Командующий читает Маяковского

Вспоминает полковник запаса Алексей Михайлович Шароваров — бывший работник политотдела авиации ордена Ленина Московского военного округа:

— Весть о назначении генерал-лейтенанта Одинцова нашим командующим была встречена по-разному. Это и естественно. По себе знаю: вхождение в должность, в коллектив — непростое и нелегкое дело. На нового командира или политработника смотрят сотни, а то и тысячи глаз — в большинстве своем, конечно, дружески, доброжелательно, но порой и выжидательно, недоверчиво, изучающе. Своей пословицей народ утвердил: чтобы хорошо узнать человека, дай ему хотя бы на неделю власть. И давно уже известно, что мужество солдата — храбрость, а полководца — мудрость. Не раз отмечалось и то, что нет в истории военачальников, создавших себе добрую славу, которые бы не были любимцами своего войска.

Те, кто по прежней службе в других местах знали ревностное отношение генерала Одинцова к своим обязанностям и его строгую требовательность (а таких офицеров и прапорщиков в частях и штабах было немало), теперь ожидали, что начнет он с «крутых мер». Другие с уважением говорили: «Строг, но справедлив». Летчики с радостным нетерпением ждали, подчеркивая в беседах, что Одинцов и теперь не забыл кабину самолета, много летает, умеет и рассказом, и показом научить уму-разуму. Но понимали одно: спокойной жизни не будет, внешним марафетом не отделаешься.

Новый командующий начал с объезда и облета частей и гарнизонов. Знакомясь с боевой готовностью вверенных ему войск, объявлял сборы по учебной тревоге, присутствовал на занятиях, полетах и [168] учениях. Все сразу почувствовали: за дело берется крепко, основательно и энергично.

Мне довелось первый раз встретиться с Михаилом Петровичем в штабе недели через две после его прибытия в округ. Помню, пришел утром на службу за полчаса до положенного времени, будто чувствуя, что эта встреча состоится. Разделся. Приготовился к работе над лекцией. И вдруг звонок:

— Товарищ Шароваров? Одинцов говорит. Зайдите ко мне.

Гадаю: что бы это значило? Но раздумывать некогда, спросить тоже не у кого. Прибыл. Доложил. Одинцов вышел из-за стола, поздоровался за руку. Усадил в кресло. Сам сел напротив. Стал интересоваться политотдельскими делами. И вдруг спрашивает:

— Как вам нравится мой кабинет?

Мне уже была известна придуманная им самим поговорка: «Покажи мне твое рабочее место, и я скажу, кто ты». Да и по собственному опыту знал, что кабинет любого командира и политработника хранит всегда отпечаток его личности. Не раз убеждался, что при достаточном воображении, стоя в любой такой комнате, можно не только понять ее хозяина, но и узнать его рост, возраст, привычки, режим дня, увидеть совсем незнакомого человека почти зримо. С ответом поэтому не стал торопиться. Осмотрелся.

Кабинет был просторен, но невелик, светел и прост. Окинул взглядом мебель, стены. Они говорили о широте интересов хозяина. В больших книжных шкафах труды классиков марксизма-ленинизма, уставы, наставления. Много книг по авиационной технике, тактике, аэродинамике. На стенах картина — среднерусский задумчивый пейзаж. На других стенах красочные планшеты со схемами воздушных операций времен Великой Отечественной войны. Все как нельзя [169] лучше подчеркивает деловитость и аккуратность хозяина кабинета, который, видно, уже приложил свои руки к его оборудованию.

— Кабинет, товарищ командующий, по-моему хороший, — сказал я тогда, опомнившись от неожиданного вопроса.

Морщинки у глаз Одинцова хитровато сбежались.

— А стихи Владимира Маяковского вы знаете, Алексей Михайлович?

Генерал встал, вышел из-за стола и, прохаживаясь по кабинету, начал декламировать:

Остановился рядом и, пристально глядя в упор, спросил:

— Знаете этот стих, товарищ Шароваров?

— Так точно, товарищ генерал, — отвечаю. — Не только знаю, но и нравится мне очень это стихотворение.

— Вот и отлично, — говорит. — Продолжайте его читать. И я продолжил:

— Вот-вот. Все правильно. А как же мне прикажете быть с докладом «не по службе, а по душе»?

И только теперь я понял, зачем он завел этот разговор. Портреты Владимира Ильича Ленина в хорошем исполнении художников в политотделе были. Свою оплошность мы исправили немедленно. Но этот урок запомнился мне. Потому что это был не просто «правильный» жест нового командующего перед работником политоргана. Этим, я бы сказал, Михаил Петрович выразил свое глубочайшее понимание роли советского единоначалия на партийной, ленинской основе, свое отношение к партийно-политической работе...

