фамилией Галина в Южный Китай в качестве главного военного советника Кантонского правительства. Под его руководством был проведен в 1926 году Великий Северный поход»{111}.
В Китае отец работал по август 1927 года с перерывом в восемь месяцев — с октября 1925-го по май 1926 года, когда в связи с резким ухудшением состояния здоровья выезжал на лечение в Советский Союз. По завершении заграничной командировки он собирался подготовить совместно с группой военных советников и издать книгу о Китае{112}. Однако чрезвычайная его занятость на посту командующего Особой Краснознаменной дальневосточной армией (ОКДВА) не позволила осуществить этот замысел.
Китайский период жизни и боевой деятельности отца давно вызывал у меня особый интерес. То было время, когда наиболее ярко проявились не только его полководческие способности и талант дипломата, но и высочайшие качества подлинного большевика-интернационалиста, умевшего глубоко проникать во все сферы общественно-политической, военной и экономической жизни Китая, трудовой народ которого под влиянием Великого Октября [142] встал на путь борьбы за национальное и социальное освобождение.
Беззаветно служила тогда делу китайской революции я моя мама. Родилась она в Харькове, росла и воспитывалась в Харбине. Окончив позже Бестужевские курсы в Петрограде, начала с победой Советской власти работать в Российском телеграфном агентстве и вскоре была командирована в его пекинское отделение. Осенью 1923 года маму направили в аппарат главного политического советника при правительстве Сунь Ят-сена М. М. Бородина, а когда в Китай прибыл отец, она стала его ближайшей помощницей, взявшей на себя обязанности переводчицы, стенографистки и машинистки.
В пору моего детства отец и мама очень часто вспоминали о житье-бытье в Китае, но я был слишком мал, чтобы разобраться во всем, что там происходило. Китаем я «заболел» уже в солидном возрасте, когда мне выпало несколько лет жить и трудиться в Москве. Первой меня ввела в курс тех дел З. С. Дубасова, о которой уже упоминал. Она была китаеведом и хорошо знала маму по работе в Пекине.
Зоя Сергеевна познакомила меня с товарищами, которые находились в Китае вместе с моими родителями. Примечательно, что эти встречи происходили у меня во время подготовки ими мемуаров о бескорыстной интернациональной помощи Советского Союза китайскому народу и один из самых бурных этапов его освободительного движения.
Шли годы, в моей библиотеке одна за другой появлялись книги, посвященные китайской революции 1925–1927 годов и участию в ней в качестве военных советников, переводчиков, китаеведов наших советских людей. Да и сам главный военный советник оставил для история свидетельства о событиях давних лет. Уже вторым изданием вышла в свет работа А. И. Картуновой «Блюхер в Китае. 1924–1927 гг.». В ней собраны материалы и документы, принадлежащие перу отца в бытность его в заграничной миссии.
Меня давно занимал вопрос: при каких обстоятельствах отец перед отъездом в Китай принял псевдоним «Галин»? Ответ на это почерпнул в мемуарных книгах М. И. Казанина «В штабе Блюхера» и К. А. Мерецкова «На службе народу». [143]
При оформлении заграничного паспорта во Владивостоке отца спросили, какую фамилию поставить. Он сказал:
— Пишите Галин. Жена-то ведь Галина.
— А имя и отчество?
— Гм, — чуть помедлил отец, но тут же нашелся: — Дети у меня Зоя и Всеволод... Давайте — Зой Всеволодович.
Раздался дружный хохот. Кто-то заметил:
— Имени-то такого нет — Зой...
— А разве имена — это только те, что в святцах? — парировал отец{113}.
Фамилию «Галин» в Китае первое время произносили немного иначе. Корреспонденты французского телеграфного агентства быстро обнаружили, что у Сунь Ят-сена основным советником по военным вопросам является некий человек плотного телосложения, с постоянной улыбкой на явно европейском лице. Кто же этот иностранец, дающий весьма квалифицированные рекомендации вождю китайской революции? Распространился слух, что это какой-то отставной французский генерал Гален. Сотрудники генштаба Франции тщетно искали в своем военно-учетном столе личного состава такую фамилию и в ответ на вопросы журналистов только пожимали плечами. Тогда дотошные газетчики приступили к поискам с другого конца и докопались, что мифический француз — это не кто иной, как герой гражданской войны в Советской России, приехавший в Китай по приглашению доктора Сунь Ят-сена из того же лагеря, что и политический советник ЦИК гоминьдана большевик М. М. Бородин, военный атташе А. И. Егоров и военный советник Ивановский (А. С. Бубнов){114}.
