Ялта, 45
Ялтинская конференция (иногда ее еще называют Крымской) проходила с 4 по 11 февраля 1945 года. Незадолго до этого, выручая союзников, столкнувшихся с неожиданным немецким контрнаступлением в Арденнах, Красная Армия вновь перешла в наступление и уже в начале февраля заняла Силезию. Всего месяц оставался до форсирования Одера, два месяца — до штурма берлинского укрепрайона. Исход войны был ясен и нам, и немцам, и нашим союзникам.
Судя по всему, в спецгруппу по обслуживанию второй встречи руководителей трех великих держав антигитлеровской коалиции — СССР, США и Великобритании — я попал, так сказать, по инерции. Накануне встречи «Большой тройки» в Москве подняли документы, связанные с организацией специальных разведмероприятий на Тегеранской конференции, и решили использовать наш опыт. Так я оказался тогда в Крыму.
Вызов в академию поступил столь же неожиданно, как и в прошлый раз. В распоряжении высокого начальства ни о какой предстоящей встрече «Большой тройки» речь, естественно, не шла. Белено было прибыть в Генеральный штаб. Уже в Москве узнал, что предстоит лететь в Крым. Была и еще одна новость. К этому времени в наших спецлабораториях была разработана более совершенная аппаратура, с которой нам теперь предстояло иметь дело.
Как и в Тегеране, в Ялте оборудовали подслушивающей аппаратурой все помещения, которые занимали участники конференции, но этим дело не ограничилось. Новая аппаратура позволяла нам вести постоянную запись разговоров не только в зданиях, выделенных для американской и английской делегаций, но и, скажем, в парке с помощью направленных микрофонов. Если интересующий нас объект находился на расстоянии до 50–100 метров, проблем здесь не возникало.
Приехали мы в Ялту еще до начала встречи в верхах и сразу же успели оценить и более масштабную организацию конференции, и техническое оснащение. Имею в виду, конечно, специфическую сторону обслуживания этого мероприятия... Людей здесь было побольше, и нагрузка на каждого из нас была гораздо ниже «тегеранской». Я, скажем, имел отношение только к американскому президенту. Черчиллем и остальными занимались другие специалисты.
Была еще одна особенность. В Тегеране мне приходилось докладывать лично Сталину. Здесь этого не было — вся полученная информация шла через службы Генерального штаба. Сталин, как я понял, эти материалы даже не смотрел. Словом, говоря откровенно, все это и отдаленно не напоминало Тегеран, где нам удавалось отдыхать в лучшем случае четыре-пять часов. Не было и того нервного напряжения, которое не оставляло нас все дни пребывания в Иране. Ежедневно докладывать Верховному Главнокомандующему, готовить изо дня в день материалы для него, это, признаюсь, накладывало определенную нервозность. Каждая встреча с ним проходила, что лукавить, не без нервного напряжения. И дело тут не в боязни младшего офицера перед маршалом и главой государства, а в желании сделать все так, как надо. Мы ведь прекрасно понимали, насколько серьезно то, чем нам поручили заниматься. Когда я впоследствии читал чьи-то воспоминания о Тегеранской конференции, не раз ловил себя на том, что на многие вещи просто не обращал внимания. Интенсивность работы, нервное, физическое напряжение на нет сводили все внешние впечатления. И только там, в Тегеране, а позднее в Ялте я узнал, что есть внешняя сторона таких встреч и есть черновая работа, которая остается «за кадром». В отличие от дипломатов, не говоря уже о самих участниках встречи, мы оставались в тени.