Да, в душе он и сегодня комиссар. И не только потому, что окончил Военно-политическую академию. По манере общения с людьми, по умению быть там, где трудно, по характеру интересов. Размышляя о глубоком смысле понятия «боевая и политическая подготовка», Михаил Петрович нередко повторяет: «С шинелью ведь не выдают смелость, исполнительность, находчивость, трудолюбие, чувство товарищества. А без этих качеств нет воина, бойца. Солдата надо еще выковать. Тут и встречается рука командира и политработника, партийного и комсомольского активиста, так рождается их единство, монолит».

Тепло отзывается о Михаиле Петровиче полковник в отставке Павел Трофимович Вакулин. Сам он всю войну прошел в авиации, воевал достойно, а после войны учился с Михаилом Петровичем в Военно-политической академии, знал его командиром части, на других ответственных должностях, был секретарем парткома управления крупного штаба, где на учете стоял коммунист генерал Одинцов.

— Смею утверждать, — говорит Павел Трофимович, — что Одинцов настоящий руководитель прежде всего потому, что он умеет держать не только власть, [171] но и себя. Он — добр, но не добренький. Не из тех, которые не могут заставить людей выполнять свои обязанности. Он обладает теми качествами, которые сформулировал еще Александр Васильевич Суворов, считая, что командир должен быть смел — без запальчивости, быстр — без опрометчивости, деятелен — без легкомыслия, покорен — без унижения, начальник — без высокомерия, тверд — без упрямства, осторожен — без притворства, приятен — без суетности. Не случайно летчики говорили о своем командире, что он и его мысль летят впереди, а самолет за ними...

* * *

Трижды Герой Советского Союза, маршал авиации Александр Иванович Покрышкин подчеркивал, что пожалуй, ни одна другая профессия не расставляет людей с такой справедливостью, как летная. Тут не поможет ничто, если ты сам не умеешь или не хочешь работать. Надо быть смелым — всегда, собранным — всегда, готовым к полету — всегда. А это достигается только каждодневным трудом, тренировками. Небо — стихия суровая, которая не испытывает почтения перед должностями и званиями, былыми заслугами, возрастом летчика.

Командующим авиацией округов Михаил Петрович был без малого девять лет, в том числе пять лет — в столичном. Здесь от личного состава требуется величайшее мастерство еще и потому, что нередко приходится демонстрировать его при выполнении учебно-боевых задач перед иностранными делегациями, показывать за рубежом свое умение, отстаивать честь ВВС Родины.

Командующий авиацией округа... Представляем ли мы его нелегкую ношу и ответственные обязанности? Впрочем, в армии легких должностей вообще, наверное, нет. Только в шуточной наивной песенке утверждается: «Как хорошо быть генералом!..» По [172] своему званию и призванию он всегда вызывает «огонь на себя». Если хвалит, то берет на себя смелость измерять и оценивать ратный труд, вклад в боеготовность страны. Если критикует чьи-то промахи, то берет на себя ответственность осуждать от имени партии, государства, нашей морали, законов, жизненных правил. Ему вверены люди, он в ответе за них. До мелочей. За умение воевать, за их способность выполнить самый трудный приказ. И пусть не обессудят папы и мамы: беречь их сыновей от трудностей ратной службы — не его обязанность. И не его обязанность оберегать их от необходимости риска. В хозяйственных делах он тоже толк должен понимать: ведь люди должны быть и сыты, и помыты, и ухожены. И других забот хватает.

Поднимаясь по служебной лестнице, Михаил Петрович постоянно, с каждой новой ступенью повышал ответственность офицеров штабов и меру требовательности к своим заместителям, внимательно следил за их знаниями, стилем работы. Учил: сначала работай на авторитет, и лишь потом авторитет будет работать на тебя. Поступает на вооружение новая техника — изучи ее первым. Приехал в передовую часть — сумей найти ценный поучительный опыт, помоги людям наметить новые ориентиры в выучке. А в отстающих подразделениях командиры и политработники от тебя ждут, пожалуй, еще большего. И если ты не оправдаешь их надежд, отделаешься общими указаниями, подчиненные вежливо выслушают, но это будет впустую потраченное для них и тебя время. Полпреды командующего в войсках, в авиационных частях, дислоцирующихся на определенной государственной территории, должны как камертон всегда издавать чистый звук, по которому настраиваются все штабные работники, чтобы всех роднила их идейная зрелость, твердость в проведении партийной линии, [173] энергия, инициатива и последовательность в достижении поставленных целей.

А цель одна — основательная наземная и воздушная подготовка. Ее требуют техническая оснащенность, высокие боевые свойства современных самолетов и вертолетов, электронные системы, автоматические комплексы управления, динамизм и напряженность воздушного боя, полеты в сложных метеорологических условиях днем и ночью.