Однако сотрудники буржуазных газет, пронюхавшие, кто скрывается под псевдонимом Галин, стали утверждать, что Блюхер — австрийский офицер, попавший в плен к русским в мировую войну, и прямой потомок прусского фельдмаршала Блюхера, разбившего Наполеона при Ватерлоо. [144]
После этой версии появилась в прессе другая, утверждавшая, что Блюхер вместе с несколькими другими крупными советскими полководцами по окончании военной академии в Москве якобы прошел дополнительный курс в Берлине, в Германской академии генерального штаба{115}.
Отец, когда ему переводили эти «сенсационные» сообщения, только смеялся над ними.
М. И. Казанин, на мой взгляд, очень ярко и точно передал в своих воспоминаниях облик отца. Он писал:
«С Блюхером мне приходилось встречаться в тот период ежедневно. Первое, что бросалось в глаза при встрече с Блюхером и оставалось навсегда в сознании, — это, я бы сказал, его счастливая внешность и счастливая манера: перед вами стоял и с вами общался красивый, привлекательный, очень простой и в то же время очень сильный и сдержанный человек. Поначалу в нем нельзя было заметить каких-либо специфических черт — рабочего, крестьянина, солдата или военачальника. Запомнился открытый взор серых глаз под темными густыми бровями. Были в нем и крестьянская основательность, и рабочая гордость, и большевистское предвидение, и те черты, что он перенял от лучшей части военной среды, с которой вместе делил и окопную жизнь, и раны, и Георгиевские кресты: мужество, немногословие, быстрота суждения, неограниченное доверие к боевым товарищам, высокое представление о долге, чести, славе. Отсюда же шла его неизменная подтянутость, подчеркнутая корректность и достоинство»{116}.
В состав советской военной миссии в Китае, которую осенью 1924 года возглавил В. К. Блюхер, входило несколько десятков советников. Среди них были бывшие офицеры старой русской армии, которые отлично зарекомендовали себя на фронтах гражданской войны как грамотные и преданные делу Советской власти «военспецы». Были и выходцы из рабочей и крестьянской среды, имевшие ясное сознание целей в происходящей классовой борьбе, обладавшие природной смекалкой и сноровкой ко всем видам физического труда. Так возник превосходный и крепкий сплав людей, взаимно обогащавших друг друга традициями, знаниями и жизненным опытом. [145]
Наибольшим расположением главного военного совет-пика пользовался Александр Иванович Черепанов. Он прошел фронты первой мировой и гражданской войн, командовал первым сформированным советским полком в сражении под Псковом, день которого — 23 февраля 1918 года — празднуется нами как день рождения и боевого крещения Рабоче-Крестьянской Красной Армии. После гражданской войны А. И. Черепанов окончил Восточный факультет Военной академии РККА и в 1923 году прибыл в Китай с первой группой наших советников. Он принимал участие в создании школы комсостава на острове Вампу, которая сразу же заняла руководящую роль в общественно-политическом и массовом движении в Китае.
В своей работе «Гуандун (очерк военных событий. Декабрь 1924 — июль 1925 г.)» отец отмечал:
«Впервые в истории китайской армии в школе было введено политическое воспитание как обязательный предмет преподавания, ставящее себе задачей воспитать в курсантах преданность идее партии, ненависть к врагам — милитаризму и империализму...Коммунистическая партия уделяет школе должное внимание, бросив в нее значительное количество работников, в руки которых вскоре и перешла вся политическая работа в школе...
Все политические события, происходящие в стране, находили в школе свое отражение. Политическое влияние школы уже к октябрю (1924 г.) выходит за пределы острова и становится крупным фактором во всех политических событиях в Кантоне»{117}.
Будучи военным советником при 1-м корпусе, А. И. Черепанов содействовал его успеху в боевых операциях на территории провинции Гуандун и в Северном походе Национально-революционной армии Китая. Нередко ему приходилось работать вдали от остальных членов советской колонии, без переводчика, без возможности перекинуться с кем-либо русским словом. Отец всегда сочувственно относился к работе Александра Ивановича и самым внимательным образом прочитывал все его донесения.
В 1938 году, в разгар борьбы китайского народа с [146] японскими захватчиками, А. И. Черепанов вновь был направлен Советским правительством в Китай в качестве уже главного военного советника его армии.