Взгляд с Запада
Из книги Кристофера Эндрю и Олега Гордиевского «КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева», вышедшей в Великобритании в 1990 году: «Состоявшаяся в феврале 1945 года в Ялте на Черном море следующая конференция «Большой тройки» (последняя, на которой присутствовал скончавшийся в апреле Рузвельт) стала очередным триумфом СССР. У Сталина снова были все военные козыри. Красная Армия почти контролировала Польшу, Чехословакию и Прибалтику, а также значительную часть Германии, а западным союзникам, несмотря на победу «Оверлорд», еще предстояло форсировать Рейн. Столь же значительным было преимущество Сталина и в разведданных. НКВД имел двух надежных агентов в министерстве иностранных дел Великобритании — Дональда Маклина в посольстве в Вашингтоне, имевшего возможность сообщать об англо-американских переговорах до конференции, и Гая Берджесса, который в 1944 году перешел из Би-би-си в Управление информации министерства иностранных дел. Основной источник НКГБ в Государственном департаменте Элджер Хисс вошел в состав ялтинской делегации. Будучи с конца 1944 года заместителем директора отдела специальных политических акций, он непосредственно занимался подготовкой конференции... Американцев поместили в бывший царский Летний дворец в Ливадии, а англичан — в двадцати минутах езды в Воронцовском дворце. В обеих резиденциях была установлена система подслушивания. Американцы, похоже, вообще не принимали никаких мер предосторожности...» Не правда ли, очень похоже на то, что уже приходилось читать ранее? Помните? «Так что можно сказать, что американцы на этой встрече осуществляли нечто подобное открытой дипломатии». Тогда речь шла о Тегеранской конференции, теперь — о Ялте. Но неужели американцы были столь наивны?
Конечно же союзники — и американцы, и англичане — и в Тегеране, и в Ялте принимали соответствующие меры предосторожности. Была у них, в частности, система поиска встроенных микрофонов, но старого типа. Наши подслушивающие системы, более совершенные на то время, на них просто не реагировали. Достаточно сказать, что ни в Тегеране, ни в Ялте ни одного случая вскрытия наших устройств не было. Но, конечно, в наивности наших союзников я бы не мог упрекнуть. Все помещения тщательно проверялись и американцами, и англичанами, прекрасно знали они от своих спецслужб, что нежелательно вести в них какие-то непредназначенные для чужих ушей разговоры, но, как показывает практика, такие рекомендации всегда остаются рекомендациями, и не больше. Как: бы ни следили за своей речью члены иностранных делегаций, что-то помимо их воли проскальзывало так или иначе. Так было и тогда, когда они оставались в своих помещениях, и на прогулках.
Точно так же предпринимались все меры предосторожности советской стороной. Речь, вполне понятно, не только о Тегеране и Ялте. То, что иностранцы привозят с собой подслушивающие устройства и системы поиска, секретом никогда не было. После каждого совещания в помещениях, где побывали гости, шел тщательный осмотр. Искали тех самых «клопов», о которых так много писали в последние годы. К слову, и тогда мы их так называли.
Наши системы поиска позволяли бороться с ними довольно эффективно и находили таких «клопов» немало. Но никогда официально об этом не заявляли. Как правило, точно так же поступали и союзники. Считалось: установили — молодцы, а мы нашли. Правда, однажды — это было в Куйбышеве — англичане устроили нам большой скандал. То ли неаккуратно сработали, то ли старые системы поставили, но в английском посольстве их обнаружили. Это было единственное представление, сделанное по такому пикантному поводу.
Здесь надо сделать одно уточнение: речь идет о совершенно определенном временном отрезке. С середины пятидесятых годов, насколько известно, таких «проколов» хватало. Через несколько лет после строительства здания посольства США в Москве, уже в шестидесятые, американские спецслужбы обнаружили там несколько десятков подслушивающих устройств. Настоящий скандал разразился в скоротечный и бесславный период руководства КГБ СССР Вадимом Бакатиным. Именно он передал Роберту Страуссу полную схему подслушивающих устройств в здании американского посольства. Воздержусь от комментариев. Напомню только, что, как выяснилось впоследствии, на столь экстравагантный шаг бывшего секретаря провинциального обкома КПСС толкнуло соответствующее «политическое решение» советского руководства. В самих органах государственной безопасности, впрочем как и во всех спецслужбах мира, включая знаменитое ЦРУ, это вызвало состояние шока. По некоторым данным, советские спецслужбы «слушали» американцев с начала тридцатых, точно так же поступали, когда им это удавалось, наши союзники, и никого никогда это не удивляло. Речь-то, что скрывать, идет об общепринятой практике.
С моей точки зрения, поступок Бакатина — это прямое предательство. Что это, как не выдача государственной тайны? Возможно, Бакатин не сам пошел на преднамеренное предательство, допускаю, что не он был инициатором, а, напротив, получил соответствующую команду от Горбачева или кого-то еще. Мне это, откровенно скажу, неинтересно. К самому же поступку отношение совершенно однозначное. Разведка живет по своим правилам. Разумеется, отбрасываем политические убийства. Информация — и это не секрет — нужна. Как ее добывать? Мировое сообщество пока еще считает допустимым получение информации любыми способами. Лично я не берусь давать этическую оценку действиям спецслужб, но, думаю, подслушивание и тогда, в войну, и сегодня в разведке вполне допустимо.