Любую ошибку подчиненных требовал расценивать как сигнал к немедленному действию. Как вспоминают многие, и на высоких должностях с ним рядом работать было очень не просто. Требования предъявлял высочайшие: обостренное чувство ответственности перед Отечеством, высокое достоинство, скромность. Все, чему учишь, должно жить в тебе самом. Ум воспитывается умом, нравственное благородство — собственным благородством, убежденность — убежденностью. Всегда подчеркивал: высокий класс профессионализма в сочетании с щедрым сердцем — вот что приносит признание. Не просто его добиться, но и нести нелегко. Но, как говорится, что от своего сердца принесешь людям, то и в ответ получишь.

Командующий авиацией округа... Для молодых он — патриарх авиации, для соратников и современников — коммунист-руководитель, сочетающий в себе качества военачальника и государственного деятеля, товарища, всегда знающего, что, когда, зачем и как надо делать, умеющий выявлять недостатки, которые не на поверхности, а так сказать, глубинные, проводить по-настоящему научные исследования всех аспектов, проблем и слагаемых боеготовности.

Быть организатором и воспитателем воспитателей. Последнее — превыше всего! А времени в обрез. Значит, и уметь ценить время — без этого нет командующего. При всей своей занятости, взыскательности [174] командующий должен быть еще и душевным человеком. А ему приходится изо дня в день, из полета в полет не только приучать к небу — ясному и хмурому, высокому и низкому, но случается, кого-то и отлучать от неба раз и навсегда.

В одной из записных книжек Михаила Петровича есть такая цитата: «Много людей прошло через мои руки, и весьма мало было между ними таких, которые оттого не стали лучше, развитее, пригоднее для всякого дела. Ни одного я... не заморил бестолковой работой или невниманием к его нуждам; ни в одном не подорвал доверия к собственным силам». Дальше, под этими словами Михаила Ивановича Драгомирова — русского военного теоретика и педагога, придававшего большое значение моральному фактору в войне и развивавшему суворовские идеи, — твердым одинцовским почерком помечено: «Как велика и почтенна роль офицера, понимающего таким образом свою службу! Много души нужно положить в свое дело, чтобы с чистой совестью так сказать!» Подумалось тогда: с полным правом эти слова может сказать о себе и хозяин записной книжки.

Много нового, интересного появилось в округе, когда работал Михаил Петрович. Далеко разнеслась слава Проскуровского Краснознаменного ордена Кутузова и Александра Невского авиационного полка имени Ленинского комсомола.

Заметно увеличилось количество летчиков высокого класса. Сократились сроки приведения самолетов и вертолетов в боевую готовность. В ходе социалистического соревнования родились и хорошо зарекомендовали себя почины: «Отличному экипажу — отличный самолет», «Каждую бомбу в цель», «Летному дню — отличный итог».

По приказу Михаила Петровича в войсках обсудили методику проведения тактических летучек с [175] первоклассными воздушными бойцами, тренажей с учетом комплексного использования средств поиска и поражения целей. С руководителями полетов, командирами подразделений, с инструкторами-летчиками больше занимался сам командующий. Учил методике разбора полетов, умению оперативно использовать средства объективного контроля.

Росли корпуса учебных центров. В классах появилось множество кинопроекторов, магнитофонов, телевизоров, действующих схем-макетов, электрифицированных стендов, тренажерных систем, демонстрирующих в учебных целях различные виды полетов, из кабин которых и бывалые летчики вылезали с мокрыми спинами. Все — для экономии времени, делового, напряженного ритма жизни, интенсификации учебного процесса.

Этому способствовала вся атмосфера боевой состязательности, которую командующий потребовал создавать в ходе занятий, тренировок и полетов. К примеру, молодых командиров экипажей вовлекли в соревнование за быстрейшую и качественную подготовку боевых машин к повторному вылету. И командующий считает своим долгом, чтобы опыт лучших оперативно входил в практику, становился достоянием всех авиаторов. В этом он активно опирается на помощь политорганов, партийных и комсомольских организаций. В результате удалось значительно повысить боеготовность авиации округа.

Не забывал и о бытовых условиях летчиков. Вроде бы мелочь, а в округе во всех домиках высотного снаряжения на аэродромах оборудовали комнаты отдыха, с аквариумами, набором пластинок с хорошей музыкой, разбили перед домиками цветочные клумбы. В каждом авиагарнизоне зазвучали духовые оркестры, которые по штату, к сожалению, в авиачастях не полагаются. Нештатные завели. Нашлись энтузиасты. [176] Забота о людях — это настроение, а значит, и боевая готовность.

Тыловые работники радовали людей подсобными прикухонными хозяйствами и «грозились», что скоро откажутся от государственных поставок мяса. Почти в каждом гарнизоне — стадо коров, свиноферма, а кое-где и гуси, и кролики, и овцы, и утки. Парники. Ясно, что явление это — общее, восходящее движение нашей жизни, партийная линия. Но одни тянули ее формально. Одинцов же прокладывал ее, как борозду в поле, которая засевалась отборным зерном и давала добрые всходы.