Генерал-лейтенант А. И. Черепанов, командуя армией на Ленинградском фронте, принимал активное участие в сражениях Великой Отечественной войны. В послевоенные годы он приступил к работе над капитальным трудом «Записки военного советника в Китае», который выдержал два издания. Именно Александр Иванович своим примером побудил многих советских ветеранов — участников национально-освободительной борьбы в Китае — взяться за перо и оживить славные, героические страницы революционного советско-китайского сотрудничества.
Для меня лично книга Александра Ивановича особенно дорога тем, что в ней он поведал много интересного о боевой деятельности отца в тот период его жизни и привел немало ценных суждений главного военного советника по различным вопросам политического положения Китая в 1924–1927 годах.
«Приехав в Гуанчжоу (Кантон. — В. Б.), — вспоминает А. И. Черепанов, — Василий Константинович сразу же вызвал всех нас к себе.К назначенному сроку мы были у него. Через минуту вошел Василий Константинович. Он остановился около дверей, как бы желая рассмотреть нас со стороны. По-солдатски вытянувшись, мы внимательно разглядывали среднего роста, плотного, одетого в серый костюм человека. Меня поразил строгий, словно всевидящий взгляд серых глаз под густыми мохнатыми бровями.
После того как мы представились, В. К. Блюхер поделился с нами наблюдениями, сделанными им за эти дни. Время от времени он задавал нам самые разнообразные вопросы, как бы желая проверить правильность своих выводов. Характер беседы нас слегка удивил: мы не могли понять, почему Блюхер предварительно не выслушал подготовленный нами доклад о школе Вампу, Лишь потом сообразили, что нужные фактические сведения он уже получил в аппарате главного советника в Гуанчжоу.
Позднее мы оценили метод работы Блюхера. Перед тем как принимать решение о той или иной операции, он никогда не выслушивал наших общих соображений. Вместо этого он заранее давал каждому отработать для [147] него отдельный вопрос. По конкретным вопросам Блюхер обращался к китайским деятелям. Собрав все данные, Блюхер внимательно изучал их, потом принимал решение и объявлял его нам для выполнения.
Вначале мы даже обижались: как это так, главный советник перед принятием решения не выслушивает «старожилов». Но с первых дней Восточного похода мы убедились, что для обид нет оснований. Василий Константинович обладал огромным военным талантом и подлинным даром предвидения.
«Война в целом и каждая операция, — говорил он, — прежде всего математика, расчет». И мы убедились, что рассчитывать все «за» и «против» Блюхер умел мастерски»{118}.
В Китае у отца установились самые тесные служебные и дружеские отношения с Алексеем Васильевичем Благодатовым, который также был участником первой мировой и гражданской войн. В 1920 году им довелось вместе держать оборону Каховского плацдарма и штурмовать твердыни Перекопа. После разгрома армий белогвардейцев и интервентов А. В. Благодатов, как и А. И. Черепанов, окончил Военную академию РККА и был способен лучше многих других наших командиров передать китайским революционерам драгоценный боевой опыт Красной Армии, о котором В. И. Ленин говорил на II съезде коммунистических организаций народов Востока: «Я думаю, что то, что проделала Красная Армия, ее борьба и история победы будут иметь для всех народов Востока гигантское, всемирное значение»{119}.
В Китае Алексей Васильевич работал под псевдонимом «Роллан», во время знаменитого Северного похода он исполнял обязанности начальника штаба южно-китайской группы советских военных советников и был фактически первым заместителем В. К. Блюхера. Великая Отечественная война застала его на посту командира корпуса, затем он являлся заместителем командующего армией, представителем 3-го Украинского фронта при 1-й Болгарской армии, а после взятия в 1945 году столицы Австрии стал советским комендантом Вены.
В 1979 году столичное издательство «Наука» в третий [148] раз выпустило в свет книгу генерал-лейтенанта в отставке А. В. Благодатова «Записки о китайской революции 1925–1927 гг.». Автор вспоминает о деятельности советских военных советников в Китае. Отдельную главу Алексей Васильевич посвятил моему отцу. Живые, точные характеристики он дал и таким славным командирам Красной Армии, отправившимся на помощь китайским товарищам, как П. А. Павлов, В. К. Путна, В. М. Примаков, А. Я. Лапин, М. В. Сангурсюш, и многим другим, крепившим своей самоотверженной работой основы революционного союза и дружеских связей между пародами СССР и Китая. У истоков этого союза стоял В. И. Лепин. Его отстаивал китайский революционер-демократ Сунь Ят-сен.