Уровень соответствующих разработок — а это были отечественные системы — всегда был чрезвычайно высок. Технически обнаружить их было невозможно. Что уж говорить о современных системах подслушивания... Но даже тогда в распоряжении советской разведки были не просто микрофонные системы с кабельным подводом электричества, а поистине уникальные устройства. Например, Аверелл Гарриман, посол Соединенных Штатов в СССР в 1943 1946 годах, получил в свое время одну из таких систем... в подарок. Это был преподнесенный советской стороной бюст Авраама Линкольна, шестнадцатого президента США. Вмонтированная в подарок система элементов питания не имела, а работала на подсветке снаружи. За счет наружной энергии и шла ретрансляция.
Разумеется, подслушивающие устройства были установлены не только в американском, но и во всех остальных посольствах. Как-то я на несколько дней приехал из академии в Москву и зашел в спецрадиолабораторию НКВД. Накануне товарищ пригласил меня посмотреть новые разработки. В этом же здании находились обрабатывающие центры, куда поступала перехваченная информация из посольств, находящихся в Москве.
— Сейчас я тебе, Серго, очень интересную вещь покажу, — заинтриговал меня товарищ. — Думаю, тебе будет любопытно.
Это была запись конфиденциального разговора премьер-министра Черчилля с Кадоганом, постоянным заместителем министра иностранных дел. Я был потрясен. Не самим фактом записи, разумеется. О том, что иностранные посольства в Москве прослушиваются, я давно знал. Поразило совершенно другое: Кадоган последними словами ругал... премьер-министра Великобритании. Я неплохо знал английский, но крепкие выражения, которые допускал заместитель министра, явно выходили за рамки всех существующих учебников. Как выяснилось, Черчилль не имел права обсуждать какие-то вещи без санкции кабинета и согласования с ним, Кадоганом.
Возвращаясь домой, невольно подумал: странные взаимоотношения. Попробовал бы кто-нибудь из заместителей наркомов, да что там заместителей самих членов правительства, членов Политбюро ЦК говорить в таком тоне со Сталиным...
Дома рассказал о том, что слышал, отцу. Он был очень недоволен:
— А какое право имели тебя к таким вещам допускать?
Мне не оставалось ничего другого, как попросить отца, чтобы он не вмешивался и все осталось между нами. Но об услышанном мною мы тогда поговорили.
— Да, там совершенно иные взаимоотношения между членами правительства, — объяснил мне отец. — Любой из них имеет право отстаивать свою точку зрения, оспаривать мнение премьера.
И я вновь сопоставил: у нас ведь, за редким исключением, члены руководства на задних лапках бегали...
Вышло так, что с Кадоганом я познакомился. Помню, он поинтересовался, откуда я знаю английский. Наверное, сказал, вы готовите себя к определенной карьере? Нет, отвечаю, я знаю и английский, и немецкий, при необходимости и еще выучу, но готовлю себя только к технической карьере.
Мне показалось, что он не поверил:
— Мы готовим людей с колледжа... Вы изучаете языки и стремитесь к совершенно другой карьере? Так не бывает...
Но я действительно никогда не мечтал ни о чем другом, кроме техники.
Ни в Ялте, ни еще раньше, в Тегеране, мы в силу вполне понятных причин с иностранцами не общались. Уже позднее совершенно случайно я встретился на одной из южных государственных дач с Гарриманом и Гарри Гопкинсом. Последний во время второй мировой войны был советником и специальным помощником президента Рузвельта. Оба приезжали к Сталину, но я об этом не знал и отправился на ту дачу в твердой уверенности, что там никого нет. Так и познакомились.
Разговор вышел довольно любопытный. Оказалось, что Гарриман еще до советизации Грузии имел там марганцевые рудники, работал у нас и позднее.
— А я твою маму помню совсем молодой, — рассказывал. — Она в банке работала, верно? Тогда у вас какая-то благотворительная кампания проходила и я пожертвовал голодающим даже больше, чем мне предложили. Твоя мама была такая красивая. Мне сказали, что она жена чекиста.