В авиагородках, к благоустройству которых приложил руки Михаил Петрович, все, начиная с контрольно-пропускного пункта и кончая столовыми, спальными помещениями, классами, комнатами бытового обслуживания, профилакториями для летного состава, вызывает ощущение чего-то родного, почти домашнего уюта. Любому военнослужащему в такой обстановке хочется выглядеть лучше, быть опрятнее, аккуратнее.

Прекрасный клуб. Великолепные солдатские чайные и офицерские кафе. Легкие, стеклянные, какие-то по особому воздушные от ламп дневного света. На территории городка много деревьев и декоративных кустарников. Повсюду цветы. Фронтон клуба, торцевые стены зданий украшают панно. Словом, красота и уставы живут здесь в добром согласии. И чем больше знакомишься с воинским бытом, прочно утвердившимся здесь порядком, тем больше осознаешь, как близко могут стоять рядом столь далекие когда-то слова: казарма и эстетика.

Известно, что на полированной крышке стола человек не станет выпрямлять гвозди — рука не подымется. По этой же причине воздержится он пройти в грязной обуви по чистому полу, бросить на него окурок, [177] если урна рядом. А вся эта аккуратность, культура быта переносится на аэродром, при обслуживании сложнейшей техники, с которой сегодня авиаторам надо быть только на «вы». Так что, выходит, и это все не мелочи, а безопасность полетов, боеготовность.

В пору командования Одинцовым авиацией столичного округа многие авиаторы славили за рубежом Отчизну как великую авиационную державу. Михаил Петрович вспоминает такой случай. Заместитель командира авиаэскадрильи гвардии майор Е. Беляков вместе с другими авиаторами находился с дружественным визитом у летчиков Финляндии. Во время показательных полетов гостей и хозяев Белякову не повезло: едва его сверхзвуковой ракетоносец вырулил на старт, как на землю обрушился ливень. Плотная облачность спустилась метров до трехсот. В этом сером мраке предстояло демонстрировать фигуры высшего пилотажа, которые даже в нормальной обстановке при хорошей погоде требуют особого мастерства и предельного напряжения. Все присутствующие замерли: «Неужели решится? Это же выше человеческих возможностей!»

Но самолет уже взлетел. Все, кто наблюдал этот неповторимый полет на телеэкранах, были потрясены. Машина творила чудеса — она вращалась, летала вверх колесами, разворачивалась вокруг хвоста. При этом нельзя забывать, что Беляков управлял своим «МИГом» не над родной землей. И на его плечах лежала особая ответственность. Он отвечал за летное мастерство свое и всех советских летчиков. Когда самолет заходил на посадку, наблюдавшие потеряли машину из виду. Но Беляков отлично приземлил истребитель.

На следующий день финские газеты вышли с портретами Белякова. Его хладнокровие, мастерство [178] восхитили буквально всех. «Подлинным украшением дружеского визита советских летчиков в Финляндию, украшением авиационного праздника, — писала пресса, — был полет и пилотаж майора Белякова».

Это был подвиг в полном смысле слова. Подвиг, основанный на мужестве и точном расчете, высочайшем профессиональном искусстве и опыте, на блестящем знании всех возможностей своей машины.

Особую заботу командующий постоянно проявлял о строжайшем соблюдении летных законов и правил. Если кто-то отступал от них, тут Михаил Петрович, в общем-то не злой по характеру, не знал снисхождения, был непримирим. Бывали случаи, что отстранял от полетов даже больших командиров, которые не отличались в технике пилотирования, плохо готовились к полетам, но любили импровизировать в небе в погоне за лаврами виртуозов воздушного трюкачества. При этом со всей строгостью любил повторять слова отца русской авиации Н. Е. Жуковского: «Самолет — великое творение разума и рук человеческих — не подвластен никаким авторитетам, кроме лиц, уважающих летные законы». И требовал от всех должностных лиц делать все, чтобы каждый летчик, инженер, техник, механик не просто знал их, а был убежденным сторонником неуклонного соблюдения правил безопасности полетов, не только разумом, но и сердцем, всем существом уяснил, что самодисциплина и мастерство взаимосвязаны.