Хотелось бы также отметить, что среди военных советников, в рядах Национально-революционной армии Китая были не только представители советских пародов. Любопытная встреча произошла у отца в 1926 году при приеме группы товарищей, командированных из Москвы для оказания помощи китайской НРА. Старший группы начал было по-деловому докладывать о цели их приезда, но главный военный советник остановил его:
— Не спешите, дорогой товарищ, не спешите. Найдем время и для этого. Сначала расскажите о Москве, о Родине, душа жаждет. Рассказывайте, да поподробнее.
Отец мог без устали слушать каждого вновь прибывшего из Советского Союза человека, живо интересуясь всем тем, что произошло на Родине после его отъезда в Китай. Так было и в тот раз. Только узнав от товарищей все московские новости, он подробно ознакомил их с военно-политическим положением в Гуандуне и во всех остальных провинциях Китая, охарактеризовал видных китайских генералов и руководящих деятелей гоминьдана, а также сообщил о тех приемах и средствах, с помощью которых агентура империалистов саботирует дело революции.
При расставании отец испытующе посмотрел на старшего группы:
— Простите за любопытство, но вы не русский, не правда ли? Вас выдает произношение...
— Совершенно верно, Василий Константинович, — услышал в ответ. — Я — болгарин.
— О, болгарский коммунист! — воскликнул отец, обнимая за плечи нового друга. — Знаю о вашем народе, [149] знаю и о вашей партии. Лично знаком с Василем Коларовым...
При таких обстоятельствах состоялось знакомство отца с Иваном Цоловичем Винаровым — профессиональным болгарским революционером, с юношеских лет посвятившим себя служению делу пролетарского интернационализма. После Китая они неоднократно встречались в Советском Союзе. И. Ц. Винаров в 1929 году приезжал со специальным заданием в Особую дальневосточную армию, командование которой тогда принял отец, и по его представлению был награжден орденом Красного Знамени.
Впоследствии Иван Цолович стал генералом болгарской Народной армии.
В 1971 году военное издательство Министерства обороны СССР выпустило в переводе с болгарского книгу воспоминаний Ивана Винарова «Бойцы тихого фронта», в которой он рассказывает о встречах с В. К. Блюхером в Китае и в ОКДВА.
Издал свои «Китайские дневники 1925–1926 гг.» и давно знакомый мне генерал-лейтенант в отставке Николай Иванович Кончиц, бывший военным советником при командире 6-го корпуса и осуществивший во время Северного похода блестящую операцию по разгрому милитаристских сил под Наньчаиом.
Опираясь на такие авторитетные источники, а также на материалы и документы, к написанию и составлению которых имел прямое отношение сам «генерал Галин», и поведу дальнейший рассказ о пребывании отца с ответственнейшей миссией в Китае.
Первым главным военным советником при Кантонском революционном правительстве Сунь Ят-сена был Павел Андреевич Павлов, награжденный за боевые отличия в гражданской войне двумя орденами Красного Знамени, Золотой Бухарской звездой и серебряной шашкой. Талант военачальника и воинская храбрость сочетались в нем с широкой образованностью и культурой. П. А. Павлов владел пятью иностранными языками, но в Китае пробыл совсем немного. 18 июля 1924 года во время одной из поездок к линии фронта он погиб в результате несчастного случая. Сунь Ят-сен по этому поводу телеграфировал Совету Народных Комиссаров СССР:
«Глубоко [150] горюю о потере генерала Павлова, который является первой жертвой России ради Китая в его борьбе за свободу. Этот храбрый, благородный сын нашей соседки Республики недаром отдал свою жизнь, он этим теснее связал отношения между Россией и Китаем, усиливая еще больше решение гоминьдана достичь победоносного конца в борьбе за национальное самоопределение»{120}.
Вместо П. А. Павлова Советское правительство командировало в Гуанчжоу (Кантон) В. К. Блюхера.
Первая встреча между отцом и доктором Сунь Ят-сеном состоялась в начале ноября 1924 года на борту советского военного корабля «Боровский», бросившего якорь недалеко от Кантона. Вождь китайской революции произвел на нового главного военного советника сильное впечатление огромной энергией, которую излучало все его существо, но которая — это чувствовалось — была на исходе.
В конце беседы Сунь Ят-сен, крепко пожимая руку, сказал:
— Останьтесь у нас и помогите нашему делу своим опытом. Я верю в Советскую Россию, верю и лично вам{121}!