— Решили таким образом воздействовать на чекистов? — пошутил я.
— Да нет, она действительно была очень красивая, и я не устоял перед просьбой помочь голодающим.
Такой же случайной была одна из встреч моего отца в дни Тегеранской конференции. Виделись мы с ним, как и в Ялте, довольно редко. У каждого было много работы, но мнениями обменяться успевали. Как-то рассказывает, что познакомился с очень интересным парнем из американской разведки. Года 22 ему, грузин. Очень симпатичный, грамотный человек. Любит Грузию. Этого для отца было вполне достаточно, и общую тему они нашли быстро. Отец, признавался, был удивлен, что этот молодой человек очень хорошо знает историю. В частности, они говорили о так называемых лазах (другое название мингрельцев). Большое поселение одного из грузинских этносов находилось в Турции. В свое время, гораздо раньше советских депортаций и даже переселения во времена Суворова полутора сотен тысяч поляков на Урал, этих людей турки переселили с побережья в горы, подальше от границ Грузии. Лазы сумели сохранить язык, но магометанство им все же привили.
Американский разведчик прекрасно ориентировался в проблемах этого народа, и трудно было сказать, объяснялось ли это только его личным интересом, или это был целенаправленный интерес, связанный с его службой в разведке. Но от общения с ним отец получил явное удовольствие. Наверняка и ему было интересно общаться с отцом — всем было хорошо известно, кто прилетел в Тегеран вместе со Сталиным.
В одной из грузинских газет уже много лет спустя я прочел, что этот человек написал воспоминания и рассказал о встрече с моим отцом. С неменьшим удивлением узнал, что главнокомандующий вооруженными силами НАТО в Европе носит ту же фамилию — Шаликашвили. Вполне допускаю, учитывая некоторые детали, что тогда, в сорок третьем, отец встречался с кемто из близких родственников известного американского генерала.
Из официальных источников: Джон Шаликашвили. Армейский генерал. С осени 1993 года — председатель объединенного Комитета начальников штабов. Прошел в армии США путь от командира взвода до командира дивизии. Ветеран вьетнамской войны. До назначения на высший военный пост в американской армии командовал вооруженными силами НАТО в Европе.
Отец армейского генерала Шаликашвили — офицер вооруженных сил Грузии, в 20-м сражался с наступавшими частями Красной Армии. После советизации Грузии бежал из страны и позднее служил в турецкой армии.
Джон Шаликашвили родился в Польше, где его отец продолжал службу в качестве военного советника, от брака Шаликашвили-старшего с полькой.
В годы второй мировой войны отец нынешнего председателя Комитета начальников штабов служил в Италии, где и был после вторжения союзников в Европу захвачен в плен американскими войсками. По некоторым данным, работал в Италии на американское правительство. После окончания второй мировой войны — в США.
У меня, разумеется, ни в Ялте, ни в Тегеране таких встреч быть не могло. Мы даже питались в отдельной комнате. В Тегеране, а позднее и в Ялте проходили официальные банкеты, носившие формально-аскетический характер, но в них участвовали высшие руководители. На более низком уровне тоже не обходилось без тостов. Скажем, наша и американская охрана быстро нашла общий язык. Ни к той ни к другой категории мы не относились, поэтому, видимо, и кормили нас похуже. Кстати, в Тегеране стол был более изысканным. Но так как в Ленинградской академии нас, слушателей, кормили более чем скромно, претензий, честно скажу, к начальству не было. Тем более мы уже знали, что питаемся не «с барского стола», и поэтому с пониманием отнеслись к намеку начальства, что спиртное нам не положено.
Как и все, наверное, я много читал любопытных воспоминаний о тех встречах, о всевозможных деликатесах, которыми, скажем, в Ялте потчевали высоких гостей. Наверное, так и было, судить не берусь. Мы были просто очень далеки от всего этого и видели Рузвельта и Черчилля лишь со стороны и отнюдь не на официальных приемах.
Кроме основной работы, связанной с текстом записанных разговоров, мне довелось заниматься и тем, что очень любил, — настраивал, ремонтировал принимающие системы. Сбоев у нас не было, и, кажется, начальство осталось нами довольно.