Умело работал он с командирами подразделений, начальниками служб, с истинно партийной ответственностью заботился об их становлении. Сборы, семинары, конференции, занятия в системе командирской подготовки — само собой. Но главное, считает он, индивидуальная работа. И сегодня в округе, в штабе ВВС бытуют его любимые изречения, крылатые фразы: «Руки работают так, как думает голова», «Если [179] бездельник не раздражает вас, значит, вы сами похожи на него», «Смелость — союзница умелых», «Можно преодолеть неумение, незнание, неуверенность. А вот когда человек думает, что он бога за бороду схватил, что окончательная истина у него в кармане, — это злокачественно», «Помни хорошее летное правило: делай быстро, но не торопись», «Хочешь получить толковый ответ — научись умно спрашивать», «Не контролируй то, чему сам еще не научился и не научил...» Принципы вроде бы простые и естественные, но ложились они в основу стиля работы командования, становились настоящей школой, поучительной и строгой.

Все сразу заметили, что любит он выдвигать людей, постоянно «болеет» доброй страстью отыскивать в человеке не худшее, а лучшее, пестует активное и динамичное в характере. Поэтому подбор и расстановка кадров никогда у него не были случайными. Будем откровенны: это свойственно далеко не каждому руководителю.

Простое, казалось бы, дело: наступает время — и офицера надо выдвигать, или выходит срок — и надо его представлять к очередному воинскому званию. Раньше как делалось? Напишут реляцию, отправят по команде. Одинцов завел иной порядок. Прежде чем рассмотреть представление, обязательно приглашает на беседу. Осмотрит, как одет. Поприветствует именем авиации, ее прошлым, настоящим и будущим, будто и дел у него иных нет, только и ждал человека, рад именно ему. Потом — все остальное. Офицеры такие разговоры стали называть в шутку «исповедями», «покаяниями в грехах». Но шутка шуткой, а к таким беседам готовились серьезно, уроки из них извлекали полезные. Вопросы командующий задавал разные: по службе, о делах житейских, о семье и детях. Мог задать и такой вопрос: «А как в городе с [180] выполнением промышленного плана?», «Какие фильмы и спектакли идут в кинотеатрах и театрах, что читаете»? Не знаешь — будешь знать, а знаешь — хорошо, что не одним аэродромным воздухом дышишь, не одной казармой живешь, страну видишь, труд народа, от культурной жизни не отстаешь.

В этом ему помогала поистине феноменальная память, знание качеств и возможностей подчиненных. О памяти Одинцова, избирательной и целенаправленной, памяти на людей, и сегодня ходят легенды. Один раз увидев человека, побеседовав с ним, он уже не забывает его всю жизнь. Запоминает не только лицо и фамилию, но и деловые качества, его способности и возможности.

В беседе как-то с гордостью вспомнил, что за время службы ему приходилось представлять к высшим офицерским и генеральским званиям десятки командиров.

К чему все это сказано? А к тому, что есть ведь еще любители и «задвигать». Встречаются, к сожалению, и большие начальники, живущие по принципу: «Надо выдворить? Выдвинем!» Это особенно по отношению к тем, кто по разным причинам, нравственной или деловой несовместимости, раздражает или потенциально может составить угрозу соперничества.

Михаил Петрович никогда не кривил совестью, не «подделывался» под подчиненных. Суди человека по делам его — по такому правилу живет. Терпеть он не может тех начальников, которые, бывая в подразделениях, чуть ли не хлопают по плечу на аэродроме авиаторов, щеголяют крепкими словами, подделываясь под «своего». По многолетнему опыту он знает, что таких «своих в доску», как правило, в авиачастях принимают с усмешкой, платя за пренебрежение той же монетой. Сыплет такой «деловой» [181] скользящими по поверхности «мимоходно-мимолетными» вопросами, а ему и отвечают соответственно: «Как дела? Летаем. Как питание, обмундирование? Нормально».

Критикуя на заседаниях Военного совета подобных руководителей, любил повторять: плох тот солдат, который не хочет стать генералом, но вдвойне плох тот, кто, став генералом, перестает быть солдатом; биография командира — это прежде всего люди, выращенные им. Своим опытом, своим примером наставлял: всегда, как бы ни был занят, думай о тех, кто под началом твоим, заботься о них. Ибо их настроение и дух те же ракетоносцы, те же полеты. Даже посильнее и поважнее.

Не одна бессонная ночь является свидетелем его многотрудных размышлений над тем, как создавать высокий душевный подъем у людей в повседневной учебе. Он внимательно изучал работы военных педагогов и психологов, систематизировал свои наблюдения, нащупывал закономерности. А потом вместе с членами Военного совета, с заместителями, офицерами штаба, с командирами и политработниками формулировал выводы, рекомендации, испытывал на практике новые методики подготовки подразделений, отдельных категорий летчиков и должностных лиц инженерно-технического состава, решительно выступал против «натаскивания» людей, штурмовщины, за ритмичную, эффективную организацию летной работы. И при всем том он оставался мечтателем. А мечты, как известно, двигают прогресс.