Затем состоялось знакомство с китайскими генералами. На приемах им бросалась в глаза одна интересная черта: главный военный советник умел внимательно выслушивать своих собеседников и вызывать их на откровенность. Это давало ему возможность при составлении планов учитывать пожелания и интересы исполнителей, что было очень важно в тех условиях. Генерал Галин обычно носил китайскую военную форму без знаков различия, высокие сапоги. Речь его текла неторопливо и уверенно. Что же касается наших советников, то он требовал от них, чтобы они добивались от подопечных генералов быстрого, четкого и инициативного выполнения приказов главкома и оказывали им конкретную помощь{122}.
Товарищи видели, как в больших и малых делах раскрывался полководческий талант главного военного советника. С его уверенной логикой военачальника не могли не соглашаться даже правые элементы в гоминьдане [151] и эгоистически настроенные генералы «союзных» армий. Он любил выражать свою оценку обстановки в схемах. Под натиском трезвого расчета колеблющимся приходилось отступать и соглашаться с его доводами.
И все же возникло одно обстоятельство, сразу же создавшее большие трудности в работе главного военного советника.
Сунь Ят-сеи и его ближайшие сподвижники придавали важное значение идее похода против северных милитаристов. В. К. Блюхер опасался, что Сунь Ят-сен снова потребует немедленного осуществления Северного похода. В этом случае ему предстояло решительно возражать против плана Сунь Ят-сена{123}.
Понимая, что Северный поход начать невозможно, пока не будет достигнуто необходимое единство в рядах Национально-революционной армии, В. К. Блюхер в приложении к докладу о военно-политической обстановке отмечал:
«Опыт показывает, что она (Северная экспедиция. — В. Б.) будет успешной лишь при условии вполне закрепленного за собой тыла (Гуандун) и благоприятной для нее обстановки в соседних провинциях. Ни одного из этих условий сейчас нет, поэтому вопрос о Северной экспедиции должен быть снят до тех пор, пока не будет разрешен вопрос о полном закреплении за гоминьданом Гуандуна и ликвидации Чэнь Цзюн-мина. Кроме того, для этого нет и сил... Вот почему необходимо заставить д-ра (Сунь Ят-сена. — В. Б.) от нее отказаться, если бы он к ней захотел вернуться вновь, и убедить его почаще напоминать Кантону о необходимости перехода в наступление на Шаньтоу. Эту задачу я ставлю основной в своей работе здесь и буду настаивать на необходимости перехода в наступление обязательно и не позднее второй половины января»{124}.
Вопрос о Восточном фронте Блюхер неизменно включал в повестку дня заседаний Военного совета. И в беседах с советскими товарищами он говорил:
— Удастся ли столкнуть этот вопрос с мертвой точки? Это будет больше всего зависеть от энергии Ляо Чжун-кая (верного соратника Сунь Ят-сена. — В. Б.) в его поисках средств, которых сейчас в Гуанчжоу нет. Но я [152] надеюсь на его энергию, надеюсь на коммунистических деятелей Китая, с помощью которых нам удастся склонить руководителей гоминьдана начать Восточный поход. Тем более что я докладывал доктору Сунь Ят-сепу предварительные соображения по плану похода, и они были одобрены. Только после успеха Восточного похода возможен Северный поход{125}.
После полуторамесячного воздействия главного военного советника на гуанчжоуский генералитет ему удалось привить последнему мысль о необходимости безотлагательного перехода в наступление против генерала Чэпь Цзюн-мина. К концу января было принято решение о наступлении.
Наступление началось 1 февраля 1925 года и ровно через месяц чрезвычайный посол СССР в Китае Л. М. Карахан сообщил в Москву:
«Части, руководимые нашими инструкторами, и в особенности школа Вампу и гоминь-дановская дивизия, шли впереди всех и в самых трудных местах наносили удар противнику. На имя гоминь-дановского ЦИК получаются телеграммы, где все кантонские генералы выражают свое восхищение нашим комсоставом и в особенности тов. Блюхером... Наши товарищи обыкновенно идут впереди всех, и тов. Блюхер, против китайского обыкновения, по которому генералу полагается сидеть, по крайней мере, за сто верст от военных действий, сам присутствует постоянно на фронте, В один из критических моментов он даже взялся командовать бронепоездом. Это очень сильно поднимает настроение у китайцев»{126}.
В результате двух Восточных походов части Национально-революционной армии к концу 1925 года очистили всю территорию провинции Гуандун от вражеских войск. Эти победы имели огромное значение для повышения авторитета гоминьдана.