В период, когда проходили Тегеранская, Ялтинская, Потсдамская конференции, отец уже не имел никакого отношения к органам государственной безопасности, но, как и прежде, оставался членом ГКО и руководителем советской стратегической разведки. Этим, видимо, и объяснялось его пребывание в Тегеране, Ялте и Потсдаме. В Потсдаме я даже жил вместе с отцом, но каких-либо официальных поручений уже не имел. Так что ни Трумэна, ни Черчилля, ни представлявшего Англию после поражения последнего на выборах Эттли «слушать» мне уже не пришлось. Но что такие же разведмероприятия проводились в Потсдаме и советской стороной, и нашими союзниками, знаю. Да и не могло быть иначе. Ни одна разведслужба мира не упустит возможности получить интересующую ее информацию. Так было в Тегеране, так было в Ялте и Потсдаме и, думаю, будет еще долго в любой стране мира. Совершенствуется техника, а законы разведки, нравятся они нам или нет, вечны...
Еще Аллен Даллес, один из основателей и первый руководитель Центрального разведывательного управления США, признанный специалист в области теории и практики разведывательной деятельности, писал, что для «слухового контроля» необходимы «первоклассное миниатюрное электронное оборудование, хитроумная маскировка аппаратуры и агент, который смог бы проникнуть в помещение и скрытно установить это оборудование».
По словам патриарха американской секретной службы, в 1960 году посол Генри Кэбот Лодж продемонстрировал в ООН большую государственную печать Соединенных Штатов, висевшую в кабинете американского посла в Москве. Как установили специалисты, в ней был спрятан миниатюрный аппарат, передававший на советский пост контроля все, что говорилось в святая святых американского посольства — кабинете посла. Случай, по утверждению Аллена Даллеса, достаточно типичный.
Но заметим при этом: Аллен Даллес отнюдь не упрекает коллег. Речь, повторяю, идет о мировой общепринятой практике. Использование технических средств в оперативной работе спецслужб — и не только за рубежом давно стало нормой. Скажем, швейцарские службы используют в интересах прослушивания только телефонных линий связи до 40 тысяч регистрирующих устройств. Активно используют, как известно, технические средства и спецслужбы США, Великобритании, других стран, причем зачастую некоторые их методы остаются за рамками закона, что, впрочем, не очень смущает общественность. Принято считать, что это не подлежит раскрытию и обсуждению. Пример: установка подслушивающих устройств в служебных помещениях и квартирах, личном автотранспорте и т. д.
Могут задать вопрос: но ведь Сталин, на чей стол вы клали распечатки конфиденциальных разговоров лидеров США и Великобритании, отнюдь не с меньшим интересом хотел знать, о чем говорят его ближайшие соратники? Ведь, как пишет в своих воспоминаниях Бажанов, еще задолго до войны «слуховой контроль» получил постоянную прописку в Кремле...
Из официальных источников: Борис Бажанов. Помощник Генерального секретаря ЦК ВКП(б) Сталина, секретарь Политбюро ЦК.Родился в 1900 году в городе Могилеве-Подольском на Украине. В течение нескольких месяцев учился на физико-математическом факультете Киевского университета, столь же недолго заведовал губернским отделом народного образования в Виннице, позднее был членом и секретарем Ямпольского ревкома и секретарем Могилева-Подольского уездного комитета партии.
С ноября 1920 года — в Московском высшем техническом училище, с 1922 года — в Орготделе ЦК, с августа 1923 года — секретарь Политбюро, помощник Сталина. 1 января 1928 года нелегально перешел советско-персидскую границу. Автор ряда опубликованных на Западе книг о механизме коммунистической власти.
Из воспоминаний Бориса Бажанова: «Я вхожу к Сталину с каким-то срочным делом, как всегда, без доклада. Я застаю Сталина говорящим по телефону. То есть не говорящим, а слушающим — он держит телефонную трубку и слушает. Сталин слушает и ничего не говорит. Наконец я с удивлением замечаю, что на всех четырех телефонных аппаратах, которые стоят на столе Сталина, трубка лежит и он держит у уха трубку от какого-то непонятного и мне неизвестного телефона, шнур от которого идет почему-то в ящик сталинского стола. Я еще раз смотрю: все четыре сталинских телефона: этот — внутренний цековский для разговоров внутри ЦК; вот «Верхний Кремль» — это телефон для разговоров через коммутатор «Верхнего Кремля»; вот «Нижний Кремль» — тоже для разговоров через коммутатор «Нижнего Кремля»; по обоим этим телефонам вы можете разговаривать с очень ответственными работниками или с их семьями; Верхний — соединяет больше служебные кабинеты. Нижний — больше квартиры; соединение происходит через коммутаторы, обслуживаемые телефонистками, которые все подобраны ГПУ и служат в ГПУ.