Михаил Петрович рассказывал о таком случае:

— На теоретическом семинаре в авиационном подразделении, на котором мне довелось присутствовать, речь зашла о романтике воинской службы, фронтовом товариществе, об условиях, порождающих подвиг. Тема волновала всех, многим захотелось [182] поделиться своими мыслями. Особенно запомнилось выступление одного лейтенанта. Он так вдохновенно рассказывал о боевых подвигах молодых авиаторов в годы Великой Отечественной войны, будто вместе с ними участвовал в жарких воздушных схватках, прорывался к цели сквозь огненный шквал зенитных снарядов, — наносил удары по врагу. На ярких примерах, почерпнутых из литературы, кинофильмов и рассказов ветеранов, он раскрыл стойкость, мастерство, точный расчет, исключительную самоотверженность — черты, свойственные советским летчикам старшего поколения, которых по праву называют «романтиками» неба.

Закончив свое очень интересное выступление, летчик несколько секунд помедлил, а потом совершенно неожиданно, словно самому себе, сказал:

— Теперь стало меньше романтики.

Лейтенант сел, и, как мне показалось, глаза его стали грустными.

Последнее замечание сразу же вызвало горячие споры. Руководитель занятий не торопился с выводами, дал возможность высказаться всем желающим. А их было много, и каждый офицер отстаивал свою точку зрения. Это, конечно, хорошо. Но настораживало то, что некоторые, оказывается, видели в своей службе мало романтического, а только повседневный и далеко не легкий труд. Романтика, дескать, — это для земной молодежи, а у нас работа, и только работа. Пусть любимая, но лишенная романтики в прямом понимании этого слова.

Скажу откровенно, меня такое приземление летной профессии прямо-таки огорчило. Ведь всегда считалось, и справедливо, что в любом деле есть свои романтические стороны, которые привлекают людей пытливых, ищущих, а особенно молодых, выбирающих будущую специальность. И совершенно очевидно: [183] в первую очередь романтика полета делает авиацию особенно притягательной для юношества. А тут услышал такое: успех боя в наше время больше, мол, зависит от качества летательного аппарата, чем от мастерства тех, кто им управляет. В доказательство этого приводились такие доводы: на современной боевой машине большинство этапов полета выполняется в автоматическом режиме. И как бы получается, что деятельность летчика тут больше сводится к роли оператора. Свойственное ему место в системе человек — машина — среда он занимает только там, где пилотирование производится вручную. Самолетные автоматические системы, ЭВМ помогают экипажу, конечно. Но могут ли они заменить его?

Отвечая на этот вопрос, пришлось выступить и рассказать об одном недавнем случае из будней боевой учебы наших авиаторов. Вот об этом эпизоде.

Старший лейтенант Виктор Радчук на ракетоносце, увлекшись выполнением задания, попал в опасный режим полета — инерционное вращение. Скорость намного больше звуковой, самолет бешено вращается, высота падает. Перегрузки с неимоверной силой вдавливают тело летчика в сиденье, а он понять ничего не может, лишь с трудом различает частое мелькание неба и земли.

Такие моменты называют стрессовыми. Иногда экстремальные условия парализуют волю или вызывают суматошные действия пилота. И тогда остается лишь одно: спасая себе жизнь, катапультироваться. Радчук имел право выпрыгнуть, более того, он получил с земли такой приказ. Но молодой офицер постарался овладеть собой, действовать хладнокровно, расчетливо. Попробовал сделать более трудное. Он шел на это осознанно, веря в свое мастерство. Вступил в силу стереотип летчика: оттренированный до автоматизма порядок действий в особых случаях полета. [184] Преодолев перегрузку, старший лейтенант Радчук выключил двигатель, погасил скорость, и самолет подчинился его воле. Прекрасная профессиональная выучка его не подвела. Вот и выходит, что заменить человека в полете ничто не может, роль летчика на пилотируемых аппаратах остается первостепенной, что даже в обычном полете на сверхзвуковом ракетоносце — всегда романтика.

Достаточно сказать, что за последние 30 лет число приборов в самолете возросло в 10 раз, а время для выполнения операций по управлению самолетом сократилось в 7 раз. Неимоверно возросли требования к эмоционально-волевой устойчивости пилота, быстроте его реакции, мышления и восприятия, оперативной памяти, пространственного представления и еще более чем к двадцати психологическим качествам, необходимым современному летчику. Человек, разгоняющий машину до скоростей, намного превышающих скорость звука, и достигающий глубин стратосферы, испытывающий предельные перегрузки, идет на заведомый риск, проявляет настоящее мужество. Добавим, что ему при всем этом приходится еще решать сложнейшие тактические задачи, осваивать новые приемы вооруженной борьбы, которые мои ровесники на фронте не могли тогда себе представить. Разве это не романтика?