«Военные неудачи д-ра Суня в прошлом многих в Китае принудили смотреть на гоминьдан как на группу людей, неспособных и не имеющих реальной силы для влияния на общественный ход событий в Китае, Эта [153] точка Зрения была не только у противников гоминьдана, но и сочувствующих ему, — констатировал главный военный советник и приходил далее к такому заключению: — Победа над Чэнь Цзюн-мииом и разгром могущественной в Гуандуне военной группировки показали жизнеспособность партии и стоящую за ее спиной силу реальную. Это несомненно вызовет у противников более серьезную подготовку сил для борьбы с нею, но одновременно увеличит авторитет партии в сочувствующих ей классах и слоях населения и приведет к численному росту партии, что увеличит ее влияние на общий ход национально-революционного движения в стране»{127}.
С каждой новой боевой операцией крепла мощь Национально-революционной армии. Наглядным примером тому стал штурм крепости Вэйчжоу, захват которой послужил переломным моментом в ходе второго Восточного похода НРА.
Взять крепость было очень трудно. Она была окружена высокой и широкой каменной стеной, с трех сторон омывалась водой. Подойти к Вэйчжоу с суши можно было только с юга. Крепость считалась неприступной: за много столетий 37 раз пытались взять ее и все напрасно. Годами выдерживала она осаду. А вот перед бурным натиском молодой революционной армии крепость впервые не устояла. Наступательный порыв был настолько высок, что ни водные преграды, ни высокие стены не смогли сдержать героев.
13 октября части 1-й дивизии Вампу бросились на штурм. Артиллерия, руководимая советником Гилевым, засыпала крепость снарядами. Мощными ударами ей удалось к концу дня разрушить Северные ворота, но противник выставил против ворот два станковых пулемета и преградил путь. Непосредственно у крепостных ворот было обнаружено еще одно препятствие в виде забитых в землю заостренных бамбуковых колышков и гвоздей, покрытых ядом. Но и это не смогло остановить штурм. На следующий день он возобновился с новой силой. Под вечер 4-й полк, сбив пулеметы, ворвался через Северные ворота в крепость. Вскоре она полностью сдалась. Национально-революционная армия двинулась вперед. [154]
Б документах того времени главный военный советник В. К. Блюхер давал высокую оценку боевым качествам бойцов НРА: «Несмотря на неразвитость, безграмотность большинства солдат, они быстро усваивают требуемое от них. Солдат быстро постигает премудрость владения современным оружием. Необычайно терпелив ко всякого рода лишениям похода... Смело и бесстрашно идет в бой. Когда снаряд и пуля перелетают через голову, он проявляет замечательное спокойствие. В обороне он спокоен, в атаке храбр. С поля боя уходит лишь тогда, когда показывает пример офицер. Именно офицерам главным образом обязана китайская армия той плохой репутацией, которая за ней установилась»{128}.
Характерен и такой отзыв отца: «Солдаты, младшие офицеры и некоторые военкомы отличаются не только теми качествами, которых недоставало у старших начальников, но и своей редкой доблестью, имея противника не менее пяти человек на одного... 1-й полк, лишь слегка, поверхностно тронутый политработой, показал, что стремящийся к своему национальному освобождению китайский народ в непродолжительном времени выдвинет на свою защиту такую армию, перед которой иронические реплики смолкнут и заменятся восхищением у друзей китайского народа»{129}.
В конце лета 1925 года отец серьезно заболел. «К большому сожалению, — сообщал Наркоминделу СССР Л. М. Карахан, — Галину приходится уезжать из Кантона, ибо он совершенно разболелся и его дальнейшее пребывание там абсолютно невозможно. Упускать его из Китая было бы очень жаль, ибо он соединяет в себе, как никто из других работников, качества военного и политика. Он очень хорошо приспособился и ориентируется в китайской обстановке, у него поразительное чутье, которое в самые трудные минуты давало возможность ему нащупать правильное решение»{130}.