Наконец, четвертый телефон — «вертушка». Это телефон автоматический, с очень ограниченным числом абонентов (60, потом 80, потом больше). Его завели по требованию Ленина, который находил опасным, что секретные и очень важные разговоры ведутся по телефону, который всегда может подслушать соединяющая телефонная барышня. Для разговоров исключительно между членами правительства была установлена специальная автоматическая станция без всякого обслуживания телефонистками. Таким образом секретность важных разговоров была обеспечена.
...Итак, ни по одному из этих телефонов Сталин не говорит. Мне нужно всего несколько секунд, чтобы это заметить и сообразить, что у Сталина в его письменном столе есть какая-то центральная станция, при помощи которой он может включиться и подслушать любой разговор, конечно, «вертушек». Члены правительства, говорящие по «вертушкам», все твердо уверены, что их подслушать нельзя — телефон автоматический. Говорят они поэтому совершенно откровенно, и так можно узнать все их секреты.
Сталин подымает голову и смотрит мне прямо в глаза тяжелым пристальным взглядом. Понимаю ли я, что я открыл? Конечно, понимаю, и Сталин это видит. С другой стороны, так как я вхожу к нему без доклада много раз в день, рано или поздно эту механику я должен открыть... В деле борьбы Сталина за власть этот секрет — один из самых важных: он дает Сталину возможность, подслушивая разговоры всех Троцких, Зиновьевых и Каменевых между собой, всегда быть в курсе всего, что они затевают, что они думают, а это оружие колоссальной важности. Сталин среди них один зрячий, а они все слепые.
...Я — член партии. Я знаю, что один член Политбюро имеет возможность шпионить за другими. Должен ли я предупредить этих остальных членов Политбюро? И, наконец, если Сталин подслушивает Зиновьева, то, может быть, Зиновьев каким-то образом в свою очередь подслушивает Сталина? Кто его знает».
Я довольно скептически отношусь к воспоминаниям Бажанова. Разумеется, я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть увиденное им в Кремле в те годы, о которых он пишет, но, уверен, Сталину все это было, уж поверьте, ни к чему. Для прослушивания существовала специальная служба. Вначале она находилась в ведении ЦК партии, а не НКВД, как принято считать. А слежка за членами правительства велась еще с времен Ленина. И это не секрет. Здесь Сталин и все последующие руководители государства ничего нового не открыли. Если помните, рассказывая о существовании подслушивающей аппаратуры в Кремле, Бажанов говорит о своем разговоре с Мехлисом, который «был в курсе». Вот еще одно подтверждение того, что занимались этим не чекисты, а партийные органы. И я уверен, что Сталину докладывали все, что его интересовало. Так что заниматься такими вещами самому Генеральному секретарю явно не было необходимости...
Если говорить о законности таких действий, то известно ведь, что в те времена разрешения прокуратуры на установку подслушивающей аппаратуры не требовалось. Все делалось по указанию аппарата ЦК. Иногда эти задачи возлагались на специальные органы, но опять же по указанию ЦК.
Соответствующие подразделения в состав НКВД одно время входили, но не в тот период, когда мой отец был наркомом внутренних дел. Тогда как раз они находились в ведении ЦК. Партийный аппарат ими и руководил. Сама же подслушивающая аппаратура — я ее, конечно, видел — разрабатывалась в специальных лабораториях НКВД, Наркомата связи и других ведомств. Но, вполне понятно, использовали ее и контрразведчики, и разведка. Техника, как я уже говорил, была совершенная.
Не была исключением и наша семья. О том, что нас «слушают», мы отлично знали. Было это уже после войны. Знали мы из первых уст, как говорится (один из инженеров, устанавливавший в нашем доме подслушивающую систему — человек честный и порядочный, — счел нужным рассказать об этом моему отцу), и кто дал соответствующую команду... Как всегда, дирижеры сидели не на площади Дзержинского, а в ЦК. Контроль за высшим эшелоном партийный аппарат не ослаблял никогда.