Подчеркнул тогда Михаил Петрович вот что:

— Виктор Радчук по возрасту мог бы быть сыном фронтовика, которому мы, ветераны, завидуем, как завидуем высшему летному мастерству нынешних молодых наших орлят-пилотов. Советское государство уделяет сейчас огромное внимание совершенствованию летного дела, учебе молодых, и, конечно, в сравнении с нами сегодняшние пилоты — значительно более подготовленные люди.

Когда патриотизм, чувство долга подкреплены [185] знанием техники, отличной боевой выучкой, физической подготовкой — это то, что нам нужно. И свою любовь к Родине (романтическую мечту) молодой человек может подкрепить делом, выполненным на высоком профессиональном уровне. Конечно, профессиональное умение должно быть освящено способностью подчинять свои интересы интересам общества, подчинять себя воинской или трудовой дисциплине, должно быть проникнуто высокой идейностью. Лишь сочетание обеих этих сторон создает надежный фундамент поведения в сложных критических ситуациях. Морально и профессионально подготовленный человек сумеет одолеть свои недостатки и быстро приспособиться к обстановке, станет действовать инициативно, смело, а если на его долю выпадет ситуация, требующая самопожертвования, то он сможет совершить и подвиг. И этот героический поступок будет ценой много выше, чем тот, который продиктован одной лишь удалью.

Такой урок тоже дала нам война, в которой мы победили сильного врага. Хороший урок, ему можно следовать и в мирной жизни. Ему нужно следовать всегда.

И закончил тогда генерал Одинцов свое выступление так:

— Увидеть в малом великое, в кажущейся неприметности будничного труда его большую значимость, не утерять, а с годами развить свою юношескую страсть к познанию — значит сохранить на всю жизнь молодой задор, испытать радость свершения мечты.

Вспоминая тот семинар, Михаил Петрович поделился интересными мыслями о военно-патриотическом воспитании молодежи:

— Из книг, из кинофильмов, да и из наших рассказов, из воспоминаний молодой человек уже достаточно [186] хорошо представляет себе «технологическую» сторону войны, ее видимую, наглядную часть. Соотнести же себя, свой характер, наклонности, привычки с психологией фронтовиков им значительно интересней. И нам тоже интересней. Они хотят узнать нас, мы — их. Как когда-то говорилось в авиации перед полетом: «Контакт!» — «Есть контакт!» Так и здесь: между нами и нынешним молодым поколением «есть контакт».

Конечно же, не все просто и ясно в наших отношениях. Наши и их характеры формировались в совершенно разных условиях. Я был комсомольцем 30-х годов, а прежде пионером. Вставал утром, и первые слова, которые слышал, были: «Внимание, внимание! Говорит радиостанция имени Коминтерна!» Читал вначале «Пионерскую правду», позже «Комсомолку». Иностранных языков не знал. И будь у меня даже приемник, не стал бы слушать западные передачи, потому что ничего бы не понял.

У сегодняшних молодых людей иные условия и возможности. ...Нашему поколению было в этом плане неизмеримо легче. Война проявила и закалила наши гражданские качества. А потом мы возвращались домой, видели вокруг разрушенные города и села, обожженную землю, и поэтому очень многие, не дожидаясь демобилизации, подавали рапорта: просились на трудовой фронт. Надо было неотложно восстанавливать страну, которую мы отстояли. Это воспринималось как личный долг, как новая обязанность.

Война и все с ней связанное были предметным воспитанием. Я не хочу сказать, что мы должны воспитывать нашу молодежь, ввергая ее для этого в тяжкие испытания. Я хочу, чтобы мы усвоили и этот урок войны: любое воспитание должно быть предметным. [187]

В современных условиях производства среди важнейших факторов, определяющих успех дела, — высокая сознательность каждого человека, дисциплина труда, профессионализм. Уроки войны говорят нам, что это необходимое условие победы.

Очевидно: героем стать в один день невозможно. Можно совершить героический поступок, даже подвиг. Но идут к этому поступку и подвигу не секунду, не час, не день. И только когда цепь таких поступков выстраивается в четкую линию поведения человека, можно говорить о героизме.

* * *

...Отгремели бои. Устарели прежняя техника и вооружение. Износилась, заменилась прежняя военная форма. Иными стали приемы боя. Пришли новые должности и звания. Высокие, ответственные. Дважды Герой, как уже говорилось, стал трижды отцом и многократно дедом, но не устарело для Одинцова мужество, потому что не изменилось его партийное понимание воинского долга. Как и прежде, он продолжает честно и скромно делать свое дело. Всегда стремится туда, где нужны его многоопытный взгляд, строгий и добрый отеческий совет тем, кто сегодня стоит на страже безопасности Отечества. Быть вместе, но идти впереди — вот его девиз. Уверенность, честность, четкость, точность оценок. Обоснованность и глубина выводов.