Во второй половине сентября, находясь уже на севере Китая, в Калгане, отец вслед за очерком военных событий «Гуандун» пишет директивную статью «Перспективы дальнейшей работы на юге, или Большой план [155] военной работы гоминьдана на 1926 г.», в которой приходит к выводу:
«Поскольку сейчас политическое и военное положение гоминьдана в Гуандуне не вызывает опасения и поскольку вопрос о ликвидации Дэн Бэньина, или Юго-западного фронта, и уничтожение остатков (войск) Чэпь Цзюн-мина, или Восточного фронта, особых трудностей не представляет.., постольку теперь своевременно поставить вопрос о расширении сферы влияния гоминьдана к северу и выходе его на политическую арену в Средний Китай... Теперь не только возможно, но и необходимо в интересах национально-революционного движения возродить идею Северной экспедиции и вооруженного выхода на Янцзыцзян... Эта Северная экспедиция может быть осуществлена в начале второй половины 1926 г.»{131}
К этому времени главный военный советник постарался вернуться в Китай после длительного лечения в СССР. В проекте плана Северного похода, разработанном в его отсутствие, предусматривалось одновременное наступление против двух основных группировок неприятельских войск. Блюхер с этим не согласился, доказывал необходимость разгрома основных противников поодиночке.
«С первых же дней после приезда и все последующее время, — писал он в докладе от 5 июля 1926 года, — я ставил задачей изменить этот план и ограничить операцию пределами провинции Хунань. После многих совещаний мне удалось 23 июня добиться у них (китайских генералов. — В. В.) согласия на изменение плана и отказа от немедленного движения в Цзянси».
Надо пояснить, что серьезнейшая схватка за рациональный план операций, которую пришлось выдержать отцу, отнюдь не была случайной. Он руководствовался задачей скорейшего торжества революционных вооруженных сил, а верхушка китайского командования исходила из узкоэгоистических интересов.
Новый план похода был составлен по настоянию главного советского военного советника, который доложил его на заседании Военного совета 23 июня. Целью военных действий было объявлено взятие Ухани, «гнезда приспешника империализма» У Пэйфу. В дальнейшем [156] предусматривалось соединиться с народными армиями{132}.
Выполнив эту задачу, войска НРА перебрасывались на восток для разгрома другого милитариста — Сунь Чуань-фана и освобождения Цзянси и ряда других провинций. Затем армия переходила в наступление на север, имея целью разгромить остальных милитаристов и освободить Пекин. Этот план сочетал в себе военное искусство с весьма трезвым учетом политических моментов.
«Северный поход был начат НРА в исключительно трудных условиях: стояла жестокая жара, свирепствовала холера. К этому присоединилось невероятное бездорожье — узкие тропы, бегущие среди рисовых, залитых водой полей...12 июля 1926 года Л. М. Карахан сообщил в Москву: «Если действительно в течение ближайшей недели Чапша и вся провинция к северу от Чапша будет занята кантонскими войсками... то это даст чрезвычайно большие результаты и здесь, на севере, это будет новым тяжелым ударом по У Пэйфу, который может свести его совершенно на нет»{133}.
Первым крупным успехом НРА стала победа в боях под городом Лилином. Затем была занята Чанша. Освободив провинцию Хунань, войска НРА стремительно двинулись к одному из крупнейших центров Китая — Ухани.
Части НРА несколько раз бросались в штыки и штыками же отбивались. Утром 27 августа они собрали все свои резервы и вновь атаковали, чем и сломили противника, который начал быстро отступать. Когда узнали, с кем сражались, то даже страшно стало, Оказалось, что против 6 полков НРА дрались 12 полков врага. Зато результат оказался внушительный — половина сил врага была уничтожена.
После освобождения Ухани задача Национально-революционной армии состояла в том, чтобы успешно провести операцию против войск Сунь Чуань-фана — правителя провинции Цзянси.
План Цзянсийской операции, прекрасно разработанной Галиным, полностью приняли. Приказ о наступлении, составленный им с подробными указаниями задач [157] каждому корпусу, предусматривавший даже возможные варианты действий противника, был переведен на китайский язык. Главный военный советник предлагал избегать направления больших сил в лоб укрепленных позиций, а искать решения в обходе их и фланговых ударах.
В конце октября начался второй этап Северного похода.
«Войска Сунь Чуапь-фана дерутся отлично, — писал в те дни Блюхер. — Они отличаются от нас внешним видом, рослостью, хорошо снабжены, имеют много пулеметов и орудий. Несмотря на огромное техническое и численное превосходство, наша южная мелкота ведет себя в бою выше всяких похвал... Победу покупаем исключительно упорством, штыком и ночными атаками...Армиям Сунь Чуань-фана и собственно цзянсийским войскам окончательное поражение нанесено 5 ноября. Окруженные с юга и севера остатки войск разоружены 9-го. Взято около 40 000 винтовок, несколько десятков орудий и много пулеметов... Район Цзюцзяна и Наньчана запружен пленными, число их превышает 40 тысяч»{134}.