Аэродром для него — не только серый бетон взлетки, красавцы ракетоносцы с их громовым ревом двигателей. Летное поле для него — это прежде всего люди, близкие и по профессии, и по духу, среди них он провел лучшие годы своей жизни. Люди, постоянное общение с которыми и тепло рук которых помогают держать всегда на подъеме крылья его суровой службы.

Как был он, так и остается на партработе, не [188] будучи, так сказать, официально, по должности, политработником. Везде умеет поддержать доброжелательный микроклимат в коллективе, строго, но не обидно потребовать от человека, вовремя подсказать ему, тактично поправить.

В Военно-политической академии был заместителем секретаря парторганизации классного отделения, членом партийных бюро факультета и парторганизации учебного отделения. В Академии Генштаба тоже избирался членом партбюро факультета. Когда проходил службу на Дальнем Востоке, был членом партийной комиссии при политуправлении округа. В Киевском военном округе — членом парткома управления округа и депутатом городского Совета столицы Украины. В Ростове — депутатом областного Совета и членом обкома КПСС. Был депутатом Моссовета. В его биографии два партийных съезда — XXIV и XXV, делегатом которых он был.

Враг шаблона в летно-тактической подготовке, командующий авиацией округов генерал Одинцов часто выступал в таких печатных органах, как журналы «Авиация и космонавтика», «Крылья Родины», «Военные знания», газеты «Красная звезда», окружные. Темы его выступлений — внезапность в бою и неожиданные ситуации в полете, боевая активность летчика, дисциплина и психология летного труда, формы и методы борьбы за безопасность полетов. Его статьи «Когда в воздухе тесно...», «Учения и творчество командира», «Смелость и мастерство», «И один в небе воин», «С чего начинается мужество», «Готовить себя к перегрузкам» — подлинные наставления для воздушных бойцов.

В опубликованных им материалах война, отраженная в человеческих судьбах и собственной судьбе, стала богатейшим кладом боевого опыта, завещанием [189] бдительности, ответственности каждого воина за исполнение ратного долга.

Вот строки из статьи «Партийная забота о воздушной выучке летчиков», опубликованной в военно-политическом журнале Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота «Коммунист Вооруженных Сил» в августе 1972 года: «Весь облик советского воздушного бойца определяется в первую очередь его морально-политическими качествами. Только идейно-убежденный и преданный нашему общему делу, инициативный, волевой, крепкий духом и телом летчик не дрогнет в критическую минуту, выйдет победителем в самой сложной ситуации».

В статье «Дисциплина — это значит...», напечатанной в июне 1979 года в журнале «Крылья Родины», он пишет: «Часто вспоминаю по родному Свердловскому аэроклубу В. Чукаева. Виктор был грамотным, смелым, находчивым человеком, с большим увлечением занимался в аэроклубе, хорошо летал. Поступил в летное училище. Но был у Виктора серьезный недостаток. В семье и школе он не получил должного воспитания, не умел подчиняться приказам, пренебрежительно относился к товарищам, не считался с мнением коллектива. Эти отрицательные черты не позволили Виктору закончить летное училище. Пришлось ему с авиацией расстаться.

Научиться подчиняться приказу, требованиям дисциплины не просто. Но армия не может существовать без подчинения. Приказ командира — это воля партии, воля народа...»

Через год в том же журнале, в статье «...О долге воинском» он размышляет: «Долг — превыше всего...», «Это наш долг...», «Будь верен долгу...». «Как часто каждый из нас с самого раннего детства, едва осознав себя человеком, слышал и слышит [190] эти слова. Их говорили мать и отец в семье, учитель в школе, бригадир на заводе, командир в армии. Слова эти, преисполненные глубокого смысла, мы взволнованно произносим и сами в торжественный час принятия Военной присяги.

В долге перед обществом заключена самая глубокая моральная связь — зависимость человека от окружающей социальной среды. Долг предполагает готовность не на словах, а на деле исполнить требования общества. Он несовместим с пассивной благонамеренностью, доброй волей без дела...»

Как пишет, так и работает Михаил Петрович. В характеристике, данной генерал-полковнику Одинцову заместителем министра обороны СССР Маршалом Советского Союза Кириллом Семеновичем Москаленко, говорится: «При проверке войск и оценке их состояния подходит объективно и принципиально, умеет делать выводы и обобщения, чем способствует устранению вскрытых недостатков и укреплению боевой готовности войск.

Правильно анализирует результаты проверок и вносит обоснованные предложения.

...Дисциплинированный, энергичный и волевой генерал, обладающий необходимыми организаторскими способностями, командирскими навыками и чувством ответственности за порученное дело».

О сегодняшнем Михаиле Петровиче Одинцове, генерале Штаба Объединенных вооруженных сил Варшавского договора, можно сказать — живет крупномасштабно, мыслит по-партийному глубоко, по-государственному широко. [191]