Вскоре войска IIРА вступили в провинцию Аньхуэй и к концу ноября 1926 года овладели ее столицей. Противник, не выдерживая мощных ударов революционной армии, начал отступать к Шанхаю и Нанкину.
Во время Шанхайской операции поступили вести о том, что пролетариат Шанхая поднял восстание. Войска Сунь Чуан-фана грозили жестокой расправой. Блюхер срочной шифровкой потребовал от В. П. Панюкова — Советника при командующем войсками Бай Чунси, действовавшими на Шанхайском направлении, скорейшего наступления для выручки шанхайских рабочих. Прекрасно зная реакционные убеждения генерала Бай Чуиси, он предложил завуалировать наступление оперативными соображениями{135}.
Однако этот план полностью осуществить не удалось. Группа Бая Чунси, которой отводилась решающая роль, остановилась на незначительном расстоянии от Шанхая, ожидая, по-видимому, когда шанхайская реакция расправится [158] с восставшими рабочими. Но рабочие оказались сильнее, и город перешел в их руки{136}.
Вслед за Шанхаем наступавшие освободили Нанкин. Это была огромная победа революционных сил Китая.
Большой любовью отвечали простые труженики Китая на бескорыстную братскую помощь советских людей в их борьбе.
«Наиболее популярен, — писал советник А. Хмелев, — в запятых провинциях, в особенности в тех местах, где были боевые действия, Галин. Галину буквально нельзя выйти на улицу без того, чтобы его движение по улице не сопровождалось бурно выраженными овациями населения... Для китайского населения имя Галина стало нарицательным. Теперь уже всех русских советников зовут Галиными»{137}.
Наши советники всегда утверждали, что решающую роль в моральном духе войска играет идея борьбы за справедливость. Они зародили и развили эту идею в умах передовых китайцев, что хорошо понимали и враги китайской революции.
Действительно, политическая пропаганда была главным оружием китайской Национально-революционной армии, солдаты которой впервые знали, что они борются за землю, за работу, за свободу от всякой эксплуатации. В результате Великого Северного похода были разгромлены милитаристы, хозяйничавшие в Центральном и Южном Китае. В пять раз стала больше территория национального правительства, а население освобожденных районов увеличилось до 150 миллионов. Выросла и закалилась Коммунистическая партия Китая, значительно расширилась социальная база китайской революции.
Немалый вклад в эту победу внесли представители Страны Советов, работавшие военными советниками в рядах НРА.
«Мы, советские люди, — говорил от их имени В. К. Блюхер, — горды тем, что на нашу долю выпала честь передать свой революционный опыт, приложить силы и знания для выполнения нашего интернационального долга — помочь великому китайскому народу освободиться [159] от власти милитаристов и империалистического ига»{138}.
Вскоре после провозглашения Китайской Народной Республики газета «Цзефанжибао», говоря о поддержке, оказанной Советским Союзом Китаю в годы первой революционной гражданской войны, в номере за 17 октября 1949 года сообщала:
«Нужно помнить, что в то время революционный Китай был блокирован и окружен империалистами... Только наш великий союзник — Советский Союз оказывал помощь китайской революции. Благодаря прямой помощи СССР быстро была заложена основа победы китайской революции»{139}.
12 марта 1925 года в Пекине умер великий китайский революционер доктор Сунь Ят-сеи. После его смерти обострилась обстановка внутри гоминьдана. Реакционные деятели партии опасались, что рабочее и крестьянское движение выйдет из-под контроля и вступит с ними в борьбу. Выразителем подобного рода настроений стал Чаи Кай-ши, который тогда же резко активизировал свою борьбу за захват власти в руководящих органах гоминьдана и верховном командовании армии.
Победы Национально-революционной армии Китая и размах освободительного движения в стране вызвали переполох в лагере империалистов, и они развязали открытую войну против китайского народа. Одновременно империалисты задались целью взорвать общий революционный фронт изнутри. Нажим международной реакции, не гнушавшейся подкупами, а главное — боязнь дальнейшего роста революции привели к тому, что Чан Кай-ши, окончательно сорвав с себя маску былого «левого» гоминьдановца, 12 апреля 1927 года произвел контрреволюционный переворот и прекратил всякое сотрудничество с компартией.
В стране начались массовые аресты и казни революционных рабочих и коммунистов. Китайская революция потерпела временное поражение. В этих условиях работа советских военных советников стала бесперспективной, и ее пришлось свертывать. [160]